Один человек, две собаки и 600 миль на краю света. Опасное путешествие за мечтой

В сердце необитаемой земли

Если на протяжении пятидесяти дней вы не встретили ни одного живого человека, но зато на пути вам попалась стая волков, которые подолгу рассматривали вас, определяя вашу дальнейшую участь, если вы шли по абсолютному бездорожью и не видели человеческих следов, если вокруг вас тянутся нескончаемые горные цепи, а до ближайшего населенного пункта несколько сот миль, я могу точно сказать — вас окружает дикая природа. Чтобы прокормить себя, мне придется убивать животных. Это единственный выход. С другой стороны, преодолевая такие большие расстояния каждый день и затрачивая такое громадное количество энергии, я все равно буду оставаться голодным. Даже если мне удастся подстрелить крупное животное, то большую часть добычи мне придется оставить, потому что съесть все сразу я не смогу. Если у меня не будет еды, то покинуть это место я не смогу — голодная смерть настигнет меня раньше. Я надеюсь, что той еды, которая у меня есть сейчас, мне все-таки хватит. В любом случае благодаря этой ситуации я научился по-настоящему ценить пищу. Отныне буду относиться к ней гораздо бережнее.

Я подстреливаю двух кроликов. Пытаюсь снять с них шкуру, но у меня ничего не выходит. В обычной жизни мне ни разу не приходилось разделывать кроликов. В принципе, снимать шкуру с них вовсе не обязательно, но я не хочу, чтобы мне или собакам вместе с мясом случайно попались клочья шерсти. Такая предусмотрительность поможет избежать расстройства желудка и иных подобных неприятностей. Потрошить кроликов я не буду. Лучше избавиться от внутренних органов уже после приготовления. Я кладу куски в костер переворачиваю их каждые пару минут. Кусочки очень мясистые, жира на них практически нет. Я ем отборные части — спинку и ляжки, остатки, как всегда, отдаю собакам. Они съедают их в одночасье, в том числе ноги, головы, потроха и кости. Единственное, что они не едят, — это желудок, кишки и их переваренное содержимое.

Еще пару дней мы идем вдоль Киллика, переправляемся через речку под названием Эйприл-Крик. В поисках подходящего участка мне приходится то подниматься вверх по течению, то спускаться вниз. Наконец я нахожу место, где река распадается на несколько притоков, которые текут с меньшим напором и силой. К тому же там друг за другом выстроились в ряд несколько небольших островков, и это весьма облегчает мой путь. На противоположном берегу меня встречают запутанные заросли ив. Я должен пробраться через них, чтобы вновь выйти к тропе, ведущей вдоль реки Киллик. Можно обойти Эйприл-Крик с востока и выйти к реке Джон через Кутук-Пасс и гору Шиверинг. Но это намного выше, и я уверен, что рельеф там более трудный. Судя по карте, этот путь короче, но если я пойду через ущелье и снег, это может занять больше дней, а я совсем не уверен, хватит ли мне еды. Поэтому переправляюсь через Эйприл-Крик и оставляю ее позади.

Часто мне попадаются небольшие, но довольно глубокие реки, впадающие в Киллик, которые необходимо переходить вброд, а также заросли ив в десять футов высотой, сквозь которые мне приходится пробираться. Одна речка, у которой на карте нет названия, находится на пару миль севернее Эйприл-Крик и протекает между двух скал в миле от Киллика. Скала на северной стороне от Эйприл-Крик темно-коричневого цвета и по форме напоминает пирамиду. Другая имеет форму четырехугольника и на 500 футов возвышается над протекающей на несколько миль южнее рекой Киллик. На обеих скалах лежит снег, за исключением четырех склонов, которые ведут в ущелье. За горным хребтом расположены скалы и лишайники, которые тянутся на сотни миль юго-восточнее реки Джон, куда мне нужно попасть. А вообще мне нужно двигаться дальше на север, поэтому я могу повернуть направо к Истер-Крик и следовать по более ровному маршруту, расположенному ниже.

Истер-Крик огибает горы, затем мгновенно разворачивается, пересекает тундру и впадает в Киллик. Поворот занимает в длину примерно одну милю. На берегу речки раскинулись густые заросли ивняка. Это дремучий лес, в котором нет ни единой тропы, и потому пройти сквозь него практически нереально. Такое впечатление, что ивы повсюду — и у подножия гор, и на их склонах, и даже на вершинах. После всех тех долгих утомительных дней и ночей, что я пережил, после всех опасностей, что преодолел, эта новая преграда повергает меня в отчаяние. Я просто теряю дар речи. Мне всегда казалось, что идти через ивняк легче, чем, скажем, через сосновый бор. Приближаясь к ивовому лесу, внимательно изучаю его, исследую внешнюю границу, что тянется вниз к реке Киллик и пытаюсь определить, что находится внутри. Моему взору предстает достаточно грозное зрелище, которое впечатляет и ужасает одновременно. В густых зарослях ивняка нет ни одного просвета, которым я мог бы воспользоваться. Чтобы пройти сквозь деревья, мне приходится ломать ветки на уровне груди. Если бы не огромный рюкзак у меня на спине, я бы, как кошка, проскользнул сквозь этот запутанный лабиринт. Ветки постоянно цепляются за рюкзак, и приходится сгибать их, чтобы образовался проход. Если они не поддаются, то я наклоняюсь и отталкиваюсь со всей силы, чтобы «продавить» чащу весом тела. Если же и эта попытка оказывается неудачной, я просто проползаю под ними на четвереньках. Иногда я перешагиваю их, а бывает, даже возвращаюсь и ищу другой способ преодолеть препятствие. Чтобы пробраться между стволов, часто приходится снимать рюкзак и тащить его за собой.

В одном месте из-за застоявшейся в реке воды образовалась довольно большая канава. Она слишком глубока, чтобы перейти ее вброд и слишком широка, чтобы перепрыгнуть ее. Однако преодолеть ее нужно во что бы то ни стало. Бывает, я с большим трудом продираюсь сквозь заросли, но все мои усилия оказываются напрасными, потому что прямиком выхожу к этой канаве. Тогда мне приходится возвращаться, чтобы попытать удачу снова и найти более удачный маршрут.

Иногда попадаются участки, где деревьев практически нет. Земная поверхность там, как правило, покрыта туссоком, она довольно зыбкая и неустойчивая. Я прямо чувствую, как она колеблется под тяжестью моих шагов. Конечно, мне бы очень хотелось, чтобы земля стала более ровной, но в любом случае этого не случится. Я постоянно спотыкаюсь. Много времени уходит на то, чтобы всего лишь поставить ногу между зарослями туссока, но зачастую он настолько густой и высокий, что нормально опереться невозможно. Если я пытаюсь перешагнуть их быстро, то обязательно теряю равновесие.

В том месте, где река поворачивает налево, тропинка, протянувшаяся вдоль нее, упирается в заросли туссока. Быстрее обычно срезать поворот и идти по лесу напрямик, но не в данной ситуации. Иногда стрелки туссока доходят мне до пояса, и с этим приходится считаться. Туссок, с которым я сейчас имею дело, совсем не похож на ивовые деревья. Его кисти то и дело цепляются мне за колени, и я запутываюсь в них. Сквозь ивовые заросли я мог идти напролом, грудью наваливаясь на деревья. Но кисти туссока состоят из веточек, диаметр которых очень мал, даже меньше, чем диаметр карандаша. Они гнутся, но не ломаются и постоянно впиваются в мои штаны. Приходится делать широкие шаги, но беда в том, что кустов очень много. За одним кустом тут же растет второй, третий, поэтому я передвигаюсь таким непростым способом по пятнадцать минут на каждом повороте, что мне встречается.

Здесь необычайно красиво. Этого нельзя не признать, даже несмотря на все то напряжение и мучительную тревогу, которые я испытываю. Земля становится все более величественной и прекрасной. Она словно раскрывает мне свои объятия. А повсюду вокруг меня устремляются ввысь горы, на вершинах которых лежат снежные шапки. Такое впечатление, что природа чувствует меня. Она знает, что я никогда не перестану восхищаться ее красотой и великолепием. Усталый, я с большим трудом иду по равнине, на которой, к счастью, нет деревьев. Никто в целом мире не видит и не слышит меня, за исключением чирикающих птичек и пары шустрых зайцев. Антигерой без права на победу — вот кем я себя ощущаю в данную минуту.

Если вы достигли того места, где Истер-Крик соединяется с Килликом, это значит, что вы забрались в самое сердце дикой природы. Сейчас вам как никогда нужно собраться, иначе не выжить. Ваша плоть и кровь, мышцы и кости могут исчезнуть в одно мгновение, подобно тому, как испаряется туман над вершинами гор или как скрывается от опасности волк, обладающий огромной скоростью. Если вы совсем одни и у вас не хватает сил, чтобы тащить тяжелейший рюкзак и преодолевать невообразимые расстояния, вы умрете от голода раньше, чем выберетесь отсюда. Рельеф здесь необычайно сложен, а местность абсолютно пустынная, необитаемая. Никто никогда не бывал здесь и, естественно, не проложил дорогу. Между тем, приходится преодолевать сотни миль по нехоженым тропам. Вы сможете выжить, только если не будете поддаваться панике и сохраните хоть какие-то силы.

Какое бы направление я не выбрал, меня будут окружать горные вершины и чистый небосвод. Такое впечатление, что это никогда не закончится. Этот район абсолютно необитаемый. Люди никогда здесь не жили и даже не останавливались на время. До ближайшего населенного пункта или временного поселения очень далеко. Ни один житель Америки — выходец из Европы — никогда не был здесь (а если и был, то очень недолго) и потому не имел возможности дать названия географическим объектам, которые встречаются на этой земле. Многие горы и речки остались безымянными. Те названия, которые все же приведены на карте, например, Сулуак-Крик и Агьяк-Крик, а также река Киллик, наверняка придумали коренные жители, которые иногда переходили через это место. Эскимосы побережья, как известно, поднимались к верховьям реки Киллик и на некоторое время поселялись там. Эскимосы нунамиут, или эскимосы Анактувук-Пасс, пересекали этот регион, чтобы наладить отношения, в том числе торговые, с племенами, селившимися у реки Киллик. Кроме них, на эти земли больше никто не ступал, но даже они никогда не проходили так далеко. Это всего лишь мое предположение, в пользу которого говорит хотя бы то, что здесь нет никаких признаков человеческого присутствия. Я надеялся хотя бы услышать гул самолета, но за все дни, что я провел здесь, этого не случилось. Ни один самолет не опустился достаточно низко. Здесь никогда не были даже такие прославленные путешественники, как Боб Маршалл, — эта мысль заставляет мое сердце биться чаще. Я все серьезнее задумываюсь, что вообще делаю в этом безлюдном сердце дикой природы, в сердце необитаемой земли. Чувствую, что на пределе своих возможностей, в любой момент что-то может пойти не так. В то же время сейчас я абсолютно не зависим от любых ограничений современной цивилизации, и благодаря этому меня переполняет удивительное ощущение легкости и полноты жизни. Первый и единственный раз я чувствую себя абсолютно свободным.

Я быстро поворачиваю направо от реки Киллик к Истер-Крик. Вода поднялась довольно высоко, да и течение весьма бурное.

Вот оно, настоящее весеннее половодье. При всем желании я бы не смог перейти реку. Первоначально я думал пересечь ее по пути на север вдоль Сулуак-Крик, но сейчас я склоняюсь больше к иному варианту — идти вдоль Истер-Крик к его истоку. Я понимаю, что иного пути у меня нет. Истер-Крик не такой глубокий, и поэтому даже если я наткнусь на скрытую под снегом полынью и упаду, это будет не так опасно. Эта речка более предсказуема, а учитывая, что у меня не слишком много еды, я не могу позволить себе лишний раз рисковать. А переходить через бурные высокогорные реки — это в любом случае риск. Истер-Крик течет по открытой широкой долине, и я могу увидеть, что меня ждет впереди в ближайшие несколько дней. Правда, поросшие травой кочки и болота несколько затрудняют мое передвижение и делают его напряженнее. Я знаю, с какой скоростью буду идти, и поэтому могу точно рассчитать, сколько времени мне понадобится, чтобы добраться до реки Джон. Далее я надеюсь совершить марш-бросок и дойти от Джона до Анактувук-Пасс всего за три дня. Знаю, что к тому времени буду ужасно голоден, а мои съестные запасы практически закончатся, но я верю, что земная поверхность не будет хуже той, по которой я иду сейчас.

На одном из склонов я замечаю медведя, который, кажется, ест. Только когда медведь сдвинется с места, я смогу разглядеть, какой он породы. Он находится примерно в полумиле от меня. Я слежу за светло-коричневым пятнышком — на фоне холма он прекрасно различим. Этот мишка даже не подозревает, что я поблизости. Он семенит по склону, останавливается и начинает копать землю в поисках сочных кореньев или грызунов. В эту минуту все его мысли сосредоточены только на еде. Один из самых крупных млекопитающих хищников в мире (который также не брезгует и растительной пищей), медведь гризли, может позволить себе не обращать внимания на окружающий мир. Ни одно животное не пожелало бы столкнуться с ним, возможно, за исключением более крупного медведя.

Чуть позже мне навстречу попадается одинокий волк, поднимающийся со стороны реки. В отличие от медведя, волк сразу меня замечает. В первую минуту на меня находит ступор. Но вот я прихожу в себя и вижу, что волк остановился на середине пути, застыл без движения и смотрит прямо на меня. Затем он резко поворачивается и потихоньку убегает. Он несется вдоль речки, регулярно оглядываясь на меня, — проверить, не преследую ли его. Но я чувствую себя слишком слабым и усталым и, естественно, не собираюсь угрожать волку. Я очень хочу есть, поэтому сразу начинаю думать о том, как волки добывают себе еду. Они удивительным образом могут скрыться от человеческих глаз даже там, где нет ни деревьев, ни кустарников. Ему помогают серая окраска и не очень хорошее зрение охотника. За все путешествие я ни разу не видел волка, который бы несся опрометью без остановки. Волк должен уметь рассчитывать свои силы. Это помогает преследовать добычу и одновременно ускользать от хищников, которыми чаще всего бывают или люди, или другие волки.

Как и медведь с волком, я не пытаюсь бежать. Просто не хочу тратить слишком много сил. Дома я никогда не задумываюсь, сколько энергии отнимает утренняя пробежка или езда на велосипеде. Здесь же приходится постоянно рассчитывать, сколько энергии уйдет на то, чтобы сделать хотя бы шаг. Я не знаю, как мой организм может сохранять питательные вещества, полученные из еды, столь длительное время. Если вы находитесь на грани жизни и смерти, если вам действительно грозит смерть от голода, то заниматься спортом — плохая идея. Сейчас если я и решусь на бег, то только в том случае, если от этого будет зависеть моя жизнь. А вот добравшись до города, немного отдохну, наберусь сил и, может быть, сделаю легкую пробежку, устраивая несколько коротких перерывов (не более двадцати секунд, чтобы сделать небольшую растяжку). Но не здесь, когда запасы еды так малы, об этом не может быть и речи, так рисковать я не могу. Мои ноги совсем худые, и сил для пробежки не осталось. Мой организм перешел на другой, энергосберегающий, режим обмена веществ, пытаясь сохранить хотя бы каплю энергии. Чтобы заставить мои усталые ноги передвигаться быстрее, мне понадобится большая волна адреналина. Я всю жизнь был помешан на занятиях спортом и теперь думаю, что в этом году, пожалуй, тренировался чересчур интенсивно. Гораздо полезнее были бы более длительные тренировки в медленном темпе. Дома я постоянно работал над собой, чтобы быть физически готовым к подобным путешествиям. И во многом именно занятия фитнесом позволили мне увидеть дикую природу во всей ее красе, спокойную и даже словно подвластную мне, без шума моторов, взрывающих тихое небо и вызывающих головную боль. Иногда я думаю о том, каким был бы наш мир, если бы в свое время не изобрели двигатель внутреннего сгорания. Мне кажется, что тогда вместо токсичных отходов, бензина и канцерогенов на земле появилось бы больше мыслящих людей, которые умели бы по-настоящему ценить природу и свою жизнь. Простая прогулка по магазину или по саду в поисках еды была бы для них вершиной блаженства, самым ярким событием дня. И у них было бы больше времени, чтобы чаще философствовать, размышлять о жизни.

До Анактувук-Пасс остается около шестидесяти миль, и я надеюсь, что с каждым днем буду преодолевать все большие расстояния. Возможно, мне придется пройти около ста двадцати или даже ста восьмидесяти миль, ведь двигаться по прямой я не смогу, потому что в этом случае на моем пути будет слишком много препятствий. Меня пугает огромное количество ущелий. Каждый день я должен буду преодолевать не менее десятка. Поскольку мостов здесь нет, придется их обходить, а для этого нужно скорректировать курс.

Коренные жители этого региона — эскимосы нунамиут. Это кочевники, приспособленные к выживанию в самых суровых условиях. В 1949 году в районе Анактувук-Пасс проживало племя, состоявшее из 65 человек. Их потомков можно встретить там до сих пор. Эти стройные, подтянутые люди обладали необычайным мужеством и превосходной выносливостью. Их основным занятием была охота на оленей. Еще им, как и мне сейчас, очень помогали собаки. Зимой они тащили сани, а летом несли на себе мешки, вес которых зачастую превышал сорок фунтов, жили впроголодь и постоянно находились на грани жизни и смерти, но несмотря на это, им удалось сохранить такие замечательные качества, как дружелюбие и гостеприимство по отношению к другим людям. Чем дольше я странствую по их землям, тем сильнее становится мой интерес к ним, к их истории и культуре. Сейчас я как никогда ощущаю истинную ценность пищи. Для эскимосов нунамиут поиск пищи сводится к охоте на оленей. Для меня найти еду — значит перейти Анактувук-Пасс и купить ее в продовольственном магазине или встретить какого-нибудь человека, который согласится продать мне немного мяса. Я начинаю понимать, что это такое — идти вперед в поисках еды, невзирая на груз у тебя за плечами. В тяжелые времена, когда олени уходили из этих мест, эскимосам приходилось охотиться на диких овец. Но мяса в них было недостаточно, чтобы прокормить каждого. Эскимосы нунамиут знали, что если они не поймают оленей, то будут обречены на вымирание.

Эскимосы досконально изучили свои земли. Они знали, какие растения и ягоды пригодны в пищу, какие можно использовать в медицинских целях. Они могли сделать лук из ели, а стрелы из ивы. Именно с помощью такого оружия эскимосы и убивали оленя. Они возводили специальные сооружения — каменные пирамиды, чтобы загнать потенциальную жертву, скажем, в озеро или овраг, где ее удобно будет подстрелить. На вершинах этих пирамид могут быть кустарники, развевающиеся на ветру Олени не любят такие пирамиды и всячески избегают случайного столкновения с ними. Когда видимость снижена из-за тумана, они стараются быть особенно осторожными. Вряд ли они догадываются, что их специально загоняют в ловушку. Эскимосы строят пирамиды специально, чтобы снизить бдительность оленей. Они прекрасно изучили их повадки и великолепно ориентируются на местности. В этом залог успеха эскимосов нунамиут. Если они и выживают, то только благодаря оленям.

Мне вспоминаются фотоснимки, сделанные в тех местах, где эскимосы нунамиут умерли от голода. На них изображены черепа, лежащие рядом друг с другом, точно камни. Эти черепа не были покрыты мхом и даже частично погружены в землю. Возможно, прямые потомки некоторых из этих людей, чьи останки запечатлены на фотографиях, живут сейчас в Анактувук-Пасс. На снимках вы никогда не увидите ни одного черепа, который лежал бы в одиночестве — рядом с ним всегда находятся другие. Об этом заботятся члены племени, к которому принадлежал умерший. Вся тундра усеяна кучками черепов. Эти люди вместе боролись за жизнь, и даже смерть не смогла их разлучить. Они умирали от голода и от истощения. Видимо, расстояние было слишком велико, а оленей, как назло, не было. В условиях нехватки пищи эскимосы не могли преодолеть его и теряли последние силы. То же самое, видимо, происходило и с их собаками. Даже они не могли ничем помочь людям. Подобные несчастья случались довольно часто, но эскимосы нунамиут сами выбрали такой образ жизни. Из покон веков они жили в условиях такой неопределенности, не чувствуя уверенности в завтрашнем дне. Их жизнь целиком зависела от того, поймают ли они оленя. Иногда его появления приходилось ждать очень долго, а это непросто, особенно учитывая малый запас еды. Чтобы ситуация не становилась еще хуже, нужно было что-то срочно предпринимать. Только так можно было спастись от смертельного голода. И нунамиут выбрали кочевую жизнь на земле своих предков. Они не променяли свою свободу на комфорт и прочие радости оседлого образа жизни.

Сейчас ни в коем случае нельзя снимать поводки с собак. Если я это сделаю, они стремглав бросятся вперед, позабыв о том, насколько сильно они голодны. Мы не можем потратить ни одной лишней калории. Собаки худеют на глазах, как и я, но все равно надеюсь, что нам удастся выжить. Благодаря этому мы станем намного сильнее и выносливее, научимся ценить еду, такую доступную дома и понимать коренных жителей, которые обитают в этих землях. Они заслуживают уважения просто потому, что всегда уважали земли, на которых живут.

Иногда собаки меня очень расстраивают. Они идут за мной прямо по пятам. Знаю, это не их вина. Нужно, в прямом смысле, держать их на коротком поводке, чтобы они не запутались и не отстали. Но беда в том, что мне никак не удается подобрать нужную длину. На нашем пути по-прежнему встречается много препятствий, которые нужно преодолеть, и иногда нам приходится уменьшать скорость, чтобы пробраться через какой-нибудь кустарник. Поводок Джимми я немного удлинил по сравнению с поводком Уилла, чтобы первый мог следовать за Уиллом сквозь кусты. Но из моей затеи ничего не выходит, и тогда мне самому приходится замедлять темп. Это настоящее испытание нервов. Я становлюсь раздражительным и постоянно путаюсь в зарослях туссока, пытаясь продвинуться вперед хотя бы чуть-чуть. То и дело приходится останавливаться и вытаскивать поводки, застрявшие в кустах, или выручать собак, когда они сами запутаются в привязи. Но отпустить их я все равно не могу. Наверняка поблизости бродят волки, и я не хочу, чтобы они напали на собак. Если они убегут на большое расстояние и угодят в ловушку, то прийти им на помощь я уже не смогу.

Несмотря на нескончаемые заросли непроходимого туссока, я стараюсь идти прямо. Но примерно через каждые десять шагов на моем пути возникают канавы, высокие кустарники или лужи, которые нужно обходить. Повернув направо от реки Киллик, чтобы срезать угол, около полумили я двигаюсь по направлению от Истер-Крик. Думаю, лучше выбрать точку на горизонте и направиться прямо к ней, чем двигаться зигзагообразно и тратить лишние силы в поисках лучшего пути. Повсюду рельеф очень сложен, и если я буду отклоняться от курса, то к концу дня явно не успею пройти намеченное расстояние. Но зачастую у меня просто нет выбора.

Где-то высоко в небе раздается шум двигателя. Это приводит меня в полный восторг, ведь я так давно не видел даже признака живого человека. Иногда мне становится очень интересно, нет ли здесь еще людей. Я уверен, что есть. Наверное, скоро мне захочется вернуться сюда, но в эту минуту мне ужасно не хватает общества, домашнего комфорта, а еще чистоты и самое главное — здоровой пищи.

Я по-прежнему иду вдоль Истер-Крик на восток, к реке Джон. Из-за измороси, столь характерной для раннего утра, встать еще тяжелее. Шум воды напоминает человеческий крик, но я точно знаю, что здесь никого нет. Просто так привык жить среди людей и так давно их не видел, что мое воображение иногда играет со мной злую шутку. К тому же я очень голоден и устал до изнеможения. Тщательно ощупываю живот. Никаких выпуклостей, он плоский, я боюсь, даже чересчур. В панике начинаю щипать кожу, оттягиваю ее пальцами. Слава Богу, следы на ней остаются. А что если это только кожа, а плоти уже нет? Но надеюсь, что тоненький слой жира еще остался. Сейчас каждый его грамм становится буквально на вес золота. При мысли о том, насколько быстро исчезает подкожный жир, действительно становится страшно. Страшно каждый день смотреть на свое тело и видеть, как быстро оно тает. Я раздеваюсь по пояс и фотографирую себя с голым торсом. На мониторе цифровой фотокамеры можно в деталях рассмотреть, насколько худым я стал, и узнать, насколько далек от критической точки. Сейчас я уже неприлично тощий. По моим подсчетам я трачу около семи тысяч калорий в день, а потребляю всего около полутора тысяч. Каждый фунт подкожного жира содержит десять тысяч калорий, поэтому, чтобы исхудать до состояния скелета, много времени не потребуется. В течение дня я иду медленно, но долго. Думаю, в условиях острого дефицита еды это самый правильный и эффективный способ передвижения. Именно так обычно путешествуют медведи.

Вчера я шел по мокрой земле, и мои ботинки еще не высохли. Сейчас они всегда влажные, и это действует мне на нервы. Обычно я успеваю высушить их на солнце вечером. Но вчера было пасмурно, поэтому сегодня вынужден идти в мокрых ботинках. Мои запасные носки промокли в одно мгновение. Даже собаки не хотят вылезать из палатки. Я выхожу и пью кофе. Когда котелок становится пустым, у меня не остается повода задерживаться. В палатке мне казалось, что идет сильный дождь, но выйдя наружу, увидел, что все не так страшно. Я буду идти вперед и остановлюсь, только если начнется ливень или станет невыносимо холодно.

В дороге у меня есть достаточно времени подумать о том, как двигаться максимально эффективно. С каждым днем я все сильнее ощущаю необходимость идти быстрее. Месяц назад я думал, что облегчил свой рюкзак, насколько это возможно, но после стольких дней напряженного пути, я изменил свое мнение. Хотя это изначально и не входило в мои планы, сегодня выбрасываю мыло, зубную пасту, зеркало и ружье. Мне не хотелось оставлять следы своего пребывания на этой земле, но я чувствую, что умру, если не облегчу свою ношу. Чтобы нести такую тяжелую поклажу, нужно очень много сил, которых у меня нет. То, что можно сжечь, я сжигаю, а то, что не горит, — аккуратно складываю на земле. Чтобы уменьшить вес рюкзака, я даже отламываю половину зубной щетки. Мне нужно двигаться постоянно, и все время думаю о том, как облегчить путь, но на самом деле это вряд ли возможно. Необходимо сохранять трезвость ума, не забивать его всякой ерундой и продолжать путь на автомате. Я не имею права выйти из себя и совершить какую-нибудь глупость. Не могу впадать в панику или жалеть о вещах, которые выбрасываю. Каждый шаг должен приближать меня навстречу цивилизации. Думаю, что даже если еды совсем не останется, я смогу продержаться еще как минимум неделю. Только для этого нужно хорошо отдыхать ночью и пить много воды. По моим предположениям, когда запасы подкожного жира иссякнут, начнут разрушаться мышцы. Вообще человеческий организм удивительным образом приспособлен к выживанию в самых суровых условиях, в том числе когда вы чувствуете сильнейший голод. Обмен веществ замедляется, и вы впадаете в состояние, подобное летаргическому сну. Возможно, это случится и со мной в самое ближайшее время. В критической ситуации организм старается тратить на обмен веществ как можно меньше энергии. Когда силы на исходе, вы сами не захотите идти с большой скоростью. В любом случае ваш организм этого не допустит. Все, что я могу сделать, — накопить силы для медленного, но продолжительного передвижения. Иногда чувствую какой-то подозрительный запах изо рта. Пожалуй, это следствие ацидоза — изменения кислотно-щелочного баланса в пользу увеличения кислотности, которое случается в том числе в результате длительного голодания. Мозг не может поддерживать свои функции за счет подкожного жира, и чтобы подкрепить его, организм начинает вырабатывать кетоновые тела. Обычно для этого нужен гликоген, который наполняет клетки мышц после еды. Поскольку я питался недостаточно, запасов гликогена у меня в организме не осталось. Наверное, кетон необходим специально для работы мозга и формируется при недостатке гликогена. Но я в этом не уверен. Голод не позволяет мне сейчас рассуждать достаточно здраво.

Сейчас мне все чаще снятся люди, что очень странно. Так прошлой ночью я видел во сне двух старинных друзей, которых не встречал многие годы. Мне снились дома, где меня окружали люди, приключения и природа — эти сны повторялись многие годы. Я видел себя высоко в горах, покрытых густой растительностью. Мне казалось, что я ищу какое-то неизвестное племя, укрывшееся от нашей жестокой цивилизации на лоне дикой природы. Чтобы найти их, я и отправился в те далекие края, где мог в одиночестве бродить вокруг леса. Проснувшись, в течение часа размышлял о том, как было бы здорово в реальности оказаться в каком-нибудь необитаемом крае, подобном тому, по которому я путешествую сейчас. Я думал и о коренных жителях, обитающих в том регионе. Теперь же, в одиночестве, все перевернулось — в мои сны проникли люди и города. Наверное, мне снятся те предметы, которых в данный момент нет вокруг меня.

Утром сам я не завтракаю, но собак кормлю. Слой подкожного жира у них еще тоньше, чем у меня, и я просто не в силах видеть их голодными. Они норовят понюхать и съесть любую необычную вещь, которая попадается им на пути, в надежде на то, что это будет еда. После того, как я покормил их, они уставились на меня в ожидании добавки. Видно, что они совсем не наелись и поэтому весьма раздосадованы. Но еды у меня больше нет.

Я вижу огромную лосиху с двумя лосятами. Они несутся по тундре на полной скорости и скрываются за холмами близ ручья. Лосята бегут за лосихой настолько быстро, насколько позволяют их тонкие ножки, но все равно не успевают. Мать внимательна к своим детенышам и постоянно останавливается, чтобы лишний раз оглянуться на меня. Может быть, она догадывается, что я голоден и ищу еду везде, где только возможно. Я никогда не причиню боль детенышу или взрослому животному. Или все-таки причиню? Как только лосята догоняют мать, лосиха увеличивает скорость, чтобы ускорить темп передвижения.

В течение дня я перехожу несколько болот, которые наверняка бы пришлись по нраву лосям. Переправы были очень тяжелыми. Одно из болот было особенно глубоким. Сначала я искал обходной путь, но скоро понял, что это бесполезно. Я иду не той дорогой и потому трачу слишком много энергии. Чтобы пересечь Аляску, надо идти прямо на восток. Наконец я перехожу болото. У меня уходит на это около пятнадцати минут, но при этом я промокаю по пояс.

Надеюсь, что в течение часа, пока буду идти под ярким арктическим солнцем, моя одежда высохнет. Главное успеть до того момента, когда небо затянется дождевыми тучами. Действительно, высыхает практически все, кроме ботинок. Повсюду земля напоминает влажную губку, и когда я делаю очередной шаг, она словно сжимается и примерно на шесть дюймов из нее выступает вода. Наверное, под землей столько же водоемов, сколько и на земле.

После полудня на горизонте появляются грозовые тучи. Кажется, будто они уже близко, но на самом деле еще достаточно далеко. Они формируются в одночасье и быстро заполняют пустое голубое небо. Иногда вдали я вижу ливень, падающий на землю темными волнообразными потоками. Но он так далеко, что создается впечатление, что это какая-то замедленная съемка. Еще он чем-то напоминает серую вуаль, которая развевается рядом с крутой горой. Я всегда думаю, что ливень вот-вот накроет меня с головой, но, как правило, он быстро заканчивается. Мне достается лишь легкая изморось. Иногда даже хочется, чтобы дождь настиг меня, ударил тяжелыми каплями. Кажется, что так смогу забыть о зверском голоде. Иногда я мечтаю о том, чтобы мне не пришлось больше идти. Но основную часть времени любуюсь открывающейся передо мной дикой природой, с каждым днем проникаясь к ней все большим уважением.