Общаясь с Еленой Уайт Вестница Божья в повседневной жизни

Ранний религиозный опыт Елены Уайт не отличался чем–то особым от опыта большинства из нас, разве что был более глубоким. Подобно нам, она пережила взлеты, падения и сомнения. В 1909 году, когда г–же Уайт было предложено заполнить бланк биографических данных для Генеральной конференции, на вопрос относительно даты своего обращения она ответила: «Приблизительно в марте 1840 года». Вестницу Божью не слишком заботило точное время ее обращения, так как, по ее словам, это был процесс, а не моментальное событие.

Первые опыты с Богом

Первый духовный кризис в жизни Елены имел место в 1836 году, когда в возрасте девяти лет она перенесла тяжелую травму и оказалась на краю преждевременной смерти. По словам самой Елены Уайт, из–за обезображенной внешности ей «не хотелось жить», но и «смерть страшила ее, потому что она не считала себя приготовленной». Мысли о предстоящей смерти пленили ее разум после того, как друзья, посетившие семью, спросили мать о том, сказала ли она Елене о смерти. Нечаянно подслушав этот разговор, Елена стала сознавать необходимость духовного опыта. «Я хотела быть христианкой, поэтому как могла молилась о прощении моих грехов, в итоге мое сердце наполнилось миром». Этот мир сопровождался любовью к ближним (Духовные дары, т. 2, с. 9).

Однако одно дело умереть христианином и совсем другое — жить по–христиански. С течением времени Елена стала понимать, что ее образование закончилось и перед ней открывается перспектива остаться инвалидом на всю жизнь. В душевном смятении она писала: «Я роптала против провидения Божьего, поразившего меня таким ударом». Испытывая противоречивые чувства по отношению к Богу, она стала осуждать себя за свои греховные мысли. Находясь почти при смерти, Елена Уайт потеряла сладостный мир. «Иногда, — писала она, — мое чувство вины и ответственности перед Богом было настолько тяжелым, что я не могла заснуть, думая о своем плачевном состоянии и о том, что я могу сделать» (Очерки жизни Джеймса и Елены Уайт, 1888, с. 135).

Депрессия усугубилась еще и тем, что в марте 1840 года в город приехал Уильям Миллер и начал проповедовать о близости Христова пришествия и необходимости приготовиться к встрече с Ним. Елена откликнулась на призыв Миллера, но не обрела мира в сердце. «В моем сердце, — писала она, — жило такое чувство, будто я никогда не стану достойной называться дочерью Божьей… Ужасная печаль наполнила мое сердце… Мне казалось, я не заслуживаю того, чтобы попасть на небо» (Очерки жизни Елены Уайт, с. 21). Ее бремя было настолько тяжелым, что она «желала себе смерти» (Очерки жизни Джеймса и Елены Уайт, 1888, с. 138).

Поворотный момент наступил летом 1841 года, когда тринадцатилетняя Елена вместе с родителями посетила методистское лагерное собрание в Бакстоне, штат Мэн. Там она услышала проповедь о том, что всякая надежда на себя и на свои усилия не имеет никакой ценности для обретения благоволения у Бога. Елена поняла, что «только соединившись с Иисусом посредством веры, грешник может иметь надежду, и стать чадом Божьим». В дальнейшем она искренне искала прошения своих грехов и стремилась полностью посвятить себя Господу. Она писала так: «Сердце мое твердило одно: „Помоги, Иисус; спаси меня или я погибну!"» «Внезапно, — продолжает она, — мое бремя оставило меня, и на сердце стало легко» (Очерки жизни Елены Уайт, с. 23).

Но вновь обретенная вера все же не радовала Елену в полной мере. Ей все это показалось слишком простым, чтобы быть правдой, и она полагала, что «не имеет права чувствовать себя радостной и счастливой». Более того, ее еще терзали сомнения, потому что она не всегда переживала состояние духовного подъема, которое, по ее мнению, служило доказательством истинного принятия Богом и подлинного обращения (там же, с. 23, 24).

Через несколько месяцев после лагерного собрания в Бакстоне Елена была крещена посредством погружения и присоединилась к Методистской церкви. Но ее духовные поиски уверенности в Боге были далеки от завершения.

Уверенность во Христе

После крещения Елена Уайт испытывала «постоянное недовольство» по поводу своего христианского возрастания. В то же время она часто ощущала себя лишенной Божьей любви и милости. Хотя Елена знала, что в ее христианском опыте что–то неладно, она не совсем понимала, в чем тут дело. Она думала, что ее проблема заключалась в недостатке освящения, которое, по мнению многих ее единоверцев (методистов), сопровождалось радостными чувствами. Если именно в этом состояло освящение, значит она не имела его. Более того, многие представляли освящение в таком свете, что Елена считала свое сердце недостаточно чистым, чтобы принять его. «Мой разум был постоянно сосредоточен на теме освящения сердца. Я более всего жаждала получить это великое благословение и почувствовать, что я полностью принята Богом» (Очерки жизни Джеймса и Елены Уайт, 1888, с. 148; Очерки жизни Елены Уайт, с. 27, 28).

Уже в зрелом возрасте, оглядываясь на прошлое, конкретно на 1842 год, г–жа Уайт писала, что ее «представления относительно оправдания и освящения были ошибочными». «Эти два понятия представлялись мне как отдельны и отличные друг от друга, однако я не понимала различия между ними». Для нее освящение было ощущением счастья, которое «пронизывает все существо человека» (Очерки жизни Елены Уайт, с. 28).

Понимая оправдание и освящение с методистской точки зрения как два разных опыта (или как первое и второе благословение), Елена считала, что может претендовать только на то, что методисты называют оправданием, поскольку она не испытала восторженных чувств второго благословения. Таким образом она пришла к следующему выводу: «Прежде чем я приобрету уверенность в жизни вечной, я должна добиться более высоких достижений». Иными словами, она верила, что уверенность в спасении связана с методистским понятием о втором благословении, или освящении. Елена правильно связывала освящение со святостью, но у нее было смутное представление о том, что такое святость. В результате, по ее словам, слова осуждения звучали в ее сознании день и ночь. Все чаще она обращалась к Богу с одним и тем же вопросом: «Что мне делать, чтобы спастись?» (там же, с. 29; курсив мой. — Дж. Н.).

Чувство собственной греховности и неприготовленности ко Второму пришествию усугублялось верой Елены в вечно горящий ад. Служители того времени «учили, что Бог никогда не будет спасать никого, кроме освященных. Око Божье над нами всегда; Он отмечает каждый грех, за который грешник понесет справедливое наказание. Бог Сам ведет книги с точностью, присущей безграничной мудрости, и каждый совершенный нами грех будет в точности записан как аргумент против нас» (Очерки жизни Джеймса и Елены Уайт, 1888, с. 151).

Поэтому Елена верила, что всезнающий Бог не только ведет точный счет, но и сберегает для нечестивых адское пламя. «Наш Небесный Отец был представлен мне как тиран, которому доставляют удовольствие страдания осужденных, а не как нежный и милостивый Друг грешников, любящий Свое творение несравненной любовью и желающий, чтобы все оказались в числе спасенных». Размышления о таком Боге наполняли страхом душу Елены, считающей, что ей суждено «вечно гореть в адском пламени» (Очерки жизни Елены Уайт, с. 30, 31).

В это время, когда Елена Уайт находилась в столь тяжелом душевном состоянии, мать предложила ей посоветоваться с Левием Стокманом, молодым методистским служителем, принявшим миллеризм. Стокман успокоил Елену, убедив ее, что «в любви Христа она может обрести надежду». По его словам, душевные страдания Елены указывали на то, что Божий Дух работал над ней. Позднее она писала, что служитель продолжал говорить ей «о любви Божьей к Его заблудшим детям, о том, что Он не желает их гибели, но жаждет привлечь всех к Себе посредством простой веры и доверия. Стокман рассказывал Елене о великой любви Христа и о плане спасения» (там же, с. 36).

«Не бойся, — говорил Стокман. — Возвращайся домой, доверяя Иисусу, ибо Он не откажет в Своей любви тому, кто искренно ищет ее». «За несколько минут разговора с пастором Стокманом, — сделала вывод Елена, — я получила больше познания о Божьей любви, Его заботе и нежности, чем в результате всех проповедей и увещеваний, когда–либо мною слышанных» (там же, с. 37, курсив мой. — Дж. Н.). Вскоре после разговора со Стокманом вера Елены укрепилась на опыте во время молитвенной недели в доме ее дяди (там же, с. 38). Хотя опыт был важен для нее, именно слова Стокмана о природе Божьей любви, вере и уверенности открыли ей новый путь, так как благодаря им многие представления Елены изменились (Очерки жизни Елены Уайт, с. 39). Около того же времени Елена получила также более полное представление об аде. Она поняла, что бессмертие присуще только Богу, а не грешникам, которые умрут навеки (см. там же, с. 48—50).

Ее беседа со Стокманом и правильное понимание ада слились вместе в новое представление о Боге. «Мое суждение об Отце, — писала она, — сильно изменилось. Теперь я смотрю на Него как на доброго и нежного Отца, а не как на сурового тирана, вынуждающего людей к слепому послушанию. Мое сердце устремилось к Нему в глубокой и горячей любви. Послушание Его воле казалось мне радостью, а служение Ему — удовольствием» (там же, с. 39; курсив мой. — Дж. Н.). С этого времени жизнь Елены была сосредоточена на преданном служении, а не на страхе потерять спасение. Другими словами, она уже не была поглощена собой и своим духовным состоянием, а посвятила все свои силы служению Богу и другим людям.

Всю оставшуюся жизнь Елена Уайт твердо верила в Божью любовь. Как и все мы, она испытывала эмоциональные взлеты, падения и разочарования, но с момента истинного обращения ее взаимоотношения с Богом основывались на вере, а не на чувствах. Ее христианский опыт совершенно изменился.

Возвращаясь к Стокману, стоит отметить, что его крайне важные наставления многое сделали для Елены. Он не только указал ей на любящего Бога и сосредоточил ее внимание на вере, а не на чувствах, но и помог ей со временем освободиться от методистского представления о втором благословении как условии спасения. Елена поверила в то, что Бог принял ее и наделил даром вечной жизни сразу же после того, как она приняла Иисуса, не ожидая от нее каких–либо «высших достижений» (там же, с. 29). Эта мысль вывела ее из «ужасного рабства сомнения и страха» в вопросе спасения, в котором она так долго находилась (там же, с. 37). Возможно, именно Стокман помог ей увидеть правильное соотношение веры и дел. Она больше не чувствовала себя обязанной «в слепом послушании» служить жестокому Богу. Теперь, зная, что «ее грехи прощены» и имея более зрелую веру, Елена находила радость и «удовольствие в служении Богу». Следовательно, ее дела стали результатом ее взаимоотношений с Отцом, основанных на вере. Именно в Боге она обрела свою уверенность в спасении (там же, с. 39). Сознавая важность дел, но не делая их самоцелью, Елена Уайт испытала внутренний мир и начала жить, по словам Павла, «верой, действующей любовью» (Гал. 5:6).

Уверенность в Божьей любви и Его спасающей милости стала основанием жизни и служения Елены Уайт. Хотя она упрекала тех, кто легкомысленно заявлял о себе: «Я спасен», но не посвятил себя полностью Богу, она не сомневалась в том, что христиане могут быть уверены не только в Божьей любви и доброте, но также в своем спасении. Например, она сказала делегатам сессии Генеральной конференции следующие слова:

Вновь в 1892 году в «3намениях времени» она писала:

Такие высказывания отражают уверенность, обретенную Еленой еще в подростковом возрасте. Однако эта уверенность не была равнозначна представлению «однажды спасен — навечно спасен». Из ее произведений явствует, что человек может отказаться от веры в искупительную жертву Христа и потерять спасение. С другой стороны, христиане, которые продолжают общаться с Богом посредством веры, могут иметь полную уверенность в спасении.

Иисус как Господь и Спаситель был той Скалой, на которой строилась жизнь Елены Уайт. Со времени обращения вера в Него придавала смысл всему, чем она занималась. Она посвятила свою жизнь проповеди о спасающей силе Божьей благодати и славной надежде на Второе пришествие Христа.

Однако для г–жи Уайт вера в Бога являлась не только доктриной, но и опытом, окрашивавшим ее повседневную жизнь и задававшим ей тон, когда она переживала радости и печали земного существования.

Жизнь веры в реальном мире

По–видимому, прочность веры человека скорее всего проявляется в трудностях его повседневной жизни, нежели в его подвигах. В данной главе мы могли бы показать веру Елены Уайт, рассказав о том, как в ноябре 1856 года на санях по ненадежному рыхлому льду, в воде, покрывавшей лед на 30 см, она пересекала Миссисипи, чтобы подкрепить в вере двух ведущих субботствующих адвентистских проповедников (Дж. Н. Лофборо и Дж. Н. Андрюса), находившихся тогда в Уэйконе, штат Айова. Многие думали, что эта переправа невозможна, но вестница Божья верила: Бог поможет им перебраться на другой берег (см. Артур Л. Уайт о Елене Г. Уайт, т. 1, с. 345—349). Можно было бы рассказать подобную же историю о ее вере, когда она настаивала на, казалось бы, невозможной попытке приобрести собственность в Лома–Линде, ибо г–жа Уайт верила, что на то была Божья воля (см. Артур Л. Уайт о Елене Г. Уайт, т. 6, с. 11–32).

Однако большинству из нас не свойственны «героические» проявления веры, она выражается у нас, как правило, в повседневной обыденности. Поэтому в настоящей главе приведены примеры веры Елены Уайт, наиболее типичные для нашей жизни. Нам нужно помнить, что ее жизнь проходила так же, как наша. Подобно нам, она переносила испытания, трудности, искушения. И подобно нам, она должна была искать выход из любого положения.

Одной из причин многих трудностей, происходивших в жизни Елены Уайт, было ее слабое здоровье. Особенно тяжелый приступ болезни случился у нее в первый год пребывания в Австралии. «В течение семи месяцев, — писала она, — я страдала от малярии и ревматического артрита. В этот период я испытала самые ужасные мучения за всю мою жизнь». Е. Уайт перечислила серьезные недомогания, беспокоившие ее. Затем она заметила, что видит во всем этом «светлую сторону». «Мой Спаситель, — писала она, — находился рядом со мной. Я чувствовала Его святое присутствие в моем сердце и благодарила Его. Эти месяцы страданий были самыми счастливыми месяцами в моей жизни, благодаря общению с моим Спасителем… Я так благодарна полученному опыту, ибо через него лучше познакомилась с моим драгоценным Господом и Спасителем. Его любовь наполнила мое сердце. На протяжении всей моей болезни Его любовь, Его нежное сострадание служили мне утешением» (Рукописи 75, 1893).

Чтобы читатели не подумали, будто мы рассказываем о человеке, которому не знакомо чувство страха или беспомощности во время критических обстоятельств, мы обратимся к другому документу, из которого видно состояние г–жи Уайт во время ужасной болезни. Это поможет нам рассмотреть внутреннюю работу ума во время этого испытания, которое могло закончится для нее либо разочарованием и жалостью к себе, либо верой и доверием. Она написала нижеприведенные строки, когда болела восемь месяцев из одиннадцати, причем впереди не было видно просвета.

Чуть выше в этом же письме она отметила связь ее молитвенной жизни с положительным настроем. «В долгие утомительные ночные часы, — писала она, — когда о сне и думать было нечего, я много времени посвящала молитве. Когда каждый нерв кричал от боли, когда мне казалось, что я не выдержу, мир Христа наполнял мое сердце и я испытывала хвалу и благодарность. Я знала, что Иисус любит меня, а я люблю Иисуса» (Избранные вести, т. 2, с. 234,

В другом случае, когда первая жена Уилли умирала от туберкулеза, Елена заметила, что та была разочарована собой. Оказалось, кто–то убедил Мэри, что если бы она имела достаточную веру, то Бог непременно исцелил бы ее. Г–жа Уайт, зная глубину веры Мэри, «сказала ей, чтобы она не смущалась от слов людей, но чтобы она покоилась в руках ее Спасителя, Который возлюбил ее и Который совершит все ради ее вечного блага» (Элла Уайт Робинсон. Интервью, взятое Джеймсом Никсом, 1967, 25 июля).

Другим жизненным переживанием, укрепившим ее веру, была смерть ее близких. Елена Уайт похоронила не только двух сыновей, но в 1881 году она потеряла мужа. Обращаясь к присутствующим на его похоронах, она рассказала, что, стоя у его смертного одра, она вначале чувствовала огромную тяжесть бремени. «Я молила Бога, — говорила г–жа Уайт, — пощадить его ради меня, не забирать его и не оставлять меня трудиться в одиночестве» (Очерки жизни Джеймса и Елены Уайт, 1888, с. 448).

Однако когда она размышляла о смерти Джеймса, то пришла к выводу, что не должна предаваться «бесполезной печали». «Это не вернет моего мужа. И я не настолько эгоистична, чтобы, если бы, конечно, я смогла потревожить его мирный сон и вернуть в жизненную борьбу. Подобно утомленному воину, он сложил свою жизнь».

Г–жа Уайт сказала притихшей аудитории о своей надежде на Божьи обетования, «сияющие подобно лучам света с небес, чтобы утешить, подкрепить и благословить» ее жизнь… «Я не буду приходить на могилы моих близких, чтобы сетовать и плакать. Я не буду думать и говорить о смертном мраке. Но я расскажу моим друзьям о радостном утре Воскресения, когда Жизнедатель разрушит оковы смерти и призовет их к славному бессмертию. Иисус Сам прошел через смерть, чтобы мы могли с радостью взирать на Утро Воскресения. Я буду продолжать мое жизненное поприще в одиночестве, но я полностью убеждена, что мой Искупитель навсегда останется со мной». Лучшим способом почтить память Джеймса, решила Елена, будет продолжить его дело и «в силе Христа довести его до конца» (В память: очерк о последней болезни и смерти пастора Джеймса Уайта, с. 55, 56).

К концу собственной жизни Елена Уайт приближалась с той же непоколебимой верой. Менее чем за два месяца до своей смерти она сказала Уилли: «Я очень слаба. Я уверена, что эта болезнь закончится смертью. Меня не беспокоит мысль о близкой кончине. Я чувствую, что Господь рядом, и это утешает меня. Я не тревожусь. Спаситель очень дорог для меня. Он был моим Другом» (Ревью энд Геральд, 1915, 17 июня). Ее последними словами, обращенными к сыну, были слова: «Я знаю, в Кого я уверовала» (Очерки жизни Елены Уайт, с. 449).

Разговор с «моим Отцом»

Как ни печально, но у нас есть совсем немного описаний молящейся Елены Уайт и очень мало примеров ее молитвы, хотя мы имеем достаточно материалов о том, что она думала о молитве.

М. С. Ричардс дает одно из лучших описаний Елены Уайт во время молитвы. Когда Ричардсу было около шестнадцати лет, г–жа Уайт посетила лагерное собрание в Колорадо, где его отец совершал пасторское служение.

Вестница Божья проповедовала около тридцати минут, но тут к ней подошел сын Уилли и напомнил, что предстоит долгое путешествие и надо бы закончить проповедь, чтобы сберечь силы. Но даже в возрасте восьмидесяти одного года г–же Уайт было трудно остановиться. «Я не хочу заканчивать, — сказала она ему, — ведь я еще не помолилась; я хочу помолиться». Она проповедовала еще около трех минут, а затем преклонила колени и помолилась. Ричардс плохо помнил содержание проповеди, но молитва вестницы Божьей глубоко поразила его. «Ее первыми словами, — вспомнил он, — было обращение: „О мой Отец". Она не сказала „Наш Отец", но „мой Отец". Не прошло и двух минут, как могущественная сила снизошла на то место… Она разговаривала с Ним. Она совершенно забыла о нас. Г–жа Уайт молилась, самое большее пять или шесть минут, но, когда она молилась, люди плакали о своих грехах» (Министри, 1976, октябрь). В 1958 году Ричардс вспоминал, что именно молитва Елены Уайт убедила его, что она пророчица. «Когда г–жа Уайт молилась, — заметил он, — я убедился, что она была служительницей Божьей. Она говорила с Богом так, будто знала Его. Когда я слышал ее молитву, я был уверен в том, что она — та, за кого себя выдает» (Сокровищница Духа пророчества, с. 180).

Елена Уайт в личной молитве была такой же ревностной, как и в общественной. Элма Маккиббин однажды невольно оказалась очевидцем утренней молитвы Елены Уайт. «Я никогда, нигде и ни от кого не слышала подобной молитвы, — сообщала она. — Она умоляла Бога за вас, за меня, за народ Божий, чтобы мы не ослабевали, совершая порученное нам дело. Затем она говорила с Богом о наших слабостях и неудачах и умоляла, чтобы Его Дух обратился к каждому сердцу, чтобы мы могли изменить наше отношение и скорее донести весть до погибающих душ. В то утро я узнала, что сестра Уайт глубоко переживала за свой народ». «Молитва Елены Уайт, — отметила Элма, — была самой пылкой молитвой, которую я когда–либо слышала в моей жизни» (Элма Маккиббин. Рукопись, «Я знала сестру Уайт», 1972; Элма Маккиббин. Интервью, взятое Джеймсом Никсом, 1967, 30 сентября).

Жена Уилли обратила внимание, что молитвы ее свекрови не только были «пылкими», но и «походили на искренний разговор» (Этель Мэй Лейси Уайт Карроу. Интервью, взятое Джеймсом Никсом, 1967, 11 июня). По–видимому, описывая молитву в книге «Путь ко Христу», она говорила о своем собственном опыте. «В молитве, — писала она, — мы открываем наше сердце Богу как Другу» (Путь ко Христу, с. 93). Несколько ее молитв, помещенных на печатных страницах, отражают этот подход, хотя они были публичными молитвами. Как заметил Ричардс, для г–жи Уайт Бог не был просто «нашим Отцом». В нескольких сохранившихся и дошедших до нас молитвах Елены Уайт мы видим, что более привычным для нее было обращение «О мой Отец» (см. «Проповеди и беседы», т. 1, с. 378—383; Рукопись 126, 1902; Бюллетень Генеральной конференции, 1903, с. 56–58, 91).

Молитва была важной частью жизни Елены Уайт от ее юности и до старости. Даже в подростковом возрасте Елена, согласно ее словам, проводила «целые ночи… в ревностной молитве» за своих молодых друзей (Очерки жизни Елены Уайт, с. 41). И в старости г–жа Уайт была озабочена тем же. «Я много молюсь по ночам, — писала она другу в 1902 году, — когда состояние Церкви тяготит меня и я не могу заснуть… Последние несколько ночей я спала только до трех часов. Но когда я думаю об опасности, которой подвергаются души, и о состоянии наших церквей, меня это настолько тревожит и волнует, что я не могу заснуть» (Письмо 68, 1902).