Очень Страшный Властелин. Том II

Глава 38

Гладя своего песеля по голове, я, сидя на диване, переводил взгляд то на настороженную маму, явно умудрившуюся по моему выражению лица определить, что что-то не так, то на хмурого папу, снявшего свои очки, точно пятой точкой чувствующего, что разговор предстоит серьёзный.

Никогда до этого я к ним не подходил и не говорил, что «хочу поговорить». Это просто не соответствует моему характеру. Причём, я особо и не пытался скрыть своё довольно мрачное и… кхм, задумчивое настроение, из-за чего наша уютная комната сейчас казалась излишне гнетущей. Точнее, тишина в ней.

На улице было уже восемь вечера. С момента осознания того, что этот мир в ближайшие годы может отдать концы самым ужасным из возможных способов, прошло пару дней. Я немного успел прийти в себя, вдоволь насмотревшись на Чудовище.

Честно говоря, чем больше я смотрел на это создание, тем больше во мне росла злость. Я на собственном примере понял, какого это — злиться на то, что ты боишься. И чем больше времени проходило, тем сильнее становилась моя злость.

Я ничего не мог сделать. Я понимал, что этот мир, вероятнее всего, далеко для Чудовища не единственный — оно может прямо сейчас таким же образом уничтожать, низвергать во мрак десятки, сотни миров. Мысли об этом даже привели меня к тому, что оно…

Оно могло быть виновато в том, что моя душа попала во мрак.

Впрочем, мне уже давно плевать на это. Вероятно, своими размышлениями и конспирологическими теориями я искусственно распаляю в себе ещё больший гнев. Удивительно, что, даже достигнув подобного уровня существования, буквального осознания многомерности, я продолжаю быть… достаточно человечным. У меня уже нет той химии в организме, чтобы как-то влиять на мои действия и решения, однако мой разум словно сам поддерживает все эти реакции на каком-то духовном, ментальном уровне.

Осознание того, что мои реакции — вероятнее всего, обычная имитация, созданная собственным же сознанием, меня ничуть не смущала. Я понимал, что, если захочу, могу полностью изменить своё сознание — самостоятельно его перестроить, начав действительно мыслить подобно какому-нибудь божку, причём не зависящего от мыслей и желаний простых людей (и не только), но я не хочу этого. Пока меня устраивает мой способ мышления, а там, в будущем…

— Я должен был давно поднять эту тему, — вынырнул из своих мыслей я, показательно не поднимая взгляд на родителей.

Толку от этого не было никакого — я продолжал их полностью видеть, включая их души, их свет души, желания, мечты, переживания, страхи — буквально открытая книга. Связь же с папой была ещё больше — технически, он являлся моим потомком. По крайней мере, духовно, пусть и безумно отдалённо. Разницы, так или иначе, особой не было. Удивительно, что я ощутил это только сейчас.

Хех, наверное, не стоит это упоминать.

— Какую тему, Витенька? — присела рядом со мной на диван мама, чувствуя сильную тревогу. Даже обняла меня, хотя это нужно было больше ей самой. Наверное, мне нужно учиться ограничивать своё восприятие. Опять. — Что произошло?

Я слегка поджал губы, плохо осознавая, с чего начать.

Понимал, что рано или поздно нужно будет поднять эту тему, но чтобы это происходило прямо сейчас, именно таким образом… Блин. Конечно, можно было бы махнуть на это рукой и просто подождать, пока я не окончу школу, став гордым выпускником школы № 666, а там поставить перед фактом, только…

Не хочу так поступать. Хочу дать им время всё осознать. В конце концов, подарить им хотя бы подобие контроля над ситуацией. Проявить уважение к родителям, которые никогда не пытались нарушить какие-то мои личные границы, относясь с пониманием ко всем моим странностям, пусть и в весьма эксцентричной манере.

Не вижу в этом ничего сверхъестественного.

— Тяжело сказать, что именно, — вздохнул я. Видя начавшего раздражаться папу, хмыкнул. — Наверное, начать стоит с того, что ваш маленький псих не совсем человек.

Родители, услышав меня, на секунду зависли.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился папа. — Тебе стало совсем скучно, Витька?

Услышав заключение папы, я широко улыбнулся, показательно щелкнув пальцами, из-за чего медальоны родителей, созданные ещё бабушкой, треснули. Сейчас они лишь будут мешаться, не давая им осознать и принять ситуацию.

Вместе с этим на моей голове начали расти показательно медленно чёрные рога, ранее доставлявшие мне довольно много проблем.

— … — папа широко открыл рот. Мама, обнимавшая меня, словно закаменела. Папа потёр глаза, покачав головой. — Святое дерьмо…

— Не сказал бы, что прямо «святое», — и в который раз вздохнул я, продолжая гладить пофигистичную собаку, наслаждавшуюся полноценной материальностью и свободой. Питт стал себя вести словно шелковый, серьёзно.

Папа молча пошёл на кухню, взял оттуда стул, притащил в комнату, поставил передо мной и сел на него.

— Продолжай, Витька, — умудрился внешне спокойным голосом заговорить папа.

— У-ужас… — не была столь спокойной мама, схватившись руками за мои рога. Её слова для меня были подобный удару под дых, несмотря на то, что я прекрасно понимал смысл её слов. — Какой ужас…

Кажется, непроизвольно сгорбился.

И никакой я уже не «ужас». Даже вкус еды вновь стал воспринимать опять, без всяких приправ!

…правда, вместе со вкусом я начал узнавать структуру еды и весь её химический состав. В какой-то степени, стал пожирать информацию в чистом виде. Ну, кхм, наверное, это не совсем нормально?.. Зато еда стала опять вкусной. Не ужас. Нечто более… стремное, кхе.

— Это первая новость… — Немного помолчал, собираясь с мыслями, после чего решил кинуть сразу самую страшную бомбу, чтобы остальные потом не казались столь… масштабными: — Вторая новость. Боюсь, мне нужно будет поглотить этот мир. Скорее всего, будет достаточно планеты, — решил на всякий случай уточнить.

«Мир», в конце концов, понятие растяжимое. Да и «планета» — громко сказано. Скорее, её верхние слои.

Папа приподнял бровь сначала несильно, но после, немного обмозговав то, что я сказал, натурально затупил, из-за чего даже его отточенное годами практики движение бровью сбилось, символизируя такие эмоции, какие я ещё в своей жизни не видел.

— Что? — хором спросили родители. И если папа продолжал делать из себя венца адекватности, то мама натурально заорала, вцепившись в мои рога с невиданной доселе силой.

Наверное, это будет самый тяжелый разговор в моей жизни.

Я рассказал всё. Ну, практически всё, не упоминая некоторые детали.

Так, они никогда не узнают, что моё новое рождение — спланированная афера, как и то, что мой отец — мой же потомок. «Только» духовно, но их явно бы не успокоило, особенно учитывая, что духовное родство ещё более сильное, чем физическое. И тут я не псевдо-философствую — просто факт, хех. Тело можно поменять, а душа, если её не очистить от… всего лишнего, след оставит.

Разговор получился долгий. Мне множество раз пришлось доказать, что то, что я говорил — правда, показывая свои силы, буквально вытягивая многие ужасы на наш уровень существования (правда, дохли из-за этого быстро), даже позволил им увидеть картину так, как я вижу наш прекрасный город — отправил в их сознание соответствующие образы, буквально транслируя часть того, с чем ежедневно сталкиваюсь, — не всё же показывать, глядишь, ещё психика не выдержит.

Естественно, упомянул я и причину того, почему должен поглотить этот мир: не потому, что поехал крышей, а потому, что банально не хочу оставлять всё человечество и многих ужасов на корм Чудовища. Не хочу, чтобы оно стало ещё сильнее. Наконец, просто хочу ему подгадить.

В потенциале, со смертельным исходом.

— Так вот куда ты всё это время смотрел, — как-то нервно улыбнулся папа, видя сейчас перед своими глазами полчища ужасов.

Папа помолчал, после чего просто и без затей заржал. Мама к этому моменту откровений не выдержала и окончательно разревелась, железной (ну, больше образно, конечно) хваткой в меня вцепившись.

— Значит, печального разочарования не будет и мне не придётся хмуро уходить, обижаясь на весь мир? — для проформы уточнил, уже зная ответ.

На душе стало намного легче. Я не видел неодобрения в их мыслях и эмоциях. Они меня понимали, жалели и, совсем чуть-чуть, боялись. Но это для людей абсолютно нормально — неизвестность, она всегда пугает. Удивительно, что это чувство настолько слабое.

Если честно, я счастлив.

Папа, услышав меня, громко хмыкнул. Мама, кажется, меня не услышала, продолжая реветь под ухо.

— Не идиоты же совсем, — стал намного более хмурый папа, закрыв балкон, чтобы больше ничего не видеть. Руки у него нет-нет, да тряслись. — Единственное, что меня расстраивает, Витька, это то, что ты молчал. — Видя, что я собираюсь ответить, папа Вова махнул рукой. — Я бы сам молчал, — потёр глаза папа, вновь одев очки. — Будем решать ситуацию.

— К-как? — подала голос начавшая успокаиваться мама Катя. — М-мы ведь ничего…

— Ты не поняла. Не мы. Мы ничего сделать и не можем. Кать, я имею в виду время, которое мы проведем до… — папа даже не знал, какие слова подобрать. — Эвакуации планеты.

Непроизвольно присвистнул. Ну нихрена ж себе «эвакуация».

…блин, а ведь как точно сказал. Чисто технически, именно это я и собираюсь сделать.

— Да, чуть не забыл… — стало мне слегка неудобно, из-за чего голос стал чуть более виноватым. — Я же не сказал, куда… эвакуирую.

— Насколько я понял, у тебя есть какая-то личная отдельная область?.. — с сомнением уточнил папа, явно не слишком поняв то, что я ему тут пытался объяснить на пальцах.

Оно и не мудрено…

— Можно сказать, небольшой мир, — пожал плечами. Думаю, после того, как поглощу мир со всеми людьми, действительно станет миром. Выдержу. По идее. — Но… он довольно особенный.

— И чем же?

— Мой мир — потенциально бесконечная хрущёвка, — невинно пожал плечами. Видя, как у папы начало темнеть в глазах и… кхм, душе, поспешно добавил: — Но я вам отдельно создам область, где будет и небо, и солнце, и свежий воздух… Ах да, — решил я вскользь упомянуть одну деталь, — наверное, мне нужно будет позже вас познакомить с одной русалкой…

— Мне нужно выпить, — заключил папа, вновь потерев глаза.

— Вова! — умудрилась возмутиться мама, но потом, поняв, что я ляпнул, чуть не грохнулась на пол. — Витя?!

— Что? — чуть пожал плечами, не сдержав улыбки мелкого шкодника.

На душе стало намного спокойнее. Настолько, насколько ещё не было никогда. Я был счастлив, что меня поняли и не стали осуждать. Что не стали избегать или ломаться под тяжестью реальности. В крайнем случае я бы им и не позволил сломаться, но то, что мне не пришлось как-либо трогать их души и сознания, вызывало сильное облегчение.

Жизнь пошла своим чередом, или, вернее, его подобием.