Очерки истории Трапезундской империи

ГЛАВА III. Андроник Гид. Империя между турками-сельджуками и монголами

В 1222 г., по смерти основателя империи, престол занимает Андроник Гид, его зять. За весь период существования империи это единственный случай перехода власти не по прямой линии; конечно, этому должны быть свои причины, остающиеся пока невыясненными.

Андронику Гиду, прозвание которого сохранилось и до сих пор в стране, выпала нелегкая задача выдержать опасный кризис, угрожавший империи, с одной стороны, от монгольского нашествия на Черноморские области, с другой — от нападения турок-сельджуков на Трапезунд. Между тем и другим есть внутренняя связь, которую нам предстоит здесь выяснить наряду с первостепенными и живейшими интересами, стоящими на пороге исторической жизни империи. Судя по тому, как будут поняты ее длительные жизненные задачи вновь создавшегося государства, должны были сложиться и отношения к соседям. К сожалению, история располагает скудными данными для воспроизведения истории Черноморских областей в первой половине XIII в. Трудно в настоящее время предоставить себе все значение постигшей тогда человечество катастрофы, и было бы чрезвычайно несогласно с условиями того времени думать, чтобы в период монгольского вторжения затронутые движением народы могли заниматься составлением мемуаров или отдать себе отчет в реальном значении событий, свидетелями коих они были. На истории стран, подвергшихся в первой половине XIII в. монгольскому погрому, лежит печать ужаса, и события, память о коих дошла до нас в сказаниях, составляют не реальные факты, а впечатления, переработанные в легенду. Историку нужно относиться к своему материалу, припоминая слова Хондемира[52]: «Соловьи, поющие на лугах предания и разливающие песни свои по цветнику повествования, в ухо различных людей принесли следующую весть». Таков характер большинства известий о выступлении монголов.

Как показывает географическая карта, доступ в юго-восточную Европу для монголов возможен был двояким образом. С одной стороны — самый верный и прямой путь, который был избран Батыем, сыном Джучи. В 1227 г., в год смерти Чингис-хана и Джучи, этот путь еще не был монголами изведан, и, следовательно, Китань не сделался еще монгольским улусом, иначе грозный поход Батыя казался бы излишним. Правда, и восточная и русская летопись очень определенно выставляет и другой путь передвижения из Азии в область северных побережий Черного моря, именно через Кавказ. Этот путь избрал монгольский отряд под предводительством Чжэдэ и Субудая в 1221–1222 году; как известно, это движение монголов сопровождалось битвой при Калке. Было бы весьма важно точно обозначить мотивы и обстоятельства этого похода через Кавказские горы, равно его политические последствия, так как не подлежит сомнению обратное движение этих вождей, оставивших черноморские завоевания едва ли в таком положении, которое бы обеспечивало их спокойствие.

Прежде чем входить в детали истории движения Чжэдэ и Субудая, которое не может быть рассматриваемо как самый обычный путь вторжения кочевых народов в юго-восточную Европу, мы должны принять в соображение несравненные выгоды того пути, какому следовал Батый. Если предполагать, что поход Батыя имел целью завоевание Западной Европы, то избранный им путь от верховьев Иртыша и западного Алтая должен быть признан очень правильным и наиболее легким. В самом деле, от китайских равнин до срединной Европы существует одно натуральное препятствие в серии гор от Гиндукуша и Гималая до озера Байкал, которые разделяют долину бассейна рек Сыр и Аму-Дарьи, Оби и Иртыша от Тарима и Монголии. От Центральной Европы и России до Китая, пересекая упомянутую цепь гор, идет прямая дорога. Это настоящий караванный путь, знаменитая шелковая дорога, соединяющая Европу с Китаем. От Ферганы долиной Сыр-Дарьи путь идет на юг Небесных гор и ведет по Каспийскому и Аральскому морю, и здесь одна ветвь направляется к Персии, Армении Средиземному морю, другая к Русской равнине. Этими двумя дорогами во все времена ходили завоеватели и купцы[53].

У восточного писателя Ибн-ал-Асира находим есьма подробное описание движение монголов в рикавказские области в погоне за хорезмшахом. ельзя не видеть у него также непосредственного увства изумления перед успехами нападающей тороны и к слабости защищающейся. Не больше ак в течение года они разгромили Персию, Азербайджан и Закавказье. Имея главной целью разгром хорезмийской империи, писатель, по-видимому, располагает хорошими материалами для своего предмета и передал весьма обильное количество военных фактов. Но напрасно стали бы мы искать у него логической последовательности и причинной связи между событиями. Почему, например, монголы, не удовлетворившись делами с хорезмшахом, пошли на север в Грузию, в Кавказские горы и далее? Ибнельассир не заинтересован поводами и причинами дальнейшего движения, он переходит от описания одного успеха к другому. Отряд грузин, которые оберегали от нападения свою землю и были разбиты наголову, искал спасения в бегстве, и страна была предоставлена победителю, который пошел далее через Дербентский проход на аланов, лезгин и другие народы тюркского происхождения, к которым примкнули кипчаки[54]. Татары остановились, говорит арабский историк, в Кипчаки. Эта земля, обильная пастбищами зимой и летом, есть в ней места прохладные летом со множеством пастбищ и места теплые зимой также со множеством пастбищ, т. е. низменных мест на берегу моря. Прибыли они к городу Судаку: это город кипчаков, из которого они получают свои товары, потому что он лежит на берегу Хазарского моря, и к нему пристают корабли… Это море Хазарское есть то море, которое соединяется с Константинопольским проливом. Придя в Судак, татары овладели им, а жители его разбрелись; некоторые из них со своими семействами и своим имуществом взобрались на горы, а некоторые отправились в море и уехали в страну Румскую, которая находится в руках мусульман из рода Камджарелана.

Приведенное место о движении татар к Черноморскому побережью и в Крым и о завоевании Судака как торгового города с большим количеством иностранных кораблей, откуда крымское население могло частью спастись от татарского меча, — представляет собой вполне реальный факт, заимствованный автором из хорошего источника, и подтверждается местными данными[55]. Но никак нельзя относиться с таким доверием к изложению других частей Ибнельассира того же самого движения в пределы русские. Повествование Ибнельассира не дает такого представления о событиях, которое можно было бы считать за историческое. О нем следует думать не как о реальном факте, а как об искусственной комбинации событий, о которых у автора было в запасе несколько рассказов. Чтобы дать доказательство этого отношения к рассказу Ибн-ал-Асира, приведем одно место из повествования о поражении, нанесенном кипчакам и русским[56]. «Их преследовало множество татар, убивая, грабя и опустошая страну, так что большая часть ее опустела. Тогда собрались многие из знатнейших купцов и богачей русских, унося с собой то, что у них было ценного, и двинулись в путь, чтобы на нескольких кораблях переправиться через море в страны мусульманские. Когда же они приблизились к гавани, в которую направлялись, то один из кораблей их разбился и потонул, спаслись только люди. Существовал такой обычай, что султану принадлежал тот корабль, который разбивался, и он забрал с него много вещей. Остальные корабли уцелели. Рассказывал мне об этом деле участвовавший в нем». За этим любопытным эпизодом следует рассказ о возвратном движении татар и о понесенном ими поражении от булгар, вследствие чего они должны были оставить землю кипчаков, которая от них освободилась. Мысль об освобождении от татар Черноморского побережья доказывается еще следующим фактом: пока монголы владели морским побережьем, прекратились торговые сношения с Крымом и из южнорусских степей не стало получаться обычных товаров; после же отступления татар торговля снова восстановилась.

Приведенное место может быть рассматриваемо как лучший образец исторического изложения автора и заслуживает во многих отношениях тщательного разбора, так как по этому образцу можно составить понятие о писателе.

В событиях, касающихся битвы русских князей с татарами при Калке, которым уделено много места в изложении русской истории[57] и которые дополняются известиями русской летописи, движение монголов к Черному морю и Крыму является неизбежным и вполне реальным фактом, если монголы прошли через Кавказские ущелья. Все, что касается подробностей выписанного выше места о Судаке и о спасении богатых граждан на иностранных судах, может подвергаться сомнениям и критике, так как выдает в себе или неосведомленность, или легкомысленное отношение к полученным от другого сведениям. Так, 1) ясно, что могли спастись только городские жители и купцы, местные и иностранные; 2) направление, в каком могли спасаться беглецы, едва ли могло быть то, которое указывается у Ибн-ал-Асира, — страны мусульманские, под которыми следует понимать занятые сельджуками страны. Таких мест на Черном море было немного, и искать спасения в таких гаванях было рискованно. Нужно было искать спасения или в Трапезунде, или в гаванях, зависевших от Никейской империи; далее, 3) странное рассуждение предлагает писатель о береговом праве, по которому судно, терпевшее крушение у морских берегов, становится законной добычей береговых жителей. Товары, выброшенные вследствие крушения, точно так же достаются тем, кто воспользуется ими. И это право изложено у писателя спутанно, неправильно, и появление здесь султана вызывает крайнее недоразумение. Султан тогда мог быть один — сельджукский султан со столицей в Иконии, и притом право его на Черноморские области в то время весьма сомнительно по случаю начавшегося тогда переворота, произведенного монгольским вторжением. И любопытна прибавка автора, что он получил эти сведения от современника — участника в событиях.

В начале XIII в. побережья Черного моря легко могли представить спокойное пристанище для жителей северного побережья, искавших спасения от Монголов. Если восточные части не могли не вызывать опасений со стороны монголов, одержавших победу над хорезмшахом и продвинувшихся до Черного моря, то на северном побережье в Трапезунде и зависящих от него приморских городах, в особенности же в полосе владений Никейской империи и в Константинополе, недавно перешедшем во власть крестоносцев, торговое движение по Черному морю и сравнительная безопасность могла быть более гарантирована, чем в немногих городах, принадлежавших сельджукам. Таким образом, слова Ибнельассира о том, что крымские или, в частности, судакские жители, сев на иностранные корабли, стремились в мусульманские страны, чтобы найти там приют, и что крушение корабля случилось вблизи именно такой гавани, которая принадлежала сельджукской власти, может найти себе объяснение скорее в национально-вероисповедных чувствах писателя, чем в действительном и фактическом распределении политических сил на побережьях Черного моря. Независимо, однако, от того, в мусульманские или греческие гавани естественнее было направиться судам, в которых большинство беженцев состояло из крымских жителей, важнее для нашей цели ограничиться здесь соображениями касательно исторической ценности самого известия. Ясное дело, что Ибн-ал-Асиру предстояло выбрать из рассказов, до него дошедших, по отношению к походу Чжэдэ и Субутая и обстоятельств бегства из Крыма населения, такие, которые наиболее подходили к его симпатиям, и что более этого мы не вправе требовать от его изложения. Если это заключение может найти признание среди интересующихся историческими исследованиями, то, конечно, на них лежит обязанность дальнейших углубленных изысканий и критических исследований, в особенности в тех областях монгольской истории, которые входят как составные элементы в русскую историю.

Давно уже признано, что хронология и география должны стоять во главе исторического изучения. Точной хронологии движения Субутая через Дербентское ущелье и определенной даты разграбления Крыма и крымских торговых городов мы не имеем; точно так же трудно сказать, пошли ли монголы на север прежде или после, предшествовала ли битва при Калке разграблению Кипчака и нападению на Крым или же нет. По всем соображениям, смерть хорезмшаха на острове Каспийского моря могла иметь место в 1221 г. Операция монголов с переходами через горы и столкновения с аланами и кипчаками могла потребовать не менее года. Следовательно, обстоятельства, касающиеся движения в Крыму, могут относиться не иначе как к 1223 г.; битва при Калке у Соловьева относится к 1224 г. Вообще нужно считать, что события, описанные у Ибн-ал-Асира, не могли иметь место ранее 1223–1224 гг.

Эти даты выдвигают в поле нашего зрения несколько однородный факт, происшедший в Трапезунде и записанный между чудесами св. Евгения Трапезундского. В изложении автора, принадлежавшего к высшим представителям трапезундского клира XIII в., относящийся сюда факт представлен следующим образом. В царствование Андроника Гида, в 1223 г. христианского летосчисления, судно, нагруженное драгоценными товарами, на котором находились и знатные представители Херсона, отправилось в Трапезунд с целью внести ежегодную дань императору от Херсона и Готских Климатов. Буря загнала судно в Синоп, находившийся в то время в подчинении у иконийского султана Гийяс-эд-дина, от лица которого в Синопе был губернатором Рейс-Хетум. Он завладел судном и бывшими на нем сокровищами и затем сделал нападение на Херсон и опустошил страну. Следствием этого была война между сельджукским султаном и императором трапезундским Андроником Гидом, которая и составляет предмет повествования трапезундского бытописателя[58].

Если на первое место поставить вопрос о сравнительной достоверности двух известий, относящихся к Крыму в 1223–1224 гг., то, конечно, предпочтение обеспечено за греческим сказанием. Не затрагивая пока вводных слов, предшествующих повествованию о войне сельджукского султана с Андроником Гидом, в ходе которой придается крупное значение помощи гения-покровителя Трапезунда св. Евгения, мы не можем не признать в изложении обстоятельств осады Трапезунда, равно как в ходе событий, много бытовых подробностей и местных вполне трапезундских намеков и указаний, которые придают этому рассказу вполне реальный характер свидетельства очевидца, хорошо осведомленного с предметом. Нельзя оспаривать основного положения, что южное побережье Черного моря находилось в то время в сравнительно большей зависимости от греков и латинян, чем от сельджуков. Весьма вероятно, что связь между северным и южным побережьем не прерывалась, будучи поддерживаема итальянскими торговыми судами, и что Трапезундская империя претендовала на то, чтобы зависимость Готских Климатов выражалась в посылке дани. Хотя корсарские набеги на черноморские берега не прекращались и, конечно, усилились при катастрофических событиях начала XIII в. и при монгольском продвижении к Крыму, тем не менее главное направление морских сношений и передвижений не выскользало из рук христианских народов. Это положение дел следует учитывать при обсуждении рассматриваемых известий. Восточный писатель, не имея точных сведений о положении дел на побережьях Черного моря и в желании не пренебречь сообщениями известий о крымских жителях, искавших спасения от монголов на морских судах, изложил свой взгляд на судьбу их согласно своим настроениям и симпатиям. Трапезундский писатель, хотя и осведомленный лучше о предмете, внес, однако, в описание того же обстоятельства, т. е. плавания греков, спасавшихся по Черному морю, политический и вместе патриотический элемент о дани, предназначенной для Андроника Гида, хотя в тогдашних обстоятельствах едва ли можно допустить такой способ внесения дани, как говорит писатель. По нашему мнению, оба эти известия, рисующие явления одинакового характера и того же самого времени и места, должны быть сопоставлены между собой и приведены к единой основной идее. Что касается того обстоятельства, что у восточного писателя идет речь о Судаке, у греческого — о Херсоне, то это видимое разноречие теряет на этот раззначение, потому что Судак, особенно у восточных писателей, доминирует над всеми городами Крыма, и даже самое море называется Судацким. Достаточно указать на дополнения и поправки у Тизенгаузена (с. 542–544), где сношения с Валахией производятся по морю Судацкому, где в договоре Михаила Палеолога с египетским султаном есть статья о купцах из земель Судацких, наконец, о послах из Египта в Золотую Орду «в эти края и на море Судацкое». Таким образом, термин «Судак» является в данном случае заместителем общего термина, относящегося к Крыму, и «Судацкий» равносилен слову Черноморский.

При общеизвестной скудости материала для истории Трапезундской империи мы не можем пренебрегать случайно попадающимися счастливыми исключениями, двумя-тремя на всем протяжении, содержание которых бросает яркий свет на некоторые отдельные стороны или отделы. Такое счастливое исключение представляет, между прочим, сокращенное сказание скевофилака Лазаря о чудесах св. Евгения. Этому сказанию мы обязаны тем обстоятельством, что о войне Андроника Гида с иконийским султаном в 1223 г. можем говорить не в общих чертах, а с известными подробностями. Эти последние касаются не только подробностей, какими вообще богаты жизнеописания святых или повествования о чудесах, т. е. подробностями, удовлетворяющими благочестивое настроение слушателя или читателя и вызывающими в нем чувство, но таких реальных черт, которые свойственны бытописателю, историку и географу. Ни об одном событии Трапезундской истории мы не обладаем такими реальными подробностями, как в этом вопросе; ни один военный поход и военное дело не обставлено такими многочисленными указаниями местных имен. Эти столь драгоценные для нас местные имена касаются прежде всего движения турецких отрядов на трапезундскую территорию и главных стоянок султана перед опасными ущельями и горными проходами, характеризующими вообще природу страны и объясняющими ее малую доступность для врага. Далее, когда повествователь переходит к осаде турками Трапезунда, к перемещениям стана неприятелей с одного места на другое в поисках более слабого и легче доступного пункта, мы снова имеем дело с прекрасным знатоком местной топографии, обозначающим положение сторон, имена церквей и монастырей, направление улиц, отношение их к морскому берегу, к окружающим город горным вершинам и, наконец, к стенам. Все эти преимущества нашего единственного источника в занимающем нас походе обязывают нас сообщить его в точном переводе.

«Во второе лето правления почившего благолепного царя Андроника Гида в 6731 от сотворения мира [1123 н. э.] султан Мелик, сын великого султана Аладина, вместе с упомянутым Гидом дали взаимную клятву и пришли к соглашению не вступать в войну, но жить обеим странам в мире, так чтобы живущее вокруг укрепленных мест население пользовалось спокойствием. Но соглашениебыло нарушено вследствие неправильного поступка Рейс-Хетума, губернатора Синопа, подчиненного султану. Начало военных действий вызвано следующим случаем. Нагруженное собранными с Херсона и городов тамошней Готфии суммами и другими взносами судно, на котором находились, как заведующий казенными сборами Алексей Пактиари, так и некоторые херсонские архонты, шло по направлению в нашу сторону с целью уплаты царю Гиду годичного взноса. Но по случаю бурной погоды корабль был прибит к Синопу. Названный губернатор разграбил это судно, завладев находящимися на нем суммами, а равно пленив всех вместе с корабельщиками; кроме того, послал против Херсона вооруженные суда и опустошил его окрестности. Когда в Трапезунде было о том получено известие, царь, приняв в соображение варварское нападение и видя в этом нарушение договора со стороны султана и весь убыток, нанесенный поступком губернатора Синопа, снаряжает флот против Синопа и направляет туда вооруженные отряды. Флот пристал у Карусы и опустошил всю прилегающую страну даже до Синопской гавани. Найденные в гавани корабли взяты, часть экипажа перебита, другая пленена. Родственники этих последних и начальники морских судов восстали против губернатора и осыпали его ругательствами. Не обращая внимания на недовольство начальников судов, он снаряжает послов для заключения мира. После длинных переговоров в обмен на Алексея Пактиари и на то судно, на котором были сосредоточены денежные суммы, трапезундские корабли весело возвратились домой, унося с собой и ту добычу, которая была взята с крымских городов».

«Иконийский же султан Мелик, немедленно узнав о том, почел дело не терпящим отлагательства и послал в Малатию, чтобы пригласить военных вождей, сам же двинулся в Эрзерум и стал собирать войско и скоро достиг крепости Кельцины. Осведомившись о том, и могущественный царь начал собирать войско и, соединив все подвластные отряды, вышел против врагов. Он укрепил узкие проходы и все в соседних областях, пригласил союзников с их войском от Сотирополя и Лазини до Инея — цвет молодежи, отборных, сильных. Но убедившись, что и варварское войско многочисленно, царь прибегает к Госпоже и Владычице всего мира и Спасительнице всего христианского народа, святейшей всех святых Богородице Златоглавой и великомученику Евгению, и все умоляют о помощи. «Султан же, миновав местность Катукий, между Байбуртом и Заилусой, расположился там лагерем и стал допытываться от жителей Байбурта о дороге, ведущей в Трапезунд. Они отвечали, что следует идти в обход Халдии, так как эта фема труднопроходима и имеет воинственное население. Но так как существовала тем не менее прямая дорога от знаменитого ущелья на Трапезунд, то султан избрал именно этот путь, приказал бить тревогу и отдал приказ, и в тот же день расположился у ущелья».

«Царь же Комнин отправил наблюдать за этим ущельем, находившимся над селением Хортокопи, известного полемарха Феодора с несколькими людьми, который нанес большой ущерб варварам при входе и выходе из ущелья. Другому отряду под начальством Георгия Акривициота поручено было занять недоступную местность у св. Меркурия. Сам же царь, будучи сведущ в военном деле и очень дальновиден, отделил для себя отряд в 500 мужей, вооруженных только щитами и копьями, двинулся к крепости Лавра и, снабдив ее гарнизоном, отступил к селению Верении, где со слезами и горячими молитвами прибег в обитель св. Григория, а оттуда спустился по реке до моста. Достигнув Дикесима (ныне Джавазлык), помолился в храме св. мученика Феодора на скале и просил его помощи. Во время божественной литургии полемарх Феодор донес царю, что отборный отряд варваров вступил в Дуверу, и просил его оставить храм и идти с войском. Но царь оставался в церкви до конца службы и приобщился Св. Тайн, потом сел на коня, стал во главе отряда и со словами: «С нами Бог, знайте народы и подчинитесь», с доверием пошел вперед и миновал мост. Варвары же, бывшие в передовом отряде в числе 2000, увидев, что царь идет с небольшим отрядом, поспешили за ним и, нагнав его в тамошней равнине, вступили в бой… Неприятельский передовой отряд, в опасении неизвестного пути и боясь засад, не выдержал нападения: одни в бегстве утонули в реке, другие погибли в сражении, иные же в страхе побежали. В это время Феодор полемарх оказал на варварах дела, достойные удивления и похвалы».

«Султан же, подошедши с главными войсками, когда узнал о поражении передового отряда, хотя сильно желал двинуться вперед, но не успел в этом. Ибо царь, предвидя это наступление многочисленных варваров, поспешил занять подъем к селению Сахное и отсюда дошел до укрепления Лавры. Отдав нужные распоряжения тамошним гарнизонам и укрепив подступы, сам он занял путь на Трапезунд. Но как и войска султана не успели вступить в сражение, то и они пошли по трапезундской дороге и раскинулись лагерем поблизости обители св. Евгения и вокруг цидатели».

«Итак, варвары бродили кругом города, и хотя были многочисленны, но Трапезунд со стороны стен был недоступен, что же касается помещения войска и населения, то не был вместителен, ибо он еще не имел стен, доходящих до моря. Эти стены построены были потом царем и внуком первого Великого Комнина Алексеем, носившим также имя Великого Комнина Алексея. Добрый царь Гид волновался вследствие того, что уничтожен был пожаром торговый квартал и что варвары со всех сторон теснили город. В сокрушении он обращал свои взоры к богородице, и, когда солнце склонялось к западу и наступала ночь, он выходил из дворца через малую угловую дверь св. Георгия Лимниота и, спустившись по укреплениям города, вступал в прекрасный и божественный храм всехвальной девы и воссылал богу и богоматери целоночные гимны и молитвы с горячими слезами. В это время при храме находился монах и почтенный иерей по имени Герасим, сильный духом, а не телом, посвященный в божественное; он разделял с царем молитвы и печаль. Так подвизался наш царь в ночное время, а дни проводил в сражениях с варварами».

«Спустя несколько дней, султан, обходя город, нашел его неприступным и подвергся большому обстрелу со стен. Но как с южной стороны города не было готового пути для нападающих, чтобы приблизиться и начать бой на самом главном театре, то он распорядился сделать наступление с другой стороны. Как бы варварские силы ни сосредоточивались со стороны св. Евстратия и пролегающей выше большой дороги, в той же мере пополнялись против них защитники, выступавшие из ворот кремля, и отражали натиск. Нападавшие должны были всегда отступать и терпеть урон. Между тем стоявшие вдалеке на площади, называемой ныне Эмфания, а равно части, расположенные в средине между монастырем св. Лонгина и св. Евгения, не будучи в состоянии из-за недоступной местности приблизиться и принять участие в сражении, без пользы оставались на месте».

«Но как город казался легче доступным со стороны морских ворот, где была равнина, то неприятели расположились с этой стороны с целью осады, обложив город, начиная от старого арсенала с древней верфи и св. Константина и всей приморской полосы до западной реки (Пиксит) и св. Варвары и ближайших мест. Трубачи дали знак наступлению, раздался единодушный крик в рядах варваров. Начальники поставили ближе к стенам тяжеловооруженных, позади коих расположили пращников, камнеметателей, копейщиков и щитоносцев, а среди тех и других частей стенобитчиков. Когда началось сражение, царь и военачальники и отборные кавалеристы, заметив отряд людей возле храма, в нерешительном и робком настроении, открыли ворота святых сил и, надеясь на помощь свыше, выступили и стремительно на них бросились. Варвары же, не выдержав нападения, обратились вспять и побежали. Тогда наши напали на лагерь в местности Катуны и многих перебили, разграбили самые палатки и пожитки. Султан и его полководцы испугались, но потом оправились и сделали натиск. Тогда царь, заметив стремительное и совокупное нападение варваров, сделал поощрительное обращение к своему войску и приказал двинуться заранее приготовленной здесь коннице к храму св. Прокопия и, найдя там некоторую часть конных варваров, вступил с ними в бой. И хотя с той и другой стороны пали немногие, но из злейших варваров погибли наиболее знатные и особенно храбрые. Таковы Гийяс-эд-дин, двоюродный брат султана, Рейс Хетум, губернатор Синопа, виновник нарушения мирного договора между султаном и царем Гидом, и другие чины из Кельцины и Сиваса. На стороне греков пали также мужи именитые и отважные. Это были Георгий Торник, наш военачальник, Феодор Акривициот, Николай Калофет, Никита Фалавит и Иоанн Цанкси; супруга этого последнего, мужественная и благонравная женщина, пожертвовала в монастырь стась Путцея на поминовение.

Когда же варварское войско постепенно пришло в движение, царь спокойно перешел поток св. Георгия, где растут три ореховые дерева, и в безопасности возвратился в город. А султан, под влиянием неудачного исхода предприятия, в печали и раздражении, накинулся на божественный храм великого Евгения, приказал разрушить постройки и поспешил, несчастный и грубый человек, самую почву перевернуть и смести. Что же касается его войска, то оно, наподобие зверей, набросилось на город в надежде легко завладеть им. При звуках кимвалов, арабских свирелей и ливийских инструментов устремились варвары со стороны нагорной части к городу, к самым его воротам. Единодушный крик и варварский шум доходили до такой силы, что, казалось, началось земное колебание и небо валилось, и всех охватил ужас. В город летело столько стрел, что он покрылся как бы туманом; вместе с тем пускали копья и камни и другие снаряды, употребительные в военном деле. Защитники города метанием стрел с жаром отвечали на посылаемые против них орудия и несколько образумили неприятелей и ослабили силу стрел. Но затем храбрые лазы неожиданно появились за стенами города, сначала пехотинцы, пускавшие тучи стрел, за ними вся конница. Из неприятелей многие убиты, многие взяты в плен».

«Царь, принимая во внимание дикие, неукротимые и зверские нравы султана, не желал никоим образом прекращать сражение или дать некоторый отдых войску; но он был обеспокоен судьбой городского населения, которое очень страдало от войска, от скопления народа и от тесноты в городе, ибо еще не была построена внешняя укрепленная стена от старой цитадели города, так что до самого моря место было открыто для неприятеля и самый морской берег был ему доступен; это опечаливало царя и внушало ему страх. Будучи, однако, праведным мужем и боясь Бога, на него он возлагает надежду, молится и просит всемогущей божественной помощи, обходит стены кремля и взывает к Богу. Архиепископ с непорочной иконой Богоматери Одигитрии на плечах, настоятель монастыря с всечестной главой св. Евгения и избранная часть священного клира участвовали в процесии и восклицали: «Восстани, Господи, на помощь нам».

«На заре наступающего дня снова злейшие варвары напали с горной части города на кремль и пытались приблизиться к стенам. Султан же говорил горожанам такие слова: «Не обольщайтесь надеждами на вашего Бога и на своего великого Евгения; завтра и храм его предам пламени, и город возьму, ибо знаю, что у вас недостает съестных припасов и воды и что вы страдаете и в других отношениях». Услышав эти богохульные слова, царь сильно опечалился и горько заплакал. Но пришедши в себя, придумал следующее. Предложил прийти к нему в город некоторым из неприятелей с тем, чтобы заключить мирный договор в согласии с волей повелителя их. Они пришли и выразили такие предложения, которые были полны напыщенности и высокомерия. Царь же, затаив в сердцесказанное, ласково обошелся с ними и устроил им обильное угощение. Затем они сели на коней и проехались по городу Трапезунду, осмотрели войска, вьючных животных, видели быков, овец, запасы мяса, кухни, склады, наполненные сладостями, магазины с хлебом, погреба с вином, лавки с мясом, целые источники с водой и ключи, бьющие от ворот, ведущих к морю. Когда варвары прошлись по городу и осмотрели все, он послал их назад. Они по возвращении доложили о всем виденном султану, который был этим очень опечален».

«Жители Халдии и обитатели области Мацука, получив сведения об успешном сопротивлении трапезундцев, воспрянули духом и, прибыв ночным временем, угнали военных коней из неприятельского стана, произвели расхищение, полон, а стражу разогнали, что страшно раздосадовало султана. Свой гнев он излил на храм св. Евгения: вошел в него надменно и с полным презрением и приказал поставить свою палатку возле раки святого; с ним расположились избранные воины. Коням было приказано стоять вне священной ограды, а внутрь были допущены распутные женщины».

«Когда царь во храме Богородицы Златоглавой молился Богу и изливал потоки слез, услышал слова: «Андроник, твоя молитва принята». В то же время святой явился к султану и сказал: «Я начальник этого города, в моих руках ключи от ворот его. Я димарх города, мое имя Евгений. Меня послали граждане, и воины, и весь дим… Поспеши в город, где ожидают тебя».

«Была светлая ночь, неожиданно засверкала молния. Казалось, что пламя льется со всех четырех сторон вселенной; оно ослепляло зрение противников и поражало дух безбожных; вода поднималась, и гром был оглушительный, выпал сильный град, и сильный дождь падал в эту ночь на безумных… Варвары, пораженные происшедшим, рассеялись в разные стороны. Утратив сознание, одни по ошибке попадались в ущелье горы, другие же скакали на конях с горных утесов, считая, несчастные, утес за ровное место; одни, находясь у подошвы гор, снимали с себя доспехи и бросали их, другие умирали от холода. Такова-то была участь напавших на нас безбожных врагов. Вождь их султан Мелик, спасаясь бегством с отборной фалангой своей свиты, когда началось утро, прибыл в кураторий у капалия[59]. Осведомленные об этом некоторые мужи из жителей Мацуки прибыли сюда и взяли его в плен, в ознаменование чего построен на этом месте храм великому Евгению, сохранившийся и поныне».

«Царь, принеся молитвы и благодарение, вышел из города, обошел кругом палатки неприятеля, нашел их полными всякого имущества и совсем безлюдными. Греки овладели конями, оружием, оставленным в поспешном бегстве. Мацукаиты и жители Халдии скольких перебили беглецов в ущельях Тавра — разве может кто перечислить? Тогда же привели и пленного султана».

«Спустя несколько дней из Сурмена и других мест пришли варвары, бежавшие после сражения и попавшие в плен; все они обращены в рабство».

«Царь же собрал сенат и предложил на его решение вопрос о том, как поступить с султаном. Когда высказаны были мнения, последовало такое решение: «Отпустить его домой по доброй царской воле ввиду его высокого звания и расположения к нему турецкого народа». На пути же его устроить для него торжественную свиту для сопровождения в Иконию, Эрзерум, в страну Кармианскую и даже до Синопа, чтобы в мире возвратился в отечество. Когда было принято это решение, заключен мирный договор на том условии, чтобы на будущее время не посылать из Трапезунда военного вспомогательного отряда в знак признания зависимости от султана, не платить податей и не посылать даров. По заключении договора султан возвратился к себе с честью и с подобающей почетной охраной».

«Возвратившись в Иконию, султан не только исполнил то, на чем давал клятву, но стал ежегодно посылать арабских коней и другие важные приношения царю Андронику Гиду, распространять славу о чудесах святого и каждый год отправлять монастырю богатые подарки»[60].

Находясь между монголами и турками, Трапезунд, хотя и защищенный ущельями и горными укреплениями, недолго мог отстаивать свою самостоятельность. Пока еще не было сломлено преобладание хорезмшаха Джелал-ад-дина в соседстве с Трапезундской империей, сельджукский султан подвергался опасности со стороны Хорезма, и происходившие между ними столкновения не могли не держать в напряжении Трапезунд. Битва между сельджукским султаном и шахом при Ахлате, относимая к 1229–1230 г., сопровождалась поражением хорезмийской армии, в которой был и трапезундский отряд, и таким образом Андроник Гид должен был поплатиться за посылку помощи хорезмшаху и снова признать себя данником сельджуков. Умаление монгольского влияния в прикавказской области после 1231 г. и завоевания ими Грузии, новый удар, нанесенный Джелал-ад-дину, приготовил в лице монголов громадную военную силу, которая могла уже представить серьезную угрозу для самого Иконийского султана Ала-ад-дина. В ближайшее время, пока был жив Андроник Гид, турки-сельджуки удерживали свое владычество над Трапезундом, выражавшееся в форме уплаты дани и посылки вспомогательного отряда иконийскому султану. Уже во время Андроника Гида, вследствие изменения торгового пути из Центральной Азии в Европу и других перемен, происшедших в отношениях между сельджуками-магометанами и монголами, Трапезунд воспользовался большими преимуществами, какие доставляло ему торговое положение в мировой торговле.

В 1235 г. по смерти Андроника престол занял Иоанн Аксух, правивший не более трех лет и умерший вследствие случайности во время модной на Востоке игры в поло, (В романе Paul Bourget «Outre Mer.», I, р. 89–90, дано подробное описание, хорошо знакомящее с этой игрой: «Большая часть общества, а равно и та молодая женщина, времяпрепровождение которой я описываю, собираются смотреть партию поло. Я отправляюсь с ними. Четверть часа водой, 20 минут в экипаже, и вот мы у входа в огражденное досками место, где происходит эта удивительная и опасная игра. Над нами возвышается откос, на котором собирается масса народа, чтобы извне смотреть на состязание. Это удовольствие в такой степени национально, обнаруживаемая в нем энергия и соединенная с ним опасность до такой степени соответствуют расе, что скромные ремесленники, например прачки, с 4 часов утра начинают свою работу, чтобы ранее окончить свою дневную работу и закончить здесь свое послеобеденное время. «Это великолепная игра, — говорила мне американка. — Двадцать лет назад молодые люди занимались только пьянством. Теперь, полюбив спорт и главным образом поло, они привыкли к воздержанию, чтобы не быть тяжелыми. Они мало едят, не пьянствуют. Без этого режима они не выдержали бы восьми дней». И действительно, стоит только вступить на покрытую травой площадь и посмотреть на игроков двух партий, как они с согнутой спиной сидят на конях, держа в правой свободной руке длинный деревянный шест, чтобы понять невозможность соединения такого мужественного упражнения с пьянством и невоздержанностью. Всего их восемь, они скачут на маленьких пони, крепких и бойких. Ноги, обутые в сапоги желтой кожи, в широкие панталоны, рубашка и 'шапка цвета партии — они все стремятся к белому шару, который катится по зеленой траве. Кони, покрытые потом, сами несутся за шаром, руководимые прекрасным пониманием животного, на котором так ловко сидит всадник, как будто он неотделим от лошади. Шар под ударом шеста, более искусный, чем прежние, отскочил на далекое пространство, за ним пустились обе партии, скача около экипажей, выстроенных в линию. Слышен стук копыт по утоптанному газону. Зрителями овладевает легкое ощущение той дрожи, какая волнует нервы жителей Севильи, когда они смотрят состязание между быком и тореадором. Может быть, здесь представляется более реальная опасность, хотя внешность не так сурова. Я присутствовал не больше часа, и уже один из всадников валялся под ногами лошадей. Его сменил другой, но через 10 минут он получил прямо в лицо удар шестом. На моих глазах он слезс лошади, обливаясь кровью. Потеряв сознание, он потом пришел в себя и удалился с поло в сопровождении двоих своих друзей, причем никто не обратил на это особого внимания. Сожалели только о том, что партия осталась неоконченной».)