Один год на корабле

2. КМБ

– Стой! Раз-два! – крикнул офицер. – Первую неделю вы будете на карантине, чтобы не заразить остальных! Затем вы пройдете курс молодого бойца, после чего примете присягу и свалите по частям! Всем все ясно? А теперь бегом за мной, будете получать форму матросов! – громко, чтобы всем было слышно, проорал он.

Повторю: все это проходило после часового подъема в полной зеленой теплой амуниции. Мы сначала долго стояли, затем в каком-то подвальном помещении с низкими потолками встали вдоль стены, и каждому разбрасывали к ногам элементы нашей будущей формы моряка! Гюйс (две штуки), носки, трусы, бескозырка черная, бескозырка белая, шапка-ушанка, пилотка, черные брюки клеш, белая фланка (рубаха), синяя теплая фланка, кальсоны (две штуки), кальсоны теплые (одна штука), роба (рабочая рубаха, две штуки), штаны (рабочие, две штуки), тельняшка теплая, тельняшка простая (две штуки), прогары (рабочие ботинки матроса), лодочки (на удивление очень качественные черные туфли на выход, позже мои сперли на корабле, что было очень обидно), бушлат (короткое симпатичное пальто) и длинная шинель.

– Б***ь, да у меня дома меньше шмотья! – раздался озадаченный возглас недовольного.

– Кто это там пискнул? – вскрикнул раздававший нам форму мичман. – Вы думаете, на этом все? – усмехнулся он. – Все только начинается!

Затем мы получили шевроны, нашивки, «орехи» для головных уборов, и нас отправили всех на обед. Столовая состояла из нескольких больших помещений, соединенных друг с другом арками. Каждый день там обедало около трех тысяч человек. Когда мы расселись, кто-то проорал:

– Раздатчики пищи вста-ать!

Раздатчик пищи не назначался, а получался, то есть, когда мы друг за дружкой подходили к столу, самый последний оказывался этим несчастным. Это была самая нежелательная временная должность! Потому что в его обязанность входило начерпать каждому суп, затем второе и помимо этого успеть самому поесть, что многим толком не удавалось из-за ограниченного времени приема пищи. Еда там поглощалась без особого энтузиазма, так как она была приготовлена далеко не поварами с мишленовской звездой, а такими же, как мы, то есть на камбуз просто назначался наряд. Минута на доставку пищи до желудка – это было испытание для всех. Когда мы выходили строем из столовой, ощущение голода появлялось вновь.

После обеда нам дали время на перекур. Замечу, что это был один из редких моментов, когда нам было позволено свободно перекурить и пообщаться друг с другом какое-то время без каких-либо временных ограничений. Изредка старшие по призыву играли в фейерверк. Во время очередной такой «обкурки» старший по призыву кричал: «Салют!» И все должны были кинуть недокуренные папиросы вверх. Кому-то иногда прилетало на голову. К тому моменту я начал общаться со своими двумя земляками, Васей и Богунчиком, стоя в сторонке, мы курили парламент, купленный еще в России. Напомню, что Севастополь в 2007 году был украинской территорией, а военно-морская база была в аренде у России на сколько-то десятков лет.

Так вот, к нам подошли парни, которые уже какое-то время находились там, и стрельнули у нас сигареты, спрашивая:

– Чуваки, у вас не будет русских сигарет, то есть привезенные с территории России? Очень странно был поставлен вопрос, на мой взгляд, ну мы, конечно же, их угостили. Но потом узнали, что все сигареты, продаваемые в Севастополе, были не особо привычные для нас, сам табак был горький. Короче говоря, через неделю мы так же стреляли русского табаку у вновь прибывших бойцов.

– Скины есть? – раздалось где-то позади. Недалеко от нас орлиной походкой расхаживали лица кавказской национальности, их было четверо с нашего призыва. Все как-то смутились. Ни у кого не было желания с ними иметь дело, так как и так находились в месте со своими неведомыми порядками и сюрпризами. Но я тогда был удивлен смелости и наглости этих карачаево-черкесов.

После перекура нас определили в казарму на третьем этаже. Кстати, крепость была в четыре этажа и представляла собой П-образное здание с плацом посередине (заасфальтированная площадка для сборов, зарядки и занятия строевой). Войдя в казарму, нас встретили двое старослужащих, один из них поднялся с качары (кровать) и актерским голосом громко сообщил следующее:

– Добро пожаловать в доблестную пятую роту!

Что-то мне это напомнило. Нас разбили по отрядам и назначили меня командиром второго отряда, так как я был одним из немногих, кто был старше остальных призывников. К вечеру командир нашей роты, высокий мужик лет 45 по званию капитан-лейтенант, выдал всем иголки и нитки и заявил, что у нас только одна ночь на то, чтобы ко всей форме, которую нам выдали, пришить все нашивки и погоны! Вот тогда я и вспомнил слова того мичмана, который, выдавая нам форму, сказал, что это только начало. Та ночь была очень долгой и муторной, так как я за всю свою жизнь никогда не держал иголки в руках – да что говорить, почти никто этого не делал из лысых.

Прошу извинить меня, не лысых, а «запахов». Объясню: по неуставным понятиям «запахи» были те, кто еще не принял присягу, «черепами» называли тех, кто уже принял присягу, через полгода посвящали в «караси», год службы – «годок», полтора года – «профсоюз», он же почти «дембель». Но мне, так как я после института, светило стать годком-дембелем. На сегодняшний день таких понятий уже нет, и дедовщина в том понимании, в котором я ее застал, отсутствует.

Так вот, после того как нам сообщили, что у нас только одна ночь на все про все, да еще устрашили нас нарядами и расправой, в случае если хоть мизинец войдет в пришитую к плечам погону или нашивку, все принялись вдевать нитку в иголку. Спустя три часа мои пальцы были набухшие будто барабанные палочки. При попытке проткнуть толстую шинель с пальцев текла кровь. Глаза слипались, а шить надо было еще больше половины. Замечу, что все это происходило в первую ночь нашего пребывания в Севастополе. Среди нас оказался швейных дел мастер. Это был пухленький паренек, внешностью смахивавший на девушку, – к нему выстроилась очередь замученных рыл, и я в том числе. Наутро все было готово, но усталость была неимоверной.

В течение карантинной недели мы учились ходить строем, убирали листья с плаца, иногда даже ломом их подметали. Но вот спустя неделю нас включили в наряд на камбуз. Из 23 человек отправились 10 на чистку, 5 на мойку, 5 на готовку и 3 на раздачу. Я попал со своими товарищами, Васей Щербаковым и Андреем Богуном, на разнос посуды и пищи по столам. Это был один из самых моих ужасных нарядов за всю службу. Но нам повезло: в отличие от остальных, которые были подняты в три ночи и отправлены на камбуз, в логово тараканов, картохи и хлеба, нас разбудили на два часа позже. Столовка, где нам предстояло усердно поработать официантами, состояла из пять или шести больших залов, переходящих из одного в другой, в каждом помещении стояло около 10–15 длинных столов с лавками, вместительностью примерно 15–20 человек. Кстати, в конце 19 века здесь был хлев для лошадей.

Нашей задачей было оперативно спустить лавки со столов, потом очень быстро и аккуратно на телегах развезти всю посуду и еду и расставить ее, затем мы с бешеной скоростью должны были все собрать в телеги, отвезти на мойку. Тем временем мойщики, отмывавшие жирные кастрюли и сковороды, должны были переключиться на посуду, так как буквально через мгновение должна была прийти вторая смена голодных бойцов. Столовая не была рассчитана на всю часть, поэтому завтраки, обеды и ужины накрывались по два раза на две смены. Так вот, подгоняемые мичманом (довольно борзым, по моему наблюдению, так как за каждый малейший косяк или медлительность кто-то даже получал подзатыльник), мойщики отмывали посуду, передавали нам, и мы опять с бешеной скоростью бежали и расставляли ее. И так в общей сложности для меня, Богунчика и Васи продолжалось шесть раз. К вечеру, когда закончился ужин, силы у нас были на исходе, ноги не ходили по причине мозолей на ногах из-за некоторых нюансов: кому-то прогары (рабочие ботинки матроса) выдали на размер меньше, а у кого-то, как в моем случае, они были на размер больше, нога там ходила как поршень в цилиндре. Так что картина была еще та. Передвигались мы как калеки. Глаза слипались, и хотелось уже в койку, но нам надо было еще помыть полы со столами и поднять на них лавки. И тут мичман принялся за нас конкретно. Под его крики мы мыли столы, с угрозами в наш адрес на раскоряках мы мыли полы.

Вдруг нашего Богунчика мичман ударил в живот за его нерасторопность, тот упал, в этот момент я уловил Васин растерянный взгляд, он мой тоже. Здесь я вспомнил все, что слышал об неуставных отношениях, и, созерцая все это, было сильное желание дать мичману в ухо, но это было лишь желание, так как голова моя говорила, что будут хрен знает какие последствия. Андрюша с извиняющийся улыбкой поднялся, взял тряпку и с троекратным усердием стал отмывать пол.

Вкратце об Андрее, он же Богунчик. Ростом он не мог похвастаться, да и волосами на голове тоже, зато он довольно веселый и добродушный паренек, который мухи не обидит. На следующий день после зарядки началась обычная процедура переклички и записи в мозольщики (я думаю, вы поняли, кто это – везунчики, как я). Я записался и больше в наряде в столовую я не попал, вот и славненько!

Ночная жизнь была довольно забавная, перед отбоем наши баночки (табуретка, на которой располагалась заведомо сложенная форма) проверяли старшие по призыву на аккуратность сложенных вещей, после чего объявлялся отбой. Далее иногда следовала игра «Три скрипа». За пять секунд вся орава в 50 человек должна была лечь на койки, после чего наши годки считали скрипы койки. Если они скрипели более трех раз, то объявлялся подъем. Все строились, а иногда даже заново одевались, и все по новой. Игра могла длиться около часа. Веселая игра, не многим она из нас нравилась, что не скажешь о старослужащих.

За время КМБ мы проходили (пусть и нечасто) обучение военному мастерству, много времени уделялось строевой подготовке, также достаточно времени мы проводили за уборкой территории от листьев, которых было полно в ноябре-декабре в Севастополе. Раз в неделю по субботам у нас был ПХД (Полностью Х***й День, а точнее, производственно-хозяйственный день), глобальная уборка в роте с мойкой полов, вытряхиванием матрасов и получением нового пастельного белья. Мойка полов начиналась с того, что мы с помощью своих блях натирали мыло в обрезы (тазики) и затем мыльной водой драили помещение. А еще в этот день мы ходили в баню, из себя она представляла одноэтажное здание с большим помещением, где и проходили купания. Вдоль помывочной были установлены краны, из которых мы наливали воду в тазы. Позже нам рассказали, что во Вторую мировую войну здесь был морг. С легким паром!

За время КМБ я был в разных нарядах: дневальным в роте, помощником дежурного офицера, караульным. И вот в один такой день, когда я был дневальным (задачей дневального было подчиняться дежурному, нести службу в установленном для него месте, обычно внутри помещения у входной двери, и быть в курсе всего), я заметил, как карачаево-черкесы своей компанией сидят и что-то там читают и смеются. Понаблюдав за ними какое то время, я понял, что они вытащили письма из ящика для отправки, которые написали наши сослуживцы своим домашним, и этим развлекались, читая их.

– Ты ничего не видел! – сказал мне один.

– Я все видел! – ответил я.

Больше за этим гнусным занятием я их не видел, но осадок был неприятный, хоть моего письма там и не было.

Наступила середина декабря, и настал момент Х: присяга, после которой нас должны были отправить в разные места службы. Выучив текст присяги наизусть, мы по очереди выходили и зачитывали ее на плацу. Народу было полно, помимо военных, присутствовали родители и родственники. Нам повезло с Васей, так как к Богунчику приехала родственница на присягу и забрала нас троих в увал до вечера. Это была первая наша самостоятельная вылазка в город за два месяца. Нагладив форму, три «морских волка» выбрались на свободу, чтобы вдохнуть воздух свободы перед настоящей службой!

Мы вышагивали вольной походкой в брюках клеш, цокая начищенными туфлями о брусчатку севастопольских улочек, где когда-то в далеком XIX веке гуляли моряки после дальних походов и сражений. Зайдя в магазин, чтобы купить газировки, я был уверен, что девочки за прилавком сейчас будут стрелять нам своими глазками, но нет, произошло ровно наоборот: они даже не обратили никакого внимания на нас. Для них парни в форме – это было так же обыденно, как в больнице человек в белом халате. Ведь Севас – это многовековой портовый город, и, скорее всего, кто-то из их родственников или друзей как-то, но был связан с ВМФ.

Зайдя в «Макдоналдс», мы увидели матросов в иной форме и не с такими нашивками, как у нас. Это были украинские матросы. Они жевали гамбургеры и с какой-то неприязнью поглядывали на нас: наверное, завидовали нашей форме.

Настало последнее – медобследование. Каждый получил свою порцию прививки в задницу, которую делала бабулька с уставшими глазами, и после измерения всех параметров (вес, рост, давление) мы по очереди заходили в кабинет к главврачу. Врач был полковником по званию, добродушный мужичок. Мне он сказал следующее:

– По своим параметрам ты подходишь для службы морпехом, что ты думаешь?

Я, недолго думая, ответил, что хочу на корабль. Он что-то подписал и пожелал мне хорошей службы. После нас, полуголых, построили в шеренгу. И тут вошел в помещение здоровенный подполковник со шрамом на лице, одетый по форме морпеха, а с ним двое рослых бойца. У него был какой-то список, позже я понял: там были наши фамилии, тех, кого они себе отбирали в часть. Часть та называлась «Казачка», многие почему-то опасались ее.

– Петров! – низким голосом назвал мою фамилию здоровый подпол, а вернее, машина для убийств, по крайней мере, мне показалось, что он убивал – и не раз.

– Я! – с какой-то появившейся уверенностью ответил мой голос.

Он неспешно подошел, посмотрел на меня, поглядел в бумаги и спросил:

– В морпехи пойдешь?

– Товарищ подполковник! – протараторил я. – Всегда хотел ходить по морям. Хочу на корабль.

– Хочет он, – усмехнулся и, пометив что-то в списке, удалился, а за ним и те двое.

Фу-ух, вроде пронесло…