Очарование лжи

Москва, наши дни

Игорь Дмитриевич Лунин, генеральный директор строительной компании «Стрела», приехал на недостроенный объект лично.

Пять отдельных домов разной этажности на тысячу квартир, не считая офисных помещений, были выгнаны вровень до седьмого этажа. Жилой комплекс «Чайка» постепенно приобретал свои индивидуальные черты.

Все объекты, построенные компанией «Стрела», Лунин помнил и любил. Он любил именно такие моменты, когда прорисовывались общие черты комплекса, когда стройка в самом разгаре, когда работает отбойный молоток, гудит бетономешалка и под ногами грязь.

Лунин припарковал на временной стоянке машину и направился на строительную площадку, растянувшуюся на сотни метров. В другое время он, задрав голову, с удовольствием наблюдал бы за работой подъемного крана и слаженной работой монтажников. Сегодня Лунину было не до монтажных работ.

Ехать на стройку никакой надобности не было, но тревожные мысли не давали возможности сосредоточиться на текущих делах. Этих текущих дел у него было выше крыши, но он махнул на все рукой и покинул офис. Ему вдруг показалось, что, появись он на стройке, как тут же найдется решение свалившейся на голову проблемы.

Лунина шантажировали почти год. Шантажировали ловко и умело, можно сказать, профессионально, но безболезненно. Вымогательство началось с тех пор, как секретарь передала ему письмо. Он тогда без особого интереса посмотрел на серый плотный конверт, на дне которого нащупал небольшой прямоугольник. Прямоугольник оказался темно-синей флешкой. Он с любопытством подключил ее к ноутбуку. Любительское видео смахивало по большому счету на дешевое порно.

Он просмотрел до конца постельные сцены, в которых играл главную роль, и остался довольным собой.

Конечно, все это кувыркание в постели выглядело довольно пошло. Но если кто-то решил, что он заплатит деньги, чтобы видео не попало в интернет, то глубоко ошибается. Платить Лунин никому не собирался, поскольку ничего порочащего и профессионально компрометирующего в этом не нашел. Вот если бы кто-то заснял встречи и озвучил откаты чиновникам департамента строительства, тогда другое дело. Но будь это так, дело вмиг решила б его «крыша», и он бы только посочувствовал шантажисту.

Он уже собирался стереть видео, как с экрана ему улыбнулась Анита. Ее признание и обращение к его дочери повергло Лунина в шок.

А через неделю к нему на прием пришел незнакомый мужчина и положил на стол такую же темно-синюю флешку.

Непростительную ошибку он допустил в тот момент, когда открыл бумажник и бросил Эдуарду деньги. Он мог бы вызвать охрану, выставить наглеца вон из офиса и зарубить на корню даже слабую попытку вымогательства. Но он помнил каждое слово, сказанное Анитой, оттого открыл бумажник и достал деньги.

Поначалу он пытался еще что-то предпринять, а потом махнул рукой и стал платить. Сумма требовалась не так чтобы маленькая, но, подсчитав, сколько он тратит за год на женщин, Лунин смирился и даже стал относиться к досадной неприятности философски. «Сколько тратят денег меценаты? Вот и мой ежемесячный взнос, считай, акт доброй воли», – пытался успокоить себя Лунин.

То, что аппетит приходит во время еды, Лунин и сам знал. Эта аксиома была применима в равной степени как к бизнесу, так и к шантажу. Только его «аппетит» касался заработка денег, за которым стояли его бессонные ночи, внутренние споры и сомнения, рабочие места и налоги, которые он исправно платил государству.

Он никогда бы не заплатил деньги Эдуарду, если последствия шантажа можно было со временем искупить, исправить или забыть. Он, не глядя, давно бы уничтожил, раздавил бы Эдика, если информация с флешки исчезла вслед за ним.

А сегодня утром Эдуард позвонил и предложил увеличить выплату в два раза. Предложение звучало издевательски, и Лунин еле сдержался, чтобы не разбить телефон.

Задумавшись, Лунин прошел мимо строительных вагончиков и шел бы так дальше, если бы его не окликнул начальник стройки.

Власенко вышел из вагончика главного инженера и теперь стоял, ожидая, пока Лунин вернется обратно.

– Ты чего приехал? – Власенко спустился вниз и пожал Лунину руку.

– Кто? – Лунин кивнул головой на чужую машину.

– Пожарная инспекция пожаловала. Наверху. Скоро будут спускаться. Ты, это… – Власенко замялся, – может, прошлый раз мало заплатили?

– Нормально. Нам что, впервой? Только, думаю, это не первая и не последняя проверка на объекте, – уверенно сказал Лунин.

– Хочешь сказать, что Ханенко до сих пор не успокоился?

Власенко задал вопрос, на который и сам прекрасно знал ответ.

– Я бы на его месте тоже не успокоился бы. Нам еще повезет, если все только проверками окончится.

На строительном рынке Ханенко с недавних пор стал прямым конкурентом компании Лунина. Конкуренция была во всем, без этого никак нельзя, если работаешь в одном секторе.

Лунин был моложе, упрямее и изворотливее Ханенко. И в последние два года, используя разные пути, чаще не самые честные, он получал более выгодные предложения от инвесторов, чем Ханенко.

– Вот только с пикетом Ханенко на этот раз опоздал, – Власенко сочно выругался.

Прошлогодний август изрядно попортил им нервы. В это самое время они начали новый объект. Только успели выкопать котлован, как Ханенко проплатил акцию протеста «зеленым», и те организовали пикет, после чего подали на компанию «Стрела» в суд, что те вырубают зеленые насаждения. Пока суд да дело, пока доказали, что деревья вырубали точечно и осенью начнут озеленение, превышающее в несколько раз причиненный урон, – стройку пришлось приостановить. На суде они предъявили накладные на закупку саженцев и суд легко выиграли, но время потеряли, из графика выбились, и пришлось аврально вкладываться в поджимающие сроки.

– Ладно, пойдем послушаем, какие недочеты нашли на этот раз.

Лунин первым направился к подъезду третьего дома.

Игорь Лунин, баловень судьбы и женщин, высокий, статный, с чутьем денег и выгоды, был полной противоположностью флегматичного Власенко, на котором держалась вся рутинная работа строительного бизнеса.

Власенко плелся позади Лунина, матеря на чем свет стоит комиссию. Своих дел хватало и без пожарных. Один ляп с цементом чего стоит.

За долгие годы, проведенные на стройке, Власенко выработал в себе стойкое чувство недоверия к поставщикам всех марок и мастей. Старые поставщики старались лишний раз не нарываться на Власенко, зная, что обмануть того – себе дороже. Но это старые…

Цемент он заказал у нового поставщика, и хорошо, что сам проверил поставку. По цвету марку цемента, конечно, не отличишь, но сомнения закрались, и он собирался отправить пробу в лабораторию, но так и не успел. Приехал пожарный надзор.

Лунин сетования Власенко на поставщика не слушал. Он вообще не умел никого слушать, кроме себя. Все решения принимал сам. К цели, если она касалась бизнеса или женщин, шел напролом. Пер как танк. Многим это нравилось. Особенно женщинам.

Где Лунин находил всех этих моделей и начинающих певичек, которые присасывались к нему словно пиявки, способные высосать все до копейки, Власенко ума не мог приложить. Вначале он даже с некоторой завистью наблюдал за Луниным. Но женщины так стремительно менялись, что со временем Власенко утратил не только счет, но и живой интерес к происходящему.

– Каску принести?

– Да иди ты со своей каской, – беззлобно отмахнулся Лунин. – Пожарные – это не техника безопасности. Какое им дело до моей головы? Будем ждать внизу.

Лунин с надеждой посмотрел наверх, пытаясь определить место нахождения пожарной инспекции. Подниматься своим ходом на седьмой этаж Лунин, в отличие от пожарной инспекции, не собирался.

– Внизу так внизу. – Власенко устало опустился на затоптанные ступеньки. – Присаживайся. Ты чего, собственно, приехал?

Он посмотрел на Лунина и улыбнулся. Присесть тот, естественно, не мог – не позволял дорогущий костюм. Костюм действительно был от «Кардена» и стоил, как несколько квадратных метров в этой новостройке.

– Надо поговорить.

– Позвонил бы.

– Не телефонный разговор. – Пожарная инспекция спускалась вниз, и Лунин замолчал.

Никакого конструктивного разговора с инспекцией не получилось. Замечаний было много, но Лунин профессионально отличал выдуманные проблемы от настоящих. Ничего серьезного, что могло б приостановить стройку, пожарные не нашли.

Было понятно как божий день, что вся возня вокруг стройки кому-то на руку. Лунин знал кому. Он еле сдержался, чтобы не послать куда подальше пожарных, а заодно и Ханенко. Власенко побагровел, наблюдая за спектаклем.

Но стоило машине с пожарными скрыться со строительной площадки, как приехала служба Горгаза.

– Похоже, у нас сегодня день открытых дверей. – Власенко опять выругался. – Может, организовать и Ханенко такой же день открытых дверей?

– Не трать силы. Пусть тешится, раз ему заняться больше нечем. Я поеду. Когда придет результат по цементу, перезвони мне сразу.

– Перезвоню. Как Настя? – напоследок спросил Власенко.

– Спасибо, хорошо. Вернее, ничего хорошего. Вернулись на той неделе из Израиля. Да толку…

– А врачи что?

– А что врачи? Ничего.

– Так о чем ты хотел поговорить со мной? – вспомнил Власенко.

Лунин махнул рукой. В следующий раз.

Во второй половине дня пришла долгожданная прохлада. Небо заволокли тучи, сверкнула молния, и хлынул дождь. Дворники не справлялись с потоком воды и только скрипели по стеклу. Юрий Николаевич Степанков, сидящий за рулем иномарки, пребывал в мрачном настроении. Для этого было две причины.

Во-первых, доктор наук с детства боялся грозы и замкнутого пространства. И случись непогода на полчаса раньше, он ни за что бы не сел за руль.

Второй причиной плохого настроения было нарушение спланированного и тщательно выверенного графика приема пациентов. Звонок Галины Адамовны заставил его отменить последующие консультации и срочно поехать на незапланированную встречу.

Сетуя на погоду, Степанков проскочил Хлебозаводский проезд. И если бы не уткнулся в пробку, так бы и ехал дальше по Варшавскому шоссе. Быстро развернувшись, он направился в обратную сторону, подсчитывая зря потерянное время.

Последний раз он был здесь два года назад, сразу, как только Настю выписали из больницы.

Юрий Николаевич медленно въехал во двор, стараясь припарковать машину поближе к подъезду. Открыв зонт, он в два шага преодолел расстояние до входной двери и так же быстро набрал четыре затертые цифры кодового замка. Зайдя в подъезд, он даже подумал о лифте, но, опять вспомнив замкнутое пространство, не стал бороться со своим страхом и пешком направился на пятый этаж.

– Юрочка, спасибо, что приехал. – Галина Адамовна стояла у двери. – Я тебя увидела из окна. Ты извини меня, что опять к тебе со своими проблемами. Я бы и не отрывала тебя от дела, но Игорь сказал, что завтра сможет нас отвезти в загородный дом.

Галина Адамовна умудрялась одновременно говорить, обнимать и подталкивать Степанкова в гостиную.

– Галина Адамовна, а в чем тогда заключается дружба, если за помощью неловко обратиться? И к кому тогда обращаться, если не к друзьям? Я обувь сниму. – Степанков пытался остановиться в прихожей.

– Какая обувь? Проходи, проходи. Марковна уберет.

– Марковна еще жива? – удивился Степанков. – Вот и не верь после этого в вечность.

– Проходи. Я пироги испекла с черникой. Как ты любишь.

– За пироги спасибо. Помню, вы матери рецепт давали, но она сказала, что у нее для такого дела недостаточно образования.

– Возиться не хотела, вот и отговорки находила. Хотя с тестом действительно столько мороки. Может, и хорошо, что Елена не пекла пироги, был повод приезжать к нам в гости.

Родители, сколько себя помнит Степанков, дружили семьями, а ему приходилось дружить с Игорем. Настоящей дружбы, правда, не получилось, слишком разными они были, но дружеские отношения сохранили до сих пор.

– Юра, мы на днях вернулись из Израиля. Спасибо тебе за совет. Я действительно немного отдохнула. А вот Настя…

За два года, что они не виделись, Галина Адамовна почти не изменилась. Все такая же моложавая, пусть и за счет косметической хирургии, но разве женщине можно запретить быть красивой. Ровный свежий загар свидетельствовал о недавнем возвращении Луниной в Москву.

– Как Настя? Совсем не разговаривает?

Галина Адамовна мотнула головой и приложила салфетку к глазам.

– Юрочка, я чего тебя и попросила приехать – посмотри сам Настю. Может, еще что посоветуешь. Я все сделаю.

При этих словах Галина Адамовна сразу как-то постарела. И теперь напротив Степанкова за столом сидела совсем другая, убитая горем женщина.

– Галина Адамовна, я же вас сразу предупреждал…

– Ну, что ты, Юрочка, разве я тебя упрекаю. Я и сама все понимаю, только мне больше не к кому обратиться. Игорь махнул на все рукой. Что хотите, то и делайте.

Галина Адамовна накрыла своими узкими холодными ладонями широкие руки Степанкова.

– Ты спешишь? – спохватилась Лунина. – Настя уснула перед самой грозой. Разбудить?

– Может, сама еще проснется. Галина Адамовна, а где же ваши пироги?

Ни чаю, ни пирогов Степанков не хотел, и о чем пойдет речь во время чаепития, он знал с того момента, как поднес к уху телефон, как и знал, что ничем не сможет помочь.

– Вот и пироги.

Галина Адамовна вернулась в столовую, неся тарелку с пирогами. Золотистому чуду, пахнущему медом, ванилью и еще какими-то кулинарными секретами, удалось пробудить аппетит у Степанкова, и он с удовольствием потянулся к пирогам.

– Игорь не приедет? – спросил Степанков, запивая чаем пирожок.

– О чем ты говоришь? Встретил в аэропорту и на том спасибо. Чемоданы занес и сразу умчался. На стройке у него какие-то проблемы. Ходит сам не свой. – Галина Адамовна отломила часть пирожка и, передумав есть, положила обратно себе в тарелку. – Знаешь, Игорю совсем нет дела до Насти. Особенно последнее время. Что-то с ним происходит. Мне ничего не говорит, но я-то чувствую, – горестно вздохнула Галина Адамовна. – Нет, денег он, конечно, не жалеет, ты же сам видел, – тут же поправила допущенную неточность Лунина. – А вот чтобы возле Насти минутку лишнюю посидеть – нет. Все у него дела неотложные. Еще одну сиделку нашел. Но что чужой человек? Мне, конечно, легче. А потом… все эти его женщины. Господи, что я говорю, – оборвала сетование на сына Галина Адамовна. – Юра, бери еще пирог. Остальные я тебе заверну.

Пироги были очень вкусные, напоминали детство и родителей. Мать никогда не пекла таких пирогов. Она вообще не пекла никаких, говоря, что на пироги нужен отдельный талант, который ей не достался.

– Юрочка, – совсем по-домашнему обратилась Галина Адамовна, – найди мне такого человека, который поможет Насте.

– Галина Адамовна, вы же сами знаете – я сделал все, что мог. Осталось только одно – набраться сил и ждать. Медицина пока бессильна. Должно что-то произойти, что заставит Настю опять ходить и говорить. Надо ждать.

– Я умру, и Настя останется одна совсем беспомощной. Кому она будет нужна? Игорь, конечно, дочь не бросит, оплатит сиделок, и на этом все. – Голос дрогнул, и Галина Адамовна, достав платок, промокнула влажные глаза.

Степанков неопределенно кивнул головой. Этот кивок Галина Адамовна расценила по-своему.

– Спасибо тебе, Юрочка. Я вдруг почувствовала, что ты сможешь помочь, поэтому тебе и позвонила.

– Хорошо, я что-то придумаю. У меня есть коллега, правда, у нее свои взгляды на болезни и на лечение, но попробовать можно, – неуверенно сказал Степанков.

– Юрочка, как подумаю, то я сама виновата. Если бы я раньше опомнилась, то все было по-другому. Все думала, что само образуется. Надеялась на Игоря. А оно видишь как все как обернулось…

Последнюю фразу Галина Адамовна произнесла еле слышно. Степанкову показалось, что Лунина разговаривает сама с собой.

– Пойдемте, посмотрю Настю.

Галина Адамовна с благодарностью посмотрела на Степанкова.

Девочка лежала на диване в гостевой комнате. Худенькое беспомощное тельце укрыто теплым пледом. Черты лица немного заострены, и от этого девочка издали была похожа на сморщенную старушку.

Юрий Николаевич присел на стул, стоящий возле кровати, и прощупал пульс – это все, что он мог сделать. На его прикосновение девочка открыла глаза и, как ему показалось, слегка улыбнулась.

В таком состоянии Юрий Николаевич Степанков впервые увидел Настю в отделении детской нейрохирургии. Состояние было средней тяжести. Ничего сверхсерьезного у девочки, кроме легкого сотрясения мозга и многочисленных ушибов, полученных в результате ДТП, не было. По всем законам природы, физиологии и медицины в целом, Настя должна была быстро идти на поправку. Но ничего подобного не случилось. Причину обездвиженности нижних конечностей врачи ничем не могли объяснить, как не могли объяснить и потерю речи.

Привычная и размеренная жизнь Галины Адамовны в один миг разделилась на две части – «до» и «после» аварии. Настю обследовали и пытались лечить в разных клиниках, но безрезультатно – девочка ходить так и не стала, как и говорить.

На чудо израильской медицины он, конечно, не надеялся. Но смена обстановки, новые лица, другая страна, такие же парализованные дети в клинике Шнайдер, по мнению Степанкова, все это и должно было благотворно сказаться на здоровье девочки. Никакого чуда израильская медицина не сотворила. Единственное, что его порадовало, – оптимизм Галины Адамовны.

– Я сделаю все, что в моих силах, – уже в который раз повторил Степанков, вернувшись обратно в столовую.

Безмолвный вопрос Галины Адамовны «когда» он оставил без ответа.

– Я знаю. Спасибо тебе, Юрочка. Беги. У тебя дел полно.

Галина Адамовна быстро упаковала остатки пирогов и направилась вслед за Степанковым в прихожую.

Тимофеева лежала на кушетке, прикрыв глаза. Напрасно она приехала в эту клинику. С таким диагнозом, как у нее, уже поздно ходить по врачам. Подруга настояла. Теперь та сидит в коридоре, а она лежит в кабинете на кушетке. И толку от этого? Все эти консультации – напрасная трата денег.

О деньгах она подумала мимоходом. Для приличия. Деньги были. «Как они будут жить без меня? Муж женится. Подождет немного и женится. Только Лешку жаль. Кто будет следить за правильным питанием? А ведь ему надо исключить холестерин. Стал набирать вес. Сколько раз говорила – не покупайте полуфабрикаты. Все без толку. Спорт забросил. Дел, говорит, много. Не до спорта. Юля на Кипр хочет. Вот он и пашет сутками. Какое питание, какой спорт? Когда о нем думать? Деньги на отдых мы дали бы. Разве это проблема? Не такие и большие деньги, только Юля не возьмет, – с раздражением подумала Тимофеева. – Мужчина должен сам содержать свою семью. Год после института. Да еще квартира съемная. Могли б спокойно жить с ними, тогда бы и деньги на отдых были. Так нет. Мужчина должен содержать свою семью сам. Вдолбила это, как дятел, в голову сына. Сколько девушек было на курсе, а он, кроме этой Юли, никого не видел. Было бы на что смотреть», – вздохнула Тимофеева.

Лежать на кушетке было неудобно. Места достаточно, а все равно неудобно. Врач молча сидела рядом. Светлана Игоревна слегка приоткрыла глаза. Она давно хотела посмотреть, чем та занята. Может, смотрит результаты обследования? Нет. Как сидела, так и сидит. «Шарлатанство. С таким успехом я и дома могла бы лежать. Притом – бесплатно». – Тимофеева снова закрыла глаза.

– Светлана Игоревна, вы очень боитесь смерти. А рака у вас нет. Вы ведь этот диагноз имели в виду, когда говорили, что вам жить осталось совсем мало? – Саша прикоснулась к руке пациентки.

– Я этого не говорила, – растерялась Тимофеева.

«Или все-таки говорила? Рака нет, тогда что у меня? Да и откуда ей-то знать, что есть, а чего – нет? Даже результаты обследований не посмотрела».

– Светлана Игоревна, назовите имена людей, которых вы очень любите.

Голос доктора звучал мягко и доверительно. Просьба несложная. Да и сколько тех людей, по-настоящему любимых и дорогих.

– Валера и Алексей. Сын и муж.

– А теперь назовите тех, кого не любите.

– Да и нет таких.

Тимофеева задумалась. Никто не приходил на ум.

«С соседкой по даче недавно поругалась. Так сама и виновата. Да и помирились уже. Новая директор библиотеки предупредила: при сокращении первыми уволит пенсионеров. Но за что мне ее не любить? Зачем мне теперь работа? Уволит пенсионеров – значит, уволит. Сколько жить осталось? Может, так даже лучше. Буду заниматься дачей. Внуков бы еще. Только уже не доживу до внуков», – печально подумала Тимофеева.

– Хорошо. Светлана Игоревна, тогда подумайте и скажите, какую женщину вы ненавидите? Кто она?

– При чем здесь нелюбовь и ненависть. Главное – есть люди, которых я люблю.

«Мужчина, если он мужчина, должен содержать свою семью сам». – Лицо невестки всплывало в памяти Светланы Игоревны.

– Подумайте хорошо. Не спешите.

Врач сидела напротив в удобном кресле, а она отлеживала бока, отвечая на пустые вопросы, тратя деньги. Вот так и слушай советы подруг.

– Да что там скрывать – невестку не люблю. Юлей зовут.

– Светлана Игоревна, – голос доктора звучал успокаивающе, – скажите, с кем вы ее обсуждаете? Кому из близких или знакомых говорите о своей нелюбви к ней?

– Да разве такое будешь обсуждать с посторонними? Мне сына жаль. Не повезло ему с женой.

– Хорошо. Тогда постарайтесь описать чувство нелюбви, которое вы испытываете к невестке.

Тимофеева задумалась. Просьба показалась ей совсем уж глупой.

– Не перевариваю ее. На дух ее не переношу. Прямо тошнит от одного ее вида. Не знаю, что бы сделала, если бы только вернуть время назад. Жениться сыну точно запретила бы. Институт надо было вначале окончить, на ноги стать, а потом – жениться. Только, видите ли, у него любовь с первого взгляда.

Высказавшись в свое удовольствие, а чего скрывать-то, Тимофеева ошарашенно посмотрела на Александру.

– Хорошо. Светлана Игоревна, а теперь опишите мне симптомы своей болезни.

– Ну, во-первых…. – Тимофеева, обрадовавшись, что врач наконец-то перешла к делу, начала подробно перечислять симптомы своей болезни.

– Вы заметили, как ваши симптомы болезни схожи с теми чувствами, которые вы испытываете к невестке?

– Доктор, неужели вы серьезно считаете, что моя болезнь – надуманность и виной всему моя нелюбовь к невестке?

– Светлана Игоревна, к сожалению, ваша болезнь не надуманность. Язва желудка у вас есть. Но это не приговор. Причину, почему у вас образовалась язва в желудке, вы сами нашли. А как уже дальше быть – зависит от вас самой. Вы можете продолжать обследование и лечение, а можете изменить свое отношение к невестке. Полюбить ее, как любите своего сына. Это значительно сложнее, чем принимать лекарство, но тогда болезнь сама уйдет и жить всей вашей семье станет легче.

Тимофеева давно ушла. Рабочий день уже час, как добежал до логического конца. Саша открыла ноутбук и стала просматривать записи пациентов на завтра. На прием зарегистрировалось три человека. Тимофеева записалась на четверг. «А ведь как сначала была настроена. Умирать собралась. Прочла в интернете все, что только можно, и сразу же нашла все симптомы у себя». Саша закрыла ноутбук и посмотрела в окно. Ей вдруг стало грустно.

Она любила свою работу, только не эту, а прежнюю – в неврологическом отделении городской больницы, с ежедневной суетой, приездом «Скорой» и беспокойными ночными дежурствами.

Она любила утреннюю суету и ежедневные пятиминутки в кабинете заведующего. У нее были сложные больные, и она возилась с ними: назначала им обследования и консультации смежных специалистов. И радовалась их успехам.

А еще там остался ее коллектив, с которым она была вместе с первого и до последнего своего рабочего дня в больнице. Здесь тоже был коллектив и тоже маленький, но кофе здесь, как и положено, варила кофемашина и никак не Елизавета. И говорить о пациентах здесь было не принято, и консилиумы собирать не приходилось. И еще – здесь не было никого, похожего на Дудника, с его научными регалиями и вечной торопливостью.

«Надо созвониться и обязательно заехать к ним в поликлинику», – подумала Саша. Затем она пересела за рабочий стол и открыла тумбу. На дне пустого ящика лежала фотография. Она уже неделю смотрела на нее каждый день. «Вот и я люблю своего мужа, – вздохнула Саша. – А любит ли меня Стрельников, я не знаю». Настроение, и без того не самое радужное, окончательно испортилось.

Степанков открыл без стука дверь и стоял на пороге кабинета, закрыв собой почти весь проем. Саша быстро закрыла тумбу и заставила себя улыбнуться.

– Ты чего так хитро улыбаешься работодателю?

– Я, Степанков, улыбаюсь своим мыслям. Притом очень грустным.

– Так улыбаются не мыслям, а только неприличным мыслишкам. Скажешь, я не прав?

– Смотрю на тебя, Юрочка, и думаю, что набираешь ты вес не только в научном мире. – Саша постаралась перевести разговор в беспечное русло.

– Нет. Все под контролем. Это дверь меньше стандарта. А ты от ответа не уходи.

Степанков оттолкнулся от двери, прошелся по кабинету и уселся в кресло напротив нее.

– У меня к тебе серьезный разговор. Хорошо, что не уехала, а то пришлось бы вечером напрашиваться в гости. Хотя идея попасть на ужин меня вполне устраивает.

– Ну, раз я здесь, начинай, радуй.

– Саша, надо, чтобы ты съездила к моим хорошим знакомым. Вот так надо.

Степанков провел рукой по горлу, что означало «позарез».

– То есть как – съездила? Мы же не консультируем на дому.

Холодок образовался между лопаток. На руках выступила «гусиная кожа».

– Это особый случай. У меня есть приятель Игорь Лунин. Наши родители дружили семьями. Потом у Игоря отец умер, а мои уехали в Германию. Но отношения мы поддерживаем до сих пор. У него проблема с дочкой. Насте восемь лет. Два года назад она вместе с матерью попала в аварию. Мать отделалась легким испугом, а девочка прикована к коляске и не разговаривает. Хотя изначально у Насти диагностировали только легкое сотрясение мозга, были еще ушибы мягких тканей, но ничего серьезного, что могло повлечь такие последствия.

– Почему проблема только у твоего друга? А где мать девочки?

– Представь, мать погибла через год в очередном ДТП. Хотя и говорят, что снаряд в одну воронку дважды не падает, но…

– Н-да. Юра, а я чем могу помочь?

– Ты – ничем. – Степанков поднял руки, предвидя Сашину реакцию. – Но как я мог ей отказать? Ты бы видела Галину Адамовну. Что мне было делать? Ты бы сама, случись что, отказала б в помощи своей Елизавете или Дуднику?

– Конечно, нет. Хорошо. Я посмотрю девочку. Когда и куда ехать?

Холодок образовался между лопаток и начал медленно сковывать позвоночник. Захотелось выпрямить спину. Саша постаралась немного расправить плечи и незаметно потянулась всем телом.

– Когда соберешься, тогда и поедешь, – успокоил ее Степанков. – Это не к спеху. Единственное неудобство – придется ехать за город, почти сто километров. Зато природа, тишина, отдохнешь от городской суеты и жары.

– Ты хочешь сказать, что я должна еще там и жить? – недоуменно спросила Саша.

– Саша, я тебя очень прошу. Хочешь, я поговорю с твоим Стрельниковым?

– При чем здесь Стрельников? Юра, я вообще тебя не понимаю, зачем эта поездка с проживанием?

– Я обещал. Понимаешь, если ты приедешь, как я сегодня, посмотришь Настю и уедешь обратно, то Галина Адамовна снова мне будет звонить и будет переживать.

– Юра, если б от этой поездки был хоть какой толк, а так…

– Я Галину Адамовну предупредил, что результата не будет. Прошло почти два года. Настя не восстановится. Но я обещал.

– Хорошо. На выходных я съезжу и посмотрю девочку.

– Саш, а вдруг ты поможешь? – оживился Степанков. – Вспомни своего адвоката. Разве кто мог тогда подумать, что Лагунов пойдет на поправку?[1] А?

– Еще неизвестно, кто ему больше помог – ты или я, – отмахнулась Саша.

– Здрасьте, приехали! Без тебя он вряд ли дожил бы до встречи со мной. Я, конечно, своих заслуг не умаляю, но и чужих себе не приписываю.

– Юр, прекращай меня уговаривать. Я же сказала – поеду.

Натянутая струна в позвоночнике ослабла. Дышать Саше сразу стало легче. Ощущение легкости к ней приходило всегда, когда она принимала правильные решения.

– Я знал, что ты не откажешься. Слушай, а ты, случайно, не заболела?

Саша мотнула головой. Степанков должен попрощаться и уйти. Не хватало еще расплакаться при нем. Только Юра Степанков, вместо того чтобы покинуть кабинет, только удобнее уселся в кресле.

– Ну? Что у тебя стряслось? Проблемы со Стрельниковым?

Вместо ответа Саша расплакалась.

Последний раз она так плакала, когда осталась без работы – полгода назад. Плакала она тогда молча, уткнувшись в подушку, чтобы Стрельников не видел слез. И плакала она вовсе не от того, что осталась без хлеба. Было до слез обидно, что после ухода Владимира Ивановича на пенсию в отделении, к которому она приросла всей душой, работать стало невозможно.

Светлана Валерьевна Быстрицкая, красавица модельной внешности, до этого работавшая невропатологом в их же поликлинике, коллективу не понравилась с первого дня. И дело было вовсе не в модельной внешности нового руководителя.

К своим тридцати годам Светлана Валерьевна развелась со вторым мужем, защитила кандидатскую диссертацию, успешно окончила курсы вождения и самостоятельно села за руль новенькой машины, которую ей подарил очередной кандидат в мужья.

Новая заведующая отделением к своим обязанностям приступила резво. Маленький врачебный коллектив, состоящий из Дудника, Елизаветы и Саши Андреевой, привыкший к интеллигентному Владимиру Ивановичу, с трудом понимал и не всегда выполнял часто противоречивые распоряжения Быстрицкой.

– Понимаете, Светлана Валерьевна, – Саша пыталась внести ясность, – у нас раньше пациенты, если поступали вторично, то к тем докторам, у кого они прежде лечились. Мы за годы работы уже выучили своих пациентов, особенно тех, кто постоянно лечится. Так всем лучше.

– Кому это – всем? Всем лучше не может быть по той простой причине, что так не бывает в принципе. Просто раньше, Александра Ивановна, у вас был полный бардак. А я хочу всего лишь навести порядок в отделении. Так что свое мнение оставьте при себе. Это касается всех. – Светлана Валерьевна обвела взглядом ординаторов и вышла из кабинета.

– Ну и что это было? – задала риторический вопрос Елизавета.

– Это, Елизавета, новая метла. А она, знаешь, метет по-новому. Возьмет и выметет нас всех скопом. – Дудник аккуратно сложил истории болезни в папку и посмотрел на притихших женщин.

– А с кем тогда будет работать твоя метла? – не удержалась Саша.

– Да ей без разницы. Я думаю, что она просто комплексует. Молодая, желчная, опыта никакого, вот ей и кажется, что мы ее подсидеть хотим. Мы-то, конечно, ее не подсиживаем, но работать с ней мы не хотим, – уточнил Дудник. – И она это понимает. Скажете – я не прав?

– Конечно, ты прав, – вздохнула Саша. – Заведующей должна была стать Елизавета. Тогда бы и Владимир Иванович остался в отделении. И работали бы мы себе как прежде, а так одна нервотрепка.

– Дудник, теперь и у тебя мужские палаты будут, а то все женщины да женщины.

– Злая ты, Елизавета, – беззлобно огрызнулся Дудник.

Быстрицкая, будучи не семи пядей во лбу, быстро смекнула, что авторитет в коллективе она вряд ли завоюет, и решила действовать другим, более простым способом, придя к выводу, что лучше, если этого коллектива не будет вовсе. А с молодежью она как-нибудь и сама справится.

Неизвестно, как Быстрицкой удалось убедить главврача, а может, убедили главного другие, но идею кадровой ротации тот поддержал сразу, в результате чего Дудник и Елизавета срочно ретировались в поликлинику, а молодые кадры перешли на их место в отделение. Никаких нарушений в этом переводе не было, все было в пределах закона, и главный с легкостью подписал указ. Кому думать о повышении квалификации молодых врачей, как не заведующей отделением.

Бороться с ветряными мельницами в одиночку Саше было не по силам. Заявление на увольнение главврач ей подписал сразу, особо не вникая в причину. Скорее всего, Быстрицкая заранее внесла ясность.

Ровно месяц ее хватило на роль домохозяйки. Она начала рано просыпаться, готовила Стрельникову завтраки до тех пор, пока он попросил не путаться утром под ногами. После чего она готовила только ужин. От безделья она еще раз убирала после приходящей домработницы квартиру и до слез жалела себя…

А еще через месяц, когда она устала себя жалеть, вечером без предупреждения к ней заехал Степанков. Его предложение звучало как авантюра.

– То есть ты мне предлагаешь стеречь кабинет в твоей клинике, пока твоя сотрудница в декретном отпуске? – сделала вывод Саша.

– Не будь у тебя Стрельникова, я бы тебе предложил место своей секретарши, – хохотнул Степанков, – а так предлагаю врачебную должность. А потом все образуется в твоем отделении, и ты вернешься обратно.

– Юра, что ты говоришь, в какое отделение? Как я туда вернусь? – сквозь слезы спросила Степанкова Саша.

– Все еще уладится. Ну сама посуди, отделение у вас тяжелое, интеллектуально обескровленное. Сколько оно так продержится? До первых жалоб пациентов. А они, эти жалобы, как пить дать, будут. А главному это надо? На должность он Быстрицкую назначил опрометчиво. Может, спит с ней, может, по звонку. Сама подумай, какой главный будет из-за этого подставляться? Так что потерпи от силы год, и все образуется.

– Юра, я не пойду к тебе работать.

– Правильно, не иди, – согласился Степанков. – Только, когда твой Стрельников станет смотреть на других, пеняй на себя.

– Это ты сейчас к чему сказал?

– Послушай меня: женщина с кислым лицом, недовольная собой, с тарелками и пересказами телевизионных сплетен мужчине становится со временем неинтересной. Если ты не веришь мне как другу, то поверь мне как доктору наук.

Степанков говорил таким тоном, словно открыл ей тайну за семью замками, и сделал при этом такую мину, как будто проглотил лимон.

– Верю, – грустно улыбнулась Саша. – Можешь ты, конечно, убедить. А вернее – запугать.

– Я завтра в восемь заеду за тобой.

А потом Степанков начал подтрунивать над ее кулинарными способностями, но от ужина не отказался.

Центр психологической помощи, который открыл Степанков, арендовал крыло второго этажа ничем не примечательной городской поликлиники. У регистратуры толпились больные, пахло лекарствами и еще чем-то специфичным для больницы. Возле лифта висел знакомый лозунг, гласивший, что ходьба – залог здоровья. Даже лестница была такая же, как в ее больнице. Так же местами ободранные перила, немного обваленные ступеньки, стоптанные сотнями ног. Все было таким до боли знакомым и родным. Но стоило Степанкову открыть дверь в свое отделение, как сходство с поликлиникой заканчивалось.

В коридоре с потолка лился мягкий свет, возле кабинетов стояли удобные кожаные кресла. Первый кабинет с бронзовой табличкой, гласившей, что за этой дверью ведет прием заслуженный врач, доктор наук и профессор, принадлежал непосредственно ее институтскому другу и владельцу частного центра психологической помощи «Ваше здоровье» Юрию Николаевичу Степанкову.

– Ты на табличку не смотри. Хотя некоторые приходят только из-за таблички. Потом будет чем похвастаться – была на приеме у… дальше смотри по тексту, – Степанков радушно балагурил, минуя свой кабинет – Проходи дальше.

Степанков открывал двери кабинетов одним ключом.

– Смотреть особо нечего. Все стандартно. Ключ тоже один. С ключами не сложилось, растерялись. Представь, от квартиры не теряют, а от кабинета – пожалуйста. Я решил – не стоит заморачиваться – и распорядился всем врезать одинаковые замки.

Нестандартный подход Степанкова к решению чисто бытовой проблемы рассмешил Сашу.

Кабинеты с добротным современным ремонтом и минимумом мебели действительно были похожи между собой как близнецы: напротив двери рабочий стол, справа – еще один, только пониже, с двумя креслами. А между окнами – низкий кожаный диван. Окно плотно закрывали жалюзи. В кабинете царил полумрак.

– Для полноты картины не хватает свечей, благовония и карт. – Саша, как ни старалась, но от пришедшей в голову мысли не сдержалась и прыснула со смеху.

– Что, представила себя в балахоне? Пойдем, покажу комнату отдыха.

Осмотр небольшого отделения завершился в кабинете Степанкова.

– Юра, все, на что я гожусь, – работать смотрителем кабинета.

Саша вернулась к вчерашнему разговору, и непрошеные слезы сами по себе навернулись на глазах.

– Смотрителем – это как? Простите, какое образование вы получили для такой должности?

– В том-то и дело, что нужного образования у меня нет. Я умею только ставить диагноз и лечить больных. Я ни малейшего представления не имею, что мне здесь делать. Вот скажи, чем я буду заниматься завтра?

– Саша, тому, чем ты владеешь, нельзя научиться. Твоя интуиция, знания, умение слышать людей – это главное в нашей работе, – начал объяснять Степанков.

Он был прав. Тому умению, которым она владела, действительно нельзя было научиться. Ей было достаточно посмотреть на человека, прикоснуться к его руке, и она знала все его проблемы. Она чувствовала страхи, тревоги, злобу и зависть, жившие зачастую в душе человека, которые не определялись ни одной диагностической аппаратурой и приводили к болезням.

Если бы этому чутью можно было научиться, то она точно учиться не стала.

До поры ей было самой интересно заглядывать в будущее и предугадывать события. Повзрослев, она быстро поняла, что ничего интересного в этом занятии нет. Но умение душой улавливать чужую боль, переданное по наследству от деда, жило в ней независимо от ее желаний. Иногда ей казалось, что она всего лишь безмолвный проводник чьей-то воли в этом мире. Зачастую к ней за помощью обращались души тех, кто ушел из этой жизни, не окончив свои земные дела.

– Завтра примешь тех пациентов, кому просто хочется поговорить. Я сам их к тебе направлю. А дальше будем смотреть по ситуации.

– Утешил.

– Саша, ты просто зациклилась на своем отделении. Ну, так как? Ты согласна?

– Юр, ты покажи вначале кабинет, который я буду сторожить. Я там посижу, подумаю и дам тебе окончательный ответ.

Полгода назад она зашла в этот кабинет и поняла, что это и есть ее рабочее место. Она ощутила, как между лопатками пробежал холодок. Так, как обычно бывает, когда она принимала правильное решение.

С тех пор и до сегодняшнего дня она ни разу не плакала. Саша вытерла ладонью набежавшие слезы. Потом достала фотографию и протянула ее Степанкову. На фотографии были Стрельников и незнакомая женщина.

– Откуда сей шедевр?

– Кто-то прислал на рабочую почту. Я распечатала и теперь любуюсь, – с горечью ответила Саша.

Молодая, значительно моложе ее женщина опиралась на руку Стрельникова. Вывеска позади них оказалась смазанной, или фотограф специально выбрал такой неудачный ракурс. Фасад здания можно было принять и за ресторан, и за гостиницу. Выбирай что хочешь. Пара выглядела счастливой.