Общество для Генри

Когда молодой человек, решивший отправиться из Англии в Америку, приезжает в Лондон, чтобы совершить первые необходимые приготовления, и все, с кем он сталкивается, ведут себя в высшей степени предупредительно, ему положено быть спокойным и счастливым. Историк вынужден с сожалением ответить, что Билл Харди, возвращаясь на поезде в Эшби-холл, был далек от этой блаженной нирваны. Состояние его духа было значительно ниже нормы и продолжало падать с каждой секундой.

Управляющий банком, не моргнув глазом, разрешил превысить кредит. Представитель пароходства был сам любезность. А тот дядька в утреннем поезде подкинул чертовски отличный сюжет. Короче, у Билла имелись все предпосылки для того, что французы называют bien etre[1], но их полностью перечеркивала мысль о грядущем бракосочетании Л.П.Грина. В поезде Биллу вдруг пришло в голову, что Джейн может пригласить его на свадьбу, и он вынужден будет подарить Л.П.Грину пару подсвечников или лопатку для рыбы.

Его по-прежнему кренило от этой мысли, насколько можно крениться в купе, когда внезапно он обратил внимание на соседа напротив.

Это был средних лет господин, приятной наружности, хотя и несколько потрепанный жизнью. До этого момента он читал газету и по всем признакам намеревался вести себя, как положено приличному британскому попутчику. Однако сейчас Билл с ужасом обнаружил, что пассажир украдкой поглядывает на него и явно собирается завести разговор. Страх оказался не беспочвенным, потому что в следующую минуту попутчик подался вперед и прочистил горло.

— Мистер Харди? — спросил он.

Билл ужаснулся. Мало радости, когда тебя выводит из задумчивости незнакомый человек, однако в худшем случае это чревато нудным разговором о погоде или политике. Здесь же, судя по всему, был если не друг, то во всяком случае знакомый, рассчитывающий, что его узнают, а Билл решительно не припоминал, чтобы они встречались.

— Бинстед, — сказал пассажир, хлопая себя по груди.

Билл окончательно смешался. Фамилия явно должна была освежить его память, но ничего подобного не произошло. С одним Бинстедом он учился в школе, но тот Бинстед был лет на двадцать пять младше этого и к тому же огненно-рыжий. Этот Бинстед — назовем его Бинстед-два — был седоватый шатен. Билл смущенно заерзал. На лбу у него выступил пот.

— Странно, что мы вот так встретились, — сказал Бинстед-два. — Как поживает мистер Мартин?

Билл вздрогнул. На этот раз фамилия принесла озарение.

— Господи! — воскликнул он. — Вы — пристав!

— Верно, — сказал Бинстед-два. — Хотя сейчас чаще принято говорить «судебный исполнитель». Да, я имел удовольствие бывать у вас в доме. Я работаю у Даффа и Троттера.

Билл почувствовал такое облегчение, что начисто забыл про мысль подавить разговор в зародыше. Теперь, когда не надо было судорожно угадывать, кто это такой, он готов был беседовать с попутчиком хоть до самого Эшби Параден.

— Хорошая работа? — спросил он.

Бинстед — Билл вспомнил теперь, что Алджи обращался к нему «Кларенс» — покусал губы, думая, вероятно, что «хороший» — не тот эпитет, который употребил бы мастер точных выражений Гюстав Флобер.

— Ну, какой-никакой заработок. Знаете, что в нашем деле самое плохое? Кухарки.

— Кухарки?

— Есть опасность завязать чересчур теплые отношения. Никогда не знаешь, о чем говорить с кухаркой, когда о еде уже все сказано. Наступает неловкая пауза, и как-то само собой выходит, что ты делаешь ей предложение. Если бы вы знали, сколько раз я обручался с кухарками и принужден был спасаться бегством, у вас бы волосы встали дыбом. Я постоянно живу в страхе с кем-нибудь из них встретиться. Просыпаюсь по ночам с криком. И все же, как я сказал, это какой-никакой заработок.

— А как вы этим занялись?

— Ах, обстоятельства, обстоятельства. Я раньше играл на сцене. В мюзиклах. Мелкие роли, подмена. По большей части сидел без дела. Меня неохотно брали. Пьянство, — с сожалением произнес Бинстед. — Так и не сумел бросить. Кстати, у вас нет с собой фляжки?

— Боюсь, что нет.

— Сейчас мало кто их с собой возит. Раньше все было иначе. Никто не страдал от жажды во время гастролей. Как раз тогда я был дублером Гарри.

— Гарри?

— Гарри Парадена. Он был вторым актером на роли молодых людей.

— Странно.

— Почему?

— Я живу в месте, которое называется Эшби Параден.

— Поэтому я туда и еду. Гарри унаследовал там дом. Эшби-холл называется. Везу ему роковые бумаги. От Даффа и Троттера. И это еще один минус моей работы. Неприятно вести черную метку старому другу. Впрочем, надеюсь, мы хорошо проведем время, поболтаем о старых деньках, — философски предположил Кларенс Бинстед, — а учитывая, что Дафф и Троттер выставили ему счет за ликеры и вина примерно на сто пятьдесят фунтов, напитков там будет вдоволь.

Он облизал губы, предвкушая угощенье. Билл молчал. Он думал о Джейн. Бедняжка! Обручена с Л.П.Грином и вынуждена постоянно проводить время в обществе приставов. Даже если называть их судебными исполнителями, непонятно, что это меняет.

Он очнулся от раздумий и увидел, что поезд уже остановился в Эшби Параден.

— Вы случаем не знаете, где живет Гарри? — спросил Кларенс Бинстед, когда они вышли на перрон.

— Прямо по дороге до больших чугунных ворот. Не промахнетесь.

— Далеко?

— С милю.

— В такую жару! И с моей-то мозолью. Что ж, ладно, — вздохнул Кларенс Бинстед и пустился в утомительный путь.

Билл пошел в «Жука и Клен» и сел в баре. Он окончательно пал духом. Бринсли Меривезер сумел на время его взбодрить, но теперь он вновь погрузился в пучину меланхолии. При определенных условиях даже гонорар приносит лишь временное облегчение.

Он довольно долго сидел, глядя в никуда, прежде чем отворилась дверь и вошел Алджи.

2

Билл мрачно воззрился на друга. Не требовалось большой наблюдательности, чтобы понять: Алджи достиг того самого bien etre, в котором Фортуна отказала более достойным, и восседает на вершине мира с радугой на плече. Он излучал веселье, а человеку, который, как Билл, пребывает в плачевном состоянии лягушки под бороной, претит чужая жизнерадостность.

— Явился, — сказал Билл.

Тут как раз в дверях кухни появилась официантка Мейбл, и Алджи послал ей воздушный поцелуй.

— Да, Билл, явился и рад снова видеть твое милое лицо.

— Где ты пропадал?

— О, я обосновался в Эшби-холле, и дела мои стремительно идут в гору. Я оказал Стикни существенную услугу, и мы теперь с ним — лучшие друзья. Он не мог бы обожать меня больше, будь я отличнейшим пресс-папье.

Билл изумился.

— Мне казалось, дядя не пускает тебя в дом.

— Было такое. Мне пришлось употребить все свое красноречие, но в конце концов он узрел свет.

— Очень скоро ему еще кое-что предстоит узреть.

— Ты хочешь сказать, Кларенса Бинстеда?

— Ты-то откуда знаешь?

— Мы столкнулись по дороге, и он рассказал мне о своей цели. Бедный Генри! Сердце кровью обливается, когда я о нем думаю. Если б он только раньше пустил меня в дом! Уж я бы предупредил его, что с Даффом и Троттером шутки плохи. Впрочем, испытания закаляют, так что в конечном счете это будет ему даже полезно. А ты как узнал про Кларенса?

— Мы вместе ехали в поезде.

— Ты был в Лондоне?

— Да.

— Что-то ты все время курсируешь туда-обратно. Чего тебя понесло в Лондон?

— Покупал билет на корабль.

— То есть как на корабль? На какой корабль?

— До Нью-Йорка. Он отходит в следующую среду. Я уезжаю в Америку.

Алджи ахнул.

— Что-что? Я не ослышался? Уезжаешь в Америку?

— Здесь меня ничто не удерживает, верно?

— Как это не удерживает?! И думать не смей уезжать в Америку! Что за блажь! О, Господи, ты же не знаешь. Никто не поставил тебя в известность.

— Что такое?

— Шпингалет. Микроб. Ее помолвка. Разорвана.

Биллу показалось, что бар «Жука и Клена», хоть и прочно выстроенный, пустился в пляс. Противоположную стену украшала реклама виски, и Билл явственно видел, что легко одетая девица на плакате исполнила несколько раскованных движений. Даже снова вошедшая официантка Мейбл слегка пританцовывала.

— Что?

— Никаких свадебных колоколов для Л.П.Грина. Она дала ему отставку. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Не удивляюсь, что ты растроган, но прежде, чем размахивать шляпой и исполнять танец семи покрывал, учти, что ты никуда не продвинешься, если будешь вздыхать в сторонке. Ты должен постоянно ее видеть. Постоянно быть рядом. Позаимствуй тактику у липкого пластыря. Я всячески стараюсь настроить бациллу на нужный лад. Рассказал, как ты ее любишь…

— Что?!

— В здешних краях у всех дурная привычка говорить «что?!». Я только сегодня указывал на это Генри. Да, рассказал, что ты любишь ее до потери рассудка. Это поможет, но этого мало. Нужно, чтобы ты сам приложил руку. Мы должны вместе крепко подумать, как ввести тебя в дом, чтобы ты ухаживал вблизи, а не на расстоянии. Генри и так не оправился от потрясения, что пустил меня в дом. Шансы, что он пригласит кого-то из моих друзей, практически нулевые. У него странное отношение к моим знакомым. Невротическое, можно сказать. Его бросает в дрожь при одном их упоминании. Несколько раз я предлагал привезти на выходные приятелей, чтобы скрасить его одиночество — безрезультатно. Ты скорее попадешь в дом, если наклеишь фальшивые усы и скажешь, что пришел инспектировать канализацию. Собственно, я прикидывал такую возможность, но подумал…

Он смолк. В бар, пошатываясь от усталости, вошел Кларенс Бинстед.

3

Взглянув на Кларенса Бинстеда, всякий первым делом заметил бы, что жара и непривычная физическая нагрузка доставляют ему телесный дискомфорт. Он был потный, пыльный, его явно терзала мозоль. Однако более внимательный наблюдатель различил бы в то же время признаки душевного смятения. Казалось, Бинстед только что пережил удар судьбы, от которого еще не успел оправиться. Опытный диагност Келли узнала бы все симптомы близящегося приступа истерии.

Появление Бинстеда порядком изумило обоих друзей. Приставу, взявшему след, так же несвойственно возвращаться с полпути, как учуявшей зверя гончей. Общеизвестно, что приставы, как и канадская конная полиция, всегда добиваются своего, а для этого не вваливаются на трясущихся ногах в сельские гостиницы и не умоляют слабым голосом, чтобы им ради Бога налили рюмку.

Пока Алджи еще задавал вопросы, предупредительный Билл уже бросился исполнять просьбу. Наконец Кларенс, напившись, как олень ввечеру, обрел дар речи настолько, чтобы выговорить: «Уф!»

— Надо было выпить, — сказал он. — Знаете, что?

Оба слушателя ответили, что не знают, но горят желанием узнать.

— Мы думали, — сказал Алджи, — что вы уже ко всеобщему удовлетворению водворились в Эшби-холле. Не добрались, что ли, дотуда?

Кларенс поежился и коротко сообщил, что добрался.

— Уф! — повторил он.

— Неужели Генри вас выгнал? Мне казалось, вся штука в том, что закон не позволяет выгонять пристава.

— Я его не видел.

— Он должен быть дома.

— Наверное, но я не стал проверять.

Алджи нетерпеливо прищелкнул языком. Его раздражало, что пристав говорит загадками. Никто не любит, когда приставы говорят загадками.

— Я нахожу ваши слова темными, Кларенс Бинстед, — укоризненно сказал он. — Давайте к сути, и да будет слово ваше «да, да»; «нет, нет». Вы дошли до Эшби-холла? Да или нет?

— Да.

— Хорошо. Мы немного продвинулись. Вы вошли в дом?

— Нет.

Алджи нахмурился, словно прокурор, допрашивающий несговорчивого свидетеля.

— Почему?

— Потому что услышал, как она поет «Утес веков».

Алджи взглянул на Билла, словно прокурор, желающий привлечь внимание судьи к явной неувязке в свидетельских показаниях.

— Кто?

— А?

— Кто пел «Утес веков»?

— Кухарка.

— Откуда вы знаете, что это была кухарка?

— Я ее видел. Послушайте, — сказал Кларенс Бинстед. — Я все расскажу. Я подошел к дому и подумал, что, наверное, не стоит входить в парадную дверь, потому что я не обычный посетитель…

— Очень тактично.

— И пошел к черному ходу. Там я и услышал «Утес веков».

— Расступись, Утес веков. Что-то там чего-то мне.

— Да. Ну, я остановился и прислушался. «Вроде бы знакомый голос», — сказал я себе. «Где-то я его слышал», — сказал я себе. Рядом с дверью — окно. Я заглянул в него, и все почернело.

— Почему?

— Потому что это была она.

— Кто?

— Кухарка. Накладывала кошкам еду из банки.

— Вы против того, чтобы кухарки накладывали кошкам еду из банки?

— Пусть накладывают, пока глаза не лопнут, мне без разницы. Только это была миссис Симмонс.

— Да, кажется так зовут дядину кухарку. Вы с ней знакомы?

— Я с ней обручился в прошлом июне, когда по роду деятельности жил в одном доме. Я в поезде рассказывал этому джентльмену, что еле унес ноги.

— Ну, мне это представляется несколько странным, — сказал Алджи. — Сегодня днем я заходил на кухню выпить воды и познакомился с миссис Симмонс. Она произвела на меня впечатление женщины достойной, пусть и немногословной, однако мне трудно поверить, чтобы она пробудила искру страсти в мужской груди, хотя обстоятельства заставляют предположить, что в случае покойного мистера Симмонса это имело место. Что побудило вас сделать ей предложение?

— Бинстед мне объяснил, — вмешался Билл. — Он всегда делает предложение, когда не видит другого способа поддержать разговор.

Алджи кивнул.

— Ясно, ясно. И я понимаю, что это ставит вас перед непростым выбором. Если вы войдет в дом и вручите Генри бумаги, вам не избежать роковой встречи с Ля Симмонс. Однако в противном случае вы теряете работу, потому что вряд ли Дафф и Троттер сумеют взглянуть на эти события вашими глазами. Затруднительное положение.

— Вот и я так думаю. Просто не знаю, что и делать.

— Я вам скажу. Надо передать эстафету.

— А?

— Передать эстафету мистеру Харди. По счастливейшему стечению обстоятельств он ничего так не хочет, как проникнуть в Эшби-холл, и вы в силах подарить ему эту возможность. Он доставит ваши бумаги.

— Эй!

Это заговорил Билл. Он подпрыгнул на стуле, как от удара током.

— Ты что-то сказал, Билл? — вежливо поинтересовался Алджи.

— Ты рехнулся.

— Тебя что-то не устраивает в моем замысле?

— Как я могу стать приставом?

— Нужны только решимость и упорство.

— Я не похож на пристава!

— Они бывают самые разные.

— Я не знаю, что говорить.

— А ничего особенно говорить не надо. Действия красноречивее слов. Просто вручишь Генри бумаги. Зато ты попадешь в Эшби-холл. Подумай, какие перспективы перед тобой открываются.

— Но…

Билл замолк. Потрясение, вызванное гениальной находкой Алджи, постепенно начало проходить. Вероятно, он предпочел бы другой способ, чтобы приблизиться к любимой девушке, но выбирать не приходилось.

— Знаешь, — сказал он, — мне кажется, ты разрешил проблему.

— Всякая проблема разрешима, — сказал Алджи. — Разумеется, если у вас есть Алджернон Мартин.