Обыкновенное чудо. Дракон

Торжественное заседание Шуточная пьеса

Алексей Толстой. Товарищи. Вот что на банкетах отвратительно. Хочется есть, хочется пить водку. А все безумно мешают. Лезут говорить речи. Открыли клуб. Вот он открыт. Тоска безумная. А ты изволь председательствуй… Что делать? Тут никакой черт не может помочь.

(Гром, дым, пламя из-под земли.)

Голос. Извиняюсь.

Толстой. Кто это говорит?

Голос. Я-с.

Толстой. Кто это я-с?

Голос. Тот самый.

Толстой. Который?

(Гром и молния. Из-под земли вырастает Черт.)

Черт. Вы изволили сказать – никакой черт не может помочь.

Толстой. Ты кто такой?

Черт. Черт.

Толстой. Черт?

Черт. Вы перед ним находитесь.

Толстой (издает неопределенный вопль, выражающий крайнее изумление). У-и-ой.

Черт. Здравствуйте, Алексей Николаевич.

Толстой. Зачем ты сюда пришел?

Черт. Как вы изволили жаловаться, будто никакой черт не может помочь, то я счел своим долгом почтительно опровергнуть. Я помогу-с.

Толстой. Ничего не понимаю. Ты где работаешь?

Черт. Известно-с. В пекле.

Толстой. Писатель?

Черт. Библиотекарь.

Толстой. Чего врешь?

Черт. Никак нет. Я библиотекой заведую. Центральной адской библиотекой.

Толстой. Совершенно отвратительное вранье. На кой бес чертям библиотека?

Черт. Простите, Алексей Николаевич, вы хоть и передовой писатель, но отстали от потусторонней жизни-с. У нас в пекле книга играет основную роль. Пламя, огонь, котлы – все это кустарщина. Мы теперь их книжками.

Толстой. Кого это их?

Черт. Грешников-с. [Преступивших заповеди. Дашь ему книжку-другую, ну и того.] Заместо мучений-с.

Толстой. Подожди. Ведь это же безумно обидно. Это, может быть, и мои книги у вас вместо мучения.

Черт. Простите, Алексей Николаевич, не все-с.

Толстой. А «Петр», вторая часть?

Черт. Не употребляем-с. Там есть у нас историки, профессора. Тех мы, правда, помучили-с. Но и только.

Толстой. Совершенно нахальный черт. [А другие мои книжки. Вот «Ибикус», например, «Похождения Невзорова». Совершенно замечательная книга. Я ее в 24 году писал. Деньги нужны были. Или «Приключения на волжском пароходе»?

Черт. Я же докладывал. Кое-какие применяем-с. За малые грехи. За прелюбодеяние, за пьянство.]

Толстой. В таком случае моментально пошел вон.

Черт. За что же, Алексей Николаевич. Не гоните. Я очень писателей уважаю. Библиотечный работник-с должен быть в контакте. Отзывы захватил, угольками написаны. Не гоните, я вам услужу.

Толстой. Ты мне услужить не можешь. У меня есть шофер Костя. Скоро будет другой шофер.

Черт. Могу.

Толстой. Чем это?

Черт. Вам не хочется речи слушать и собрание вести. [Вам хочется спокойно сидеть, пить, есть.]

Толстой. Ну так что ж?

Черт. Пожалуйста.

Делает резкие жесты руками. Взвивается в воздух. Толстой за ним. Адская музыка. Через некоторое время оба спускаются обратно.

Обратите внимание, что я совершил. [Вы здесь?

Толстой. Здесь.

Черт. А вместе с тем и в публике. В зале сидит другой Толстой.

Толстой. Который?

Черт. Вы перед ним находитесь.

Толстой (издает неопределенный вопль, выражающий крайнее изумление). У-и-ой.

Черт. Алексей Николаевич, который в публике, встаньте, пожалуйста. Вот вас два. Одинаковы: который в публике, более емкий, чтобы в ем могли уместиться еда и питье. Вам же легче, чтобы вести собрание, во все вникать и тому подобное.

Толстой. Это совершенно безумное удобство. Слушай, Толстой. Ты домой поезжай на форде, а я поеду на бьюике. Это совершенно замечательная машина цвета бычьей кожи.

Черт. Это еще не все.] Вам не хотелось, чтобы присутствующие тут писатели говорили речи?

Толстой. Да.

Черт. Вызовите любого из них на эстраду и дайте ему слово.

Толстой. Что из этого будет?

Черт. Увидите.

Толстой. А вдруг заговорят?

Черт. У меня ни один не заговорит.

Толстой. Чтобы ни один зря не брехал.

Черт. Будьте покойны.

Толстой. Кого бы вызвать? Тихонов пьет водку. Федин тоже пьет водку. Козаков тоже пьет водку. Давай вызовем Козакова. Совершенно безумный риск, но попробую. Козаков, милый, пойди сюда. Послушай, вонючий черт, Козаков не идет.

Черт. Это ему только кажется. Дайте ему слово.

Толстой. Слово предоставляется Козакову.

За сценой трели, которые явно берет каскадная певица.

Это что же?

Черт. Он.

Толстой. Бессмысленная ложь.

Черт. Факт!

На сцену врывается Козаков в юбочке. Танцует.

Толстой. Это что же такое?

Черт. Это заместо речи. Выступление.

Козаков (поет).

(Козаков танцует.)

Толстой. Я считаю, что это с твоей стороны безумное нахальство. Во что ты его обратил? Он человек серьезный, красноречивый, похож на француза. Между прочим, редактирует газету.

Черт. Это нам для ужина не подходит. Нам давай чего-нибудь соответствующего.

Толстой. Это ему безумно не соответствует.

Черт. Какое мое дело. Обстановке соответствует.

Козаков.

Толстой. Совершенно непохоже.

Черт. Ведь если его похоже выпустить, обидится. А под Новый год людей обижать не хочется.

Гитович (выскакивает из-под земли). Козаков…

Толстой и Черт (бросаются на него). Ничего подобного… Не ври. Не преувеличивай… (выгоняют его.)

Толстой. Гони его ко всем чертям.

Черт (укоризненно). А еще командир запаса.

Толстой. Слово предоставляется председателю нашего Союза, товарищу Тихонову.

Восточная музыка. Звон бубенчиков. /Появляется восточная танцовщица. Танцует.

Толстой. Что это за безумная фифишка?

Черт. Тише, Алексей Николаевич. Это восточная поэзия, за ней наш председатель того-с. Тише, услышит…/

Толстой. Это почему?

Черт. Много путешествовал. Чисто восточный выход.

Медленно выезжает Тихонов на верблюде, [которого ведут под уздцы], /за ним/ Слонимский и Федин.

Черт. Перед вами наши классики в классическом /классицком/ репертуаре.

Тихонов.

Слонимский.

Федин.

Тихонов.

Федин, Слонимский и Тихонов медленно удаляются.

Черт. Ну, что?

Толстой. Безумно – величественно.

Черт. А как же! Ведущие! У нас они только для самых главных грешников употребляются. Возьмешь какого-нибудь нераскаянного… дашь ему тома три…

Толстой. Ладно… Давай следующих… Есть хочется…

[Гитович (выскакивает из-под земли). Козаков…

Толстой и Черт бросаются на него с криками: «не ври, ничего подобного, он не такой». Прогоняют его.

Черт. А еще командир запаса.]

Толстой. Ну, что же… Маршаку и Чуковскому что ли слово дать? Я, откровенно говоря, детскую литературу не…

Маршак и Чуковский выходят с корзиной, полной детей. [Жонглируя ими, разговаривают]

Маршак. Алексей Николаевич. Это хамство. Вы не знаете детской литературы. У нас сейчас делаются изумительные вещи.

Чуковский. Да, прекрасные. Дети их так любят. Как учебники или как рыбий жир.

Маршак. Корней Иванович, я нездоров и у меня нет времени. Я бы доказал вам, что я прав.

Чуковский. /Да, да, да, Самуил Яковлевич./Никто вас так не любит, как я. Я иногда ночи не сплю, думаю, что же это он делает./

Маршак. А я две ночи не спал.

Чуковский. А я три.

Маршак. А я четыре.

Чуковский. /Да, да, да. Вы правы, вы больше не спали. Вы так заработались, вы так утомлены, все вам дается с таким трудом./ Дети, любите ли вы Маршака?

Дети. Любим!

Чуковский. /Ну, конечно, я не детский писатель./ Вы ведь не знаете Чуковского?

Дети. Знаем.

Чуковский. /Как это странно. Меня так редко печатают, что я совсем забыл, что я детский писатель./ Кого вы больше любите – меня или Маршака?

Дети. Нат Пинкертона.

Маршак и Чуковский [с трепетом исчезают] /выбрасывают детей и танцуют./

/Толстой. Давай Лавренева.

Черт. Это вполне безобидный номер. Борис Лавренев в своем репертуаре./

Толстой. Слушай, проклятый бес. Слово предоставляется всему Союзу. Зови всех по очереди. Давай хором петь. Я повеселел.

Черт. Пожалуйста. Слово предоставляется Корнилову.

Тихая музыка. Из-под земли подымается Корнилов. Мелодекламирует под нежные мелодии.

Корнилов. Ах, как хорошо, что меня позвали сюда. Там на столах стоит водка. А она такая вредная, нехорошая. Ах, как я ее ненавижу. Здесь можно не пить. Ай, ай, ай. Как приятно.

Черт. Слово предоставляется Прокофьеву.

Прокофьев. Боря. (Целуются.)

Корнилов. Саша. (Целуются.)

Прокофьев. Как приятно мне видеть лучшего нашего поэта.

Корнилов. Нет, нет, нет. Лучший наш поэт – это ты.

[Гитович (выскакивает). Козаков…

Все бросаются на него. Гитович убегает.

(на бегу.) Дайте сказать. Козаков лучший наш писатель…

Н. Чуковский, Берзин, Толстой (выгоняют его. Все хором). А еще командир запаса.

Черт. Держи писателей!..

Толстой. А что случилось? Водку что ли несут?

Черт. Нет, критик идет.

Толстой. Держи меня за руки.

Входит Камегулов. Писатели…

Камегулов. Не трогайте нас. Пожалейте нас. Критики тоже люди.

Толстой (бросается на него). Совершенно обидные заявления.

Черт. Товарищи, успокойтесь.

Камегулов. Я…

Берзин. Вы слышите, как он меня травит.

Камегулов. Он…

Н. Чуковский. Простите, вы слышите, как он меня заушает.

Камегулов. Но…

Корнилов. Вы слышите, как он мне заезжает.

Камегулов плачет.

Черт. Эх вы, расстроили человека. Сейчас я его утешу. Формалист идет.

Камегулов. Где? Где?

Входит Тынянов.

(плачет.) Он теперь романы пишет. (Падает ему в ноги.) Будь отцом родным. Напиши что-нибудь этакое. Дай душу отвести. Сделай вылазку.

Тынянов (ехидно). Нако-ся выкуси.]

Черт. Ольга Дмитриевна Форш.

Форш. Ну, что же, хором споем. Этак стройно. Алешка-то, Алешка Толстой за дирижера. Ха-а. А Тынянов-то. Тынянов сердитый какой. Ха-а. А Мишка-то, Мишка все из Бориса Годунова…

[Толстой. Ольга Дмитриевна, начинаем.

Черт. Начинай, Алексей Николаевич.]

Толстой. Слово предоставляется всему Союзу.

Выходят все писатели, которые имеются в наличности. Толстой берет гитару. Общий хор на мотив «Луизианы», под аккомпанемент джаза: