Один год из жизни Блюхера

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ РЕВКОМА

Днем 20 ноября 1917 года по заснеженным улицам из конца в конец Челябинска — от вокзала в зареченские Красные казармы — проследовала колонна хорошо экипированных и вооруженных бойцов. Это был Сводный отряд самарских и уфимских красногвардейцев.

Впереди отряда шли двое — командир и комиссар. Их совместная служба началась лишь несколько дней назад. Знакомиться по существу стали, когда уже в эшелон погрузились.

…Валил снег. Густые и влажные хлопья врывались в теплушки. Но двери их по-прежнему оставались распахнутыми настежь. Жаром дышали раскаленные печки-буржуйки. Заливисто рассыпались гармошки, гремели раскаты могучего «Ермака».

— Отвоевались, касатики. По домам едут. Пора бы и нашим, — судачили на станциях молодухи, по складам разбирая коряво выведенные мелом надписи на вагонах: «Демобилизованные»…

В дверях штабной теплушки сидели командир и комиссар отряда. Командир, защищаясь от снежных хлопьев, глубже надвинул козырек офицерской фуражки с артиллерийским черным околышем. Во взгляде, которым он провожал бегущий вспять каменистый откос, было полное равнодушие. Комиссар же вел себя по-иному. Крутил непокрытой головой туда-сюда, ловил цепким, внимательным взглядом стремительно меняющиеся картины природы.

— Горы-то, смотрите, какие!

— Обычные, уральские, — буркнул командир.

— Карпаты, пожалуй, не лучше.

— А вы что, комиссар, не из русских?

— Не шутите, Садлуцкий. Или по обличию не видите?

— Да фамилия у вас странная: Блюхер, — командир подчеркнуто растянул последнее слово.

Комиссар нахмурился, свел брови к переносице и ответил:

— За то с господ спрашивайте, что приклепали когда-то такую кличку моему прадеду Лаврентию. Отменным воякой он был. Домой с турецкой возвратился — вся грудь в крестах и медалях. Вот и произвел его барин, потехи ради, во фельдмаршала Блюхера…

— А раньше, — продолжил после паузы, — фамилия у нас была русская, Медведевы. Я ж из деревенских, из Барщинок, что под Рыбинском. Да пожил там недолго. Проучился две зимы в приходской — отец сказал: хватит. Увез в Питер, к купцу в лавку устроил. Потом я в Москву укатил, слесарем на Мытищинском вагонном работал. Да тоже недолго. В Бутырку на три года упрятали за то, что народ на забастовки подбивал. Вышел на волю — война. На фронт погнали…

Садлуцкий оживился и, не скрывая любопытства, спросил:

— И с Карпатами там познакомились?

— На всю жизнь запомнились. Под Тернополем ран нахватал. Долго тогда колдовали надо мной врачи. Три раза санитары из операционной в мертвецкую носили. Да не дался ей, старой… Выкарабкался. Списали по чистой. Все, отстрелялся, думал. Но грянул Февраль, и партия направила к солдатам: большевиком в шестнадцатом стал… Выходит, еще повоевать придется.

— Надо будет — повоюем. Во мне можете не сомневаться, — отчеканил Садлуцкий. — Я подписался служить честно. Верю, ваша власть твердая. Твердая и справедливая.

Замолчал, задумался. Комиссар тоже ушел в себя. Вспомнил последний разговор с председателем Самарского военно-революционного комитета В. В. Куйбышевым. Поздний вызов к нему не удивил. Такое и прежде случалось не раз. Валериан Владимирович приступал к делу без предисловий:

— Товарищ Блюхер! Ревком решил послать вас в качестве комиссара вооруженного отряда в Челябинск. Мы только что получили задание из ЦК от товарища Ленина и остановили свой выбор на вас. Поручение чрезвычайно ответственное. Дутов, захватив Оренбург, отрезал Среднюю Азию от Центра, сейчас дутовские отряды окружили Челябинск и тем самым создают угрозу движению продовольственных поездов на запад, к Москве и Петрограду. Центральный Комитет принимает меры по ликвидации челябинской пробки. Посылаются отряды из Петрограда и с Урала. Нам поручено выделить не менее 500 человек с артиллерией из революционных полков и вновь созданных рабочих отрядов. Вы в качестве комиссара должны обеспечить эту важную операцию[1].

И вот уже отряд вторые сутки в пути. В Уфе к самарцам присоединилось еще 400 красногвардейцев. До Златоуста ехали без особых препятствий, но едва перевалили в Азию — на станциях появились казаки. Выручила бойцов отряда сметка комиссара. Он загодя распорядился сделать на вагонах надписи: «Демобилизованные». Проинструктировал, как следует вести себя. Блестяще справлялся со своими обязанностями командир отряда бывший капитан артиллерии В. К. Садлуцкий. Обычно угрюмый и неразговорчивый, он быстро находил на остановках общий язык с железнодорожным начальством и старшими казачьих застав. Как видно, действовал и блеск офицерских погон.

…Блюхер, развернув газету, придвинулся к Садлуцкому, прервал затянувшееся молчание:

— Послушайте-ка, до чего договорился Дутов. Хочет свою казачью федерацию строить. Казаки-де — особая ветвь великорусского племени и должны считаться нацией.

— Слыхал я, Василий Константинович, как-то оратора из их же, есаульской братии, — откликнулся Садлуцкий. — Так тот все доказывал, что казаки и по духу даже не русские, к англичанам ближе. А посему не следует казачеству сливаться с остальной массой российских граждан, ему надлежит свое государство иметь.

— Теоретики! — усмехнулся Блюхер.

Перехитрив казаков и на станции Шершни, «демобилизованные» получили разрешение проследовать через Челябинск. Перед самым вокзалом эшелон остановился. К штабному вагону подошли двое гражданских. То были руководители челябинских большевиков Е. Л. Васенко и С. Я. Елькин. Блюхер слышал о них еще в Самаре и, коротко назвавшись, обнялся как со старыми знакомыми. Садлуцкий начал представляться по-военному, но Васенко сразу же сбил его с официального тона:

— Ого! И артиллериста прихватили?!

— Берите выше! — улыбнулся Блюхер. — И не одного, а с артиллерией!

— Да ну! И где пушки?

— Укрыты по теплушкам, — ответил в рифму Садлуцкий.

Васенко и Елькин оповестили, какова обстановка.

— Деятельность Совета в городе нарушена. 31 октября белоказаки окружили Челябинск и предъявили ультиматум — разоружить Красную гвардию, распустить Совет, передать всю власть городской думе, — говорил Васенко. — Сила была на их стороне. Пришлось оружие Красной гвардии передать солдатам гарнизона. У них настроение хорошее, они безусловно за нашу власть. С командным составом положение хуже, многие стоят за соглашение с дутовцами. Власть со 2 ноября в руках городской думы.

— Угроза нашествия по-прежнему висит над городом, — сказал Елькин. — Казаки все еще в окрестностях Челябинска, порой и в город заскакивают их разъезды.

— Понимаю, положение серьезное, — ответил Блюхер. — Что ж, действовать будем немедленно. Для того и прибыли.

— С вами теперь мы — сила. Сегодня соберем собрание и решим вопрос о власти в городе, — подытожил беседу Васенко.

Разместив отряд в Красных казармах, Блюхер и Садлуцкий сразу же взялись за организацию дел по укреплению обороны города. На окраинах усилили сторожевые заставы, а в сторону Троицка, захваченного дутовцами, выслали и артиллерию.

Быстро прошел короткий ноябрьский день. В шестом часу вечера руководители прибывшего отряда направились в центр. Возница попался бойкий. Легкие санки неслись вдоль слепых домишек, упрятавших свет за крепкими ставнями. Вскоре упряжка выскочила из глухой улочки к роще городского сада, и сразу по глазам резанули огни. Возница привстал с козел:

— Вона Совет наш высвечивает!

Поворот — и санки замерли у подъезда Народного дома. Блюхер, не сбрасывая с плеч шинели, торопливо прошел в гудящий зал. Все тонуло в клубах махорочного дыма.

Евдоким Лукьянович Васенко объявил об открытии объединенного собрания Совета рабочих и солдатских депутатов, полковых и ротных комитетов, фабрично-заводских комитетов, городского бюро профессиональных союзов при участии представителей Самарского, Уфимского, Златоустовского, Курганского и Троицкого Советов.

Прошли жаркие прения. Собрание приняло постановление: власть в городе Челябинске и его окрестностях переходит в руки Совета рабочих и солдатских депутатов. Для осуществления этой власти избрать Военно-революционный комитет.

Председателем ревкома стал прибывший из Самары старый большевик А. П. Галактионов, заместителем — Е. Л. Васенко. В состав комитета вошел В. К. Блюхер. Эсеро-меньшевистский комитет «Спасения родины и революции» и Городская дума были распущены.

Вести о событиях в Челябинске быстро долетели до Троицка. Былой воинствующий пыл есаула Токарева поугас. Он запросил телеграммой: примет ли Совет для переговоров делегацию.

21-го делегация уже в Совете. В ее составе не только офицеры, но и рядовые казаки. Явная претензия на демократичность. Переговоры вел Е. Л. Васенко.

— Говорят, к вам войска прибыли. С пушками. Казаков будете усмирять?

— Пока никого усмирять не собираемся. Но если задумаете опять устанавливать свои порядки, не позволим!

…Прошло несколько дней. Рос в городе авторитет руководителей Сводного отряда. Его командир В. К. Садлуцкий приказом ревкома был назначен Главноначальствующим штаба вооруженными силами Челябинского района, а комиссар В. К. Блюхер — начальником штаба.

В начале декабря А. П. Галактионова отозвали в Самару и председателем Военно-революционного комитета был избран В. К. Блюхер.

Сколько изменений в жизни за один год! И каких! Февральская революция застала Василия Блюхера в городе Петровском[2], где работал слесарем-мотористом на маслобойном заводе. Окрыленный революционными событиями, молодой большевик поехал в Самару. Там рабочих куда больше. Самарский горком партии направил его на революционную работу в армию.

Поступил на службу в 102-й запасной полк. В июне стал членом полкового комитета, а в августе — председателем, одновременно исполнял обязанности заместителя председателя военной секции Самарского городского Совета.

Свершилась Октябрьская революция. 9 ноября 1917 года Блюхер был избран членом Самарского военно-революционного комитета, А через неделю он уже комиссар отряда, едет с красногвардейцами на выручку пролетариев Челябинска.

Теперь предревкома. Не было прежде таких должностей. Рабочая революция впервые ввела их. Инструкции тут не раскроешь — нет их. Руководствоваться надо одной только революционной совестью. Спокоен был за нее молодой председатель ревкома, а все ж волновался, спорил с собой: всегда ли прав в своих поступках и решениях. Не раз мысленно призывал к себе в советчики Валериана Владимировича Куйбышева, по нему выверял каждый свой шаг.

В ту пору легко было поддаться благодушию и беспечности. Отряд самарцев обезопасил Челябинск от налета белоказаков и вынудил их откатиться на юг, к Троицку. В конце ноября вступили в город красногвардейские силы из Екатеринбурга и Перми. Но Военно-революционный комитет продолжал крепить оборону города: «для предотвращения могущих быть выступлений контрреволюционного характера» обеспечил единое руководство красногвардейскими и рабочими отрядами, собравшимися в Челябинске чуть ли не со всего Урала.

Нельзя было мириться, и с тем, что командный состав 109-го и 163-го запасных полков, находясь под воздействием реакционных элементов, все еще разглагольствовал об уступках дутовцам, о соглашении со всеми их требованиями. Блюхер решительно пошел на замену командиров преданными делу революции людьми. Опрометчивости, однако, не допустил. Побывал у солдат, все разузнал. Выявив достойных, посоветовался с членами городского комитета большевиков и лишь после этого поставил перед Главноначальствующим штаба вооруженными силами Садлуцкий вопрос о замене командиров.

Садлуцкий расшумелся:

— Да вы что, батенька, под корень полки рубить задумали? Кого предлагаете? Солдата да прапорщика. Они уж накомандуют!

— Они — большевики, и это — главное! А что молоды да неопытны — согласен, — спокойно подтвердил Блюхер и, доверительно взглянув на Садлуцкого, уточнил: — Но с вами и такие не оплошают. В командных делах быстро подкуете каждого… Не тяните, вызывайте товарищей на беседу.

Ушли посыльные. Пролетел час в обычных утренних приемах. И вот явился первый из приглашенных. Молодцевато представился Главноначальствующему штаба:

— Прапорщик Голубых по вашему вызову…

— Вызвал я, — глуховато произнес Садлуцкий, а говорить будете с начальником штаба и предревкома Блюхером.

— Садитесь, товарищ, — пригласил Василий Константинович, выходя из-за письменного стола. — Какую должность занимаете?

— Командую маршевой ротой.

— Имеете боевой опыт? Постигли эту науку?

— Нет.

— Что ж, поможем ее изучить, — не удивился предревкома и продолжил, задержав взгляд на внешне безразличном лице Садлуцкого, — партийный комитет города рекомендует вас избрать командиром 109-го запасного полка…

В то же утро и солдат большевик Н. Иванов дал согласие на избрание командиром 163-го запасного полка.

Минуло несколько дней. В обоих полках гарнизона прошли выборы. Предложения городского партийного комитета получили полное одобрение. Рядового Николая Иванова избрали командиром 163-го полка, а двадцатилетний прапорщик Михаил Голубых стал во главе 109-го.

— Ну, прапорщик — куда ни шло. А солдат… солдат-то?! — кипятился Садлуцкий. — Что он сможет?

— Рабочие и солдаты все должны суметь, — твердо подчеркнул Блюхер. — На то и революция наша пролетарской зовется.

Своих выдвиженцев предревкома ни на день не выпускал из вида. Как-то вечером Василий Константинович пригласил к себе Голубых.

— Поздновато вызвал, но дела неотложные, — сказал Блюхер. — Читали последний приказ ревкома? Мы приступили к ликвидации частных банков. Будем ломать старый аппарат, иначе он нам головы снесет. Вчера арестованы управляющий банком и другие саботажники. В банке теперь наш комиссар. Но нужен проверенный человек на должность главного кассира. Нет ли у вас в полку такого?

— Может быть, полковой казначей? Работник хороший, да и по взглядам вполне наш.

— Пошлите за ним.

Явился казначей Мальцев. Блюхер засыпал его вопросами и вскоре тоном, не терпящим возражений, проговорил:

— Завтра принимайте дела и деньги у бывшего главного кассира. Приходите в семь утра, пойдем в банк вместе.

Блюхер прошелся по кабинету, довольно потирая руки:

— Ну, вот и нашли кассира для банка. А сколько еще работников нужно.

— А если человек никогда раньше не решал дел, которые поручают ему, — спросил Голубых. — Может ли он браться за них?

— Может и должен, — категорически произнес Блюхер. — Если поручают — значит надо браться и работать, не робеть, а изучать дело.

Садлуцкий и Блюхер жили вместе, на одной квартире. Голубых и Иванов часто бывали у них дома. Приходили поговорить по душам, посоветоваться, а больше, чтобы поучиться. В один из таких визитов Садлуцкий завел с Голубых беседу о будущей армии молодой Республики. Подсел Блюхер, спросил у Голубых:

— О чем тут толковали без меня?

— О новой армии. Владимир Константинович отстаивает роты, батальоны, полки…

— Отстаивал и буду отстаивать, — подтвердил Садлуцкий. — Вся история военного строительства на моей стороне.

— С историей не считаться нельзя, — сказал в задумчивости Блюхер. — И чтобы двигать ее вперед, все старое отметать не годится. А как, думаете, я вечера коротаю? Учусь. Вот отдохну, перекурю и засяду готовить уроки, что Садлуцкий задал.

— Да не задавал я, — смущенно проговорил Главноначальствующий. — Просто посоветовал.

Высокий пост, на который Блюхера поставила революция, требовал от него широкого военного кругозора. Учился он систематически, хотя обстановка мало отпускала времени для этого. Упорно изучал историю военного искусства, штудировал уставы старой армии.

Полгода прожили Блюхер и Садлуцкий под одной крышей, полгода вместе проработали. Много добрых советов по приобретению военных знаний дал своему комиссару бывший офицер Садлуцкий. В свою очередь Блюхер был его политическим воспитателем. Под его влиянием Садлуцкий стал убежденным коммунистом, отличным красным командиром и в последние годы жизни возглавлял Главное артиллерийское управление РККА.

Полного порядка в полках добиться сразу не удалось. Блюхер ездил в казармы, выступал. Боевыми агитаторами в те дни стали и красногвардейцы Сводного отряда.

— Мы призываем вас, — говорили они на митингах, — не поддаваться на гнусные уловки буржуазии, дутовых, калединых и прочих изменников народа, которые сеют вражду и распри среди защитников свободы, чтобы снова захватить власть в свои руки, поработить народную волю, сознание и труд. Власть Советов — наша власть. И преступником будет тот, кто не встанет в ряды защитников революции.

19 ноября 1917 года члены Петроградского военно-революционного комитета выслушали на своем заседании сообщение делегатов с Южного Урала о том, что «казачьи верхи стремятся захватить в свои руки Челябинск, как важный железнодорожный узел»[3] и предписали штабу округа оказать немедленную помощь Челябинску в борьбе с контрреволюционным казачеством.

И вот в Челябинск из Петрограда по личному распоряжению В. И. Ленина прибыл Северный летучий отряд — объединенный отряд матросов и солдат 17-го Сибирского стрелкового полка. Это была внушительная вооруженная сила, имеющая свои пулеметные команды, артиллерию и даже броневик.

Командовал посланцами Красного Питера Сергей Дмитриевич Павлов. После выгрузки первых эшелонов он поспешил в ревком. Был Павлов в короткополой флотской шинели. Фуражка с кургузым козырьком и большим морским крабом на околышке лихо сдвинута на затылок.

— Давно на флоте, товарищ мичман? — полюбопытствовал Блюхер.

— И дня не служил, товарищ председатель ревкома, — отозвался Павлов.

— Но форма, звание?

— Об этом братишки позаботились.

Действительно, мичман оказался сугубо сухопутным воякой. Боевое крещение принял солдатом в 17-м Сибирском полку, находившемся под сильным влиянием большевиков. Затем — Петроград, школа прапорщиков. Там же 15 мая 1917 года, за четыре месяца до своего двадцатилетия, вступил в ряды партии. Накануне Октябрьского вооруженного восстания, по рекомендации члена Петроградского военно-революционного комитета В. А. Антонова-Овсеенко, революционные моряки 2-го флотского Балтийского экипажа избрали его, прапорщика пехоты, своим командиром. И он повел матросов на штурм Зимнего. Наступал на Дворец со стороны Адмиралтейства…

На второй день после провозглашения власти Советов Павлов уже на фронте — под Пулковом и Гатчиной. Его матросы, как отметил комиссар Военно-морского ревкома, сражались «отлично и самоотверженно, так что нет слов, которыми можно выразить им благодарность».

По настоятельной просьбе самих моряков С. Д. Павлов специальным приказом наркома по морским делам был переведен на флот с присвоением ему звания «мичман». Но вместо боевых кораблей — опять солдатские теплушки. Мичман получил правительственное задание ликвидировать контрреволюционную ставку в Могилеве.

— Там все было просто, — пояснил Сергей Дмитриевич. — Занял ставку Духонина и арестовал его.

— Да, не биография у вас — легенда, — раздумчиво проговорил Василий Константинович.

— Что вы, — отмахнулся Павлов. — Легенды будут потом. Сейчас же дела делать надо. Вот и к вам не по морям-волнам, как видите, а по рельсам и шпалам добрались. Прибыли для экстренной военной помощи против Дутова. Экстренной, — подчеркнул мичман. — Так нас товарищ Антонов-Овсеенко напутствовал.

— Что ж, и мы тянуть не будем. Через полчаса открываю заседание ревкома. Экстренное, — Блюхер также выделил последнее слово.

Все в сборе. Предревкома разложил на столе карту. Приступил к докладу:

— Положение остается серьезным. Фактически дутовские отряды держат в своих руках почти всю Оренбургскую губернию. ЦК назначил товарища Кобозева Чрезвычайным комиссаром по борьбе с дутовщиной. Пока он в Бузулуке. Отряд его невелик. Помочь ему можем прежде всего ударом по белоказакам, засевшим в Троицке.

— Когда выступать? — коротко спросил мичман.

— Послезавтра.

— Но вы же обещали не тянуть.

— И обещание свое выполню. Но лишь тогда, когда будете полностью готовы к успешным боевым действиям. За солдат 17-го Сибирского полка не беспокоюсь. А моряков в таком виде, как сейчас, из города не выпустим. Все должны быть в папахах и валенках. Этим мы их обеспечим. Ухарей мороз не любит.

— Понял. Но в степи и без коня пропадешь. Нельзя ли придать нам сорок-пятьдесят кавалеристов для разведки и связи?

— Чего нет — того нет, — ответил Блюхер. — Вся надежда на железную дорогу — на рельсы и шпалы. Будете иметь с нами надежную связь по селектору.

22 декабря 1917 года моряки и солдаты Северного летучего отряда вновь погрузились в вагоны. Были жаркие схватки у Полетаево, у станции Еманжелинской и Нижне-Увельской. По нескольку раз в день налетали на эшелон казачьи разъезды и, обстреляв, снова исчезали в снежной мгле.

25 декабря бои разгорелись в окрестностях Троицка. К ночи бойцы Павлова, поддержанные восставшими железнодорожниками, ворвались в город. Эту победу командир Северного летучего отряда закрепил особым приказом. В нем говорилось:

Отряд Павлова, действуя в полном контакте с вновь созданным Советом и при помощи крестьян-бедняков, в течение нескольких дней изъял у кулаков сто тысяч пудов хлеба. Под надежной охраной драгоценный груз был отправлен по железной дороге в Петроград — в подарок питерскому пролетариату.

Утвердившись в Троицке, Павлов часть отряда сразу же направил дальше на юг — в Кустанай. При активной поддержке местных большевиков власть перешла в руки трудового народа. Был создан Военно-революционный комитет.

Однако под Оренбургом дела складывались далеко не лучшим образом. Дутов без особого труда отбивал атаки малочисленных отрядов П. А. Кобозева. В Бузулук срочно направлялись красногвардейские отряды — из Самары, Сима, Казани, Миньяра, Перми. В. К. Блюхер дал указание С. Д. Павлову о срочной переброске всех моряков-балтийцев на фронт под Оренбург.

Из Троицка на Полетаево, затем на запад, к Уфе, Кинелю, а потом на юг, к Бузулуку — неблизкий, кружной путь был преодолен за неделю с небольшим, и уже 10 января 1918 года П. А. Кобозев депешировал в Петроград народному комиссару по военным делам Н. И. Подвойскому:

Прибытие революционных моряков коренным образом изменило положение на фронте. И уже 31 января 1918 года от мятежников был освобожден город Оренбург. За подписью председателя Совета Народных Комиссаров В. И. Ленина было опубликовано правительственное сообщение:

С победами над дутовцами под Троицком и Оренбургом отпала необходимость держать в Челябинске красногвардейцев соседних городов. Их отряды начали разъезжаться по родным местам. Отозвали домой, на Волгу, самарцев и сызранцев. Блюхер не выехал с ними — городской партийный комитет оставил его на посту председателя Военно-революционного комитета, а с начала марта на него же были возложены и обязанности председателя Челябинского Совета рабочих и солдатских депутатов.

Теперь он большую часть сил и энергии отдавал организации и налаживанию работы нового хозяйственного аппарата. При исполкоме Совета были созданы комиссариаты внутренних дел, труда, социального обеспечения, народного просвещения, общественных работ и другие.

Особого напряжения требовали дела на продовольственном фронте. Челябинский ревком взял на учет и приступил к реквизиции хлебных запасов у кулаков. Потекла уральская пшеница в голодающие губернии Центра. Но добиться бесперебойности в перевозках хлеба было нелегко. В южноуральские степи нахлынули спекулянты-мешочники. Заторы и пробки на железной дороге порою удавалось пробивать лишь с помощью оружия.

По настоянию ревкома Челябинский и Троицкий Советы вынесли постановление о запрете вывоза хлеба частными лицами за пределы уездов. На ближайшие станции были высланы вооруженные кордоны.

Как-то Блюхеру передали депешу от старшего группы красногвардейцев, посланных на станцию Полетаево:

— Мешочниками убит комендант. Требуют немедленной отправки. Наших сил для наведения порядка недостаточно. Шлите подкрепление.

Блюхер ответил:

— Высылаю резервный паровоз. Ведите состав в Челябинск. Здесь во всем разберемся.

Вскоре в Полетаево прикатил паровоз. Довольные мешочники погрузились в вагоны и, бахвалясь, поехали. Но вдруг остановка. Высыпали спекулянты из вагонов и оравой к машинисту, а по ту и другую сторону полотна — вооруженные красногвардейцы. С ними Блюхер. Твердым шагом прошел вперед и гневно проговорил.

— Буйства не потерпим. Нам нужны порядок и железная дисциплина. Состав не будет отправлен, пока не назовете убийцу.

Посновали мешочники вдоль состава, погалдели, потрясли друг перед другом кулачищами и, наконец, выволокли на середину здоровенного детину:

— Он!..

— Расстрелять на месте! — приказал предревкома.

28 января 1918 года Совет Народных Комиссаров издал декрет за подписью В. И. Ленина о создании Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Вскоре делегация челябинцев выехала в Екатеринбург на 1-й областной съезд Красной гвардии Урала.

В Челябинске состоялось общее собрание военной секции Совета рабочих и солдатских депутатов. Оно вынесло постановление о роспуске полков старой армии местного военного гарнизона и призвало солдат вступить в Красную Армию. Новым председателем военной секции был избран Николай Иванов. Он и возглавил специальную комиссию из пяти человек для организации и формирования частей Красной Армии.

Мирная передышка, завоеванная большевистской партией, была непродолжительной. Вскоре империалисты начали вторжение на территорию Советской республики. Совет Народных Комиссаров бросил клич: «Социалистическое Отечество в опасности!»

Ревком и военная секция Челябинского Совета сразу же объявили об открытии массовой записи в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию для защиты революции и отражения контрреволюционного наступления интервентов. Уже на следующий день в РККА вступило 500 добровольцев, а затем их численность достигла двух тысяч человек. У буржуазии были реквизированы лошади для создания конного отряда в 600 сабель.

Блюхер и Садлуцкий, по примеру екатеринбуржцев, организовавших первый на Урале полк РККА, загорелись идеей сформировать вторую такую же часть новой регулярной армии. И вскоре она была создана в Троицке, ставшем вновь фронтовым городом.

Дутов, разбитый под Оренбургом, бежал в Верхнеуральск, где собрал около восьми тысяч приверженцев. Но и здесь он продержался недолго. В последних числах марта красногвардейский отряд белорецких большевиков предпринял наступление на Верхнеуральск. В самом городе к активным действиям перешла боевая дружина, созданная местным Советом, и Дутов был выбит из Верхнеуральска. Взбешенный неудачами, атаман с остатками верных сил ринулся в троицкие степи и стал рассылать по станицам приказы, что лишит земли и казачьего звания тех, кто не поступит в его отряды. Над Троицком вновь нависла угроза дутовского нашествия.

После ухода под Оренбург моряков-балтийцев во главе с мичманом С. Д. Павловым главной силой троицкого советского гарнизона явился 17-й Сибирский полк. Командование им принял бывший поручик Я. М. Суворов. Блюхер, постоянно поддерживал с ним связь по прямому проводу. Знал, что белоказаки, кишевшие вблизи города, не раз предъявляли ему ультиматумы распустить полк и добровольно покинуть Троицк. Свой решительный отказ Суворов подкрепил ответами солдат. «Умрем на кольтах, но оружия не сдадим», — заявила пулеметная команда. Теперь к городу подошел Дутов. Уральский областной военный комиссариат немедля направил в Троицк красногвардейцев Перми, Екатеринбурга. Пора в дорогу и челябинским силам. Вести этот большой сводный отряд поручено Блюхеру.

Снега еще не сошли, но санный путь был уже ненадежен. Двинулись эшелонами по железной дороге. До Полетаево особых задержек не имели, но едва повернули на юг, к Троицку, дела застопорились.

Первую большую остановку сделали на разъезде близ села Николаевка. Заправить паровозы водой не удалось — водокачка оказалась взорванной. Да и впереди пути разобраны.

— Казара все это, бес их задери, — оправдывался оставшийся на разъезде будочник.

Блюхер молчал, о чем-то думал. Но вот обернулся к шагавшему позади старику:

— Батя, а что за народ в Николаевке?

— Мужичий. Беднота.

— А Совет действует?

— Да вчерась еще робил.

— Хо-рошо, — повеселел Блюхер и тотчас же кликнул ординарца: — Выводи коня и во весь опор в Николаевку. Разыщи председателя, поднимай с ним народ на подмогу.

Не прошло и часа, как потянулись к разъезду сани с намертво примерзшими бочками. Гуртом привалила молодежь. Встала вместе с бойцами на ремонт путей. А старые и малые ездили на подводах за водой от села к разъезду и обратно. Никто из сельчан не видывал прежде такой дружной работы. Двумя живыми нитями текли и текли подводы, и, казалось, нет им ни конца, ни края…

Паровозы напились досыта. А когда управились со своими делами и ремонтники, жители села собрались на сходку. Хотел Блюхер просто спасибо сказать за помощь, а получилось большее. Задел сельчан за живое. Не расходясь по домам, открыли они запись в боевую дружину.

Шестьсот пятьдесят добровольцев вызвалось тотчас же идти на Дутова. При оружии, однако, оказались лишь фронтовики, да и то не все. Кинулись по дворам за берданками. Сотню насобирали. Мало. Блюхер распорядился выдать николаевцам из НЗ сто пятьдесят винтовок. Бойцы новой советской дружины, избрав командиром солдата-большевика П. Т. Титова, пошли пробиваться на Троицк пешим порядком.

Чем дальше к югу, тем чаще заторы. Эшелоны следовали через казачьи станицы. Почти всюду близ них рельсы были сняты, шпалы выворочены, телеграфные столбы повалены. Рассчитывать на добровольных помощников не приходилось.

После недолгих колебаний Блюхер разослал приказ по станицам, строжайше предупредив казаков, что пустит в ход артиллерию, если не прекратятся диверсии на железной дороге. Пришли в чувства разгулявшиеся станишники. Не дожидаясь подхода красногвардейцев, сами спешили приводить в порядок попорченное ими железнодорожное хозяйство.

На четвертые сутки красногвардейцы Блюхера вступили в Троицк. После детального выяснения обстановки Василий Константинович сообщил в Челябинск:

Среди троичан у Василия Константиновича было немало хороших знакомых. Многие партийные и советские работники города, бывая в Челябинске, не раз заходили к нему в ревком. От старого большевика секретаря укома партии Я. В. Аппельбаума Блюхер услышал немало добрых слов о бойцах 17-го Сибирского полка и их командире Якове Марковиче Суворове.

Однако встреча с самим Суворовым озадачила Блюхера.

— За похвалы полку спасибо, — безучастно отозвался тот. — Но я-то не сегодня-завтра останусь, как говорят, полководцем без войска. Пришла и нам пора выполнять приказ о роспуске частей старой армии. Пока мы были в городе одни, солдаты об этом особых речей не вели. Теперь же, когда все вы здесь, у каждого только и мысли о доме, о родной Сибири. Никакими посулами их, видать, не удержишь.

— А посулы и ни к чему, — сказал резко Блюхер. — Разговор нужен прямой и честный. Они же наши самые революционные солдаты. Кто еще в шестнадцатом году сказал «нет» войне? Они. Кому генералы смертные приговоры выносили? Им. Из кого целый батальон штрафников сделали? Из них. И не этот ли полк в октябре в числе первых прибыл на подмогу восставшему Питеру? Словом, сегодня же соберите полк на митинг. Вы о славном прошлом скажите, мы за Урал честь воздадим.

И вот все фронтовики-сибирцы в сборе. На главной троицкой площади яблоку негде упасть. Без всякой команды пришагали сюда боевики Троицкой железнодорожной и Кустанайской дружин. И горожан видимо-невидимо.

Начался митинг с оглашения воззвания Троицкого Совета к солдатам 17-го Сибирского полка:

Речи были разные. Одни говорили: всему свое время. Навоевались вдоволь. В германскую кровушки напроливали. Революцию защитили. Дутову всыпали. Пущай уж уральцы сами теперь все доводят. Другие возражали: устали, это верно, но рано по домам. Враг не разбит до конца. Нельзя бросать винтовки. Без Красной Армии не жить Советской власти.

Один из таких ораторов и кинул клич:

— Даешь новую боевую единицу! Даешь красноармейский полк!

То было 4 апреля 1918 года. Допоздна трудились тогда члены коллегии по формированию Троицкого отряда Красной Армии под председательством бывшего комбата Ивана Карпухина.

Более шестисот солдат и офицеров 17-го Сибирского полка изъявили свою готовность продолжать службу в Красной Армии. В полном составе записались в ряды РККА боевики Троицкой железнодорожной и Кустанайской дружин Красной гвардии. Не припоздали и фронтовики-крестьяне села Николаевки, которых пешим порядком привел в Троицк солдат большевик П. Т. Титов.

— А ты горевал, Маркович, — уже по-свойски обратился Блюхер к Якову Суворову. — Вот тебе и новое войско!

— Это не все, товарищ Блюхер, — сказал Карпухин. — Вот еще список. В нем — мадьяры и австрийцы, бывшие военнопленные. Они в полку уже с января. Как быть с ними?

Да, ситуация необычная. В Троицке во время войны был лагерь военнопленных австро-германской армии. Когда из города изгнали дутовцев, в штаб 17-го Сибирского полка пришли представители революционно настроенных солдат — Андрош Сакач и братья Франц и Маувет Мауеры. От имени большой группы военнопленных они обратились с просьбой зачислить их в Красную гвардию, чтобы с оружием в руках защищать завоевания пролетариата, власть Советов.

Командир полка растерялся: можно ли доверить бывшим врагам России оружие? Обратился в Челябинск. Ревком сразу не ответил. Но через несколько дней все сомнения отпали. Я. М. Суворов получил указание:

273 бывших пленных дали клятву, что они обязуются беспрекословно выполнять все распоряжения, исходящие от Советской власти, и вести себя с полным сознанием революционного долга перед теми высокими задачами, которые возложены на вооруженных рабочих и крестьян новой России.

В дни и недели, когда главной вооруженной силой в Троицке и его уезде оставался 17-й Сибирский полк, красные мадьяры и австрийцы показали себя настоящими пролетариями-интернационалистами.

— Считаю бойцов товарища Сакача преданной и ударной силой в борьбе с контрреволюцией, — заявил Суворов.

— А коли так, — резюмировал Блюхер, — сохраняем за группой Сакача права особого, но уже красноармейского интернационального батальона. На том и точку ставим. Принимайте, Яков Маркович, командование вторым на Урале регулярным полком Красной Армии.

— А первые кто? — торопливо спросил Суворов.

— Екатеринбуржцы.

— Припоздали, выходит. Жаль. Тогда уж пусть наш полк будет по-прежнему 17-м стрелковым.

— Согласен, — отозвался Блюхер и с улыбкой добавил. — Но уже не Сибирским, а Уральским. В честь места нового рождения полка. О том и войдем в ходатайство перед Высшей военной инспекцией. Возражений, надеюсь, не будет?

Партийные и советские работники Троицка неоднократно предпринимали попытки наладить агитационную работу среди обманутой казацкой бедноты. Но почти все походы большевиков в казачьи станицы оканчивались трагически. Жестокие расправы станичников породили чуть ли не у всех мысль о том, что с казаками можно разговаривать лишь на языке оружия.

— Иначе и нельзя, — нервно подчеркнул Аппельбаум.

— Можно, товарищи, — твердо произнес Блюхер. — Наша задача не состоит в том, чтобы пройти военным маршем по станицам. Мы должны раскрывать глаза казацкой бедноте, должны сделать ее нашей активной сторонницей. Без участия в борьбе самих казаков с дутовщиной покончить невозможно.

Блюхер доказывал, что расслоение в среде казачества становится все более глубоким, что в очищенных от дутовцев селениях надо помогать станичной бедноте организовать свои Советы.

В Троицке была большевистски настроенная группа казаков-фронтовиков. Тон в ней задавали Александр Карташев и Николай Томин. Василий Константинович, квартировавший в доме братьев Семена и Петра Крохмалевых, пригласил их к себе.

— Хорошие вести получены из Верхнеуральска, — сразу же подзадорил их Блюхер. — Члены Совета сообщают, что сыновья станичного атамана Николай и Иван Каширины взялись формировать красные казачьи отряды. Они ведь офицеры оба, но с Дутовым не пошли. Теперь, как видите, они красные командиры. Совет заверяет в честности их намерений.

— Каширины наши. Это точно, по фронту их знаю, — подтвердил Томин. И сразу же загорелся. — А у нас не отряд, а полк красноказачий будет!

— И назовем его — имени Степана Разина, — не утерпел Карташев.

— Имя дать недолго. А полк? И полной сотни пока не набрали, — проговорил Блюхер.

— Будет и полк! — рубанул Томин. — Прочешем станицу, другую, всыпем тому, кто под Дутова дудку плясал. Враз очухаются казачки.

— Сила, она и солому ломит, — согласился бы вроде Блюхер. — А как насчет агитации, Николай Дмитриевич? Вы же председателем дивизионного солдатского комитета были.

— Был, — кивнул Томин. — За это богатеи-станичники и из казаков грозились изгнать.

— Грозились, Дмитрич, да не вышло, — успокоил разгорячившегося товарища Карташев. — Заступников у тебя куда больше оказалось.

— Это хорошо, — улыбнулся Блюхер, — но еще лучше будет, если заступники станут и нашей опорой. Бери-ка карандаш, Николай Дмитриевич, и пиши им, что на сердце лежит.

Писал листовку Томин, но слова ее в строгие фразы складывали сообща, все трое:

Наутро листовка была размножена в городской типографии. Разнесли их по окрестным станицам «неприметные» люди. Среди них была и сестра братьев Крохмалевых — Надежда.

В те же дни состоялся съезд казаков-фронтовиков Челябинского уезда. Его делегаты в первых пунктах своей резолюции заявили:

Агитационные воззвания сыграли свою роль.

Пришли добрые вести из Верхнеуральска, из Тугайкульского и Звериноголовского поселков: казаки на общих сходах утвердили свои Советы и приняли решения об организации боевых отрядов для борьбы с Дутовым.

— Берет наша, — порадовался Блюхер. — Теперь и бои-походы можно начинать. Союзники будут у нас повсюду.

Василий Константинович организовал под своим руководством штаб войск, действующих против Дутова. В него, кроме троицких товарищей, вошли руководители Екатеринбургского и Пермского отрядов, находившихся в городе. Была установлена надежная связь с красными казаками Н. Д. Каширина, уфимским отрядом М. С. Кадомцева и отрядом богоявленских рабочих М. В. Калмыкова. Общая численность красных сил достигла около четырех тысяч человек.

Завершив организационно-подготовительную работу, штаб войск принял план боевых действий по уничтожению банд Дутова на территории уезда. Троичане обеспечивали охват врага с севера и востока. С запада и юго-запада должны были наносить удары отряды уфимских и богоявленских рабочих, а также красные казаки Верхнеуральска.

Первыми крупного успеха достигли боевики Михаила Калмыкова. О Калмыкове Блюхер был наслышан немало. Знал, что он из семьи потомственных стеклодувов. С тремя Георгиями вернулся с войны. Обосновался на мирную жизнь в поселке Богоявленского завода. В июле семнадцатого стал большевиком и получил от партии задание сформировать рабочую дружину, во главе которой и сражался теперь против дутовцев.

Совершив многоверстный переход, богоявленцы вступили в станицу Магнитную. Дутовцев в ней не было, но и Совета своего станичники еще не имели. Калмыков созвал общий сход.

— Что Дутову не служите — хорошо, но почему Совета чураетесь? — начал речь с прямого вопроса. — Иль не слышали, что и троицкие и верхнеуральские казаки выступили на защиту своих Советов, создают красноказачьи отряды. А вы разве иной, не трудовой народ? И с кем вам, как не с нами, с рабочими, идти? А если так, выбирайте, станичники, Совет и правьте жизнью сами, не слушая богатеев, не прислуживая им.

Сход принял предложение командира красного рабочего отряда. При выборах в Совет вошли главным образом солдаты-фронтовики. Они-то и разузнали, что утром седьмого апреля дутовцы готовятся совершить на Магнитную налет восемью конными сотнями со стороны станиц Наваринской и Блохинской.

Бойцы Калмыкова принялись баррикадировать входы в станицу. Несли все, что попадало под руку и могло задержать продвижение конницы — сеялки, плуги, бороны, косилки. Опорным пунктом был избран дом Починского, где квартировал штаб. Один пулеметный расчет командир оставил при себе. Стрелкам велел рассредоточиться и встречать атакующих огнем. Второй расчет пулеметчиков направил на колокольню, наказав держать под обстрелом прицерковную площадь и прилегающие к ней улицы.

Едва рассвело, с шумом, криками дутовцы вступили на лед Урала и приблизились к станице. Сквозь заграждения кони не прошли. Покрутившись под огнем, белоказаки отскочили в заречную рощу. Во второй раз они двинулись на приступ в пешем порядке.

— Всем отходить к штабу! — приказал Калмыков.

Бойцы начали стягиваться к обширной усадьбе Починского и заняли круговую оборону.

— Стрелять только наверняка, — распорядился командир. — Вплотную приблизятся — ударим в штыки.

Вдруг «максим» на колокольне замолк и сверху донесся восторженный возглас.

— Наши! Наши едут! Ура-а!

Отрезвели дутовцы. Бросились к покинутым коням.

Саней, действительно, подкатило немало, да прибыли на них не каширинцы, которых ждали с часу на час, а крестьяне — ехали на мельницу с мешками зерна.

— Спасибо, мужики, что с самой нужной стороны и в самый ответственный момент подкатили, — поблагодарил Калмыков и тут же громобойно скомандовал боевикам: — Скидай, братва, мешки. И на подводы все. Айда, в погоню!

Начальник Уфимского губернского штаба боевых организаций народного вооружения Эразм Кадомцев так охарактеризовал эти события:

Успешно развивались боевые действия и на других направлениях. Привлекая на свою сторону беднейшее крестьянство и трудовых казаков, красные отряды очищали от мятежников станицу за станицей. 17 апреля Дутов был выбит из Краснинской, являвшейся его штабным центром, а два дня спустя, бросив войско, атаман с отрядом личной охраны кинулся в сторону Орска.

22 апреля Дутов остановился в поселке Бриен, чтобы переночевать и сменить коней. Екатеринбургские дружинники узнали об этом раньше других. Были они от Бриена всего в тридцати верстах. Не передохнув, продолжили марш и ночью. На рассвете атаковали белоказаков и разбили их. Но Дутов с горсткой телохранителей сумел-таки уйти и на этот раз, бежал в бескрайние степи Тургая.

Блюхер квартировал тогда в станице Парижской. Оттуда и давал распоряжения отрядам, рассыпавшимся по двум огромным уездам. Последним дозвонился до него из Полтавской Калмыков и что есть силы прокричал в трубку:

— Продуктов нет. Фуража тоже. Распутица. И самим обезножить можно. Как дальше действовать?

В ответ донеслось:

— Тише, оглушите. Центр считает задачи компании выполненными. Преследование прекращайте. Отрядам приказано возвращаться по местам. Следуйте и вы на свой завод.

— Понял, товарищ Блюхер! — звонко отчеканил Калмыков.

Трудовой Урал встречал первый советский Май.

Ликовал Челябинск. Реяли алые стяги над красноказачьим Верхнеуральском. На улицы вышла вся рабочая Уфа. Гремели марши в поселке Богоявленского завода.

Шумно было и на Главном проспекте Екатеринбурга. Грянули оркестры. Парадное шествие открыли роты 1-го Уральского полка Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Эта часть была гордостью Екатеринбургского партийного комитета и городского Совета рабочих и солдатских депутатов. Они крепили ее, заботились, чтобы первенец новой Рабоче-Крестьянской Красной Армии служил образцом для всех формирующихся красноармейских полков Урала.

За уральским полком маршировали боевики. Весеннее южное солнце и степные ветры продубили, покрыли их лица ранним загаром. То в одной, то в другой шеренге мелькали белые повязки на головах раненых, не пожелавших покинуть в такой день строй товарищей.

Блюхер слышал праздничный гул улиц. Еще 28 апреля он был вызван из Троицка в Екатеринбург для доклада Уралобкому об итогах боевых операций, предпринятых против дутовцев. Мечтал Василий Константинович прошагать майским утром вместе с боевыми товарищами по Главному проспекту родного их города. И сейчас его тянуло туда, на солнце, на большой рабочий праздник. Но… не шагнешь, не сдвинешься даже с места — надо лежать. Таков приказ врачей. Еще в дороге открылись недолеченные раны, и прямо с поезда угодил в госпиталь.

До конца дней не забудется, видать, тот бой под Тернополем. Всю спину осколками покорежило. Восемь тяжелых ран получил, а сколько легких было — со счета сбился. Больше года тогда отлежал. И теперь доктора скорой выписки не обещали.

После праздника заглянул в госпиталь окружной военный комиссар Филипп Исаевич Голощекин.

— Как жив-здоров, Василий Константинович?

— Спасибо. Отоспался вволю за весь бессонный апрель. И болячки вроде поутихли. С докладом хоть сейчас готов прийти, да он вот, — кивнул на старого доктора, — на аркане держит.

— Не надейтесь, — остановил Голощекин, — и я подниматься не разрешу. Денька два-три дела потерпеть могут.

— А дольше нет?

— Поживем — увидим, — уклончиво ответил Голощекин.

Блюхер понял, недоговаривает чего-то комиссар. И едва лишь на ноги встал, распрощался с госпитальным начальством.

— За поправку благодарен. Удерживать не старайтесь. Долечусь уж сам.

В тот же день он был на приеме у Голощекина. В подробности минувших боев вдаваться особо не пришлось. Обстановка на юге Урала опять обострилась. Новым центром белоказачьей смуты стала станица Нижнеозерская. При первой же вылазке из нее дутовцы захватили станцию Ново-Сергиевскую, а затем окружили Оренбург.

— Надо выручать товарищей, — сказал Филипп Исаевич. — Знаю, что не здоровы, но…

— С кем ехать? — только и спросил Блюхер.

— Мы выделяем 1-й Уральский полк в составе полных трех батальонов — кавалерийский эскадрон. В Челябинске пополнитесь красногвардейским шахтерским отрядом. Командование им советую поручить Соломону Елькину, он вашим политическим помощником будет. Там же возьмете артиллеристов гарнизона.

12 мая 1-й Уральский полк и Екатеринбургский эскадрон погрузились в эшелоны. Блюхер выехал в Челябинск на день раньше — надо было успеть передать дела преемникам на председательских постах в ревкоме и Совете, а также привести в полную боевую готовность красногвардейцев-шахтеров и батарейцев, сформированных И. А. Матюшкиным из железнодорожников Челябинского узла.

…Прямой дороги на Оренбург через Троицк — Орск тогда еще не было. Курс взяли на запад. Долгих остановок в пути не делали, но в Златоусте пришлось задержаться часа на полтора. На перроне посланцев Уралобкома встречали председатель укома партии В. Д. Ковшов и члены уездного Совнаркома во главе с председателем П. Р. Бояршиновым. Был среди них и Михаил Голубых. Его еще в марте направил сюда Блюхер. Златоустовские руководители сообщили, что в распоряжение уфимской дружины М. В. Калмыкова они выделяют 250 боевиков.

В Самару уральцы не заезжали. От станции Кинель свернули на юг. «Зеленой улицы» не стало. То и дело натыкались на следы дутовских диверсий.

— Проехать к Оренбургу будет трудно. Но мы должны быть в нем, и как можно скорее, — заявил Блюхер на совещании командиров. — Вспомним троицкий опыт. Прорываться будем, как и тогда, не покидая эшелонов.

Зная, что большинство в отряде составляет необстрелянная рабочая молодежь, командующий распорядился провести во всех ротах летучие митинги с выступлениями на них бывалых солдат.

…Поутру эшелоны остановились на разъезде за Бузулуком перед испорченным участком пути. Бойцы выскочили из вагонов, взялись за ломы, кувалды, кирки. И вдруг застрочил пулемет, поднялась винтовочная пальба. Все попадали. Заслышав перестрелку, Блюхер кинулся к бойцам. Но кто-то другой спокойным, уверенным голосом уже подал нужную команду:

— Поднима-айсь! За мной, в атаку! Вперед!

На укрывшихся в кустах казаков бежал, паля на ходу из нагана, командир батальона 1-го Уральского полка.

— Молодец, Павлищев! — крикнул радостно Блюхер.

С тех пор подобные стычки вошли в систему, ввязываться в них приходилось чуть ли не через каждый десяток верст. Так вырабатывалась новая тактика — тактика эшелонной войны.

После короткого, но жестокого боя уральцы заняли станцию Ново-Сергиевская. Затем дружными атаками из эшелонов выбили белоказаков с разъездов близ станиц Татищенской и Донской и уже на одиннадцатый день своего похода соединились на станции Сырт с красногвардейцами осажденного Оренбургского гарнизона.

То было 23 мая 1918 года. А четырьмя днями раньше из Стерлитамака выступил. Сводный уфимский отряд, возглавляемый М. В. Калмыковым. Его боевики прибыли в Оренбург, когда кольцо белоказачьеи блокады было уже разорвано. На северо-восточной окраине отряд остановили часовые сторожевой заставы. Старший ее, осведомленный о подходе Калмыкова, без проволочек дал разрешение на вступление в город.

— Как Блюхера отыскать? — спросил Калмыков.

— На станции. Его эшелоны там, каждый покажет.

Михаил Васильевич, оставив боевиков на привокзальной площади, направился в поиски. Только вышел на перрон, из-за спины кто-то произнес:

— Постой, товарищ. Давай знакомиться.

Калмыков обернулся. К нему подходил крепко сбитый военный в выцветшем добела обмундировании. Остановившись, снял фуражку, обтер платком чисто выбритую голову, прищурился от яркого солнца.

— Ну и жарища! В мае никогда не видал такой, — и в упор спросил. — Калмыков? Не ошибся?

— Угадали, — пробасил Михаил Васильевич. — А вы кто?

— Да тот, кого ты едва не оглушил из Полтавской своим громобоем.

— Василий Константинович?

— Я.

— Ну! Считал, куда старше должны быть.

— А сам-то с какого? — полюбопытствовал, улыбаясь, Блюхер.

— С восемьдесят восьмого.

— Старик. Мне до тебя еще два года тянуться. Ну, а мандат не покажешь?

— Вот, пожалуйста.

Блюхер бегло взглянул на протянутый документ и не сдержал улыбки:

— Значит, командующий! А теперь мой прочти.

Калмыков глянул на плотный листок с машинописным текстом, скрепленным подписями и печатью:

— Хорошо. Снова под вашим началом?

Блюхер в ответ усмехнулся:

— Что ни отряд, то и главком особый. И ты вот пожаловал с неменьшими полномочиями.

— Н-да, все главные получаются, — покрутил усы Калмыков. — Не ладно это. Нужно кого-то одного избрать.

— Нужно, — согласился Блюхер. — Но это успеется. А сейчас полк Жлобы выручать надо. У меня под рукой сил нету. Один батальон в районе Пречистенской развивает удар в сторону Орска, другие — на Бузулукской линии. Снимать их не могу. А как твои? С ходу сумеют?

— Если надо, будут готовы, — твердо произнес Калмыков.

— Тогда слушай. Положение таково. Эшелоны Жлобы на станции Донгузская. Белоказаки окружили их.

— И далеко до нее?

— Верст сорок. Но не бойся, подвижного состава хватает.

— Когда на погрузку? — загорелся Калмыков. — Где вагоны?

На первое боевое задание Михаил Васильевич отобрал две сотни бойцов во главе с Никитой Опариным. Формируя эшелон, решил для безопасности пустить впереди паровоза порожнюю платформу.

— А если не порожнюю? — вслух подумал Опарин. — Если из нее нечто бронеплощадки сделать? Тюки с хлопком уложим по бортам. Не хуже брони защитят. А на платформу пушку-горняшку закатим да два пулемета поставим. Сила будет.

— Ишь, головастый, — отметил Калмыков.

Поездка в Донгузскую много времени не заняла. Отогнали белоказаков от полка Жлобы, даже не выгружаясь из вагонов. Все дело решили меткие выстрелы орудия, установленного на импровизированной бронеплощадке.

Первый удачный опыт Калмыков постарался закрепить и развить. Весь его отряд теперь размещался в трех составах. Паровозы ставили в середину, а в голову и хвост прицепляли платформы, бронированные тюками хлопка. Опорной была станция Сырт. Обнаружив нападение дутовцев на какой-либо из пунктов в охраняемом секторе, первым в бой вступал эшелон разведки. Затем подходили и остальные. Так выиграли сражение на юге, близ Павловской, а затем и в ряде мест по дороге на Бузулук. Внезапность — этот излюбленный козырь дутовцев — была выбита из их рук.

На совещаниях главкомов Блюхер настаивал на проведении решительной операции по уничтожению всех дутовских скопищ в ближних и дальних от Оренбурга станицах, но всякий раз верх одерживали «оборонцы».

— Силы-то неравные, — доказывали они. — У нас три с половиной тысячи бойцов, а у противоположной стороны — в два раза больше. И притом почти все конные. Мы по рельсам туда-сюда раскатываемся. И то ладно. В степях с ними пеша не навоюешь.

— Но ведь не с одними дутовцами нам вести борьбу, — сказал Блюхер. — Драться надо и за беднейшее казачество. Сплачивать в революционные отряды и утверждать с его помощью Советы на местах. Только так можно выбить из-под прислужников Дутова опорные базы и лишить их питательных сил.

В начале июня в Оренбурге узнали о спровоцированном империалистами Антанты мятеже чехословацкого корпуса, но вести об этом носили отрывочный характер и многие всерьез их не принимали.

18 июня Блюхер сумел связаться по телефону с находившимся в Уфе народным комиссаром по военным делам Н. И. Подвойским. Блюхер заявил, что «считает нравственным долгом перед Родиной и революцией направить часть уральских войск на помощь Троицку и Челябинску, чем будет облегчено и положение самого Екатеринбурга».[5]

Нарком согласился с этим и предложил создать отряды из мобилизованных рабочих Оренбурга и Бузулука. Но делать это было уже поздно. Белочехи, занявшие Самару, повернули на юг и начали продвигаться от Кинеля на Бузулук. Блюхер посчитал преступным покидать в такое время войско Оренбургской группы. Подняв батальон 1-го Уральского полка и конников Екатеринбургского эскадрона, он выступил навстречу мятежникам. Дружной атакой авангардный отряд белочехов был выбит из Бузулука.

Блюхер имел только восемьсот штыков и сабель. Противник контратаковал впятеро большими силами. На третьи сутки боя Бузулук пришлось сдать. В этих боях погиб командир Челябинского шахтерского отряда «Народные копи» С. Я. Елькин. Он остался прикрывать отход товарищей. Был ранен и, не желая попасть в плен, последнюю пулю послал себе в висок.

Дутовцы активизировались по всей округе. Натиск объединенных сил белогвардейщины и восставших чехословаков с каждым днем нарастал.

Возвратясь в Оренбург, Василий Константинович потребовал немедленного созыва командующих отрядами. Утром 28 июня 1918 года все они собрались в вагоне Г. В. Зиновьева, к которому по согласию главкомов перешло командование войсками всей группы.

При обсуждении вариантов отхода Г. В. Зиновьев высказался за то, чтобы отводить части и отряды по незанятой противником железной дороге в сторону Ташкента. Блюхер назвал этот путь линией наименьшего сопротивления и стал горячо доказывать, что надо идти по тылам врага в заводские районы Урала и там помогать Красной Армии в ее борьбе с белочехами.

Кто только не пытался отговорить его от столь рискованного намерения. Даже П. А. Кобозев, Чрезвычайный комиссар Оренбургской губернии, и тот с укоризной спрашивал:

— И куда стремишься? В область, которая сплошь объята восстаниями казачества? Одумайся…

Блюхера поддержали только Николай Каширин и Михаил Калмыков. Большинство командиров проголосовало за Туркестанский вариант.

Калмыков тут же опротестовал это решение. На его имя каким-то чудом проскочила телеграмма из Уфы. Ревком сообщал, что белочехи грозят городу с востока и с запада и приказывал командующему Сводного уфимского отряда немедленно возвращаться обратно.

На рассвете 29 июня Калмыков вытянул все силы отряда в походную колонну. На проводах Блюхер сказал:

— Не волнуйся, Михаил Васильевич, в одиночестве не оставим. Урал и мы не покинем. Это точно. Обеспечим эвакуацию и тоже двинемся за вами вслед. До встречи, дружище!

Крепко верил Василий Константинович в своих уральцев. Но не только на их удаль и храбрость рассчитывал он, выбирая труднейший и опаснейший из путей. В Оренбурге Блюхер встретился и с Николаем Кашириным — командиром Верхнеуральского красного казачьего отряда, о славных делах которого много знал еще в Троицке. Особо подкупила Блюхера та страстность, с которой командир красных казаков отстаивал на последнем совете главкомов необходимость похода на север, к Екатеринбургу.

…После совета красноармейцы Уральского отряда еще три дня оставались на передовых позициях за городом. Враг наседал, кидался в атаки, но блюхеровцы мужественно сдерживали его натиск. Выстояли. Обеспечили полную эвакуацию на юг из Оренбурга советских учреждений и войск.

Василий Константинович созвал к себе представителей частей отряда:

— Итак, решайте, будем или нет отходить на юг. Вашей воле подчинюсь.

Призадумались красноармейские делегаты. Блюхер молча ждал, брови его сошлись к переносице, на висках проступили пульсирующие жилки. Вперед протиснулся степенный красноармеец. Помялся немного, что-то еще прикидывая в уме. Блюхер узнал в нем пулеметчика 8-й роты 1-го Уральского полка. То был не любитель суеты и спешки. Не раз приходилось подгонять его в боевой работе, подогнал и теперь:

— Говори, Тарасов. Нету времени в молчанки играть.

— А што, и скажу. Все мы тут добровольцы. Да не вольны в трудный час спины к Уралу воротить. Ни в каких смыслах не вольны. Веди нас, Василий Константинович, как задумал. Сдюжим. Веди на Урал!

1 июля 1918 года отряды Блюхера и Каширина выступили из Оренбурга, держа путь на северо-восток. Блюхер вел на прорыв более девятисот пехотинцев, эскадрон кавалерии и артиллерийскую батарею четырехорудийного состава. С Кашириным шло триста семнадцать казаков-конников и сто девяносто пять пластунов-пехотинцев.

Части Блюхера на марше составляли главные силы. Каширинцы несли службу боевого охранения. Вокруг рыскали белоказаки. В открытые схватки ввязываться не решались. Лишь попугивали издали винтовочными выстрелами да пулеметной трескотней. Отряды в походе потерь не имели. Наоборот, ряды их непрерывно росли.

Разведчики, помимо своих основных функций, отлично выполняли и обязанности агитаторов. Возвращаясь с заданий, почти всегда приводили с собой новых и новых добровольцев. Порою целые группы вооруженных рабочих и крестьян присоединялись к отрядам. Наиболее крупными среди них были дружины приисковых рабочих под командованием Синельникова и Верзилова, а также казачья конная сотня Михайлюка.

Пополнениям радовались. С каждой встречей новых товарищей прибывало бодрости и веры в конечный успех дела. Но шли осторожно, нащупывая наиболее верные пути и по крохам выведывая сведения о том, что делается в лежащих далее селениях.

За Ак-Мечетью долетела черная весть — Верхнеуральск оставлен советскими частями. Пришлось изменить направление и пойти на Белорецкий завод.