Обрести свой мир

Глава восьмая, где едем. И находим, И стреляем.

На стоянке нас ждали не просто так, разумеется. Механик с мотористами потащили Серегу, Анвара и Андрея смотреть КАМАЗы, Подъехал кар с бочкой солярки. Закинули в кунг ящик с тушенкой и мешок с картошкой. Паек, типа. Пойдет. Принесли три новых оцинкованных пятнадцатилитровых ведра, по одному на КамАЗ. Вспомнили про туалетную бумагу. Сбегали в контору, и приволокли, целую кипу газет. Начали решать, куда что ставить и кому где ехать. Сумбур, конечно, так делать в обычное время не стоит. Ложкин подошел ко мне:

— Зарю не забыл?

— Забыл. Неужели такая необходимая вещь? Ты вот лучше (поделись), — ощупав карманы, ответил я. — А на что она мне? Посоветуй, в какой машине снайперов и пулеметчика разместить? У тебя самый большой боевой опыт из всех нас. Евгений, ты тоже, что думаешь? У нас остальных его просто нет.

— На, на счастье. — Сунул мне гранату Леонид, достав ее из кармана. — А насчет машин? Ну, обычно бьют последнюю, если засада поопытней. Потом первую или самую опасную. А потом остальные.

Мы несколько оторопело замолчали. Это у нас к Чечне сейчас обстановка приравнена? Нет, конечно, писец полный, но колонны еще не бьют ведь.

— Шучу, что примолкли. Перетрусили? Эх, экспедиционеры. Была бы возможность выбора, не выпустил бы вас за город. Но молодежь пускать, это вообще никуда не годиться. Вы в большинстве мужики взрослые, в драку не рветесь. Сначала подумаете, потом делаете. Поэтому вас и решили всех отправить. Один день. Запомните — однодневная командировка. Шесть часов в одну сторону, шесть в обратную. Осмотритесь, если кого встретите, переговорите. Командир — Любомир Башенный, как уже говорилось.

Поедите в сторону Симбирска. Если получится, до границы с Ульяновской областью. В ту сторону выехал наш пропавший посыльный. Ехал он на УАЗе-Патриоте из инкассаторской службы.

— А вы ничего умнее не придумали? В такую пору на инкассаторской машине — это же извращенное самоубийство? — Сказать, что я удивлен, это ничего не aсказать. — На ней же не написано, что это посыльный, скорее подумают, что заблудились. Или еще что. Ну, даете!

— Ладно, что сделано, того не воротишь. У водителя с собой был АКМ, так что осторожней. Связь теряется километра через полтора-два, от рельефа зависит. На пятнадцать километров вокруг в основном дороги нормальные, на КамАЗе спокойно проедите. Я посевы с агрономом осматривал сам, так что знаю, что говорю. Дальше не знаю, но водители у вас опытные, все с первым классом. Вот договор о трофеях, прочитайте и распишитесь. Давайте, с Богом. — Глава пожал всем руки, желая замять неприятную для него тему. Перечитав и расписавшись в договоре о возможном разделении трофеев, мы стали усаживаться в машины. Вадима и Артема с их винтовками посадили в кунг, пулемет с Евгением на первый КамАЗ в кузов. Сам сел в первую с Андреем и начал проверку связи. Рации у всех разномастные, с миру по нитке.

— Поехали! — Ну ничего оригинальнее не смог придумать. КамАЗы один за другим выехали со стоянки, и колонна поехала по Оренбургскому тракту в сторону разводки. На заводском перекрестке охватило резкое чувство потери и изменения. Десять лет сюда каждый рабочий день ездил. Десять лет работал, знал каждый болтик в механизмах, пересчитал каждую шестеренку. И вот его нет. И прошлой жизни больше нет. И я с товарищами еду невесть куда. Надо еще кое-что сделать, кстати. Сбоку дороги шли поля гречихи. Мы проехали развязку и выехали на ульяновскую трассу.

— Андрей, останови у знака. Переговорить нужно со всеми. — Я положил АКМ на спалку, Бенелли поставил между сидениями. Андреев АКМ стоял слева от него, зажатый с помощью двух брусочков дерева между креслом и дверью. КамАЗ остановился, рядом встали остальные, Точно, попугаи, а не машины. Яркие, только что с покраски. И в кабинах заводом пахнет. Новенькие машины. Самое главное, гражданские, сразу видно. На мордах капотов наклеены яркие ДорСтроевские наклейки — толстый веселый бегемот в каске и с лопатой. Угрозы не чувствуется, машины Ленька с умом выбирал.

— Ну что, мужики, переговорим между собой. Начальства нет, только мы. И мне интересно, почему вы в эту авантюру влезли. Только без уверток, надо выяснить, что мы из себя представляем. Мне не кажется, что это будет легкая прогулка. Ну что, давай с Анвара начнем. Ты почему согласился? — Я обернулся к камазисту.

— У меня дом развален на половину, ссуда не погашена. Глава пообещал, что в любом случае выдаст дом в новостройках. Ты что, думаешь, от хорошей жизни? — Анвар грустно усмехнулся. — Я не дурак, понимаю, что раз один пропал, может и другой. Но у меня трое детей и племянник остался из Казани. А зима быстро приходит, сами знаете.

— Ясно. Нормальная причина. Андрей, а ты? Тебе что не сидится? И тебе, Серег? — С интересом поглядел на двух оставшихся водил. Впрочем, мы все можем водить грузовики. Но у нас третий, а у них первый класс. А это две большие разницы. По двадцать лет безаварийного стажа на большегрузах — это серьезно.

— Нам, то же самое, пообещал вместо квартир дома. Возле твоего квартала, там, где дома пропали. — Андрей усмехнулся, а Серега кивнул. Так.

— А остальные тоже? — Я покачал головой. Все же умеет Егорыч хвостом крутить. Ну и хорошо, неплохие парни в соседях будут. А вот интересно, почему и за что это я с братом поехали? Вот уж точно авантюристы. И лопухи. Ну ладно, сделаем умные лица.

— Ну, с нами ясно, раз мы полезли в политику, нам деваться некуда. — Я собрался было лезть в машину. Но был остановлен вопросом Ильшата:

— Люб, а что это за договор о трофеях? И как между собой делить будем? — Ильшат был настоящий, матерый татарин. Никогда не упускающей ни малейшей выгоды, расчетливый и исполнительный с начальством, неплохой товарищ и страшный бабник. Не гулял бы как мартовкий кот, давно бы каким-нибудь лавочником заделался. А так все левые доходы на левых же подруг и спускал. А у хорошего сварщика их очень немало. Левых доходов, я имею в виду.

— Все, что мы не сможем сами вывезти, по описи в заявлении сдаем в город. Он забирает девять десятых, остальное наше. Все делим на всех поровну. — А я как то упустил из вида, что это вполне выгодно может оказаться. Про договор из-за предусмотрительности только заговорил.

— Думаешь, много может быть? — Ильшат явно мысленно подсчитывал возможную прибыль. Аж глаза мечтательные стали.

— К сожалению, думаю, что много. Как говорят, можно разбогатеть медленно при развитии страны и быстро при разрухе. — А ведь кончилась наша страна. Для нас точно, похоже.

Видно, что не ко мне одному пришло это в голову. Все грустно замолчали. Кроме Ильшата.

— А почему к сожалению? Тебе не нравится? Вон, два Егеря новых, Скания, молоковоз, ружей говорят сотня. И не нравится? — Он явно был в недоумении.

— А что должно нравиться? Электроэнергии нет, генераторы не в счет. Газа нет, водоснабжения нет. Запчасти на машины где брать? Даже интернет пропал, вон, Вадим грустный ходит. Раньше спокойней намного было. Как бы не взвыть, нам от таких доходов. Пока потери намного превышают прибыль. Это могил свежих не считая. Ладно, по коням. Время уже десять минут шестого. День уже начался, нам много надо сделать. — Я открыл дверь КамАЗа. Вообще, поездка на негруженном КамАЗе — это средненькое удовольствие. Трясет так, что говорить неохота. Даже на ровной дороге выбоины находит. А про теперешние вообще говорить не приходиться. Не езда, а утрясывание сплошное.

Над горами светило Солнце. В полутора километрах разливалась великая река.

Как сказал глава, пятнадцать километров мы проехали спокойно. А потом дорогу как ножом обрезало. Дальше шел луг. На котором, если приглядеться, были видны колеи от машины. Трава до конца не выпрямилась. Колея вела между небольшими рощицами лиственных деревьев. Перед колонной выскочили и перебежали в другую рощу пяток оленей. Однако, явно не средняя полоса России. Здесь благородные олени не водятся. Показалась насыпь. Вроде асфальт.

Взгромоздившись на дорогу (насыпь хорошая, с метра полтора, наверное), поехали дальше. Благо, дорога в одну сторону ведет (не дай Бог!). За поворотом на обочине стояли два КамАЗа-машиновоза. С Фиатами на одном и Нивами — шевролеты на другом. Где встретились, один из Тольятти, другой из Елабуги. И никого вокруг. Подъехали, выгрузились из машин. Ильшат приплясывал вокруг прицепов с вездеходами, жадина. Все остальные разминали конечности, отдыхали от тряски.

— Любомир, подойди, пожалуйста. — Голос у жадного татарина резко похолодел. На белой двери тягача были кровавые полосы. Как будто кто-то пытался открыть дверь окровавленной рукой. Я оглянулся на нашу кампанию. А где же их автоматы? Из нашей девятки автоматы были у меня и у Андрея, ему иначе дверь не открыть. Евгений улыбался, сидя на крыше кабины, направив пулемет в сторону леса. Условно вооруженным можно было считать Вадима с его пистолетом. Остальные просто вышли.

— Люди, а где оружие? Марш за ним!!! Охерели, что ли? Не на прогулку выехали. — Я разглядел то, что не заметил Ильшат. На дороге как будто что-то окровавленное протащили. И отпечаток. Кровью. Рука не рука, больше человечьей раза в полтора, и когти. Сантиметра по два с половиной. Они, правда, только угадывались. Оглянулся. Мужики с виноватым видом стояли с автоматами возле грузовиков. Да. Вот это мы вояки. Ладно, будем учиться на ходу.

— Артем, Вадим, во второй КамАЗ в кузов. Осмотрите в бинокли всю территорию до деревьев. Ильшат, Анвар, осмотрите грузовики, но осторожно. Жень, тебе хорошо сидится? Андрей, Серега, просто осмотрите машины на прицепах. Мало ли, вдруг кто туда залез. И оружие всегда с собой. Ясно? — Я маленько покомандовал. Раз я командир, надо занять людей. Сам достал свой Кодак и заснял сначала на видео, потом сделал несколько кадров с увеличением. Парни вытащили из кабин документы на машины, накладные, еще кучу всяких бумаг. Судя по всему, и в той и в другой машине ехали по два человека. Водитель и экспедитор. И где они?

— Любомир, залезь-ка к нам. Посмотри. — Димка протянул мне бинокль и указал пальцем. Метрах в ста от дороги лежали клочья одежды. Немного дальше еще. И еще кое-что. На опушке рощицы в окуляры бинокля ко мне заглянуло что-то разумное, голодное и неживое. И я понял, что это смотрит на меня и товарищей как на хорошую закуску. Нежить? Неужели?

— Так, по машинам. Едем отсюда, быстро. — Я спрыгнул вниз и, едва сдерживая себя, чтобы не побежать, пошел к первому КамАЗу. Не знаю, что там и сейчас узнавать не хочу. Я не трусливый, я осторожный.

— А трофеи? — В голосе Ильшата слышалась скорбь всех мародеров об упущенной добыче.

— На обратном пути. Нечего сидеть там, где едят. — Еще не хватало из-за железа застрять. Потом заберем. Андрюха стронул КамАЗ, следом пошли остальные. Я откинулся на спинку, меня прошиб озноб, весь лоб покрылся холодной испариной.

Через четыре километра я попросил Андрея остановить КамАЗ на обочине. Собрал народ.

— У кого, что есть серебряное. Выкладывайте на бампер. — Я снял свой перстенек и начал ножом вынимать сапфирчик. Люди недоуменно смотрели. Пассатижами придал форму грубой картечины. Достал пачку дробовых патронов, вынул один, вскрыл завальцовку, вытряс дробь. На дробовой пыж положил серебрушку, насыпал большую часть дроби и закрыл патрон как можно плотнее. Прогнал через калибровку и дослал в патронник Бенелли. Парни, похоже, что-то поняли.

— Любомир, ты, надеюсь, шутишь? — Снимая серебряный браслет с какими-то клинописными надписями, спросил Вадим. Серега снял цепочку с крестиком, отцепил его, цепку отдал мне и стал вешать крестик на грубую нить, которую вытащил из кабины. Еще отдали цепочки от полумесяцев Ильшат и Анвар. Мое поведение, похоже, всех проняло. Вадим и Темка залезли в кузов и стали шарить прицелами своих Маузеров по окрестному лугу. От Маузеров, впрочем, осталось только название и хорошая ореховая ложа со ствольной коробкой. Семисот миллиметровый ствол и затвор были сделаны под наш, русский патрон с рантом. Магазин был увеличен до десяти патронов. Даже в названии сменили расположение букв и цифр. Говорят, это случилось из-за того, что на складах не осталось более-менее исправных Маузеров, но остались кучи прикладов с металлоломом. Вообще, создание Всероссийской Стрелковой Ассоциации очень сильно послужил развитию оружейного гражданского производства в России. Стало модным среди молодежи, несмотря на очень серьезные правила членства, иметь оружие и уметь стрелять. В городах, поселках и деревнях как грибы росли стрельбища. От очень навороченных до максимально простых. Что интересно, даже членство в Охотсоюзе не давало привилегий на вступление. Тот же год кандидатского стажа, те же еженедельные занятия в военкоматах, та же сдача экзаменов. Не слишком сложных, но ответственных. Ибо пересдавать можно было всего три раза. После этого мужчина (или женщина) лишались права на вступление в Ассоциацию. Потому и магазинах оружейных, оружия стало, как в Техасе или Вайоминге.

Что-то царапало меня по позвоночнику. Нечто похожее я испытывал несколько раз в жизни. Первый раз на Ташкентском авиазаводе. Я тогда долго крутил головой и не мог понять, что меня тревожит. До тех пор, пока не задрал голову и не увидел глядящего на меня в бинокль человека. Как объяснили старшие рабочие, это был эксперт из ВОХРа. Они, таким образом, с леваками боролись. А второй раз в Казани на Тысячелетие. Мы участвовали в театрализованной постановке, изображая кузнецов. Одетые в русские льняные рубахи, с настоящими кувалдами, наковальней и горном, мы привлекали внимание, как туристов, так и разных губернаторов. Меня позабавило несколько ревнивое выражение лица губернатора Ткачева по отношению к моему напарнику, когда фотографирующая его руки то ли подруга, то ли супруга губернатора сказала, что у Антоныча очень красивые рабочие руки. А вот когда на выезде нас высадили из Газели и повезли на ней лошадку Назарбаева в аэропорт, меня снова охватило то чувство. Поискав глазами, я нашел пару снайперов на крыше ипподрома. Один из них смотрел на меня, слава Богу, не в прицел, а в трубу. Я снял тогда куртку, вытряс ее и повесил на плечо. Снайпер кивнул и отвернулся. Похоже, то, что к представлению я отрастил бородку, а я брюнет, ввело парней в заблуждение.

Но тогда взгляды были просто внимательные и изучающие. Впрочем, как мне сказали на стрельбище, снайпер так же внимательно мог вкатить мне свинцовую пилюлю. А сейчас взгляд был голодным, яростным и неживым. Мертвым, одним словом. И близким. Я схватил Бенелли и развернулся в сторону взгляда.

Из низкой, как казалось, травы, метров в тридцати от нас на дорогу вымахнула большая, метра два в высоту, фигура и метнулась к нам. С трудом удержавшись от желания выстрелить от бедра, я кинул дробовик к плечу. В три прыжка существо преодолело метров двадцать, и я нажал на спуск, целя напротив в левую сторону груди. Почему-то существо атаковало на двух ногах, по-человечьи. Заряд крупной дроби весом в сорок грамм ударил в туловище и развернул тварь. Передернул цевье и выстрелил еще раз. Рядом заполошно, длинными очередями ударили сразу пять Калашей. Большинство пуль били по дороге рядом с телом твари, высекая искры и визжа рикошетами.

— Отставить! Прекратить огонь! Хватит, патроны беречь! — Я орал, иначе меня слышно не было. Но стрелять закончили в основном из-за опустевших магазинов. С тварью происходили какие-то изменения. Менялась и усыхала фигура, укорачивалась морда, превращаясь в лицо. Через несколько минут перед нами лежал мертвый старик, весь сухой от старости. Вот так, вот тебе и фокус.

— Это что, оборотень? Такого ведь не бывает! — Сергей держал тело под прицелом разряженного Калаша. — Они ведь днем не ходят! Их вообще нет!

— Значит, есть. Эксперементально подтверждено. И слава всем Богам, что Любомир догадался снарядить патрон серебряной пулей. Поглядите, рана-то одна. На левой стороне груди, напротив сердца, было прожженное отверстие. Не обманула бабушка в детстве. Стрелять оборотня надо серебряной пулей или старой медной солдатской пуговицей, говорила она, заканчивая рассказывать сказки. И прочую нечисть и нежить тоже, добавляла. Когда она рассказывала эти сказки уже Димке, я над ней посмеивался. А она мне сказала:

— Молись, чтобы тебе не пришлось проверять эти сказки.

Вот и пришлось. Видно, мало и плохо молился. Или не о том. Ладно, надо еще снарядить, насколько серебра хватит. Я стал резать цепи. Накусал браслет на три части. Но стрелять придется почти в упор. Такие снаряды очень плохо летят. В ногах легонько потряхивало от адреналина. Мужики, наконец, переснарядили магазины и встали вокруг. Снайперы и пулеметчик залезли на кабины машин и осматривали окрестности. Все молчали, и понять, кто, о чем думал, было невозможно. Зарядив девять патронов, отдал по три Сереге и Анвару, они с собой тоже дробовики прихватили, Иж-27 Серега и МР-133 Анвар.

— Стрелять не дальше пяти-шести метров, сами охотники, понимаете. Но будем надеяться, что, по крайней мере, сегодня с такой тварью не встретимся. Ильшат, ты соляру в канистру сливал? Сливал! Давай ее сюда. — Надо похоронить этого или это, не знаю, как правильно.

Ильшат приволок канистру. Соляру он, как я его знаю, скорей всего зажилить хотел. Ничего, еще сольет. Облили солярой, всю канистру вылили, аж, здоровая лужа на асфальте получилась. И подожгли.

— Поехали, нам еще ехать и ехать. И УАЗ пропасть не мог просто так, мы по его следам идем. По машинам. — В который раз за утро залез в кабину. Уже привычно получается. Когда отъезжали, еще долго был виден костер. Хорошо горит. Дорога опять пропала. Перед нами был мелкий ручеек, с каменистым дном. Странно, такие ручьи, обычно, в гористой местности встречаются. Впрочем, я же забыл, горы рядом. Тогда ничего странного. На том берегу были следы от УАЗа. Отчаяный водила, однако.

Поднимая волны и брызги, КамАЗы пересекли ручеек. Дальше шла грунтовка, но несколько непривычная. Остановившись, вышли поглядеть. Вокруг были лиственные деревья. Помня об оборотне, сразу заняли круговую оборону. То есть пятеро встали вокруг нас с автоматами и ружьями. Евгений опять уселся на крышу КамАЗа.

— Что-то очень узкая колея. Телеги, что ли? И смотри, отпечатки копыт. И навоз свежий. А коней не меньше десятка. Правда, в другую, противоположную нам сторону идут. — Мы все же в городе три года живем, до этого поселком городского типа был. Да и сейчас никого телегой или лошадью не удивишь, с десятка два в городе есть, если с жеребятами считать. — Причем всадники, не телеги. Что-то не нравиться мне это.

Я встал, отряхнув колено. Рядом выпрямился Вадим.

— И чего тебе не нравиться. Наоборот хорошо, люди. А то полсотни километров проехали, и ни одного населенного пункта. Деревень с селами уже с десяток проехать должны были.

— То, что одни телеги по этой дороге ездят. Ты где такое в наше время видел? Да один Ильшат на своих гулянках, больше следов на проселках оставил, чем все телеги Татарии и Башкирии. Такие лет сорок-пятьдесят назад были. И то, грузовики и трактора ездили. Значит, еще позднее. А в такое время группа всадников — это, скорее всего, воинский отряд. Не ездили крестьяне такими группами. На телегах да, а на конь — только военные и дворяне, что, впрочем, одно и то же. Ладно, поехали за УАЗом. — Опять завелись и тронулись в неясное. Первооткрыватели, блин! Ведь, в самом деле. Пацаном будучи, мечтал об этом, начитавшись Фенимора Купера и Луиса Ламура. А сейчас не скажу, что очень радостно. Но нервы щекотит, это да!

Через пять километров дорога раздвоилась. Следы всадников ушли в одном направлении, а УАЗ поехал в другом. Еще через восемь километров показался указатель — Мокрые Кураши, а следом за ним село. Точнее, его остатки. Десяток домов на главной улице, из них один очень богатый. Перед передним домом на лавочке сидела пожилая женщина. Мы остановились возле нее. Выпрыгнув из КамАЗа, Я увидел во дворе богатого дома УАЗ-Патриот с инкассаторской символикой. Нашли. На часах было пол-десятого.

— Доброго дня бабушка, простите, не знаю, как вас по имени — отчеству. Не скажете, где водитель этого УАЗа? Мы его ищем. — Я слегка поклонился бабушке. Ничего, спина не сломается. Парни тем временем загнали КамАЗы в проулок. Евгений слез с крыши и залег за кучей песка. Автоматчики присели возле дороги, развернувшись в разные стороны. Снайперы изобразили активность, перебежав через дорогу, и залегли в кювете. Стоял один я. За спиной был дробовик, правой рукой придерживал за ствол 104. Прицел немного мешал, но это с непривычки. Вообще, как я читал, это полноценный автомат, просто на немного меньшую дальность. Поэтому на него оптику и повесил. Этот прицел на службе я хоть в руках вместе с СВД держал. А с оптикой только по «Бегущему Кабану» в детстве стрелял из мелкашки. У меня вообще одни третьи разряды, зато по стрельбе из пистолета, винтовки, борьбе и шахматам с авиамоделизмом. Насыщенное детство было.

— Доброго, сынок. Меня все бабой Нюрой зовут, и ты так же. А шофера вашего убили. Ты вон Ильфину спроси, это ее старший брат сделал. Но девочку не обижайте, она не причем. Рустам со своими дружками всех, кто остался, запугал. Все ружья в селе отобрал и творит, что хочет. — Она поманила меня пальцем поближе к себе. — Говорят люди, что он отца своего убил. Тот в ночь, когда все это стряслось, ногу сломал, но жив был. А утром мертвый стал. Но мать Рустама и Ильфины в это не верит. Вот.

По тропинке с двумя ведрами на коромысле шла девушка. В обтягивающих черных джинсах, ярко-красной футболке топике. Густые черные волосы были схвачены в конский хвост резинкой. У нее, похоже, как у моей жены, заколки на волосах не держаться. Одежда подчеркивала великолепную фигуру. Мне почему-то вспомнилась реклама насоса. Там, 98-60-90, характер твердый, хорошо поет, носит четыре ведра в час. Девушка подошла к нам, и оказалась почти со мной вровень. Правда, моя начинающая лысеть голова равнялась с ее пышными волосами. Но с 175-180 сантиметров в ней точно было, немаленькая девушка. Рядом со мной вдруг нарисовался Димка. Еще бы, высокая брюнетка, его любимый тип девушек. Он помог снять ведра с коромысла.

— Здраствуйте, мне сказали, что вы можете прояснить судьбу нашего человека. Он ехал на этом УАЗе. Простите, не представился. Любомир Башенный, командир группы экспедиционной разведки города Зареченского. Это мой брат Вадим. Мы с товарищами исследуем это направление. — Я специально сказал это по громче, чтобы было слышно собирающимся около нас людям. У них, на самом деле, ни одного ружья не было. Всего было человек пятнадцать.

— Здравствуйте. Меня зовут Ильфина. Вашего товарища убил мой брат, приняв его за инкассатора. Потом долго ругался из-за пустой машины. Тело пинал. Правда, автомату обрадовался, сволочь. — Девушка перебросила конский хвост через плечо. Я указательным пальцем прикрыл приоткрытую челюсть братишки. Эк его впечатлило. Димка дернул головой и закрыл рот, щелкнув зубами. Звонко так, аж в толпе засмеялись, и Ильфина хихикнула. У нее были классные глаза — темно-синие, большие, немного вытянутые к вискам по-восточному. У индианок такие глаза бывают. Димка, похоже, в них провалился.

— Дочка, ты чего на брата наговариваешь. Не слушайте ее, она молодая и глупая, ничего не знает и не понимает. У меня Рустам очень хороший мальчик, не слушайте никого. — Немолодая, но не возрастом женщина, здорово похожая на Ильфину, закричала так, что в ушах зазвенело.

— Мам, перестань. Он же моего отца удавил подушкой, пока мы спали. Но ты молчать просила. А позавчера водителя этой машины застрелил прежде, чем он с нами поздоровался. И меня изнасиловать хотел. Я сегодня сбежать хотела, но он мне утром сказал, что тебя иначе убьет. — Девушка обернулась к матери.

— Не ври! Не смей на брата клеветать! — Мать влепила ей пощечину. — Он очень хороший мальчик!

— Да? Посмотри, что этот хороший мальчик сделал! — Ильфина сорвала с себе топик. На плечах, спине и открытой от бюстгальтера груди синели пятна от пальцев. На спине вообще были царапины от ногтей, видно, когда вырывалась. Девушка обессилено села рядом с баб Нюрой и заплакала. Баб Нюра обняла ее за плечи, укрыла своим платком и стала что-то шептать на ухо. Мать опустошенно глядела на синяки на прекрасном теле дочери. Ну почему вся сволочь сексуально активируется во время такого бардака? Надоели, гады! Я случайно заметил выражение глаз брата.

— Отойдем-ка, Дим. — Я за руку оттащил брата подальше.

— Ты чего. Ну-ка остынь! Ишь рассверкался очами! — Я слегка потряс за плечи брата. При этом пришлось вверх тянуться. — Нельзя начинать знакомство с понравившейся девушкой с убийства ее родного брата. Пусть и последней сволочи!

— И вообще, что-то больно шумно стало. Граждане! Внимание. Прошу вас всех разойтись по домам. Возможна перестрелка. Укройтесь сами и укройте детей. — Я решил разогнать народ. А то на самом деле приедут эти. И кстати, на самом деле. Где они и когда приедут?

Я подошел с Димкой к баб Нюре с Ильфиной. ЕЕ мать стояла рядом.

— Дим, будь добр, проводи их домой. И отойдем на секунду. — Я отвел брата в сторону. — Смотри за матерью. Может выскочить и все испортить. И на Ильфину свою сильно не отвлекайся, понял?

— С чего ты взял, что она моя? — возмутился Вадим. Он меня вообще старым сводником порой называет, подрастающее поколение.

— Не важно. Ладно, не твоя, уговорил. Смотри за ее матерью, она может наделать глупостей. Будьте все вместе в одной комнате, противоположной улице. Вперед. — Я подозвал парней и подошел ко все еще сидящей баб Нюре.

— Не подскажите, куда эта бандочка делась. И что-то уж очень спокойно все отнеслись к тому, что мы можем их всех перестрелять. Остальные не местные, что ль? Не родня никому? — Меня тревожило предстоящее действо. Я же не полицай, в конце концов. Ильфира и Димка под руки уводили ее мать домой. Надо бы имя узнать.

— А бандюки эти малолетние за пивом поехали. Тут в сторону Тольятти пивовоз опрокинулся с казанским пивом, вот они третий день пасутся. А родни, кроме как у Рустама, у них нет. Все трое из соседней деревни. Они в Тот День пьянствовали у нас в кафешке, вон там. — Бабушка кивнула головой в сторону небольшого заведения с вывеской. — И надоели они всем до белого каления. Девки, все четыре попрятались. Вот они Ильфину и хотели ссильничать, но она вырвалась и у меня в сарае пряталась до утра. Ко мне бы зашла, дурочка. Я уже ничего не боюсь, да и не боялась никогда такую шпану. У меня две Отваги и За оборону Сталинграда, Взятие Варшавы и За Победу над Германией! — Баб Нюра гордо выпрямилась. Ого! Вот это бабуля! Погодите, в сторону Тольятти? Ладно, потом.

— А когда вернутся, не знаете? И на какой машине? — Похоже, времени немного осталось. Надо готовить теплую встречу. И по быстрее.

— Скоро, сынки, скоро. На машине отца Ильфины они поехали, серебристая такая большая машина. — Бабушка встала и пошла к дому. — Не буду вам мешать, молодые люди.

— Так, их четверо, вооружены, скорее всего, пьяные. При малейшей попытке сопротивления валим, ясно? Но пока постараемся поступить, как сами на собрании решили. На месте преступления мы их не застали, значит надо повесить после суда. Жень, ты с пулеметом на чердак в том доме. — Я показал на дом Ильфины, где к чердаку вела лестница. Богатая такая, с точеными балясинами. И дверь на чердак с тонировкой на стекле, он все видеть будет, а его никто. — Тем, ты с винтарем в соседний двор. Смотри, что бы никто следом не выехал. Мало ли, может они еще, что найдут по дороге. Разделятся, а мы зевнем. А шофера на КамАЗы, ждите, вас оттуда не видать. Они, скорей всего, в дом пойдут. А там нас двое, ждем их радостно. Ильшат, пошли. Комитет по встрече готовить.

Все разошлись по местам, Женька залез наверх и приоткрыл дверь чердака, Темка залег на стог сена в соседнем дворе, камазисты залезли в кузова своих машин. Мы с Ильшатом присели на скамью под окном.

— Люб, что будем делать? — Ильшат смотрел на ворота. — Ты прав, эти прибыли могут боком выйти. Смотри, четверо целое село, пусть обрезанное запугали. Хорошо в Зареченском успели пристрелить самых ретивых. Кстати, а почему вы главе помогли?

— Мы помогли не главе, а пожилому мужчине и молоденькой девушке. Для меня нет разницы — богатый ты или бедный. Сам знаешь, не первый год вместе работаем. Просто такие, если им дать власть, они начинают звереть. Для них нет ничего святого, как ни высокопарно это звучит. Для них главное — то, что хотят они. И все. Все остальные — способ получить то, что они хотят. И слова они понимают, только если им в морду стволом потыкать. Там, возле дома, вон, Лизке чуть ноги не целовали, лишь бы не убила. Не это меня беспокоит, если честно. Мало нас. Очень мало. А следы всадников уже видели. И не знаем, кто, сколько и откуда. Ничего не знаем.

— Наблюдаю машину, серебристый джип. Один. Сейчас в село заедет. — Это Женька сверху по рации.

— Есть, принял четко. Машина, одна, въезжает. Пошли, Ильшат. — Я встал со скамьи. Подошли к воротам. Они, по современной моде, сделаны из окрашенной листовой стали со всевозможными коваными финтифлюшками. Широкая же стальная в рост человека калитка. Послышался шум приближающейся машины. К воротам подъехала серебристая Тойота-Лендкрузер. Блин, фильм про братков, крутая тачка и бухающий басами шансон. Мы оба встали так, чтобы открывающаяся калитка прикрыла нас. Напротив, на дорожке из плитки стоял УАЗ. Спереди нас прикрывал розарий. Хлопнули дверцы машины.

— Идут, все четверо. Похоже, поддатые. — Опять Евгений. Ну, ему сверху видно все.

Резко, чуть не пинком открытая калитка, затормозившая об мою подставленную ногу. Шаги и пьяный хохот. Все, пора!

Толчком дверь от себя. Автомат к плечу и шаг вперед. То же делает Ильшат.

— Не двигаться! Руки вверх! — Никогда не думал, что умею так орать! Вот уж жизнь заставит. Растерянные лица молодых парней. Попытка одного поднять автомат. Короткая очередь, толчки в плечо. Длинная сбоку поперек остальных. Падающие тела. Крик одного из них. Поворот, очередь. Визг рикошета. Тишина. И дикий крик женщины:

— Сынок! Сыночек! — Стеклянная дверь дома с силой бьет в стену, сыплются осколки. Мать (увы, мать), падающая на колени рядом с сыном. Твою душу! Если мы правы, то почему так тоскливо?!! Я поднял Калашников, лежащий на земле.

И поскорее вышел со двора, от этого воющего крика.

Из домов потихоньку выходили люди.

— У вас есть представители власти. Хоть кто-нибудь? Или те, кого вы считаете достаточно авторитетным, чтобы принимать решения. Необходимо срочно переговорить. — Я посмотрел на людей. Они отворачивали лица. — Если никто не хочет слышать, что вас может убить, мне нет до этого дела. Через пять минут мы выезжаем. Думайте быстро! — Мне вдруг стали чужды переживания. Мы сами приняли эти законы, эти парни подняли на нас оружие. Меня дома ждут, и я не намерен подставлять свою голову и головы моих товарищей из-за чьих-то убеждений.

— Парни, сбор, по машинам. Вадим, тебя это тоже касается. Выезд через пять минут! — Я подошел к Тойоте, открыл дверцу. В салоне бардак, на полу между сиденьями ружья. На полке багажника пяток упаковок с пивом. Из ворот вышел Димка, держась за голову. Ильшат вынес еще пару ружей. Несколько женщин зашли во двор и подошли к телам парней. Что это с братом? Чего он за голову держится?

— Дим, что с тобой?

Только не смейся. Эстер Тимуровна меня сковородой по голове стукнула, и вырвалась. Правда, поздно. — Так вот как ее зовут. Впрочем, какая разница. А вот с баб Нюрой надо поговорить. Только отойду подальше. Как раз к баб Нюриному домику. Похохатывая про себя, подошел к снова сидящей на скамье бабушке.

— Баб Нюр, вы говорили, что пивовоз в стороне Тольятти. А где Ульяновск? Или по-новому (старому) — Симбирск? — Эта оговорка мне покоя не давала. Как и то, что деревень и сел с названием Мокрые Кураши на границе Татарии и Ульяновской области я не помнил.

— А Ульяновск там, откуда вы приехали, сынок. Заблудились, что ли? — Баб Нюра с интересом посмотрела на нас. Хорошая бабушка, а вот реакция на перестрелку у нее очень отличается от прочих. Кем она на фронте была, интересно? А вот спрошу.

— Баб Нюр, а вы кем на фронте были? — Ну, интересно. И ведь не очень старая бабушка. Добровольцем ушла небось.

— Снайпером, сынок. А ты, небось, думал, санитаркой или связисткой? Так и им война не сладкой была. Никому на фронте легко не было. — Ай да бабушка. И ведь в школе сейчас и основы стрелкового дела преподавать надо. А спрошу.

— Баб Нюр, вы к нам в школу учителем не пойдете? По снайперскому делу? А то у нас снайперов нет, эти парни так, стрелки. Мы все просто гражданские, временно мобилизованные. — А чего это Ильшат в Тойоту полез? У нее хозяйки имеются. — Извините. Ильшат, Тойоту оставь! Найди ключи от Патриота, проверь, заводи и выезжай. Это наша машина, надо забрать.

Я обернулся к бабушке. Она выглядела задумчивой. А потом стала решительной. Встала:

— Минут тридцать меня подождете? У меня здесь ничего нет. Могила мужа в том мире осталась, родни у меня здесь нет. Подруга тоже там. Дом новый, еще не обжила. Да и скучно одной. Коза погибла. Кошка пропала. Квартирку дадут, как думаешь? И винтовку? Моя-то, давно на складах, наверное. Пойду вещи собирать. — И она зашла в дом. Быстро бабуля думает. Если стрелять не разучилась, мы клад нашли по нынешним временам. Ко мне подошли трое мужчин. Не рабочие. И не крестьяне. Скорее бизнесмены мелкой руки.

— Вы сказали, что нас может кто-то убить? Это просто испугать или вы нам местью угрожаете, за то, что вашего товарища не защитили? Но мы ничего не могли сделать. У нас отобрали оружие… — Тут я перебил говорливого торгаша.

— Никто вам из нас не угрожает. Вы, всем селом, четырем пьяным парням противостоять не могли. Они же, все время, похоже, под мухой были. Что, не могли стволы забрать? Колом по темечку и вся недолга. Ладно. В десяти километрах отсюда мы видели следы всадников. Много. Скорей всего, солдаты. Если хоть полусотня на вас нападет, вас просто не станет. Даже с вашими ружьями. Их мы вам оставим. Так что лучше всего вам всем быстро собраться и по нашим следам ехать в Зареченский. И еще. На нас по дороге напал кто-то. Вроде оборотень. Так что хоть пару патронов, но серебром снарядите. Это не шутка. Все, нам некогда, мы выезжаем. И еще. У вас сейчас есть оружие. Не дай вам Бог задумать что-либо против нас на обратном пути. Это я вам уже угрожаю, если вы не поняли. Я вас больше не задерживаю! — Я обернулся к выходящей бабуле. Надо ей запасную рацию дать. Позывной у нее уже есть — Бабуля!

Мы помогли залезть в кунг баб Нюре, погрузили ее вещи и выехали из села. Димка все высматривал Ильфину, по бесполезно. На окраине села указатель с разводкой. До Тольятти 35 километров. Чуть дальше Самара. Куда же нас занесло? Ну не поволжский климат. На обочине лежал перевернутый полуприцеп с пивом. Тягача видно не было, отцепились и уехали, наверное. Забросили в кузова по десятку упаковок пива и поехали дальше на Юг. По нашим планам, еще два часа ехать. Сосняк сменился на степь не степь, что-то ровное. И дорога опять пропала. Но есть следы тягача. Едем по ним. Небольшие рощицы, маленькие ручьи с хорошими песчаными берегами, которые наши вездеходы перемахивают, даже не заметив. Впереди на Патриоте, как разведчик дороги, Ильшат.

— Люб, сзади догоняет мотоцикл. Один. — Это с последней машины. Ага, сам в зеркале вижу.

— Тормозим, посмотрим кто. На всякий случай, тревога! — Лучше перебдеть. Я опять вылез из кабины. На часах пол-одинадцатого. Урча мощным мотором, черно-красный спортбайк, подъехал к нам и остановился. На багажнике сумки, с боков набитые переметные сумы. Черные джинсы, ярко-красная куртка. Подозрительно знакомая фигура. Байкер снял шлем.

— Возьмите меня с собой, пожалуйста. Меня мать из дома выгнала. Уходи, пока не прокляла, сказала! — Выдав нам эту информацию, Ильфина слезла с байка. На ресницах дрожали слезы. Правда, скорей от злости. Да уж. Чужая семья — потемки.

— Оставайся. Чего уж, мы в городе всем хорошим людям рады. — Не бросать же посреди дороги. Димка не простит, вон как засиял.

Пока загрузили по толстым доскам мотоцикл, пока все снова расселись, прошло еще с полчаса. Еще немного, и развернемся домой. Впереди показалась насыпь. Похоже, снова дорога. Прям пунктир какой-то. За поворотом дороги увидели лагерь.

Четыре школьных ПАЗа, черная Волга, два военных Зила с надписью «Люди», серебристый Лексус. Много людей. Когда подъехали и остановились, первой нас встретила статная дама. И спросила:

— Скажите, у вас есть еда? Пожалуйста! У нас сорок восемь детей трое суток не ели!

А позади нее два монаха и один прапорщик. А еще подальше, возле школьных автобусов, эти самые дети. Огромные глаза и сумашедшая надежда на осунувшихся лицах. А дама то едва стоит. И что делать? Три дня не ели, причем не только дети, похоже. Да у них от сухпая несварение будет! Что делать?!! И фельдшар не поехал, чтоб его.

Около военных грузовиков стояли человек пятнадцать курсантов. Все вооруженные, ошкуренными и заточенными самодельными копьями без наконечников. Правильно, молодцы! С ними же, рядом сидели, на сброшенной запаске две девушки. Похоже, сестры. Обе блондинки в небедных, но помятых нарядах. Из Лексуса, наверное. Среди детей еще, шесть взрослых, трое мужчин моего возраста и три молодых женщины. И все смотрят на нас. Аж не по себе от такого, смеси надежды и неверия. Придумал!

— Святые отцы, вы наверняка пост длительный держали. Если после выхода из поста супу поесть, для детей вреда не будет, как думаете? — Я обратился к монахам. У нас же три ведра новеньких оцинкованных, и наш котел. Картофеля мешок, у нас крупы есть, консервы. У парней в загашнике что-либо домашнее тоже есть. Сейчас легкий перекус организуем, а тем временем суп сготовим. На костре из консервов, картошки и крупы он быстро созреет. Я обернулся. Мужики уже вытащили мешок с картошкой, ящик консервов и ведра.

— Да нет, ничего не должно быть. Только еды надо совсем немного, разговляться надо потихоньку. Спасибо вам, что мимо не прошли. Кто вы? — Седой, но не очень старый монах вопросительно поднял брови.

— Мы группа экспедиционной разведки города Зареченского. Я командир, Любомир Башенный. Это мои товарищи. Вадим, Артем, Анвар, Ильшат, Андрей, Сергей. Парень с пулеметом на крыше КамАЗа — Евгений. Жень, рукой людям помахай. Это Ильфина и баб Нюра, жители одной деревни. К нам присоеденились. А вы кто? Я смотрю, вас здесь как на Ноевом ковчеге, много.

— Мы странники, которых несчастье застигло в дороге. Знакомьтесь — Ирина Александровна Мурашова, завуч школы из Воронежа, ехали с детьми в экскурсию по Волге. Сопровождавшая их машина ГИБДД с экипажем выехала на разведку и не вернулась. Мы с братом Елизаром смиренные монахи Раифского мужского монастыря. Ездили по делам монастырским в город Волжский. Это прапорщик Андреенко Антон с курсантами. Они из Самары. Ольга и Марина, они тоже Самарские. Мы все здесь остановились, потому что это конец пути для наших машин. Кроме военных, разумеется, но они нас не бросили. А вот еда у нас кончилась три дня. Слава Богу, вода есть, чай кипятили с травами. Ночью приходилось круг чертить и молитвы читать, недоброе что-то бродит. Но днем не показывается. — У монаха был хорошо поставленный и уверенный баритон.

Мужики при помощи курсантов уже развели огонь и навесили ведра с водой на жердине над костром. С десяток курсантов уверенно чистили картошку. Женщины раздавали детям то, что нам с собой дали жены. Мужики, которые оказались водилами, таскали ветки. Причем обломанные с деревьев. Дыму-то! Похоже, процесс пошел. Так, а ложек то нет.

— Антон, как у вас с ложками? — Я обратился к прапору.

— А никак. Мы же не рассчитывали на длительную поездку. Даже пайки с собой не брали. — Прапор почесал в затылке. — И тарелок нет. Что делать?

— Кашу варить будем. А ты (не против на ты?), организуй своих парней, пусть из веток что-то вроде лопаток строгают. По числу людей. А я УАЗ на разведку отправлю. Если все нормально, накормим вас и отправимся к нам в город. Там подождете, может, и утрясется все. — Я пошел к Ильшату и Вадиму, озаботить их действием. Дорога делала крутой поворот вокруг лагеря, и с внешней стороны начинался длинный пологий подъем. Пусть посмотрят, что там. Худа не будет.

Отправив УАЗ с экипажем, подошел к костру. Картошка уже сварилась, в воду бросали содержимое консервных банок и сыпали пополам гречку и рис. Пастушья каша, одним словом. Минут двадцать пять, и дойдет. А пахнет как аппетитно! Курсанты активно строгали ветки, которые им подносили ожившие дети. Горка свежеоструганных лопаток росла на глазах. Я подошел к монаху, который со мной разговаривал. Сейчас он беседовал с бабой Нюрой.

Рассказ баб Нюры.

— И вот, брат Михаил, очнулась я на носилках. Уже в грузовике по дороге в госпиталь. Рядом сумка с документами, ни сестры, ни матери. Спросила у солдата, который рядом лежал, а он ни сном не духом. Потом больно от тряски было, не до вопросов было. Потеряла сознание, пришла в себе уже в палате. Оказалось, осколок пробил шейку матки, рожать не смогу. Это мне уже после выздоровления рассказала доктор, и то, что мать с сестрой погибли, тоже. Они меня по ошибке Анной записали, я выше ее была, хоть на два года младше. А я исправлять не стала. Жутко у меня на душе было. Это я сейчас понимаю, что для четырнадцатилетней девочки это страшно — хотеть убивать людей.

Но тогда у меня не было другого желания. Выписавшись из госпиталя в Казани, начала работать на пороховом заводе и одновременно через военкомат записалась в группу обучения снайперов. Тяжело было, я все ж девчонка была. Не стрелять, я еще в школе активисткой ОСАВИАХИМа была, немного на Ворошиловского Стрелка сдать не успела, как Война началась. Тяжело было взрослой представляться. Это я сейчас старая и сухая, а тогда очень хорошенькая была. Парни проходу не давали. И нравилась, и просто потому, что скоро в военкомат и на фронт. Это сейчас девочки образованные, а тогда просто боевитые были. А я внутри перегоревшая была, ни парни, ни танцы, ничто и никто кроме винтовки и револьвера не интересовали.

Сдала зачеты к Аниному дню рождения и решила, что хватит себя двумя именами называть. В красноармейскую книжку Аннамарией записалась. И за себя, и за сестру. И попал наш взвод снайперов даже без войскового обучения и слаживания прямиком в Сталинград. Там первого врага и убила. Это румынский офицер был, красивый такой брюнет. Я ему в лицо даже стрелять не стала, выстрелила под лопатку, когда он повернулся. Потом до окружения немцев воевала в городе. Я хоть для девушки и немаленькая, но намного меньше парней все же. Ползала по канализациям, вылезу, где в подвале или колодце, стрельну и назад. Только записанных за мной сорок пять немцев, румын было. А потом под взрыв мины попала в тылу, если про Сталинград так сказать можно. Ранение и не опасное, но в правое плечо.

Выписалась из госпиталя, вернулась в часть. Меня, как уже обстрелянную и опытную, отправили с десятком таких же, на передовую. И пошла моя снайперская служба дальше. Закончила я ее под Варшавой. Опять под мину попала. Уже серьезней, проникающее ранение легкого. Выписали только после Победы, сразу демобилизовали и отправили в Асхабад, поступать на учителя географии. Комсомольскую путевку дали.

Я и поступила. Как хорошо было, весело. Я, брат Михаил, извините, с катушек слетела. На фронте всего пара романов была, а тут гулять стала. Как то завертело, занесло.

Я не пила, не курила, а вот мимо парней пройти не могла. Меня уже гулящей на весь институт ославили, и на комсомольском собрании слегка песочили, а остановиться не могла. Это сейчас я понимаю, что забеременеть хотела, а тогда просто гуляла.

А шестого октября сорок восьмого произошло землетрясение. И наш корпус развалился. Проснулась я уже вертикально. Нам очень повезло, что наши кровати подперли потолочные балки. У нас хоть немного пространства было, могли поворачиваться, даже пописать в один угол ходили. А многие погибли от синдрома сдавливания уже после того, как их вынули, почки отказали.

А когда нас вытащили, я в старшине-сверхсрочнике мою фронтовую любовь узнала. И все, пропала. Или, точнее, нашлась. Я ему сразу, как встречаться стали, все рассказала. И про то, что детей не смогу родить, и про то, как и почему гуляла в институте. А он сказал, что с войны меня ищет, но найти не может. Так и поженились. После его демобилизации дождались моего окончания обучения, приехали в Мокрые Кураши, он в колхозе механизатором, а я учительницей географии в школе работали. Хорошо жили. Правда, без детей, но у меня всегда класс был, у нас дома все паслись.

Даже развал Союза пережили несложно. У нас, хоть мы и не молодые, хорошее хозяйство было. А потом и пенсии снова давать стали, и даже к десятому году дом новый построили, на месте старого. Но Семен умер, старую школу закрыли, и стала я к смерти готовиться.

А тут это. Село наше на три четверти обрезало, люди и в селе погибли. Люди, которые выжили, потерялись. Банда из парней четверых, что хотела, то и делала. И вдруг тут эти мужики из Зареченского. Пришли, порядок навели и меня с собой зовут. Пойдем, мол, баб Нюра с нами. Будешь детей снайперскому делу учить.

Я ведь, хоть винтовку боевую в руки с Войны не брала, всегда следила за новостями оружейными. Книги, журналы какие могла, доставала и читала. Смеяться будете, тозовка и ижевская воздушка дома была. Стрелковый кружок вела в школе. Правда, кроме мужа и военкома, никто не знал про то, что я снайпер и восемьдесят девять врагов в землю уложила.

А сейчас мне как будто не семьдесят пять, а пятьдесят семь. Лет на двадцать помолодела.

Любомир, ты к нам? Извини, я, что-то заболталась.