Очистка

7

Холстон прошёл уже шагов сто вверх по склону, восхищаясь чудесной травой под ногами и сияющим небом над головой, когда это началось. Страшная судорога свела живот, словно от долгого голода. Сперва он подумал: это оттого, что он слишком активно двигается — то чистил, как заведённый, теперь вот несётся очертя голову в своём нескладном костюме. Ему не хотелось снимать его прежде, чем он перевалит через вершину холма, скроется из вида обитателей Шахты — пусть те, кто внутри, пребывают в плену своих иллюзий. Он сосредоточил внимание на верхушках небоскрёбов и заставил себя идти медленнее. Шаг, ещё шаг... Он столько лет бегал по лестницам — тридцать этажей вверх и вниз, что уж с этой-то нагрузкой он должен справиться!

Ещё один спазм, на этот раз сильнее. Холстон застонал и остановился, ожидая, пока боль пройдёт. Когда он в последний раз ел, кстати? Вчера вообще ничего не ел. Вот дурень! А когда он в последний раз ходил в туалет? Не помнил. Наверно, придётся избавиться от костюма раньше, чем намеревался. Как только волна тошноты прошла, он снова двинулся в путь, надеясь достичь гребня до следующего приступа. Ему удалось сделать не больше десятка шагов, когда боль вернулась — ещё более жестокая, чем раньше. Таких мучений он никогда в жизни не испытывал. Его чуть не вывернуло — счастье ещё, что желудок пустой. Холстон схватился за живот, колени его подогнулись, и он со стоном рухнул на землю. Всё туловище охватил пожар. Он ухитрился проползти вперёд ещё несколько футов; пот заливал ему лицо, капли падали и разбивались о щиток шлема. С глазами тоже творилось что-то неладное: весь мир на мгновение полыхнул ярко-белым, словно при вспышке молнии, а потом ещё и ещё раз. Озадаченный и испуганный, Холстон полз вверх, сосредоточившись лишь на одной задаче: достичь вершины холма.

Опять и опять зрение отказывало ему, в глазах мерцало, вспышки следовали одна за другой. Холстон почти ничего не видел; он врезался во что-то, лежащее на дороге, сильно ушибся. Проморгался и уставился на гребень, ожидая, когда зрение прояснится, но перед глазами по-прежнему сверкали то белые, то травянисто-зелёные молнии.

И тут зрение отказало полностью. Всё стало чёрным. Холстон схватился руками за лицо, а желудок в эту же секунду скрутило в очередном мучительном спазме. Однако посреди тьмы что-то светилось, мигало, так что Холстон сообразил — он всё-таки не ослеп. Вот только свет этот, казалось, шёл изнутри шлема, а не снаружи. Он всмотрелся в мигающий огонёк и понял: это лицевой щиток внезапно ослеп, а не он, Холстон.

Он пощупал заднюю часть шлема — там располагались застёжки. Может, он израсходовал весь запас кислорода и теперь отравляется продуктами собственного дыхания? Ну конечно! С чего бы им давать ему больше воздуха, чем требуется для очистки? Он попытался поддеть застёжки пальцами, но на руках были толстые жёсткие перчатки, и ничего не вышло. Перчатки составляли одно целое с костюмом, а костюм застёгнут на две молнии на спине, прикрытые отворотом с липучкой. Костюм нельзя было снять без посторонней помощи. Холстон так и умрёт в нём, отравившись собственными газами! Вот теперь, когда он бессильно извивался внутри своего мягкого, облегающего гроба, он узнал подлинный страх перед тесным пространством, в сравнении с которым приступы клаустрофобии в Шахте были просто детскими страхами. Холстон теребил застёжки, дёргал их, но пальцы были слишком толстыми и неуклюжими. Слепота осложняла дело ещё больше: она заставляла его чувствовать, будто на шее у него сжимается петля. Холстона опять скрутило в агонии. Он согнулся пополам, разбросал руки по земле и... вдруг почувствовал под пальцами что-то острое.

Камень. Инструмент! Холстон постарался взять себя в руки. Он провёл годы и годы, успокаивая других, утихомиривая волнения, превращая хаос в стабильность. Теперь этот опыт пригодился. Он крепко зажал в руке камень, боясь, как бы не выронить — ведь найти его вслепую будет трудно — и поднёс к шлему. У Холстона мелькнула сперва мысль срезать перчатки, но он не был уверен, хватит ли у него воздуха или здравого рассудка, чтобы проделать это. Ударил острым концом камня по шее, где находились застёжки. Послышался треск: кр-рак! кр-рак! Холстон остановился — его опять затошнило; потом нащупал застёжку толстым пальцем и прицелился тщательнее. На этот раз прозвучал щелчок, а не треск. Внутрь шлема через образовавшуюся с одной стороны щель просочился свет. Холстон задыхался, кислорода в шлеме практически не оставалось. Он переложил камень в другую руку и нацелился на вторую застёжку. Ещё пара ударов — и шлем слетел с головы.

Холстон мог теперь видеть. Глаза жгло, но он мог видеть! Он сморгнул слёзы и глубоко втянул в себя прекрасный, свежий, живительный голубой воздух.

И словно какая-то невидимая сила ударила его в грудь. Холстон закашлялся. Его вырвало желчью и желудочной кислотой, буквально вывернуло наизнанку. Мир вокруг был бурым. Коричневая трава и серое небо. Никакой зелени. Никакой голубизны. Никакой жизни.

Он упал набок, больно ударившись плечом. Перед ним на земле лежал его шлем с тёмным и безжизненным щитком. Щиток был непрозрачным. Холстон непонимающе потянулся за ним, взял в руку, рассмотрел... Снаружи щиток был покрыт серебристым слоем, но стекла под ним не было, лишь шершавая, грубая поверхность. К ней подходило множество проводков. Экран, который погас. Мёртвые пиксели.

Его снова вырвало. Он вяло вытер рот и посмотрел с холма вниз. Теперь он видел мир собственными глазами, видел таким, каким он был на самом деле и каким он всегда его знал — пустым и однообразным. Холстон выронил шлем — выронил обман, который принёс с собой из Шахты. Он умирал. Токсины выедали его изнутри. Холстон, моргая, взглянул на чёрные облака, несущиеся над головой. Потом обернулся, чтобы узнать, как далеко он продвинулся, сколько осталось до вершины, и увидел то, на что наткнулся, когда полз. Большая бесформенная груда, недвижная, словно камень. Программа, которую нашла Аллисон, убрала её из созданной на лицевом щитке иллюзии.

Он положил руку на груду. Его белый костюм осыпáлся хлопьями, словно песок. Холстон упал на землю и скрючился от боли. Он умирал долго, медленно, и всё это время обнимал останки своей жены и думал: какой же видят его гибель те, кто, возможно, смотрит на него сейчас — корчащегося, агонизирующего в чёрном провале на склоне мёртвого бурого холма, за которым возвышаются безмолвные руины покинутого города? Что они видят — те, кто решился посмотреть?

Дата публикации июль 2011 года