Обычная история (СИ)

ОБЫЧНАЯ ИСТОРИЯ

Просторный, светлый зал аэропорта был островком тепла и спокойствия в бушующем вихре февральского снегопада. Легкие снежинки кружились и, искрясь на солнце, ложились праздничной ковровой дорожкой к дверям, в которые то и дело входили новые счастливые обладатели билетов в прекрасные и далекие края.

На балконе, над пунктами регистрации пассажиров, опершись на перила и весело разглядывая публику внизу, болтали две подруги. Регистрацию они прошли и теперь наблюдали за оставшимися пассажирами, толпившимися под балконом. Жирная гусеница очереди медленно сжималась, колебалась из стороны в сторону; маленькие блошки чемоданов, присосавшиеся к гусенице, то исчезали под толстым чревом, то вновь появлялись, переносимые в руках или подталкиваемые ногами. Девушки на балконе весело обхихикивали пассажиров внизу, пытаясь угадать, кто из них относится к их туристической группе и, следовательно, на кого стоит обратить внимание. Не найдя достойных своего внимания мужчин, они уже готовы были переключиться на другую тему, как в это самое время в зал буквально внесся на всех парах последний пассажир рейса на Адлер.

Невысокого роста энергичный светловолосый мужчина лет около пятидесяти в сером пальто нараспашку с тяжелым старомодным "министерским" портфелем в одной руке и портативным кассетником в другой быстро подошел к стойке регистрации. Вслед за ним, пыхтя от непривычной для себя скорости не за рулем, подошел толстенький лысенький водитель с большим кожаным чемоданом, на ходу засовывая в карман связку автомобильных ключей. Водитель был румян, словно не шеф, а он сам выпивал на проводах шефа, который легко подхватил тяжелый чемодан и поставил его на весы, одновременно давая водителю последние указания. Водитель согласно кивал, оголяя толстый загривок, а шеф, быстро справившись с багажом и регистрацией, так же стремительно направился к коллектору, где собирались все пассажиры, улетающие этим рейсом. Водитель еле успел схватить портфель с чем-то звякнувшим внутри и пыхтя подтащить этот груз к коллектору.

Как шеф с водителем расставались, подруги уже не видели, так как спускались с балкона к тому же коллектору. Легкий светло-серый на меху плащ старшей из них на ходу раскрылся, открывая модные синие джинсы и легкие белые на толстой зимней подошве унты. Мужская шапка-ушанка разрушала элегантную гармонию, но девушке, видимо, было все равно. Вторая девушка была полновата, на ней было белое демисезонное пальто — "разлетайка", из под которого виднелись желтые полусапожки на каблучке и тонкой подошве, совершенно не подходящие для февральских холодов, и желто-коричневая меховая шапка — "тюрбан". Но, похоже, одежда девушек не смущала и настроения им не портила.

Войдя с толпой пассажиров в коллектор, девушки оглянулись и совсем рядом с собой увидели Шефа. Он с интересом осматривался, пытаясь отыскать в толпе интересное лицо, с которым можно будет познакомиться и провести пару легких, счастливых недель на море. Намерение его было настолько явным, что девушки не удержались от комментариев:

— Мальбрук в поход собрался, — ехидно заметила старшая.

— Экипировался на славу, — подхватила младшая. — Интересно, в портфеле вино или коньяк?

— Начальник среднего уровня, в подчинении человек сто, — профессиональным взглядом переводчицы окинула его старшая. — Думаю, дорогое вино и одна бутылка недорогого коньяка, — вынесла она окончательный вердикт.

— Как ты считаешь, стоит связываться? — размышляла младшая.

— Думаю, да. Похож на человека надежного и не жлоба. Во всяком случае, неприятных последствий не будет, — практически гарантировала старшая.

— Так может, ты им и займешься? — на всякий случай спросила младшая.

— Не знаю, — как-то резко, с легкой досадой ответила старшая.

"Ну вот, опять надулась, — с неудовольствием подумала младшая. — Мы же едем отдыхать, чего настроение друг другу портить?.. И что я такого спросила?"

Негромкая болтовня девушек привлекла внимание Шефа и, не слыша их разговора из-за расстояния и людей, разделявших их, он, тем не менее поняв, что привлек их внимание, приветливо им улыбнулся. Круглое лицо его осветилось, широкий плоский нос "уточкой" чуть-чуть сморщился, светло-голубые глаза лукаво прищурились. Девчонки понравились ему сразу. "Старшая поумней, а младшая пикантней. Ум, конечно, хорошо, но зачем нам ум на отдыхе? — размышлял заинтересованно Шеф. — А вот свежее личико и озорной взгляд младшей самое то", — определился он после недолгих размышлений. И как человек, привыкший быстро принимать решения и сразу претворять их в жизнь, он решительно направился в их сторону.

— Смотри-ка, какой шустрый, — прошептала старшая.

— Решил застолбить территорию, — весело хмыкнула младшая.

Планы напористого шефа разрушила девушка в красивой, но слегка потрепаной форме Аэрофлота, пригласив утомившихся от ожидания пассажиров на посадку.

— Не успел, — радостно прокомментировала младшая.

— Куда он денется? Мы в этой тургруппе единственные интеллигентные девушки, — заверила старшая.

Вокруг и впрямь были видны лица трудяг и передовиков сельского хозяйства, явно премированных профсоюзом за трудовые подвиги турпутевкой на курорт.

Комфортно устроившись в самолете, девушки стали ждать взлета. Младшая, сняв пальто и меховую шапку, превратилась в прелестное наивное существо с большими, глубокими карими глазами под ровными, слегка вразлет, дугами бровей. Пушистые каштановые волосы мягко легли на плечи поверх серо-розового свитера домашней вязки. И вся она стала мягкой и домашней, что резко контрастировало с категоричным и немного нервным взглядом ее подруги.

Проницательные зеленые, слегка прищуренные глаза старшей из девушек, ровная линия четко очерченных губ, немного расширенный книзу нос выдавали в ней умную, волевую, состоявшуюся женщину, привыкшую нести на себе ответственность за ближних, в числе которых явно была и ее младшая подруга. Младшую, видимо, тоже устраивала такая диспозиция, позволяющая ей с легкостью эгоиста идти по жизни, не взваливая на свои кокетливые плечики груза ответственности за окружающих ее людей.

Пассажиры в самолете копошились, устраиваясь на своих местах, и только места впереди девушек оставались свободными. Ну, конечно, именно сюда почти перед самым вылетом и сел Шеф. Девушек он не заметил, так как активно пытался пристроить у себя в ногах драгоценный портфель и кассетник. Девушки молча переглянулись и младшая внимательно, как будущая собственница, стала разглядывать шумно устраивавшегося на своем месте соседа. Зрелище ей не понравилось: слишком уж он был суетливым. Кроме того, вблизи он казался еще старше. Разница в возрасте становилась критической — он явно был вдвое старше ее.

— Староват для меня, — тихо поделилась она своими мыслями с подругой. Может, все-таки ты займешься? — спросила она так, словно они обязаны были взять шефство над суетливым искателем приключений.

— Татка, не терзай ты мою душу, — то ли шутя, то ли всерьез ответила старшая. — Я с собой взяла кучу сердечных препаратов, вчера еще подняться не могла... И потом, недели не прошло, как я проводила Вадима в Москву, в очень длительную командировку.

Татьяна с удивлением посмотрела на подругу и переспросила:

— Вадима? Это что, твоя "легенда"? — попыталась она перевести все в шутку. — Светик, я что-то о Вадиме раньше не слышала.

Светлана зажмурилась, пытаясь остановить внезапно нахлынувшие слезы, сделала два-три глубоких вдоха, справляясь со спазмами в горле и восстанавливая дыхание.

— Светочка, тебе что, плохо? — участливо спросила Таня. — Компотику выпьешь? — достала она из сумки приготовленную бутылку.

Светлана, которой, наконец, удалось загнать вглубь боль расставания с любимым человеком, тихим, но уже ровным голосом ответила:

— Спасибо, Татка, все в порядке. Я не хочу пить.

Таня, привыкшая к таким переменам в настроении подруги, вздохнула и стала глядеть в иллюминатор, место у которого ей, как избалованному ребенку, уступила Светлана.

Самолет набрал высоту, пассажиры, нервничавшие на земле, успокоились; стюардесса привычно разносила напитки, а Таня со Светланой тихо договаривались о том, что им говорить друг о друге новым знакомым. Вся эта партизанщина Татьяну забавляла, хотя ей абсолютно не понятно было, зачем городить огороды и придумывать о себе небылицы, если и так в их жизни все было отлично и скрывать ей лично было абсолютно нечего. Однако Светлана настаивала на том, что называть свою профессию нельзя ни в коем случае, так как большинство людей почему-то считают всех переводчиц девушками легкого поведения, а уж разведенных и подавно ни в грош не ставят. Татьяна считала эту теорию глупостью, хотя впоследствии ей пришлось убедиться в том, что подруга недалека от истины. Это потрясло и возмутило ее, тем более, что учеба на ин. язе всегда казалась ей престижной, в чем постоянно убеждали ее родители и бывший муж, который с гордостью сообщал всем знакомым, что его жена переводчица и работает с иностранными специалистами. Друзья, конечно, подтрунивали над ним, разжигая в нем не только ревность, но и злость, в конце концов и послужившую одной из причин развода. Впрочем, все это Татьяна уже пережила, а потому думать об этом не хотела.

Светлана тем временем рассказывала Тане, что она по "легенде" жена полковника, а сама Таня тоже жена военного, причем, семьи дружат домами. Татьяне в жены она назначила всего лишь майора, так как Таня выглядит совсем еще ребенком и быть замужем за подполковником ей рано.

— Майор тебе в самый раз, — полушутя, полусерьезно внушала Светлана. — А я так и быть обойдусь полковником.

— Майор, так майор, — легко согласилась со своей участью Таня.

Размеренный гул двигателей успокаивал и усыплял. Часть пассажиров спала, другая изучала прессу, кто-то глазел в иллюминатор. Впрочем, именно там как раз смотреть было не на что. Под самолетом расстилалось сплошное белое поле облаков. Однообразие картинки возвращало Татьяну к мыслям о недавно расторгнутом браке, о своем благополучном одиночестве, которое Тане нравилось, так как именно к этому и привыкла она с детства. Родители ее любили, гордились ее успехами в учебе, ее прогнозируемом поведением; даже ее прагматичность им нравилась, так как давала им уверенность в ее завтрашнем дне. И только ее неразумный брак, а потом и не менее глупый, по их мнению развод, их очень сильно огорчал. Замуж она вышла рано, как только ей исполнилось восемнадцать лет. Женихом был мужчина тридцати лет, отчего Танин папа называл его "дядькой", изрядно избалованный женским вниманием и поднаторевший в любовных утехах. Отдавать свой "цветочек" такому "потасканному жизнью типу" Таниному папе было нестерпимо жалко; но хуже всего, что он уже был разведенным, и у него был ребенок от первого брака, о котором он заботился и вечно "таскал с собой" летом и зимой во время каникул. Тане, напротив, было непонятно, как за внимание к дочери можно не любить человека, и почему она, Таня, должна заставить мужа немедленно прекратить всякие отношения с любимой дочкой. Впрочем, их собственной дочери муж уделял гораздо меньше внимания, и даже был не против того, что дочка при живых родителях росла у дедушки с бабушкой, в то время, как молодые родители делали карьеру и вообще жили в свое удовольствие...

Ровный гул мотора вдруг прервался, мотор "зачихал" и затих. Таня вздрогнула, оглянулась, но никто на это не обратил внимание. Через секунд десять мотор заработал вновь, но думать "о плохом" Таня больше не хотела, а потому решила познакомиться с "будущим кавалером". Момент для этого был самый подходящий: Светлана дремала, и можно было взять инициативу в свои руки. Познакомиться с Шефом нужно было непременно раньше Светланы, которая обязательно втянет его в какой-нибудь заумный разговор о политике, не забыв помелькать перед ним красивой фигурой, ухоженными руками и стройными ногами. Тогда Татьяне придется ждать, пока подруга заведется, забудет очаровывать мужчину своей внешностью и с упорством полупьяного мужика начнет отстаивать свою точку зрения на то или иное политическое событие, что непременно выведет мужчину из себя и, на Танино счастье, наконец, оттолкнет его от нее прямо в ласковые Танины объятия. Эта проверенная годами дружбы схема была хороша, так как редко нарушалась другим ходом событий, но уж больно все это было длинно и муторно, да и второй Тане быть надоело.

Наклонившись к креслу Шефа, Таня тихо, чтобы не разбудить подругу, спросила:

— Простите, не одолжите мне какую-нибудь газету? У вас их несколько, а я ничего в дорогу не взяла почитать.

Шеф мигом обернулся и, быстро проскочив стадию удивления, радостно улыбнулся:

— Конечно-конечно, Вам какую?

— Любую, — очаровательно улыбнулась Таня. — Просто скучно тупо глядеть на облака.

Шеф перебрал газеты, лежащие рядом с ним на свободном кресле, и уверенно выбрал "Литературку".

— Пожалуйста, читайте, — протянул он газету, задержав ее, как только другой край газеты оказался в руке Татьяны. — А Вы в Сочи отдыхать или в гости? — решил не терять он предоставленный ему шанс.

— Мы с подругой едем отдыхать по турпутевке в Дагомыс, — сразу отмела все сомнения и лишние вопросы Таня. — А Вы, похоже, тоже на отдых... судя по кассетнику?

— Да, тоже в Дагомыс. Может организоваться компания, а какая компания без музыки?

— Это что же у Вас, застольные песни? — усмехнулась Таня.

— Записи разные, есть Высоцкий, барды, итальянцы, — радостно нахваливал свою коллекцию Шеф. — Да, давайте познакомимся. Меня зовут Олег.

— Олег... - повторила Таня, явно ожидая услышать отчество.

— Да что Вы, просто Олег

— А отчество у Вас все-таки есть? — настаивала Таня.

— Олег Игоревич, — попытался поклониться в кресле Шеф.

Таня хмыкнула и, отпустив газету, протянула между передними сидениями руку:

— А меня Таня.

Шеф от неожиданности тоже отпустил газету, которая немедленно скользнула под сидения, и неловко пожал Тане руку:

— Очень приятно.

Потом он полез под кресло доставать газету и разбудил своей возней Светлану.

— Что тут происходит? Мы уже идем на посадку? — пыталась въехать в ситуацию Светлана.

— Не волнуйся, Светик. Мы тут с Олегом Игоревичем знакомимся, — с плохо скрываемым торжеством сообщила Таня.

— Значит, я все-таки что-то пропустила, — чуть было не сказала Света, но вынырнувший из-под кресел Олег Игоревич протянул Тане газету и, увидев, что ее соседка проснулась, сказал:

— Простите, я Вас разбудил. Олег Игоревич, — деловито представился он.

— Светлана Николаевна, — автоматически ответила Света.

Разговаривать при Свете было неловко, поэтому Олег Игоревич вернулся к своим кроссвордам, а Татьяна с неудовольствием развернула газету.

Однако Олега Игоревича теребило желание продолжить общение с новой знакомой, и он, оглянувшись, спросил:

— Вы не знаете, что это за слово из девяти букв, означающее совокупность партий многоголосного музыкального произведения (для оркестра, хора или ансамбля)?

Татьяна сморщила носик и, улыбаясь, отрицательно покачала головой:

— Я кроссвордами не увлекаюсь.

— Партитура, — спокойно ответила Светлана.

"Начинается, — с неудовольствием подумала Таня. — Сейчас перехватит инициативу".

Олег Игоревич внимательно посмотрел на Свету, потом на Таню, вежливо улыбнулся и коротко поблагодарил:

— Спасибо.

Вписав искомое слово в строчку, он свернул газету и посмотрел на часы. Часы с виду были простенькие, но с позолоченным корпусом.

Через несколько минут стюардесса объявила, что самолет заходит на посадку.

В просторном фойе гостиницы сидели и стояли маленькими группками туротдыхающие, ожидающие регистрации. Передовиков производства и сельского хозяйства селили по два-три человека в номер. Свете с Таней достался двухместный номер с видом на горы. Тане очень хотелось каждое утро выходить на балкон и любоваться морем, даже зимним, но комнаты с видом на море уже распределили. Света, наоборот, была счастлива видеть горы, убеждая подругу в том, что в таком номере будет теплее, так как от моря дует холодный ветер. Подруга, как всегда, согласилась.

Олег Игоревич вежливо пропускал всех туристов ожидая, когда регистратор освободиться и не спеша займется только им. Высмотрев среди трех регистраторов одну, самую приветливую, он подошел к ней, как только она освободилась, и, протянув коробку шоколадных конфет из заветного портфеля, тихо попросил:

— Я бы хотел одноместный номер или, в крайнем случае, двухместный, но только на меня одного, без подселения.

Девушка понимающе улыбнулась и ответила:

— Через час освободится одноместный с видом на море. Устроит?

— Разумеется, — довольно ответил Олег Игоревич.

— Только одноместный стоит дороже.

— Я оплачу, — сразу согласился Олег Игоревич.

— Ты права, деньги у него есть, — прокомментировала Таня.

— Решил погулять от души, — брезгливо ответила Светлана.

Таня удивленно посмотрела на подругу и примирительно ответила:

— Да пусть себе гуляет, кому от этого хуже?

— А жену, небось, уверяет в своей любви, — все больше раздражалась Светлана.

— Раз она его отпустила одного, значит, либо доверяет, либо смотрит на все сквозь пальцы. В любом случае, ее все это устраивает. Тем более что он явно не бедный, — миролюбиво пыталась урезонить подругу Татьяна. — Это их семья, нам-то какое дело?

Девушки подхватили свои чемоданы и пошли за служащей гостиницы, которая как цыплят на прогулку, повела группу к лифтам.

Двухместный номер был голубым квадратом неправильной формы. Самая длинная стенка оказалась стеклянной и открывала балкон во всю длину комнаты с видом на горы, кое-где покрытые снегом. Темно-зеленые хвойные деревья разбавляли черно-белую гамму, но, в отсутствие солнца и голубого неба, картину не смягчали.

Номер был чистый, эконом класса; совмещенные удобства, облицованные белым кафелем с розовыми цветочками и салатовыми листочками, сверкали новизной и нереальной стерильностью. На змеевике висели четыре полотенца с логотипом гостиницы, два из которых были зелеными, а два бордовыми. Таня выбрала бордовые, а Света с удовольствием погладила рукой мягкие, пушистые зеленые полотенца.

— Я по утрам принимаю ванну, — предупредила Светлана.

— По утрам? — удивилась Таня. — Я вообще не люблю кваситься в ванне, — ответила она. — Люблю тонкие, живые струйки душа, ласкающие каждую клеточку кожи, — предвкушая наслаждение, зажмурилась девушка.

— Вот и ладненько, — прервала ее дальнейшее излитие чувств Светлана.

— Я сплю у стенки, — безапелляционным тоном продолжала уже в комнате Светлана.

— Мне все равно, люблю ощущать вокруг себя простор, — подошла Таня ко второй кровати, стоящей на расстоянии шага от первой. — Только белье люблю цветное, а здесь все белое, казенщиной попахивает.

— Не привередничай, — наставительно произнесла Светлана.

Таня подошла к окну и попыталась выйти на балкон, сдвинув дверь вдоль стеклянной стены влево.

— Холодно, не открывай дверь, — резко отреагировала подруга.

— Там плетеные кресла, можно посидеть, укрывшись пледом, — радостно сообщила Таня.

Света вышла на балкон, потрогала пальцем кресло, перила и удивленно удовлетворительно оценила:

— Чисто.

В дверь постучали, приглашая на ужин. Прежняя работница гостиницы, а, может быть, и другая — кто их разберет в одинаковой униформе — повела всю группу, уже ожидавшую в коридоре, в ресторан.

Группа выглядела потрясающе: большинство туристов успели переодеться к ужину, надев специально подготовленную униформу — новые, купленные по случаю отдыха, спортивные костюмы с еще не оттопыренными коленями и мягкие закрытые комнатные тапочки. Кроме Светланы и Татьяны в "цивильном" были еще три человека — Олег Игоревич, какой-то высокий мужчина, похожий на районное начальство и девушка с хорошей фигуркой, испуганно следовавшая за своим, видимо, начальником.

— Эх, куда ж он со своим самоваром! — хихикнула Татьяна.

— Может, они этой поездки целый год ждали, — сочувственно улыбнулась Светлана.

— Ты права, все равно здесь не из кого выбирать, — поддержала Татьяна.

Светлана недобро покосилась на подругу и, кивнув на небольшую толпу у лифта, позволила себе не согласиться с подругой:

— Девчонки у лифта довольно симпатичные, их бы только приодеть, они городских за пояс заткнут.

— О, я вижу, ты нашла себе занятие на ближайшие пару недель, — наконец-то не выдержала Татьяна. — Жаль, что здесь нет бродячих кошек и собак, ты бы им еду из ресторана носила, — зло добавила младшая из подруг.

— Собаки и кошки есть везде, — парировала старшая.

— Значит, тебе будет, кому покровительствовать, — не осталась в долгу младшая.

— О чем беседуем? — дружески обняв девушек за плечи, спросил входящий вместе с ними в лифт Олег Игоревич.

— Нагуливаем аппетит, — весело сменила тон Татьяна.

Светлана, повернувшись, мягко освободилась от руки Олега Игоревича и посмотрела на себя в зеркало лифта. "Да, я добрая, — подумала она. — Пусть это кому-то не нравится, но я всегда буду помогать тем, кто слаб и беззащитен. Не все же такие везунчики в жизни, как эта юная сучка!" — возмутилась она мысленно.

"Добренькая, — словно отвечала ей мысленно Татьяна, — как же! Да она просто самоутверждается за счет этих сирых и убогих, которым помогает! И наверняка так себя за это любит, стерва!" — вспыхнула Татьяна, но, ощутив на плече мужскую руку, внезапно успокоилась и улыбнулась своему отражению.

В огромном ресторане, разделенном живыми изгородями и фонтанчиками из вертикальных струек на несколько залов, группу провели к двум длинным столам, за которые шумно расселись проголодавшиеся туристы. Подруги, подошедшие к столу последними, заняли два крайних места рядом. Олег Игоревич сел напротив. Оказалось, что сидеть на краю очень удобно: как только еда исчезала из тарелки, вышколенные официанты, которых до того не было видно, моментально появлялись с переменой блюд, стаканом воды, салфетками или чистыми приборами. А Тане, видимо из симпатии, молодой светловолосый официант приносил по две-три порции разноцветного фруктового желе, в которое Таня беззаветно "влюбилась с первой пробы". Справедливости ради надо сказать, что и к остальным "подопечным" он относился не менее внимательно: Олегу Игоревичу он сразу подавал чистые приборы, которые Шеф то и дело ронял со стола, а Светлане не раз приносил воду или сок вместо желе, которое она на дух не переносила.

Приятное насыщение требовало активного отдыха, и непоседливый Олег Игоревич, которому явно не хватало своего или какого-нибудь другого коллектива, предложил собраться через часок после ужина в его номере, чтобы познакомиться и составить план отдыха. Предложение с удовольствием было принято, с чем туристы и разошлись по комнатам.

Подруги после вкусного ужина оттаяли и, обмениваясь впечатлениями о незавершенном еще дне, переодевались к "банкету". Обе хотели произвести неизгладимое впечатление на Олега Игоревича.

Светлана надела темно-серую с разрезом короткую юбку, открывающую безупречной формы ноги в черных прозрачных чулках и строгих черных итальянской кожи туфлях-лодочках на высокой шпильке и шелковую блузку цвета зеленых оливок, с широкими оборками на рукавах и глубоком узком вырезе. На шее нежно выделялась нитка продолговатых зеленых агатовых бус, изумительно подходивших к ее зеленым полупрозрачным глазам.

Татьяна надела прямое голубое платье из тонкого трикотажа, огромными мягкими складками воротника — "хомута" выделяющее ее небольшую высокую грудь, и подчеркнула узкую, женственную талию мягким пояском из этой же ткани, заканчивающимся забавными голубыми шариками-бумбончиками. На полноватые ноги, сексуально упакованные в прозрачные, телесного цвета колготки, Таня надела темно-синие кожаные лодочки на шпильке средней высоты. На шею повесила почти невесомую золотую цепочку с круглым, загадочно поблескивающим золотым кулоном, а края волос подкрутила шипцами. Подняв волосы, она прихватила их сзади заколкой так, чтобы локоны сбегали по затылку и плечам, один локон опустила на правую щеку, чтобы подчеркнуть нежный овал лица и удлинить шею. Выглядело это привлекательно, но делало Таню еще моложе. Подумав, Татьяна отстегнула заколку и распустила волосы по плечам.

На правых безымянных пальцах у девушек было по обручальному кольцу — у Светланы плоское, матовое, у Татьяны тонкое, блестящее.

Макияж у девушек был легкий, почти незаметный: Светлана тщательно подвела глаза и накрасила блестящей помадой губы, а Таня чуть-чуть удлинила и без того густые, длинные ресницы и покрыла яркие от природы губы блеском. Покрутившись по очереди перед зеркалом и оставшись довольными своим видом, девушки вышли на "светский раут".

В номере у Олега Игоревича уже толпились туристы. Почти все они и не думали переодеваться после ужина. Темно-синяя спортивная униформа виднелась по углам и сидячим местам небольшой уютной комнатки с кроватью, диванчиком, казенными, но еще новыми стульями вокруг квадратного журнального столика, занимавшего собою почти все свободное пространство. На столе стояла большая бутылка красного "Букета Молдавии", который в пластмассовых стаканчиках смешивали с белым легким вином или разбавляли водой. В открытых коробках уже не хватало нескольких шоколадных конфет. Судя по верхним частям коробок, небрежно оставленным на телевизоре, это была "Вишня в шоколаде" и "Грильяж". В комнате стоял гул от разговоров, которые вели разобравшиеся на группки гости. Появление новых гостей вызвало явный интерес. Присутствующие, видно, уже перезнакомились, а вновь появившиеся произвели впечатление Золушек, появившихся в самый разгар бала. Девушки представились, сначала Светлана, потом Татьяна. На вопрос о том, чем девушки занимаются, Светлана за двоих ответила, что они замужем, сидят дома с маленькими детьми, а до декрета работали технологами одного крупного производства. Вопросов по профессии девушки не боялись, так как перевели такое количество специальных текстов, что могли любого технолога за пояс заткнуть. Светлана говорила уверенно, но легкая усмешка, мелькнувшая на губах Татьяны, не ускользнула от глаз Олега Игоревича, внимательно, даже с каким-то прищуром, смотревшего то на одну, то на другую девушку.

Приятный молодой мужчина, похожий на районное начальство, оказался в действительности главным инженером крупной районной птицефабрики, а изящная девушка, смотревшая на него с почтением, была главным бухгалтером этой же птицефабрики. Главного инженера звали Василием Афанасьевичем, а девушку Еленой. На любые попытки ухаживать за собой Елена в ответ краснела и испуганно отстранялась. Но Василий Афанасьевич никаких видов на нее и не имел. Оба были людьми женатыми и заводить курортных романов не собирались, тем более, что жена Василия была, как он старомодно выразился, "на сносях", а Елена всего год, как вышла замуж, и очень сожалела о том, что из-за аварии на производстве ее муж не смог поехать на отдых вместе с ней.

Что до Олега Игоревича, он, оказывается, возглавлял один из научно-исследовательских институтов, да к тому же, был не освобожденным секретарем партийной организации института.

" Да уж, "начальник среднего уровня", — ехидно подумала Татьяна о высказывании Светланы.

"Я тебя явно недооценила", — мелькнуло во взгляде Светланы.

Выпив за знакомство вместе со всеми, девушки включились в общий разговор...

Шеф гостеприимно наливал, доставая новые бутылки вина. Откуда-то появилась новая коробка конфет "Фрукты в шоколаде, ассорти". Он одинаково уважительно говорил и с Василием, и с "доярками", как их мысленно презрительно окрестила Татьяна. Ей казалось, что он перед всеми стелется, пытается всем понравиться, и это в ее глазах резко снижало ему цену.

Сама Таня в разговорах почти не участвовала, больше слушала; на обращенные к себе вопросы отвечала охотно, но коротко.

Почувствовав с ее стороны презрительный холодок, Олег Игоревич перестал надоедать Тане своим вниманием и легко переключился на Светлану, тем более, что разговаривать с ней было интересно, и она явно не устранялась от его пока ненавязчивых заигрываний.

Часа через полтора темы разговоров начали иссякать, часть гостей потянулась на выход, другие вышли на балкон покурить. Кто-то включил телевизор, но включившему тут же предложили посмотреть телевизор в своем номере. Хозяин вспомнил, что у него есть кассетник, включил Высоцкого, который в этой компании "не пошел", заменил кассету на Пугачеву, которая “прошла на ура".

Вечер подходил к концу, в номере Олега Игоревича остались только Света и Таня.

Светлана вышла покурить, а Таня отдыхала на диване, слушала обожаемых ею итальянцев и наблюдала за сценой, разворачивающейся на балконе, между Светланой и Олегом Игоревичем.

Светлана раскованно сидела в плетеном кресле, положив ногу на ногу. На плечах у нее был плед с дивана, в руке она изящно держала сигарету. Перед ней на одном колене стоял Олег Игоревич и, едва прикасаясь, скользил рукой по кокетливо качающейся ножке Светланы; дойдя до колена, он наклонился и поцеловал покачивающуюся коленку. Никого, кроме этих двоих, увлеченных своей игрой, на балконе не было, а сообразить, что из ярко освещенной комнаты Татьяна может увидеть эту сцену, Олег Игоревич не догадался. Светлане было, похоже, все равно, видит ее Таня или нет. А может, она знала и торжествовала победу.

Что Шеф "повелся" на Светлану, было понятно. Он был человеком действия и к цели шел по прямой. То, что в кресле сидела Светлана, а не Татьяна, было виной самой Татьяны. Девушка отдавала себе в этом отчет, однако поведение подруги ее возмутило, тем более что Светлана, по ее собственным словам, спать с Шефом не собиралась. "И чего хвост распустила, только зря у мужика нюх отбивает!" — злилась она.

А Светлана, всерьез не воспринимая таких откровенных "ухаживаний", с тоской думала: "Вадим, родной мой, где ты в этот вечер? Мы так долго планировали эту поездку, чтобы без оглядки на родных и знакомых провести две сказочные недели, глядя в глаза друг другу, дыша одним воздухом, подчиняя одному ритму биение двух сердец!.. "Три счастливых дня были у меня..." — звучали у нее в голове слова песни Пугачевой. Три счастливых дня... А я мечтала о двух неделях... Неужели это так много?! Неужели я не заслужила это маленькое счастье?!" — почти на истеричной ноте проносились болезненные мысли.

Почувствовав, что рука Олега Игоревича продолжила движение выше колена, Светлана судорожно вздохнула и резко встала.

— Олег, прекрати, я очень устала сегодня, — слишком резко — после того, что позволила ему раньше — произнесла она. — Устала, пойду спать, — несколько смягчила она тон, увидев удивленные глаза Шефа.

— Завтра встретимся? — с надеждой в голосе спросил он.

— Конечно. Завтра после завтрака, в 11.00 у главного входа в гостиницу, — ответила она, чтобы "закрыть тему".

Войдя в комнату она, не глядя на возмущенно молчавшую подругу, сказала:

— Тата, пошли спать.

Таня посмотрела на Шефа и с легкой иронией в голосе, сделав еле заметное ударение на первом слове, произнесла:

— Спокойной Вам ночи, Олег Игоревич!

Шеф вздохнул, предвкушая встречу. Завтрашний день сулил ему много приятных сюрпризов... Но каких!

А для подруг день еще не закончился...

Светлана в ванную зашла первой.

"Слава Богу, она ванну по утрам принимает", — пыталась подбодрить себя простенькой шуткой Татьяна. И впрямь, вышла Света на редкость быстро.

Вернувшись из ванной, Таня увидела, что подруга лежит лицом к стене, плечи ее вздрагивают.

— Свет, тебе плохо? — сразу сменила гнев на милость Таня.

— Выключи свет, — сдавленным голосом ответила подруга.

Таня потушила свет, легла, всем телом ощущая приятную чистоту постельного белья; с удовольствием потянулась и, чувствуя, что подруга не спит, завела важный для себя разговор.

— Света, ты все-таки скажи, будешь ты с ним спать или нет? — решительно приступила она к главному.

"Какое твое дело?" — молча возмутилась Света.

— Света, давай решим это прямо сейчас, чтобы больше к этой теме не возвращаться, — не отступала Таня.

"Пристала, как банный лист", — тянула с ответом Светлана.

— Света, ты мне только ответь, и я тут же отстану. Если ты решила с ним заводиться... Что ж, твое дело, я влезать не буду. Честно, без обид. Потерплю две недели, хотя знаешь, я после развода уже полгода в простое. Гормоны уже через уши лезут, — не то пошутила, не то пожаловалась Таня.

"Гормоны у нее лезут! А я месяцами одна кручусь. Все на мне — ребенок, работа, родители! " Последние три слова ее явно развеселили: звучало как киндер, кирхен, кюхе.

— Тата, — наконец прервала она молчание, — давай спать будем, я дико устала!

— Светик, ну что ты такая упертая! Скажи только "да" или "нет".

"Фигушки! Скажи ей! — вдруг развеселилась Светлана. — Захочу, мой будет!"

Таня, понимая, что нахрапом Свету не возьмешь, решила зайти с другой стороны:

— Света, а кто этот твой Вадим?

— Напоминание о любимом человеке, с которым неизвестно когда она встретится вновь, резануло Светлану по сердцу.

"Катись ты со своими вопросами! — раздраженно подумала она. — И со своим Шефом!"

— Тата, я с Олегом встречаться не буду, спать тем более, — наконец "разродилась" она. — Я же уже говорила. Чего ты от меня еще хочешь?

— А зачем ножки целовать позволила? Ты же ему надежду даешь, а потом продинамишь! А мне нужен мужик сейчас! Реальный, готовенький! Зачем ты с ним заигрываешь, если спать не собираешься!

— Что ты мне спать не даешь! — не на шутку возмутилась Светлана таким "выговором". — Ты мне что, диктовать будешь, как мне себя вести?!

— Светик, я не это имела в виду, — сбавила обороты Таня. — Ты не помешаешь мне с ним "завестись"?

— Да спи ты, с кем хочешь! — устало согласилась Светлана. И, помолчав, добавила — Завтра в 11.00 он будет ждать меня перед центральным входом в гостиницу. Я уйду раньше в поселок, а ты выйдешь вместо меня. Отдаю, — тихо добавила она. — Идите вы...

Таня счастливо вздохнула и тут же горестно подумала: "Мужика выпросила! Полный идиотизм! А стоит ли игра свеч?"

Утром до завтрака подруги практически не разговаривали. На приветливое "Доброе утро, девушки!" Светлана молча кивнула, а Татьяна задумчиво ответила:

— Доброе утро!

Олег Игоревич удивленно поджал губы, но, решив, что подруги опять поссорились, пожал плечами и спокойно принялся за завтрак.

Светлана закончила завтракать первая и, пожелав всем "приятного аппетита", вышла из ресторана, не взглянув на Олега Игоревича.

Возвращаясь с завтрака, Татьяна столкнулась в дверях номера с выходившей подругой.

— Ты куда сейчас? — спросила Таня не столько для того, чтобы получить ответ на вопрос, сколько для того, чтобы еще раз взглянуть подруге в лицо, услышать интонацию, с которой подруга будет с ней разговаривать. Тане очень важно было убедиться в том, что подруга не сердится на нее и действительно не претендует на кавалера.

— Схожу в поселок, куплю кофе и булочки, — ничего не выражающим голосом ответила Света. На Таню она не смотрела, но так как Таня стояла в дверях, Светлане пришлось поднять глаза и в упор посмотреть на подругу.

— Are you sure? — спросила Татьяна вовсе не о булочках.

— Absolutely, — уверенно ответила Светлана и, сделав над собой усилие, перешла на "сердечный тон" — Таточка, успокойся, мы же обо всем уже договорились.

Татьяна посторонилась и, выпустив подругу, вошла в номер.

Немного подумав перед открытым шкафом, она уверенно выбрала теплую вязаную темно-серую юбку и плотный, ручной вязки рыжий свитер.

Олег Игоревич уже стоял у парадного входа в гостиницу. То и дело посматривая на часы, он нетерпеливо оглядывался, смотрел то на холл гостиницы сквозь огромную стеклянную дверь, то на дорожку, вдоль которой к комплексу подъезжали редкие такси.

Татьяна не спеша вышла, остановилась в двух шагах от Олега Игоревича и стала ждать развития событий.

Олег Игоревич зачем-то еще раз поздоровался с ней и спросил, когда выйдет Светлана.

Татьяна, приблизившись к нему на шаг, тихо ответила:

— Света ушла в поселок за кофе и булочками.

Олег Игоревич удивленно дернул головой и, все еще не понимая, что происходит, нелепо спросил:

— А когда она вернется?

— К обеду, — так же тихо ответила Таня.

Олег Игоревич пристально посмотрел Тане в глаза и спросил:

— Что будем делать?

— Пойдемте к морю, — серьезным тоном предложила девушка.

— А Свету ждать не будем? — начинал о чем-то догадываться Олег Игоревич.

— Не будем, — все так же тихо ответила Таня.

— Хорошо, а куда?

— Говорят, где-то на пляже есть кафе. Попьем кофе?

— Пошли, — согласился с вновь возникшими обстоятельствами Олег Игоревич.

— Можно, я буду держаться за Вас? Здесь гололед, а у меня сапоги скользят.

— Да, конечно, — с готовностью предложил руку Шеф.

Они медленно прошли к лифту, стеклянная стенка и медленный ход которого позволяли любоваться открывающимся морем, спустились к мокрому, неприветливому пляжу, нашли кафе и укрылись в нем от пронизывающего соленого ветра.

Таня села за столик у стеклянной стенки кафе, а Олег Игоревич подошел к стойке бара заказать кофе с пирожными.

— Таня, Вам эклер или бисквит? — оглянулся он в зал.

— Если можно, бизе или вафли, — ответила девушка.

Шеф сделал заказ и сел напротив Тани. Кроме них в кафе больше никого не было. Не сезон... Через минуту им принесли два кофе, эклер и вафли. Пока Олег Игоревич деловито "распределял продпаек", Таня смотрела сквозь стекло кафе на затянутое сплошной облачностью небо. Тучи были тяжелыми, черными, снеговыми. Они быстро пролетали над морем, вслед им неслись еще более тяжелые, низко висящие над морем до самого горизонта, тучи. Почему-то в самые ответственные минуты своей жизни Таня всегда смотрела на небо... Тяжелое, грозовое небо, омрачавшее душу и наводящее страх, видела она из окна больничного коридора, ожидая, когда закончится мамина операция: маму привезли на «Скорой» с тяжелым приступом камней в почках и сказали, что едва успели вовремя... Серое, разорванное на клочья облаков, небо проносилось над палатой, в которой Таня тихо плакала о совершенном аборте, на который пошла из-за того, что муж категорически отказывался от второго их общего ребенка... Нереально синее в узорах золотых кленовых листьев, высокое и счастливое небо встречало ее с малышкой, которую она с гордостью выносила из роддома...

Олег Игоревич молчал, а Таня увидела, как в той самой точке, куда она смотрела, маленькое пятнышко облаков вдруг засияло золотым светом, и облака, поднатужившись, разошлись, показав на небе идеально чистую, голубую полоску неба. Полоска продержалась секунд пятнадцать-двадцать, ровно столько, сколько понадобилось Тане, чтобы понять, что этот знак небо подало ей, и этот знак был счастливым.

Таня улыбнулась своим мыслям, пододвинула к себе чашечку с кофе, взяла полоску хрустящего "счастья" и, весело хрустнув, лукаво посмотрела на Олега Игоревича.

Шеф с облегчением улыбнулся ей в ответ и спросил:

— А мы правильно сделали, что ушли без Светы? Она не обидится?

— Нет, она сама так решила, — успокоила его Таня.

Погода была ветреная, сырая, и это определило их решение подняться к Олегу Игоревичу в номер. Шеф вынул бутылку вина, открыл коробку недоеденных вчера конфет и предложил выпить "на брудершафт". Таня от вина отказалась, но пройти мимо конфет не смогла. Шеф включил "итальянцев", и Таня отдала должное его наблюдательности — несмотря на заигрывание со Светланой, он запомнил, что Тане понравилась именно эта кассета. Он сел рядом с ней на диван, но Таня резко встала и вышла на балкон. Слева горы, справа море, в этом было что-то объединяющее, что-то примиряющее торопливые мысли, сталкивающиеся в уме Татьяны, вызывающие в ее душе бурю противоречивых чувств. Шеф ей абсолютно точно не нравился — ни рост, ни внешность, ни его суетливость не отвечали ее представлению о "нормальном" мужике. Его должность, если он, конечно, не привирает, была тоже ей не важна. Но что-то сильное, властное толкало ее в его нежеланные объятия. "Гормоны из ушей лезут" вспомнила она давешнюю фразу.

Олег Игоревич вышел на балкон с пледом, накинул его девушке на плечи и осторожно обнял ее, готовый в любой момент отойти. Таня хотела было освободиться от этого объятия, но Олег Игоревич держал ее так легко, что она почти не чувствовала его рук. Ничего не происходило, и через несколько секунд Олег Игоревич, отпустив девушку, закурил. Таня повернулась к нему лицом, перевела дыхание и одними губами произнесла:

— Пойдем...

Олег Игоревич вошел в комнату, откинул угол одеяла на кровати и, бросив на Таню короткий внимательный взгляд, молча вышел в коридор. Таня быстро разделась, аккуратно сложила вещи на диване, спрятав под верхней одеждой нижнее белье, и скользнула под холодное одеяло. От холодного постельного белья или от страха ее трясло, а в ушах стоял тихий звон.

Олег Игоревич вышел из душа в махровом халате и сбросил его, лишь проскальзывая под одеяло.

Нервная дрожь усилилась, и Таня сама не могла понять, что с ней, побывавшей далеко не в одной мужской кровати, вдруг случилось. Она зажмурилась, а Олег, проложив между ними часть простыни, осторожно прижал ее к себе и ласково гладил по руке и плечу.

— Таня, Танюша, успокойся, — говорил он, словно убаюкивая ребенка.

Через минуту Таня согрелась, успокоилась и перестала дрожать. Глаза она по-прежнему не открывала. Олег незаметно убрал разделяющую их простынь, и Таня почувствовала рядом с собой чужое мужское тело. Олег продолжал гладить ее по руке, по волосам, не переходя к более откровенным ласкам. Секунды бежали, и Тане это вдруг начало надоедать. Она легко передвинулась в его сторону, и ему на этой узкой кровати ничего не оставалось делать, как оказаться над ней. Еще мгновение Таня продолжала что-то чувствовать и о чем-то думать, а потом ее подхватил вихрь и унес не в заоблачные выси, а куда-то в иную Галактику, иной, параллельный мир... То, что происходило, потрясло все ее физические и прочие оболочки, потому что было просто нереальным! Таня познала в своей жизни многое — короткую страсть глупых молодых "телков"- неумех, мудрую многоопытность мужа, отлично отработанные приемы завзятых "ходоков", эксперименты начинающих Дон Жуанов, искреннюю заботу влюбленных в нее мужчин... То, что происходило в настоящий момент, было ни на что не похоже: Олег словно был ее вторым Я, знающим и понимающим ее, как никто другой. Малейшее его мимолетное прикосновение рождало в ней отклик; то, что хотелось и нравилось ей, то же хотелось и нравилось и ему. Она вдруг почувствовала, что он и есть ее, как ей казалось до сих пор, мифическая половинка, с которой она, наконец, обрела космическое спокойствие и космическое счастье. Она открыла глаза и с изумлением посмотрела на Олега. Глаза ее наполнились слезами, и она счастливо заплакала.

— Танюша, милая, — целовал он ее лицо, и волосы, и плечи.

Она прижималась к нему, боясь, что сейчас их единое целое разделится надвое, и пропадет ощущение чуда, ощущение найденной в этой бескрайней Вселенной своей половинки... Она прижалась к нему, и они опять улетели из реальности...

Вынырнув из очередного "улета", она взглянула на часы и хмыкнула:

— Обед через двадцать минут.

Олег оглянулся, сверил настенные часы со своими, лежащими на столике рядом с кроватью, и произнес:

— Ох, нам пора.

Он выскользнул из-под одеяла, вышел в ванную, оказавшуюся душевой, а Таня, усмехнувшись, вошла в душевую вслед за ним. Он, увидев ее, не рассердился, а помог встать под душ рядом с собой. Струйки освежали и оживляли разгоряченные тела, еще не вернувшиеся из параллельного мира, и веселая их игра не удержала мужчину и женщину от нового полета...

На обед они пришли позже всех. Таиться и ходить "гуськом" они не хотели. Сев на свои места они, почти не отрывая друг от друга глаз, начали есть. Туристы слева от Тани зашуршали, зашелестели... Светлана тихо шепнула Тане на ухо:

— Съешь лимон.

Таня, чуть не подавившись едой, засмеялась и лукаво посмотрела на Олега.

Олег, искря чертиками в глазах, открыто улыбнулся ей в ответ и чуть не опрокинул на себя тарелку с супом.

Светлана нахмурилась и прошептала:

— Это, в конце концов, неприлично. Перестань хихикать.

Напоминание о "конце" даже в другом контексте, развеселило Таню еще больше. Она положила ложку в тарелку, закрыла лицо руками и затряслась от беззвучного смеха. Олег, увидев эту картину, тоже развеселился, хмыкнул, что вышло у него вроде кваканья. Таня расхохоталась в полный голос, а Света, возмущенно вскочив из-за стола, резко вышла из ресторана. Таня хохотала заливисто и громко, и люди вокруг тоже начали улыбаться. Внезапно перед Таней на столе оказался стакан с водой. Таня подняла смеющиеся глаза и увидела официанта, смотревшего на нее с доброжелательной улыбкой. Таня сделала несколько глотков воды, плеснула себе из стакана на ладонь и, поставив стакан на стол и, промокнув ладошку о ладошку, приложила мокрые ладони к щекам. Постепенно смешливость стала проходить. Сделав несколько глубоких вдохов, Таня окончательно успокоилась и доела обед. На десерт официант принес ей желе из молока и какао, привлекательными полосками лежащее в креманке. Олег, как все туристы, пил компот. Из-за стола они вышли вдвоем и, поблагодарив официанта за обед, не спеша вышли из ресторана.

Тела их сквозь одежду тянулись друг к другу, в голове был туман, но они мужественно решили не поддаваться на провокацию тел, не желающих ни на минуту разлучаться.

— Через десять минут у центрального входа? — спросил, улыбаясь, Олег.

— Через пятнадцать, — улыбнулась Таня.

Через пятнадцать минут они, держась за руки, пошли по тропинке, прилегающей к гостинице территории. Тропинки, тротуары и газоны были покрыты тающим снегом. Кое-где виднелись цветущие кусты, сквозь мокрый снег пятнами зеленела трава. Они бродили по дорожкам, наслаждаясь влажным, но чистым воздухом, не решаясь закурить и испортить себе все удовольствие от чистоты и свежести окружающего их мира.

— Танюша, ты, правда, замужем? — спросил Олег, намекая на обручальное кольцо, которое Таня немедленно сняла с правого безымянного пальца, на котором не было и тени следа от кольца, обычно имеющегося у всех замужних женщин, и надела на левый безымянный палец.

— Нет, я разведена. Уже почти год; правда, квартиру еще не разменяли, живем вместе с бывшим мужем, — обстоятельно объяснила Таня.

— И ты, конечно, не технолог, — почти уверенно определил Олег.

— Нет. Мы со Светой переводчицы в объединении, о котором она говорила. Знаешь, технические тексты, журналы, а летом, в сезон, работа с иностранными специалистами.

— Командировки? Поездки за рубеж? — поинтересовался Олег.

— Командировки в хозяйства, а за границу я не езжу.

— А Света? — продолжил расспросы Олег.

— Что, запал на Свету? — усмехнулась Таня. — Я видела, как ты ей ножки целовал.

— Ножки у нее действительно красивые, — размышлял о чем-то Олег.

— Эй, хочешь ею заняться? — обиделась Таня.

— Танюша, мне с тобой хорошо, — сделал он ударение на слове "с тобой".

— А разве ты не хотел бы с ней переспать? — упрямилась Таня.

— Спать с ней? Да ты что... Она страстная, но холодная. Нет, с ней я бы не хотел... - продолжая думать о чем-то своем, ответил Олег. — Так говоришь, она за границу выезжает? А тебя, что, не пускают? Романы с иностранцами, рестораны, шмотки... - провокационно усмехнулся Олег.

— Вот. Правильно Света говорила, что нельзя признаваться, что мы переводчики. Почему все считают, что все переводчицы непременно шлюхи?! — возмутилась Таня. Мы же не из подворотни на работу пришли, мы обе с высшим образованием! — зачем-то добавила она. — А за связь с иностранцами можно и работу потерять. У нас всего лишь за джинсы, которые переводчица взяла у иностранных специалистов, ее с работы турнули. А, между прочим, она старше всех была среди переводчиц, самая опытная и три языка знала, а все равно погнали. Взяли меня, с одним языком, сразу после института. А ты говоришь "романы", — окончательно обиделась Таня.

— Танюша, остынь, я не хотел тебя обидеть, просто переводчицы часто именно так себя и ведут, как о них думают окружающие. Будем считать, что ты исключение. А с нашими, не иностранными специалистами, романы были? — хитро прищурился Олег.

— Ты, кажется, глубоко женат? — парировала Таня.

— Все, извини. Тема закрыта.

— Погоди, Олег, а что ты имел в виду, когда сказал, что Света страстная, но холодная?

— Танюша, со Светой будь осторожнее. Лишнего при ней не болтай.

— Ты что имеешь в виду?! — возмутилась Таня. — Ты хочешь сказать, что она... "стучит"?

— Не сомневайся, видно невооруженным взглядом.

— Нет, нет, этого не может быть! Мы дружим с ней не первый год!

— Таня, если тебе неприятно, не будем об этом говорить.

— А почему она страстная, но холодная? — вернулась к вышесказанному Таня.

— Давай об этом как-нибудь потом. Танюша, у тебя руки совсем холодные, — Олег распахнул пальто, взял Танины руки и прижал их к своей груди.

Таня вздрогнула, словно через руки потекла в ее тело огромная энергия тепла и любви. Она прижалась к нему, и им показалось, что сейчас по ним, как по наружной рекламе, побегут голубые неоновые волны, уносящие их вдаль от реальности. Поцелуй сорвал их с мокрых холодных дорожек и понес назад, в маленькую, уютную комнату Олега.

Счастливое безумие едва не оставило их без ужина... После ужина Таня не стала заходить к себе в номер, тем более, что Света пересела в дальний конец стола, поближе к Елене. На Таню она не взглянула, на ее приветствие не ответила. Зато с Леной она весело шутила и учила ее есть рыбу с помощью ножа и вилки.

Олег с Татьяной вышли на балкон, закурили. Таня рассказывала Олегу забавные случаи, происходившие с иностранцами во время работы, Олег рассказывал соответствующие моменту анекдоты. Потом Таня расспрашивала Олега о его работе, он увлекался, говорил о своих планах, об интересных направлениях своего института. Ушла она за полночь, тихо пробралась к своей кровати, разделась и шмыгнула под одеяло.

Утром Светлана проснулась первая, а Таня счастливо потянулась, повернулась на другой бок и вновь заснула. Проснулась от резкого категоричного заявления Светы:

— Раз мы в комнате живем вдвоем, будь добра, возвращайся не позже одиннадцати.

— А если я не уложусь до одиннадцати? — весело спросила Таня.

— Тогда уложишься в другом месте, — съязвила Светлана.

Татьяна чуть было не предложила Свете поменяться номерами с Олегом, но в последнюю секунду прикусила язык. Это означало бы начало открытых военных действий, а воевать Тане совсем не хотелось. Напротив, хотелось обнять весь мир и заряжать всех своим оптимизмом.

Светлана вышла из номера, изо всех сил пытаясь не хлопнуть дверью. Горло перехватывала боль и обида. Почему этой шлюшке все так легко дается? Как она может так открыто радоваться тому, что какой-то плюгавый кобель у всех на виду имеет ее, как последнюю сучку?! «Использует» и бросит, а она, брошенная, будет рыдать у Светы на плече и жалеть об очередном унижении. Правда, справедливости ради, надо признать, что плакала Таня редко, а мужиков меняла часто. Сядет в лужу, посмеется над собой, отряхнет грязь, почистит перышки и пускается в новую авантюру. "Дрянь! А мне каждая встреча дается с таким мучением! Так хочется любви, а ее, настоящей, все нет! Так хочется "ласковой песни и хорошей большой любви", но, не имея в наличии ни того, ни другого, приходится довольствоваться своим стыдом и болью. Провожу одну ночь (если ночь!), а потом год замаливаю грех, чтобы потом опять препротивно сорваться и... по кругу... Нет-нет и срываемся... в «нужничок-с». И никто из мужчин не пожалел..." Грустные мысли вернули ее к Вадиму. "Чертовски хорош, мерзавец! Высокий, статный в свои сорок три; открытые серые глаза под густыми правильными дугами бровей, словно заглядывали в душу. Полный чувственный рот манил; ровный, с небольшой горбинкой, нос слегка раздувался в минуты страсти... Умный, сильный, волевой..." Светлана вспомнила их последнюю встречу, постыдные, откровенные ласки и горячий, крепкий поцелуй в губы. Она закусила губу, не чувствуя соленого привкуса крови во рту, покачнулась и прислонилась к стене. "Вадим, родной, какого черта тебя вызвали в Москву именно сейчас, когда мы должны были быть вместе?!" Эта мысль разрывала Светлане сердце, сверлила мозг и отнимала ноги. Колени подгибались, но в это время на площадку к лифту вышла Елена. Она увидела, что Свете нехорошо, подошла, схватила ее под руку и уже хотела звать кого-нибудь на помощь, но Светлана очнулась, глубоко вздохнула и отстранилась:

— Все в порядке. Мне уже хорошо. Так, сердце слегка прихватило, — успокаивала она не то Лену, не то себя.

Этот завтрак прошел в молчании.

Таня и Олег ели с аппетитом, предчувствуя, что силы им понадобятся. После завтрака почти все уехали в Сочи, за покупками. Таня, взглянув на Олега и увидев его подтверждающий кивок, пошла прямо к нему в номер.

...Чудо повторилось. Это было неправдоподобно хорошо! Татьяна лежала под одеялом, чувствуя, как по телу продолжают перекатываться волны угасающей страсти и, не в силах согнать с губ счастливую улыбку, наблюдала за Олегом, который, запахнув на себе махровый халат, курил на балконе. Курил он очень забавно: держа сигарету в повернутой кверху ладони, он словно вдыхал дым с самой ладони, едва прикасаясь к сигарете губами. Дверь на балкон была открыта, чистый морской воздух с примесью дыма от крепких болгарских сигарет бодрил и охлаждал разгоряченное Танино лицо. Докурив сигарету, Олег вошел в комнату, снял с дивана плед и положил его поверх легкого шерстяного одеяла, под которым лежала Таня. Затем он тщательно подоткнул одеяло со всех сторон, погладил Таню, как маленького ребенка, по волосам и, улыбаясь, сказал:

— Ты мое чудо! Мне так с тобой хорошо! — и вдруг разоткровенничался: — Даже с девушкой, которую я безумно любил, и из-за которой чуть было не ушел из семьи, мне не было так хорошо, как с тобой!

— Олег, расскажи мне о ней, — как-то просто по-дружески попросила Таня.

— Ты не обидишься? — так же спокойно спросил Олег.

— Нет. Мне, правда, интересно. Как ее звали?

— Почему "звали"? Она и сейчас жива и в полном порядке.

Вздохнув, он помолчал несколько секунд, возвращаясь мыслями в прошлое, и начал рассказывать:

— У нее красивое звучное имя Инесса. Стройная, изящная, как статуэтка, с длинными ровными ногами, черными кудрями в мелкий завиток и пронзительно синими глазами на нежно-белом лице. Нежнейшая кожа, к которой даже прикасаться страшно, настолько она тонкая и гладкая... Сочные губы... единственное, что хочется трогать и целовать не отрываясь... Я совсем потерял из-за нее голову... Ничего с собой поделать не мог... При одном ее виде забывал, где я и что вокруг происходит...

Он замолчал, вновь и вновь наслаждаясь тем видением, которое возникло у него в сознании, и, похоже, опять выпал из реальности.

Таня сочувственно молчала, пытаясь представить эту неземную красоту. Картинка вышла весьма привлекательная и, не удержавшись, она все-таки спросила:

— Почему же ты не ушел из семьи? Дочка остановила?

Олег, услышав слово "дочка", засиял, вспомнив свою шаловливую любимицу, даже подался вперед, словно пытаясь поймать прелестное ветреное существо и посадить к себе на колени.

— Дочка? Да, Таньку я обожаю! "Надо же, его дочку зовут Таней! "- отметила Татьяна. — Но в то время и она не могла меня остановить...

— А что остановило? — задала естественный вопрос Таня.

— Инфаркт. И еще забота жены, не отходившей от меня сутками. Инфаркт у меня был тяжелый, осложненный, врачи боялись, что не выкарабкаюсь... А жена с того света вытащила.

— Давно это было? — спросила Таня, чтобы оторвать Олега от грустных воспоминаний.

— Семь месяцев назад.

— Когда?! — обалдело спросила Таня.

— Ну да, семь месяцев назад, — усмехнулся Олег.

— И после этого ты... — Таня замялась, подбирая подходящее слово, — такой… активный? — недоумевала она.

— Это я с тобой такой активный, — улыбнулся Олег. — Вообще-то я приехал отдыхать, а не... активничать, — подхватил он Танино словечко.

— А как же вино, конфеты, кассетник? Ты хочешь сказать, что ты не собирался встречаться с женщиной?

— Нет, почему... Раза два было бы в самый раз, — скорчив серьезную мину и улыбаясь одними глазами, ответил Олег. — Нет, правда, разочек я был не против. А вино и конфеты — на подарки. Кассетник — для себя, я взял только любимые записи.

— Разочек? Ничего себе, разочек! Но мы не вылезаем из постели!

— Ах, тебе не нравится?! — состроил он "страшную" рожу, от которой Таня залилась смехом.

— Танюша, какой у тебя красивый смех, словно серебряные колокольчики звенят! — пересел он с дивана к ней на кровать. — И вся ты такая живая, горячая, настоящая! — начал он целовать ее лицо, волосы, нос.

Таня пыталась вырваться, но Олег прижал ее, укутанную двумя одеялами, не давая вытащить рук из-под одеяла. Он шутливо рычал, щекотал ее, тычась носом в шею, потом поймал ртом ее рот, и вновь обоих пронзило острое до боли желание.

Пытаясь справиться с собой и с ним, опасаясь за его здоровье после только что услышанного, Таня отстранилась, приложила ладони к его лицу, легко поцеловала в губы, потом в щеку, успокаивая его и себя и, вздохнув, спросила:

— Олег, ты назвал меня горячей, настоящей, а Свету страстной, но холодной. Я не понимаю, как это можно быть страстной, но холодной.

— Танюша, ты горячая и настоящая, потому что ты любишь. Не меня конкретно, — сделал он предупреждающий знак, чтобы она его не прерывала. — Не меня, — повторил он убедительно, — а любишь вообще. Ты любишь этот мир, людей, себя, любишь любовь... Ты сама и есть эта любовь. У тебя внутри огонек любви, он горит и притягивает к себе всех — хороших и плохих, умных и глупых, мужчин и женщин. Всем рядом с тобой тепло, хорошо и счастливо. Ты такая уютная, что от тебя не хочется уходить, не хочется возвращаться в тот холодный и жесткий мир, в котором живет 95 % всех людей. Ты — чудо, ты даришь покой и счастье, и мне ты подарила огромное счастье, ты даже не понимаешь, какое огромное!

— Олег, ты преувеличиваешь! Я не добрая, я бываю злой, циничной. Я не бегу, как Света делать людям добро. Я не стану помогать всем подряд, особенно если меня об этом не просят! Я написала когда-то в детстве в дневнике: "Счастье людям, пусть одному из людей!" Сейчас вот принесла счастье тебе, но я не такая, как ты обо мне говоришь! Вот Света да, она сама помогает всем подряд, даже если ее об этом не просят. Она и меня опекает на работе, помогает в профессии, закрывает рот сплетникам...

— Оставь свою Свету в покое! — раздраженно прервал Танину тираду Олег. — Света без просьбы делает добро окружающим только для того, чтобы чувствовать себя им всем нужной, и тебе, в том числе. Думаешь, ты бы без ее опеки не справилась? И в любви она холодная, как мрамор! В любви она торгашка. Она, конечно, не берет за свое тело денег, но все же она продает даже не свою любовь, а свои сексуальные услуги за такие же услуги, причем, старается вложить 50 % (а даже если и 100 %), а получить не менее 100 или уж, в крайнем случае, свои 50 и ни одним процентом меньше! Она и на мужчин смотрит не таким открытым, естественным взглядом, как ты, а прицениваясь, сколько она может от него получить!

— Олег, что ты такое говоришь! — почти прокричала Таня. — Она в жизни не брала с мужиков денег и карьеру не делала через постель!

— Денег она, может быть, — я это допускаю, хотя не верю, — не брала и карьеру не делала, но никогда в жизни она не опуститься до простого мужика, вроде водилы или слесаря. Они — ниже ее королевского достоинства! Она спит только с достойными мужиками, да еще с такими, которые на ее откровенные ласки готовы отвечать адекватно, если не с прибылью, чтобы, вспоминая эту "уступку телу", до которой унизилось "ее величество", она могла утешиться тем, что и он пал так же низко, как она, а потому будет держать язык за зубами и никогда не выдаст ее "позора". У нее и поговорки, небось, что-то вроде "падать, так с высокого коня", "полюбить, так королеву".

Таня ошеломленно слушала жгучую, едкую речь Олега и невольно вспоминала, как Света часто повторяла ей: "Не разменивайся по мелочам! Падать, так с высокого коня!" Что значит размениваться в любви, Таня не понимала. В ее "коллекции" были мужчины различных профессий, но из опыта Таня знала, что простой водитель мог быть в сто раз внимательнее и заботливее и в жизни, и в постели, чем министерский сотрудник. Хотя и это не важно, какая разница, они все, в первую очередь, ЛЮДИ, и у каждого свои страхи, комплексы и своя стать...

— Вот почему она холодная — потому что никого не любит, не умеет любить! Она и себя не любит, свое красивое тело, в котором видит только соблазн своему разуму, только дьявольский подвох, который алчно требует своего и заставляет, сорвавшись в очередной раз, жалеть об этой "дани животному естеству", мучает стыдом и раскаянием. Она, как лиса из сказки, винит в своих неприятностях хвост, который цепляется за кусты и кочки, и готова этот "плохой" хвост высунуть из норки, отдав на съедение собакам. Только у твоей, как ты считаешь, подруги, нет такого хвоста, которому можно было бы отомстить за все неудобства, потому она разрушает свое тело и душу. Наверняка, у нее куча болячек, которыми она наказывает свое "провоцирующее" сексуальный соблазн тело.

Таня подумала, что "болячек" у Светы действительно много, но то, что говорил Олег, было жестоко.

— Олег, но ведь ты бы переспал с ней, если б вместо нее не пришла я!

— Наверное. Скорей, из банального мужского любопытства, вроде "что у нее там за секреты припасены?"

— Такие, как у всех, — удивилась Таня. — Что ТАМ может быть необычного?

— Я имею в виду не тело, а приемчики. Такие дамочки весьма изобретательны в постели. Они не могут получить наслаждение от простого секса. Они, уж если дорвались, то сжигают и себя, и партнера, "чтобы не было мучительно больно за впустую потраченное время"... Они на секс смотрят как на вложение капиталов и считают, сколько дивидендов могут на этом получить...

Тане стало жутко, она передернула плечами и подумала, что ТАКОЙ Олег ей не нравится.

Олег, почувствовав, что настроение Тани изменилось, резко себя осадил, взял сигарету, закурил и, вдохнув дым, как успокоительное, примирительно сказал:

— Танечка, Танюша, прости. Я не должен был все это тебе говорить. Ты не готова к таким вещам и к таким отношениям. Я зря нарушил твой душевный покой. Танюша, прости.

Он разволновался, лицо его покраснело, и Таня испугалась, что ему сейчас станет плохо. Она постаралась не думать обо всем, что ей наговорил Олег; для себя решила, что он ошибается, потому что нельзя же за пару дней так хорошо узнать человека. Потом она подумала, что Олег познакомится со Светой поближе и поймет, что она совсем не такая, и ему будет стыдно за все, что он тут наговорил. Потому Таня быстро успокоилась, встала из постели, обняла Олега, поцеловала в щеку и сказала:

— Это все пустяки. Ты не нервничай. Бог с ней, Светой. Мы вот на обед опять опаздываем.

С этими словами она начала одеваться, а Олег, загасив сигарету, вышел в душевую.

На обед они опять опоздали. Похоже, это стало их привилегией. Зал был почти пустой, только официант невозмутимо до хрустального блеска натирал стаканы. Таня и Олег быстро пообедали, чтобы не задерживать официанта, и, договорившись после обеда пойти в закрытый бассейн, разошлись по своим номерам.

Войдя, Таня удивилась тишине, мрачно висевшей в номере. На кровати лежала Светлана. Казалось, она вернулась с обеда, легла отдохнуть прямо так, в одежде, и, не успев накрыться пледом, уснула. Таня вышла в коридор к стенному шкафу, где висели вещи и лежали чемоданы девушек, тихо, стараясь не разбудить подругу, достала купальник, резиновую шапочку и "вьетнамки", сняла с вешалки плотное трикотажное платье классического фасона с отрезной юбкой "по косой", с поясочком, в среднюю косую клетку кирпично-коричневого цвета и, войдя в комнату, положила все это на кровать. Купальник, выскользнув из рук, зашуршал жестким целлофаном, но подруга не пошевелилась. Таню это насторожило. Зная, что подруга немедленно сделала бы "неловкой растеряхе" замечание, Таня удивилась Светиному молчанию. В этот момент подруга пошевелилась и застонала. С трудом открыв глаза, она попросила Таню дать ей стакан воды, чтобы она смогла накапать себе сердечных капель. Но, побледнев от резкой боли, она едва не выпустила из рук флакончик и, передав его подоспевшей подруге, бессильно откинулась на подушку. Светлые, жесткие, пшеничного цвета волосы, всегда уложенные в аккуратную стрижку, потемнели от пота, выступившего на лбу и под волосами. Лицо было бледным с зеленым оттенком, руки безвольно лежали вдоль тела. Таня потрогала подруге лоб, оказавшийся холодным от липкого пота, нашла слабо пульсирующую точку на запястье и попыталась посчитать слабый, нитевидный пульс. Сосчитать удары в минуту она не смогла, так как пульс то появлялся, то пропадал. Таня поняла, что с подругой все очень не в порядке. В это время в номер заглянул Олег и позвал Таню. Она обрадовалась его появлению, сказала, что у Светы, возможно, сердечный приступ и необходимо срочно найти врача. Олег на секунду задумался, потом, отдав Тане пакет с полотенцем и тапочками для бассейна, быстро пошел по коридору к лифтам. Таня вернулась в комнату, принесла к кровати подруги стул и села, взяв Свету за руку.

— Потерпи, сейчас Олег приведет врача.

— Светлана вымученно улыбнулась и почти прошептала:

— Создаю вам проблемы, отдыхать мешаю.

— Светик, все в порядке, ты никому не мешаешь. Сейчас придет врач, сделает укол, и тебе сразу станет легче.

Через двенадцать минут — Таня неотрывно смотрела на минутную стрелку — в комнату вошел высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти, в очках, с металлическим врачебным коробом, которые Таня видела у врачей скорой помощи. Белого халата на нем не было, но вел он себя вполне уверенно. За ним следом вошел Олег и, пройдя через всю комнату к диванчику у балкона, сел, стараясь не мешать присутствующим.

Врач осмотрел Светлану, что-то тихо спросил, она покосилась на Таню, и Таня, поняв, что подруга ее стесняется, отошла к дивану и села рядом с Олегом. Они оба молчали, придавленные чужой болью.

Врач, пообщавшись со Светланой, встал, раскрыл принесенный короб, в котором, как и во всяком медицинском чемоданчике, лежали ампулы, шприцы, таблетки и все прочее, что спасает людям жизнь, и действительно сделал Свете укол.

Через несколько минут ее щеки порозовели, складки боли исчезли, лицо стало спокойным, глаза закрылись, и Света уснула.

Олег подошел к врачу и спросил:

— Сердце?

Доктор спокойно посмотрел на него и ответил:

— Нет, нервы расшалились. Она явно перенесла какой-то стресс, и произошел срыв, так сказать, вегето-сосудистая дистония.

— Доктор, что нам делать? — спросила Таня, имея в виду какую-нибудь помощь.

— Вам, сударыня, — усмехнулся врач, — надеюсь, ничего. А вот Вашей подруге требуется спокойный, продолжительный сон, бассейн не реже двух раз в неделю — пользуйтесь, пока есть возможность, здесь вода морская, настоящая, закачивается из моря по трубе, фильтруется и подогревается — и, конечно, никаких волнений. Отчего она так переволновалась, — хитро блеснул стеклами очков врач, — поссорились из-за кавалера?

Олег быстро переключил врача на деловой лад:

— Какие-нибудь лекарства нужны?

— Ничего особенного: витамины, гимнастика по утрам, контрастный душ после гимнастики, легкие успокаивающие. Все остальное — к лечащему врачу. Ну, да она и сама знает, давно уже на учете.

— Спасибо, доктор, — пожал врачу руку Олег. И тут же поинтересовался — А когда матч?

— Послезавтра в 16.00. Заходите, я Вам пригласительный дам, — и, посмотрев на Таню, добавил: — На две персоны.

Дверь за врачом закрылась, Таня и Олег вышли на балкон, прихватив с дивана и кровати два пледа, и осторожно задвинули за собой дверь.

— Олег, кто это врач? Где ты его откопал?

— Врач сборной по футболу.

— Лихо! — Таня с удивлением и восхищением посмотрела на Олега. — Как ты нашел его за двенадцать минут?

— Ты что, время засекала? — довольно усмехнулся Олег. — Спустился к рисепшн, спросил у девочек про врача, которого не оказалось на месте. Потом вспомнил о футболистах и решил, что у них обязательно должен быть опытный квалифицированный врач, — спокойно объяснил Олег.

Да, все выглядело просто и логично. Только вот так быстро сообразить, где искать врача в незнакомом месте, мог только человек, привыкший быстро и эффективно решать любые сложные организаторские вопросы.

"Да уж, не случайно он руководит НИИ, — с уважением подумала Таня. — Я бы, наверное, попыталась вызвать "Скорую" из Сочи. Только успела бы она, если б это был настоящий сердечный приступ?

Время от времени посматривая сквозь стеклянную перегородку в комнату на спящую Светлану, они начали говорить о своем — о семьях бывших и настоящих, о Танином разводе и его причинах, о дочках, в общем, обо всем приятном, что составляет смысл жизни людей. О Свете, ее болезнях ни один из них не произнес ни слова.

В бассейн они договорились пойти на следующий день, через час после завтрака.

К ужину Света проснулась, и они втроем спустились в ресторан. Туристы с удивлением восприняли троицу, появление которой вызвало всеобщие пересуды. Похоже, группа внимательно следила за тем, как развиваются отношения между одним мужчиной и двумя девушками.

Света села на свое прежнее место рядом с Таней. Во время ужина все трое изредка говорили о предстоящем футбольном матче, сообщили об этом всей группе, приглашая поехать на стадион. Кроме того, в фойе висело расписание автомобильных экскурсий на озеро Рица, в Ахштунскую пещеру, на Красную поляну, чайный домик и обзорную по Большому Сочи. Группа заинтересованно обсуждала, куда следует поехать, Олег, как самый опытный и побывавший ранее в Сочи турист, нахваливал одни туры и отговаривал от других. Таня, как обычно, когда шло общее обсуждение, помалкивала. Она уже побывала во всех упомянутых местах раньше, еще в детстве, с мамой.

Славное это было время! Таня вспомнила веселую, заводную маму, которая щедро делилась с Таней радостью путешествия, рассказывала ей о гостеприимстве кавказцев, об их удивительной доброте и милосердии, проявленной к беженцам во время войны, которую тогда еще называли Великой Отечественной, а не Второй Мировой.

Таня вспомнила красивое, открытое, с удивительно правильными чертами, потрясающими глубокими черными глазами и непослушными вьющимися волосами лицо четырнадцатилетнего абхазского мальчика, который помогал дедушке продавать помидоры. Обрадованный дедушка, услышав, как Танина мама обращается к нему на грузинском или на каком-то кавказском наречии, с интересом стал расспрашивать Танину маму, откуда она знает язык, а мама охотно вспоминала поселок и людей, приютивших толпу беженцев; вспоминала, как простые, бедные крестьяне делились последней лепешкой и старались разлить из старинных, глиняных кувшинов кислое молоко в невозможное количество маленьких, глиняных кружечек, стараясь ни одного беженца не оставить голодным.

Пока старшее поколение с удовольствием рассуждало о прежних временах, Таня предложила сфотографировать мальчика, а потом прислать фотографию. Старый, но очень надежный фотоаппарат "Киев" оттягивал Танино плечо, а Таня — тогда двенадцатилетняя девчонка в коротком шелковом платье и смешной стрижкой "под мальчика"- весело хохотала, глядя на зардевшегося от смущения прекрасного юного "Витязя" в современной рубашке в клеточку, который все нагружал и нагружал сумку помидорами, забыв, что его просили взвесить всего полкило сочных, аппетитно пахнувших огромных, не красных даже, а розовых плодов. Таня все же щелкнула парня раза два, взяла адрес и потом лет семь переписывалась с юным Серго, который вырос, ушел в армию и пропал в огромных просторах нашей "бескрайней Родины". "Хорошее было время!" — с удовольствием подумала Таня и улыбнулась своим воспоминаниям.

После ужина, объяснив, что не может оставить подругу в одиночестве, Таня вернулась в номер вместе со Светой.

Светлана вынула из чемодана недовязанную, из плотной домашней бело-зеленой шерсти меланжевую юбку и молча принялась вязать, тихо позвякивая алюминиевыми с тонкой леской круговыми спицами.

Таня подняла большую подушку, на которой спала, прислонила ее к изголовью кровати, подтянула плед и села на кровать, вытянув ноги и опершись на подушку. Поерзала, устраиваясь обстоятельнее, взяла с прикроватной тумбочки "Литературку", оставшуюся у нее после самолета, и задумалась. "Чем, интересно, занят сейчас Олег? " За столом он обмолвился, что пригласил к себе на вечер врача из сборной, чтобы отблагодарить за помощь и просто так посидеть. "Пусть посидит в мужской компании, не все же его на коротком поводке держать, — размышляла Таня. — И потом, ему и впрямь нужна передышка от сумасшедшей сексуальной гонки, которую они с ним устроили вместо отдыха".

Таня посмотрела на Свету, лицо которой было спокойным и абсолютно ничего не выражающим. Потом взгляд ее упал на толстенькую, карманного размера книжку, лежавшую у Светланы на тумбочке. На желтоватой глянцевой обложке крупными красными буквами поверх какой-то картинки было написано "GONE WITH WIND". "Унесенные ветром", — мысленно перевела Таня.

— Свет, можно посмотреть? — указала Таня рукой на книгу.

— Да, конечно, — безразлично ответила Светлана.

Таня открыла толстую, выворачивающуюся из рук книгу на первой странице, прочла несколько строчек и почти ничего не поняла. Описывались то ли исторические события США, то ли история чьей-то семьи, в общем, было непонятно. Таня перевернула несколько страниц, попала на описание бала, нарядов, юной девушки, которая плела интриги и отбивала у других девушек женихов... Интриговать Таня никогда не умела, да и не стремилась. Она, как эта девушка, противопоставляла себя всем, но по-другому — просто отходила в сторону, не смешиваясь с толпой.

Она любила парады, демонстрации, ей нравилось сидеть у папы на плечах и смотреть сверху на транспаранты, ветки искусственных цветов в руках у веселых людей, нравилась шумная разноголосая музыка, перекатывающаяся поверх голов демонстрантов, но кричать вместе со всеми "Ура!" ей вовсе не хотелось, как не хотелось позже, в студенческие годы, выступать с красно-зелеными флажками на площади в стройных рядах других студентов. Она жутко не любила толпу, и смешиваться с ней ей никогда не нравилось. Она чувствовала себя отдельным целым, а не частью целого. Когда все хором что-то орали, ей было стыдно за них, за то, что они теряют свою индивидуальность, становятся никем и ничем. Ей не понятно было, как можно чувствовать себя "винтиком" системы, когда она сама была маленькой, но системой, со своими интересами, чувствами, точкой зрения, пусть ошибочной, но своей... И еще она терпеть не могла соревнования. Зачем кого-то обгонять, отпихивать, зачем кому-то что-то доказывать, когда она и так знает, что она такое. Конечно, приятно, когда тебя хвалят за успехи в учебе, но и без похвал Таня училась с огромным интересом. Ей нравилась математика, особенно непонятная многим геометрия, потому что Таня легко и ясно представляла мысленно нужную фигуру и знала, что и с помощью каких формул в ней необходимо было вычислить. В литературе она обожала наблюдать за героями, пыталась разобраться не в сюжете, который ей редко был интересен, а во взаимоотношениях между этими героями. Ей даже интереснее было разбираться в том, почему герой совершил тот или иной поступок. Словом, ей всегда был интересен ЧЕЛОВЕК и МОТИВАЦИЯ его поступков. Сочинения она писала прекрасные, получала исключительно отличные оценки, и учителя с удовольствием улыбались, возвращая ей сочинение после проверки.

Вообще, Таня любила читать и в самом раннем детстве, еще не умея читать, приставала к родителям с одной-единственной просьбой: "Мама, поцитай! Папа, поцитай!" — чем так достала родителей, что года в четыре мама едва ли не за месяц научила Таню читать. Маленькая Танька самостоятельно бегала в детскую библиотеку, расположенную в полуподвале соседнего дома и каждые два-три дня обменивала кипу прочитанных тонких детских книжек на новые. Тщательно "проработав" все тонкие книжки, Танька взялась за толстые книги сказок. Впрочем, многие сказки Танька знала наизусть, так как замученные чтением родители начинали читать и просили Таню продолжить, что маленькая, настырная девчонка, тряхнув кудрявыми льняными волосенками, делала с огромным удовольствием.

Самое большое впечатление на Таньку произвела книга автора со странной, нерусской фамилией Мало "Без семьи", в которой рассказывалось о трагической судьбе двух маленьких мальчишек, живущих без матери и добывающих себе еду чуть ли не милостыней и цирковыми трюками с собачкой. Таньке было безумно жаль детей, у которых не было мамы. Танька не понимала, как они, бедные, могут жить без материнской любви и заботы. Она представить себе не могла, как бы она жила без своей доброй, веселой мамы, большим начальником на работе и заботливой, хлебосольной хозяйкой, любящей папу и ее, маленькую, толстую хохотушку Таньку, которую мама наряжала в яркие легкие платьица, сшитые специально на заказ для Таньки, и покупавшая маленькой сластене ее любимые "наполеоны".

Мама Таньке прощала абсолютно все, простила даже то, что Танька однажды на целый день закрыла в туалете свою нелюбимую, жирную жабу-няньку. Ну, конечно! Ведь эта противная, толстая, ленивая «уродка» иногда целыми днями держала Таньку в ночной рубашке, переодевая только перед самым маминым приходом; до вечера не выносила Танькин горшок, и патологической чистюле Таньке приходилось, зажав нос пальчиками, садиться на не опустошенную посудину. Но больше всего Таньку возмущало то, что эта жаба съедала не только свой завтрак и обед из большой кастрюли, которую каждое утро оставляла ей Танина мама, но и половину манной кашки, безумно обожаемой Танькой, и оставленную мамой в маленькой Танькиной кастрюльке. Сожрав оставленную ей и ребенку еду, жаба громко рыгала, вонюче пердела и надолго закрывалась в туалете. Однажды, улучшив момент, когда жаба-Женя в очередной раз заперлась в туалете, Танька осторожно задвинула шпингалет на туалетной двери влево, до упора и убежала в комнату, со страхом ожидая, что произойдет дальше. А дальше жирная Женя толкнула дверь изнутри и сначала не поняла, что происходит. Подергав дверь за ручку и сообразив, что дверь закрыта на защелку снаружи, она решила, что это случайность и стала просить Таньку открыть задвижку. Ага, как бы не так! Танька на цыпочках подошла к двери туалета и увидев, что защелка слегка сместилась, тут же задвинула ее до упора и придержала пальчиками.

Женя разбушевалась, грозила отшлепать мерзкую девчонку, что Таньке не понравилось еще больше, чем съеденная из ее кастрюльки кашка. Женя орала на Таньку, обзывая ее всякими незнакомыми словами, которые не обещали девочке ничего хорошего. Тогда, отпустив защелку, которая уже не двигалась, так как Женя перестала дергать дверь, успокоенная Танька ушла в комнату, расположенную через коридор от туалета, и закрыла за собой дверь, чтобы не слышать истошных Жениных воплей. В комнате она усадила на полу кукол и плюшевых зверушек, которых у Таньки прибавлялось с каждым праздником, и начала играть в "школу". Она читала им книги, учила рисовать и считать разноцветные пластмассовые палочки, которые недавно ей купила мама.

Женя между тем поутихла и жалобно скулила, проклиная "паршивую девчонку" — Танька нацарапала незнакомое слово на бумажке и решила потом спросить у мамы, что оно означает — за то, что страдает в этом треклятом городе, так как не хотела идти работать на ферму вместе с сестрами, а прельстилась легким заработком. Танька, подумав, старательно нацарапала карандашом "з а р а б а т к о м" и подумала, почему этот з а р а б а т к о м легкий. Вздохнув, решила, что мама все знает, она объяснит.

Через некоторое время Танька почувствовала, что хочет есть, и легкими шажками побежала в кухню. Остановившись по дороге в кухню у двери туалета, она проверила положение защелки и прислонилась головой к двери, прислушиваясь к тому, чем занята внутри Женя.

Услышав обостренным от голода слухом за дверью шорох, Женя буквально взмолилась, прося Таньку выпустить "свою няню" на волю. "Серый волк тебе няня, — подумала Танька словами, которые когда-то услышала от мамы, когда она что-то выговаривала провинившемуся папе. Правда, к няне та фраза не имела отношения, но Таньке понравилось ее начало, к которому она ловко добавила слова "няня". Она понимала, что "няня" врет, а фраза как раз и выражала несогласие и недоверие.

А вообще-то настоящая, любимая няня "баба Нюня" у нее была. Танька любила гулять в соседнем парке с бабой Нюней; любила слушать, как баба Нюня тихо молится, обращаясь к своему большому, доброму Богу; любила смотреть, как ловко в ее старых морщинистых руках рождается ажурное кружево; любила бабы Нюнины котлеты и вертуты, особенно с яблоком и тыквой... Только баба Нюня сейчас болела и не могла защитить свою любимую озорную Татку от злой и жадной Жени, как защитила когда-то еще ползающую Таньку от страшного, огромного, черного лохматого волкодава, к которому приближаться боялись даже его хозяева, соседи Танькиных родителей, а миску с костями и похлебкой оставляли только загнав страшного пса в будку. Тогда маленькая Танька зачем-то заползла к этому чудовищу в будку, и никто, кроме бабы Нюни, не решался забрать девочку из жилища страшилища. И только баба Нюня, шепча молитвы, бочком приблизилась к собачьей будке и осторожно вытащила безмятежно спящую Таньку из логова зверюги. За то, что волкодав не тронул ребенка, баба Нюня потом отдавала ему самую сладкую "сахарную" косточку, и первая миска свежего наваристого борща тоже доставалась только ему...

Войдя в кухню, Танька дотянулась до стола, на котором под грудой полотенец, сохраняющих еду теплой, стояла маленькая кастрюлька с кашей, сняла кастрюльку вниз, на пол, удобно устроилась на полу в центре кухни и съела оставленную ей вкусную, на молоке, с кружочком растаявшего сливочного масла посередине, манную кашу. Поев, она подумала, взяла пустую кастрюльку и понесла ее в комнату "кормить кукол и зверушек". Игрушечной ложкой Танька "понарошку" покормила своих подопечных, потом, удовлетворенная тем, что "все сыты", отнесла кастрюльку на кухню и, потянувшись, затолкнула ее в умывальник. Возвращаясь в комнату, она опять прислушалась к звукам из туалета, услышала, что Женя пьет воду из-под крана над ванной и, успокоенная тишиной, спокойно побежала в комнату укладывать игрушки спать.

Когда пришла мама, Танька, услышав, что входная дверь открывается ключом, бросилась маме на встречу.

Женя, обрадовавшись концу долгого дневного заточения, заголосила, завыла, заругалась, требуя открыть дверь и выпустить ее на свободу. Танина мама выпустила визжащую и плюющуюся жабу, которая тут же, у дверей туалета потребовала компенсации за моральный ущерб, нанесенный ей бессовестной девчонкой, "с которой она сидеть отказывается" и настаивает на том, чтобы злую девчонку наказали за ее подлый поступок. Мама повернулась к Таньке, нахмурила лоб, отчего он перерезался двумя глубокими морщинами, и строго, едва удерживая смех в уголках дрожащих от усилия рта, сказала:

— Ты почему закрыла Женю в туалете?

— А зачем она мою кашку все время ест? — насупилась Танька и, подумав, добавила: — И горшок целый день не выносит?

Смешливая мама прыснула и, больше не в силах сдерживать смех, звонко рассмеялась.

Повернувшись к Жене, она, пытаясь справиться со смехом, извинилась перед ней, добавила ей к дневной зарплате еще несколько "денежек", как называла Танька бумажные деньги, и выпроводила жадную, недотепистую няньку за дверь.

Танька принесла листок бумаги, на котором были написаны незнакомые ей слова и спросила:

— Мама, а что значит "п а р ш и в а я" и почему "з а р а б а т о к" легкий?

Мама уже по-настоящему нахмурилась, поняв, что эти слова принадлежат только что ушедшей няньке, и вслух произнесла:

— Слово "паршивая" нехорошее, никогда не говори так ни о ком.

Потом помолчала, соединяя в сознании слово "заработок" со словом "легкий", и объяснила:

— Танечка, так говорят люди, которые не любят и не хотят работать, или плохо относятся к своей работе, но хотят зарабатывать много денег. Это нечестные, нехорошие люди, лентяи, таких ни на какой работе не любят.

Мама взяла Таньку на руки, поцеловала ее в упругую, румяную щечку с каплей манной каши, засохшей на курчавых светлых волосах, защекотала ее, уткнувшись носом в нежную шейку и уверенно сказала:

— Танечка, ты такой никогда не будешь, ты у меня умница, трудолюбивая и добрая девочка...

Татьяна улыбнулась воспоминанию, потянулась и, посмотрев на настенные часы, охнула, увидев, что часовая стрелка забежала за цифру одиннадцать.

— Пора спать, — констатировала она, посмотрев на подругу, все так же позвякивающую спицами.

А подруга в это время по странному совпадению тоже улетела мыслями в далекое детство и юность.

Она вспоминала, как старшая сестра столкнула сани с маленькой Светой с горы, с которой съезжали еще два десятка малышей; как санки, подскочив на кочке, свернули с прямой линии и на всем лету врезались в дерево, перевернулись, больно пришибив Свете руку. Вспомнила, как поднимала ее сестра, упрашивающая ничего не говорить маме, которая непременно накажет, если узнает, что она не доглядела Младшенькую. Свете было больно, но она мужественно молчала, не выдавая сестру, так как знала, что мама может не только в угол поставить, но и ремень в руки взять. Еще бы, ведь "во всем должен быть порядок!"

— Взяла на себя ответственность, так умей нести ее! — говорила мама. — Мы все обязаны правильно выполнять порученное нам дело, сегодня помогать маме, а завтра приносить пользу государству. И нечего выпячиваться, интересы общества, государства всегда важнее своих личных интересов, — уверенным голосом мастера цеха учила своих дочерей мама.

Света с горечью вспомнила, как мама ремнем отхаживала уже повзрослевшую Старшенькую, когда она в десятом классе, прибежала, счастливая, со свидания — то, что сестра была именно на свидании, младшая знала наверняка, так как слышала, как сестра рассказывала соседке-подруге о каком-то Витьке, который будет ждать ее вечером у ближайшей аптеки.

— Ох, и нацелуемся! — с восторгом предвкушала Старшенькая. — Он классно целуется, мне Надька говорила, он с ней неделю назад встречался, — с упоением описывала достоинства кавалера сестра.

Мать стегала пытавшуюся увернуться сестру ремнем и повторяла:

— Гулять вздумала? Шалава! Я из тебя выбью эту дурь! Выйдешь замуж, нарожаешь детей, тогда и целуйся с мужем, сколько влезет! Не смей мать с отцом позорить! Люди скажут, что мы вырастили девку с недостойным поведением, проститутку! — с возмущением, но приглушенным голосом ругала сестру мать.

Света рано поняла, что "гульки" с мальчишками — вещь постыдная, недостойная, а уж о "целоваться" или об удовольствиях и думать не смей!

Света росла красивой стройной девушкой, на ладную фигурку, пышные волнистые русые волосы и наивно распахнутые прозрачные зеленые глаза заглядывались многие мальчишки. Фигурку и ножки Света "оттачивала" народными танцами, которые очень любила, так как только они давали Свете свободу движения, удовольствие от владения своим красивым телом и восхищенные взгляды мальчишек из их ансамбля. Мальчишки пытались за Светой ухаживать, хватали за руки, поджидали в коридоре рядом с раздевалкой и, прижав к стене, совались к ней со своими слюнявыми поцелуями. От близости мальчишеских тел Света немела, ощущала тяжесть в ногах и неясное щекотание внизу живота, словно по телу пробегали мурашки. Но Света усилием воли заставляла себя выныривать из накатившей на нее волны животной страсти, суть которой она не понимала, но сладостно пыталась восстановить в памяти ночью, ворочаясь без сна на узкой девичьей постели. Мальчишек она презирала за их вечное "недержание себя в узде", за петушиный нрав, когда они пытались вырвать друг у друга ее портфель, и даже за то наслаждение, которого она желала, но не могла себе позволить "раньше времени".

"Если я о чем и мечтала по-настоящему, то это о семье и детях, — думала Светлана, — а замужем пришлось побыть меньше года... И в чем я виновата? Хотела быть лучшей из жен: стирала, убирала, вкусно готовила... Он все нахваливал, а потом вдруг бросил, переметнулся... и к кому?.. Уродина, ни ума, ни фигуры... Остаться одной с новорожденным ребенком... Такого ни одной женщине не пожелаю, будь она умницей или шлюхой. И что? Зажала все чувства в кулак и занялась карьерой, благо память у меня отменная и знаний всегда хватало. К тому же и работоспособности мне не занимать. Еще бы, повторять ошибки Старшенькой и застревать на низкооплачиваемой работе из-за лени, как это произошло с ней, мне вовсе не хотелось. Смешно, но и то, в чем она была "сильна", — в любовных похождениях — моя старшая сестра тоже потерпела полное фиаско и жила теперь с сыном-оторвой вдвоем. Да... Спать ради карьеры я была не научена, а потому спала ради любви... Но было ли это любовью? Поначалу мне казалось, что люблю, а ПОСЛЕ оказывалось, что мне стыдно и противно. Противно даже смотреть на него, ОЧЕРЕДНОГО, а на душе нестерпимая горечь. Где она, та прекрасная, возвышенная любовь, о которой пишут и говорят все, кому не лень? У меня была одна мерзость... Вроде и удовольствие, а выходит, опять обос...сь. Путано все, — вздохнула она мысленно. — Глупо до невероятности, но, видимо, я все никак не могу смириться с тем, что секс все-таки в СССР существует и при этом отстоит иногда довольно далеко от любви... Да ладно, чо теперь-то жужжать, отговорила роща золота-а-ая... Даже не знаю, почему у меня личная жизнь складывается неудачно, и что сделать для того, чтобы поправить дело, если это еще возможно... Работать меня научили, быть маленьким винтиком, сидеть и не высовываться; при этом гордится тем, что я — гражданин великой страны, этому нас всех научили. А любить? "Я любви искала и не нашла", — вспомнила она "Бесприданницу". Но и вещью, пусть и дорогой, я становиться не хочу. Не хочу, чтобы меня покупали. Покупать самой? Чистая смесь комплекса неполноценности с манией величия. Но и продажная любовь, продажные мужики мне не нужны... И я все живу, живу с этим... А ведь я нежная и ранимая... Я так хочу счастья!.."

Света вздохнула, потревоженная Таней, которая укладывалась спать, и решила, что она "подумает об этом завтра", как ее любимая героиня Скарлет. "Вот кто без всяких комплексов умел совмещать приятное с полезным!"

Света встала, отложила вязание на тумбочку и пошла умываться перед сном.

— Спокойной ночи! — как издевка позвучали ей вслед слова Татьяны.

— Спокойной ночи, — ровным, невыразительным голосом ответила Светлана.

Проснувшись утром, Таня посмотрела на часы и, по кошачьи потянувшись правой рукой, потом левой, поворочавшись с бока на бок, легко встала, ощущая свое сильное, молодое тело, дарящее ей столько удовольствия, и, набросив поверх ночной рубашки легкий халат, вышла в ванную. Светланы нигде не было. Таня смешала в кране холодную и горячую воду до вполне комфортной для нее приятно-теплой воды, умылась, промокнула лицо мягким махровым полотенцем и с удовольствием взглянула на свое свежее лицо в рамке мокрых завитушек волос. Повернула голову чуть вправо, влево, осталась довольна "ракурсами". От всех этих манипуляций перед зеркалом халат распахнулся, открыв прелестную, подаренную мамой еще к свадьбе, бледно-розовую шелковую французскую ночную сорочку с нежнейшими кружевами, спускающимися от плеч к высокой груди — небольшой, но красивой формы. Таня полюбовалась открывшимся видом, провела пальцами от шеи к глубокому вырезу на груди и, довольная собой, вышла из ванной комнаты.

До завтрака оставалось пятнадцать минут. Таня сняла с вешалки трикотажное платье, которое так и не успела надеть вчера, и, быстро переодевшись, пошла к входной двери. Дверь распахнулась, и навстречу Тане вошла Светлана. Волосы ее были мокрые, гладко зачесаны назад, в руках она несла мокрое полотенце и купальные принадлежности.

— Привет, как водичка?

— Водичка чудо! Еще не прогрелась до теплой, но ооочень ободряющая, — улыбнулась Светлана.

— Тебя подождать?

— Если не трудно. Я сейчас быстро подсушусь и переоденусь.

Таня вернулась в комнату, села на кровать и достала "Литературку", которую ей никак не удавалось почитать.

Через десять минут подруги спустились в ресторан.

После завтрака группа уехала на обзорную экскурсию по Большому Сочи, с ними уехала и Светлана, а Таня и Олег договорились встретиться в бассейне.

Войти в бассейн было не просто. Сначала надо было войти в индивидуальную прямоугольную кабинку раздевалки с одной стороны, переодеться и выйти из кабинки через другую дверь. Потом из длинного коридора, объединяющего все кабинки, можно было попасть только в душевой зал с огромным количеством душевых форсунок, вмонтированных в потолок. И только после этого потенциальный купальщик мог спуститься из душевого зала по мраморной лестнице в зал с голубым прямоугольником бассейна, предварительно омыв ноги в ножной ванночке со специальным дезинфицирующим раствором. Внутренний бассейн соединялся с наружным круглым бассейном, чем сразу и воспользовался Олег. Тщательно обследовав путь туда и обратно, он, взбодренный свежим воздухом, решил поделиться открытием с Татьяной. Но подплыв к ней, захотел сначала поплескаться, поиграть, понырять, а уж потом вывести ее на "свет Божий". Нырнув и незаметно подплыв к ней, он резко дернул ее за ноги вниз. Шутка не прошла. Вырвавшись из его рук, чихая и отплевываясь, она завопила во весь голос, и пространство бассейна заполнила ненормативная лексика. Самой вежливой фразой была: «Блин! М… дак! Кретин ненормальный! — Что само по себе уже было тавтологией — Идиот, ты меня чуть не утопил!"

Олег оторопел от такого хамства, которого никак не ожидал от столь юной барышни, и резко отпрянув от Тани, с обидой бросил:

— Да пошла ты!

Купание было напрочь испорчено. Таня, отплевавшись и придя в себя, поняла, что натворила. Она попыталась приблизиться к Олегу и объяснить, что плавает плохо, нырять не умеет, а воды, вообще-то боится, потому держится только на поверхности. Олег, не подпуская ее к себе, возмущенный ее бранью, которую наверняка слышали все находящиеся в бассейне, от воды до бара на нависающем над бассейном балконе, категорически не желал слушать ее жалкие оправдания. Выбравшись из воды, он резко вышел из бассейна.

"Шлюшка, дешевка, которых пруд пруди..." — обиженно думал самолюбивый Олег, которому подчиненные смотрели в рот. — Да еще и принародно!" — бились в его голове возмутительные, несправедливые слова.

Переодевшись, он вышел в фойе гостиницы, покрутился по застекленному пространству, не зная, куда себя деть, потом, увидев бар, зашел и заказал себе порцию коньяка. Не спеша выпил, ощутив, как приятный огонь сжигает нервное напряжение. Волны возмущения слабели, но не отпускали. Олег, смакуя, выпил вторую порцию, после чего ему полегчало. "Что эта ненормальная там кричала?" — пытался вспомнить Олег. Но кроме слова "м… дак" практически ничего не вспоминалось, так как сознание его сразу же заклинило на первом слове. "М… дак, — повторил он себе мысленно. — Это точно. Только м… дак мог связаться с этой глупой соплячкой. Надо же так сказать... М… дак... И это после всего, что между нами было! Мужику бы я этого не стерпел, точно врезал бы... И что я ей сделал, что она меня так обозвала? Подумаешь, поиграть хотел..."

Посмотрев в окно, он увидел, как на улице тихо падает снег большими мокрыми хлопьями. Хлопья легко ударялись о стекло, распадались на крупные снежинки и прилипали к стеклу. "Красиво... - подумал он и, окончательно успокоившись, спросил себя — Что она там несла про страх и неумение плавать? — Похоже, память стала к нему возвращаться. До него дошли, наконец, слова о том, что она не умеет плавать и боится нырять. — Но это же не повод ругаться и оскорблять его, да еще прилюдно?! — накатила на него вновь волна обиды. Накатила и... отхлынула. — Ну и черт с ней, — почему-то устало решил он. — Жаль только, отдых испортила... А так все хорошо начиналось, — с сожалением и вновь возникающим возбуждением, но уже другого рода, подумал он. Олег смотрел в окно невидящими глазами и чувствовал ее тело, трепетавшее в его объятиях, ее гладкую кожу, серебристый смех и слезы счастья. Слезы тогда его поразили. В первую секунду ему показалось, что она плачет от отчаяния или сожаления о содеянном. А когда понял, что от счастья, душа его наполнилась гордостью и благодарностью к этой девчонке, продлившей на мгновение его молодость и уверенность в своей мужской силе. — М… дак, — хмыкнул он. — Может, я и не прав... А она действительно испугалась, даже побледнела. С лица с… нула, — вспомнил он старую шутку. — Ладно, посмотрим", — подумал он о дальнейших отношениях. Терять эту прелестную нахалку было жаль. Кто еще подарит ему такие минуты? — Богатый жизненный опыт подсказывал, что такое совпадение мужского и женского начала может никогда больше не встретиться. Здоровый мужской эгоизм диктовал, что наказать, конечно, надо, но отказываться от такого подарка судьбы не следует.

— Посмотрим... - произнес он вслух, расплатился за коньяк и вышел из бара.

Плавать Тане расхотелось. Она еще пыталась раскачать в себе это удовольствие от настоящей морской воды, проплыла вдоль бассейна в одну сторону, потом обратно. Но на душе становилось все муторней и гаже. Ужас, охвативший ее от нехватки воздуха, когда Олег неожиданно потянул ее под воду, постепенно проходил. Зато все четче в ее сознании проявлялась мысль о том, что Олега она потеряла. А вдогонку этой мысли пришел двойной стыд — за свою ругань и, что было особенно больно, она ясно почувствовала, как должно было быть стыдно самому Олегу. Его боль и стыд жгли ее сильнее, чем свой.

Она вышла из воды и, взяв со стула полотенце и тапочки, вернулась в раздевалку. Переодевшись, поднялась к себе в номер, вышла на балкон и закурила. "Хорошего человека обидели..." — звучала в голове известная фраза. Ей, безусловно, было жаль расставаться с Олегом, но она была слишком молода, чтобы понимать, что такой встречи в жизни может уже и не быть. Она вспоминала о прекрасном сексе и радовалась тому, что не влюбилась в этого человека, а, значит, не попала в зависимость от него. В любви всегда так: хочешь, чтобы каждая минута любимого человека принадлежала только тебе, а на самом деле, каждую минуту своей жизни думаешь о нем. Кто кому принадлежит в таком случае? Любовь дает силы и окрыляет, когда видишь любимого, когда он с тобой. Но как жестоко любовь мучает и сколько сил отнимает, когда нелюбима или любимый далеко... Нет, любви Таня "наелась" до отвала. Любви она и не хотела. Ни о каком будущем с Олегом даже и не помышляла, тем более, что у него семья. Поговорку о том, что "жена не стенка", терпеть не могла. Побывав и в роли жены, и в роли любовницы, знала, что ей если и нужно, то только свое, а вовсе не ворованное, счастье... А потому единственное, что ее мучило, это боль от того, что впрямь обидела замечательного человека.

— Ах, как нехорошо получилось! — с досадой произнесла она вслух.

Вздохнув, она вошла в комнату, поборолась минут десять с "Унесенными ветром", потом решила, что со временем спокойно почитает книгу в переводе, вынула из чемодана томик О'Генри на русском языке и стала перечитывать любимые рассказы, добрые и немного грустные.

К обеду Таня спустилась немного раньше, чтобы все же поговорить с Олегом и извиниться перед ним, но Олега не было, а появился он тогда, когда из Сочи привезли всю группу туристов, которые даже не стали подниматься к себе, а пошли прямо на обед. Олег вошел вместе с остальными. Туристы шумно обсуждали увиденные достопримечательности, хвастались покупками, которые успели сделать во время часовой остановки у рынка. Олег активно расспрашивал о покупках, ценах... Потом сообщил группе, что в три часа дня желающие могут поехать на футбольный матч, который состоится сегодня на стадионе в Адлере, куда его пригласил врач сборной. Как ни странно, но многие туристы, в том числе и женщины, охотно согласились присоединиться. Явный интерес к матчу проявила и Светлана, что откровенно удивило и Таню, и Олега. Оказалось, Света часто смотрит футбол и неплохо разбирается в игре. Олег тут же взял на себя обязательство организовать автобус и сообщил цены на билеты.

На Таню Олег взглянул мельком, только для того, чтобы сухо поинтересоваться, поедет ли она со всеми. От поездки Таня отказалась, покачав отрицательно головой. Потом, видя, что Олег упорно на нее не смотрит, взяла салфетку и шариковой, которой они заказывали себе еду на следующий день, крупно написала: "Олег, милый! Пожалуйста, прости меня! — и добавила заглавными буквами ниже — ПРОСТИ!!!" Записку повернула так, чтобы Олегу было удобно читать и, потянувшись через стол, положила ее поближе к его тарелке. Олег быстро прочитал записку, смял салфетку, положил ее в карман пиджака и несколько секунд сосредоточенно продолжал есть. Таня смотрела на него не отрываясь. Он резко взял чистую салфетку, размашисто написал на ней наискосок, словно наложил резолюцию: "Прощаю. В первый и последний раз". Записку, так же потянувшись через стол, положил рядом с Таниной тарелкой, по другую сторону от Светланы. Таня прочла, аккуратно сложила ее пополам и положила под ключ от номера, лежавший рядом с приборами. Потом подняла глаза на Олега и благодарно еле заметно кивнула головой. Однако больше за обедом они не общались.

В этот день Таня нарочно задержалась с обедом, дожидаясь, когда шумная компания туристов покинет ресторан. Олег ушел со всеми, а Таня долго копалась с десертом, растягивая удовольствие от запеченных в тесте яблок.

Света, заметив "переписку", поняла, что между любовниками что-то произошло, но лезть с расспросами не стала. Оставив подругу за столом, Света встала и ушла со всеми.

После обеда Таня подошла в рисепшн, чтобы узнать, где находится парикмахерская, и сразу направилась туда, намерившись до отъезда Светланы в номер не возвращаться. Любой женщине есть чем заняться в парикмахерской, так что время до отъезда пролетело незаметно. Вернувшись в номер, Таня настежь открыла дверь на балкон, укрылась потеплее пледом и с удовольствием погрузилась в мир героев О'Генри.

За ужином было шумно: вспоминали острые моменты игры, удачные комбинации и забитые голы. Но фурор произвела не столько команда футболистов, сколько поведение Светланы. Все наперебой подшучивали над Светланой, вспоминая, как лихо она свистела, громко топала ногами, била газетой по голове и плечам болельщика команды соперников, которому не посчастливилось сидеть прямо перед ее коленями, как истошно она орала на весь стадион "Гоооол!!!", когда команда пришедшего ей на помощь врача забила, наконец, свой единственный гол. Выкрикивания типа "Судью с поля!" тоже мимо нее не прошли.

А Света, вволю накричавшись и выплеснув накопившуюся за последние дни негативную энергию там, где это было допустимо и где так же сбрасывали напряжение сотни других людей, умиротворенная и счастливо опустошенная, задремав, прислонилась к плечу Олега. Сквозь дремоту она чувствовала сильное мужское плечо, руку, бережно поддерживающую ее с другой стороны, и ей было спокойно и легко, хотелось ехать так далеко-далеко и долго-долго, пока в ней накопится сила, чтобы "стойким оловянным солдатиком" жить дальше, неся на себе бремя ответственности за себя и близких.

Олег же думал в это время о любимой дочурке Татке-Татошке, по которой уже успел соскучиться. Вспоминал, как забиралась она к нему вечером на колени и, щекоча неповторимо пахнувшими волосами, шептала на ухо свои девичьи секреты. О том, что самым сокровенным Татошка делится именно с ним, а не с мамой, он знал давно, и это наполняло его радостной гордостью. Он далек был от мысли давать дочке советы. Это все он приберегал на потом, когда она вырастет и ей понадобится настоящий мужской совет, мужская точка зрения. А пока ее щебетание возвращало его душе светлую жизненную силу, которую он с любовью к ее матери вложил в крохотное семя, проросшее таким замечательным ростком.

За ужином Таня поглядывала на Олега, который принял эти взгляды за желание очередного "улета". Он снова улыбался ей, а в конце ужина перехватил ее взгляд, чтобы многозначительно кивнуть, приглашая к себе. Таню взгляд откровенно удивил. Такого быстрого "возвращения" она никак не ожидала. Впрочем, встретиться с ним она была не прочь.

После ужина девушки поднялись к себе в номер, Света достала юбку и принялась ее довязывать, а Таня, присев на краешек своей кровати, сказала:

— Света, ты не обидишься, если я уйди на вечер к Олегу?

Не глядя на подругу, Света ответила:

— Иди, конечно. Я не обижусь.

Таня молчала, и Света перевела вопрошающий взгляд с вязания на Таню:

— С ночевкой?

— Возможно. Пока не знаю, — спокойно сказала Таня.

— Иди, Тата. Конечно, иди. Я сегодня устала, мне надо выспаться. В 23.00, если ты не вернешься, я закрою дверь и оставлю ключ в замке.

— Хорошо, — просто ответила Таня.

...Олег, как обычно курил на балконе, закутавшись в плед, а Таня, ощущая во всем теле приятную легкость и расслабленность, не спеша размышляла. "Странно, — думала она, — почему именно он? Почему именно с ним судьба дала ей испытать истинное блаженство и полную гармонию в сексе?" Внешне он по-прежнему не производил на нее никакого впечатления. С ним было хорошо, уютно, надежно, чересчур спокойно. Так чувствует себя человек, который после дальних бурных странствий возвращается домой, в милые старые стены, то, что в английском языке звучит как "Home, sweet home!"

Как это непохоже на те бурные страсти, которые кипели в ее душе, когда ее бросало в дрожь при виде высокого, стройного красавчика, манерой поведения, одеждой и сумасшедшим сексуальным взглядом похожего на молодого Ивара Калныньша. Чернявый красавец, в котором текла кровь южан и немцев, был просто секс символом или, как сейчас бы сказали, настоящим "мачо" в своем черном сверху донизу или белом снизу доверху наряде. Он редко носил официальные костюмы, чаще джинсы и рубашку, которая была расстегнута на одну пуговицу ниже, чем допускали "совковые" нормы. Однажды Таня, увидев его загоревшего, блистательного после отпуска, появившегося в конце коридора их организации, где она расставляла периодику, от обалдения опустила руки и выронила стопку журналов, чем произвела такой грохот, что из соседних кабинетов стали высовываться любопытные. Как же он был хорош, когда Таня впервые увидела его у своих ног! (Предлог "у" здесь правильнее было бы заменить на предлоги "в" или "между" — пардон! — из песни слова не выкинешь.) Такой красавчик, и ее! — завидовала себе самой Таня. Смешно, но они редко договаривались о "секс минутке" (которая, честно говоря, затягивалась часа на три) заранее. Просто, очевидно, совпадали их биологические ритмы, так как Таня в эти дни неожиданно для себя надевала ярко-желтое, "цыплячее" платье, а Мишель, как его на французский манер называли сохнущие по нему молодые и не очень молодые сотрудницы Таниной организации, интуитивно надевал черные в обтяжку джинсы и черную рубашку, открывавшую маленький кусочек его безумно соблазнительного тела. В такой день они замечали друг друга издалека и, найдя удобный момент, Мишель незаметно передавал Тане "записочку счастья", в которой указывалось, в какое время он подъедет к ней домой. Таня умудрялась всегда находить такой веский аргумент для начальства, почему ей непременно надо уйти в этот день и час, что встречи никогда не откладывались. А там... мама дорогая! Что это была за песня с многочисленными припевами!.. Не случайно, Мишель, уходя, улыбался: "Thank you for the musiс!" — напевал он порозовевшей от удовольствия и смущения Тане на мотив из одноименной песни модной тогда группы ABBA.

Однажды Светлана случайно столкнулась с Мишелем в дверях Таниной квартиры и обомлела, не в силах поверить, что такое счастье привалило к ее подружке-простушке, какой она считала Таню. Встречи с Мишелем продолжались несколько месяцев, всегда спонтанно, без предварительных договоров и последующих взаимных претензий. Этой сказке они оба радовались беззаботно, как дети. Мишель нашел в Тане невидимую внешне открытость и раскованность, которой он не ожидал от столь благовоспитанной особы, к тому же истинного ценителя его талантов и экспериментов, на которые он был весьма щедр. А "бабы" на работе сгорали от любопытства, пытаясь определить, кто же его очередная пассия. Никому бы и в голову не пришло подозревать в ней Таню, которая в разговор не вступала и достоинствами его не интересовалась. Еще бы! она-то знала о нем не понаслышке.

"Роман" с Мишелем закончился так же внезапно, как и начался, причем, закончился вполне традиционно. Вернувшись из очередной командировки в Москву, Мишель, переполняемый чувствами, вывалил все свои сомнения и свой восторг по поводу его новой, московской подруги, Тане на голову, когда они в конце рабочего дня сидели у телефона в Таниной рабочей каморке. Мишелю срочно требовалось позвонить в Москву, а сделать это можно было только от Тани. И Таня стала поверенной в его сердечных делах. После легкого шока, который она испытала, когда он все откровенно ей рассказал, она спросила:

— Миша, почему ты говоришь об этом мне?

— Таня, — ответил он искренно, почти не раздумывая, — я никому, кроме тебя, не верю. Только ты знаешь меня так, как никто. И ты единственная умная женщина, которой от меня ничего не надо. И потом, ты ЖЕНЩИНА, и наверняка знаешь, как мне быть.

— Умной женщина становится, когда перестает быть красивой? — с усмешкой поинтересовалась Таня.

— Танюш, поверь, такого прекрасного секса, как с тобой, у меня ни с кем не было. Ты не кривляешься, не играешь, не изображаешь того, чего не чувствуешь, и чувствуешь то, чего многие не понимают... Ты естественна и гармонична, и ты безумно заводишь... Но сейчас я люблю, и дело не в сексе... Я чувствую ее по-другому, не как тебя... Это трудно объяснить...

— Можешь не объяснять, я знаю, что такое любовь и секс с любимым человеком. Там все другое... Я хорошо понимаю, о чем ты говоришь...

— Да, так вот мне очень нужен твой совет с точки зрения женщины...

Далее уже шел серьезный разговор, детали которого Таня не помнила, да и не старалась вспомнить.

"Но какой был красавец, и какой был секс! — со вздохом восторга подумала Таня и вернулась мыслями к Олегу. — Почему именно его судьба дала ей для познания такого идеального совпадения в сексе? Может, судьба один-единственный раз на короткий промежуток времени просто открыла перед ней и эту дверь в своем "Большом доме человечества"?

Олег докурил сигарету, подошел к Тане и, почувствовав, что от нее исходит непреодолимый сексуальный импульс, невольно потянулся к ней. Таня, вдохновленная воспоминаниями, вновь была готова дарить и получать наслаждение. Их "секс-минутка" вылилась в марафон на полночи.

Утром они еле встали. Традиционно опоздали на завтрак. Вся группа разочарованно вздохнула: "Эх, не получается интриги, ёлы-палы! А так весело бы было посмотреть на бабские разборки между подругами!"

Таня изо всех оставшихся сил пыталась сосредоточиться на тарелке с завтраком. На тарелке что-то желтело и что-то зеленело. Еще мелькал красный цвет. Проморгавшись и на несколько секунд наведя резкость на тарелку, Таня увидела на тарелке яишенку глазунью с зеленью и отдельно лежащими ломтиками помидоров. Взяв вилку и нож, она ткнула вилкой в яишенку, но промахнулась: вилка со скрежетом скользнула по краю тарелки и сорвалась. Таня хмыкнула, поморгала и повторила движение. На этот раз она попала в ломтик помидора. Ломтик был тоненький и норовил с вилки соскочить. Таня сосредоточилась и, поддерживая ломтик ножом, осторожно, как в замедленной съемке, довезла ломтик до рта. Кисленький вкус подействовал отрезвляюще, но вызвал обильное слюноотделение. Таня сделала еще одно усилие и попала, наконец, в желтое пятно, но оно почему-то стекло с вилки. Поразмыслив, Таня накрошила в яишенку хлеб и непослушной вилкой осторожненько наколола хлеб. Переведя дыхание, она повозила хлебушком по желтенькому и отправила все это в рот. Слава Богу, не промахнулась. Так ей удалось что-то собрать с тарелки и переправить это в желудок. Что творилось вокруг, Таня не замечала, так как сосредоточилась исключительно на сложном процессе поглощения пищи. Очнулась она только тогда, когда Света, не в состоянии сдерживаться, расхохоталась вслух.

— Ты чего? — удивилась Таня.

Тогда засмеялся и Олег, а вслед за ним волна смеха пошла по всему столу.

— Я что, запачкалась? — схватила салфетку Таня.

— Света только отрицательно покачала головой, не в силах произнести ни слова.

Таня огляделась, с трудом увидев двух — или одного? — смеющегося официанта, "поквакивающего" Олега и веселящихся туристов и присоединилась ко всей хохочущей компании. Со смехом туман из головы выплеснулся, и у Тани сама собой навелась резкость.

— Мать, ты что, пила? — сквозь приступ затихающего смеха спросила Света.

— Нет, мы не пили ни грамма.

— Тогда отчего ты такая пьяная? — хихикнула подруга.

— Не знаю... От любви, наверное, радостно поделилась с подругой Таня.

— Вы хоть сегодня спали? — посочувствовала подруга.

— Спали. После четырех ночи... или пяти?.. — с сомнением ответила Таня.

— А кавалер-то, хоть и помят, но еще хоть куда, — сиронизировала Света.

— Куда, куда. Сейчас только в койку, — ответила Таня, что вызвало новый приступ смеха у Светланы.

— Куда ему в койку? — посочувствовала Светлана, — ему бы сутки передышки, а то живым домой не довезем.

— Да я не в том смысле, — пыталась пояснить Таня, что только усилило веселье.

— Да уж, смысла в этом маловато... - продолжала веселиться Светлана.

— Зато сколько удовольствия! — хихикнула Таня.

— Я уж вижу, вы тут из удовольствия не выходите... - давилась смехом Светлана.

Поняв, что подругу не переговоришь, Таня вернулась к завтраку. В этот день официант поставил перед Таней две креманки с желе и кофе со сливками. Видимо, он Тане сочувствовал и пытался, как мог, помочь ей вернуть силы.

До обеда любовники отсыпались. Каждый в своем номере...

После обеда Олег уехал в Сочи, а подруги пошли погулять в прекрасный, хоть и замороженный, парк Дагомыса. Девушки направились в сторону моря, и Светлана, с наслаждением вдохнув влажный морской воздух, сказала:

— Люблю такую погоду и воздух... Он напоминает мне Питер. Все клянут сырой климат, а мне нравится...

— Я была пару раз в Ленинграде, но только летом, в период белых ночей.

Красиво, но непривычно. Мне фонтаны понравились и дворец в Петергофе. А море мелкое, как на Рижском взморье...

— Я там училась, — мечтательно стала вспоминать Светлана. Пять лет. Жила в общаге. Нас в комнате было четверо — южная красавица Фарида, седьмая дочка из бедной среднеазиатской семьи, мы звали ее Фая; сибирская красавица Александра, пра-пра-правнучка одного из декабристов из старинного дворянского рода; Елена, рыженькая голубоглазая "лисичка" из интеллигентной Львовской семьи преподавателей вуза и я.

— Географический коктейль, — неудачно пошутила Таня.

— Да... - произнесла Светлана, находившаяся в эту минуту где-то далеко во времени и пространстве. — Компания была колоритная.

Нахлынувшие воспоминания стерли со Светиного лица маску жесткости и непроницаемости. Наивная восторженность и влюбленность в мир распахнули зеленоватые глаза, голос стал мягче и задушевнее.

Таня, уловив в голосе подруги новые нотки, удивленно посмотрела на Свету и подумала:

"Ну и ну! Как она тепло о них говорит! А на меня все рявкает..."

Света, между тем, продолжала:

— Мы участвовали в студенческой самодеятельности; Саша, Лена и я пели, Фая прекрасно танцевала, но нас все равно окрестили "квартетом". Фая, к слову сказать, танцевала прекрасно. Гибкая, с широкими бедрами, но абсолютно плоским животом, пронзительными карими глазами под изломанными дугами тонких своевольных бровей, Фая производила ошеломительное впечатление на публику. Горячий южный темперамент сыграл с ней роковую шутку: за неделю до свадьбы она сбежала от старого обеспеченного мужа, у которого была куча детишек от предыдущих браков, потому ему нужна была молодая нянька и последняя услада его старости, сбежала с молодым ровесником Фарханом или Фархадом — точно не помню его имени — сначала в Ташкент, а потом, когда за ним устроили охоту милиционеры — он оказался вором, — перебрались чуть ли не автостопом в Москву, где ее парень занялся привычным для него делом, а Фая поступила на факультет иностранных языков в наш институт. Фархан (остановимся на этом имени) снимал в Питере комнату, в которой они с Фаей встречались почти каждую неделю. Фая обычно возвращалась от него в понедельник утром, прямо на занятия, как правило, в новом наряде или с новым украшением. Мы Файку предупреждали, что носить краденое опасно, но молодой красивой девчонке из бедной семьи невозможно было устоять перед соблазном. А украшения она носила недолго, обычно неделю, другую, потом сдавала в ломбард, — и больше мы этой "побрякушки" не видели.

Четыре года у молодых людей все шло гладко, а на пятом курсе, прямо осенью, Фархана арестовали. Фая чудом не пошла соучастницей по делу, но жить ей после этого стало невмоготу. И не в том дело, что денег стало меньше, — к тому времени мы все подрабатывали переводчицами в Интуристе, репетиторством, письменными переводами через ТПП (Торгово-Промышленную Палату) и студентам других факультетов, особенно заочникам, — катастрофа была в том, что на воле остались его бывшие подельники, которые требовали от Фаи какой-то, якобы утаенной от них, доли. Фая ни о какой доле не знала, но девушку, что называется, "взяли в оборот". Похоже, ее заставили "отрабатывать" долги Фархана, проще говоря, сделали из нее проститутку. Вытащить ее из этого омута мы не смогли. Первое время она просто исчезала по ночам, — это было, когда мы еще не знали, что ее парень арестован, и у нее проблемы. Потом стала появляться с синяками на теле, измученная и какая-то невменяемая. В такие дни она на занятия не ходила, а только отлеживалась, по три-четыре дня не выходя даже в студенческую столовую. Когда мы попытались разговорить ее, она все рассказала и добавила, что "ее песенка спета", ОНИ ее не выпустят... Мы предлагали тайно вывезти ее за город, в другую местность, к родителям любой из нас, но она отказалась, уверенная в том, что ее немедленно выследят, да еще создадут немалые проблемы приютившим ее родителям. Подводить так своих родителей, конечно, не хотел никто... — Света запнулась, словно наткнувшись на давнюю вину. Несколько секунд она отчаянно боролась с этим губительным чувством, угнетавшим ее много лет, потом, сдавшись, выдохнула:

— Что мы, совсем еще сопливые девчонки, могли тогда сделать? — И, помолчав, продолжила, — Однажды она появилась после трех недель отсутствия, быстро забрала свои вещи, которые ее вовсе не интересовали, — она пришла, чтобы с нами попрощаться и предупредить, чтобы ее не искали. На предложение вызвать милицию она грустно улыбнулась, сообщив, что перед общежитием ее ждет "машина сопровождения", на которой ее должны были доставить в какой-то загородный бордель, которым пользуются и милицейские чины с большими звездами... Больше мы нашу красавицу Фаю не видели...

Света замолчала, вновь переживая трагедию близкого ей человека. Девушки спустились к пляжу, побродили по мокрой гальке. Таня подняла обкатанный морем кусочек красного кирпича размером в треть ладони, провела по нему пальцами правой руки, ощущая приятную шершавость, и положила в карман пальто.

— Пятки тереть будешь перед приемом кавалера? — пошутила Светлана.

— Можно и пятки, — не принимая шутку, без улыбки ответила Таня. — Продырявлю гвоздем, — будет моим "куриным богом", — добавила она через мгновение в тон подруге. — А что с остальными девчонками? — осторожно вернула она подругу к воспоминаниям.

— Оставшееся "трио" в комнату к себе больше никого не пустило. Мы оттащили кровать Фаи в коридор, и комендантша передала ее в другую комнату, где жили студентки младших курсов. Дело в том, что на пятом курсе нас уже никто не беспокоил и не притеснял...

— А что с сибирячкой? — настаивала Таня.

— С Александрой-то... С ней как раз все в порядке. Умная, красивая, сероглазая девушка с копной мелко вьющихся русых волос, вызывала интерес у противоположного пола. На свидания ее приглашали очень часто. Она не отказывалась, встречалась с разными ребятами, но дальше прогулок и загораний дело не доходило. Она была доброжелательна со всеми, но при этом какое-то внутреннее благородство, девичье и человеческое достоинство не позволяло ребятам переступать предела дозволенного. Сашка, несмотря на происхождение, была чрезвычайно бедна. Мама, с которой она жила вдвоем в маленькой однокомнатной квартирке, присылала ей раз в месяц продуктовые посылки, а денег на одежду Саше всегда не хватало. Собирая Сашку на очередное свидание, мы вытаскивали из своего тоже весьма скромного гардероба лучшие блузки, юбки, свитера. Фая, если в это время была в общежитии, а не со своим любимым, щедро делилась своими новыми шмотками, а порой и украшениями. Фигура у Сашки была такой, что любая вещь на ней смотрелась выгодно и благородно... А потом, на четвертом курсе она влюбилась в парня из политеха, и они вместе уехали в Швецию.

— Куда уехали? — удивилась Таня.

— В Швецию. Ее парень был родом из Швеции, учился в Ленинграде, а после окончания учебы они поехали к нему на родину. Красивая страна, большой уютный дом, двое детей... Все у них в норме.

— Ты там была?

— Выезжала один раз в гости, — без энтузиазма в голосе ответила Света.

— Переписываетесь? — поинтересовалась Таня.

— Да.

— А почему так грустно?

— Татка, у них другая жизнь, другие интересы... Стефан занят своим делом, у него своя строительная фирма... С Сашей мы переписываемся, но она помогает мужу, занимается детьми... Она уже там, в другой жизни...

Света замолчала, подруги поднялись с пляжа наверх, в кафе, в котором Таня принимала ответственное решение. Девушки заказали по чашечке кофе с пирожными. Согревшись, Светлана продолжала:

— Лена, наша тихоня, та действительно учудила. Ленка, певунья и умница, самая из нас прилежная, не прогулявшая ни одной лекции, наша славная Ленка, гордость всего курса, влюбилась в негра, точнее, в афро-немца.

— Это как?

— Это чернокожий немец с африканскими корнями. Ее свадьба была самой горькой на нашем факультете. Родителей на свадьбе не было, они никак не могли смириться с зятем негром. Денег на свадьбу не было, — родители не дали, а жених оказался из не очень богатой семьи. Чтобы купить невесте белое, не самое дорогое, но очень красивое подвенечное платье, Генрих работал три недели грузчиком в каком-то овощном магазине, а Ленка по ночам строчила переводы. К свадьбе она осунулась, похудела, так что ее животик выделялся особенно явно. Мы втроем сидели и плакали над ее "несчастной судьбой", которая в итоге оказалась счастливой. Ленка родила очень темного малыша, родители поплакали над ней и ребенком и приняли ее обратно. Бабушка стеснялась с малышом выходить на улицу... Потом привыкла. Через год Генрих устроился юристом в адвокатское бюро в ГДР и вызвал жену с ребенком к себе. Сейчас у них неплохая квартира и уже трое детей. Самый светлый ребенок последний, третий. Живут хорошо, дружно, оба работают. Ленка долго сидела с детьми, а теперь работает переводчиком в торговом представительстве нашей страны.

— Ты была у нее?

— Да, к Ленке я приезжала уже три раза. Аккуратный, чистый город, доброжелательные люди, чистенькие старички в парке на скамейках... Приезжаю в ГДР, как домой, душой отдыхаю...

Девушки посидели еще немного, доели пирожные, допили кофе и вернулись в гостиницу. Света начала читать "GОNE WITH WIND", а Таня, открыв томик О'Генри, все думала о четырех подружках, чьи судьбы так разительно отличались одна от другой.

— Света, а как ты познакомилась со своим мужем?

От неожиданного вопроса Света дернулась, книга выскочила из рук и соскользнула с кровати.

— Татка, с чего ты вдруг? Это тема закрытая, — ответила Света, доставая книгу с пола.

— Почему закрытая? Я же видела его фотографию, только свадебных фото не видела.

— А свадебных и нет.

— То есть, как нет? Выбросила?

— Да нет, их и не было, свадебных. Мы с Шурой просто пошли в Питерский ЗАГС, к которому относились по адресу наши с ним общаги, и расписались. Никакой свадьбы не было. Вернее, свадьбу уже дома, на родине устроили, а там просто расписались.

— Вы учились вместе?

— Нет, просто общаги стояли рядом, а по профессии он экономист.

— А родом откуда?

— Из нашего с тобой родимого города.

— А почему ты о нем ничего не рассказываешь?

— Татка, рассказывать нечего. Два юных студента, белые ночи, первая любовь, жизнь по разным общежитиям... Нечего рассказывать, почти и не жили под одной крышей.

— А почему расстались?

— Все, хватит. Расстались и расстались. Давай, лучше почитаем.

Светин тон был категоричным, Таня поняла, что продолжения разговора не будет. Раскрыв О'Генри на первом попавшемся рассказе, Таня с удовольствием начала читать.

После ужина Таня поднялась к Олегу. Выходя из лифта, она столкнулась с приторно улыбающейся ей "этажерке" — дежурной по этажу.

— Что-то Вы к нам зачастили, — со знакомым Тане выражением перепудренного лица — не то спросила, не то сообщила "этажерка". Таня насторожилась. Зная любимое занятие "совковых" "этажерок" подслушивать и подглядывать, чтобы вовремя сообщить "куда следует", с чем Таня неоднократно сталкивалась во время командировок с иностранными специалистами, она поняла, что ночные загулы закончились. Письма в свою организацию Таня не боялась, так как была разведена, а вот Олегу на его должности "аморалка" была ни к чему, хотя письмо бы и пришло к нему самому, как к секретарю парторганизации. Но стервозная "этажерка" могла бы настрочить письмо домой или просто шантажировать его с целью получить хороший откуп, а разорять Олега в Танины задачи не входило. "Пора завязывать с ночными бдениями, — подумала Таня, — тем более что они вредят здоровью..."

Постучавшись, Таня вошла в номер Олега и застала конец его телефонного разговора, видимо, с женой.

— Все в порядке, не волнуйся. Я действительно чувствую себя хорошо... Что сердце? Сердце в порядке... Нет-нет, не курю... Да, езжу... Дышу, гуляю. Не переживай. — Заметив, что в номер вошла Таня, — он быстро "свернул" уже надоевший ему разговор. — Да, целую. И я тебя. Поцелуй Татошку. — Последние слова он произнес изменившимся, потеплевшим голосом. — Да, да, по окончанию путевки. Все. Пока. — И положил трубку.

Пока Олег договаривал, Таня прошла в комнату, села на диван возле журнального столика и заметила на столике авиабилет. Автоматически скользнув по дате вылета, Таня обомлела: выезд значился через два дня. "Так вот зачем он ездил в Сочи... или Адлер? Он поменял билет на самолет! Но почему он сказал жене, что вылетает по расписанию?! У него что, дома любовница? — с внезапным огорчением подумала Таня.

— Олег, почему?! — спросила Таня, указывая на билет.

— Так надо, Танюша, — чисто по-мужски ответил Олег. Звонил мой зам, сказал, что срочно нужно мое присутствие.

— Олег, ты же отдыхаешь!

— Танюша, у меня много дел дома! — с легким возмущением произнес Олег.

— А почему ты жене не сказал, что прилетишь раньше?

— Чтобы она не волновалась. Решит, что у меня со здоровьем нелады, ночью спать не будет. И вообще, я приготовил им сюрприз, тем более, что в день, когда группа должна прилетать, у меня день рождения. Не буду же я мотаться в этот день!

"Вот и уплывает моя Рыбка", — подумала Таня, имея в виду его знак зодиака. Мысль эта огорчила Таню сильнее, чем ей того бы хотелось. Она подошла к Олегу, закурившему очередную сигарету, и сказала:

— Олег, не стоило бы тебе так много курить.

Он усмехнулся, обнял ее свободной рукой, и Таня, с замирающим сердцем, тесно прижалась к Олегу.

В свой номер Таня вернулась в половине одиннадцатого. Быстро умылась и тихо, как мышка, юркнула в постель.

Наутро свежая после бассейна Светлана, мурлыкая простенький мотивчик, укладывала в ванной волосы. Именно это жужжание и разбудило Таню. Она проснулась с мыслью, что должно произойти что-то неприятное. Через несколько мгновений вспомнила, что завтра Олег улетает. У них оставался всего один день...

Светлана сняла с вешалки белую блузку с двойным круглым воротничком с нежной вышивкой по краю и изящными маленькими оборочками на груди. Достала серую юбку, не ту, короткую, которую надевала в первый вечер, а плиссированную, в крупную складку до колена. Черные, блестящие как лакированные, туфли завершили комплект.

— Сегодня какой-то праздник? — удивилась Таня.

— Да, у меня хорошее настроение. Чем не праздник? — игриво ответила Света.

"Вот это новости! — с неудовольствием подумала Таня. — Май для скорпионов всегда праздник, — с непонятной логикой добавила она мысленно".

Таня быстро встала, умылась, надела костюм из тонкой набивной фиолетовой шерсти с мелким розовым рисунком, повязала поясок из этой же ткани. Подумав, вынула из чемодана золотое кольцо с крупным, продолговатым розовато-лиловым аметистом, подаренное ей на шестнадцать лет, и завершила комплект темно-синими туфлями, в которых выходила в первый вечер.

Олег выглядел довольным и свежим. Выяснилось, что оба они, и Света, и Олег плавали до завтрака в бассейне. По этому поводу и обменивались впечатлениями. Оба наперебой хвастались своими плавательными рекордами и тем, кто, когда и где любит плавать. Олег предпочитает Болгарию и Адриатику. Свете больше по душе прохладное побережье Балтики. Таня в разговоре участия не принимала.

После завтрака часа через полтора она пошла в бассейн, где с удовольствием проплавала около часа. Ей нестерпимо хотелось провести это время с Олегом. К тому же утренний заплыв друзей ее расстроил, но Таня сознательно не позволяла себе расслабляться и ни за что не хотела быть втянутой в очередную любовную лихорадку. Она предпочитала остаться "за бортом" очередному валу страданий.

Вернувшись в номер, она увидела, что подруга спокойно читает. Приведя себя в порядок и переодевшись, Таня спросила:

— Ты никуда не ходила? — старалась она не выдать свое волнение.

— Выходила в поселок. Там, на столе кефир и молоко. Хочешь кефирчику?

— Хочу, — ответила Таня, почувствовав, как у нее от волнения пересохло в горле.

— Завтра едешь в пещеры? — спокойно поинтересовалась Света.

— Не хочется, — не удержавшись от расстроенного тона, ответила Таня.

— Не горюй, держи хвост пистолетом! — посоветовала подруга.

— С чего ты решила, что я переживаю? — невольно выдала себя последним словом Таня.

— Да уж, вижу. Ты не переживай, он не оставит тебя. Он уже интересовался, где он может тебя найти. Телефончик спрашивал рабочий.

Таня вспыхнула от появившейся надежды, но тут же себя одернула.

— Спрашивал? А почему не у меня?

— А он тебе сюрприз готовит.

— Сюрприз? Зачем же ты выдаешь его?

— Вижу, как ты маешься.

Таня подумала, что весь этот разговор мог оказаться провокацией, но взять себя в руки он ей помог.

— Что ж, от встреч с ним я не откажусь, если он не треплется впустую, — уже спокойно ответила Таня. — Ну, а если нет, то и ладно. Мир не без добрых людей, помогут бедной, одинокой женщине, — цинично пошутила она.

Последняя фраза то ли цинизмом, то ли идеей, что для Тани всегда найдется любовник, разозлила Свету. Праздничное настроение было испорчено. Подруги молча вышли на обед.

После обеда Олег взял Таню за руку и сказал:

— Пойдем ко мне. Я по тебе соскучился.

— Еще не расстались, а уже "соскучился"?

— Танюша, я не собираюсь с тобой расставаться. Я говорю о том времени, когда мы вернемся домой. Такое чудо, как ты, я терять не хочу.

— А жена, работа, дети? — глупо спросила Таня.

— А это все само собой.

— Олег, давай доживем до дома, там и поговорим. Возможно, там ты будешь смотреть на все другими глазами.

— Я не сопливый подросток, который не знает, что будет делать завтра. Я решений не меняю. Ты только скажи, ты хочешь встречаться со мной? Я же вижу, тебе со мной хорошо. Или нет?

— Не просто хорошо. Олег, мне сказочно хорошо с тобой...

— Но что?

— Боюсь привыкнуть. А перспективы никакой.

— Танюша, обещать могу только одно, зато твердо — "на коротком поводке" держать не буду. И отпущу по первому требованию. Но это единственное, что могу обещать. Большего не проси!

— Я разве прошу? — грустно усмехнулась девушка. — И не дождешься, не попрошу! — бросила она ему шутливый вызов.

Из ресторана выходили люди, некоторые оглядывались на странную пару, кому-то не было до них никакого дела...

На ужин они пришли вместе, а после ужина Олегу нужно было собраться и отдохнуть перед вылетом.

После отъезда Олега группа с интересом наблюдала за Таней, как она перенесет разлуку.

В первый вечер Таня чувствовала только опустошающую ее душевную боль. Она и представить себе не могла, как больно ей будет расставаться с этим чудаковатым человеком, который проник ей в душу, разворошил поутихшие желания и создал вокруг нее атмосферу надежности, которой ей так не хватало последние месяцы, а может, и годы ее нескладного замужества...

Группа шушукалась, веселилась, а Таня этого не замечала, или просто ей было все равно, что думают о ней окружающие. Она в жизни не тратила сил на такие мелочи, как "держать лицо". Защитная маска ее состояла как раз в том, что мнение окружающих ее никогда не интересовало, даже если она от него порой и зависела. Если мнение окружающих мешало ей работать, она меняла работу; если окружающие пытались вмешаться в ее личную жизнь, она прекращала общаться с этими "окружающими", переводила их в разряд "посторонних".

Ототдыхав весь срок до конца, Таня ездила на экскурсии, ходила после завтрака в бассейн, читала книги, гуляла с подругой по парку, — в общем, делала все то же, что делали остальные, только при этом так, будто никаких окружающих не существовало. Думать об Олеге Таня себе запретила. Во всяком случае, днем ей это даже удавалось... Казалось, ничего для нее не изменилось, и только мир вокруг нее перекрасился в серо-белый цвет... В конце концов, группа успокоилась и перестала интересоваться Таниным настроением.

Света тоже отдыхала, как хотела. Оказывается, пока Таня проводила все свободное время с Олегом, Светлана подружилась с Еленой. Под чутким влиянием Светланы не только Елена, но и вся группа перестала ходить в ресторан в спортивном костюме, а стала специально надевать свою лучшую одежду. Большинство, особенно девушки, уже пользовались вилкой и ножом, а по вечерам Светлана учила девушек, накупивших домашней шерсти на рынке в Сочи, вязать. Отдых проходил не бесполезно.

Перед самым вылетом в аэропорту Адлера Светлане стало плохо. Начался очередной "сердечный" приступ. Таня, с которой Светлана последние дня два вообще не разговаривала, увидев, как посерело лицо подруги, помогла ей дойти до медпункта, потом схватила два чемодана, потащила их на регистрацию. Увидев ее с двумя чемоданами, Василий Афанасьевич подошел, взял один чемодан, и поднес его к месту регистрации. После объявления посадки Василий Афанасьевич вместе с Таней помогли Светлане дойти до самолета.

В самолете Света расплакалась, прося у Тани прощения за "свое недостойное поведение" и уговаривала Таню никому не рассказывать об этом отдыхе.

Тане был крайне неприятен этот разговор, но она пообещала, что на работе никто об отдыхе ничего не узнает. Инцидент был исчерпан. За время полета подруги успокоились и помирились. Света дремала, а Таня думала об Олеге. Ей безумно хотелось, чтобы он приехал в аэропорт. Он, конечно, обещал это сделать, но поверить, что в свой день рождения он сможет оторваться от гостей и уехать встречать едва знакомую девчонку, она не могла. Сердце колотилось, и когда в зале выдачи багажа она не увидела Олега, Таня даже успокоилась и подумала, что строить иллюзии глупо, надо реально смотреть на вещи и спокойно жить дальше.

...Как от толчка Таня оглянулась, и вдруг весь мир стал нестерпимо ярким и разноцветным, словно в пасмурный день из-за тучи выглянуло десять солнц... От входной двери через весь зал стремительно шел Олег. Распахнутое пальто открывало приличный костюм-тройку, в руках у него был букет роз. Розы предназначались Татьяне. Группа обалдела от такой встречи. Открыто обняв Татьяну, Олег подхватил подъехавший на вертушке чемодан и спросил, где же Светлана. Увидев в стоящей поотдаль группе Свету, Олег подошел, обнял и ее и, подхватив оба чемодана, повел девушек за собой в стоящую у выхода серую "двадцатичетверку".

В машине Света села позади, полулежа. Олег, закрыв двери и загружая чемоданы в багажник "Волги", спросил у Тани:

— Что случилось? Поссорились?

— Да нет. У Светы снова приступ был в аэропорту Адлера.

— Понятно. Но, по-моему, что-то ты темнишь. Поссорились перед вылетом?

— Олег, мы не ссорились с ней. Во всяком случае, я ее не трогала...

— Ага, значит, все-таки поцапались, — сделал вывод Олег.

— Будешь ее защищать, это мы с тобой сейчас поцапаемся.

Олег обнял Таню, прижал к себе:

— Я тебе дам, поцапаемся... — И добавил: — Танюша, как я по тебе соскучился! Завтра встречаемся. Я заеду за тобой в пять... а сегодня никак не могу... еле из-за стола вырвался.

Таня охнула, вспомнив, что у Олега день рождения:

— Олег, милый, поздравляю тебя! Здоровья тебе, счастья и всего-всего, что сам желаешь!

— Спасибо. Вот завтра и отпразднуем, — Олег распахнул дверь и предложил Тане место рядом с собой. Сам сел за руль, и Таня с любопытством наблюдала, как он, вытягивая шею, смотрит вперед, как поджав губы и слегка наклонив голову набок, уверенно крутя рулем поворачивает влево, выезжая от аэропорта на трассу к городу. Она просто не могла оторвать от него взгляда, все смотрела и смотрела... И душа ее постепенно наполнялась теплом, жизнью и трепетом.

На следующий день уже с четырех часов Таня "нарезала круги" по комнате, не в силах взять себя в руки. За окном лежал снег, было морозно, а в комнате была настоящая Африка: градусник показывал двадцать восемь градусов тепла. Таня то и дело подходила к окну и смотрела, не подъехала ли серая "Волга". На столе были приготовлены толстый ежедневник в кожаном переплете ручной работы с тисненым на обложке рисунком в национальном стиле, специально купленный в дорогом магазине сувениров, и фирменная зажигалка, подаренная Тане иностранным спецом. Подарок Таня выбрала нейтральный, который не должен был вызвать подозрений у близких людей. Никаких надписей Таня не делала. С той же целью.

Ровно в пять в дверь позвонили. Таня рванула в коридор, и от резкого движения легкий летний халатик распахнулся, открыв все, что можно было открыть. Таня распахнула дверь, и Олег, холодный от мороза, схватил ее в охапку и закружил, вдыхая запах ее тела... Однако, задерживаться в квартире они не могли, если не хотели встречаться с бывшим мужем Татьяны.

Через десять минут они уже сидели в машине, и Олег ехал в сторону загородного шоссе. Через минут сорок-пятьдесят они въезжали на территорию кемпинга, расположенного на берегу озера, совсем не так уж и далеко от города. Олег открыл скромный блочно-щитовой домик, они вошли в него, и сразу пришлось включить калорифер. Вернее, калориферов было два — один, совсем простой, представлял собой тарелку рефлектора со спиралью нагревания, а второй был прямоугольный с сеткой из металлической толстой проволоки, очень похожий на гриль. Ему и впрямь суждено было стать грилем. А пока калориферы использовались по своему прямому назначению — нагревали помещение.

Через несколько минут стало тепло, потом даже жарко. Помещением это можно было назвать с большим трудом — просто маленький домик, похожий на вагончик, в котором только и помещались две кровати вдоль противоположных стен и стол между ними. Но этот маленький домик превратился для Олега и Тани в их уютный "островок безопасности" в огромном, на время далеком от них мире.

Олег бросил на кровать комплект чистого белья и, пока Таня расстилала простыню и меняла наволочки, быстро достал из заветного портфеля вино и разносолы, вероятно, со вчерашнего стола и красиво разложил все на столе. Даже бокалы были простые, но стеклянные. Налив в оба бокала вино цвета меда или темного янтаря, он подал один бокал Тане, а второй взял сам и, не дав Тане открыть рта, просто сказал:

— За нас!

— За тебя, Олег!

— Нет, за нас!

— За нас, — радостно согласилась Таня, и они выпили.

Вино было необычным — густым, терпким, чуть-чуть сладковатым и необычайно ароматным. Вернее, сначала терпким, а потом, после того, как Таня проглотила его, во рту остался приятный сладковато-ароматный привкус степных цветов и почему-то бочки, словно это был коньяк, а не вино.

— Что это? Удивительный вкус, — восхитилась Таня.

— Это херес, полусладкий, крепкий. Такое вино либо нравится сразу, либо не нравится уже никогда.

— Мне понравился. Но почему у него привкус бочки?

— Он готовится по специальной технологии... я тебе потом как-нибудь расскажу. Но суть в том, что вино сначала долго выдерживается под тонкой пленкой плесени, а потом действительно заливается в бочки из-под коньячного материала. Если я, конечно, ничего не перепутал, — смеясь добавил Олег.

Закусить они толком не успели... Олег обнял Таню, и... "понеслась душа в рай".

Потом они жарили мясо, специально замаринованное Олегом заранее. Жарили на... калорифере. Это было их "фирменное блюдо" в тот вечер, не считая всего остального...

— Ты — моя женщина, а я — твой мужчина, с нескрываемым счастьем повторял Олег, — и мы идеально подходим друг другу!

Таня только улыбалась, опасаясь "гипноза" этих таких справедливых слов...

— Тебе хорошо со мной, Танюша? — удивленный ее молчанием забеспокоился Олег.

— Мне очень хорошо с тобой, Олег! И перестань, пожалуйста, спрашивать об этом каждую минуту, — улыбнулась Таня. — Я вообще счастлива, что мы встретились...

Вернув помещению первоначальный вид, отдраив песком калорифер, Олег оделся и, пока Таня приводила себя в порядок, завел мотор "Волги", чтобы прогреть машину. Возвращались они по темной заснеженной дороге, рассекая дальним светом рой крупных, похожих на дагомысские, снежинки... На душе у обоих было радостно и спокойно. "Чудо все же произошло, — думала Таня, — Олег меня не бросил!"

Дома она вошла в пустую квартиру, — мужа еще не было — быстро разделась и легла в дальней, отвоеванной себе, комнате.

Через три месяца у Тани был день рождения. После работы она приехала к родителям, чтобы с родными людьми отпраздновать это событие. Под веселый диск АВВА Таня танцевала с маленькой дочкой, когда раздался телефонный звонок. Звонил Олег, он сообщил, что ждет ее внизу, у подъезда дома. Таня набросила легкий плащ и спустилась на улицу. У подъезда нетерпеливо крутился Олег с букетом огромных бордовых роз и небольшой лакированной коробочкой такого же цвета со сладкими духами "Венеция" в изящной овальной бутылочке темно-красного стекла. Олег чмокнул Таню в щеку и, договорившись встретиться на следующий день, сел в машину.

— Почему не сегодня? — спросила Таня.

— Сегодня у нас партсобрание коллектива и я сбежал из президиума на двадцать минут, чтобы поздравить тебя.

Таня недоуменно покачала головой:

— Ну и ну... Хорошо, завтра после работы выйду на остановку.

— Буду ждать метрах в тридцати ниже остановки. Целую, — помахал Олег рукой и укатил.

А еще через месяц Таня, наконец, въехала в свою отдельную однокомнатную квартиру в старой "хрущевке". И была эта квартира для нее островом счастья и несчастья, в общем, "нашим уютным гнездышком", как глупо пошутил Олег. Он принимал активное участи в обустройстве квартиры: вешал на кухне ящики, прибивал в комнате, под потолком, тонкие деревянные карнизы, высмотренные Таней в "Бурде", подарил и повесил на кухне "солнечный шар" — круглый светильник, отбрасывающий мягкий желтый свет на стол светлого дерева, за которым так любили сидеть Танины подруги и немногочисленные, но особо дорогие Тане гости.

Время шло. После переезда в свою отдельную от мужа квартиру Таня успокоилась, больше не ожидая с ужасом почти ежедневных скандалов с бывшим мужем, который не переставал пить и по-прежнему считал Таню своей женой, заставляя ее частенько "выполнять супружеский долг". Весь этот кошмар остался позади, и Таня почувствовала, что начинает жить заново. Олег приходил часто, почти каждую неделю. Встречи утратили новизну, но были все такими же желанными и сказочно счастливыми, как в первый день. И Таню вовсе не огорчало, что после очередной встречи она оставалась одна, а не спала в обнимку с Олегом каждую ночь. Напротив, после его ухода она с удовольствием смотрела телевизор, читала книги или вязала. Теперь она спокойно могла вязать хоть целыми днями. Никто не заставлял ее готовить, заниматься хозяйством, словом, заниматься той "нудьгой", которую почему-то принято считать "любимым женским занятием". И, тем не менее, у Тани всегда, в любой час в квартире было чисто и уютно, но не потому, что она целыми днями ходила с тряпочкой и "вылизывала" каждый уголок, а потому, что она не создавала беспорядка: посуду мыла сразу, а вещи, не разбрасывая по стульям, тут же вешала в шкаф. Подруги с удивлением восхищались: "Танька, как у тебя всегда чисто и уютно! Как тебе удается?" А она весело отвечала: "А я, как в той поговорке, — и не напрягаюсь".

...Лето было в разгаре, когда Олег предложил Тане съездить в дом отдыха выходного дня. Таня согласилась, но предупредила, что в конце недели она обычно забирает дочку к себе, поэтому может поехать только с ней. Олег на удивление легко согласился. Детей он любил, и потому от знакомства с Дашей, Таниной дочкой, не отказался.

Заезд начинался в субботу утром, и в семь часов Олег уже ждал "девчонок" у порога. Таня с Дашей спустились, сели в машину и в отличном настроении покатили в похожий на пионерский лагерь и стоявший в лесу на берегу озера, дом отдыха. Домик им достался каменный, обшитый деревянными досками, очень похожий на сказочную "избушку на курьих ножках". В домик надо было подниматься по узкой скрипучей лестнице с деревянными перилами. Войдя в маленький "предбанничек" отдыхающие разошлись по двум комнатам, Таня с Дашей в одну, а Олег в другую. В домике были все удобства и укороченная сидячая ванна, в общем, все, что необходимо для простого, но удобного двухдневного существования.

После обеда все дружно пошли гулять по практически нетронутому цивилизацией парку или лесу, среди деревьев которого прятались такие же небольшие домики. Пройдя достаточно далеко, они вышли на край поля, в углу которого, рядом с лесом, стоял огромный стог свежескошенного сена. Стог был похож на двухэтажный дом с пологим склоном с одной стороны. Даша тут же попыталась по склону подняться наверх, но застряла, проваливаясь в густом, но рыхлом стоге. Таня, почувствовав себя такой же маленькой девчонкой, с удовольствием последовала за дочкой, помогая ей взобраться выше. А потом они как по снежной горке соскальзывали вниз по пологому, слегка колючему, склону. Олег в "развлекухе" участия не принимал, но с удовольствием наблюдал за расшалившимися "девчонками". Устав кувыркаться и скатываться с "горки", Таня с Дашей последний раз скользнули вниз и Таня, раскинув руки, улеглась на солому у подножия огромного стога. Даша, еще немного попрыгав, уселась возле мамы. Олег, в восторге от общего веселья и смеха, с трудом сдерживая желание, растянулся рядом с Таней. Он погладил ее лицо, волосы, как когда-то в Дагомысе, и тихо произнес:

— Ты чудо, Танюша! Я тебя хочу...

Таня, прищурившись, блаженно улыбнулась и погладила Олега по лицу.

Даша, которая вроде бы и не смотрела в их сторону, выбирая в стоге маленькие сухие цветочки, встала и направилась в сторону леса.

Олег, периферическим зрением заметив движение, оторвал взгляд от Тани и заметил маленькую фигурку, удаляющуюся между деревьями. Мгновенно вскочив на ноги, он рванул в лес за Дашей:

— Даша, Даша! — закричал он, на секунду потеряв ее из вида.

Таня вскочила и побежала вслед за Олегом. Через минуту они настигли беглянку, и Таня удивленно спросила:

— Дашуня, ты куда?

Коротко стриженная, с нежными белесыми волосенками и огромными карими "мамиными" глазами Даша молча вертела в руке маленький сухой букетик собранных в стоге цветочков. На преследователей она не смотрела, ковыряя носком босоножки сухие сосновые иголки, плотным ковром лежащие на земле.

— Дашуня, солнышко, что случилось? — пыталась "достучаться" до нее Таня.

Бесполезное занятие прервал Олег:

— Даша, смотри, на дереве белочка! — и Олег указал на ближнее дерево, по которому и впрямь стремительными рывками носилась по стволу вверх и вниз рыжая белка с огромным пушистым хвостом. Белка Дашу заинтересовала, и она спросила:

— Мама, а мы покормим ее завтра?

— Конечно, покормим, если увидим ее завтра.

Все еще немного полюбовались красивой суетой белки, ее потрясающим полетом с дерева на дерево и, проводив ее взглядом, медленно пошли назад, к дому отдыха. По дороге Даша то и дело отставала, заинтересовавшись то веточкой, то ягодами, то паутинкой между ветками кустов, так что разговор у Олега и Тани не клеился. Они, наученные опытом, боялись вновь потерять ребенка.

На базе они по очереди приняли прохладный душ, так как горячей воды не было, пообедали в столовой и пошли к озеру, по которому на лодках и водяных велосипедах катались отдыхающие. Так как втроем на велосипеде кататься было неудобно, Олег взял лодку, и они поплыли вдоль берега озера к тенистым деревьям, нависавшим над противоположным берегом. Таня с Дашей загорали под еще жарким, августовским солнцем, а Олег не спеша перебирал веслами. Покатавшись часа полтора, они причалили к берегу и пошли в свой домик. Дашу мама уложила спать, а сама с Олегом села на веранде в простенькие деревянные шезлонги. Солнечные лучи и давно сдерживаемое желание загнали их через несколько минут в домик, на половину Олега...

Вечером, после ужина, они втроем погуляли по территории, потом Даша каталась на качелях, а Таня с Олегом спокойно говорили о Даше, о том, что в этом году ей идти в школу; Олег рассказывал об успехах своей дочери, уже школьницы, которой в этом году предстояло идти уже в пятый класс. Олег похвастался, что его Татошка еще музыкой занимается и танцами... Лицо его было едва ли не счастливее, чем в лучшие моменты с Таней. Острая ревность кольнула сердце Тани при мысли, что у Татошки есть любящий отец, а у ее дочери почти с самого рождения перед глазами были только бабушка и дедушка.

"Я у бабушки живу, я у дедушки живу.

Папа с мамой ходят в гости к нам", -

вспомнила она строчки из забавно-грустной песенки и тут же отогнала от себя эту неприятную мысль. "Все равно сейчас ничего изменить нельзя. В конце концов, у нее не самые плохие дедушка и бабушка, — подумала она о своих родителях. — Я же была с ними счастлива, почему бы и Дашке не быть с ними счастливой. Уж наверняка лучше, чем с задерганной матерью-одиночкой, которой пришлось бы устраивать свои свидания с Олегом, явно притесняя при этом дочь. Вон как она обиделась, просто от того, что Олег погладил меня по волосам. Что бы она чувствовала, если б ей приходилось принудительно гулять на улице или уходить к подругам? А каково было бы любовникам в ее ванно-туалете заниматься любовью, чтобы не потревожить ребенка? Квартира-то была ОДНОКОМНАТНОЙ! Понятно, что многие семьи так и живут, но стоит ли "городить огороды", если можно сделать так, чтобы всем было хорошо? Нет уж, пусть все остается, как есть", — утешала себя Таня.

Но было ли все так идеально, как она рисовала в своем воображении? Могла ли быть счастлива дочь, общаясь с приходящими родителями, которые жили с ней в ОДНОМ городе?

Когда стемнело, все вместе пошли к озеру на традиционную в этом доме отдыха забаву — ловить раков на свет от фонаря. Отдыхающие растянулись вдоль берега озера и, приготовив сачки, стали светить фонариками в воду рядом с берегом. Желательно было найти берег с камнями, но и на песчаный берег раки тоже выползали. Охотники-раколовы подхватывали ползущие в воде темные тени и складывали шуршащих раков в ведра. Потом все варили раков на кострах в отведенном для этого месте и пшикали, открывая бутылки свежего холодного пива. Началось веселое пиршество, в котором участвовали почти поголовно все отдыхающие.

Даша попробовала кусочек рачьего мяса, но проглотить не могла и выплюнула. Таня сразу отказалась от такой "вкуснятины". Побороть свое отвращение к ползающим в озере тварям она не могла, хотя, в свое время, когда впервые съела заказанный мамой салат из крабов, почувствовала "любовь" к этим морским родственникам их сегодняшнего пиршества. Сам способ ловли раков на фонарик Даше ужасно понравился, и она до последнего смотрела на этот увлекательный процесс.

После "дополнительного ужина" отдыхающие разошлись по домикам. Уложив Дашу спать и рассказав ей на ночь сказку, Таня оставила мирно дышащую во сне дочку и тихо выскользнула в соседнюю комнату к Олегу.

Утро было солнечным и радостным. Во всю щебетали птицы на разные голоса; в окне, в просвете между кронами деревьев, виднелось ослепительно голубое, высокое августовское небо. Таня, умывшись и одевшись, поднимала Дашу, первым вопросом которой был:

— А мы сегодня белочку кормить будем?

— Конечно, будем! — весело ответила мама.

— А где мы возьмем орешки? — озабоченно спросила девочка.

— А мы будем кормить белочку печеньем, — заглянул в комнату Олег.

— А разве белочки едят печенье? — засомневалась Даша.

— Печенье все едят, — уверенно ответил Олег.

После завтрака они углубились в лес и, внимательно вглядываясь в кроны деревьев, скоро увидели даже не одну, а три белки, весело "играющие в прятки", как определила их поведение Даша. Вскоре две белки исчезли, перелетев на другие деревья, а одна, глазастая, увидела людей и разломанное на кусочки печенье, которое Даша старательно разложила на соседнем пеньке. Покрутившись еще некоторое время вокруг ствола, она осторожно приблизилась к пеньку. Даша, Таня и Олег спрятались за соседними деревьями, чтобы не пугать белку, и с одинаковым детским любопытством внимательно наблюдали за хвостатой красавицей. Белка на мгновение замерла на соседнем дереве, покачала кончиком хвоста, зыркнула маленькими бусинками-глазками на печенье, сделала вокруг ствола круг и быстро по земле подбежала к пеньку. Взобравшись на небольшой "столик с угощением", она схватила лапкой кусочек, отправила его за щеку и мгновенно взлетела обратно, на соседнее дерево. Погрызя на безопасном расстоянии печенье, она повторила маневр с доставанием вкусного кусочка, задержалась при этом на пеньке подольше и, оставив лакомство недоеденным, сорвалась и умчалась в лес. Уже почти совсем исчезнув из поля зрения наблюдающих за ней людей, она остановилась, повернулась к ним мордочкой, двумя лапками быстро "умылась", словно поблагодарив за угощение, и скрылась в листве деревьев. Все были в восторге. Даша, захлебываясь от счастья, говорила:

— Мама, она нас поблагодарила! Мама, ты видела? Она нам сказала "спасибо"!

— Да, Дашенька, видела, — восторженно отвечала Таня от смешанной радости за белку, которой понравилось угощение, за Дашку, которой выпало такое непривычное для нее счастье быть рядом с мамой, за себя, которой было так хорошо рядом одновременно с двумя дорогими ей людьми.

После обеда отдыхающие стали собираться, череда машин потянулась из дома отдыха. Таня с Олегом тоже спешили домой: Тане нужно было отвезти Дашу к родителям, чтобы утром не толкаться с ребенком в городском транспорте, а Олег еще должен был подготовить какие-то документы к завтрашнему докладу на ученом совете.

Солнце еще стояло высоко, Даша с удовольствием глядела в окно на проносящиеся мимо красивые сельские домики. Олег тихо, чтобы ребенок не слышал разговора, не глядя на Таню, сказал:

— Танюша, я после тебя не могу спать с женой...

Таня не поняла.

— Ты что, после встреч со мной спишь с женой?

— Конечно, — как само собой разумеющееся сказал Олег. — А как же? Я ведь задержался, жена будет переживать, подозревать. Зачем ее нервировать? В доме всегда должна быть спокойная обстановка.

У Тани зашумело в голове. "После меня спит с женой!" — возмущенно пронеслось у нее в голове. Сделав два глубоких вдоха и выдоха, Таня взяла себя в руки, не сказав вслух ни слова. Отогнав неприятную мысль подальше, спросила:

— А почему не можешь?

— Боюсь назвать ее твоим именем... И вообще, после твоего тела не могу прикасаться к жене.

— И что? — просто так, чтобы не молчать, спросила Таня. — Это плохо?

— Плохо, очень плохо. Я теряю из-за тебя голову...

"Ничего, ты справишься, — подумала Таня. — Один раз справился, — вспомнила она Инессу — и сейчас справишься. Я же справляюсь с тем, что приросла к тебе душой и плотью..."

К Тане Олег все же зашел, несмотря на срочное дело дома. Уходя от Тани, Олег остановился в коридоре и вдруг встал перед Таней на колени:

— Таня, милая, славная, дорогая моя Танюша, пожалуйста, НЕ БРОСАЙ МЕНЯ! Я тебя умоляю, НЕ БРОСАЙ МЕНЯ! Я БЕЗ ТЕБЯ НЕ СМОГУ ЖИТЬ! — обхватив Танины колени, он, как ребенок, прижался к Тане.

Внезапный порыв сдавил Тане горло, и она чуть не разрыдалась:

— Олег, милый, я тебя не брошу. Пока ты есть, мне никто в этом мире не нужен!

Олег встал, обнял Таню, стал целовать лицо, глаза, губы, волосы... Это безумие длилось минуты две. Потом Олег совладал с собой, еще раз прижал Таню к себе так сильно, что ей даже стало больно, и, повернувшись, вышел...

За два дня до Нового года Олег притащил Тане и Даше высокую, густую, пьяняще пахнущую морозом, елку. Установив ее, как положено, в деревянную крестовину, Олег спустился к машине и вернулся со старым добрым портфелем, в котором были угощения "от зайца".

— Посмотрим, что нам заяц приготовил, — приговаривал он, вынимая из портфеля палку "праздничного" сервелата, бутылку розового шампанского с этикеткой "Крымское", которое он достал по Таниному спецзаказу, бутылку знакомого хереса ("чтобы потом не возить"), продолговатую баночку сельди, крышка которой открываясь, сворачивалась в трубочку, шпроты в такой же упаковке, две коробки "фруктов в шоколаде" и маленькую баночку красной икры.

"Деликатес!" — мысленно усмехнулась Таня, вспоминая какие грандиозные столы, ломящиеся от домашних заготовок и "министерского продпайка" готовила на Новый год мама.

Красная и черная икра ежегодно занимали достойное место среди тарелок с красной рыбой, белым и красным балыком, дунайской селедочкой, маринованными грибочками, зайцем в белом соусе, привезенном папиными сослуживцами с границы...

Тем не менее, Олегу она была благодарна. Не за продукты, которыми в той, "совковой", стране ее было трудно удивить. Она благодарила его за любовь, о которой ни один из них ни разу не сказал ни слова, но которой были наполнены их отношения, которая сквозила в каждом взгляде и прикосновении...

Новый год Таня собиралась встречать с Дашей вдвоем, так как родители приболели, да и обычно ложились спать сразу после новогодних поздравлений по телевизору. К тому же, Таня так редко проводила время с маленькой дочкой, что посидеть допоздна, вместе поплясать и подурачиться без строгого контроля "взрослых" очень хотелось. Беспокоиться о праздничном столе не приходилось: Таня нарезала традиционные салаты, заложила в холодильник любимое куриное заливное, пожарила несколько свиных биточков и вынула баночки с домашними солеными огурчиками.

Часов в девять она спустилась к телефону-автомату в соседнем доме и позвонила Светлане, чтобы поздравить ее с наступающим Новым годом. Выяснилось, что все Светины планы встречать праздник в семейном кругу по каким-то причинам нарушились, потому Светлана с удовольствием приняла Танино приглашение.

Через час Света с дочкой, ровесницей Даши, вошла в маленькую уютную Танину квартиру.

Поздравления, приветствия, подарки... Потом гости вошли в комнату и порадовались огромной пушистой елке. Девчонки были друг с другом знакомы, поэтому сразу занялись своими игрушками и беседами. Светина Славка была ярче и чуть выше Даши. Темные непослушные вихры короткой стрижки и темно-зеленые глаза резко контрастировали с льняными волосенками Даши. По характеру Славка была заводилой и уже с детства оторвой. Давить на нее было бесполезно, она все равно делала только то, что хотела сама. Впрочем, Даше это не мешало. Славка тут же стала расспрашивать Дашу о классе, девчонках и, разумеется, мальчишках, которым в своем классе она не давала спуску. Девчонки увлеченно болтали о своем, пока мамы весело накрывали на стол, который украсился домашними заготовками "от Светланы" и ее же праздничным пирогом с фруктами.

— Настоящая фруктовая поляна! — восхитилась Таня. — А я так и не научилась готовить сладкое.

— Научишься еще, вся жизнь впереди, — пошутила Света.

После торжественной встречи Нового года все по очереди фотографировали всех, потом попрыгали немного под веселые песенки Голубого огонька, а потом, когда мамы уложили спать уставших девчонок на широкую, "кинг сайз" кровать Тани и Даши, составленную из двух кушеток и накрытую огромным румынским тонким ковром с ангелочками, выключили свет и закрылись на шестиметровой кухне под желтым абажуром, началось настоящее веселье. Девушки вспоминали сотрудников, рассказывали о личной жизни, об удачах и неудачах, подъемах и спадах, обхихикивая свои очередные промахи и нереально красивую будущую жизнь где-то в нереальной красоте и с нереальными "принцами".

Между делом Света спросила:

— А что у вас там произошло во время последней ревизионной поездки по хозяйствам?

— Это когда мы вернулись под утро?

— Ну да. Вы тогда всех здорово напугали.

— Так мы же писали отчеты. Вы что, не читали?

— Да тут какая-то петрушка вышла: Петин отчет ничего не объяснял, а этот тупица водитель вообще ничего не мог написать.

— А мой отчет? Я там такую поэму выдала на трех листах, все очень подробно расписала.

— А вот твоей "поэмы" никто и не видел.

— Ты шутишь? Я ж ее начальнику отдала.

— Ага, а через час ее уже никто не видел.

— Чудно. Может, шеф передал "по назначению"?

— Может, и передал, только мимо нашего носа. А Петька, партизан, не колется.

— Да у вас там все партизаны. А ты не партизанка? — усмехнулась Таня.

— Обычно мы делимся информацией, — проигнорировала Света Танин вопрос, — а тут, гад, не колется никак.

— Да уж, — усмехнулась Татьяна, — еще бы, он там обделался по полной! Представляешь, даже Сайренс перед отъездом заявил, что я там была "единственным мужчиной".

— Да? А мне казалось, что они там за тобой как стая кобелей в собачьей свадьбе бегали.

— Ха! Чуть не передрались! — рассмеялась Таня. — Ты помнишь, как на общей сходке в гостинице "на краю вселенной" Карлуша весь вечер орал: "Клуч!" Это ему Нинка перевела слово на русский, и он доставал меня весь вечер, требуя, чтобы я дала ему ключ от своего номера!.. — заливалась Таня.

— Ну и что, дала? — напряженным голосом, но все еще улыбаясь, спросила Света.

— Как бы не так! — веселилась Таня. — А этот, молодой придурок с ирландской челюстью и вечной жвачкой табака во рту — тоже мне, фраер! — стучал полночи по трубе, требуя, чтобы я спустилась к нему в номер! — хохотала Таня, — хорошо хоть, "этажерка" погнала Карлушу спать, а жвачный "ирландец" сам угомонился.

— А ты знаешь, что они на тебя поспорили? — подколола Таню подруга.

— Кто с кем? И на что?

— Да эти ублюдки. На десятку каждый, что переспит с тобой.

— Ха! В таком случае оба проиграли! А ты откуда знаешь?

— Да мне Сайренс сказал тогда же вечером.

— Я так понимаю, что он-то двадцатник и выиграл? Молодец, так им дуракам и надо!

— И тебя не волнует, что на тебя спорили?

— Почему это должно меня волновать? Они же остались в дураках, а не я. А Сайренс молодец, вовремя подсуетился.

— Да-да, подсуетился... Он подсуетился всем рассказать, что ты в разводе с мужем, что поляна, так сказать, пустая... Ты бы меньше о себе болтала, да еще иностранцам...

— Ну и что? Я ведь не тайны страны выбалтываю. Мы с Сайренсом о жизни говорили. Он, между прочим, рассказал мне о том, как сына взял из приюта, рассказал мальчику, что тот особенный, избранный, так парень от своей избранности решил стать священником. То-то папа "порадовался"! Знаешь, что Сайренс в Первую Мировую был военным летчиком, с япошками воевал, в плен попал. Боевой наш Сайренс... И парня хотел обучить летать, сделать таким же бесстрашным, как сам. А парень в попы подался. Тоже нужное дело, но Сайренсу какое огорчение. Хорошо хоть, что внук весь в него, такой же рыжий, круглоголовый и отчаяный малец, как дед.

— Да, мне Сайренс рассказывал...

— Вот видишь, они тоже с нами делятся о своих проблемах. Что тут такого?

— О личной жизни болтать меньше и хвостом крутить меньше... Татка, я же о тебе беспокоюсь.

— А что мне? В загранку не выпустят, что ли? Так я туда и не рвусь. А "политику партии и правительства" отстаиваю. Ко мне в машине твой любимый Макс пристал, дескать, какого вы черта, русские, в Афганистан полезли. Я ему и говорю: "Не вошли бы мы, вошли бы американцы. Зачем нам база под боком? И вам, между прочим". Знаешь, что он мне ответил? Что им в Европе один фиг, что мы, что америкосы, все одно агрессоры. Это у них такой Европейский менталитет с… ный, им бы всех нас собрать и сжечь, им главное, чтобы их пупок жирным был и губы в говнистых сложных соусах. Он в ресторане так расписывал, какой соус требуется к нашей курице, что меня прямо выворачивать стало. Гурман, блин, выискался. А что Россия эту зажравшуюся Европу не раз от войн и истреблений спасала, это они уже не помнят... — Таня разволновалась, обиженно добавила — Не люблю я европейцев, мне простые незамысловатые американцы ближе и понятнее, хотя и те хитруны...

Светлана молча внимательно выслушала длинную тираду и, не продолжая затронутую тему, вернула Таню к разговору о последней командировке:

— Танюш, не горячись. Вернемся к веселенькому. Что там все же у вас произошло после того, как мы по республике разъехались?

— Интересуешься, да? — подозрительно хмыкнула Таня. — Да произошло много чего. Та поездка с самого начала не задалась. Сначала, до встречи с вашими экипажами, мы после дождя поперли по грунтовке в хозяйство. Все бы ничего, но на нашем раздолбанном "джипе" наш сопливый водила-м… дила поехал по краю пропасти. Ты видела, какие там пропасти? Я такие только на Кавказе видела. Там еще карьеры, известняк, кажется, добывают... Ну вот... Едем мы по краю пропасти, и машина вдруг попадает на глинистый участок. Колеса забуксовали, а машину так тихо повело в пропасть. В "джипе" всего две двери, одна — в пропасть, другая со стороны водилы. Но вылезать опасно, все равно не успеют. Рядом с водителем представитель хозяйства сидит, короткую, зараза, дорогу показывает. Я позади между Петюнчиком и Сайренсом. Петюнчик от страха прилип к месту, мы с Сайренсом молчим, только вцепились в поручень переднего сидения. У меня руки потом отнимались, так я вцепилась... Молчим, на дорогу смотрим, вправо боимся посмотреть. Ну, водила справился, вырвал машину с этого страшного участка и остановился продышаться. Мы из машины вывалились, я шага три сделала по траве, и у меня ноги подкосились. Я села боком. Чувствую, ноги отнимаются. Стала руками по ногам гладить — ни рук, ни ног не чувствую... Так только, вожу руками от плеча. Потом ноги протянула, стала чувствовать, что по ногам иголки побежали, а руки ломить стало от боли... прямо выворачивать... Сайренс подошел, посмотрел, присел на корточки, стал ноги мне растирать, прямо через джинсы, и говорит:

"Brave little girl you are, babe. Are you OK?" Я на него посмотрела и говорю, что я, да, ОК. Потом в хозяйстве пила, чтобы напряжение снять, но так и не опьянела, к счастью. И это было только начало.

— А что Петюнчик?

— Что, что? Мы все были бледные от страха. Что уж потом говорить?

— Так ты говоришь, что это только начало? Было и продолжение?

— Ну, да, только в другом хозяйстве. Уже там, где мы так удачно совпали во времени и в пространстве, так сказать... — Таня задумалась, потом вдруг веселым тоном предложила: — А не закусить ли нам под выпивку, а то я что-то проголодалась.

Подруги налили в бокалы остатки шампанского, положили не европейскую закусочку, которая бы больше подошла к водочке, чокнулись:

— Будь здорова, Тата!

— Будем все здоровы!

Подруги выпили, закусили и Таня продолжила:

— Если знаешь, позади этой, с позволения сказать, гостиницы, есть маленькая такая банька.

— Знаю, даже пользовалась однажды, — нетерпеливо ответила Света.

— Вот. Вернулись мы из хозяйства грязные, потные, попросились у руководства гостиницы в баньке вымыться. Я как раз успела в последние пятнадцать минут проскочить, пока женщины мылись, а после женщин туда уже запустили наших троих мужиков. Там, представляешь, еще "шайками" пользуются! Но выкупаться удалось. Иду, вся распаренная после бани с полотенцем на голове, а навстречу мужики — на смену. Я в номер забежала, быстренько волосы расчесала, электрорасчесочкой кудри навертела, глазки подкрасила, румянец послебанный легко холодной водичкой из-под крана, а потом "легким движением руки" с пудреницей убрала и платье из сумки достала, встряхнула пару раз — шелковое, не мнется — и на себя накинула. По черному шелку красные цветы, на лифе присобрано — надевай на тело, — вырез почти как на сарафане, только над грудью мягкими дугами, в талию, по фигуре. Все тип-топ. Шелковые чулочки с круговой резинкой под кружевами наверху, черные "лодочки" на шпильке, кудри по плечам — просто блеск. Ногти быстро перекрыла и жду, когда на ужин позовут, в ресторан при гостинице. Только успела присесть, — стучат. Я паузу выдержала, дверь открыла и выхожу. Они, уже вымытые, идут по коридору, на меня не смотрят. Я подождала, когда подальше отойдут и оглянутся. Оглянулись... и остолбенели... Просто "немая сцена" из "Ревизора". Первым Сайренс опомнился. Он на себя посмотрел, на свои джинсы рабочие, на футболку на животе засаленную машинной смазкой — все же сельхозтехнику готовили к зимней консервации, — и молча вернулся в свой номер. Петюнчик повторил его движения и так же молча пошел в свой. Через пару минут Сайренс вышел в чистых джинсах и небесно-голубой, как его глаза, трикотажной рубашке с короткими рукавами. Петюнчик надел черные в полоску брюки, припасенные для встречи с районным начальством, и стандартно-белую рубашку, тоже с коротким рукавом и, слава Богу, без галстука. "Кавалеры взяли меня под белы рученьки", и мы спустились в ресторан. Водитель уже сидел, занял нам столик у стеклянной стены, сквозь которую можно было наблюдать пыльную улицу, хорошо хоть, без кур и петухов.

Ужин нам долго не подавали, а за соседними столиками ели почему-то вовремя принесенную еду. Через столик от нас, позади Сайренса, сидела компашка из восьми или девяти громко смеющихся молодых людей. Нам подали хлеб и воду, а компашка упивалась явно крепкими спиртными напитками. Хохот становился громче, и тут я услышала, что кто-то за тем столом сказал:

— Чо, не веришь, бля? Да точно подойду!

Я сидела к компании правым боком, лицом к стеклянной стене и спиной к проходу. Петюнчик сидел напротив Сайренса, слева от меня, а водила сидел спиной к стене, лицом ко мне.

Над моим правым плечом внезапно навис парень, лица которого я не могла рассмотреть, так как он сразу схватил меня за плечо, не давая увернуться от его потных лап и мерзкого перегара:

— Ты, блин, чо, их переводчица? — И, не ожидая моего ответа, продолжил:- Ну вот и переводи.

— Ты, чо, америкос? — спросил он, обращаясь к Сайренсу.

Сайренс без перевода понял смысл вопроса и, прищурившись, спокойно ответил:

— Ye, I'm from America, USA. So, what d'you want?

— Чо он вякнул? — поинтересовался парень.

— Он сказал, что он из Америки, из США. А что Вы хотите? — сдержано перевела я.

— Ну, это, бля... Хочу поговорить. Чо они на нас, бля, все время гавкают?

— В каком смысле? — тянула я время, чтобы Петюнчик что-то предпринял.

— Ну, это, бля, в каком смысле? — пьяно переспросил парень. — Ну, ракеты там на нас пускают... Бля, — добавил он для придания смысла.

Я краем глаза заметила, что Сайренс взял со стола полную стеклянную бутылку минеральной воды и поставил ее рядом с правой ножкой своего стула.

— Babe, what is he talking about? — напряженно поинтересовался Сайренс.

— Wants to chat about a policy of your country.

— What?..OK, OK. It's good. Just take your time. Speak to him about anything you like. Don't stop.

Я посмотрела на Петюнчика, который попытался встать, на что парень отреагировал удивительно быстро:

— Эй, ты там, твою мать, сиди тихо. Я не к тебе обращаюсь. Хочу с америкосом побалакать. Резко толкнув Петюнчика на стул, к которому, последний, видимо, сразу прилип, парень снова схватил меня за плечо, наверняка, оставив там след от своей грабли, и раздраженно переспросил:

— Чо он там вякнул? И что ты брякнула про полицию? — подозрительно переспросил он, различив в моем переводе слово "policy".

— Да нет, это слово означает "политика". Я сказала, что Вы хотите поговорить с ним о политике наших стран.

— Почему наших, не согласился он. Я хочу поговорить о его президенте, — возразил он, забыв выматериться.

— Yes, our president is Bush, — деланно-доброжелательно закивал головой Сайренс, положив правую руку на горлышко бутылки у ножки стула.

Я поняла, что это может плохо кончиться, тем более что справа гоготали разгоряченные дружки парня, и попробовала встать. Парень надавил двумя руками мне на плечи и сказал:

— Сядь, сука. Будешь переводить.

Я ответила, что с радостью бы, да у меня сейчас лопнет мочевой пузырь, что будет крайне неудобно перед сидящими мужиками. И попросила:

— Да пусти ты меня в туалет, сил нет; вот воды напилась, писать хочу.

— Парень, подумав, сказал:

— Х… р с тобой, сами договоримся.

Затем он плюхнулся на мое место, что несколько успокоило и меня, и остальных. Я ровным шагом, не убыстряя движения, прошла по ковровой дорожке неприветливого ресторана и, только скрывшись за выходной дверью зала, рванула что есть сил к регистратору гостиницы, рядом с которой стоял единственный доступный сейчас телефон. Схватив трубку и уточнив, что милиция набирается через восьмерку, я бысто набрала спасительный номер:

— Милиция? Я переводчик американского специалиста, с которым мы сейчас находимся в ресторане при гостинице. К нам пристает пьяный парень, может начаться драка. Пожалуйста, приезжайте быстрее.

Дежурный милиционер уточнил город, гостиницу и ресторан, как будто в этой дыре на единственной асфальтированной улице могла быть еще одна гостиница, потом сообщил, что звонок принят, и я отключилась. Когда я возвращалась в зал мимо столика, за которым сидели дружки парня, интересующегося международной политикой, кто-то из-за стола меня предупредил:

— Уезжайте поскорее. Вы заложили зятя начальника милиции города. Если через пятнадцать минут, когда его выпустят, вы еще будете в ресторане, я вам всем не завидую.

Другой голос добавил:

— И вообще, уезжали бы вы отсюда, а то до утра вашу машину разберут на детали...

Вернувшись к своим, я сказала:

— Быстро уходим. Все объясню в номере.

Водитель возразил было, что голоден и хочет жрать, на что я его спросила:

— А машину, разобранную на запчасти, увидеть хочешь?

Это подействовало.

Сайренс, без слов и дурацких вопросов, прихвативший бутылку воды, сразу встал и первым направился из ресторана. Я, бросив на ходу: "Петя, захвати хлеб", — быстро последовала за американцем.

В номере Сайренса, где мы все собрались на экстренную чрезвычайную "летучку", подробно объяснила все на двух языках и предложила выехать сейчас же, не дожидаясь утра. Со мной моментально все согласились и договорились встретиться у входа через десять минут, которые понадобятся на сборы. Водитель вышел сразу, попросив Петю собрать его вещи, пока он сторожит машину.

И все же минут, потраченных на совещание, видимо, хватило, чтобы изрядно повредить нашу машину, наш и без того раздолбанный "козлик-джип".

Через десять минут мы уже выезжали из негостеприимного городка. Еще через пятнадцать минут мы остановились на обочине, чтобы перекусить. Вытащили консервы, хлеб и воду, прихваченные из ресторана, и устроили маленький "пикник на обочине", точнее, на заднем сидении "джипа".

Вокруг была ночь, темная, непроглядная и уже холодная осенняя ночь с заморозками.

— Вы во сколько выехали? — уточнила Света.

— Уже было около одиннадцати вечера, плюс мы еще посидели с полчаса. Я думаю, время было около полуночи. Часа три, и при попутном ветре домчались бы мы на своем "вездеходе" до теплой домашней кровати. Но, увы... Как только мы поехали, под днищем машины что-то брякнуло, звякнуло и раздался скрежет металла по асфальту. Став на дороге в интересную позу, водитель, освещая пространство под машиной, произнес:

— П… дец, приехали... Карданный вал полетел...

Я перевела вторую часть фразы на английский и поинтересовалась, серьезная ли это поломка.

Сайренс ответил почти в том же духе, что и водитель, что, естественно, означало очень серьезную степень поломки.

Пока наш многонесчастный водитель с благомудрым Петюнчиком решали, что делать, особенно в степи на пустынной дороге на краю империи, где помочь могли разве что огромные, яркие осенние звезды, Сайренс, погуляв вокруг машины, подошел ко мне и сказал:

— Babe, you are the only man here. Thank you for help. I really appreciate it, — он дружески обнял меня и похлопал по спине.

Ответить ему что-то вроде "всегда пожалуйста", — я не рискнула. А вдруг еще что-нибудь с нами случится?

Побродив вокруг, он со смешком поинтересовался, куда запропастилась та черная "Волга", которая то и дело попадалась нам на глаза в дальних полях и при въезде в тракторные бригады. И добавил, что сейчас она бы очень нам пригодилась... Хмыкнув ему в ответ, так как все эти глупости раздражали и меня, я все же спросила, что нам теперь делать. Почти не задумываясь, он ответил, что у нашей старой колымаги наверняка все четыре колеса ведущие, судя по тому, как мы выбрались с края пропасти, а потому следует переключиться на передний привод и тихо пилить со скоростью 15 — 20 км в час, что хоть и медленно, но все же приближает нас к дому, а его к нормальной гостинице. Я перевела; идея понравилась, и водитель, закрепив вал толстой проволокой к днищу, чтобы он не волочился по асфальту, тихим сапом двинулся вперед.

В машине было холодно, потому мы поверх своей одежды набросили накидки с сидений, а меня еще Сайренс прижал к себе для сугрева всем своим огромным, шестидесятого размера, двухметровым телом, и мы, задремав, потащились к дому...

Вот, собственно, и вся история, — закончила Таня, моргая закрывающимися от усталости глазами. — Все, пошли спать, а то уже утро скоро.

И подруги, передвинув развалившихся по всей кровати детей в серединку, легли с двух сторон, укрывшись большим двуспальным одеялом.

Зиму сменила весна, которая, как обычно, принесла Таниной маме одни неприятности. Обычно с начала весны у Таниной мамы начинались тяжелые приступы, которые столичные врачи долгое время ошибочно принимали за сердечные. Дело оказалось много серьезнее. После удаления почки камни нашли себе другое пристанище — в желчном пузыре. И так как мама, к сожалению, не поверила провинциальным врачам, которые еще несколько лет назад предупреждали ее, что виной приступов являются камни в желчном, и потому отказалась от операции в глухом районном центре, куда ездила с инспекцией, то попасть на стол хирурга ей пришлось именно этой весной. Операция была тяжелой, с осложнениями, потому маму долго из больницы не выпускали. Таня моталась к маме в больницу после работы, зачастую оставаясь дежурить рядом с ней на ночь. Так как мамино состояние не улучшалось, а потом еще и осложнилось разошедшимися внутренними швами, то мама долго находилась в реанимации. Танин папа, дежуривший у мамы днем, так как специально для этого взял на работе отпуск, в очередь с Таней и маминой сестрой, не выдержал напряжения и сам слег "с сердцем" в другую больницу, расположенную в противоположном конце города. В будние дни Таня после работы забегала домой, принимала душ и переодевалась, а потом шла на всю ночь к маме в больницу. Утром, поев жидкую безвкусную больничную кашку, бежала на работу. В выходные Таня начинала "забег" с папиной больницы, потом "навещала" дочку у Светы, которая любезно предложила свою помощь на весь сложный для Тани период, а вечером шла на дежурство к маме. Порой Тане начинало казаться, что она сходит с ума, что она просто свалится однажды и умрет. Но, как известно, "каждому выпадают испытания по силе его"...

В это чрезвычайно трудное время Таню поддерживал "на плаву" Олег. Иногда он забирал ее после работы и привозил домой, иногда просто привозил ей нужные лекарства. Однажды он почти насильно увез ее с работы и повез за город, к просыпающейся от зимы природе. Они гуляли по еще холодному лесочку с набухающими на ветках почками, дышали свежим чистым лесным воздухом, слушали нестройное щебетание птиц, и Таня медленно приходила в себя, вернее, из себя, из своей боли и тоски ВЫХОДИЛА к свету, весеннему солнышку, птичкам... Но чаще всего, заехав за Таней после работы, Олег привозил ее домой, где на тридцать — сорок минут выдергивал ее из жуткой круговерти "больница — работа — ребенок — больница". Они снова "улетали", и Танина душа отдыхала, голова "отключалась", а тело получало мощный заряд живой энергии, помогающей Тане жить, работать, бороться с маминой и папиной болезнью.

"И даже в краю наползающей тьмы

За гранью смертельного круга..." -

звучали в Таниной голове строчки из песни... Олег уводил ее все дальше, и, улетая из страны "наползающей тьмы", вырываясь из-за "грани смертельного круга", Таня возвращалась к жизни и несла эту жизнь больным маме и папе.

К лету родители выздоровели. Но Таню ждал новый удар. Придя в один из дней, как обычно, Олег сказал:

— Танюша, меня переводят на работу в Москву.

— Надолго? — еще не поняла Таня.

— Навсегда. Мне дают квартиру, и я с семьей уезжаю...

— Когда? — выдохнула непослушными губами Таня.

— На следующей неделе, — и он назвал день отъезда.

— До отъезда еще придешь?

— Нет, не смогу. Много дел...

Олег обнял Таню за безвольно опустившие плечи и не верящим себе голосом сказал:

— Танюша, я еще приеду. Мы встретимся. Не на век же я уезжаю...

— Олег, все в порядке, — взяла себя в руки Таня. — Я все понимаю... Не надо ничего говорить... Пожалуйста, помолчи, — прервала она его попытку что-то сказать.

Обнявшись, они постояли некоторое время в коридоре Таниной квартиры, потом Олег бросил ненужное уже "Пока!" и вышел.

Таня вернулась в комнату, села на постель, предательски выставляющую напоказ их только что закончившееся свидание, и тупо глядя в одну точку, повторила:

— Уехал...уехал...уехал...

Слова прозвучали в ушах Тани как перестук вагонных колес. Она встала, оделась и вышла в магазин купить бутылку водки.

Вернувшись, открыла бутылку, налила маленькую рюмку, сознавая, что стакан ей сразу не одолеть, тем более, что водку она никогда не могла пить, и резко опрокинув в себя три глотка, налила снова. Влив в себя таким образом треть бутылки, она, наконец, расплакалась. Слезы были не соленые, а какие-то горькие и очень горячие... Но боль не отпускала. Вспоминать отношения с Олегом у нее не было сил. И только одно слово билось в голове, как навязчивый перестук колес: "Уехал... уехал... уехал..."

Таня налила еще рюмку, насильно выпила, и тут ей стало плохо. Перед глазами все поплыло, она стала задыхаться... Выйдя на балкон, пройдясь при этом по всем косякам, она облокотилась о перила и вспомнила его уходящую фигурку, которую так часто видела раньше. Рыдания вновь потрясли ее. Она плакала, понимая, что зря пыталась напиться, потому что боль не проходила, а голова не пьянела. И только тело переставало слушаться. Воздуха не хватало и на балконе. Она вошла в комнату и легла на все еще не застеленную постель. Перед глазами все плыло, потолок безостановочно вертелся, и Таня даже удивилась, почему потолок кружится, если она тихонечко лежит на кровати. Приступ удушья усилился, не хватало воздуха не только на вдохе, но и на выдохе. Таня встала, вышла из квартиры и, ясно ощущая, что ее шатает, пошла к соседнему дому, чтобы позвонить подруге.

— Света, он уехал... Он уехал навсегда... Светка, приезжай, мне очень плохо... Я еще водки напилась...

— Сейчас буду, — сразу ответила подруга.

Через двадцать минут она уже была рядом с Таней.

— Что случилось? Кто уехал?

— Олег. Олег уезжает в Москву. Навсегда. С семьей.

— Ну и что, что в Москву. Не на Северный же полюс, — резонно ответила подруга, ощупывая Танин лоб и считая ее пульс. — Ты чего, мать, раскисла? Приедет еще. Увидитесь. Как себя чувствуешь? Выпила много?

— Нет. Кажется, полбутылки. Или больше... А, может, меньше... - глупо засмеялась Таня, чувствуя, что она, по крайней мере, сейчас не одна.

— Тошнит?

— Н-н-н-е-е-т-т, не тошнит, — охотно ответила она. — Голова кружится и воздуха не хватает, — честно добавила она.

Света брезгливо подняла бутылку, посмотрела на этикетку и спросила:

— И чего ты такую гадость пьешь?

— Пью, чо было, — сообщила Таня.

— Пойдем на балкон, продышимся, — предложила Света. — Или лучше сходим в туалетик, выдадим "на гора" всю дрянь. Идем в туалет, — решила, наконец, Света.

— А пошли, — радостно отозвалась Таня.

"Выдать на гора" не удалось.

— У меня организм такой, — поделилась "сокровенным" Таня, — чо взял, обратно ну никак не отдает. Ни-ни!

Промучавшись с Таней минут десять, Света решительно сказала:

— Давай, мать, на балкон. Сигареты есть?

— Да, должны быть. Олег обычно оставляет, чтобы всегда были под рукой. — Воспоминание об Олеге обожгло, но через мгновение отпустило. — Светка, я так рада, что ты пришла! Я бы тут одна око...око-чурилась, — с трудом выговорила Таня сложное слово.

— Да уж, — ответила Света, закуривая. — Тебе прикурить? — протянула она Тане сигарету.

— А давай, — охотно отозвалась Таня.

— А ты разве не бросила? — съехидничала Света.

— Бросишь тут... - философски протянула Таня.

Подруги закурили и на время замолчали.

— Что скажешь? — прервала молчание Света.

— А что тут говорить? — не пошла на контакт Таня.

— Тошнит? Голова кружится? Дышать можешь? — перевела в другое русло Света.

— Голова чуть кружится... - ответила Таня.

— Жить дальше сможешь? — невесело спросила Света.

— Куда я денусь? — В тон ей ответила Таня.

— Когда уезжает?

— Через четыре дня.

— Провожать пойдешь?

— Меня там только не хватало... - задумчиво ответила Таня.

Уходя, Света захватила недопитую бутылку, чтобы оставить у мусорки, на остановке.

— Оставь для компрессов, — пошутила Таня уже протрезвевшим голосом.

— Купишь что-нибудь поприличнее, — отреагировала на шутку Света.

Через четыре дня Таня отпросилась с работы на вокзал.

День был солнечный и, как в середине лета, жаркий. С утра Таня надела белый вязаный костюм со сложным рисунком в мелкую дырочку, на поясе завязала голубой шелковый шарф, длинными концами перекатывающийся при ходьбе по юбке, взяла голубую сумочку и на руку надела широкий браслет с голубой бирюзовой змейкой, который Олег подарил ей перед отъездом из Дагомыса. На ногах у нее были голубые босоножки на шпильке с бантиком, по краю которого шла тоненькая белая строчка.

Начальник, окинув ее внимательным взглядом, не стал задавать лишних вопросов, и коротко бросил:

— Идите, Татьяна Александровна.

Над вокзалом лениво плыли редкие, полупрозрачные облака. Солнце палило весьма добросовестно, отрабатывая свой рабочий день. Таня вышла на перрон, медленно прошлась вдоль здания вокзала, стараясь всем своим видом показать, что она из разряда встречающих, и, не увидев нигде Олега, вошла в здание. Пройдясь так же медленно, словно прогуливаясь в ожидании прибытия поезда, по залам вокзала, она остановилась у открытого окна и посмотрела на перрон. Сердце от волнения выскакивало из груди, дыхание перехватывало... Невидящим взглядом она окинула платформу с вальяжно гуляющими по ней голубями, собаку, лениво валяющуюся у фонаря, и, с трудом восстановив дыхание, вновь вышла на платформу. Пройдя вдоль здания еще дважды — в одну, потом другую сторону, она вышла за пределы здания и пошла в сторону складских помещений, рядом с которым примостилось небольшое открытое кафе с несколькими столиками. Рядом с кафе, в острие тени от складов, примостилась группа отъезжающих с чемоданами. В группе она неожиданно увидела Олега. Он разговаривал с какими-то мужчинами, а женщины лениво переговаривались, время от времени поглядывая на чемоданы. Таня повернулась и пошла назад, к вокзалу. Сделав вид, что группа ее не интересует, она небрежно заложила левую руку с браслетом за спину и на дрожащих ногах прогулочным шагом пошла к спасительному зданию. Зайдя за выступ в торце вокзала, Таня попыталась опустить дрожащую от напряжения руку, но не смогла — браслет предательски зацепился за вязаную безрукавку где-то там, на спине. Таня в отчаянии подергала руку, браслет отцепился и Таня, не в силах сдерживать напряжение, всхлипнула. Отвернувшись к стене, она дала слезинкам вытечь из глаз, промокнула лицо платком из сумочки и глубоко вздохнула раз, другой, третий. Успокоившись, она вышла из укрытия и остановилась возле угла вокзальной стены, наблюдая за группой в отдалении. От группы отделились несколько мужчин и пошли в сторону к вокзалу, где стояла Таня.

Теперь, когда Олег шел буквально на нее, не заметить Таню он не мог, тем более в ее ослепительном бело-голубом наряде. Таня, решив не создавать Олегу проблем, вернулась за угол, в свой уголок, и стала ждать, когда к ней подойдет Олег.

Простояв без толка минут пять, она вышла из-за угла и остановилась неподалеку. Олег стоял, повернувшись к Тане в пол-оборота, и о чем-то деловито разговаривал с мужчинами, некоторые из которых стали поглядывать в Танину сторону. Теперь-то уж он точно не мог не увидеть ее. Она снова ушла за угол и подождала. И опять Олег не подошел. Таня, подумав, вернулась на угол. В этот момент по перрону поехала машина, моющая асфальт. Машина невольно оттеснила Таню в круг мужчин, разговаривающих с Олегом. Таня на несколько долгих секунд оказалась справа от Олега, совсем близко. Она вдыхала такой знакомый запах его туалетной воды, слышала, казалось, его дыхание... Напротив нее в круге провожающих стоял его друг, Феликс, с которым Олег несколько раз приезжал к Тане, а однажды даже вчетвером они, взяв с собой Светлану, ездили на природу. Феликс молча сочувственно смотрел на Таню и молчал. Мужчины громко говорили о чем-то, чего Таня не слышала из-за громкого звона в ушах, а Феликс молча смотрел и смотрел. Кто-то из мужчин обратился с вопросом к Олегу, на что тот не ответил. Мужчина повторил вопрос, все засмеялись, и Таня поняла, что дольше стоять в толпе незнакомых мужчин неприлично... Тем более что машина уже отъехала. Таня, бросив на Феликса последний взгляд, словно просила передать что-то Олегу, сделала глубокий вдох, пытаясь унести с собой родной запах, вышла из круга и пошла легким прогулочным шагом в сторону складов. Дойдя до огромной трещины на асфальте, она повернулась и, не отводя глаз от Олега, пошла прямо на него, но, не дойдя пяти метров, повернула и пошла в сторону выхода с территории вокзала...