Очки для близости

Часть III

— Не оттирается? — донеслось от двери.

Я подняла голову над кроватью — меня и детей разделяло четыре метра пространства — и сказала:

— Стойте там. Я сейчас… — Голос мой внезапно осип, я поборола отвращение и нащупала мужскую руку.

Она была еще теплой. Но уже не живой.

Я ни черта не понимаю в пульсе, но температуру, черт побери, пока ощущаю! Хозяин был мертв и начал остывать.

Еле разогнув сведенные судорогой ноги, я встала с колен и взглянула на притихших малышей.

— Мария Павловна, у меня есть деньги в копилке, — проговорил Максим, — мы вам новую помаду купим.

— Две, — вставил Филипп, — одну поярче.

— Да, да, конечно, — пробормотала я, с трудом понимая, о чем они говорят и что происходит. Ступор буквально придавливал меня к полу… Фантастические видения размывали контуры комнаты…

И тут вместо испуга меня накрыла волна ярости. Феликс!! Хозяин его застукал, и секретарь с ним расправился! Мало того, спрятал под моей кроватью!

Выброс адреналина омыл мой мозг, исправил зрение и заставил меня рассуждать.

Так. Сначала я уведу детей из этой комнаты, и уже потом.., после.., но все ставится в прошедшее время, будущее не проецируется.., нет у меня его…

Да, прежде я навещу Феликса.

Я вела за собой детей, неслась по коридору черным ангелом мщения, и ярость плескалась вокруг меня, заволакивая сознание темной пеленой.

— Мария Павловна, не спешите, — проскулил Максим.

Я опомнилась, остановилась и склонилась над детьми. Кровь, подгоняемая сумасшедшими толчками сердца, рвалась из ушей, глаз, носа. Я боялась, что голова моя лопнет под ее напором.

— Сейчас мы пойдем будить Феликса. — Я держала детей за руки, чувствуя, как мои ладони становятся мокрыми от выступившей по всему телу испарины. — Скоро начнется фейерверк… Мы ведь не хотим, чтобы Феликс проспал все на свете?

От лестницы до темного кабинета прошел охранник; он окинул нашу живописную группку подозрительным взглядом и замер у железной двери. По всей видимости, здесь организовали временный пост, и черный пиджак оставил его лишь на минуту, сходил к лестнице и посмотрел, что происходит внизу.

Я распрямилась и повела детей дальше.

У лестницы коридор делал плавный изгиб, и, едва мы скрылись за поворотом, исчезнув из поля зрения секьюрити, я остановила мальчиков и, указывая на Светлану Александровну, стоящую у подножия лестницы, сказала:

— К Феликсу я пойду одна. Он болен и сейчас спит, я осторожно его разбужу и спущусь к вам. А вы пока побеседуйте со Светланой Александровной. По-моему, ей немного скучно.

Близнецы бодро скатились вниз, я помахала рукой госпоже Вохриной и, придерживаясь стены, не попадая под прицел взгляда охранника, прошла в правое крыло дома.

К комнате секретаря.

На мой стук из спальни раздался томный голос изнеженного Эндимиона:

— Кто там?

— Мария Павловна, — шепотом произнесла я.

Дверь открылась, и на пороге появился встревоженный Феликс.

— Все в порядке?

Вопрос — единственное, что он успел сказать нормальным тоном. Дальше он мог лишь скулить.

Подгоняемая страхом, я ворвалась в комнату, захлопнула за собой дверь и что есть силы врезала мерзавцу под дых. Феликс только крякнул. Сгибаясь, он наткнулся скулой на мой второй кулак и следующие секунд тридцать я помню плохо. Он лежал на полу, я лупила его по плечам, груди, рукам, прикрывающим голову.

Очнулась я на попытке удушения секретаря. Я сидела на нем и коленом нажимала на горло поверженного Эндимиона.

— Уничтожу, подлец. — Мы оба хрипели, я от ярости и страха, он от страха и удушья. — Думаешь.., тебе все удалось?!

— Стойте, — сипел Феликс, — подождите…

— Думаешь, тебе удастся все свалить на меня?! Дудки!!

— Да что происходи-и-ит?! — взмолился секретарь, неразумно открыл лицо, и я врезала ему пощечину.

— Тварь. Мерзкая, гнусная тварь. Вставай, милицию я уже вызвала.

— Какую?!

— Какую, какую? — передразнила его я. — Петровку, 38!

— Зачем?! — Секретарь валялся на полу и боялся вставать. Надеялся, что лежачих все-таки не бьют. Сильно.

Я сделала глубокий вздох и ответила вопросом:

— Ты подложил мне труп Бурмистрова?

Феликс съежился в позу эмбриона и тупо уставился в стену:

— Труп… — только и выдавил он.

Я задумчиво смотрела на него и начинала догадываться, что, скорее всего, две минуты назад избила единственного своего союзника. Реакция Феликса была столь безыскусна, что, пожалуй.., я погорячилась.

В конце концов, алиби камерой обеспечил мне он.

— Ты точно здесь ни при чем?

Кряхтя, Феликс поднялся, подошел к зеркалу и оттуда взглянул на меня:

— Мария Павловна, я даже не понимаю, о чем вы говорите.

— Под моей кроватью лежит тело Бурмистрова.

Запас адреналина я израсходовала на трепку «специалиста», и постепенно вместе с головной болью и дрожью наступало похмелье. Оно высасывало и силы, и мысли.

— Когда приедет милиция? — Пока я скудоумно боролась с безнадежностью, секретарь сходил в ванную комнату, намочил полотенце и теперь прикладывал его к опухшей щеке.

— Никуда я не звонила, — устало произнесла я.

— Та-а-ак, — протянул Феликс, — хозяин точно мертв?

— Да. И убили его статуэткой Ники. Она тоже под кроватью.

Секретарь заметался по комнате, словно ища выход.

— Когда это произошло?

Я вскипела остатками былых паров:

— Вы меня об этом спрашиваете?! Я не была в доме с пяти часов!

— Точно?

— Феликс, я очень похожа на идиотку? — отчеканила я. — Можете мне поверить, каждый свой шаг я фиксировала камерой. В доме я не была с пяти.., или с половины шестого. Но тогда Бурмистров еще гулял среди гостей. Я его не убивала. И у меня есть алиби.

— А у меня его нет, — испуганно пробормотал Феликс и вдруг воскликнул, как заполошная торговка:

— Боже, когда же его угрохали?!

Мои мысли засновали вслед за этим восклицанием. Действительно, когда?! До этого момента у меня было непробиваемое алиби, но сейчас?!

«Спокойно, Маша, спокойно, — уговаривала я себя. — В комнате ты была с детьми, потом тебя видели охранник и Светлана Александровна. Вернуться, минуя их, ты не могла».

— Феликс, я иду в парк, — заявила я и двинулась к двери.

— Постойте, — взмолился секретарь, — подождите. А как же я?!

Паника столь отчетливо исказила его лицо, что я сжалилась.

— Одевайтесь, Феликс. Поговорим позже, внизу.

— Маша, — секретарь остановил меня еще раз, — не звоните в милицию сейчас.

Вы ведь не сделаете этого?

Хотела бы я посмотреть на человека, с удовольствием дающего показания про собственную глупость. Я не из их числа. Но ответила я Феликсу более здраво.

— Судя по кинофильмам, того, кто обнаружил труп, раскручивают в первую очередь. Так что.., подожду пока…

— У вас есть какая-то идея? — с надеждой спросил специалист по улаживанию щекотливых ситуаций.

Пожалуй, все-таки зря я так сильно его отметелила. Секретарь был полностью деморализован. Он растерялся. Из высокооплачиваемого шалуна Феликс превратился в подозреваемого номер один в убийстве олигарха. После обнаружения трупа Бурмистрова шум поднимется оглушительный, и за розыски «Фаины» возьмутся все спецслужбы страны. Метаморфоза манекенщицы в нашего секретаря недолго останется тайной, спецы его вычислят. И, пожалуй, Феликсу надо уносить ноги. Но не сегодня и не сейчас. Все выезды перекрыты.

— Жду вас в парке, Феликс.

Он тоскливо посмотрел на меня и медленно кивнул.

Бедный козлик отпущения, во что ты вляпался?!

Охрана встретила меня спинами, дети мирно беседовали со Светланой Александровной, я посмотрела в зеркало и пришла в ужас. Волосы всклокочены, лицо в красных пятнах, воротник блузки косо висит на вздымающейся от бурного дыхания груди.

Спрятавшись за кадкой с густой пальмой, я быстро привела себя в порядок. И вовремя. По лестнице спускался начальник службы безопасности Анатолий Викторович Басков. Пересчитав своих парней применительно к местам, он выскочил из дома, однако я была уверена, старый служака автоматически засек все погрешности ситуации.

Но гувернантка уже мило улыбалась рядом с детьми и женой депутата.

Стремительный бросок шефа безопасности через холл напомнил мне о недостатке информации. Шеф являлся основным ее носителем, я извинилась перед мадам Вохриной и со словами: «Нам надо Тину поискать», — поскакала вслед за Басковым.

Ориентируясь по блестящей лысине, я проследила его путь, вывела детей на лужайку вокруг фонтана и осторожными перебежками добралась до Флоры Анатольевны.

Анатолий Викторович стоял рядом с ней и что-то горячо доказывал, мадам болезненно морщилась и, подойдя почти вплотную к ним, я услышала последние ее слова:

— Извините, Анатолий, но я действительно не в курсе его передвижений! — мадам злилась, ее доставали пустыми вопросами, а вокруг сновали толпы гостей, безответственной прислуги и готовых напиться оркестрантов в сомбреро. Порой мне казалось, что Флора Анатольевна спокойна лишь тогда, когда держит под прицелом каждую особь на подконтрольной ей территории. Мужа она относила к свободно гуляющим самцам. В основном. — Ему позвонили на сотовый, он ответил и куда-то пошел.

— Куда? — не унимался Басков. "

— Я за ним не шпионю, — резко бросила хозяйка, — позвоните ему, в конце концов!

Кстати, — плотоядно ухмыльнувшись, вдруг произнесла она, — здесь какая-то фифа в разноцветном мелькала…

Шеф понимающе кивнул, сочувственно напряг лысину, но спрашивать, кого конкретно имеет в виду жена хозяина, не стал.

Отвернулся от расстроенной женщины и нажал на своем телефоне кнопку повторного набора номера.

Я знала, где сейчас раздается мелодия «Турецкого марша». Под моей кроватью, в кармане пиджака остывающего тела. Но совершенная звукоизоляция дома оставит мелодию в комнате.

Меня затрясло в ознобе, и я отступила в толпу гостей. Мимо проходил официант с подносом разнокалиберных фужеров, я подхватила коньячный и одним махом опрокинула в себя густую, словно масло, жидкость. Коньяк медленно скатился в желудок и взорвался в его пустоте огненным шаром.

«Надо успокоиться», — решила я и повела детей к столам с фуршетом.

Мальчики придирчиво выбрали себе по пирожному, я попросила официанта принести нам горячего чаю, и мы сели за свободный столик, подальше от оркестра.

Скрипки надрывались в плаче, смычки скользили по моим обнаженным нервам; на тарелке предо мной лежали тарталетки с икрой и жаренные в меду восточные сладости — голове и нервам нужна подпитка.

И, борясь с тошнотой, я начала пропихивать в себя горючее для активной мозговой деятельности и глотать, почти не жуя.

Или коньяк, или закуска, но что-то подействовало на меня вполне благотворно.

Руки перестали дрожать, пульс застучал в висках в ритме вопроса «кто, кто, кто?».

Кто мог свободно гулять по дому? Кто позвонил хозяину, после чего он исчез из поля зрения всех? Кто заманил его сначала в дом, потом в мою комнату? Или перетащил тяжелое тело…

Бог ты мой! Да конечно, Леонид!!

Я вскочила со стула и принялась озираться в поисках главного врага. Леонид знал, что я должна войти в темный кабинет, и надеялся свалить убийство на подозрительную гувернантку. Его слово против моего. Кому поверят? Очень хотелось ответить «мне». В отличие от Леонида, у меня нет мотива. Стоп. Под удивленными взглядами близнецов я опустилась на стул и задумалась. Никакой уверенности в том, что Леонид не подготовил для меня какую-то очередную пакость, у меня не было.

Я слепо таращилась на перепачканного кремом Максима, автоматически достала из кармана жилета салфетку и оттерла лицо мальчика.

— А я еще пирожное хочу, — заявил Филипп, — такое же, как у Макса. Вы меня потом тоже ототрете?

— Обязательно, — пообещала я, и малыши наперегонки бросились к вазам с пирожными.

По всей видимости, процедура умывания салфеткой им понравилась, и следующие минут десять мы посвятили данному действу. Пока у меня не закончились салфетки.

— Посидите немного здесь, — попросила я мальчиков.

«Пора подложить Лене свинью», — с этой мыслью я встала и направилась к мадам Флоре.

Но нужна мне была не она, а стоящая за ее спиной Тамара Ивановна.

— На ковре в моей комнате мальчики раздавили помаду. Пока пятно не засохло, попросите, пожалуйста, Тамара Ивановна, кого-нибудь отмыть ковер. Я бы и сама могла, но не знаю чем.

Горничная, отправившаяся на уборку, должна будет обнаружить труп. У меня нет сил на лицедейство. Я не смогу изображать шок, сильные эмоции под соусом из неубедительного вранья; я даже в обморок не грохнусь. Оставим это удовольствие уборщице.

— Вы о блузке, Мария Павловна? — к нам развернулась хозяйка.

— Нет. О ковре в моей комнате. На нем дети помаду раздавили.

— Пустяки, — махнула рукой Флора Анатольевна. — Ох, как я сегодня устала!

Томочка, проследи, пожалуйста, вон за тем господином. Пепел с его сигары второй раз засыпает тарелку соседки. Если у него уже не хватает сил донести сигару хотя бы до края стола и травы, попроси официанта поставить пепельницу ему под нос.

У Флоры Анатольевны вторая пара ушей на затылке и глаза по всему телу. Она ничего никогда не упускает. Тамара Ивановна остановила пробегающего официанта, передала ему распоряжение, а мадам тут же заметила еще одно недоразумение и указала пальчиком на бредущего в толпе Феликса.

— Мария Павловна, пригласите, пожалуйста, моего секретаря ко мне.

Ну всем работу найдет! А как же ковер?!

По-моему, о нем все забыли.

Я отправилась за секретарем. Бедняга Феликс прикрывал левую щеку шелковым платком, она распухла, и бедолаге ничего не оставалось, как муссировать зубную тему.

— Феликс, — позвала я, — вас требует мадам. — Потом быстро оглянулась и прошептала:

— Когда началась суматоха, вы успели добраться до своей комнаты?

— Да. Ко мне постучали, и я открыл дверь с сонным видом. Комнату обыскали…

Мы беседовали на ходу рублеными фразами, и я успела еще спросить, не заметил ли Феликс чего подозрительного в доме.

Оказалось, нет. А жаль. Впрочем, с чердака много не разглядишь.

Праздник приближался к своему апогею.

Скоро над парком вспыхнут костры фейерверков, и салют прогремит сорок раз, подводя итог жизни олигарха. Какой торжественный уход. Абсолютно в духе времени.

Ярко жил и умер на фоне праздника.

Я сидела за столиком рядом с уставшими детьми и наблюдала за гостями. Или я ничего не понимаю, или с помощью кого-то из них Леонид должен был создать себе алиби.

Кто из них? Не мог же Леня действовать в одиночку?!

Я продолжала жить в вопросах без ответов. И их количество росло пропорционально неприятностям. Скоро вопросы меня похоронят, придавят грузом поступков, не обеспеченных мотивацией, и заставят отвечать сообразно статьям Уголовного кодекса.

Одна из них уже отвесила мне срок за недонесение о преступлении. Надеюсь, условный, как стрелочнику.

Но бежать к телефону и набирать 02 я не могла. Леонид что-то для меня подготовил, и мне требовалась передышка, хотя бы для ровного дыхания на стуле перед следователем. Объяснять, как труп хозяина попал в мою комнату, придется, прежде всего, мне.

И я очень надеялась, что дети к тому времени будут спать.

Итак, с точки зрения разумности, я действовала правильно (крепко подумав, всегда можно найти кучу поводов для оправдания своих поступков, и сейчас все выглядело достаточно благопристойно — дети не должны видеть тело отца на носилках). Эти размышления я стыдливо убрала за скобки и принялась размышлять над действительной причиной своей нерешительности.

Почему Леонид заставлял меня войти в темный кабинет? Он знал, что меня тут же схватят, и я залью слезами себя и его обвинениями. На что он надеялся?! На мое молчиние?! Или убийца все-таки не он?

Бог мой, как же я устала! Я ничего не понимала и чем больше думала, тем больше запутывалась. Вопросы плавно подводили меня к единственному выводу — Леонид не мог рассчитывать на мое молчание. Во-первых, такого уговора не было. Во-вторых, я не Зоя Космодемьянская и партизан сдаю тут же.

Значит, убийца не Леонид? Тогда кто?

Гости перемещались от скрипок к гитарам, вокруг меня журчали приятные голоса и достойные речи; я сидела с почти засыпающими детьми и пыталась определить самого достойного из гостей на роль злодея.

По совокупности статей за экономические преступления у многих здесь набиралось на пожизненное заключение. Кто-то мог ответить и за уголовные дела, но меня интересовал лишь один. Тот, кто сегодня входил в дом минимум один раз, тот, кого охрана спокойно пропустила на второй этаж, тот, у кого имелся для всего этого повод.

Дети совсем сомлели от усталости, я растормошила их и повела прогуляться по парку. Предлагать им лечь в постели нечего было и думать. Малыши ждали фейерверк и страдали за дело стойко.

В стороне от гостей я увидела депутата Вохрина, беседующего с Флорой Анатольевной. Беседа протекала жарко. Совсем недавно, полчаса назад, Аркадий Семенович стоял недалеко от меня и важно рокотал что-то о прелестях пейзанской жизни. Теперь же, со сбившимся набок галстуком, он то и дело убирал пятерней растрепанную челку со лба и наседал на Флору довольно агрессивно.

Я прошла по дорожке рядом с ними и услышала могучий депутатский рык:

— У меня самолет через два часа! Где Дима шляется?! Такой возможности долго не будет…

Мадам отвечала очень тихо, по-моему, успокаивала его, но Вохрин не сдавался:

— Вы мне за это заплатите! Я все подготовил…

Флора развернулась, увидела детей и гувернантку и невозмутимо произнесла:

— Что-то случилось, Мария Павловна?

— Нет. Дети устали от шума, я их прогуливаю.

Мадам кивнула и обратилась к Вохрину:

— Пойдемте, Аркадий Семенович, к гостям. Выпьем водки.

Хозяйка подхватила депутата под ручку и повела к столам. Аркадий Семенович понуро плелся рядом, очень напоминая мне воздушный шарик, из которого медленно выпускали воздух.

«Занятная сцена», — подумала я. Меня не покидало ощущение, что в доме что-то происходит. Все играют расписанные роли и выполняют их с натугой.

Взять хотя бы Веру Филипповну. Она приехала на юбилей на короткое время, сухо поздравила племянника, выслушала несколько тостов, словно отбывая повинность, и уехала самой первой, часов в восемь. Я сосредоточилась и попыталась вспомнить, когда точно это было — до прохода Феликса в дом или после? По-моему, до. Да, буквально за несколько минут.

Но клиентка Феликса не она. Даже принимая во внимание, что роман дамы с Бурмистровым — вымысел, печаль изощренного Эндимиона бабуля с богатым комсомольским прошлым вызовет навряд ли.

Итак, кто?

Кроме Веры Филипповны, неадекватно ведет себя Вохрин, голландец уехал буквально тут же после объявления тревоги; остальные гости пьют, едят, вяло ищут юбиляра.

Леонида я не вижу, но он может быть в доме, куда Ольга час назад увела Тину. Девочка устала, и мама уговорила ее дождаться фейерверка у окна детской комнаты.

Мои воспитанники тоже бодро не выглядели, они все чаще зевали и спрашивали, не пора ли бабахнуть из всех стволов и на боковую.

За пять минут до начала фейерверка я вывела детей из парка на лужайку, и мы застыли лицами в небо. Но, как всегда это бывает, первый залп заставил нас вздрогнуть.

Звезды погасли, не в силах соперничать с феерическим зрелищем, огненные фонтаны поливали темную высь, слепящие букеты возникали один за другим и вяли, вяли, вяли. Сорок раз.

Сквозь грохот канонады ко мне пробились слова:

— Кричали женщины ура и в воздух чепчики бросали.

За моей спиной стоял Феликс, с платком у щеки, и зрелищем не любовался.

— Вы, Феликс, в школьной самодеятельности Чацкого играли?

Секретарь почему-то испугался и пробормотал:

— С чего вы взяли?

— Из цитат.

Феликс смутился еще больше и, ни слова не говоря, скрылся в толпе. Странный парень. Чем я его напугала? По-моему, он шел ко мне поговорить и — надо же.., исчез.

Шквал огня разбудил детей, они восторженно взвизгивали, хлопали в ладоши и скакали среди гостей. Вероятно, мальчики успели вздремнуть на ходу и теперь они будут прыгать, пока не свалятся где-нибудь под куст и не уснут, свернувшись калачиком. Придется быть бдительной и не растерять воспитанников в темном парке.

Дремлющую Тину вынесла из дома на руках Ольга. Леонид попросил охранника подогнать машину к крыльцу и торопливо прощался с гостями. За руль он не сел, или устал, или много выпил, но домой их повез тот самый черный пиджак, который не пускал нас писать.

Вместо «до свидания» Тина смогла лишь зевнуть, чем моментально напомнила братьям о постелях. Близнецы прикрыли рты ладошками и медленно, спотыкаясь, побрели в дом.

В холле, у двери в столовую, Тамара Ивановна давала распоряжения прислуге. Я задержалась рядом с ней и спросила:

— Тамара Ивановна, извините, что напоминаю, но пятно помады уже отмыли?

Мне не хотелось бы всю ночь ждать, а потом дышать химией.

Экономка недовольно посмотрела на меня.

— Не переживайте, Мария Павловна, за испорченный ковер с вас не вычтут. Завтра, все завтра.

Настаивать дальше было подозрительно и неловко, и я отправилась догонять мальчиков.

Без обычных уговоров близнецы разошлись по своим комнатам и улеглись в постели, слегка побрызгавшись в умывальниках. Заставлять малышей чистить зубы мне не позволила совесть. За одну ночь кариес их не одолеет.

Я стояла над посапывающим Филиппом, смотрела на него и думала. В свою комнату, где под кроватью лежит тело отца этого мальчика, одна я войти не смогу. Это выше моих сил. Спуститься вниз, побродить среди гостей, предложить свою помощь экономке? Что угодно я готова была сделать, но только не идти к себе. Пусть постовой у темного кабинета зафиксирует мое возвращение позже. Я найду себе компанию и отправлюсь «обнаруживать» то, что сейчас остывает под моей кроватью, прикрытое пологом шелкового покрывала.., бр-р-р…

Оказывается, присутствие воспитанников заставляло меня держаться, не поддаваться панике. Лишенная мальчиков, я стремительно приближалась к первобытному состоянию вечного ужаса. Каждая клетка моего тела вопила от желания забиться в нору, молила о снисхождении непонятно кого, но мозг удерживал мое сознание от темной норы бессознательной трусости. Игры страуса с песком закончены. В бетон голову не спрячешь.

Покидая правую половину дома, я заглянула в левую, кивнула охраннику у железной двери и еле отогнала от себя шальную мысль — а не пригласить ли черный пиджак к себе на чашечку кофе? Обнаружение трупов — его работа, вот пусть и расстарается.

«Э-э-э, Маша, да ты уже бредишь», — думала я, спускаясь по лестнице в холл. Но кого пригласить к себе, не вызывая подозрений? Мадам?!

Флора Анатольевна стояла у крыльца и провожала поцелуями Инессу Игоревну Шнок. За портнихой приехал красный «Феррари», Инесса Игоревна прекрасно смотрелась рядом с лошадкой на капоте и молодцом шофером, затянутым в черную кожу.

— Бон вояж, дорогая, — крикнула хозяйка мадам Шнок и с улыбкой посмотрела, как кусок яркого шелка, прищемленный дверью, забился на ветру. Инесса оставила снаружи половину подола. Но кого это волнует в прекрасный августовский вечер? Уж конечно, не Флору Анатольевну Бурмистрову. У нее есть дела поважней чужих подолов. — Дети уснули? — бросила мадам мне в спину.

Я проходила мимо и поворачивала к бассейну, тон вопроса мадам подразумевал ответ, и я остановилась.

— Да. Они спят, Флора Анатольевна.

— Вы устали, Мария Павловна? Идите отдыхать. Завтра вы мне понадобитесь полная сил.

— Конечно, конечно. Только найду свои очки.

И почему в последнее время дельные мысли приходят спонтанно, вот так, на ходу? Что может быть естественней поиска очков рассеянной гувернанткой, решившей почитать перед сном?

Вооруженная достойным поводом, я бродила среди столиков, выискивая сопровождающего в собственную комнату. Просить кого-либо из сбившихся с ног горничных идти оттирать ковер? Глупо. Им работы и без пятен до утра хватит.

У эстрады с псевдомексиканцами сидел Алекс. Совершенно трезвый и готовый к подвигам, он пытался соблазнить увешанную бриллиантами дамочку в изрядном подпитии. Дама уже икала. Думаю, спазм диафрагмы вызывал у нее значок с лозунгом на лацкане смокинга Алекса.

Если бы не стойкое отвращение, сегодня я была бы согласна и на Алекса. Тем более что его визит в мою спальню продлится недолго. До того, как я начну визжать, увидев под кроватью труп хозяина. Под кровать можно заглянуть, например, за эротическими тапочками, без которых я спать не ложусь. Этот болван поверит.

Но Алекса пленила икающая красотка, он похлопывал ее по спине и отвлекаться не собирался.

Сквозь нарядную толпу неверной походкой ко мне двигался Гена.

— Если замуж не хотите, предлагаю выпить на брудершафт. — Последовательный во всем, философ гнул свою линию, не забыл ни о замужестве, ни об обещании беспардонно набраться.

— Хорошо, — неожиданно для него согласилась я. — Только сначала сходим в мою комнату и проверим, не там ли я очки посеяла. Это не дает мне покоя, а переход с «вы» на «ты» потребует от меня максимальной сосредоточенности.

Я ерничала, философ воспринимал это как очередную мою уловку, но отказать не посмел.

— Вы, Мария Павловна, вещь в себе. Копилка сюрпризов. А живете в полшага. Не надоело оставлять вопросы без ответов? — Геннадий говорил медленно, почти трезво, я смотрела на него и удивлялась созвучию наших мыслей.

— Вам, Гена, сюрпризов не хватает?

— О, нет. — Он подхватил меня под руку и, шатаясь, повел к дому. — Мне не хватает ответов, вы всегда от них уходите. Не боитесь, Мария Павловна, запутаться? Иногда стоит принимать решения.

— Вы думаете?

— Уверен. Если количество не переходит в качество, теряется смысл поиска.

Философ начал нести полную околесицу, ушел в изыскания смысла бытия, и я едва удерживала его в равновесии. Как шерочка с полуживой машерочкой, окольными путями, через гараж, мы миновали охрану и поднялись ко мне. Черные пиджаки проводили нас скептическими взглядами, но заставлять такую пару идти сквозь строй гостей не стали. Думаю, испугались, что потомственного Бурмистрова может стошнить ненароком. А это конфуз. И вероятный выговор перестраховщикам.

В моей комнате Геннадий тут же рухнул на кровать и, засыпая, пробормотал:

— Ищите… Мария Павловна.., ваши очки. Я вздремну на секунд очку.

«Хорош, ухажер», — подумала я, присела на край постели и, как в холодную прорубь, .опустила голову вниз.

Под кроватью было пусто. Чистый пол без следов крови, ни тела, ни Ники не было.

Останки Дмитрия Максимовича Бурмистрова растворились без следа. Вместе с орудием преступления.

Я вскочила и заметалась, обыскивая шкафы, ванную комнату, углы, теребила шторы.

Трупа нигде не было.

Но куда он делся?! Как же так.., в коридоре стоит охранник… Окно!

Я подошла к окну и проверила задвижки.

Оно было закрыто изнутри, решетка заперта, но на подоконнике остались едва различимые грязные следы. Их оставил Феликс?

Возможно. Но не думаю, что он был так небрежен, от этого зависела наша безопасность.

На моей кровати спал пьяный мужчина, толку от него не было во всех смыслах, я выскочила в коридор и помчалась на улицу.

Несмотря на позднее время, парк был полон гостей. Народ собирался отдохнуть как следует и разъезжаться не торопился.

Я обошла парк до северного, почти пустого его района и с замиранием сердца сквозь деревья глянула на место под своим окном. Тела не было и там. Охранник в полосе света топтался у раскрытых дверей гаража и наблюдал за подступами к нему.

Участок газона под моим окном оказался скрыт от него углом гаража, а мне было абсолютно необходимо взглянуть на траву.

Примята она падением тела или нет?

Я сделала лишний крюк, собралась уже проскользнуть к газону, но вдруг остановилась. А зачем мне, собственно, любоваться на примятую траву, оставляя кругом свои следы? Трупа там нет, а исчезнуть он мог только через окно. Или охрана дома в курсе происходящего? Или кто-то, имеющий власть, снял на время пост в коридоре. Возможно? Нет, предположение слишком невероятно. Пора, Мария Павловна, давать ответы на поставленные вопросы.

Я вернулась под огни гирлянд и нашла экономку.

— Тамара Ивановна, у меня проблема.

Геннадий помогал мне искать очки, рухнул на мою кровать и… — Я красноречиво развела руками. — Не знаю, что и делать. Одной мне его не дотащить.

— Напился, — удовлетворенно констатировала Тамара Ивановна.

— Как евин, — подхалимски кивнула я.

— Этого я и ожидала. Очки хоть нашли?

— Нет. Но это терпит. Главное, перекантовать племянника. В коридоре охранник без дела мается, может, мне его попросить… тело перетащить?

Такое зрелище Тамара Ивановна пропустить не могла. Оставив свои прямые обязанности, она поднялась на второй этаж и скомандовала охраннику:

— Молодой человек, нам нужна ваша помощь.

— Не могу, — черный пиджак сурово сдвинул брови.

— Всего на несколько минут, — проскулила я. — Помогите перенести родственника юбиляра из левого крыла в правое. На этом же этаже.

— Не могу, — упорствовал парень. — У меня приказ не отходить от этой двери.

— Но до лестницы вы бродили?! — возмутилась я. — Сама видела. А комната родственника дальше всего на пятнадцать метров.

— Нет. До лестницы могу, а дальше нет.

Что и требовалось доказать. Охранник подчиняется только своему шефу, экономка для него не авторитет. А это означает, что либо Анатолий Викторович соучастник, либо тело выкинули из окна. Под грохот канонады. А дальше?

А дальше будем думать. Но позже.

Пока я склоняла черный пиджак к подвигу, Тамара Ивановна сходила в мою комнату и растолкала своего врага.

Геннадий Викторович вскочил неожиданно легко, вытаращился на разгневанную экономку, потом увидел входящую меня и вздохнул с пьяным облегчением:

— Фу ты, а я уже думал, что у меня галлюцинации. Решил, в вашей комнате, Тамара Ивановна, заснул.

— Не дождетесь, — фыркнула экономка, — алкоголик.

— А судьи кто? За древностию лет к свободной жизни их вражда непримирима, ой, — чтеца качнуло на экономку, — сужденья черпают из забытых газет времен очаковских и покоренья Крыма.

— Хам! — гаркнула Тамара Ивановна.

— Все лаяться изволите.

Положительно, поклонники Грибоедова меня сегодня преследуют. Сначала Феликс, теперь вот этот.., артист. Это наводит на размышления.

— Вечер уже закончен? — спросил «артист».

— Для вас да, — ответила я.

— А для вас, Мария Павловна?

— Увы. — Мы шагали по коридору в гордом одиночестве, оставленные разгневанной экономкой, оскорбленной намеком на «очаковские времена». — Я последую вашему совету и начну пересматривать свои жизненные позиции.

— Вам помочь? — очень серьезно спросил Гена.

— К сожалению, на мои вопросы вы не знаете ответов.

— Уничтожен, — буркнул философ и рухнул на свою дверь. — Ключи в правом кармане.

Я обыскала пиджак, выудила связку ключей и открыла дверь.

— Может быть, по рюмке чаю? — не сдавался мой друг. — На брудершафт?

— Спокойной ночи, — сказала я и пошла к себе.

«Что делать?» — вопрос, истерзавший не одно поколение интеллигенции, вгрызся в меня с остервенением голодного каннибала.

Предположим, сейчас я позвоню в милицию и сообщу.., об исчезновении трупа, обнаруженного под собственной кроватью два часа назад. Предположим также, что к звонку отнесутся с полной серьезностью и нагрянут с обыском.

Это вряд ли. Через нашу охрану фиг проскочишь и нагрянешь. Тем более что повода, то есть трупа, нет.

Предположим, что проскочили. Я приглашаю криминалистов с собаками под свою кровать и требую взять след и пробу на анализ наличия крови.

Далее следует вопрос, а почему вы, уважаемая, своевременно не доложили о преступлении?

— Потому что сначала решила избить секретаря, — отвечаю я.

Бред.

— А зачем вам, Мария Павловна, это понадобилось?

— Из личной антипатии.

— Ну-ну. А не было ли у вас иных мотивов?

— Были.

— Остановитесь, пожалуйста, поподробнее на этом моменте…

Блестящая перспектива.

Может быть, стоит вернуться к политике страуса? Оставить все как есть.., улечься спать.., раньше мне это помогало.

Нет, нет и нет.

Я взяла блокнот, ручку и вернулась к началу времен. Меня заставляли войти в темный кабинет, это раз. Потом ждали, что меня схватят, это два. Но зачем? Это три. И ответов было несколько.

Самый простой — мелкая пакость юбиляру. Оставим данный ответ на случай, если Леня здесь ни при чем. Стоп. А почему собственно ни при чем?! Во время фейерверка он находился в доме и совершенно не обязательно у окна детской, рядом с женой и дочерью!

Я вскочила со стула и закружила по комнате, представляя поэтапно схему действий врага. Он говорит жене, что отправляется в гараж подогнать машину к крыльцу. Сам же заворачивает в мою комнату, выкидывает тело из окна (под грохот залпов это не слышно, взгляды всех, в том числе и черного пиджака у ворот гаража, прикованы к небу), потом проходит к своей машине и дальше… а вот дальше ничего. Охранник у гаража ни за что не оставит ворота без присмотра. Когда он повез семью Леонида в Москву, его заменил коллега, я сама видела нового охранника, проходя в свою комнату вместе с Геннадием. А это значит, что тело не могло попасть с улицы к машине мимо секьюрити, так как Леонидово авто подогнал один из них.

Уф, я совсем запуталась! Но искать убийцу надо среди своих, тех, кто мог свободно гулять по второму этажу. А их, если разобраться, не так уж и много.

Отгоняя от себя мысль о предвзятости, я опять-таки стала примерять на Леонида шкуру преступника.

Если взять как предположение, что Леня притворился пьяным.., отправил за чем-то тогда еще единственного охранника.., а сам перетащил…

Боже, какая я недотепа!! Зачем Лене огород городить?! Он оставил Ольгу еще до салюта, так как был абсолютно уверен, что при первых залпах охранник у железной двери не выдержит и сбегает к лестнице посмотреть на огни. А от самой лестницы дверь в мою комнату и спуск к гаражу не видны! Все элементарно и построено на простейших рефлексах — грохот в парке, огни в небе, молодой парнишка у лестницы.

А Леня с Дмитрием Максимовичем на плечах спокойно спускается в гараж, дверь в него снаружи закрыта, и охранник с улицы ничего видеть не может, Леонид спокойно пакует родственника в багажник и вывозит за территорию.

Ну я и накрутила! Интересно, у Леонида хватит сил в одиночку перенести тело со второго этажа на первый? Вполне. Салют длился пятнадцать минут, а за это время он мог и волоком труп утащить.

А вдруг я ошиблась? Сколько не отодвигай от себя мысли о предвзятости, они то и дело появляются.

Хорошо, предположим, я ошиблась. Тогда где тело? Все остальные фигуранты во время салюта были в парке. Вернее, почти все. Я видела мадам, Тамару… Нет. Женщин вообще не надо трогать. В покойном хозяине килограммов сто весу, а то и больше. Искать надо среди мужчин, и первым на ум приходит все тот же Леня. Он был в доме, он неделю чего-то химичит, и он уехал первым, если не считать Веру Филипповну.

А если тело все еще в доме? В одной из смежных комнат? А я из вредности зациклилась на Леониде и гараже?

Я вышла в ванную и подергала ручку двери в соседнюю комнату. Заперто. Но Феликс говорил, что у него есть универсальный ключ от всех дверей дома. Мог быть такой же ключ у Леонида? Мог. Но вряд ли.

Если только он не предусмотрел неудачу и не подготовил пути отхода.

«Пока я не буду убеждена в том, что трупа нет в соседней комнате, уснуть не смогу», — поняла я и, плюнув на конспирацию, набрала номер сотового телефона секретаря.

— Алло, Феликс, это Мария. Мне нужен универсальный ключ, — без предисловий начала я.

— Зачем?

— Надо. Подойдите к моему окну, там ваших следов и без того навалом, и киньте ключ мне в окно.

— А при чем здесь следы?! — перепугался секретарь.

— Делайте, что говорят! — прикрикнула я. — Иначе нам обоим крышка! Тело исчезло.

— Как?!

Но я уже дала отбой. Время было слишком дорого. Я боялась, что одного из перебравших гостей уложат спать в смежную комнату, и тогда у меня останется один выход — опередить события и позвонить в милицию, прежде чем похмельный гость не обнаружит поздним утром, что ночевал в обществе мертвого юбиляра и статуэтки крылатой Ники.

Впрочем, орудие убийства меня волновало мало. Статуэтка принадлежит мне, отпечатки пальцев на ней должны быть моими, и использовать ее в качестве улики против меня не смогут. А то, что труп прежде обосновался в моей комнате, я и сама скажу. Когда потребуется.

Но сейчас он исчез.

И почему я, как идиотка, уперлась в грязный подоконник?! Столько времени упущено.

Не тратя его даром, я привязала к сумочке нитку и, когда секретарь подошел к окну, спустила ее вниз.

В полном молчании мы совершили процедуру передачи, и Феликс юркой тенью скрылся в ночи.

Дрожащей рукой я вставила ключ в замочную скважину. Тихо, без скрипа, дверь отворилась, и я вошла в спальню, залитую лунным светом и отблесками праздничных огней.

Не доверяя слабому зрению, я руками обшарила все потаенные уголки комнаты.

Пусто.

Из каморки, служившей кладовой, узкая железная лестница вела на чердак. Но крошечное помещение было так плотно заставлено швабрами, щетками, ведрами и стеллажами с бытовой химией, что перетащить здесь огромное тело и не оставить следов практически невозможно. Если только не убраться позже. Но это долго. Да и чердак не самое чистое место в доме. А Леня на моих глазах уезжал без единого пятнышка пыли. Так что лезть выше не имеет смысла.

Тела там нет.

Значит, оно либо в гараже, либо уехало…

А почему не с Вохриными?! Был ли депутат чистый, я что-то не заметила.

Вроде как Аркадий Семенович в Шереметьево собирался. Но пьяный. И сильно.

А лучшее алиби — мертвецкая стадия.

В которой, кстати, и Гена пребывает.

Я закрыла смежную комнату и вернулась к тому, с чего начала.

Пока я слепым методом исследую версии, время уходит. На часах половина второго, гостей меньше не становится, музыканты усердствуют.., хотя, может быть, гостей уже меньше, но оставшиеся шумят столь отчаянно, что этого не заметно. Интересно, отсутствие юбиляра уже кого-нибудь волнует? Кроме жены?

Вот именно. Кроме жены. Стоит вернуться к моменту, когда меня должны были схватить. Кто в отсутствие хозяина потребует от гувернантки ответа? Анатолий Викторович Басков и мадам. Из этого следует, что кто-то из этих двоих должен…

А что должен?! Я тут же объяснюсь, вызовут Леонида… И я опять вернулась к возможной пакости мужа Ольги, которая так же была в доме во время фейерверка. И подозрений у охраны не вызывала. Но перетащить тяжелое тело брата.., фу! Да как мне подобное могло в голову прийти?!

Остановимся на шефе охраны и вдове.

Первое, допустим, Анатолий Викторович допрашивает меня один; второе, то же самое проделывает Флора Анатольевна. Либо они спелись.

Не-е-е-т, в сыщики я не гожусь. Голова раскалывается от предположений, а они только множатся и множатся.

Я развернула последний порошок мадам Флоры, приготовила стакан воды и…

А почему порошок всего один?! Если я не ошибаюсь, вчера вечером в шкатулке лежало два бумажных конвертика. А сегодня… один испарился…

Неверными движениями пальцев я аккуратно сложила бумажку с белой россыпью кристаллов…

Вот оно — недостающее звено. Или я полная тупица, или в конвертике яд.

И если я права, то картина преступления выстраивается в логическую цепочку. Количество порошков равнялось дням, остающимся до юбилея. Флора предложила мне лекарство на следующее утро после атаки Леонида. Я пропустила один прием, и сегодня в шкатулке должно оставаться два порошка. Но он один.

Сегодня вечером меня должны были схватить и привести на допрос к хозяйке.

Я сама видела, как Флора метнулась вслед за спешившей к дому охраной. Тогда я приняла это за беспокойство, но сейчас начала думать иначе.

Предположим, я сознаюсь раньше, чем поговорю с ней. Но это ничего не меняет.

Мадам не решается без мужа наказывать гувернантку и отправляет провинившуюся в свою комнату. Возможно, со словами: «Не расстраивайтесь, Мария Павловна, мы вам верим, ложитесь спать, а завтра все решим».

Не исключено, что она даже проводила бы меня до комнаты и уговорила принять «чудесное» лекарство.

А утром.., в комнате находят тело хозяина и мертвую гувернантку, не выдержавшую угрызений совести.

Если в конвертике яд, то все становится до очевидного просто.

Но когда хозяйке доложили о проникновении в кабинет, она узнала, что сделала это другая женщина. Флора не уверена, была ли я в доме после убийства, смогу ли я это доказать, она обливает меня вином и отправляет переодеваться. Впоследствии для судебного разбирательства будет достаточно предположения, что хозяин в тот момент ждал меня в спальне, на звонки не отвечал, так как был расстроен моим предательством, мы схватились, и я его огрела первым попавшимся под руку предметом. Статуэткой Ники.

Но со мной пошли дети, которых, кстати, мадам постаралась удержать. Отказывать ребенку в просьбе пописать она не решилась.

Позже я попросила экономку удалить с ковра пятно, и труп спешно перепятали, так как скорая экспертиза покажет время смерти, далекое от момента моего присутствия в доме. Вывод — я должна Феликсу коньяк.

Останусь жива и на свободе, обязательно проставлюсь.

А сегодня я могу спать спокойно. Для преступника, кем бы он ни был, я мертва.

Химической лаборатории я, к сожалению, под рукой не имею; можно сходить проверить детей и по дороге сыпануть малую толику порошка в воду попугая Карлуши, но бедная птица в замыслах хозяйки не повинна. Придется в качестве катализатора использовать многострадальный ковер. Если завтра Флора Анатольевна выразит удивление по поводу моего доброго здравия, отвечу, что порошок случайно просыпала на ковер. И подожду, отправится коврик в химчистку или нет.

Да и завтра я буду умнее. Вином меня облили при помощи Геннадия, про пятно помады я говорила Тамаре Ивановне, а вот о просыпанном порошке следует доложить хозяйке с глазу на глаз. Если после этого в моей комнате устроят генеральную уборку, криминалистической экспертизы мне уже не понадобится. Сообщник Леонида — Флора.

И кстати, теперь я знаю, где труп. Он в багажнике моей машины. От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Хотя нет, ко мне прибавят ловкую манекенщицу. Ведь кто-то должен был помочь хилой гувернантке перенести тело. После чего та же хилая гувернантка таки выпьет яду, не выдержав мысли о мертвом олигархе в собственном багажнике.

Но проверять, там ли тело, я не стану, хочу выспаться. С меня достаточно такого доказательства, как исчезнувший Порошок.

Если бы я ошиблась, сейчас в шкатулке их лежало бы две штуки. А он один.

Сказать, что я провела бессонную ночь, значит не сказать ничего. Я вращалась во влажных простынях, как червь шелкопряда в коконе, мозг, сутки проработавший в ударном темпе, никак не хотел успокаиваться.

Он беседовал сам с собой, практически без моего участия гонял перед закрытыми глазами кадры преступления: мелькали платья, бриллианты, красные «Феррари» с лошадками на капоте и кожаными шоферами за рулем. Я была и жертвой, и судьей, и преступником. И, судя по данному бреду, иногда все-таки дремала.

Лишь под утро я провалилась в абсолютную темноту.

И очнулась от ударов в дверь.

— Марь Пална, алле! Просыпайтесь! — за дверью бушевала Раиса.

— Минутку, сейчас открою! — крикнула я, на ходу натягивая халат и открывая дверь.

Горничная вошла в комнату и тут же выпалила:

— Дмитрий Максимович пропал!

— Да ну, — сонно зевнула я. Очень хотелось сказать: «Знаю, он в багажнике моей машины». Но вдруг.., я ошибаюсь?

— Вас мадам требует. — Раиса бродила по спальне, разглядывала фотографии на тумбочке и уходить не торопилась.

— Раиса, вы хоть немного отдохнуть успели?

Девушка фыркнула:

— Полежала часок. Но за тройную оплату и два отгула можно и потерпеть.

— Сообщите мадам… Хотя нет, я уже почти готова. Где она?

— В комнате детей. Они еще не вставали, но она там.

Я хотела свалиться хозяйке снегом на голову. Проверить реакцию на свое крепкое здоровье и слегка цветущий вид. Но неугомонная Раиса все-таки выслужилась, доложила о пробуждении гувернантки.

Мадам сидела в кресле бледна, спокойна, но, судя по темным кругам вокруг глаз, этой ночью в доме спали лишь четыре-человека — я, Геннадий и дети. Остальные так и не ложились.

— Сегодня вы уезжаете на Кипр, Мария Павловна, — без предисловий начала мадам.

— Одна?! — совершенно опешила я.

— Конечно, нет, — поморщилась Флора. — С детьми.

— Но…

— Это приказ. — Флора Анатольевна подняла на меня красные воспаленные глаза. — Так надо, Маша.

— Что-то случилось? — ночные страхи отступили, и я начала путаться в предположениях, версиях и подозрениях. Все случившееся казалось сном. Убийство, труп, его исчезновение. Реальна была только грустная женщина в кресле.

— Вас это не должно касаться. Маша.

Собирайте вещи, ваш самолет вечером.

Так. Или меня просто удаляют, или я ничего не понимаю.

— Жаль, — пробормотала я, — моя сестра скоро рожает и я…

— Когда ее сроки? — перебила меня Флора Анатольевна.

— В начале сентября.

Мадам откинулась в кресле, подняла голову к потолку и ответила ему:

— Вы успеете вернуться, Мария Павловна.

Больше мне сказать было нечего. Нас отправляют за границу, и точка.

— Извините, Флора Анатольевна, — я решила все-таки завести речь о снотворном, — но вы выглядите усталой. Может быть, вам стоит принять снотворное и лечь?

К сожалению, у меня ваших порошков не осталось, последний я вчера на ковер просыпала…

Мадам выслушала мою речь с прежним равнодушием. Даже тени сожаления на ее лице не промелькнуло. Неужели я ошиблась?!

Впрочем, время покажет, отправят ковер в чистку или нет.

Время показало. Не отправили. Всем было не до него.

Простившись с мадам, я заглянула в спальни мальчиков, дети еще не проснулись, и я пошла в свою комнату. Но не собирать вещи, а за ключами от «Форда». Пора проверить мои ночные предположения, убедиться, там ли тело хозяина, и после этого действовать по обстановке.

Обшарив сумку, все карманы и тумбочки, я убедилась лишь в одном — все происшедшее вчера не сон. Ключи пропали.

Я села на кровать и задумалась. Второй комплект ключей я, как идиотка, оставила в бардачке «Форда», навыков взлома не имею и проверить свои предположения не смогу.

Здорово. И кто мне поможет? Только Геннадий. Не знаю, какой из него взломщик, но автомеханник он отличный.

Достав из шкафа чемодан, я положила его на кровать, мол, собираюсь, собираюсь, только вот отвлеклась на секундочку и вышла из комнаты. Запирать дверь я не стала.

В этом доме замки не хранят секретов.

Философ придерживался того же мнения, и, постучав, я зашла к нему.

Тело лежало в одежде поверх скомканных простыней и издавало жуткий храп, извергая с каждым выдохом такой (!) запах, что можно было поверить в разложение заживо. Философ пребывал в коматозном состоянии.

— Гена. — Я тихонько дотронулась до его плеча.

Тело дернулось и просипело:

— Я сплю.

— Вижу. Но ты мне нужен.

— Потом.

— Пожалуйста, Геночка, — взмолилась я.

Тело простонало и открыло один глаз.

— Я умер.

— Догадываюсь.

— Все к черту.

Но я проявила редкую сволочную настойчивость.

— Мне очень надо, Гена.

— Чего?

— Открыть машину. Я ключи посеяла, а очки, помнишь, мы их вчера искали, в бардачке оставила. Пли-и-и-з, — проскулила я.

— О-о-о-о боже, — простонал философавтомеханик и начал подъем.

Первая попытка ему не удалась, и я почувствовала себя прирожденной сволочью.

Потомственный Бурмистров намешал вчера все сорта вин, коньяков и водок и заполировал все это шампанским. Адская смесь.

И отчасти в этом повинна я.

В свисающей с шеи бабочке философ, пошатываясь, стоял у кровати и разглядывал смокинг, не переживший бурной ночи.

— Счас. Переоденусь, приму контрастный душ, и весь ваш, Мария Павловна.

— Вы настоящий друг, Геннадий. — Я дотянулась до небритой щеки и с чувством чмокнула бедного друга.

— Подхалимка, — буркнул Гена. — Надеюсь, этот подвиг мне зачтется.

— На небесах, — фыркнула я.

— А пораньше нельзя?

— Можно. Но вы тоже поторопитесь.

Философ тут же, при мне, начал стягивать с себя одежду. Торопился очень.

Я вышла в коридор, и только там до меня дошло, что первую половину диалога я обращалась к нему на «ты». Неужели и без брудершафта начала привыкать?! Хотя… на «вы» к телу даже на кладбище не обращаются.

Я стояла у двери в Генину спальню, когда из-за поворота от лестницы вышла Тамара Ивановна.

— Вот вы где. Давайте быстро собирайтесь. По Кипру гуляет какая-то экзотическая зараза, и детям решено сделать прививки. В поликлинике уже ждут.

— Я не могу, — растерянно залепетала я.

— Что еще за капризы, Мария Павловна?! — вспыхнула экономка.

— Я ключи от своей машины потеряла…

— Пес с ними, — раздраженно оборвала меня она. — Дети уже завтракают, через десять минут спускайтесь к крыльцу, вас отвезут.

Какой бесславный конец идеи! Я понуро поплелась в свою комнату за сумочкой, никаких иных светлых идей у меня не было, ситуация привычно ускользала из-под контроля. Полный ноль в балансе.

Идея посетила меня как ответ на вопрос:

«А зачем, собственно, меня удаляют в поликлинику?» Прививки должны делаться заранее…

Да тело хотят перенести, голубушка!!

Осененная догадкой, я закружила по комнате. Значит, преступник продолжает действовать.., и довольно решительно.

Кто он или она, другой вопрос, а вот что мне делать?! Взгляд уперся в раскрытый чемодан, рядом с ним лежала видеокамера, и я поняла, чем и как смогу достать неприятеля.

В поликлинике я пробуду недолго. Если бы меня не хотели удалить, Флора Анатольевна вызвала бы медсестру по телефону.

Ей вполне это по силам. Но меня отправляют в поселковую поликлинику. Значит… тело перенесут в ближайшие сорок минут — час.

Я вынула из камеры кассету с записью вчерашнего вечера и бережно спрятала ее в сумочку. Это мой спасательный жилет и расставаться с ним смерти подобно.

Вставив чистую кассету, я бегом бросилась в гараж.

На мое счастье, в нем никого не было.

Я нашла на стеллажах с автокосметикой укромное место, спрятала камеру за баллоном с полиролью, укрыла ее ветошью, направила в сторону «Форда» и включила на запись.

Если я права, то события начнут развиваться в ближайшее время.

Едва я успела отскочить к Боливару, как в гараж зашел дежурный шофер.

— На чем поедем? — спросил он.

— Без разницы, — испуганно ответила я.

Шофер снял со щитка ключи от «БМВ», открыл мне дверцу и сел за руль.

Уверенные движения водителя завораживали своей небрежной точностью, я откинулась на сиденье и закрыла глаза. Шины шуршали по гравию, солнце прорывалось сквозь листву и скользило по векам. Короткая передышка августовского утра, как я любила это время года! Теперь я его возненавижу.

Дети сбежали с крыльца и запрыгнули на заднее сиденье. Им успели сообщить о поездке к теплому морю, и сейчас малышей волновало одно — какие игрушки взять с собой в самолет.

А я представляла себе объектив видеокарт меры, направленный на багажник «Форда», и переживала, что не успела проверить ракурс и включить лампы дневного света.

Справится камера с задачей или нет?

В поликлинике дети притихли и процедуру перенесли беспрекословно. Тамара Ивановна постаралась их как следует напугать липучей заразой. По-моему, было сказано что-то об отваливающихся ушах и носах, детки не хотели лишиться такой красоты и обреченно спустили штанишки.

Подобный героизм требовал поощрения, я попросила шофера остановиться у аптеки и отправилась покупать жутко полезные сухарики.

Шагая через площадь, я полной грудью вдыхала воздух более чистый и свежий, чем в поместье, прекрасно понимая, что это всего лишь игра подсознания. Меня окружал тот же воздух Подмосковья, но дышалось иначе. Свободно.

И в тот же момент я поняла, что очень хочу на Кипр. К маме Геннадия Зое Федоровне, в очищенный кондиционерами воздух виллы, на прогретые солнцем камни голубой лагуны, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Загадка исчезнувшего трупа — не лучшее, что произошло со мной в жизни.

Я хочу воспитывать детей, а не закрывать усталой грудью вражеские амбразуры.

Ощущение свободы пропало, едва мы пересекли периметр поместья. Охраны было больше, чем обычно, парни провожали подозрительными взглядами даже машину с детьми хозяина. Напряжение в атмосфере только что не искрило, и мою грудь опять стянул обруч страха.

Отправив детей в дом, я проехала с шофером до гаража. Там, на корточках перед моей машиной, сидел Геннадий с бутылкой пива в руках и недовольно смотрел, как я слезаю с кожаных сидений «БМВ».

— Как самочувствие? — прежде всего поинтересовалась я.

Геннадий молча потряс ключами «Форда».

— Открыли?!

— Вы, Мария Павловна, стихов не пишете? Уж больно творчески рассеянны.

Ключи валялись под колесами вашего недокормленного джипа.

— Да? — растерянно спросила я. — И когда вы их нашли?

— Только что. Хорошо, не начал в замках ковыряться. Ловите. — Он подкинул ключи и тут же поморщился от резкого движения.

— Голова болит? Примите аспирин…

— Лучше сто грамм…

— Неграмотный опохмел ведет к длительному запою, — авторитетным ханжеским тоном заявила я.

— Откуда такая осведомленность, — усмехнулся Бурмистров и вздохнул. — Все по книжкам живете, Мария Павловна. А тут, рядом с вами, хороший человек погибает.

— Это в вас, Геночка, абстинентный синдром говорит и отравленные алкоголем нервы. Тревожное состояние присутствует?

— Год не отпускает, — четко произнес он и грустно посмотрел на меня.

Я немного помолчала и спросила:

— Поедете с нами на Кипр?

— А имеет смысл?

Я пожала плечами.

— Отдохнете…

— Нет, — Гена резко встал. — Отдохнуть я и здесь могу. Вы.., хотите, чтобы я поехал?

— Да.

Он пристально разглядывал меня с высоты своего роста, я испугалась, что сейчас он меня поцелует перед объективом камеры, и отскочила в сторону.

Он понял мое движение как очередной отказ, дернулся, словно от удара, поставил полупустую бутылку на капот «Форда» и, ни слова не говоря, вышел.

Ну вот и все. Я смотрела ему вслед и уговаривала себя, что так оно и нужно, так будет правильно, сейчас не ко времени… Но почему-то плакала.

Утерев кулаком слезы, я подошла к стеллажам и достала камеру. Пленка закончилась давным-давно. «Дура», — обругала я себя и открыла багажник «Форда».

Пусто и воняет бензином. Небольшая запасная канистра лежала на боку, из-под неплотно завернутой крышки натекла лужица бензина, я взяла впитывающую салфетку и навела порядок.

Возможно, я уничтожала следы преступления, делала это собственными руками, ими же затягивая петлю на своей шее. Но я так устала от интриг и версий, что мне было все равно. Вечером я улетаю на Кипр, оставляя дому все его тайны. Старая развалина поднаторела в этом искусстве, и не мне с ней тягаться.

Полная равнодушия, я поднялась в свою комнату, побросала кое-как в чемодан и сумку вещи… Интересно, с Кипром существует договоренность о выдаче преступников? Наверняка.

Представив себя спускающейся по трапу самолета в наручниках и под конвоем, я нервно рассмеялась. Каждый имеет право на пятнадцать минут славы. Вот уж когда я получу ее сполна! «Гувернантка-убийца», «Тело олигарха под кроватью любовницы»…

Какие еще заголовки украсят подскочившие тиражи выпусков желтой прессы? Покойный журналюг не жаловал, попляшут папарацци на его косточках.

Дверь моей комнаты тихо отворилась.

Я обернулась на звук шагов и замерла.

— Кто это? — Леонид швырнул на кровать россыпь фотографий.

Я мельком взглянула на снимки «Фаина» входит в темный кабинет, выходит из него, из дома и растворяется в темноте парка.

— Понятия не имею.

Леонид схватил меня за запястье и больно сжал, притягивая к себе.

— В глаза, в глаза смотри. Спрашиваю еще раз, кто это?!

Я зло отпихнула его свободной рукой.

— Пошел вон, гад. Не знаю!

Он опешил, невольно разжал руку, и я вывернулась. Но отходить не стала, я не буду испуганно метаться по комнате. Надоело.

— Я выполнила то, что ты требовал.

— Когда? — Он никак не мог опомниться от происшедшей со мной перемены.

— Проверь записи камер, — усмехнулась я. — Около пяти Бурмистров попросил меня зайти в кабинет и перевести текст факса.

Потом его вызвали, он вышел и оставил меня одну. Я все успела. Так? Свою задачу я выполнила, мы в расчете. А кто на снимках, понятия не имею. Нас не представляли друг другу.

Растерянность садиста доставляла мне странное удовольствие. Чего еще я о себе не знаю? Добро пожаловать, Мария Павловна, в мир новых ощущений. «Вещь в себе» — так, кажется, назвал меня Геннадий.

— И не вздумай мне мстить! — разозленной коброй я шипела в лицо врага. — Уничтожу.

— Ты?! — негодяй медленно приходили норму.

— Я. Я записала наш последний разговор и с сопроводительным письмом оставила у одного из прежних нанимателей. И не дай тебе бог обидеть кого-либо из моих близких! Поверь, человек, у которого хранится компра, сожрет тебя с удовольствием!

Я блефовала столь уверенно, словно всю жизнь не детей воспитывала, а мерзавцев укрощала.

Он поверил мне тут же.

— Не думаю, что облитый водой компьютер — достойный повод для уничтожения. — Он уже лукавил. Исследовал мою реакцию.

— Возможно, — согласилась я. — Вот и не доводи меня до греха. Я свое слово держу всегда. Надеюсь, ты тоже. А теперь мне надо собраться. Кстати, копию записи вчерашнего вечера тебе оставить? Есть занимательные кадры.

— Какие? — мгновенно среагировал он.

— Всякие, — уклонилась я. — Впрочем… это вряд ли кого заинтересует. Правда?

Он смотрел на меня с пристальностью снайпера, выбирающего место для пули.

— Шантаж?

— Упаси бог, — отмахнулась я. — У самой рыльце в пушку. Просто оставь меня в покое. Я еду на Кипр, отвлекусь, загорю немного… Не скучай тут без меня.

Я играла с огнем, издевалась, мстила за унижение и ожоги пощечин.

Он это понимал и, не оборачиваясь, прихватив снимки «Фаины», вышел.

Уф, я устало опустилась в кресло. Счет 1:1. Что дальше?

С непосредственностью закостенелого совка я наслаждалась уютом первого класса. Можно ругать демократов и ностальгировать по кубинскому детству, но первый класс моментально поднимает крыльями авиалайнера любого совка на мировой уровень. Только попробуй раз, и ты, как Хемингуэй, всегда в Париже.

Но мы летели на Кипр. Охранник придавал мне статус очень важной персоны, возил-носил чемоданы и вообще.., смотрелся и старался быть.

Под мышкой у него болталась пустая кобура, но тем не менее он словно чувствовал сданный в ней в багаж пистолет.

Близнецы жили в тех же ощущениях и изводились вопросом, как бы попросить у дяди портупею поиграть. Молодой, но важный «дядя» так же играл «в оружие». Он его любил всем сердцем и тайком принюхивался к запаху кожи и пороха из-под подмышки.

Близнецы, с детства привыкшие к роскоши и вниманию («люблю богатых в третьем поколении», не помню, кто сказал, но суть передана верно), барахтались в широких креслах, отказывались, на взгляд совка, от деликатесов и вели себя вполне прилично. Мне не досаждали, стюардесс не теребили, не капризничали. Припекало только вооруженному пустой кобурой дяде Павлу.

Забавно, мужчины с детства до седых волос оставляют себе жестокие игры. Как женщины игру в «дочки-матери». Только игры со временем становятся дороже.

Я сидела у иллюминатора, пользовалась коротким забвением и вспоминала.

Из семьи нас провожала только Тамара Ивановна. Недостаток внимания родственников восполнялся многочисленностью охраны — до Шереметьево нас эскортировали два джипа, битком набитые черными пиджаками. Сопровождение плотно вело микроавтобус, в котором сидели я, Тамара Ивановна, дети и тот самый дядя Паша, тогда еще при пистолете.

На мой вопрос «Что происходит?» экономка сурово поджимала губы и делала значительное лицо.

Из микроавтобуса детей вынимали в лучших традициях гангстерских боевиков — прикрывая бронированными спинами и расчищая толпу встречающих квадратными плечами. Маневр, естественно, удался. Все Шереметьево проводило деток любопытствующими взглядами. (Это я, кстати, о мужчинах и играх.) У бортика таможенного контроля Тамара Ивановна расстроилась, промокнула платочком две слезинки и перецеловала всех путешественников, кроме дяди Паши.

— Вы там.., осторожнее, — всхлипнула она.

— А в чем дело?!

Экономка лишь горестно высморкалась, перекрестила нашу группку и помахала рукой:

— Ступайте. Вам позвонят.

«В профилактории разворачивается второй акт трагедии, — думала я, шагая на паспортный контроль. — Интересно, каким будет финал?»

Как всегда, дельная мысль посетила меня на ходу. Знай я в тот момент, что увожу в своем чемодане все разгадки интриги, развернулась бы в тот же миг, пробилась сквозь все кордоны и помчалась на Петровку.

Но я не знала.

Перед самым отъездом мне удалось ненадолго запереться в детской. Там стоял видеомагнитофон с адаптером для маленьких кассет, и я быстренько просмотрела запись, сделанную камерой в гараже.

Основное время пленки занимала съемка едва различимых во тьме машин. Крошечное оконце под самым потолком давало недостаточно света, я о лампах не побеспокоилась и получила в награду беспокойство за некачественную запись.

Перемотав пустые места, увидела я немного. Ракурс, естественно, был выбран неверно, везде тьма египетская, но Леонида я разглядела четко. Он перекладывал что-то из багажника «Форда» в свою машину. И он был не один.

Этот второй ни разу не попал в объектив, не произнес ни слова. Но он там был.

Свою машину Леонид поставил между «Фордом» и стеллажами, на которых укрылась камера. В процессе переноса чего-то он только кряхтел и матерился, иногда поворачивая голову к лестнице в дом. Соучастник молча, без движения стоял у дверей, и если бы не последняя четкая фраза, которую Леонид произнес, усаживаясь перед объективом в свою машину, я бы решила, что второй человек мне мерещится.

— Адью, — кивнул Леонид в сторону двери в дом. — Передачу я уже подготовил.

Будет море цветов.

Вот и весь улов. Что перекладывалось из багажника в багажник, не видно; пола соучастника я не определила, так как к подельнику Леня не обратился ни разу по имени.

«Шпион из меня аховый, — подумала я тогда. — Ни тела, ни сообщника, одно матерное кряхтение. Даже доказать, что перекладывалось что-либо именно из моей машины, сможет лишь экспертиза. Леня своим „Мерседесом“ весь обзор перекрыл. Это я знаю, что и откуда, а на пленке ничего не разобрать».

Зацепилась я только за слово «передача».

И, сидя в самолете, рыскала в великом и могучем, пытаясь определить верный синоним. «Передача». В свете последних событий первой на ум приходит передача тюремная. Интересно, в КПЗ цветов море передают? Вряд ли. Хотя.., смотря кого посадят.

Но как-то не вязалось море цветов с парашей в углу. И следующей на ум приходила передача телевизионная. О преждевременной кончине олигарха, о безутешной вдове в черной шляпке от Шанель и о многочисленных венках от друзей и соратников.

Но тело не было еще обнаружено. Стопроцентной уверенности в том, что удастся с помощью пленки доказать его былое наличие, нет. И, верная политике не дразнить гусей, я летела на Кипр и помалкивала, тем не менее не забывая о синонимах.

Примеряя слово «передача» к ситуации, я прикладывала слова друг к другу, и у меня получалось многое. А нужно единственное, но верное.

Итак. Бывает передача документов… прав.., в машине тоже кое-что есть, но это не из той оперы, да и с цветами слабо ассоциируется. И почему Леня не выразился определеннее?! Передать можно все! Включая наследство. А эта передача, судя по всему, скоро состоится.

Было бы интересно взглянуть на завещание господина Бурмистрова. Как оно составлено?

Но для этого тело должно быть обнаружено. Или нет? По-моему, в случае исчезновения умершего начинается какая-то многолетняя катавасия, и потенциальная вдова… Нет. В наследствах я понимаю еще меньше, чем в шпионаже. И пообещать могу лишь одно — если тело пропадет на годы, я пойду в милицию и сдамся вместе с информацией. И будь что будет.

С этой нетрусливой мыслью я попросила стюардессу принести бокал вина и выпила за упокой души господина Бурмистрова.

Он был неплохим мужиком, и оставлять его смерть безнаказанной я не имею права.

Но пока остается хоть малейшая надежда на развитие событий без моего участия, буду ждать. Думаю, в раскрытии преступления заинтересованы люди гораздо более влиятельные, чем простая гувернантка.

Кроме конвертика с белым порошком и пленки с записью гаражного происшествия, в чемодане я везла еще одну запись — юбилея покойного. Может быть, с ее помощью удастся мне вычислить сообщника Леонида?

Первой под подозрение попадала мадам.

Но она никак не среагировала на просыпанный порошок, о котором, кстати, знала половина профилактория. Когда Флора Анатольевна предложила мне лекарство, рядом сидел Феликс, стояла с кофейником наготове Тамара Ивановна, невдалеке бродила Раиса. И вообще, о своих благотворительных акциях мадам побеседовать любила.

И Флора Анатольевна — одна из основных наследников. А это мотив.

Но сегодня утром она была столь равнодушна в своей печали, что я терялась.

Кроме мадам, с охраной мог разобраться и непосредственный их шеф Анатолий Викторович. После того как один из его подчиненных продал фотографии Бурмистрова желтой прессе, с хозяином у Анатолия Викторовича сложились странные отношения.

Но, помня о дружбе отца с Басковым и благодаря заступничеству мадам, Бурмистров не стал его увольнять. Он свел необходимое общение до минимума и исключил его из числа обедающих в доме. Шеф безопасности был предан Флоре Анатольевне, и он мог настоять на удалении детей из дома, из страны при тревожных и подозрительных обстоятельствах.

Но, если следовать этим размышлениям, легкое подозрение касалось и Тамары Ивановны, готовой ради племянницы парк вырубить.

Кто? Кто стоял рядом с Леонидом в гараже и ждал передачи с морем цветов?!

Женщина. Сомневаюсь, что для отставного чекиста Анатолия Викторовича цветы в радость.

Тогда мадам. Но почему я до сих пор жива?!

Если начнется расследование, неважно, убийства или исчезновения хозяина, опросят всех. И она не может быть уверена в том, что меня не раскрутят на признание в шалостях. А дальше ниточка потянется к Леониду. Этот шалун не гувернантка, у него иные мотивы, существенные, и за Леню возьмутся всерьез.

Да-а-а, меня не зря удалили. Но все это временно.

Легкий хмель от бокала вина сделал меня храброй, и я уже жалела, что не сдала пленки и порошок в милицию. С Феликсом, для полного комплекта.

Закрыв глаза, я вспомнила прощальный жест профессионального Эдимиона.

Я с близнецами усаживаюсь в микроавтобус.., бледная мадам на крыльце.., за ее спиной Феликс снимает воображаемую шляпу и отвешивает шутливый поклон. Как мушкетер… Стоп. Тогда этот жест показался мне смутно знакомым. Где и когда я его видела?!

Театр. Провинциальный детский театр, премьера на московской сцене…

А кто у нас завзятый театрал?! Кто посещает все премьеры?!

Я нетерпеливо заерзала в кресле. Боже, как я глупа. Апрель. Я и Ольга привели детей на утренний показ спектакля. На сцене Д'Артаньян склоняется перед королевой и искоса.., бросает лукавый взгляд на нашу ложу.

Тогда я еще сказала Ольге: «Д'Артаньян к вам неравнодушен». Она покраснела, и после этого спектакля я впервые присматривала за Тиной две недели. Пока мама посещала сеансы «иглотерапии».

Ольга?!

Вычислить клиентку Феликса я должна была раньше. Все лежало на поверхности.

Сестра знала о привычках брата, о том, как он обращается с женщинами, о доме Ольга знала все. Она писала стихи, легко обращалась с пером и бумагой, и обработать «мемуары» Флоры для нее не проблема. Кстати, и подсунуть Флоре молодого секретаря, как месть гулливому братцу, она тоже могла.

Если бы я раньше соединила все факты воедино, добавила туда легкую грусть Эндимиона и поняла, что так уверенно вести две роли мог только профессиональный актер?!

Я должна была догадаться раньше. Думаю, Феликс начинал с Чацкого в «Горе от ума».

Недаром он так испугался, когда я его об этом спросила.

Красивая молодая женщина со средствами и достаточной информацией. Театралка и поэтесса с легкой сумасшедшинкой, о которой постоянно твердил ее муж. Мотив у нее может быть, и, следовательно, Леонид оказывается не так уж и не прав, говоря о легком сдвиге жены.

А вдруг Леню и самого использовали?!

Не-е-е-т. Это похоже на бред. Все, что угодно, но Ольга — убийца брата?!

Я испугалась самой мысли. Но подспудно в голове крутились вопросы. Ольга заодно с Леонидом? И не Феликс ли стоял у дверей гаража?

Теперь я запуталась окончательно. Совсем недавно мне казалось, я что-то нащупала, что-то поняла…. Но Ольга?!

Зачем?! Наследство? Ее не интересовали деньги, по крайней мере, в степени, необходимой для убийства.

Заставил муж? Вряд ли. Между ними нет доверия и близости, и сейчас я знаю почему.

Леня мерзавец и садист.

Зачем?!

Или это не она клиентка Феликса?

Еще и еще раз я собирала воедино портрет нанимательницы секретаря и приходила к выводу — Ольга.

Но почему они обеспечили меня алиби?!

Я об этом не просила, камеру предложил сам Феликс.

Если только.., в ней не был сбит таймер, отсчитывающий секунды в углу каждого кадра. Я сосредоточилась и попыталась вспомнить, соответствовало ли время гаражной съемки реальному.

Не помню.

Я помнила лишь одно, Феликс просил начинать съемку после восьми вечера, а я заехала в поселковый супермаркет, купила лишние кассеты и начала снимать гораздо раньше. Возможно, в этом мое спасение.

И, возможно, я правильно сделала, что не понеслась в милицию, размахивая кассетами как стопроцентным алиби. Иногда, Мария Павловна, вы бываете непредсказуемо мудры.

Ободренная этой мыслью, я и покинула самолет.

В аэропорту нас встречала мама Геннадия Зоя Федоровна Бурмистрова, преподаватель математики, с удовольствием ушедший на покой.

От учительского прошлого у Зои Федоровны остались цепкий взор экзаменатора, следящего за шпаргалками, и голос, хорошо поставленный многолетним ораторством.

Она была широка в кости, роста гораздо выше среднего, а размер ее обуви произвел впечатление даже на дядю Пашу, получившего наконец пистолет.

Я не переставала удивляться глупостям природы. Зоя Федоровна имела все черты породы Бурмистровых, а Гена, сухощавый и гибкий, пошел в своего отца, чью фамилию Зоя Федоровна так и не взяла. Если верить профилакторским любителям посплетничать, папа Геннадия преподавал физику в сельской школе, куда после института по распределению попала молоденькая Зоя Бурмистрова. Ненадолго, всего на семь месяцев до декретного отпуска.

На вилле, за которой присматривала Зоя Федоровна, царил образцовый порядок и симметрия во всем. Даже швабры стояли по росту.

Я приезжала на Кипр уже в третий раз.

Зоя Федоровна любила терпкое вино Кипра и огненные закаты. Каждый вечер она садилась на террасе с бокалом рубинового вина и провожала солнце.

Кресло на террасе стояло лишь одно. Одно кресло, плетеный столик и хорошая погода, — что еще надо женщине, чтобы состариться достойно?

— Мужа надо, — усмехнулась я, сидя в другом плетеном кресле.

— Необязательное условие. — Зоя Федоровна покачала головой. — Те мужчины, которых встречала я, радуют лишь своим отсутствием.

— Не повезло, — вздохнула я.

— А вам, Маша?

— Пожалуй, и мне…

Мы немного погрустили, опровергая теорию женского счастья Зои Федоровны, и выпили по глотку вина. Выкупанные дети давно спали, дядя Паша смотрел в гостиной телевизор, а мы закат.

— Что у вас произошло в феврале? — внезапно спросила Зоя Федоровна.

— Вы о чем? — трусливо переспросила я.

— О вас и о Геннадии.

Я не знала, что ответить, и промолчала.

— Он приехал такой.., понурый.

— Гена до странности обидчив, — вильнула я.

— Он тонко чувствующий человек, — возразила Зоя Федоровна, — особенно это относится к нюансам. С ним лучше объясниться, чем молчать. Такого накрутит.., философ.

— Он вам жаловался?

— Никогда, — категорически ответила Зоя Федоровна. — Но, как каждая мать, я хорошо знаю настроения своего сына.

Я боялась этой темы и, заполнив паузу глотком вина, спросила:

— Зоя Федоровна, а где училась Ольга?

— Во ВГИКе на сценарном. Только она его не закончила.

— Почему?

— Любовь. У нее был бурный роман с юношей с актерского, но.., роман закончился плохо.

— Чем?

— Стрессом. А почему вы спрашиваете?

— Любопытна очень, — отшутилась я. — А не помните, как звали юношу?

— Нет. Какое-то редкое было имя…

— Может быть, Феликс?

— Может быть. — Зоя Федоровна с интересом посмотрела на меня. — Вам кто-то насплетничал?

— Немного, — смутилась я. — Но все-таки почему расстались Ольга и Феликс?

— А я вам не говорила, что юношу звали Феликс. Его звали иначе.

В этом я сомневалась. Прежде чем принять человека в свой дом, Дмитрий Максимович Бурмистров проверял его благонадежность до седьмого колена. Феликс должен быть Феликсом с рождения. Не шпионы же они, в самом деле?! Хотя.., имя могло быть сценическим псевдонимом, перешедшим в паспорт.

И почему Зоя Федоровна насторожилась? Ей кто-то доложил о появлении в доме одноименного секретаря? Оперативно, ничего не скажешь, прошло всего четыре недели, а весь Кипр в курсе дела…

— Леонида Ольга полюбила тут же после разрыва с юношей? — я постаралась произнести это слегка насмешливо.

— Не знаю. — Зоя Федоровна пожала плечами. — Но замуж за него вышла так стремительно, что удивила многих.

— А бедный юноша?

— Он исчез.

— Вы его видели?

— Ольга не знакомила его ни с кем из семьи. Вы закончили с вопросами?

Зоя Федоровна оборвала меня довольно резко. Что ж, каждая семья имеет скелет в шкафу и выставлять кости напоказ не стремится.

Мы немного поболтали ни о чем и разошлись по своим комнатам.

Несмотря на трудный день, перелет и дорогу, уснуть я не могла долго. Я тонула в вопросах, ответы на которые должна была найти раньше. Почему я никогда не рассматривала Ольгу как подозреваемую? Потому что она была мне приятна? А ее муж нет?

Когда-то краем уха я слышала, что Ольга училась на сценариста. Но спрятала это знание, убрала его подальше. Геннадий говорил мне, что тетушка не кисейная барышня и родню ждет сюрприз. Я и на это не обратила внимания. Интересно, Гена знал о Феликсе?

И где была моя голова раньше?! Сюжет со скальпами, дохлой рыбой и переодеванием могла разработать только профессиональная сценаристка! А воплотить — только настоящий артист. Все лежало на поверхности.

Может быть, подсознательно я была готова к ответу, но прятала голову в песок?

Тяжело подозревать милого человека. Когда все это закончится, побеседую с психоаналитиком о подсознании.

Утро понедельника я провела на пляже с детьми под охраной дяди Паши.

Мальчики успели загореть еще дома, но южное солнце коварно, и я по одному вылавливала воспитанников и обливала их защитными кремами. Ни минуты покоя они мне не давали. То ловили медуз, то почти «тонули», а закончилось все трагично.

Спрятавшийся под камнем краб цапнул Филиппа за указательный палец правой руки. Кошмарное происшествие для художника.

Бедный живописец разрыдался и заявил, что в пальце обязательно разовьется гангрена и про художественную академию придется забыть навеки. Максим проникся горем брата, и мы все, включая дядю Пашу в пиджаке и в кобуре с пистолетом, помчались в дом лечить бедный палец.

Фил уговаривал нас вызвать «Скорую помощь», сделать укол прямо в фалангу и спасти свой палец и надежду российского художества. Ну до чего богема, даже мелкая, народ впечатлительный!

Но, скорее всего, мальчики просто устали, и плакал Филипп не столько от боли, сколько от желания посидеть у меня на коленях.

Там он и уснул. Максим помог мне бережно уложить брата и, отказавшись от обеда, тоже лег.

Мальчики любили приезжать на Кипр еще и потому, что на вилле у них была одна спальня на двоих и двухярусная кровать, на которой они могли долго переговариваться друг с другом.

Я закрыла жалюзи, помахала сонному Максиму рукой и спустилась в гостиную.

Охранник Павел сидел перед телевизором с банкой безалкогольного пива и орешками и смотрел очередной боевик. Зоя Федоровна предложила нам пообедать, но, прибитые жарой, мы оба отказались.

— Зоя Федоровна, я привезла с собой запись юбилея Дмитрия Максимовича. Не хотите посмотреть?

Остаться у видеомагнитофона и телевизора одной у меня не получалось, и пришлось просматривать день рождения брата госпожи Бурмистровой в компании.

Уставший от боевиков дядя Паша вставил кассету, Зоя Федоровна надела очки, села перед самым экраном и принялась всплескивать руками:

— Ой, детки, какие нарядные.., ой, Флора.., ой, Дима…

— А почему вы сами не приехали? — спросила я.

— Не люблю официозов. Бродишь как заведенная со стаканом.., кусаешь на ходу.

Подарок для Димы я приготовила, подарю потом. Ой, ой, смотрите! Пашенька, перемотайте мне еще на деток. Маша, это вы для них поздравление сочинили?

Зоя Федоровна любовалась семьей, а я таймером в углу кадров.

На первый взгляд, все совпадало с реальным временем. Тогда где подвох?

Его не было. Пленка секундомером отсчитывала мое алиби. Я не была в доме до девяти часов. А позже сходила туда в сопровождении детей.

Ничего подозрительного мне так заснять и не удалось. Пленка безобидно фиксировала ситуации торжественные, курьезные и немного дамские туалеты.

«Фаину» я не снимала из осторожности.

Только один раз в толпе гостей мелькнул яркий шелк ее наряда и скрылся за мужскими спинами.

Ничего полезного, если не учитывать алиби. Но у меня еще оставалась пленка с записью в гараже. В профилактории я просмотрела ее на скорую руку, тайком и не увеличивая громкости. На вилле за мной тенью ходит Паша с кобурой, он прочно оккупировал гостиную и, когда все в доме, с дивана почти не встает. Только за орешками и пивом.

В хозяйской спальне также стоял видеомагнитофон, но в нем не было адаптера для маленьких кассет. И мне остается ждать, когда освободится гостиная и весь дом.

Во вторник утром в гостиной раздался телефонный звонок. Зоя Федоровна подняла трубку, я собиралась вести детей на пляж, но, увидев, как изменилось ее лицо, задержалась у двери.

Мама разговаривала с сыном. Но то, что говорил Геннадий, было столь жутким, что Зоя Федоровна побледнела и стала слепо шарить по тумбочке в поисках лекарства.

«Началось», — подумала я и вывела детей на улицу.

— Павел, — охранник в неизменном пиджаке грел под мышкой кобуру и загорал лицом. — Пожалуйста, переоденьтесь и проводите мальчиков к морю. Я подойду позже.

Дядя Паша перекатил жвачку с одной щеки под другую, кивнул и степенно пошел к гардеробу.

Я боялась заходить в дом. Сидела на террасе и ждала известий.

Первым прибыл Паша в шортах и золотой цепи, размером с собачью. Вести подоспели позже, когда дети вышли за калитку, а Зоя Федоровна наглоталась валидола.

— Дима погиб, — синими губами прошептала она.

— Как? — Я спросила более спокойно, чем того требовало известие, но госпоже Бурмистровой было не до тонкостей.

— Его убили.

— Кто?! — Это прозвучало более сообразно обстоятельствам.

— Леонид, — прошептала Зоя Федоровна.

Негодяй не ушел от ответа!

Зоя Федоровна села рядом со мной и, медленно приходя в себя от шока, автоматически достала из шкафчика вино.

— Будете? — спросила она.

— Нет, спасибо. Что там произошло?

— Тогда и я не буду.

Она убрала бутыль обратно. Она не хотела разговаривать, неудержимый поток речи пойдет позже, когда она немного оправится.

И я ее не торопила. Я знала больше.

— Флора в больнице, — наконец произнесла Зоя Федоровна.

— Флора?! Инфаркт, инсульт?!

— Нет. Леонид разыграл похищение и, когда Флора повезла выкуп, попытался ее убить.

Новость. Флора — жертва. Но как, зачем?!

— Леонид тоже убит, — медленно проговорила мама Геннадия.

— Кем?! — Я уже жалела, что отказалась от вина.

— Он требовал от Флоры подписать доверенность на управление фирмой, изуродовал ее, она едва жива… Но она взяла на встречу с похитителями пистолет, как-то вывернулась и… Леонид мертв. А Флора в интенсивной терапии. Маша, — Зоя Федоровна посмотрела на меня сквозь слезы, — что происходит?! Он ее пытал!!

После этого слова и слезы полились из нее рекой. Зоя Федоровна причитала, тонула и барахталась в тех же вопросах без ответов. Беда свалилась в ее семью, как раскаленный кирпич в муравейник, сжигая и разрушая. Один мужчина убил другого, мать ее племянников отомстила.., и едва спаслась.

Я уговорила Зою Федоровну принять успокоительное и лечь в постель. Она безропотно выпила таблетки, укрылась с головой пледом и замерла, парализованная горем.

Дядя Паша получил приказ развлекать детей, и, насколько я их знаю, раньше чем через час с пляжа близнецов не утащить.

А свободу надо использовать с толком.

Я сходила в свою комнату, принесла гаражную кассету и, разыскав в тумбочке наушники, села перед телевизором за детальный просмотр.

Стереонаушники долго дышали шорохами Подмосковья, полумрак гаража навевал забытый ужас, и я буквально подскочила, когда под потолком ангара вспыхнули люминесцентные лампы. Вспыхнули и тут же погасли. Но скудного освещения было достаточно для того, чтобы четко обрисовать профиль Леонида. Теперь уже покойного.

Он подошел к багажнику моей машины, открыл его и чертыхнулся.

— Как камень, — пробормотал он. Потом вышел и подогнал «Мерседес», тем самым перегородив обзор.

Тот, кто стоял у двери в дом, не произнес ни слова. Может быть, «он» прислушивался к шагам на лестнице? Охранял? А может быть, «его» и вовсе не было?

Нет. Чужое присутствие чувствовалось.

Леонид явно к кому-то обращался, смотрел в ту сторону…

Я прибавила звук и только что не влезла в кинескоп. Другой ни разу не ответил и не показался. Но «он» там был.

Сквозь шум и шорох, на грани слышимости, донеслись слова Леонида:

— Оставь.., бумаги… — По-моему, там было «на видном месте», и дальше единственная четкая фраза:

— Адью, передачу я уже подготовил, будет море цветов.

Я нажала кнопку «пауза». На экране застыло лицо Леонида, искаженное странной, но хорошо знакомой мне гримасой. Лицо садиста в предвкушении. Только что слюна с клыков не капает.

К кому он обращался? Не к Ольге, это точно, ее не было тем утром в доме. К Феликсу? Мадам? Шефу безопасности?

Я просмотрела пленку до конца. На последних кадрах опять вспыхнул свет, и к моему «Форду» прошел Геннадий.

Дальше электронный снег.

Я выключила телевизор, перемотала пленку на начало и задумалась.

Что произошло в доме? Как погиб Леонид? Информации не хватало катастрофически. Просмотрев пленку, я вернулась к кошмару прошедших дней и мучительно, на ощупь пробиралась сквозь вопросительные знаки.

Надо звонить в Россию. Но кому? В ком я могу быть совершенно уверена? Ни в ком.

Это единственный четкий ответ среди множества вопросов.

Я положила на место наушники и прошла на террасу за любимым вином Зои Федоровны. Напряжение следует снимать.

Слепящее солнце поливало двор зноем, цветы принимали лучи с удовольствием, где-то под полом террасы что-то сухо шуршало, и воздух просто дышал жарой и раскаленным камнем. Я сидела в теплом кресле и чувствовала себя первым христианином на арене Колизея. Сорок градусов в тени, и скоро выйдут тигры.

Вместе с первым глотком вина пришла и первая дельная мысль. Не надо никому никуда звонить. Сегодня все российские газеты выйдут с подробным описанием событий. Олигархов убивают не каждый день, тем более родственники, и уж тем более киллеров редко отстреливают на месте преступления. В нашем профилактории разыгралась настоящая шекспировская трагедия, и журналисты момента не упустят.

Вместе с бокалом вина я прошла в кабинет к компьютеру и пролистала по Интернету всю доступную прессу.

Если исключить домыслы и сплетни, досуха выжать информацию, то события развивались в следующем порядке.

Дмитрий Максимович Бурмистров пропал субботним вечером в разгар празднования собственного юбилея. Ни о какой дохлой рыбе в кабинете написано не было, и проверить, появлялась ли рыбка вообще, я не могла. Но в том, что об этом не доложили гувернантке и журналистам, не было ничего удивительного. Так что она вполне могла там быть. Не суть. Итак, далее.

В воскресенье утром жене олигарха позвонил неизвестный с требованием выкупа.

Флора Анатольевна собрала деньги к вечеру понедельника и по условиям договора с похитителями лично повезла кейс, набитый долларами, к какому-то сараю.

Там ее встретил Леонид. Он попытался заставить родственницу подписать некий документ, но мадам, полуживая и избитая им же, смогла выстрелить.

Если бы я не видела Дмитрия Максимовича под своей кроватью, я поверила бы тут же и внесла деньги в счет помощи семей погибших на посту олигархов. Ей-богу. И приготовила бы мадам передачу в больницу и соболезнования. По словам прессы, Флора Анатольевна на днях отправляется в швейцарскую клинику лечить лицо и нервы. Бедняжка.

Стоп.

Я с трудом поймала мысль, скользнувшую на грани сознания. Передача. В больницу.

Вскочив с кресла, я закружила вокруг стола с компьютером. Передача в больницу и море цветов! Леонид знал!!

И почему я тупо зациклилась на тюремной передаче?! А потому, ответила я себе, что лечиться никто из профилакторских не собирался, а к тюрьме я примеряла многих.

Все концентрировалось и вращалось вокруг криминала, а не болячек. А сегодня.., сегодня Флора в интенсивной терапии и завтра на каталке покидает пределы горячо нелюбимой Родины.

Кто остановит несчастную вдову? Никто.

Бедняжка желает скрыться от журналюг, настырных следователей, сплетен и праздношатающихся пациентов московских клиник. Это логично.

Но вернется ли она? Да. Если следствие пойдет по предложенному ею пути.

И все будут молчать. Я — об интриге Леонида. Феликс — о дохлой рыбке, Ольга — о Феликсе.

Начнут искать «Фаину»? Скорее всего.

Судя по газетным публикациям, охрана не смогла с точностью сказать, когда и в каком состоянии хозяин покинул дом. Время смерти определили как вечер субботы, мадам утверждала, что мужу кто-то позвонил, распечатка сотовых звонков это подтвердила, но ничего не дала, — Дмитрий Максимович пропал в собственном доме. Камеры, снимающие входы и выходы, зафиксировали его вхождение, а дальше.., он был обнаружен мертвым в сарае за несколько километров от поместья.

Думаю, сейчас профилакторий полон криминалистов и всяческих экспертов. Они ищут следы, роют землю и что-нибудь найдут обязательно.

Дверь моей комнаты вплотную прилегает к спуску в гараж, и моя спальня — единственное обитаемое помещение в левом крыле дома. Не знаю, сдан ли коврик в химчистку или нет, это уже неважно, — убийца найден и наказан, больше всего меня волнует затекшая в щели паркета кровь. Если ее обнаружат, я пойду под суд как соучастница, а мне этого очень не хотелось бы. Я в КПЗ на нарах, а Флора, в бинтах и капельницах, в Швейцарии. И может вовсе не давать показаний, бедняжка. Волнения ей будут долго противопоказаны.

Итак, что мы имеем, кроме неприятностей? Какой-нибудь позитивный момент присутствует? Фигушки. Смерть Леонида только запутала все еще больше. Можно триста лет подозревать вдову в злом умысле, а она упрется на своей версии, и точка.

И кроме того. С тем же успехом Флору могли действительно заманить в укромное место с чемоданом наличности, избить, заставить подписать бумаги и положить остывать рядом с телом мужа, обнаруженным в том же сарае.

Так будет рассуждать следствие. Но господа из прокуратуры не знают о порошках пострадавшей. Если там яд, нашу мадам быстро переквалифицируют из жертвы в подозреваемые. О том, что порошки попали ко мне от нее, опять-таки слышала куча свидетелей. Это уже кирпич в фундамент обвинительного заключения? Кирпич. Мне на голову. Откуда, Мария Павловна, такая уверенность во вредоносности зелья?! А если там милый набор полезных снадобий?!

Под полом террасы продолжало что-то сухо шуршать и скрестись. Вчера вечером Зоя Федоровна жаловалась на огромную крысу, повадившуюся навещать контейнер с пищевыми отходами. Мадам Бурмистрова собиралась вызвать службу по борьбе с грызунами, но отвлеклась на гостей и перенесла мероприятие на завтра.

Я сходила на кухню, достала из холодильника кусок сыра и начинила его порошком мадам Флоры. Только частью, остальное же опять убрала на дно чемодана.

Обогнув по террасе дом, я спустилась к мусорным бачкам, и положила сыр на землю. Приятного аппетита, Шушара.

Вернувшись в дом, я еще раз просмотрела информацию, поступившую на сайты газет, но, кроме фотографий, каким-то образом раздобытых журналистами с места преступления, ничего нового не обнаружила.

А сфотографировать журналистам удалось сарай и листок бумаги, заляпанный кровью.

Именно эту бумагу Леонид заставлял подписать Флору Анатольевну.

Интересно, не тот ли это документ, о котором шла речь в гараже?

Я выключила компьютер и пошла готовить обед. Скоро вернутся дети и голодный дядя Паша, Зоя Федоровна в нерабочем состоянии, и обязанности хозяйки временно переходят ко мне.

Разбираясь с продуктовыми запасами, я никак не могла отделаться от мысли — жертва мадам или преступница? Если второе, то в какой момент она переиграла Леонида?

Как она заставила его приехать в тот сарай?

Ждать, пока отравится крыса, у меня не хватало терпения, я оставила на плите спагетти и принялась названивать в фирму, через которую Флора Анатольевна заказала билеты на Кипр.

Спустя двадцать минут я знала — билеты были заказаны после того, как я, живая и здоровая, появилась в детской.

Для следствия это выглядит логичным поступком матери, отправляющей детей подальше от дома. Ситуация опасная, трагичная, и мадам заботится о нежной детской психике.

Да, но это для следствия. А мне стало очевидно, что события стали развиваться в ином направлении только после того, как преступники убедились в невозможности подставить милиционерам липовую подозреваемую, которую они тщательно готовили в течение недели. И если я рассуждаю правильно, то история с похищением развивалась спонтанно для Леонида, но спасала Флору.

Лучшая методика раскрытия преступления, постановка себя на место преступника.

Что бы сделала я?

Во-первых, удалила из дома тело и гувернантку. Это было сделано.

Во-вторых, уничтожила бы единственного сообщника, способного вывести на меня. Это также было сделано. Но как?

Положив на сковороду бифштексы, я села за стол и задумалась.

В гараже Леонид обмолвился о каких-то бумагах. И это было для него важным, так как единственные четкие фразы на пленке — это напоминание о бумагах и обещание передачи с морем цветов. Все остальное звучало неразборчиво, вскользь, между прочим. На чем в беседе делается акцент? На самом важном. Значит, документы Леню беспокоили.

Так, с этим разобрались. Я перевернула бифштексы и стала думать дальше.

Что мог требовать Леонид от Флоры? Что он заставлял ее подписать? Доверенность на управление делами? Вероятней всего. И как бы я поступила на месте Флоры?

Очень просто. Прежде чем отправиться на смертельно опасное свидание, любой ответственный товарищ заботится о наведении порядка в деловых бумагах. Как-то: доверенности на случай смерти и болезни, завещание и прочая, прочая, прочая. Флора заранее подписывает все бумаги на имя Леонида, дает ему ознакомиться с текстом (на листах должны сохраниться его отпечатки пальцев), сообщник рассчитывает обнаружить документы в доме «на видном месте» после помещения вдовы в больницу, но у мадам другие виды. Она берет бумаги с собой.

Итак, что происходит в том сарае. Судя по «подготовленной передаче», сообщники решили обезопасить мадам от подозрений и оставить в сарае рядом с телом мужа, избитой и чудом спасшейся.

Чушь несусветная. Если Леня попался на эту удочку, то он глупее, чем выглядел. Зачем он вообще туда поехал?!

А.., впрочем.., что ему оставалось?

Судя по публикациям, мадам выполняла требования похитителей — не обращаться в компетентные органы и привезти деньги лично. Но собственная служба безопасности? Анатолий Викторович, его тоже отнесли к «компетентным органам»? Он не мог не знать о выкупе.

Если только сбором денег не занимался сам Леонид. В полной тайне.

Тогда, следуя логике, как единственный посвященный, он должен был сопровождать мадам до места. Все-таки чемодан денег не фунт изюма, доллары присмотра требуют.

Итак, сопроводил даму с долларами. И стоит неподалеку, ждет, когда освобожденные родственники до него добредут. А их все нет и нет. Через какое-то время преданный Леня идет в сарай и видит жуткую картину — полтора трупа, один абсолютный, другой потенциальный. Вызов органов и «Скорой», и так далее и тому подобное.

Могла мадам так его обработать? Могла.

Никуда Леня не делся бы. Потому что кто-то должен был унести деньги, оставить на лице мадам следы побоев и для собственной безопасности истоптать место преступления своими следами.

Но сама госпожа Бурмистрова прекрасно понимала всю нелепость инсценировки.

Она взяла заранее подписанные бумаги с собой, изляпала их кровью и убила сообщника. И, судя по палате интенсивной терапии, не зря. Думаю, Леня душу отвел, отметелил родственницу с полной ответственностью.

Я вспомнила стоп-кадр из гаражной записи и передернулась, как от озноба. Уже тогда Леня предвкушал избиение Флоры.

Но какова женщина?! За несколько часов придумать новый план, заморочить голову сообщнику.., или план был подготовлен заранее.., как запасной вариант?

Интересно, чем Леонид бил Флору?

Думаю, не руками. Подставляя его, Флора действовала тонко и наверняка предупредила, что руки должны остаться без ссадин, «чистыми». Но вот успел ли Леня снять перчатки и дубину выбросить? Сомневаюсь, мадам должна была его опередить.

Я так отчетливо представила себе картину преступления, что чуть бифштексы не сожгла. «Тебе бы, Маша, романы писать, а не котлеты жарить», — обругала я себя умную и сосредоточилась на последнем вопросе. Какую роль во всем этом играл Феликс?

Секретарь выпадал из стройной композиции мемуаристки Флоры. Не было ему там места. У Леонида было. Миллион следов во всех местах, включая мою комнату, мои же показания, везде и всюду наследил уже покойный Леонид. Его отпечатки найдут на измазанной в крови доверенности, багажник его машины сохранит следы перевозки тела (если только ловкие ребята не инсценировали угон), Леня впишется везде, Флора об этом позаботится. А против нее останутся только косвенные улики и подозрения, но за это в тюрьму не сажают.

Я собрала в миску отходы и вышла из дома к мусорным кагатам.

На дорожке, с куском сыра в зубах, лежала крыса. Огромная, размером с кошку, она не успела даже прожевать отраву.

Ноги у меня подкосились, я присела на бордюр клумбы и уставилась на мертвого грызуна. А живое с детства воображение моментально подсунуло на место крысы другое тело. Мое собственное.

Когда я убирала трупик в пакет, меня вырвало. Приступы тошноты накатывали волнами, в голове шумело, но я завершила начатое — замотала крысу в три слоя полиэтилена и убрала в морозильный шкаф.

Кроме ужаса, новая жертва подарила мне догадку — скоро за мной приедут. Со смертью Леонида ничего не закончено. И я почти молила, чтобы на вилле появились кипрские полицейские с наручниками. А не убийца.

Я оставалась единственным живым человеком, способным дать объяснения.

Поздним вечером приехала Вера Филипповна Краснова. И буквально на пороге остановила собиравшуюся в аэропорт Зою Федоровну.

— Завтра утром вместе вылетим, — сказала Вера Филипповна. — А сегодня я тут у вас посижу. Отогреюсь, отойду.

Выглядевшая чуть более грузной, чем всегда, она посидела с внуками, перебирая ракушки и цветные камешки, пожалела укушенный палец и повела мальчиков в спальню.

Спустя короткое время из детской раздался мерный шелест густого баса Веры Филипповны. Двоюродная бабушка рассказывала близнецам какую-то грустную сказку.

Попадая под ее гипнотическую манеру повествования, я сидела в соседней комнате и боялась Серого Волка фиолетовым вечером. Закат окрасил мою келью в фантастические нереальные тона, золотистый шелк штор пылал кустом сирени, подделка под Рериха на стене открывалась окном в иные миры и звала спрятаться в розово-голубом.

Еще недавно я представляла себя мастером мозаики, сложившим из крошечных кусков абрис чужого замысла. Вокруг нескольких краеугольных камешков я выстроила стройную композицию, чудо логики.

Оказалось, узор лежал на песке. Я почти видела, как расползается основа и камешки тонут в зыбуне один за другим.

Едва Вера Филипповна переступила порог виллы, я попала под известное ощущение двоих — я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Обычно ровная и приветливая мадам Краснова метнула в меня взгляд, полный такой ненависти, что сердце мое сжалось до размеров ячменного зерна и рухнуло в сухой песок, как в пепел.

Почему она здесь?! Нет, вернее, почему здесь она?!

Я вернулась в мир вопросов, судорожно подставляя на краеугольное место вопросительные знаки и ничего не получая в ответ.

Где я ошиблась?!

Вера Филипповна должна быть в Москве, Геннадий еще утром сказал, что похоронами занимается она. Пролететь сквозь сотни километров на двенадцать часов… зачем?!

У богатых свои причуды, но не настолько.

Ее приезд не прихоть, а цель, которой была я.

Меня преследовало отвратительное ощущение мишени на лбу. Если не пуля, то взгляд; если не приговор, то упрек. И я виновна.

Покаяться? Но в чем?!

Уголовный кодекс не карает за трусость.

Это суд совести. Самый страшный и реальный.

Я не верила, что старшая из клана Бурмистровых виновна в его разрушении. Значит, она судья.

Найдя объяснение ее ненависти, я перестала бояться смерти. Меня накажут, но не так сурово, как это сделаю я сама.

Бег зайца по полям остановился. И когда в мою комнату постучали, я с готовностью вскочила.

— Мария Павловна, — раздался голос Павла, — вас просят спуститься вниз.

Дамы сидели на террасе. Напротив Веры Филипповны стояло пустое кресло.

Какой антураж! Кровавый закат, и я на его фоне.

Истерзанные нервы выдавили из меня сухой смешок.

— Извините, это непроизвольно, — оправдалась я и села.

— У вас есть кассета с записью юбилея, — резко и недовольно начала Вера Филипповна, — она может понадобиться для следствия.

Ситуация требовала паузы, я кивнула и налила себе вина.

Из далекого детства гадкого утенка выплыла привычка противостоять давлению.

Я не терпела приказного тона и ощетинилась. Я ничего не могла с собой поделать, это во мне на уровне рефлексов. И с точки зрения разумности, привычно нашла оправдание метаморфозе — я слишком много претерпела от этого семейства, чтобы им доверять. Только что готовая к оправданиям, я встала в оборонительную позицию.

Более тонкая Зоя Федоровна поняла, что родственница взяла не правильный тон и я замкнулась. Мама Геннадия слишком долго жила в оторванности от интриг профилактория, не знала, что происходит, что уже произошло и чего ждать в дальнейшем.

— Верочка, Маша написала такое чудесное поздравление к празднику, — сказала она и всхлипнула.

Окаменевшая, словно надгробие, старшая из Бурмистровых, перевела взгляд с меня на закат и прошептала:

— Сколько крови…

— Да. — Зоя Федоровна проглотила слезы. — Флора на похоронах будет?

— Нет.

— Почему?

— Лицо разбито до неузнаваемости.

— Какой ужас, — прошептала Зоя Федоровна и отпила вина. — Бить женщину.., по лицу…

— Бейсбольной битой, — жестко добавила Вера Филипповна.

— Господи! Да как же он ее не убил?! — полувскрикнула-полувсхлипнула Зоя Федоровна.

— И я о том же.

Я решила вступить в разговор:

— Он заставлял ее подписать какой-то документ, а для этого нужна живая Флора.

Так ведь, Вера Филипповна?

Обе женщины удивленно посмотрели на меня. Одна примешала к удивлению испуг, другая — недоверие.

— Откуда такая осведомленность, Мария Павловна? — бросила Вера Филипповна.

Я пожала плечами:

— Из Интернета.

Она погладила ладонью плетеную ручку кресла:

— А вы умная девушка, Мария Павловна. Очень.

Комплимент звучал как оскорбление.

Унижение плебея, посягнувшего на равенство. Никогда раньше Вера Филипповна не позволяла себе такого тона ни с прислугой, ни с равными. Зря она так. Или ненависть поборола разум?

Тогда сделаем скидку. Иначе бесполезно все, и кто-то должен уступить.

— Зачем вы приехали, Вера Филипповна?

На какой-то момент мне показалось, что она с трудом удержалась от того, чтобы не выплеснуть мне в лицо бокал вина.

Зоя Федоровна недоуменно разглядывала нас и боялась сделать не правильный вывод.

— Что-то происходит, девочки? Или я…

— Или замолчи, или оставь нас, — оборвала ее тетушка Краснова и, словно последний штрих к портрету завзятой грубиянки, вставила в крепко стиснутые зубы папиросу «Беломор» и затянулась. — Ну? — выдохнула она вместе с дымом.

— Что «ну»?! — вспыхнула я.

— Как вы перенесли тело?

— Какое? — не удержалась Зоя Федоровна, но тут же осеклась, увидев, что родственница сжала руку в кулак.

— Тело могло исчезнуть только в то время, когда Геннадий спал на вашей кровати, обеспечивая вам алиби на полчаса. Позже вас видели в парке, недалеко от гаража…

— Нет, — спокойно перебила я. — Оно исчезло до того. Во время фейерверка.

— Ложь! — вскрикнула Вера Филипповна. — Охранник все время был на посту!

— Он врет, — по-прежнему спокойно проговорила я.

— Или вы?

Разговаривать с женщиной, летевшей сотни километров для обвинительной речи, тяжело. Несколько часов молчания и ненависти. Я с трудом срывала с нее шоры предубежденности.

— Охраннику двадцать пять лет, не более. Как вы думаете, такой молодой и резвый, он мог отвлечься, сходить ненадолго к лестнице и взглянуть на огни над парком? В саду гремели взрывы, полыхало пламя… — Вера Филипповна не ответила, и я продолжила:

— Это элементарная реакция.

— Которую вы вычислили, как сейчас, — не сдавалась она.

— Во время фейерверка я была в парке с детьми.

Она об этом знала, но упрямо не желала признать очевидное.

— У Леонида должен быть сообщник.

— Я?! Вера Филипповна, зачем вы приехали? Уличить меня или узнать правду?

— Чью?!

— Правда, она многолика, — устало согласилась я. — Но и ваши предположения не аксиома, исходное положение теории, в основе которой может лежать не логика.., а родственные отношения…

— Не уходите в слова! — перебила меня Краснова.

Она ослепла от ненависти. Но все же…

Вера Филипповна приехала на Кипр одна, значит, не была столь уверена, как хочет это показать.

— Вера Филипповна, у меня есть доказательства. Пройдемте в гостиную, я поставлю вам пленку с записью.

Краснова встала первой, за ней поднялась мало что понимающая Зоя Федоровна, и мы прошли к телевизору.

Я сходила за пленкой с гаражной записью, вставила ее в видеомагнитофон и молча села в кресло.

Ломая в пальцах пустую пачку из-под «Беломора», Вера Филипповна три раза прокрутила отрывок с Леонидом, потом долго молчала, не требуя разъяснений и комментариев. Я ей не мешала. Где-то за дверью шуршал дядя Паша, удаленный из комнаты, едва на экране замелькали первые кадры, но любопытство заставило парня подкрасться, и сквозь стеклянные витражи дверей он пытался хотя бы представить, о чем, собственно, идет речь в гостиной.

Наконец Вера Филипповна встала, вынула из видеомагнитофона кассету и положила ее в карман широкого белого пиджака.

— Пойдем, — бросила она и вышла на террасу.

Как и Зоя Федоровна, я послушно двинулась за ней следом.

Усаживаясь в кресло, госпожа Краснова вынула из складок одежды «Кэмел» и закурила.

«Сеанс „Грубиянка“ окончен, — усмехнулась я. — Далее будем беседовать цивилизованно».

— Леонид перекладывал тело? Из вашей машины в свою?

— Да.

— Тогда к чему эта демонстрация? Я и без того знала, что Диму убил он. Я знала, что вы не участвовали в этом непосредственно. Но вы ему помогали?

— Нет.

— Тогда как вы записали эту пленку, если не стояли в углу, зная, куда направлен объектив?

Медленно подбирая слова, я ответила:

— Я догадывалась, что труп в моей машине.

— Неужели? И почему?

Главный вопрос прозвучал, я встала, сходила на кухню и принесла каменное тельце крысы.

— Что это?! — в ужасе подскочила Зоя Федоровна.

— Лабораторная крыса, — спокойно ответила я. — На ее месте должна быть я.

Только в московском морге.

Какое-то время Вера Филипповна молча курила, переводя взгляд с тельца крысы на меня, и, возможно, жалела о такой подмене.

Я пропела крысе осанну, отпустила ей все грехи и убрала обратно в морозильник.

— В гараже меня не могло быть. — Следовало ковать железо, пока поддается. — В тот момент я была в поликлинике с детьми. Думаю, установить это не составит труда, на каждом кадре обозначено время.

— Если только вы не сбили таймер. — Вера Филипповна повторяла ход моих прежних рассуждений.

— Оставим это как предположение, — кивнула я. — Позвоните в Москву и узнайте у Геннадия, когда он вошел в гараж. На последних кадрах, если вы заметили, он появляется у моей машины. А дальше экспертиза установит, что пленка подлинная. Я не была сообщницей Леонида, — твердо закончила я.

— Тогда кто? — Вера Филипповна склонилась над разделяющим нас столиком.

Немного помолчав, я ответила:

— Вы знаете. Иначе не приехали б сюда.

Вера Филипповна села прямо, и пачка сигарет захрустела в ее руке.

Я вздрогнула: «Серьезная бабуля. Чудо, что не придушила меня».

— Пойду взгляну на детей, — произнесла я и встала.

Перешагивая порог дома, я заметила за шторой любопытного дядю Пашу. Пойманный за подслушиванием, он неловко отскочил от окна, покраснел и плюхнулся на диван перед неработающим телевизором.

Дети спали, комната была заполнена запахом их дыхания с примесью аромата водорослей, морской соли и чего-то неуловимо молочного.

Я села на край кровати, поправила на Максиме сползшее одеяльце и замерла. Вере Филипповне надо время, чтобы пройти тем же путем, которым недавно шла я. Подозревать близкого, родного человека, маму этих малышей, нелегко. Утверждение в подобной мысли требует усилий и времени, не стоит ей мешать. Хотя.., пожалуй, исподволь она была готова. Иначе не стоило приезжать.

В детской я пробыла долго, минут двадцать или более того. За мной не приходили, не требовали отчета и подтверждений. Я осторожно вышла из комнаты и на цыпочках спустилась вниз.

Застукать Пашу на месте преступления не удалось. Пойманный один раз, он ушел на кухню и демонстративно гремел оттуда посудой, мол, невинен, аки агнец, ужинаю.

Оглядываясь на дверь в столовую, я подкралась к шторе и прислушилась. Окно на террасу было приоткрыто ловким Пашей, и я, дрожа и краснея, поняла, что женщины говорят обо мне.

— За что ты так на нее взъелась? — спрашивала Зоя Федоровна.

— Тихоня, — шипела Вера Филипповна Краснова. — Такая же у меня мужа увела.

Скромница.

— К Марии Павловне это не имеет отношения…

— Ну-ну, давай, защищай. Она Генку твоего год мурыжит. Почему? Чем он ей не пара?! Чулок синий.., на кого-то другого нацелилась.

Выслушивать оскорбления и дальше я не смогла. Много лет назад некая «тихоня» развела мадам Краснову с мужем, а на мне теперь отыгрываются?!

Стуча каблуками громче обычного, я вышла на террасу. Дамы замолчали, одна недовольно, другая смущенно, и взяли по бокалу вина.

Разозленная несправедливым к себе отношением, я села напротив и сказала:

— Вера Филипповна, если у вас и есть причины для ненависти, то оставьте их на время. Поверьте, я от вашей семьи пострадала достаточно. Мне невероятно повезло, я осталась жива и на свободе. И если вы действительно хотите разобраться и услышать от меня что-либо полезное, сначала ответьте на один вопрос.

— Вы мне приказываете? — иронично произнесла мадам Краснова.

— Нет. Предлагаю договориться. Я не стану вас спрашивать, откуда вы узнали о том, что тело Дмитрия Максимовича было под моей кроватью, а потом исчезло. Я уверена, что об этом вам сообщил Феликс, приятель вашей племянницы. Или это установили криминалисты? — Вера Филипповна покачала головой, и я продолжила:

— Тогда вы должны знать, что меня заставляли войти в кабинет Дмитрия Максимовича, и догадываетесь, что это был Леонид. Скажу сразу, ваш родственник угрожал моей семье.

Но вы посчитали меня его хитрой сообщницей. Так? — Краснова кивнула. — Я могу многое вам рассказать, но прежде, чем я начну, ответьте мне — зачем Феликс в женском платье проник в кабинет?

Сон разума порождает чудовищ, и я была для Веры Филипповны чудищем заговорившим. Она молчала, то ли по инерции, то ли от нежелания становиться рядом, начинать диалог по принуждению. Мы были особи одной породы, противницы условий.

И первой начала Зоя Федоровна:

— Мария, всему причиной камни.

— Какие? — я подгоняла ее, боясь, что старшая из клана прикажет ей замолчать.

— Бриллианты, конечно. Мой брат, Максим Филиппович, всю жизнь собирал камни. Он вкладывал часть прибыли в алмазы. Времена, Маша, были такие, смутные.

Мне казалось, что я вытягиваю правду, как гвоздь клещами из доски, со скрипом и натугой.

— Бриллианты хранились в темном кабинете дома? — спросила я.

— Нет, — ответила Зоя Федоровна. Вера Филипповна не вступала в разговор, молча курила и прятала лицо в темноте. — До дня рождения моего племянника камни лежали в ячейке банка. Но по завещанию Максима Филипповича открыть ее могли только оба его наследника. Вместе. Максим переживал за дочь и хотел обезопасить ее будущее.

— Ольга решила похитить собственное наследство? — удивилась я. — Зачем?

Вера Филипповна затушила сигарету в пепельнице и наконец нарушила молчание:

— Я разговаривала с ними. С Ольгой и Феликсом. Они хотели одного — исчезнуть.

— Куда? — теперь удивилась Зоя Федоровна.

— Не куда, а от кого. Оля знала, что от Леонида можно только исчезнуть, уйти он ей не даст.

Я решила немного подлизаться к ледяной бабушке и заодно кое-что объяснить маме Геннадия.

— Зоя Федоровна, Леонид — страшный человек. Мадам Флоре даже киллера нанимать не потребовалось, Леня сделал все сам и с удовольствием. Да и зачем посвящать в свои планы кого-то еще? — Я посмотрела на обеих женщин, они слушали внимательно, ждали, но я была упряма. — Если позволите, вернемся к бриллиантам.

— Верочка, мне тоже интересно знать, — кивнула Зоя Федоровна. — Почему вдруг Дима решил их изъять?

Вера Филипповна вздохнула, налила себе вина и ответила:

— Ему предложили выгодное вложение в Европе. Вохрин в субботу вылетал в Швейцарию и должен был вывезти камни. Бриллианты ему собирались передать за час до вылета из сейфа дома. У Вохрина свободный проход сквозь все кордоны таможни.

— А когда было принято решение об открытии ячейки? — как примерный ученик, перебивая, я даже руку подняла. — В пятницу на семейном совете в кабинете Дмитрия Максимовича? Тогда еще, я помню, Флору Анатольевну не приглашали.

— Да. И мне ничего не оставалось делать как уступить. В субботу утром камни перекочевали в домашний сейф.

— И где теперь бриллианты? — это спросила я под одобрительным взглядом Зои Федоровны.

— Не знаю. Не знаю, кому и верить. — Краснова покосилась на меня.

Но я не велась на взгляды.

— Когда Феликс открыл сейф кабинета, код которого, я думаю, ему сообщила Ольга, камней уже не было? — Мою догадливость наградили кивком. — Кстати, кто еще знал код сейфа?

— Помимо драгоценностей Флоры, в сейфе хранилось кое-что из семейных реликвий, и код знали и Флора, и Ольга.

Ай да Феликс, ай да Ольга! Ловко они меня! «Безуспешно пытаюсь попасть», — вспомнила я слова «Фаины». Впрочем, мне грех жаловаться, если бы не они, сейчас Шушара весело жевала бы отходы в кагате, а меня оплакивали родные и проклинали Бурмистровы.

— Дохлая рыба в кабинете появилась?

Мадам Краснова усмехнулась:

— А куда ж ее девать? Появилась, конечно. Но зря. Бриллианты уже кто-то изъял.

— Вера Филипповна, объясните, пожалуйста, зачем? Зачем все это?

Вера Филипповна горько усмехнулась:

— Мой брат старался предусмотреть все.

Он вынудил детей подписать брачные контракты; он оговорил участие Ольги в предприятии. Открыть ячейку банка могли только оба наследника. Максим очень старался.

Но.., нельзя вмешиваться в судьбу.., даже собственных детей. По условиям брачных контрактов супруги Ольги и Димы оставались нищими после развода.

— Дмитрий Максимович собирался разводиться?!

— Нет. Вернее, не думаю. Но Софья…

Маша, вы помните няню детей? Софья беременна. И Флора испугалась. Начала писать откровенные мемуары, угрожала.., в общем, глупо все это.

Спрашивать о Леониде не имело смысла.

Бедная Ольга много лет моталась по домам отдыха и санаториям, лишь бы не жить с мужем. Она просто решила сбежать. Но как?

На что она надеялась? Пропажу бриллиантов обнаружили бы сразу после проникновения Феликса в кабинет.

— Моя умная девочка подготовила горсть стекла, — ответила Вера Филипповна, когда я ее об этом спросила. — Перепроверять подлинность камней ночью никто бы не стал. И подмену обнаружили бы только за границей.

— А вы…

— Стоп, Мария Павловна. Теперь ваша история.

Рассказывала я долго. Меня не перебивали, у Веры Филипповны хорошая память и отменная реакция, вопросы она оставила на потом. И первый из них звучал так:

— Если вы, Мария Павловна, утверждаете, что порошок не выпили лишь «чудом», то как можно объяснить, что ловкая Флора не предусмотрела данный казус? Один порошок вместо двух?

— Количество порошков равнялось дням до юбилея. Она приготовила только один пакетик с ядом и собиралась в виде «утешения» попросить меня принять «снотворное» и спокойно дождаться утра и разговора с Дмитрием Максимовичем. Ведь только пропавший неизвестно куда хозяин мог призвать к ответу гувернантку, зачем-то проникшую в кабинет. Так что ей пришлось оставить один пакетик вместо двух. Всего не предусмотришь.

— Хорошо. А как вы догадались снять сцену в гараже?

— Если бы я приняла яд, то труп должен был обнаружиться в моей машине, как доказательство вины. Когда же утром я спустилась из своей комнаты живая и здоровая, Флоре и Леониду ничего не оставалось, как срочно перепрятать тело в другую машину, вывезти труп и изобрести новый сценарий с похищением и выкупом. Они не знали, что вечером я уже видела тело хозяина в своей спальне. Но мадам не посвятила друга в некоторые детали плана. А именно в то, что теперь роль козла отпущения предназначена не гувернантке, а ему. Кстати, то, что Флора Анатольевна не среагировала на якобы просыпанный на ковер яд, уже подтверждает мои предположения — сценарий менялся столь кардинально, что мое участие в нем не предусматривалось. Я отошла на второй план. Флоре хватало нервотрепки с выкручиванием мозгов соучастника. Думаю, она нарисовала Леониду радужную картинку ухода от неприятностей, безопасного и впоследствии хорошо оплачиваемого. Якобы Леня — герой, сопроводивший к месту встречи с похитителями родственницу Флору и тем самым спасший ее от неминуемой гибели. Дети Флоры наследуют имущество, она их опекун и услуги Леонида оплатила бы сторицей. Даже развод с Ольгой был ему уже не страшен. Флора оставила бы Леонида у руководства семейным бизнесом, уж он бы за этим проследил. Впрочем, как спасательный жилет, соучастники, вернее, Флора изъяла бриллианты из домашнего сейфа. Но это так, мелочи.., на всякий случай.

Вера Филипповна тяжело смотрела на меня и курила очередную сигарету. Она верила и не хотела мне верить. Все рассказанное мной звучало странно и страшно.

— Почему вы не обратились за помощью?

— Я сделала много ошибок. С самого начала я должна была догадаться, что облитая водой клавиатура компьютера — фикция.

Меня просто заставляли зачем-то войти в темный кабинет. Но я не успела, вернее, у меня не было достаточно времени для этого.

В день, когда Леонид обвинил меня в нечистоплотности, мою беременную сестру сбила машина.

То, что произошло дальше, удивило меня и расстроило Зою Федоровну.

Ни слова не говоря, Вера Филипповна встала и пошла в дом.

— Ну, вот и все, Машенька, — грустно произнесла мама Гены.

— Что все?!

— Тридцать лет назад Верочка потеряла ребенка. Она была на восьмом месяце, когда на нее наехал пьяный водитель. Теперь Флору ничто не спасет.

— А раньше? Что вы собирались делать раньше?

— Машенька, Флора мать наших внуков.

И убийца, против которой существовали только косвенные улики. Напоминать об этом не стоило, Бурмистровы должны сами решить, каким будет наказание. Но народ они суровый и, думаю, поступят правильно.

Я сидела в темной южной ночи и пыталась представить себе горсть прозрачных камушков, проклятое наследство, убившее стольких. Ради них, или надеясь получить все, Леонид и Флора пошли на убийство?

Рассказывая Вере Филипповне и Зое Федоровне, как мне видится сценарий преступления, я убеждала и их, и себя, что все слишком невероятно. Но тем не менее очевидно.

Две равные доли наследства и два почти брошенных супруга. Как же должна была бояться развода Флора, если добровольно подставила лицо под бейсбольную биту?!

Значит, страх, сжигающий ее изнутри, ничто в сравнении с физической болью. Ведь только сильная, нечеловеческая боль избавляла ее от подозрений в соучастии. Фантастическая женщина.

— Флору возьмут завтра в аэропорту, — сказала Вера Филипповна, вернувшись на террасу. — Доказательств против нее никаких, надо ее брать с поличным, когда она попытается вывезти бриллианты в Швейцарию.

Самое страшное наказание для Флоры — искореженное Леонидом лицо. На всю жизнь. В тюремной камере.

— Мы создадим фонд памяти Дмитрия Максимовича Бурмистрова, — продолжила Вера Филипповна. — Его сыновья вырастут с гордостью за фамилию. Так будет.

И так стало.