Про Кенгуру и не только

29 марта. 20:32

Сегодня шла в кафе. На площадь. По пути обнаруживаю: меня присмотрела ещё в толпе бабулька. Резкая такая, быстрая, сухонькая, какая-то плюшевая и c подпалом. Положительно похожая на кенгуру. Увидела меня – и сразу за мной, за мной сворачивать. Я тем временем уже устраивалась за любимым столиком, и она раз так и – прыг, за соседний. Как можно ближе. И тотчас громко всем объявила: «Я не одна! Я сына жду!» За этим пронзительным стариковским возгласом невольно рисовалась вся прожитая человеком жизнь. В мгновение ока размотался клубок неумолимых мойр к самому началу прошлого столетия – к её рождению. Но главное, что обратило на себя внимание, её интонации. Они были исполнены такой глубокой нежности и дрожали от такой неподдельной материнской гордости, что все первые ряды заметно оживились. Особенно после того, как старая леди демонстративно заказала себе бокал белого, победно оглянулась вокруг и активно принялась за ожидание.


Вздыхала она так тяжко и так часто, что, казалось, это от её дыхания разлетаются голуби по площади. Подслеповато щурясь, пристально разглядывала она толпу. Иногда чуть было не вскакивала. И снова садилась. Обнаружив в конце концов на экране телефона, что ещё рано волноваться, она сначала потеребила его в руках, потом спрятала от себя, но иногда все-таки открывала сумочку, доставала и гипнотизировала часы на экране. Вся эта привычная мелкая суета матери, ожидающей в волнении своего ребёнка, и вот вся эта нерешительность – позвонить ему или не стоит лишний раз беспокоить, была мне до такой степени знакома, что засвербило в носу. Как это трогательно со стороны и мучительно глупо. Смешно. И вместе с тем волшебно.


В основные свои зрители миссис Кенгуру сразу взяла пару средних лет, сидящую справа, изрядно покрасневшую за погожие деньки под весенним солнцем. Такие уже чувствуют себя завсегдатаями площади и громко обсуждают всё вокруг, как это и положено в Риме. Миссис уловила знакомую речь, пусть с акцентом. После очаровательного старорежимного обмена любезностями выяснилось, что семья – из северного Чикаго. «О! Я очень люблю Чикаго!» – воскликнула леди Кенгуру. И было видно, как перед её глазами проплыли какие-то чудесные картинки воспоминаний, а быть может, просто кадры канала путешествий. Но она отогнала их от себя и вернулась к общему разговору. Не американка – слишком воспитанна – и точно не англичанка, другой выговор. Слишком простодушна для жены фермера. Беззащитна для герцогини. Непригодна в преподавательницы. Оттого я подумала – старая Белая Африка. Там чуть дольше протянуло мелкое дворянство. Но наша Кенгуру и правда оказалась из Австралии.


Чуть поодаль от эпицентра представления заняли места огромные норвежцы. Команда лесорубов в смешанном составе. Мужчины и женщины. Сквозь шум площади их речь между собой я так и не расслышала. Но точно скандинавы, это они и зимой и летом ходят по Риму в униформе – шорты, кроссовки, спортивные футболки. Им неважно +15 или +40. Все одеты одинаково. Видно, на весь их «континент» только один магазин летней одежды. Кенгуру заворожила белобрысых великанов своей субтильностью и талантом к обретению собеседников. Они ловили каждое её слово и старались наперебой отвечать. Но когда она решила апеллировать и ко мне, я притворилась, что ничего не понимаю. Так удобней наблюдать. По моему разговору с официантами, который я вела практически жестами, она сообразила, что я не владею никакими языками. И хоть осталась недовольна моим образованием, тем не менее она иногда приветно вскидывала голову и ко мне, сверкая ярко-зелёной оправой своих детских очков.


Совсем старенькая. Я когда повнимательнее её разглядела – к восьмидесяти. Плюс-минус. И когда ей окончательно надоело переживать, то она вдруг оглянулась вокруг и искренне обрадовалась всему. А как не радоваться на залитой ласковым солнцем площади у Пантеона, если ты специально из Австралии, например, сюда приехал?! И куда ни взгляни – вокруг красота. А не хочешь восторгаться архитектурными феноменами и погружаться в тысячелетнюю историю – рассматривай сидящих с мороженым в тени фонтана. Не хочешь? Так прямо перед глазами течёт переливчатая многоголосая толпа, а перед ней идёт древнейший и самый настоящий аттракцион.


При подходе к траттории в Риме нередко работает профессионал – зазывала. Очень занятная профессия. И ведь жизнь ресторана в туристическом квартале зачастую зависит именно от него. Хорошо у тебя человек «на входе стоит» – у тебя бизнес идёт. Нет – хоть плачь! На каждый шаг – несколько заведений, в жесткой конкуренции. Так что правда многое зависит от профессионала. Есть хозяева, которые жалеют денег, нанимают просто девушек в коротких юбках или скучающих смазливых мальчишек. Но настоящие ребята, реальные звёзды – мужчины от пятидесяти. Неподражаемые острословы, блистательные артисты. Сценой – древняя городская площадь.


Наш «конферансье» – маленький, толстенький, в белой рубашке и в шёлковом поясе от смокинга посередине солидного живота – громко комментировал посетителям всё проходящее. И даже умудрялся успевать что-то обсуждать с зачарованными слушателями. Он придумывал и рекламные лозунги, которые громко выкрикивал на потребу толпе, а иногда и вовсе задирался к плывущим мимо туристам. Но обязанностью его было приглашать войти в ресторан, дабы прохладиться и насладиться. Это он и исполнял в первую очередь. Виртуозно! На смеси из нескольких языков. На спор, заключив пари с парой тех самых американцев из Чикаго, он за десять минут усадил гостей за каждый из столов ресторана. И не скрывал своего коварства. Как только гости усаживались, Конферансье объяснял им правила игры и начинал охоту на следующих. Когда последний стол был занят, все зааплодировали. Происходящее на авансцене было мне пусть знакомо, но вовсе не утомительно. Зазывала – старый, можно сказать, приятель и один из наших любимых. И я притворялась, что ничего не понимаю и рассматриваю толпу, но на самом-то деле я вся превратилась в слух.


Ведь как только миссис Кенгуру обнаружила, что залом ведётся игра, как тотчас вступила в строй болельщиков зазывалы. Между раундами она подбадривала его, как заправский тренер на ринге: «Вам нужно выступать по телевидению! – заявила она после очередного блистательно проведённого приёма. – Вы талантливы! Я это вижу. Вот вам подарок!» – с чистой, ничем не замутнённой, прозрачно-небесной радостью леди протянула ему открытку. Это был флаер. Она достала блёклый листок из своей старушечьей сумки: «Вот вам! Приглашение на выставку». Информация о её проведении была написана на этюде Венеции, на котором как всегда: канал, гондолы, отражения, белый барочный портал. Художник объявляет предметом своих изысканий «живописные размышления о синтезе света и формы» – так там было написано, но что за техника, я не поняла. «У меня сын художник. Он сейчас придёт!» – Она опять нерешительно потеребила свой айфон. – «Он работает. Сегодня выставка открывается. Он и во Флоренции, и в Венеции жил! Он художник! Рисует! Понимаете? Видите?»


Однако реакция нашего Конферансье на кусочек картона была никак не предсказуемой. Вглядевшись в открытку, он начал быстро что-то вопрошающе бормотать про себя. Не обнаружив нужного внутри, он возвысил голос. Теперь он стал чётче и громче проговаривать слова, перебирая их на слух. Стало понятно, что он перечисляет названия церквей. Одно за другим. Перебирает, как чётки, как слова краткой молитвы. Он пропустил мимо ушей весь длинный рассказ старой леди. Он, очевидно, хорошо знал Венецию. И возможно, он родом оттуда или когда-то жил там. Или там жил тот, кто ему был очень дорог. На наших глазах его захлестнула волна какого-то глубокого чувства. Что-то важное предстояло сделать теперь. Эта открыточка была не просто безликим приглашением на выставку, но явилась сакральным артефактом грядущей миссии. Старый клоун благодарственно поднял глаза на миссис Кенгуру и по-настоящему, растроганно сказал: «Спасибо вам! Большое спасибо!»


Старушка не унималась, она заметила реакцию на приглашение, но удивилась, что речь о сыне не произвела должного впечатления на слушателя. Так что ей пришлось повторить свой рассказ более эмоционально и с некоторой вариацией. Невозможно себе представить – в Риме никто не удивлен, что на свете бывают художники! Но вот в Австралии… Зазывала рассеянно, но уважительно кивал. Спросил, можно ли он оставит себе эту картинку. Старушка обрадовалась, задребезжала – да, это ведь подарок вам, приходите! приходите на открытие! Конферансье уважительно сложил флаер и начал прятать его в карман.


В этот момент к столику шагнул очень высокий худой мужчина с развевающимися волосами. Весь ресторан загудел как улей. «Мы вас все ждали!.. Почему так задержались?.. – начали раздаваться возгласы со всех сторон. – Вы сын этой старой леди!» – «Ах вот как?» – растерялся он. Все расхохотались и закричали: «Вы художник! Художник! Живёте в Венеции!» После того как овации разбились о него и утихли, Кенгуру сказала: «А я уже пригласила на выставку этого замечательного мужчину» – и махнула рукой за спину сына. Художник поискал подслеповатыми глазами фигуру возможного покупателя и разочарованно обернулся к зазывале: «Что ж, приходите! Я дам вам хорошую скидку», – сказал он. И сел.


Как всякий художник, он выглядел молодящимся. Тонкие седые пушистые волосы летали над его головой лёгким нимбом. Рубашка навыпуск. И огромные, очень добрые, распахнутые миру глаза. У таких мужчин обычно бывает много детей, большая семья. И хорохорится он, конечно, спорит со временем, но ему совсем уже к шестидесяти. Впрочем, обликом он – сущий мальчишка лет двадцати. И похоже, что-то сложилось в этой жизни не так. Похоже, что всего-то их двое. На всём белом свете – мать и сын. Только он – живёт в Венеции, а миссис Кенгуру одиноко обитает где-то там в своей Австралии. Они разлучены, к их великому огорчению. Но по-другому никак…


– Где же ты был? Я так долго тебя ждала! – начала она жалобным голосом.

– А где мы договорились встретиться, мама? – спросил он, и было понятно, что в нём, помимо бесконечной любви, живёт ещё и просто безграничное к ней терпение.

– Напротив Пантеона! – победно вскричала она.

– А мы где, мама? – ласково улыбнулся он.

– Справа от Пантеона, – виновато ответила миссис. – Но ведь и напротив тоже! – это уже с лёгким превосходством.


Он накрыл своей рукой её руку, углубился в меню и вынырнул заметно расстроенным. Для человека, живущего в Италии, заплатить по ценам площади – насмешка над собой или тогда уж волевое решение.


– А я вон какую тебе девушку нашла, – кивнула она на меня.


Художник смутился, но я не повела и бровью. Он утешился, подумал, что я не понимаю английский, и сказал:

– Хорошая! – Помолчал. – Я её сфотографирую!

«Ну уж дудки», – подумала я и увлеклась сценой за его спиной.


За его спиной стоял класс школьников. Точнее, только начал выстраиваться в шеренги. В первой паре была крошечная измученная женщина, резкими чертами лица напоминавшая испанку. Рядом с ней – огромный подросток-переросток, чёрный, она держала его за руку. Его штаны висели почти что на коленках, дреды на коротких волосах – всё как положено. И то, что он гигант-переросток, вначале просто ощущалось. А потом подошёл и весь его класс. Теперь вокруг него вились ребята 12—13 лет. Он выглядел на все шестнадцать. Если бы только не привычная покорность его большой тёмной руки цепкой ладошке педагога. И уж очень целомудренное озорство блестело в его глазах. Он, очевидно, многое успел с утра и теперь томился от вынужденного безделья. Его в паре с училкой принудили открывать шествие класса по узким прихотливым улочкам. И он сердился. Всё ему надоело. Но, обнаружив в моём лице зрителя, паренёк тотчас оживился и придумал новую шалость. Он проверил, как работает пробка на его фляжке. При сильном сдавливании бутылки она пропускала очень тонкую, но быструю струю холодной воды. И пока стайка ребят под управлением двух педагогов была увлечена процессом организации в пары – он, опустив глаза, понурясь, как и положено провинившемуся, начал потихоньку брызгаться. Я расхохоталась. За мной отреагировал и ресторан. Проказник получил гораздо больше внимания, чем ему было необходимо, и чуть ли не за ухо (а быть может, мне так показалось, потому что дотянуться до него крошечный страж точно никак не мог) был увлечён в толпу, которая сорвалась с места, уступая пространство новой группе туристов. Картинка изменилась. Теперь напротив каменными изваяниями застыли туристы из Японии. Все они были в белом, и у каждого из персонажей в ухе был бирюзовый передатчик, и все они одновременно крутили головами, повинуясь неведомому зрителю сигналу.


Художник так же быстро, как и Кенгуру, умел переключаться со сценки на сценку и радоваться окружающей действительности. Теперь мама с сыном развернулись к Пантеону. Они пощебетали о его архитектуре – со знанием дела и минут десять. Украшая эту беседу, как и подобает оной, многозначительными паузами. Потом на стол им принесли всё то же самое, что мне. И я порадовалась: они подглядели в мою тарелку и не ошиблись. Всё самое свежее! Впрочем, миссис Австралия хоть и угадала во мне завсегдатая, но никак не могла приладить меня к своей реальности. Наконец она просто ткнула палец в мою тарелку и повелительно спросила, ни к кому конкретно не обращаясь: «Это что?» – «Фокаччо», – примирительно ответил художник. Но она, не опуская неумолимого перста, ждала ответа, теперь уже совершенно явственно от меня. «Это как хлеб», – тихо промолвила я по-английски. «Как хлеб…» – повторила хором и как-то нараспев эти слова семейка и осталась довольна. «Вы здесь живёте неподалёку?» – как ни в чём не бывало продолжила старая леди. «Да», – ответила я.


И в этот момент жизнь прервала нашу беседу. Одна из семей покидала беседку под тентами, и все хотели попрощаться с миссис Кенгуру и пожелать ей и её сыну всего хорошего, а освобождающийся столик ещё с площади углядела молоденькая, хорошенькая девица. Судя по её выговору, она получает образование в Америке. И вот её чрезвычайно заинтересовало наше со старушкой содружество. Она усадила семью за соседний стол и подползла на стуле поближе. Во главе их прайда стояла интересная восточная женщина, чья английская речь была хороша, но украшена тяжёлым акцентом. Рядом с ней томился полноватый мальчишка лет тринадцати, с двадцатым по счёту мороженым. Неподалёку прогуливались два старших мужчины – родственники. Или охранники. Они не подходили к столику, присматривали с площади. Кенгуру тотчас накинулась на новоприбывших, а я, к сожалению, не смогла вступить в общую беседу – география подвела. Наши новые собеседники были откуда-то очень-очень с Востока. Кенгуру, мне кажется, тоже толком не знала, о чём речь, но бодро кивала. И мне было страшно интересно переброситься словечком вот с той девушкой, которая учится в Штатах, но нам было не суждено… Кенгуру перепрыгнула в мою сторону: «Что это вы делаете в Риме?» – спросила она. «Живу», – ответила я. «Почему? Зачем вы сюда приехали! – нетерпеливо вскричала она. – Кто вы такая?» Удивительно простые вопросы. Но простых ответов у меня на них не было. Воцарилось молчание, в которое была активно включена девчонка: кажется, у неё была версия на тему, кто я такая. Мама снисходительно улыбалась, глядя на неё, а брат посматривал на меня исподлобья. Гигантские скандинавы закачались, как корабельные сосны на ветру.


На самом деле, конечно, в глубине меня ещё таится искорка актёрского тщеславия. Я люблю придумывать себе образ всякий раз, даже когда просто спускаюсь на обед. Любимый костюм у меня сейчас – пажа. Длинное бархатное пальто, шёлковые бриджи под колено и шёлковая размахайка. Вот не снимала бы наряд! Но так нельзя. Так что на этот раз я была стареющей рок-звездой. С длинными распущенными волосами, закрывающими лицо. В огромных очках, мягкой косухе, черных клёшах и в казаках из питона. Для Европы, быть может, даже вызывающе. Но в Австралии… таких, наверное, каждый второй. Мне только шляпы не хватало. Кенгуру окинула меня длинным взором с ног до головы и проникновенно протянула: «Вы поэтесса». Я расхохоталась. Девчонка за соседним столиком хотела выдвинуть свою версию, но вперёд полезли скандинавы, а из-за кулис вдруг явился хозяин заведения, с чувством поцеловал мне руку и так же быстро исчез. Снова возникла пауза. Но любопытство Кенгуру не могло ни секунды больше выдерживать: «Откуда вы?» – почти закричала она на меня.


Во мне плескался уже бокал шампанского, оттого я гордо выпрямилась на стуле и почему-то с вызовом, глядя в глаза восточной женщине (наверное, как представительнице другой мощной нефтяной державы), торжественно произнесла: «Я – русская!» Нефтяная держава одобрительно кивнула головой, отчего в её ушах засверкали неисчислимые караты. Девчонка, с одной стороны, явно разочаровалась, отказавшись от всех своих предыдущих догадок, но ей продолжало быть интересно. Русская! Кенгуру была, похоже, ошарашена по-настоящему. «Я должна вам сказать: я никогда раньше не видела русского человека!» – «Вот! – И я ударила себя в грудь. – Я – русская». Скандинавы начали переглядываться. «Это замечательно! Просто невероятно!» – обрадовалась миссис Австралия. На что я не нашла ничего лучше, как спросить: «А правда, что в Австралии все люди ходят вверх ногами?» – «Да-да, – рассеянно прошептала дама, погружаясь в свои мысли, – я где-то слыхала об этом». Художник под шумок достал камеру и пытался меня сфотографировать, но: предупреждён – вооружён. У него не вышло ни кадра, в конце концов он понял, что это не случайность, и со вздохом убрал фотоаппарат. «Я вот тоже думаю! – как всегда безо всякого перехода сообщила миссис Кенгуру. – Я думаю, моему сыну нужно подстричься!» – твёрдо и громко заявила она, пока этот старикашка копался в своём «бэге». Художник гневно выпрямился, блеснул глазом, встряхнул поредевшей, но вполне ухоженной серебристой полупрозрачной гривой и с бешенством десятилетнего молча уставился на невозмутимую леди. Зал затаил дыхание.


А я в этот момент вспомнила, как уговорила сына подстричься, и он пришёл домой с причёской пэтэушника из 80-х. И ведь даже прядь выкрасил. Поэтому я честно, от души сказала: «Хотите, я открою вам один секрет?» Старушка чуть ли не прижалась ко мне всем своим птичьим тельцем. «Никогда не говорите мальчишкам, что им пора стричься!» Мальчик с мороженым расхохотался, но тотчас отвернулся от нас и теперь тихонько прыскал в сторону. Женская часть публики разулыбалась. Разулыбался и художник. И только скандинавы недоуменно покачивались. А старушка сказала: «Ну почему же я сразу с вами не заговорила?!» Да. Нам всем пора было расходиться. Я встала. Меня торжественно пригласили на выставку. Девчонка, которая учится в Америке, успела поделиться со мной своим восторгом от старой леди, которая устроила тут целое шоу. И мы с удовольствием чуть поулыбались. И мы помахали друг другу со Скандинавией, а Кенгуру показала всем на зазывалу, как певица указывает на аккомпаниатора, и объявила: «Этому человеку совершенно точно нужно работать на телевидении! Он прирожденный комик. Не правда ли?» – обратилась она ко мне напрямую. «Зачем же ему в телевизор? Он нужен именно здесь». – «Действительно, – вдруг сказала она. – Тут лучше, чем в телевизоре. Важно же уметь просто смотреть на жизнь!» – «Хороших дней!» – сказала я ей на прощание. «Ну что вы! – воскликнула она. – Мои дни в Риме всегда превосходны! Приходите!»


Но я не пришла. Решила записать про них, вот и закопалась.

Загрузка...