Обыкновенная жадность

2

Как Роман и предполагал, Мартуся проснулась сразу же, едва он, подремав пару часов, переступил порог своей комнаты с потрепанной спортивной сумкой в руках и двинулся на выход.

– Ромчик…

Белецкий развернулся и, покачав головой, подошел к сестре:

– И что б тебе не спать, а? Ведь договорились вчера…

– Не сердись. Лучше поцелуй меня на дорогу. – Марта улыбнулась и, подтянувшись на руках, оказалась в полусидячем положении.

Роман наклонился и нежно прикоснулся губами к бледной щеке сестры. Совсем рядом сверкнули лукавым огоньком ее темно-синие глаза, опушенные неожиданно-темными длинными ресницами, и он в который раз с горечью подумал о том, какая же Марта красавица, какой радостной и счастливой могла быть ее жизнь, если бы не проклятая катастрофа, приковавшая девушку к постели двенадцать лет назад… Ведь не только внешность – характер у его сестренки тоже из тех, какие называют счастливыми!

Со стороны кухни послышался шорох, потом тяжелые, немного шаркающие шаги, и в комнату вошла Анна Васильевна.

– Ну что, ребятки? – Она широко зевнула и ласково посмотрела на брата с сестрой. – Поехал, Ромочка?

– Поехал, Анна Васильевна.

С соседкой им повезло по-настоящему. Бывшая медсестра, близкая подруга их покойной матери, она бы и бесплатно взялась заменить Белецкого возле Мартуси на время его отсутствия. Другой вопрос, что сам Роман и слышать об этом не хотел. Денег, которые он взял взаймы у ребят, вполне хватило на оплату услуг Анны Васильевны.

– Ну и с Богом, – кивнула та. И, подумав, трижды перекрестила Романа, что-то беззвучно шепча про себя.

Спустя несколько минут Белецкий, легко сбежав по ступеням со второго этажа их хрущевки, выскочил из подъезда в сырую и холодную предрассветную тьму нынешнего ледяного марта и… тут же замер на месте: прямо перед ним стояло такси – словно на заказ… Ну и ну!

– Заказывали?… – Водительская дверца слегка приоткрылась, и перед Романом оказалась заспанная, хмурая физиономия довольно молодого мужика.

– Да нет, – усмехнулся Роман. – Вероятно, кто-то из соседей… А вы в какую сторону?

Мужик нахмурился и, не отвечая на его вопрос, пробубнил:

– Дом вроде тот… Шестая квартира, Белецкий, Шереметьево… Неужто спутал чего?

– Та-а-ак. – Роман ухмыльнулся. – Не иначе как Витькины штучки… Делать ему нечего! Ладно, поехали: Белецкий – это я, и в Шереметьево – тоже мне.

– Ну вот, чего тогда голову-то морочишь? – буркнул водила и, нырнув обратно в салон, открыл переднюю пассажирскую дверцу.

Роман, так и не погасив улыбку, кивнул, ощутив внезапный прилив уверенности в том, что все будет хорошо, все сложится так, как задумано! А значит, впереди действительно новая, совсем другая жизнь!..

Выпуск 1991 года их – одной из лучших в Москве специализированных математических школ – был совсем небольшим. Когда-то в этой параллели наличествовало два класса. Потом, после девятого, остался один – «слитый» из двух: некоторые ушли в другие школы, поскольку программа обучения оказалась не по силам, кто-то поступил в колледж. Ну а за последующие три года класс все сокращался и сокращался, и до финиша добрались в конечном счете всего четырнадцать человек. Как сказал директор в своей речи на торжественной части выпускного вечера: «…доказавшие, что они-то и есть по-настоящему одаренные, талантливые ребята с большим будущим». Директор вообще любил пышные фразы и парадные речи…

Четверо друзей, как обычно, сидели тогда в последнем ряду и, услышав про «большое будущее», трое из них почти одновременно покосились на Леньку Славского, глядевшего на директора так сосредоточенно, словно он вознамерился просверлить взглядом во лбу поздравителя дырку. Насчет упомянутого будущего, не только большого, но и светлого, у них имелись собственные сомнения и соображения… Рядом с Ромкой едва слышно вздохнул Алешка Баканин – русоволосый, крутолобый, с мягким взглядом карих глаз. И Белецкий, помнится, подумал тогда, что у Алексея, если по-честному, оснований вздыхать куда больше, чем у него и Витьки – неисправимого оптимиста и живчика.

Идея принципиально новой поисковой интернет-программы за полгода до выпускного вечера пришла именно в Алешкину светлую голову. Потому и название для нее придумать друзья предоставили ему. Думал Баканин недолго, «Роза» – так звали его покойную мать, которую сам он едва помнил, зато папа-генерал, ставший к тому моменту предметом беззлобных подкалываний со стороны друзей, вместе с жившим с ними дедом-академиком забыть так и не смогли. И программа, пока что существовавшая в виде Лешкиной идеи, была соответственно названа «ROZA».

А дальше? Дальше все они дружно взялись за дело, решив разработать ее, довести до ума и – и что? То-то и оно! И первым вслух об этом сказал даже не практичный Ромка, а сообразительный Витька:

– Знаете, мужики, – у Банникова уже успел прорезаться к тому моменту нынешний басок, – все это, конечно, гениально и здорово. Однако история, похоже, вырисовывается, как с не менее гениальным изобретением телевидения.

– А что там с телевидением? – удивился Ленька, периодически удивлявший друзей неожиданными пробелами в образовании.

– О господи, Славский… – Витька вздохнул и посмотрел на друга с сожалением. – Только ты и можешь этого не знать: по-настоящему телевидение было изобретено впервые в России, уральским самоучкой…

– Да о чем вы, ребята?! – перебил его Роман.

– Лично я – о том, что вряд ли нашей «Розочкой» в данный момент хоть кто-нибудь заинтересуется. Ты погляди, чего творится: людям жрать нечего, прилавки пустые, водку и ту по талонам дают… Ну или будут давать… Ну кому, на хрен, нужен сейчас Интернет, а?… Ты покажи мне хотя бы с десяток своих знакомых, у кого вообще есть комп!

– Прогресс – штука необратимая, Вить, – возразил Алешка. – Сейчас – да, согласен, это вряд ли… Но ведь не навсегда же в России этот развал утвердился, верно? Когда-нибудь все устаканится, и тогда…

– А если нет? – Банников завелся всерьез. – Да ты хоть понимаешь, какие это деньги, если в цивильной стране, а не в этой… «Кисло-сладко-горькой?!..» А у нас, чего доброго, еще и сопрут, оставив тебе шиш в кармане!.. И вообще: как известно, хорошо яичко ко Христову дню!

В комнате Виктора – они в тот день корпели над программой, собравшись у Банникова, – повисла пауза. Роман, который о деньгах тогда и вовсе не задумывался, растерянно переводил взгляд с нахмуренного лица Алешки на сердитое и озабоченное Витьки. И тут посреди тишины вдруг пискнул своим тенорком Славский:

– Мужики… Не хотел я раньше времени говорить…

Все трое уставились на Леньку, самого робкого и стеснительного из четверки, правда, отменного драчуна, коим он зарекомендовал себя еще в младших классах, вопросительно.

Тот покраснел, потом мотнул головой и выпалил на одном дыхании:

– В общем, в июне мы на три года того… в Штаты! Отца в Нью-Йоркский универс позвали, контракт уже того… Подписан, вот!..

Витька в ответ только присвистнул, Алексей молча прищурился, а Ромка приоткрыл от удивления рот. И надо сказать, все они поняли одновременно и сразу, что не на какие на три года, а, скорее всего, на веки вечные отбудет их друг Славский в далекую Америку. Папаша Леньки, Илья Абрамович Славский, был ученым с мировым именем, он и в советские годы успел поездить на всевозможные симпозиумы физиков-атомщиков по всему миру. Его Ленька всегда был «прикинут» лучше всех даже в их не самой бедной по контингенту учеников школе. И то, что Илья Абрамович давным-давно мечтал свалить из нищей и неспокойной России, ни для кого не было секретом. А уж теперь, когда в стране развал и ни до каких научных исследований никому здесь и вправду дела нет – не до жиру, быть бы живу, и говорить нечего!

– Ну и чего ты, спрашивается, краснеешь, как провинциальная девица? – хмыкнул Витька, как всегда, первым успевший прикинуть, что к чему. – Похоже, у русских гениев от перемены эпох судьба не меняется… Быть нашей «Розочке» реализованной, так же как и прочим гениальным открытиям, за океаном…

– Ты это о чем? – нахмурился Баканин.

– Значит, дорогие мои гении, идея такова… – Банников обвел глазами лица друзей и приступил к изложению идеи, которой в будущем (им тогда казалось, что совсем близком) суждено было определить судьбы всех четверых. Правда, не совсем так, а точнее, и совсем не так, как они предполагали в тот момент, когда после долгих споров и обсуждений пришли наконец к соглашению.

Лично для Ромки работа над основой «ROZA», отнимавшая время от подготовки к выпускным экзаменам, обошлась в два трояка в аттестате. Пусть и не по профилирующим дисциплинам, однако сыгравшим в самом ближайшем будущем с ним злую и роковую шутку: он, единственный из них всех, не сумел поступить в институт – не хватило как раз учитывавшегося в те годы среднего балла аттестата. В итоге же загремел в армию, да еще и не со своим призывом: Алешкин отец, тогда уже генерал, поспособствовал, как мог, другу сына – в том, что Роман рано или поздно поступит на физмат, никто тогда не сомневался… Кто же знал, что грянет в семье Белецких трагедия, после которой останется у Романа на руках сестренка-инвалид и об учебе придется забыть?…

Увы, и Мартуся не спасла своего старшего брата от призыва: тогда была еще жива родная тетка Белецких, сестра покойной матери. И к ним она переехала сразу после гибели сестры. Словом, в армию Белецкий не просто «загремел» не со своими одногодками, а угодил прямиком на первую чеченскую. Не помогли ни слезы тетушки Инны Ильиничны, обивавшей пороги военкомата, ни генеральские связи старшего Баканина: сам он в тот момент как раз и находился все в той же Чечне, а в его отсутствие упомянутые связи не сработали… С точки зрения районного военкоматовского начальства, Роман Антонович Белецкий был типичным злостным уклонистом и должен был теперь не просто исполнять свой гражданский долг, а еще и «вину» замаливать… Очередная, только что раскалившаяся горячая точка подходила для этих целей как нельзя лучше!

Свои военные годы вспоминать Роман не любил – в отличие от большинства сослуживцев. Однако и судьбу за то, что Чечня стала фактом его биографии, тоже не упрекал, несмотря на два ранения и одну контузию, после которой и был признан негодным к дальнейшему прохождению службы по категории «В». То есть в дальнейшем Белецкий подлежал возвращению в армейские ряды исключительно в случае прямого нападения некоего мифического врага на Россию… Собственно говоря, дембель к тому моменту большого значения для Романа уже не имел, поскольку позади у него остались почти все те же два года службы без каких-то полутора месяцев. Правда, последние полгода ему довелось провести в Ивановском госпитале, о чем вспоминать он не любил тоже и, бог весть почему, вдруг вспомнил сейчас, когда желтое такси мчало его в сторону Шереметьево-2 сквозь пустую предрассветную Москву…

Звонок в доме Белецких раздался примерно полчаса спустя после того, как началось путешествие Романа. Уснувшая наконец Мартуся его не услышала. Зато Анна Васильевна, не собиравшаяся больше укладываться и занявшаяся стиркой, несмотря на удивление, – кого это могло принести в такую рань? – открыла все-таки сразу, решив, что «принести», кроме соседей, рядом с которыми прожила почти сорок лет, не могло никого… И тут же отшатнулась от распахнутой двери: на пороге стоял совершенно незнакомый мужичонка. Не то чтобы амбал, но и не хлипкий. Женщина рефлекторно схватилась за сердце, однако незваный гость заговорил раньше, чем она успела всерьез испугаться:

– И сколько я еще ждать-то должен?! – На физиономии мужика читалось искреннее возмущение. – Двадцать минут жду, жду… У меня сегодня еще пять заказов в разных концах, и все за город!..

– Вы… кто?… – Анна Васильевна тяжело сглотнула, ничего не поняв из его возмущенного бормотания.

– Как это – кто? Таксист я… Белецкий Роман Антонович тут живет?… – На лице водителя мелькнула неуверенность.

– Т-тут…

– Заказывали?…

Анна Васильевна молча мотнула головой, а таксист в сердцах сплюнул, правда чисто условно.

– Шутнички их, твою мать… Может, ты, бабусь, не в курсе? Где сам-то?…

– Да уехал он, – пришла наконец в себя Анна Васильевна. – Уж минут сорок, как уехал, а такси мы отродясь не заказывали, сейчас тоже не заказывали, так что иди-ка ты, милый, по своим делам!..

Она в сердцах захлопнула двери перед носом продолжавшего возмущаться водителя и для верности накинула крючок, болтавшийся тут с незапамятных времен. После чего, покачав головой, вернулась в ванную к затеянной стирке, так и не поняв, с какой стати заявился к ним этот таксист: может, Рома и правда заказал его, а потом позабыл? Да нет, это вряд ли… Как ни крути, ни верти, а по всему видно – вышла обыкновенная ошибка.

Спустя еще час в глубине большой, богато обставленной квартиры в центре Москвы тоже раздался звонок. Только не в дверь: заливался долгими, настойчивыми звонками телефон. Квартира находилась в большом «сталинском» доме с толстыми стенами, поэтому хозяйка, принципиально не державшая аппарат в спальне, среагировала далеко не сразу. Но невидимый абонент, прекрасно знавший ее привычки, не отступал, и в итоге Софья Эдуардовна Соркина с тяжким стоном и огромным трудом приоткрыла тяжелые, набрякшие веки, толком не понимая, что именно ее разбудило.

С минуту она вслушивалась в настойчивые, длинные гудки, прежде чем, сообразив наконец, что к чему, продолжая постанывать и кряхтеть, начала выбираться из-под пухового немецкого одеяла.

– Соня? – Приятный мужской голос прозвучал в трубке прежде, чем она успела что-либо произнести. – Ты как – получила?

Сон слетел с женщины моментально и окончательно:

– Если ты имеешь в виду эти гроши, то – да, еще позавчера!

Софья Эдуардовна сразу же начала говорить на повышенных тонах и от этого закашлялась. В горле саднило то ли после вчерашнего вечера, то ли просто не следовало так напрягаться со сна. Но иначе она не могла, обида, вспыхнувшая сразу, как только ее двоюродный братец заговорил, охватила все существо женщины.

– Соня, ты не права, – мягко возразил он, – ты должна понять ситуацию, ты же знаешь…

Голос ее собеседника звучал так ясно и отчетливо, словно и не было между ними немереных тысяч километров суши и океана.

– Что – что я должна понять?! – теперь и она говорила отчетливо, ничуть не уменьшив напор. – Да я этих твоих сопляков еще двадцать лет назад во всяких видах видела! А ты хоть знаешь, что одна квартира, все еще, между прочим, ваша, стоит мне уже почти триста баксов, а?! Я что, по-твоему, на оставшиеся двести должна существовать?… Да ты хоть представляешь, что у нас тут с ценами творится? Да мне этих сраных грошей только и хватит, что на хлеб да воду, даже на лекарства не останется… Ты слышишь меня?!

– Слышу, Соня. – Мужской голос стал заметно холоднее. – Но и ты меня выслушай… Я понятия не имею, как вообще сказать обо всем Джине…

– Чхала я на твою Джину! – почти взвизгнула, перебивая, Софья Эдуардовна.

– Я же просил – выслушай. – Холод в интонациях кузена сделался настоящим льдом, и она примолкла. – Так вот… Посылать тебе прежнюю сумму я действительно не смогу по меньшей мере года два, а там видно будет… Ну, возможно, еще пару сотен накину, но это – все. Ты меня поняла?

– Я тебя еще в прошлый раз поняла. – Софья Эдуардовна всхлипнула, а он, услышав это, вздохнул и заговорил чуть мягче:

– Сонечка, уж кто-кто, но ты действительно должна понять, ты же всегда относилась к ребятам… м-м-м… я бы сказал, очень хорошо…

Женщина насторожилась, пытаясь понять, не издеваются ли над ней. Но мужчина продолжил абсолютно спокойно:

– Пойми, дело даже не в той, фактически детской, клятве. И даже не в чести и совести… – В этом месте она не сдержалась и фыркнула. – Можешь не ерничать, для меня эти понятия, как, возможно, это тебе ни удивительно, все еще живы! Но, чтобы ситуация стала тебе доступна, попробую выразиться на другом языке…

– Если ты имеешь в виду эту дурацкую расписку, то ты еще в прошлый раз говорил, – снова всхлипнула она, – и я тебе сразу ответила, что никакого значения она не имеет.

– А вот тут ты ошибаешься, – возразил он. – Еще как имеет, во всяком случае, у нас! Соня, я действительно накину две сотни, сегодня же… Нет, сегодня уже поздно, завтра мне ехать в аэропорт встречать Ромку…

– Ты что же, не можешь поручить кому-нибудь из своих секретуток? Ты же всегда…

– А вот теперь не могу! – нервно возразил он.

– Из-за Джины? – догадалась Софья Эдуардовна. – Ну почему ты позволяешь этой рыжей кошке соваться в твои дела?!

– Ты знаешь почему, – сухо ответил Леонид Ильич Славский и, распрощавшись, положил трубку.

Еще раз, уже чисто автоматически всхлипнув, женщина тяжело поднялась из глубокого кожаного кресла, сидя в котором разговаривала с кузеном: к своим нынешним сорока восьми годам когда-то изящная Сонечка-оторва, как ее частенько называли тогда подружки и дружки, превратилась в грузную, старую женщину, которой с одинаковым успехом можно было дать и пятьдесят, и порой даже все шестьдесят – например, в такие дни, как сегодняшний, после вчерашних возлияний в обществе старого приятеля, едва ли не единственного из Сониных знакомых, не побывавшего в ее постели.

И дело было вовсе не в том, что в любовники ей не годился он по молодости лет, уж это-то Сонечку не смущало никогда! Не годилась на упомянутую роль, увы, она сама… По крайней мере, в последние десять лет – точно.

Софья Эдуардовна вышла из кабинета, когда-то принадлежавшего отцу Леонида, и, миновав длинный коридор, вошла на кухню. Поморщившись при виде стола с остатками вчерашних посиделок и раковины, в которой высилась гора немытой посуды, она на ходу включила электрочайник и, открыв буфет, извлекла оттуда банку кофе. Софья Эдуардовна предпочитала растворимый вариант этого напитка. Не столько сообразуясь с собственными вкусами, сколько от непреодолимой лени, свойственной ее натуре.

Хлопотать вокруг мельницы, пусть и электрической, и джезвы означало для Соркиной совершать лишние движения, а значит, напрягаться. Вот чего она терпеть не могла всю жизнь, так это напрягаться! Софья Эдуардовна всякий и всяческий труд ненавидела столь глубоко и искренне, что за всю свою жизнь не работала ни одного дня…

С огромным трудом одолев в свое время школьную программу, она в семнадцать лет поняла, что на этом исчерпала все свои ресурсы целиком и полностью. И выход нашла самый простой и легкий, благо в юности была хороша той самой хрупкой и на вид абсолютно беззащитной красотой, на которую так падки мужчины среднего возраста… Нет, проституткой Сонечка, конечно, не стала, во всяком случае, формально. Однако как называть девушку, живущую исключительно за счет «друзей»-мужчин, периодически передающих очаровательную «оторвочку» друг другу, словно эстафетную палочку?…

Ее покойная мать и ныне здравствующая, правда, в далекой Америке, тетушка, Ленькина мать, Мария Константиновна Славская, оправдывали ее одной фразой: «До чего же нашей Сонюшке не везет!..» Предполагалось, что периодическая смена ее «друзей» обусловлена поисками подходящего мужа… Увы, неудачными. Мать и тетка и сами трудягами не были, но вот им в свое время действительно повезло на супругов: у одной был известный ученый, благодаря чему она и очутилась в Штатах. У другой после развода с Сониным отцом («Абсолютной бездарью!..») тоже ничего – парторг крупного московского завода… И только «нашей бедной девочке» так и не повезло.

Единственная удача – тетка, которая в свое время мечтала о дочери, а родила сына, обожала Сонечку всю жизнь куда больше, чем собственного ребенка. И уезжая из страны, рыдала в голос именно по племяннице, остававшейся в этой кошмарной России: ее муж, пожалуй, впервые в жизни проявил небывалую для него твердость и забирать с собой Соню, которую считал шлюхой, отказался категорически… Вот и Леонид вслед за ним не то что на ПМЖ, а и в гости-то единственную кузину ни разу за все годы не пригласил! Такой же урод, как его папашка… Если бы не тетя Маня, не видать бы ей никаких денег от них вообще, слали бы исключительно плату на квартиру, которую она для них «караулит» уже добрых пятнадцать лет!

Софья Эдуардовна равнодушно отхлебнула кофе и, присев на скрипучий венский стул, задумалась: позвонить или не позвонить тетке, чтобы настучать на сыночка и на всю эту идиотскую историю с дележом капитала?… Между прочим, капитала семейного!.. Конечно, есть несколько путей решения проблемы. Но «мирных» не так уж много: это она отлично поняла еще месяц назад, позвонив Витьке Банникову и попробовав того усовестить. Так звонить или не звонить?

За последние годы Сонечка привыкла жить, прямо скажем, на широкую ногу. Лучшие напитки, лучшая еда, дорогая машина, разумеется, иномарка. Хотя бы дважды в месяц салон красоты (впрочем, похоже, зряшная трата, только деньги берут), не говоря о докторах и дорогих лекарствах (это – острая необходимость, тут она сказала правду Леониду). Ну а как раз перед первым звонком Леонида она наконец решилась на пластическую операцию: собственная физиономия, возникавшая в зеркальном стекле, приводила ее в отчаяние! Хирургов и их ножей Соня боялась как огня, но тут – решилась… И вдруг – звонок: извольте учесть, ваше «пособие» сокращается втрое… Он что – спятил?!

Конечно, если б Леонид знал, сколько Софья Эдуардовна дерет со своих квартирантов за квартиру, оставшуюся от ее покойных родителей, возможно, он и раньше бы ужал свою кузину. Но знать ему об этом совсем-совсем не обязательно! Слава богу, в российских расценках братец не ориентируется. Однако вдруг да заинтересуется, если она все-таки настучит на него тетке?

Так ничего и не решив, Софья Эдуардовна допила свой кофе и, немного подумав, отправилась обратно в спальню. Уснуть, конечно, уже не получится, однако под подушкой у нее имелся захватывающий роман, вполне способный скрасить печально начавшееся утро. Впрочем, до того как начинать внутрисемейные разборки, следовало дождаться результатов тех мер, которые она еще месяц назад предприняла самостоятельно: не исключено, что паниковать ей пока что рано и ситуация рассосется прежде, чем достигнет своей кульминации…