Один из леса

Глава 7 Слежка. Город и Лес

Мутантов мало не бывает. Даже один, появившийся не вовремя, – уже очень много. Я это ощутил на своей шкуре, а вернее, на своем байке, когда юный кабан-горбун с ревом вынесся из придорожных кустов. Не знаю, может, это был родич того, которого мы с Михаилом убили в яме-ловушке? Племянник или там шурин…

Вид быстро катящегося на байке человека привел его в ярость. Я дернулся, байк вильнул. Схватился за оружие, но выстрелить не успел. Земляная дорога была неширокой, с одной стороны заросли, откуда появился зверь, с другой – холмы. Единственное, что я смог сделать: вдавить газ, бросив машину вперед, поэтому кабан врезался не в ее середину, раздавив мне ногу, а в заднюю часть.

Прямо в бак.

Скрежет, хлопок… Байк качается как сумасшедший, я едва удерживаю руль. А вот направление удержать не могу. Машина круто сворачивает, перескочив через неглубокую канаву, мчится вверх по склону. И дорога-то была не очень ровной, а уж склон – вообще сплошные горбы. Поэтому спустя пару секунд я вылетаю из седла и с воплем падаю на мягкую землю.

Хорошо еще, что на мягкую. Были б там камни – тяжело бы пришлось моим коленям, локтям, ребрам и раненой ноге. А еще хорошо, что «вал» так и остался в руках. Мотоцикл свалился в паре метров дальше, я же перекатился на спину и сел. Кабан несся на меня, низко опустив голову и выставив вперед свои многочисленные рога. Из-под копыт взлетала земля с клочьями травы, он оглушительно хрипел.

Я начал стрелять.

Чтобы завалить горбуна, даже такого молодого и некрупного, пришлось выпустить больше десятка пуль. Первые попали в морду, я повел стволом, они пошли вниз, вскользь к шее и впились в отвисшее брюхо. Только это и остановило юного монстра. Мне снова пришлось перекатиться, освобождая дорогу, горбун пробежал мимо и упал возле байка. Скопытился, называется. Поняв это, я вскочил и бросился к мотоциклу, сильно хромая и ругаясь. Боль в ноге проснулась с новой силой.

Остро пахло бензином. Короткий осмотр привел к неутешительному выводу: хотя машина еще на ходу, но бак пробит, большая часть топлива успела вытечь. Промасленная тряпка из багажника, свернутая жгутом и плотно вставленная в дыру, частично решила проблему, но лишь частично. В общем, пока-пока, байк. Еще километр-два протянешь, не больше, топлива в баке осталось всего ничего.

Я отряхнулся и поглядел по сторонам.

Бандиты впереди, за поворотом дороги и холмом, который она огибает. Они пока что недалеко, но уезжают все дальше. Там река и мост, на котором они будут в течение десяти минут, а я теперь хорошо если через час. И что делать?

Подняв байк, вытолкал его на вершину холма, положил так, чтобы заткнутая тряпкой дыра обратилась к небу, и повернулся к реке.

Хорошо, что, помимо прочего, со склада Сигизмунда был захвачен и бинокль. Не очень мощный, но сейчас и такой пригодится. Встав на краю лысой глинистой вершины, я посмотрел. Синей лентой вилась речка, дорога упиралась в мост и за ним тянулась дальше. Далеко слева на реке виднелось размытое светлое пятно брода. За речкой низина, в которой стоит городок под названием Мичуринск-2, но отсюда его не видно. У города этого, по словам Михаила, было не совсем обычное прошлое: какой-то закрытый полусекретный наукоград, не отмеченный на гражданских картах. Но сейчас дело в другом, я увидел кое-что интересное: впереди бандиты свернули с дороги и остановились недалеко от нее. До реки и моста им оставалось еще с километр, а то и больше.

Опустив бинокль, я достал из футляра чистую тряпицу, протер окуляры и снова посмотрел. Боров и Рыба раскладывали палатку. Метис в сопровождении Кузьмы поднимался по склону ближайшей возвышенности.

Когда они достигли вершины, я присел, чтоб особо не маячить. Главарь банды тоже достал бинокль, встав боком ко мне. Я повел своим в сторону, куда он смотрел, и увидел, что вдоль реки к месту, где они встали, катит грузовичок с открытым кузовом. Подкрутил фокус. Пятеро: четверо стоят у кабины и поверх нее смотрят вперед, пятый присел в задней части… А не прикован ли он к бортику? Да и «он» ли это – или «она»? Кстати, на людях в грузовике схожая одежда, этакая полувоенная форма, и на том, что позади, отдельно от других, тоже. Волосы короткие, но все равно мне показалось, что это молодая женщина, хотя лица толком не разглядеть.

Такую форму носят бойцы Армии Возрождения. Не они ли это, часом, в грузовике пылят? Я перевел бинокль обратно на Метиса. Тот беспокойства не проявлял – заметив грузовик, некоторое время наблюдал, потом пошел обратно к лагерю, оставив на вершине Кузьму. Спокойно так пошел, не торопясь. То есть он ждет возрожденцев? А ведь Сигизмунд говорил, что, со слов бандитов, когда они пришли к нему за припасами в дорогу, ему показалось: на пути они должны встретиться с подельниками. Кочевники и армейцы затеяли что-то совместное? Неожиданный и тревожный союз, который может сильно усложнить мне все дело.

– Так, братцы-кролики… – пробормотал я, наблюдая за лагерем. – Если здесь у вас место встречи и вы сразу собираетесь ехать дальше, то зачем палатка?

Боров с Рыбой как раз закончили с ней и занялись костром. Это могло означать только одно: перед переходом через реку Метис затеял продолжительную стоянку. Может, ему с армейцами нужно «многое перетереть». Вообще-то палатки достают, когда собираются на этом месте переночевать, а иначе бессмысленно возиться.

Еще некоторое время я наблюдал, усиленно размышляя, затем опустил бинокль и поспешил к байку.

Когда топливо закончится и я не смогу достать новое – а достать его негде, в Мичуринске-2 ничего такого нет, – мне останется только помахать рукой вслед уезжающим бандитам с присоединившейся к ним компанией да пустить скупую мужскую слезу. Я их упущу, потеряю, возможно – навсегда. И чтобы этого не произошло, нужно… что?

Нужно лишить их транспорта. Чего я вроде бы сделать не могу: одному с десятком вооруженных людей не совладать. Значит, необходимо создать ситуацию, при которой они сами расстанутся со своими тачками.

Неожиданно, да? Ничего, мы с Мишей и не такие проблемы решали. Теперь я, правда, один, но это не значит, что я слаб. И в физическом, и в умственном смысле. Итак, вопрос: как заставить людей, собравшихся, судя по всему, в неблизкое путешествие, бросить свой автотранспорт?

При помощи «душистой мины». Я сам себе удивился, когда это решение пришло мне в голову… но ведь впереди Мичуринск, а там живет тот, кого называют Травником, тот, которого упоминал Михаил перед смертью. Травник тоже как-то связан со всеми этими таинственными делами, и теперь у меня есть два повода, чтобы заглянуть к нему. Он спец по сборкам из различных артов и аномальных растений. Более того, Травник разбирается в артефактах, которые формируются не только обычными, более распространенными аномалиями, но и теми, что возникают в Лесу. Лесные аномалии – редкие и странные, их очень мало кто видел. Травник умеет ходить по Лесу, хотя и не глубоко, у самой границы, но все же может перемещаться по нему, не вызывая реакции в виде торнадо ядовитых спор, атаки мутантов или Шторма.

Настоянная на особых травах лечебная мазь, которой Ксюха замазала мою рану, неплохо помогла. Я хромал, но идти мог достаточно бодро. Плюс топлива в байке еще немного есть. Значит, нужно обогнать отряд, за которым слежу, перейти реку по броду, добраться до Мичуринска-2, найти Травника, живущего в дворницкой старого парка, и попросить его сделать для меня «душистую мину», которую он сам называет более умно: феромонный манок. И поставить ее на мосту прежде, чем бандиты проедут по нему. Тогда этот путь будет для них закрыт, если только они не конченые психи. А другого, если не хочешь искупаться, на долгие километры нет, кроме брода, конечно, но по нему – только на своих двоих.

Скатив байк с вершины, я завел его и поехал наискось к прежнему направлению, чтобы по большой дуге, под прикрытием холмов, обогнуть стоянку и достичь реки в районе брода.

Как по заказу, байк умер прямо на берегу. Хрипнул на прощание движком и затих.

В этом месте дно было совсем близко, из воды торчали большие плоские камни. На другом берегу росли деревья, за ними начиналась низина, где стоял Мичуринск-2. Михаил называл его наукоградом, но, по-моему, это был скорее наукопоселок: несколько десятков небольших домов стояли ровными рядами вокруг аккуратного квадрата экспериментального парка, в центре которого располагалось здание института. Мы как-то заглянули туда – ничего интересного. Пустые гулкие залы, коридоры и лаборатории, откуда вынесли все мало-мальски ценное. Более интересным был сам парк, где до Пандемии институтские ученые разводили новые виды растений.

Теперь в Мичуринске жило десятка два бродяг.

Я снял с багажника рюкзак, накинул лямки на плечи. Повесил «вал» за спину, на поясной ремень сбоку прицепил «махновку». Байк решил не бросать на берегу возле брода. Если у меня все сложится, то вскоре этой переправой воспользуются бандиты, нечего оставлять им улику, даже если они вряд ли поймут ее значение.

Откатив байк в сторону, где было поглубже, спихнул его в воду и вернулся. Отсюда до моста с километр, меня не увидят. Сняв ботинки и закатав штаны, шагнул на камень. Вода плескалась между голышами, накатывала на них, пенилась и булькала. Когда добрался до середины реки, рядом громко плеснуло. Темное гибкое тело скользнуло к камням, и я схватился за «вал». Вроде большой рыбы, но слишком уж активно оно извивается там, да и тонкое какое-то… Может, угорь? Только длинный слишком, больше щупальце напоминает. А тело, выпустившее его, где тогда – на дне сидит? Воображение живо нарисовало этакий мясистый клубень размером с человека, присосками удерживающийся на дне, с торчащим из верхушки пуком щупалец, что хищно извиваются в мутной воде. На душе стало как-то тревожно. Спокойно, Стас! Смело, решительно и быстро валим отсюда с максимальной скоростью!

Я зайцем заскакал по камням. Про водных мутантов до сих пор ничего не слышал, не видел их – и хочу дальше оставаться в неведении. Почти достиг берега, когда сзади чвиркнуло и в поясницу мне ударила тугая струя воды, явно выпущенная под приличным давлением. Нога поехала на скользком камне, я сиганул дальше, на берегу развернулся с «валом» на изготовку, но успел заметить лишь, как нечто темно-лиловое, склизкое, похожее на кишку, с хлюпаньем втянулось обратно под воду.

Чертовы твари! Откуда они берутся в таком количестве и разнообразии? Такого ведь не должно быть: чтобы закрепился новый вид, требуется много времени. И Михаил про это говорил, да и я читал в учебниках, которые он мне когда-то подсовывал… С другой стороны, тот же Травник иногда вещает нечто-то заумное про онковирусологические факторы, в разы ускоряющие мутации, про биологический вектор цивилизации и… Стоп! Вектор. А не связано ли это с тем вектором, который упоминал Михаил перед смертью? Рука сама собой потянулась к груди, нащупала висящий под рубахой кулон-ключ. «V», перечеркнутая зигзагом… Что за «V» – понятно, первая буква слова «вектор», а что значит зигзаг? Или это буква «Z», стилизованная под молнию? Похоже, вообще-то… Ладно, и что у нас начинается на «зет»?

Лес с ним, решил я, не до того сейчас, но позже на эти темы обязательно еще поразмышляю. Решив не стрелять по щупастой речной твари, чтоб не подымать шума, снова повесил «вал» на плечо и быстро зашагал прочь от реки.

Город начинался в долине сразу за плоской прибрежной возвышенностью. На краю ее я остановился, разглядывая открывшийся внизу пейзаж.

Мичуринск проектировали люди без воображения: квадрат парка, вокруг ровными рядами дома. Но сейчас эту правильную геометрическую картину нарушала протянувшаяся с севера полоса Леса. Конец ее приходился на ближний ко мне край парка, примерно на то место, где стояла дворницкая – жилище Травника.

Сверху захваченный Лесом участок казался немного темнее окружающего, словно был присыпан пеплом. Мне показалось, что вижу дворницкую – маленький светлый коробок… Не понять, дотянулся до нее Лес или нет. Чем дальше от меня, тем щупальце становилось шире и в конце концов превращалось в большую, захваченную Лесом область. Своеобразный лесной оазис посреди «чистой» территории. Такие пятна иногда возникали на свободных от Леса территориях. Местные туда никогда не ходили, кроме Травника, который в поисках артефактов и редкой флоры посещал всевозможные, в том числе и опасные, места. Но почему именно сейчас Лес потянулся к Мичуринску?

Я оглянулся на реку. Отсюда мост не виден. Нельзя мне упустить Метиса с его людьми! Ведь они, наверное, направляются к этому полигону смерти, чем бы тот ни был. Слежка за ними может привести к разгадке многих, а то и всех тайн. Я узнаю, кто на самом деле был мой отец, откуда они с Михаилом знали друг друга. Ну и месть, конечно. Острое, жгучее желание завалить распявших Мишу уродов не отпускало меня ни на секунду. Не прощу себе никогда, если не убью этих сволочей, которые пытали моего друга и прибили его к борту грузовика!

Но если Лес добрался до дворницкой, Травник мог погибнуть. Или ушел оттуда. Или… Ладно, чего гадать. Чтобы понять, что происходит в Мичуринске, надо войти в него. Я зашагал по склону.

Вскоре вокруг потянулись дома. Разбитые окна, дырявые крыши… Я прошел мимо пары зданий, выглядевших получше других, в них жили местные. Возле одного, где обитал старый забулдыга дед Егор, остановился, позвал хозяина, даже сунулся внутрь – тихо, никого нет. Пошел дальше. В Мичуринске осело десятка два людей, некоторые держали огороды, другие охотились. Небольшая мирная община – слишком бедная, чтобы привлечь внимание кочевников Черного Рынка или вольной банды, и слишком слабая, чтобы грабить других. Травник в Мичуринске был кем-то вроде знахаря и шамана. Такой себе с научным уклоном шаман… Мы иногда заносили ему попавшие нам в руки арты, с которыми не знали, что делать. Бывают иногда редкие, странные артефакты, возникающие, как правило, в аномалиях у границы Леса. Либо гибриды знакомых артефактов, либо вообще нечто новое. Если мы не могли разобраться с их свойствами – тащили добычу Травнику, когда оказывались рядом с Мичуринском. В дворницкой у него была своя лаборатория, где он, как какой-то алхимик, орудовал колбами, ретортами, тигелями и прочими штуковинами в этом роде.

Впереди открылась небольшая площадь, а дальше железная ограда парка. Я огляделся – по-прежнему никого, тихо. Сдвинув «вал» так, чтобы ствол смотрел вперед, зашагал к пролому в ограде, подволакивая разболевшуюся ногу. Пересек площадь, пробравшись через дыру, вломился в заросли, миновал акации и остановился на краю большой проплешины, посреди которой стояла дворницкая.

Вот он, Лес. Странно изогнутые стволы, от одного вида которых становится тревожно на душе. Длинные, извилистые, иногда переплетающиеся, иногда стелющиеся по земле, иногда кривыми башнями устремленные в небо. Бесчисленные змеи веток, пучки темно-зеленых, бледно-желтых и красных листьев, уходящее вдаль сумрачное пространство между стволами, дыры и провалы, таинственные темные закоулки… Лес задавил, расплющил обычную растительность. Между мутировавшими деревьями едва проглядывали парковые акации и орехи, чьи стволы были либо сломаны растениями-чужаками, либо уродливо искривлены. На длинном участке шириной в пару десятков метров Лес полностью вытеснил и подавил обычную растительность.

Дворницкая – приземистое кирпичное здание с парой маленьких окон, закрытых листами жести, – стояла торцом ко мне, дверь приоткрыта, рядом к стене прислонен велосипед. Травник почти не ездил на нем, предпочитал ходить пешком.

Отсюда я не видел, дотянулся ли язык Леса до дворницкой или остановился где-то позади нее.

– Травник! – негромко окликнул я, направившись к постройке. На полпути повернул так, чтобы обойти ее и увидеть, насколько близко подобрался Лес.

И когда увидел, подумал, что внутрь входить не хочется. Потому что он был прямо здесь. Крайнее дерево, росшее сильно наискось, напоминало руку, которую Лес протянул к зданию. Лишенная листьев крона состояла из пяти толстых ветвей, они, словно растопыренные пальцы, обхватывали торец постройки. Две ветви шли вдоль стены кверху, где цеплялись за край крыши. Кирпичная кладка местами осыпалась, как будто Лес стучал и скреб в нее, оставляя глубокие выщерблены.

Все это напоминало намеренную, целенаправленную атаку. Интересно, почему Лес вдруг повел себя так, на что среагировал?

Размышляя, я пошел обратно к входной двери. Каким образом Лес вообще способен замечать происходящее в мире людей, отслеживать события? Михаил как-то выдвинул теорию, что корни и грибные мицелии, тонкие органические нити, которые могут протягиваться на десятки километров под землей, – это нечто вроде отростков нейронов в наших мозгах. То есть под землей находится огромное, раскинувшееся на десятки тысяч километров, рассеянное сознание Леса. Насколько глубоко оно уходит вместе с мутировавшими корнями в глубь Земли, насколько сильно Лес способен влиять на планету, ее электромагнитное поле и другие параметры, не знал никто. По крайней мере, мы с Михаилом не были знакомы ни с одним умником, который хотя бы отдаленно представлял себе это.

Донеслось чириканье, я оглянулся. Из-за акаций выпорхнул дрозд, часто взмахивая темными крыльями, пролетел мимо дворницкой. Я приостановился. Там, в Лесу, даже воздух другой. Темно-бархатистый, кажется густым и терпким. Когда дрозд влетел в него, он и сам немного преобразился. Я даже моргнул. Нет, конечно, это та же самая птица, но отсюда мне почудилось, что окрас ее стал темнее, а еще дрозд… увеличился в размерах, что ли?

Птица летела дальше, а потом Лес будто вздохнул, и она пропала.

За миг до этого сбоку, от искривленного ствола, к ней метнулось нечто. Очень быстрое, смазанное. Не знаю, может, и померещилось, но дрозд исчез, не издав из звука, будто мгновенно выхваченный из этой реальности.

Глубоко вздохнув, я отвернулся и пошел к двери. Остается только надеяться, что за то время, пока буду находиться в здании, Лес не сделает рывок и не накроет его целиком.

Велосипед у двери был старый, но вроде на ходу, шины подкачены. Толкнув дверь, я заглянул и позвал еще раз:

– Травник! Эй! Важный разговор есть!

Тишина. А ведь у него тут артефакты хранятся, да и многое другое, и этим всем можно поживиться. Я по натуре не мародер, но будем мыслить практично: если Травник погиб – ему добро уже не нужно. А я живой, и мне оно нужно, вот так.

Шагнул внутрь. Хозяин поставил в дворницкой пару перегородок буквой «Т», получились три комнаты: холл, в котором я очутился, кухня-спальня и лаборатория.

Сильно хромая – нога снова болела, – я зашел во второе помещение, где Травник спал и кухарничал. В углу стояла буржуйка, труба от которой шла к дырке в стене, рядом стол со шкафчиком, там посуда. На стене висело несколько свиных колбас, связка чеснока и кошелка со сморщенными яблоками, в углу был продавленный диван, на нем пара одеял и подушка. Артефакты Травник не тут хранит, идем дальше. Уже четко понимая, что в дворницкой никого нет, я толкнул вторую дверь и вошел в лабораторию.

Сюда хозяин не очень любил пускать посетителей, мы с напарником заходили сюда всего несколько раз.

Первое, что приковало мой взгляд, – большой плакат на стене. Лист картона, на нем разноцветными мелками грубо намалеваны три пузырька. Один закрашен зеленым, другой красным, третий – черным. Зеленый перечеркнут жирной линией, под ним надпись вкривь и вкось. Подойдя ближе, прочел: «Я добыл его! Скоро найду Шамана!»

Над каждым пузырьком было написано по одному слову: «Темнозор», «Мутагон» и «Антилес».

А еще вверху плаката была надпись большими буквами, как бы заглавие: «ТРИ ТОНИКА ДЛЯ ЛЕСНОГО УГЛА».

Гм. И что это значит? Я перечитал все это. Вообще без понятия, никакого намека…

Повернулся к длинному столу, на котором стояли всякие склянки. Заметил тигель на краю, потрогал – еще теплый. Значит, хозяин ушел недавно. Я похлопал ладонью по столу, размышляя.

Первое: поговорить не удалось, Травник исчез вместе с тайнами, которые хранил, и что он знал про отца, почему Миша перед смертью упомянул его – теперь не выяснить. То есть выяснить можно, если хозяин дворницкой не погиб и я его найду.

Если он жив – найду, решил я. Никуда не денется. Непонятно, что здесь произошло, куда все делись, что вызвало атаку Леса. Но мне не до того, мне спешить надо.

А отсюда вытекает второе: по-прежнему нужен манок. Бандиты еще там, на другом берегу, но вскоре будут здесь и покатят дальше, быстро скрывшись из виду, если я не заставлю их бросить тачки. Если заставлю – пойдут, медленно и печально, и тогда смогу за ними следить. Значит, отодвинем пока в сторону тему с расспросами Травника, забудем про плакат со странными надписями. Займемся манком.

У стены напротив стоял стеллаж, его верхние полки заняты по большей части аккуратно перевязанными пучками трав и подсохших цветов, к каждому пришпилена бумажка с названием. Что мне нужно? Болиголов мутакониум, вот что. Травник имел привычку писать латинские названия русскими буквами. И где наш мутакониум?.. Есть, вот он, на третьей полке слева. Прячем в карман. Хорошо, начало положено, но одного растения для манка мало. Нужен еще артефакт «живокост».

На нижней полке стояли железные коробки из-под английского чая «Твайнингс», большие, на триста граммов, и разноцветные: красные, зеленые, желтые, черные – чай с бергамотом, зеленый, золотой, обычный черный. Не знаю, где Травник раздобыл их, но сейчас, конечно, никакого чая там не было.

Я стал один за другим открывать коробки, изнутри заклеенные фольгой. Большинство были пусты, но в некоторых лежали арты. Две разряженные, судя по бледному цвету, «катушки»; «пружина» – эх, сломанная, не работает; «погремуха», явно давно не чищенная… А тут что? Ого! Даже ого-го! Внутри коробки, которая поначалу показалась пустой, висел, не касаясь стенок и дна, светящийся угловатый кристалл со слабым свечением. Когда я поднял коробку, он, ударившись о дно, начал взлетать, и пришлось придержать его сверху. Левитирующий «оникс»! Ну, Лес мне в помощь, – повезло! В пассивном состоянии «оникс» создает особое поле, которое реагирует на движущиеся с большой скоростью объекты и замедляет их. Люди стали использовать этот артефакт для замедления пуль. При активации «оникс» способен полностью остановить летящую в тебя пулю, – правда, артефакт при этом разрушается.

Я закрыл коробку. «Оникс» – отлично, но мне сейчас нужен не он, мне нужна «мочалка». Эта штука похожа на губку или пружинистый клубок мха. Поглощает токсические газы и радиоактивную пыль, а после активации становится смертельной гранатой, при взрыве создающей облако ядовитых спор. И есть у «мочалки» еще одно свойство, довольно-таки необычное и любопытное, так сказать, незадокументированное. Про него никто не знает, кроме Травника, который его открыл и рассказал нам с Мишей в обмен на редкий арт. Свойство это «включается» только в сочетании с мутировавшим болиголовом.

Болиголов у меня есть, а «мочалки» нет. Без «мочалки» не создать манок, без манка – не тормознуть бандитов, и, когда они форсируют реку на своих тачках, я на велосипеде за ними не угонюсь. Вместе с прибывшими на грузовике – их около десятка человек – нападать в одиночку тоже бессмысленно. Еще и нога болит опять.

Я присел на корточки, заметив два небольших свертка на нижней полке, взял один и развернул. Там, завернутый еще и в бинт, лежал фосфоресцирующий синим цветок. «Живокост», ага. Вот это уже лучше. Пусть не очень свежий, неважно, арт хорошо восстанавливает ткани, заживляет… Проблема с раной, считай, решена. А что во втором свертке?

Удача со мной, решил я, увидев содержимое. Это был комок вроде пемзы, которой счищают мозоли с пяток, только более пористое и пупырчатое. «Мочалка»!

Раскрыв рюкзак, я понял, что туда коробки не влезут. Лес забери, и контейнера специального нет, в ячейки которого можно сложить арты! У нас с Мишей, конечно, был такой, но его унесли люди Метиса, когда очистили стоянку в сарае.

Завернув «живокост» с «мочалкой» обратно в тряпицы (как и коробки, те изнутри были обшиты лоскутами фольги), я положил их в карманы куртки. Артефакты нельзя просто так таскать с собой, очень это не рекомендуется, но не буду же я ходить с чайными коробками в руках. Жадным взглядом окинул сломанную «пружину», «катушки» и «оникс». Не могу оставить здесь настоящий левитирующий «оникс», это вообще несерьезно!

Оглядевшись, подошел к лабораторному столу и вытащил из-под него кусок грязного брезента. Отряхнув, расстелил возле стеллажа, поставил коробки с артами на брезент, туда же положил несколько связок с самыми редкими травами и листьями. Завернул ткань, углы связал узлом и бечевкой приторочил к рюкзаку.

Так, болиголов в кармане, «мочалка» в коробке… Что мне еще нужно? Да вроде и ничего. Третий ингредиент, необходимый для феромонного манка, всегда при себе. Ну, почти всегда. Я еще раз окинул взглядом лабораторию Травника. Посмотрел на плакат. Что все-таки значит эта надпись? Три тоника… Какие еще тоники? И непонятный «Лесной угол». Лично я такой местности в округе не знаю.

Все, теперь назад, к мосту. Я шагнул в сторону двери, и тут пол мелко задрожал. Раздался приглушенный хруст, дворницкая затряслась, и слева от плаката от угла прошла трещина. Прямо на моих глазах она резко изогнулась, потом еще раз, очерчивая треугольник. Я отскочил, когда кусок стены с грохотом выпал, разлетевшись по полу обломками кирпичей. В прореху пружинисто качнулась толстая изогнутая ветвь – мне сначала показалось, что в дворницкую лезет здоровенная змея. Нет, на самом деле она не извивалась, просто давление изогнутой ветви в какой-то момент превысило крепость старой стенки, и та проломилась. Но все равно как-то это очень смахивало на обдуманную атаку, словно дерево, которое я видел снаружи, то, что смахивало на руку великана, намеренно пробило стенку. Ну, просто для того, чтобы Лес мог заглянуть внутрь и посмотреть, что это я тут делаю.

За дырой открылся сумрачный лесной мир. С тихим шелестом оттуда выпорхнуло что-то лохматое и уселось на край пролома. Твою лесную мать! Это что? Дрозд… кажется, тот самый! Но что с ним случилось?! Он стал лохматым, перья – потемневшие и взъерошенные, между ними появились неприятные влажные проплешины. Шея запятой свернута набок, голова наклонена, вместо одного глаза какое-то черное бельмо. А второй неподвижно пялится на меня.

Все, пора отсюда валить – я попятился к двери. «Вал» был в руках, встроенный глушак смотрел на монструозного дрозда. Спокойно, Стас, гони паранойю прочь! Стрелять по птичке Гринпис не велит. Была такая организация, Миша рассказывал, следила за сохранностью живой природы, защищала ее от людей, а лучше бы следила за сохранностью людей и защищала их от живой природы. Вон что эта природа теперь вытворяет, уж так ожила – дальше некуда… Что все-таки с ним стало, с этим дроздом? Он словно зомби. Дрозд-зомби – анекдот какой-то!

Дрозд тихо и очень зловеще щелкнул клювом. Пятясь к двери, я неожиданно подумал о другом: а ведь постройка снаружи больше, чем изнутри. Вот эта стена, на которой висит картонный плакат, – в ней дело. Я попытался четче восстановить в памяти картину, которая открылась, когда обошел дворницкую. Ну да, она приземистая и широкая. Лаборатория и соседняя комната, то есть кухня-спальня, да плюс холл – вместе они кажутся меньше. Как будто там, за стенкой с плакатом, что-то спрятано.

Дрозд снова щелкнул клювом и тяжело вспорхнул на лабораторный стол. Стыдно признаться, но я вздрогнул. Никогда не думал, что стану бояться какой-то пичуги.

Потом напомнил себе: а ведь совсем не факт, что бандиты просидят на том месте всю ночь. Разложенная палатка вроде бы на это намекает, но они могут по какой-то причине решить выступить раньше… Да они, если подумать, уже сейчас могут приближаться к мосту. Вряд ли, конечно, но такое возможно. Надо спешить. Возьму велосипед Травника, раз уж он его бросил, на велике до моста доберусь в два счета.

С этой мыслью, решительно отвернувшись от преображенного монстродрозда, я вышел из лаборатории, пересек кухню, толкнув дверь, шагнул наружу – и судорожно вскинул «вал», увидев идущую прямо на меня седую женщину.

Она была полупрозрачная, и сквозь нее просвечивался пейзаж.

Глава 8 Ловушка. Фантомы и тайные ходы

«Вал» успел выплюнуть несколько пуль, прежде чем я прекратил стрельбу. Никакого вреда они не причинили, ушли «в молоко». Прозрачная женщина двигалась дальше. Шагнув назад, я с шипением выпустил воздух между зубами.

Как-то в детстве отец повел меня на какое-то шоу. Самое яркое воспоминание от него: женщина-голограмма. То есть это он позже объяснил мне про скрытые источники дыма в полу и проекцию с изображением, отбрасываемую на него… А тогда я видел красивую девушку, которая крутила сальто, оставаясь на одном месте, танцевала и размахивала длинной извивающейся лентой. Девушка казалось живой, объемной – и в то же время была молочно-прозрачной, как призрак.

Сейчас было что-то похожее. Хотя седая женщина не оставалась на одном месте, как та актриса, она шла, но все равно мне почудилось, будто какое-то густое испарение поднимается из земли и нечто проецирует на него картинку.

Главное – я знал ее! В Мичуринске-2 эту женщину называли Божьей Коровкой. Психованная тетка, которая питалась лесными ягодами и корнями, жила непонятно где и большую часть дня бессмысленно слонялась по городку. Почти в каждом поселении есть хотя бы одна такая личность.

И вот эта самая Божья Коровка – только неживая, полупрозрачная – плыла мимо дворницкой, бесшумно ступая босыми ногами по земле.

Она прошла совсем рядом, прямо передо мной, похожая на силуэт из серого дыма. Очертания находящихся за ней предметов расплывались, но разглядеть их было можно.

Только теперь я заметил кое-что еще. По другую сторону площади за оградой стояло несколько двухэтажных домов, первый этаж одного занимал магазин с покосившейся вывеской «Продукты» над входом. Перед ним стояли пластиковые и криво сколоченные из досок столики со стульями. Этакое кафе, тут иногда сиживали местные. Кофе никакого у них, конечно, не было, но в магазине они смастерили печурку, на которой делали травяной чай.

Так вот сейчас за столом у двери сидели двое призраков. Я знал обоих: дед Егор, к которому заглядывал по дороге сюда, и толстяк Влас, вожак местных, самозваный мэр Мичуринска-2. Они сидели там и вроде бы разговаривали.

Я глянул вслед Божьей Коровке, которая медленно удалялась, и тогда разглядел четвертого фантома: парень с двустволкой в руках шел по улице. А в глубине этой улицы был кто-то еще – далекий тусклый силуэт. И, кажется, рядом еще один…

Фантомы занимались обычными человеческими делами. То есть теми, которыми были заняты и при жизни. И они не замечали меня. Вообще никак не реагировали на мое присутствие.

Да что происходит? С таким я раньше не сталкивался, никто ничего подобного никогда не описывал. Или все же описывал? Помнится, когда в Боярке исчезли все жители… Ну да, точно, Магарыч говорил что-то про призраков, которых видел там то ли накануне исчезновения, то ли сразу после. Но Магарыч – тот еще пьяница, никто не верит его байкам, он травит их, только чтобы раскрутить слушателей на стопарь.

Оглядываясь, я на несколько шагов отошел от дворницкой. И что теперь? Если фантомы нематериальны, я ничего не могу с ними сделать. И они со мной, наверное… Да они меня просто не замечают! Получается, идти к мосту, забыв про все эти дела? Нет, забыть, конечно, не смогу, просто в копилку странных и необычных событий, свидетелем которых я становился за эти годы, добавится еще одно.

Тихий шорох прозвучал прямо над головой. Подскочив, я развернулся, глушитель «вала» уставился вверх. На краю крыши кто-то стоял, и я не мог понять, кто это. То есть это был мутант, зверь, но – что за порода? Взгляд будто соскальзывал с него, стекал, как вода со стекла. Очень необычно, но так и есть: когда я пытался смотреть прямо на мутанта, видел лишь непонятное искажение на краю крыши, стеклистый сгусток в пространстве, отдаленно напоминающий четвероногого зверя, нечто среднее между волком и рысью.

Он немного светился. Погодите, неужели… Это что, светлый леший? Я вылупил на него глаза. Ну, подфартило! В обратном смысле! Он беззвучно сместился вдоль края. Я понял это по изменению в пространстве, хотя напрямую уследить за движением зверя не мог.

Едва сумев удержаться от выстрела, я прыгнул обратно в дворницкую, стукнув дверью так, что посыпались остатки штукатурки, сдвинул засов и привалился к стене, тяжело дыша. Сердце перепугано трепыхалось в груди. Вашу лесную мать, светлый леший! Про этих тварей такое рассказывают! Травник в шутку называл их квантовыми мутантами. Конечно, ничего «квантового» в леших нет и быть не может, но каким-то странным образом они состоят из двух частей: светлой и темной. Не в том смысле, что светлая добренькая, а темная – воплощение зла. Обе половины отличаются кровожадностью, а еще лешие гораздо умнее тех же горбунов. Ну а насчет их половин или частей… Как-то Михаил рассказал мне о сиамских близнецах, когда двое детей рождаются с частично сросшимися телами, и при этом у них две головы, два мозга, две личности. После того рассказа у нас родилась совместная теория: а может, светлый и темный леший – своего рода сиамские близнецы, но, как бы сказать… психические? То есть один разум, управляющий двумя телами? Лес его знает, все эти психические дела кажутся мне слишком сложными и непонятными, да и нужных знаний элементарно не хватает. Увы, но учебники по психологии и строению мозга среди тех, что подсовывал мне напарник, не попадались. А может, и не «увы», может, и к счастью – начнешь углубляться в это, у самого крыша съедет.

Мысль я додумывал уже в лаборатории Травника. Дрозд улетел, в проломе по-прежнему торчала изогнутая ветка. Тянуло сквозняком. Леший протиснуться в просветы между толстой ветвью и краями дыры, скорее всего, не сумеет, но ведь кладка может обвалиться. Я бросился обратно в спальню-кухню, сдернул с кровати пару одеял, свернул и, снова вбежав в лабораторию, поплотнее впихнул свертки в прорехи. Вот, уже поспокойнее как-то. Теперь он снаружи даже заглянуть сюда не сможет, хотя вытолкнуть одеяла из дыры ему, конечно, не трудно.

Что дальше? Выходить в ближайшее время нельзя. Снаружи доносились шорохи, приглушенный скрежет… Бродит он там, сволочь расплывчатая. Может, уже и вторая половина его пожаловала, которая темная? Сняв рюкзак, я присел на табурет. Патовая ситуация. Выйти не могу – ну, не завалю я лешего, просто не получится. Но и леший сюда проникнуть не может. Наверное. А люди Метиса скоро пересекут мост… Или все-таки останутся ночевать на том берегу? Если они собираются выступить на рассвете, то у меня еще около двенадцати часов, за это время леший может убраться восвояси. Опять-таки – наверное.

Лучше потратить свободное время с пользой, решил я, снял ботинок, закатал штанину до колена и занялся раной. Старую повязку снял вместе с компрессом, сделанным Ксюхой, достал «живокост», а из походной аптечки, которую забрал у Сигизмунда, – бинт. Артефакт завернул в него, смочил самогоном из фляжки и обмотал ногу так, чтобы синий цветок пришелся на рану. К тому времени, когда снова надел ботинок, арт уже начал действовать, по ноге будто сладкая теплая волна прошла – выше, по пояснице… и боль исчезла. Позже она еще вернется, но совсем слабая.

Захотелось есть. Я перекусил, сделал пару глотков самогона. Снаружи то стихало, то опять начинался шум. Я насторожился, заслышав царапающий звук, сопровождаемый тонким посвистыванием. Тихий-тихий и очень зловещий. Это кто такое издает, тоже леший? Как-то непохоже, хотя кто его знает, как может шуметь леший… Или призраки так общаются? Нет, они уж точно не смахивают на разумных созданий. Фантомы – фантомы и есть, без мозгов и чувств, нематериальны и бездумны.

Звуки стихли, но я продолжал напряженно вслушиваться. С призраками вообще ничего не понять, что они такое и откуда взялись. Хотя одно предположение у меня все же появилось: что, если их порождает Лес? Может, он вобрал в себя сознания мичуринцев, погибших в результате его атаки, и теперь как бы исследует нашу психику, с помощью фантомов имитируя поведение людей? Создает иллюзию жизни и наблюдает. А тела местных лежат где-то по подвалам, чердакам и комнатам – растерзанные мутантами или отравившиеся спорами, которые Лес умеет выпускать.

Занятый такими мыслями, размотал брезентовый сверток, достал коробки с артами и стал разглядывать. Итак, что мы имеем? Вот «катушки» – кристалл, обросший тонкими эластичными волокнами. С виду напоминает индукционную катушку, за что свое название и получил. В обычном состоянии создает локальное электромагнитное поле, отключающее всю электронику, скрывающее носителя от сканеров и детекторов. Если активировать, то есть сильно сжать, превращается в ЭМ-гранату, генерирующую на месте взрыва поле помощнее, которое вырубает электронику.

А вот «пружина» – небольшой арт, немного смахивающий на увеличенную молекулу ДНК. Стимулирует метаболизм, тонус. Рядом с «пружиной» лучше работают мышцы, ускоряется реакция, бодрость во всем теле небывалая, чувствуешь себя этаким богатырем, никакой мутант тебе нипочем. Только я сейчас ничего такого не ощущаю, а почему? А потому, что арт рассекает глубокая трещина, по краям которой он стал ломким и осыпается трухой. Жаль, вооружившись «пружиной», можно было бы, наверное, и с лешим схватиться. Устроили бы тут эпическую битву охотника с мутантом, о нас бы легенды слагали. Непонятно, поддается ли «пружина» ремонту, можно ли арт починить? Зачем-то ведь Травник его держал, не выкидывал, вот и я выкидывать пока не буду, хотя с первого взгляда от «пружины» теперь никакой пользы.

А вот и «погремушка». Ее почистить надо, судя по виду, а так – все путем, нормальный арт, целый.

Ну и, наконец, «оникс». Я даже вздохнул, раскрывая коробку с ним. Этот темный светящийся кристалл – отличная защита. Поле, которое он создает, каким-то образом реагирует на движущиеся с большой скоростью объекты. И замедляет их. Такая особенность как-то связана с зависимостью массы от скорости, а этих двух параметров – с энергией… Физика, в общем. Главное, что хороший «оникс» может спасти от летящей в тебя пули, то есть снизить ее убойную силу почище всякого бронежилета. А если «оникс» активировать, он полностью остановит пулю, даже, говорят, несколько пуль способен удержать. Правда, при этом разрушится.

Ну уж нет, решил я, «оникс» в обшитых фольгой коробках только дурни таскают. Осторожно достал арт, обмотал бинтом из аптечки, сверху – бечевкой и привязал к ремню возле «махновки». Теперь повоюем!

Пока ел и разбирался с артами, прошло прилично времени. Снаружи давно было тихо – может, леший убрался? Надо выходить, а страшновато. Про леших ведь жуткие истории рассказывают, как они людям головы откусывают… Хуже всего то, что конкретно этого мутанта толком и не разглядеть. И «оникс» от него не очень-то поможет. Но не сидеть же здесь вечно. Я вытащил одно одеяло из прорехи, наклонился к ней, скосил глаза влево, вправо. Вроде никого. А Лес – вот он, прямо передо мной. За это время стало темнее, наступил вечер. В насыщенном влагой, полном странных запахов сумраке межу деревьями двигались смутные тени, слишком блеклые, чтобы хоть что-то понять, но пугающие. С крыши дворницкой больше не доносится ни звука – рискнуть, что ли, выйти?

Когда я снова заткнул прореху одеялом и повернулся, взгляд упал на плакат, где были нарисованы эти разноцветные «тоники» и написано про какой-то непонятный Лесной угол. Плохо, что Травник исчез, задал бы ему пару вопросов о том, что это такое. Ведь никогда не слышал название подобной местности. Лесной угол… Звучит как-то, мутант его знает, дремуче, что ли.

Я пригляделся к плакату. А что там под ним? Раньше в том месте, сколько помню, висел лист жести…

Припомнив свои мысли о том, что снаружи постройка показалась больше, чем внутри, я шагнул к плакату и сорвал его со стены, открыв то, что раньше было скрыто жестью, а теперь – картоном.

Это была круглая, похожая на большой люк железная дверь, нижний край которой проходил примерно в полуметре над полом.

Ручек или запорного колеса, какие ставят на люках и подобных дверях, не было. Зато имелось углубление, куда можно просунуть пальцы и потянуть дверь на себя.

Я так и сделал. Люк со скрипом открылся. И в этот же момент громкий звук раздался над головой – будто когтями с силой провели по металлу.

«Вал» лежал на полу у табурета, но «махновка» висела на ремне, и я схватился за нее. Ствол обратился к потолку. Скрежет повторился, уже в стороне и тише, что означало: тот, кто его издает, переместился к краю крыши. Глухой стук – он спрыгнул. Снова шум, теперь совсем приглушенный…

Наступила тишина. Я медленно повернулся кругом, не опуская оружие. Одеяло в прорехе между веткой и краем пролома с едва слышным шорохом шевельнулось.

Один Лес знает, какого напряжения воли стоило мне не выстрелить туда! Спиной я отпрыгнул к люку. Одеяло начало продавливаться в помещение – снаружи кто-то напирал на него. Я быстро заглянул в люк. За ним было темное помещение, то есть ниша между этой и следующей стеной, находящейся метрах в полутора дальше. Вот почему снаружи дворницкая казалась больше.

Пол там был земляной, вниз уходил лаз примерно метрового диаметра.

Я бросился к рюкзаку, выдернул из бокового кармана фонарик, собрался уже схватить и сам рюкзак, но тут одеяло рывком вдвинулось в помещение, едва не выпав из прорехи, и я метнулся обратно. На бегу нагнувшись, подцепил ремешок «вала».

Прыгнув в нишу, стал закрывать люк, кинул взгляд через плечо и увидел, как одеяло падает. Что было за ним, понять не смог, уловил только смазанное движение. Люк закрылся.

Я затаил дыхание. Тишина. Медленно попятился, пока не уперся спиной во вторую стенку. Опустил фонарик к полу и включил. Подкрутил металлическое кольцо, чтобы уменьшить яркость, присев, заглянул в лаз.

Делать нечего, надо проверять, что там. Низко пригнувшись, полез. Сначала лаз шел наклонно, потом стал горизонтальным и расширился. Луч света уперся в еще одну круглую железную дверь, которой он и закончился.

Тут никого не было. Пустое, темное, тихое место. Я на четвереньках приблизился к двери, осмотрел: точно такая же, как и та, что вверху, и тоже с выемкой под пальцы. Только эта не открылась, даже когда я дернул посильнее. Попятившись, сел. Дверь крепилась к толстому железному ободу, вмурованному в землю. Вспомнился сейф в каморке, выделенной мне Сигизмундом. Хозяин говорил, что под сейфом залит цемент, в который уходят стержни. Так, может, и здесь что-то подобное?

Интересный схрон притаился под дворницкой. Какие секреты Травник в нем хранит? Я осмотрел дверь, скользя по ней лучом фонарика, и заметил слева горку земли. Стал рыть. Вскоре пальцы ударились о твердое – там оказалась дощечка. Подцепив ее за край, вытащил, отбросил. Открылась неглубокая ямка.

В ней лежали тетрадка и кожаный мешочек на шнурке.

Взяв их, поставил фонарик рефлектором кверху, немного притушил – получился этакий светильник-ночник.

Первым делом я раскрыл мешочек. Внутри лежал стеклянный пузырек – точь-в-точь, как на плакате. Внутри – фосфоресцирующая зеленым жидкость, густая, похожая на масло.

Так. Зеленый тоник. Тот самый, который Травник, судя по его записи, добыл, чтобы найти какого-то Шамана. Тот, что он назвал Темнозор – во всяком случае, именно это слово было написано над бутылочкой, закрашенной зеленым. Второй тоник назывался Мутагон или как-то так, а третий – Антилес. Интересно, где в последнем слове ударение, на «и» или на «е»? Анти-лес… На «е», понял я, то есть: Анти-Лес. Против Леса – в этом, что ли, смысл названия черного тоника? А что означает слово «Мутагон»? Гонит мутантов? Откуда, куда? А «Темнозор»?.. Ну, Травник, ну, конспиратор! Не зря Миша тебя упомянул, как-то ты очень серьезно во всем этом замешан!

Получается, я держу в руке один из трех тоников, предназначенных «для Лесного угла». Ладно, но что мне с этим делать? Прислушиваясь, не донесется ли что-то из помещения вверху, я вытащил плотно вставленную в горлышко пробку, поднес пузырек к лицу и осторожно помахал ладонью перед носом. Не ощутив запаха, сунул внутрь палец, но так и не коснулся зеленого масла, потому что в последний момент почувствовал тепло. Не буду рисковать, вдруг оно жжется как кислота? Кстати, теперь, когда я вытащил пробку, стало заметно, что над поверхностью вещества поднимается легкая светящаяся дымка, вроде как световое испарение выходит через горлышко и растворяется в воздухе. То есть эта штука может выдохнуться, и лучше ее закрыть?

Ладно, закрыл. И подумал: а ведь я не знаю, что со всем этим делать. Оборудованный железной дверью схрон под дворницкой – уже само по себе удивительно. А тоник этот с явно непростыми свойствами, и странный плакат… Травник, прежде чем исчезнуть, пытался создать тоники? Если так, то почему он не взял с собой тот, который успел сделать, когда уходил? А если уж спрятал здесь – почему в этот тайник, а не в схрон за круглой дверью, возле которой я сижу? Тайник-то я нашел, стоило только спуститься в лаз, а вот за дверь проникнуть не могу…

Может, он спешил, а дверь открывать долго? Или за ней не схрон, а нечто другое. Или Травник и сам в помещении за дверью не бывал, потому что не имел ключа.

Я убрал тоник обратно в мешочек, стянул шнурком его горловину и привязал к цепочке кулона-ключа. И взялся за тетрадку. На сильно потрепанной, с оторванным уголком обложке черным фломастером было написано: «ЕОЖГОКЛ УСБГОЙЛБ ».

Обычная толстая тетрадка в полоску. Половины, если не больше, страниц не хватает, причем вырваны они грубо, в спешке. А на тех, что оставались, – записи и рисунки артефактов, по большей части мне незнакомых, со стрелочками, пунктирами и непонятными поясняющими надписями. Еще графики, диаграммы. И много текста, сплошная абракадабра: «Гпинпзоп щбнбо рсбг й Лсбк – псфзйж Мжтб, ждп рбттйгоба ибъйуб».

Я пролистнул несколько страниц, зашевелил губами, пытаясь читать. Мутант разберет эти каракули! А я не мутант, я не могу. Тетрадка похожа на лабораторные записи Травника, куда он заносил свои наблюдения за живой и неживой природой. В ней может быть много всяких любопытных, а может, даже и бесценных сведений, но как их прочесть?

Положив тетрадку на землю, я пополз обратно. Наверху приложил ухо к двери и вслушался. Все-таки какие-то звуки сюда проникают, хотя и совсем тихие. Кто-то снаружи есть, и выходить пока нельзя. Хуже всего будет, если этот «кто-то» догадается открыть люк. Хотя если там мутант, пусть даже умный леший, то вряд ли.

В этот момент снаружи раздались царапающие звуки, сопровождаемые посвистыванием. Такие уже звучали раньше и уже тогда изрядно меня встревожили. А теперь даже напугали: было в них нечто настолько странное и зловещее, что у меня волна холода прошла по хребту. Нет уж, братцы-мутантики, не пойду я к вам! В конце концов, я успел наложить компресс с «живокостом», рана в ближайшее время не побеспокоит, то есть, скорее всего, вообще больше не побеспокоит, к тому же поел, у меня есть фляга и фонарик… Короче, лучше здесь пока посидеть.

Я вернулся ко второй двери и лег на бок, вытянув ноги. Еще раз полистал тетрадку Травника и снова ничего в ней не понял. Зевнув, подумал о том, что он мог вызвать атаку Леса своими занятиями в лаборатории. Хотя Травник давно химичил, но, возможно, не пересекал некую черту, которую Лес считал запретной. Если же хозяин дворницкой затеял какой-то особо хитрый эксперимент, Лес мог отреагировать… Допустим, вот таким способом – протянув к Мичуринску-2 свое щупальце, уничтожив местных обитателей, превратив их в фантомов. Только вот призрака самого Травника я не видел, что вселяет надежду на то, что он жив.

Это оказалась последняя мысль, которую сумел додумать до конца, – сон окончательно сморил меня.

Проснулся я в полной темноте и судорожно зашарил вокруг в поисках «махновки». Пальцы наткнулись на незнакомую пластиковую рукоять… «Вал», ну конечно, у меня же теперь «вал»! И я не на стоянке в палатке, вместе с Мишей. Его больше нет. Это земляной лаз под дворницкой – под домом Травника.

Определившись со своим положением в пространстве, сел. У «живокоста» есть интересное свойство: если, использовав его, начинаешь активно двигаться, он тебя дополнительно бодрит, тонизирует, а если, наоборот, ложишься, замираешь – усыпляет. Травник назвал это, кажется, избирательным воздействием на нейромедиаторы или как-то так. Вот меня и вырубило, пролежал пластом без всяких снов, будто в черную бездну провалился.

Жаль, нет часов. То есть они у меня были, да сломались, новые еще не успел достать. А вот фонарик – правильно сделал, что выключил перед сном. Теперь нащупал его, включил. Сколько времени – не ясно, но, по ощущениям, спал долго. Много часов на самом деле, ведь прошлую ночь поспать не удалось, потом весь день в пути, а тут еще «живокост»… В общем, срубило знатно.

Здесь ничего не изменилось. Лаз, круглая железная дверь, разрытый тайник. Вспомнив про найденное в нем, я нащупал висящую на груди цепочку. Теперь там не только кулон, то есть электронный ключ Михаила, но и кожаный мешочек с пузырьком, а в том – маслянистая зеленая жидкость, тоник под названием «Темнозор».

Я сунул дневник за ремень на спине, взял оружие и пополз назад. Выбравшись из лаза, долго прислушивался под второй дверью, но ничего не услышал. Вообще ничего, полная тишина в дворницкой. Погасив фонарик, приоткрыл дверь и выглянул. Тусклый свет пробивался в пролом, выпавшее оттуда одеяло лежало на полу.

Быстро выяснилось: в лаборатории никого, кроме меня, нет, хотя недавно кто-то здесь побывал. На столе, на стене и полу остались небольшие пятна светящейся слизи. Еще я заметил глубокую царапину на краю стола, а ведь тот был металлический.

Сорванный плакат был располосован, будто ударом когтистой лапы, причем расстояние между когтями впечатляло – по несколько сантиметров. Это какую граблю надо иметь, чтоб так дерануть? Рваные прорехи прошли как раз по изображениям тоников и надписи про Лесной угол.

Главное, что рюкзак лежал на том же месте, нетронутый. Как и коробки с артами.

Собрав их, увязав в брезентовый узел и подвесив к рюкзаку, я вышел из лаборатории. Ни в кухне-спальне, ни в холле – никого. И входная дверь заперта. И как тогда этот, что оставил слизь и следы когтей, проник внутрь? Получается, все же через прореху в окне. Хотя она узкая, с учетом ветки… Ветки?

Насторожившись, я вернулся назад и понял, что изогнутая ветвь переместилась в проломе. Раньше она приходилась точно на середину дыры, слева и справа оставались узкие просветы, в которые я вставил свернутые одеяла. А теперь ветвь сдвинулась влево, сильно смяв одно одеяло – пожалуй, его и не вытащить уже, так зажало, – и открыв большее пространство справа. Словно дерево специально сдвинулось, освобождая для кого-то путь.

Я приоткрыл входную дверь, сунул наружу сначала глушитель «вала», за ним – голову, огляделся, толкнул дверь и шагнул наружу. Никого. Солнце еще не встало, но было достаточно светло. Акации, кусты сирени, дырявая ограда парка, за ней – улица и дома. Магазин со столиками. И никаких призраков-фантомов. Может, они мне почудились? Галлюцинация, надышался какой-то алхимической гадости в дворницкой, или Лес мне голову морочил…

Но велосипед у двери точно не привиделся. Вот он стоит, вполне себе материальный, а значит – могу уехать отсюда.

Так я и сделал. Когда достиг моста, совсем рассвело, хотя небо затянули плотные облака. Было хмуро и зябко. В такое время больше всего хочется в дом, к теплой печке, а еще лучше – в постель под бок к теплой женщине. Но – покой нам только снится. Бросив велосипед в кустах, я стащил со спины рюкзак, положил на землю рядом с брезентовым свертком и достал бинокль.

И увидел на ведущей к мосту дороге, далеко на другом берегу, бодро катящие машины. Впереди трицикл, за ним грузовик, сзади и немного по сторонам – два мотоцикла. Обе компании, объединившись, двинули сюда. И будут здесь буквально через десять минут.

Я схватил коробку с «мочалкой» и побежал к мосту, довольно шаткому и потрепанному сооружению, которое состояло из уходящих в воду бетонных столбиков, проржавевшего каркаса, дощатого настила и железного ограждения. Катящий сюда грузовик с открытым кузовом – максимальный вес для этого моста, больше он просто не выдержит, развалится.

Кто-то из бандитов мог глянуть в бинокль и увидеть меня, поэтому я двигался вполуприсядку. На краю моста открыл коробку и достал «мочалку». Вытащил пучок болиголова из кармана, сдернув с него бечевку, начал втыкать стебли в крупные отверстия на артефакте. При этом то и дело поглядывал на другой берег. Донесся гул моторов – ну вот, они совсем близко.

Когда «мочалка» стала похожа на ежа с мягкими зелеными иглами, я положил ее обратно в чайную коробку, а ту пристроил у ограждения. Крепко привязав к стойке, выпрямился и расстегнул штаны.

Да, мутант меня забери, именно так. Чтобы активировать процесс, на артефакт, соединенный с мутантом-болиголовом, надо помочиться. Не я это придумал. Не знаю, как Травник пришел к такому, какие опыты проводил, как ему вообще взбрело в голову… Он что, на все арты, которые попадают к нему в лабораторию, мочится? И по отдельности, и соединив их с другими артефактами, а потом еще с растениями?.. Силен, экспериментатор, нечего сказать!

Моторы гудели вовсю. Закончив дело, я застегнулся и бросился назад, отряхивая руки. Еще толком не достиг кустов, когда услышал жужжание. Феромоны, в них все дело. Сильная штука, хоть и невидимая. Мельчайшие частицы, которые мы вдыхаем… Среди них есть один тип – релизеры, то есть побуждающие к немедленному действию. Такими феромонами привлекают других особей для спаривания, предупреждают соплеменников о близкой опасности или, наоборот, отпугивают. Для многих феромонов человеческое обоняние слишком грубое, чтобы реально почувствовать запах. Поэтому я ничего не ощутил.

А вот лесные осы – ощутили.

Определенные виды феромонов очень летучие и быстро распространяются на большие расстояния. Если бы Лес не атаковал Мичуринск-2, я бы, наверное, все же не успел, ведь «оазис», от которого протянулось лесное щупальце, был слишком далеко. Но благодаря нападению на город все получилось как надо.

Я присел в кустах, глядя на серое облако, летящее со стороны Мичуринска. Осы, что и требовалось доказать. Дикие ядовитые лесные осы-мутанты. Вспомнился дрозд, влетевший в пролом дворницкой. Что, если птица с ними повстречалась? В яде лесных ос какой-то токсин. Травник говорил, он парализует высшую нервную деятельность и что-то еще нарушает в головном мозге. Притупляет работу одних его частей, активизирует другие… Первичные инстинкты, доставшиеся в наследство от наших диких волосатых предков и по-прежнему глубоко сидящие в сознании любого современного человека, даже того, кто ни за что не хочет это признавать, вырываются наружу, полностью подавляя рациональное поведение. В результате человек становится тем, кого с большой долей условности можно назвать зомби.

На самом деле он не зомби в классическом понимании, потому что человек не умирает. Но он перестает заботиться о себе, поддерживать тело в порядке, умываться, лечиться и при этом жрет первое, что попадется под руку, что могут прокусить и откромсать его зубы, в том числе человечину и мертвечину. Запах, потом вонь… Короче, вскоре он начинает гнить. Можно сказать, что в прямом смысле гнить заживо. Покусанные осами люди уже в первой стадии отравления бездумно агрессивны, злобны, всего боятся и все ненавидят. А во второй стадии они и вправду напоминают ходячих мертвецов.

Я затаился в кустах. Возбужденные осы – это тебе не стая весенних мух. Не знаю, как именно приманивают их феромоны, которые исторгает «мочалка», утыканная стеблями болиголова и окропленная мочой. Михаил как-то предположил, что осы-мужики принимают артефакт за новую матку роя, но Травник эту идею высмеял. Да и неважно это, главное другое: теперь осы станут бессмысленно клубиться над мостом около трех-четырех суток, пока действие моей сборки не прекратится. И все это время по мосту не пройти и не проехать, разве что в герметично закупоренной кабине. Дикие лесные осы и без того агрессивны, а уж если кто приближается к такому облаку…

В общем, будем надеяться, что среди людей Метиса есть хоть один, разбирающийся в данном вопросе, и они тормознут на том берегу, станут решать, что делать. И варианта у них только два: либо ждать, пока осы улетят, то есть часов шестьдесят, либо двигать в обход до ближайшей переправы. Но такой, чтоб форсировать реку на машинах, в округе нет. Есть только брод, где прошел я. Там – только пешком.

Что делать, если бандиты все же решат ждать? Пойду добывать себе новый транспорт, вот что. Это для меня худший вариант, потому что могу и не добыть, но хоть шанс появляется. Если же они направятся к броду – тогда хорошо, все складывается по-моему.

Бандиты остановились и вывалили из машин. Я поднял бинокль. Метис, Боров… Кузьмы не видно… ага, вот он – остался сидеть в трицикле. Раненый, трудно бедняге ходить. Бандит по кличке Рыба стоит в стороне от других, поставив ногу на колесо. У грузовика – четверо бойцов из отряда, прибывшего на встречу с людьми Метиса. Плюс пятый, водитель. Вот зуб даю – не свой зуб, конечно, чей-нибудь чужой, – что это парни из Армии Возрождения. Так, а это кто у нас?.. У стоящего рядом с Метисом высокого мужика были черные кучерявые волосы. Держался он так, будто командовал остальными. Скорее всего, старший среди возрожденцев.

В кузове остался лишь один человек, я видел его голову над кабиной грузовика. Молодая женщина. Почему не выходит? Кажется, и правда прикована к борту. Интересно, что может объединять возрожденцев и бандитов с Черного Рынка? Да не простых бандитов, а отщепенцев: Метис ведь, по словам Сига, был «уволен» Ханом.

Они собрались, чтобы вместе двигаться к какой-то цели. К полигону смерти? К вектору?

На той стороне шло совещание. Одного возрожденца, невысокого роста шустрячка, который все сновал по берегу, привставал на цыпочках и глядел на ос, толкнули в спину. Он сделал шаг на мост, отпрянул, повернулся и закричал на того, кто его толкнул. В ответ засмеялись. Черноволосый командир гаркнул на них, и бойцы стихли. Он снова повернулся к Метису, и эти двое заспорили. Судя по тому, что я видел отсюда, по выражению лиц и жестам, Метис в их компашке был все-таки главнее. Он дважды показал в сторону брода, по которому я перешел реку.

Вскоре разговор закончился, и все вернулись в машины. Я привстал.

Они отогнали технику в сторону с дороги, укрыли тачки в зарослях и принялись выгружаться. Ну, правильно, вдоль берега к нужному месту не проехать, для этого надо вернуться и следовать примерно тем путем, каким на мотоцикле к броду подкатил я. И Метис решил, что это ни к чему, до камней-то недалеко. Я довольно потер руки, достал фляжку и сделал глоток самогона за свое здоровье. План сработал.

Не так-то легко двигаться вдоль берега неширокой речки, в то время как по другому берегу идет отряд людей, которым ты не должен попасться на глаза. Почти сразу выяснилось, что на велосипеде – никак. Пришлось бросить его, а жаль, неплохой был велик.

Я перебегал от укрытия к укрытию, прятался за кустами и кочками. Иногда приходилось ложиться и ползти. Все это выматывало, плохо было и то, что отряд на другом берегу двигался быстро. Пленницу вел кучерявый командир возрожденцев, иногда подталкивал в спину. Впереди широко шагал Метис, Кузьма хромал позади всех, останавливался, брался за грудь. Да уж, идти с такой раной нелегко, тяжело мужику приходится, ножом я его будь здоров ткнул…

Когда отряд по камням перебирался через реку, у меня перед глазами почему-то встала картина того, как Михаил висит в темном кузове, прибитый к борту, истекая кровью, ожидая, чтобы напарник пришел за ним, а того все нет… И кулаки сжались сами собой. Напасть бы на них прямо сейчас! Я лежу за камнями, сбоку от брода, у меня «вал» и «махновка», а бандитов на этом берегу уже трое, включая Метиса… Взять и расстрелять почти что в упор!

Я мотнул головой. Очень хочется, но – нельзя. Часть убью, часть нет, и оставшиеся меня прикончат. Отмстить – это лишь половина дела, хотя и главная, конечно, но есть и вторая: получить ответы на вопросы. Понять, что происходило раньше, кем был мой отец, как они с Михаилом связаны, что такое вектор и полигон смерти. Вдруг смогу даже выяснить тайну мерцающих? И, черт возьми, тайну Леса!

Последними через брод переходили девушка и кучерявый командир возрожденцев. Руки пленнице по такому поводу развязали. Он снова принялся подталкивать ее в спину и на середине речки сделал это слишком сильно – девушка поскользнулась, едва не упав, громко выругалась. Развернувшись, она неожиданно врезала кучерявому кулаком под дых.

Смачно так врезала, от души, не по-женски. Он едва не слетел с камней в реку, выкрикнул «Сука!» и шмякнул ее кулаком в лицо. Переборщил: она свалилась в воду, ушла с головой. Возрожденец, присев на корточки, сумел ухватить ее. Поднял и отвесил еще пару затрещин. Голова девушки мотнулась в одну сторону, в другую, а после откинулась назад – пленница потеряла сознание. Кучерявый взвалил ее на плечо и пошел дальше, ловко балансируя на скользких камнях. М-да, неласковый мужик…

На берегу пленницу быстро привели в чувство, но переодеться не дали, только накинули на плечи плащ. В мокрых ботинках и штанах она серьезно рисковала простудиться.

Когда отряд двинулся дальше, я пропустил людей мимо себя и тихо направился следом. Шли они прямиком к Мичуринску-2. Вот только совершенно непонятно было, что могло понадобиться Метису в этой богом забытой дыре?

В магазин, под входом в который стояли столики со стульями, я проник через заднюю дверь. В торговом зале было большое окно, конечно, давно без стекла. Я встал под ним на колени, вооружившись биноклем, упер локти в подоконник и принялся наблюдать.

Площадь была прямо впереди, дальше начинался парк. За оградой и редкими деревьями виднелась дворницкая, перед ней прохаживались двое возрожденцев.

Метис, Рыба, Боров и командир возрожденцев как раз входили в дворницкую.

Когда отряд зашагал прямиком в Мичуринск-2, я удивился, а потом, когда они подошли к парку, насторожился. Ну а теперь наблюдал за происходящим вообще с изумлением. Метис пришел к Травнику! Такого я, честно говоря, не ждал.

Травник всегда казался мне странноватой личностью. Как-то он упоминал, что до Пандемии был биологом, но что еще я о нем знаю? В Мичуринске-2 обитал пару лет, а где жил раньше и чем занимался – неизвестно, никогда не рассказывал. Про контакты Травника с кочевниками я ничего не слышал, и никаких намеков на это никогда не было. Почему Метис пришел сюда?

Столько вопросов – и опять ни одного ответа. Главное, вопросы только копятся. Травник что, как-то связан с происходящим? Может, он на стороне бандитов? Может, даже ждал их… Хорош бы я был, если б пришел к нему и заявил, что мне нужны составляющие для феромонного манка, чтобы остановить кое-кого. Или он, наоборот, исчез именно потому, что узнал о скором визите банды и не хотел с ними сталкиваться?

А может, я слишком много думаю?

Все это вообще, скорее всего, не связано. Про Травника знают многие, он известная в округе личность. Метис со своими людьми идет в опасное место. Да и сама дорога туда опасна. И он хочет взять у Травника нечто, что поможет ему в пути или в конечной точке. Ведь я и сам заглянул сюда за помощью, так почему бы другим не сделать того же? Это вполне логично и понятно, и не нужно выдумывать никакие странные совпадения. К тому же они могли прийти за лечащим артефактом для Кузьмы.

Надо подойти ближе, решил я и на коленях попятился за сломанный прилавок. В глубине магазина стащил со спины рюкзак, положил в углу зала, рядом «махновку» и футляр с биноклем. «Вал» оставил висеть на спине. Выскочив из магазина тем же путем, которым попал внутрь, пробежал за домами, пересек край площади и через дыру попал в парк.

Выглянул над зарослями, растущими у ограды. Нет, эта позиция ничем не лучше той, которую занимал раньше, но впереди пышный куст сирени, к нему можно подобраться незамеченным. Тем более что теперь рюкзак не мешает. Я пополз. За кустом остановился, огляделся, перекатился, глянул с другой позиции меж веток. Вот, отлично. Свободное от деревьев пространство перед дворницкой было как на ладони.

Пленная женщина лежала, завернувшись в плащ с головой. Рядом на разложенной скатке вытянулся Кузьма, смотрел в небо и поглаживал себе грудь. По обе стороны от них стояли двое людей из отряда, присоединившегося к бандитам Метиса. Мысленно я окрестил одного, у которого была смахивающая на помидор красная рожа, Помидором, а второго, со светлыми волосами, – Блондинчиком. Этот второй стоял ко мне боком, Помидор же сначала прохаживался туда-сюда, а потом остановился лицом к ограде. Блондинчик вроде знакомый, но не вспомню сейчас, где его видел.

У обоих в руках М-16, а рядом с Кузьмой в траве лежит «калашников». Дверь дворницкой открыта, оттуда доносятся голоса.

Вдруг я заметил кое-что еще: пленница, чуть приподняв голову, искоса глядит на Кузьму из-под плаща. А ведь он совсем недалеко лежит, и «калаш» рядом… Неужели собирается схватить оружие, открыть огонь и сбежать? После брода ее вроде так и не связали, ее план может сработать. Хотя вряд ли. Помидор с Блондином стоят в разных точках, она не успеет застрелить и Кузьму, и этих двоих. Помочь ей, что ли?

Я мысленно прикинул ситуацию и покачал головой. Извини, подруга, ты мне никто, я тебя не знаю, и пока что ты мне неинтересна. А вот все эти люди, их цели и намерения – интересны. И вмешиваться в ваши разборки мне не с руки, потому что у меня своя разборка, большая и многоходовая.

Из дворницкой донеслось раздраженное гудение Борова:

– Мазь, а? Где эта мазь хренова? Сколько можно тут топтаться, вон же, Лес рядом, уходить надо.

Его прервали грохот и лязг – кажется, они перевернули железный лабораторный стол. Тяжелые шаги, стук… Затем новый голос, незнакомый:

– Метис, ты обещал мне эту мазь. И Травника нанять в проводники.

А это не старший ли возрожденец заговорил? Голос звучит довольно уверенно, даже требовательно. Вряд ли рядовые бойцы стали бы так обращаться к Метису.

Главарь бандитов ответил, как обычно, холодно и мрачно:

– Ты не ребеночек, Фара, а мазь – не леденец. Нету ее здесь – значит, нету.

Фара, да? Ну, хрен с ним, пусть будет Фара. Он снова заговорил:

– Где-то рядом ренегаты шастают, понимаешь? В любой момент наскочить могут. Ты мазь обещал! С ней в Лесу могли бы хоть на время укрыться, со следа их сбить. А теперь что?

Говорил он хоть и с претензией, но без особого напора, скорее даже просительно. Вот как-то сразу чувствуется, кто из них подчиняется, а кто реально командует.

– Теперь что, спрашиваю, делаем?

– А теперь – нет у нас мази, – отрезал Метис. – Лес сюда потянулся, Травник снялся с места. Такое не предвидеть. Лучше объясни: зачем ты эту девку выкрал?

– Я говорил: она сестра Шульгина, который командует ренегатами.

– Я знаю, что говорил. Но зачем она тебе?

– Ну как это – зачем? Чтоб прикрываться ею. Чтоб ренегаты не наскочили. Мы ж обсуждали уже, почему опять спрашиваешь?

– Потому что ни черта мы ею не прикрываемся. Ты трясешься, что они могут напасть. Ну, и если так, то какой с нее в результате толк? Обузу с собой тащим, и все.

Донесся равнодушный голос Рыбы:

– Прирезать бабу. Можно мне?

– Да усохни ты! – повысил голос Фара. – Со вчерашнего дня только и бухтишь: того пристрелить, этого прирезать… Маньяк, что ли?

Снаружи Кузьма поднял голову и хрипло прокричал:

– Найдите мне «живокост»! У Травника должен быть, сдохну же!

– Нету здесь артов! – загудел в ответ Боров. – Ни одного, и Травника нету!

– Тогда какое-то снадобье лечебное!

– Ничего тут нету больше, Кузьма! Травник свалил и свое добро унес. А что не он унес – то, наверное, после него успели…

– А, твою мать! – перебил Фара. – Что за слизь такая светящаяся? Башмаком вляпался… Так, а это рисунок какой-то, что ли? Порванный только.

– Дай мне, – велел Метис. – Боров, стол обратно поставь, хочу посмотреть, что здесь намалевано. А вы пошарьте еще и посмотрите в этом лазе за стеной. Что там за дверь внизу?

– Непонятно, – ответил Боров. – Плохо, взрывчатки нет, а так не вскрыть. Крепкая, сволочь.

Обыск дворницкой продолжался. Я наблюдал, слушал и думал. Они ищут мазь, с помощью которой можно войти в Лес. Я такой не видел ни разу, хотя слухи о подобных штуках ходят, но никогда не думал, что Травник умеет их делать. С другой стороны, он ведь мог входить в Лес. В тот самый оазис, от которого сюда протянулось щупальце. Неглубоко, но по краю – ходил. Это я точно знал, один раз мы с Михаилом даже поджидали его недалеко от лесной границы. Так, может, Травник умел это не сам по себе, а именно благодаря мази, которую теперь ищут бандиты?

Не означает ли это, что Травник – из Края?

Край – необычное место, расположенное далеко отсюда. Про краевцев точно известно, что они ходят в Лес. И что подобные мази делать умеют. Если Травник из Края, то почему ушел оттуда? Повздорил с тамошними Старейшинами или по другой причине? В общем, любопытно все это, но возникает вопрос: мне сейчас какое дело? Польза какая, прок, выгода? Ведь не оставляет ощущение, что все происходящее свернуто в какой-то путаный клубок. Все события, свидетелем и участником которых я стал за последнее время, включая исчезновение Травника, – это не разрозненные происшествия, а нечто единое, и, разобравшись в нем, я смогу извлечь для себя профит. С другой стороны, я ведь уже знаю, для чего они пришли сюда: за мазью, чтобы при необходимости на время укрыться в Лесу от преследователей, которых послал брат пленной женщины. И еще они хотели нанять Травника в проводники, то есть он должен хорошо знать места, куда они идут. Все вроде бы просто, и никакой зловещей тайны под всем этим не скрыто…

Тогда почему Михаил вспомнил про Травника перед смертью?

Поток мыслей прервался, когда на краю крыши что-то шевельнулось, и я вскинул голову. Там скользнул прозрачный силуэт, будто отлитый из мягкого стекла. Ничего материального, просто искажение пространства…

Помидор, перед тем повернувшийся лицом к дворницкой, ничего не заметил, а Блондин дернулся. Я схватился за «вал». Размытое движение, шелест воздуха… Блондин заорал, когда его сбило на землю. Будто невидимые клинки прочертили тело от бедра до плеча наискось, через живот и грудь. Брызнула кровь. Он завизжал, как свинья.

Пленница подняла голову, Кузьма резко сел, схватив «калаш». Помидор повернулся. Снова размытое движение – в обратную сторону, от земли к крыше, – и тогда Кузьма открыл огонь. Все-таки тертый мужик, сразу видно. Как говорится, многое повидал и многих перестрелял. Удивительно, но он сумел попасть в этот стремительно пронесшийся по воздуху едва различимый силуэт!

Полетели красные брызги, раздался хриплый вой. Крутанувшись на краю крыши, силуэт на миг проявился четче, яснее, но лишь на миг. Оттолкнулся – и сиганул обратно. Кузьма повел за ним стволом автомата.

Я подумал о том, что, может быть, это совсем не леший, какой-то другой мутант или другая порода леших… Допустим, назовем его пока что невидимкой. Мысль эта промелькнула мгновенно. Вслед за Кузьмой открыл огонь Помидор, но тут силуэт невидимки исчез полностью. «Калашников» смолк, Кузьма закашлялся, мучительно содрогаясь, начал перезаряжаться.

– Где он?! Где?! – Помидор, стоя на одном колене, дергал стволом.

Вдруг лежащее навзничь тело Блондина дернулось и поползло по земле. Женщина ахнула. Одна рука Блондина протянулась вперед, вторая волочилась вдоль тела, голова подскакивала на земле. Кисть вытянутой руки, изогнутая под острым углом, будто сломанная в суставе, прямо на глазах превратилась в кровавую тряпку. Невидимый мутант волок его по земле, вцепившись зубами.

– Артем! Артем!!! – заорал Помидор.

Я вдруг понял, что стою на коленях, далеко высунувшись из-за куста. «Вал» в руках, приклад вдавлен в плечо, глушитель смотрит точно на размытый, текучий силуэт, который маячит перед ползущим по земле телом. Невидимка быстро пятился, ухватив пастью кисть Артема.

Кузьма с Помидором целились, но не стреляли, боялись попасть в человека. А женщина смотрела на меня.

Я кивнул ей и быстро приложил указательный палец к губам. И упал плашмя, когда из дворницкой посыпали бандиты. Боров, недолго думая, открыл огонь из пулемета вслед мутанту. Тот выпустил тело, которое осталось лежать неподвижно – хана Артему-Блондину, – и снова исчез целиком, будто растворился в воздухе, лишь череда красных пятен показала путь, по которому он рванул к деревьям.

Из-за них донесся хриплый вой. А потом другой, словно в ответ, – далекий и глухой. Через несколько секунд он повторился, уже громче. Может, это все-таки леший и теперь его вторая, темная, половина спешит на выручку светлой?

Метис перекинулся с Кузьмой парой реплик, а Фара схватил в охапку женщину, поднял на ноги. Помидор, склонившись над телом Артема, сказал:

– Мертв.

Вой снова прозвучал, теперь было отчетливо слышно, что доносится он из-за дворницкой, то есть с участка, захваченного Лесом.

– Уходим, – приказал Метис. – Быстро!

Глава 9 Новый проводник. Слежка скрытая и явная

Довольно быстро я понял, что долго так продолжаться не может. Слишком тяжело следить за отрядом вооруженных и настороженных бойцов: выматываешься и начинаешь допускать ошибки. День так протяну, второй – не больше. Хотя пересеченная местность была мне на руку. В паре километров впереди лежало обширное болото, к которому двигался отряд: земля становилась все мягче, а то и дело встречающиеся на пути крупные кочки, поросшие травой и кустами, помогали прятаться. Еще – деревья, заросли… Укрытий, в общем, хватало. Я перебегал от одного к другому, но мешало то, что отряд часто останавливался, вперед высылали разведчиков, иногда они забирались на холмы, мимо которых проходили, и разглядывали окрестности в бинокли. В общем, спалиться я мог в любой момент, к тому же мешал рюкзак.

После смерти Блондина отряд уменьшился до девяти человек плюс пленница. Иногда они перекликались, и в конечном счете я запомнил прозвища всех возрожденцев. Метис со своими – то есть Боровом, Рыбой и Кузьмой – плюс Фара, Помидор, которого величали – надо же! – Томатом, еще Шутер, Серый и Павлуша. Последний чем-то смахивал на Кузьму, тоже в возрасте и бородатый, но поросль на лице у него была светло-русая, а сам он – потолще Кузьмы. Серого, рядового бойца, часто подшучивающего над другим бойцом, Шутером, так звали просто потому, что его настоящее имя – Сергей. Шутер же был невысоким, подвижным и юрким, его чаще других посылали в разведку.

На какое-то время я потерял отряд, вошедший в небольшую рощу. Решив, что идти через нее опасно, слишком велик шанс наткнуться на тех, за кем следишь, я направился в обход. Когда обогнул рощу, увидел, что люди остановились метрах в двадцати впереди… и тут же повалился лицом на землю, потому что засек движение в кроне дерева.

Сидящий на ветке Шутер в бинокль разглядывал, что там впереди, у болота. Хорошо, что я подошел сбоку, а то бы он меня в момент засек. Но и сейчас рюкзак на спине торчит горбом, и заметить его нетрудно.

Все-таки он меня не увидел. Поводил еще биноклем туда-сюда и уставился вдаль. Высматривает, что ли, ренегатов майора Шульгина, про которого упоминал Фара? Кстати, что это за ренегаты такие? Возрожденцы, ренегаты… Совсем я не знаю ситуации в Армии Возрождения, мы почти не сталкивались с ними. Базируются они где-то в непонятном месте, где мы с Михаилом никогда не бывали. Даже не слышали ни от кого, где основная база возрожденцев. На самом деле, если задуматься, это довольно странно, потому что вот Край или Черный Рынок – все знают, где находятся эти места, а про базу армейцев ничего неизвестно… И это при том, что они составляют немалую силу, а если всерьез схлестнуться с теми же кочевыми байкерами, то до финала и неясно, чья возьмет. Иногда в округе появляются небольшие армейские отряды, которые открыто конфликтуют с отдельными бандами кочевников – борются за зоны влияния; солдаты останавливаются в поселках, принуждают местных обеспечивать их провизией. При этом всерьез не мародерствуют, то есть ведут себя поприличнее большинства байкеров. У них дисциплина, подчинение командованию, даже форма своя есть, хотя не на всех солдат ее хватает.

Шутер спустился с дерева и бодро, чуть не вприпрыжку, поспешил к своим. Энергичный паренек. Глядя ему вслед, я перевел дух. Все это время «вал» был нацелен на него, и, если бы Шутер заметил меня, пришлось бы его валить. Валить из «вала», такой вот каламбур… А это означало начало серьезных проблем: пришлось бы отступать, прятаться и думать, что делать дальше.

Маленький возрожденец подошел к остальным, у них с Фарой и Метисом состоялся короткий разговор, после чего отряд двинулся дальше.

Местность становилась все более топкой. Выглядывая из-за очередной кочки, я заметил, что люди впереди свернули. Что там такое? Когда прошел немного дальше, стало понятно: аномалия. Выглядела она неприятно и опасно – как будто на землю вылили цистерну кислоты и та проела яму глубиной метра полтора. Внизу окислившаяся, смешанная с ядовитой слизью порода, на дне торчит несколько столбиков затвердевшей земли. Иногда на таких столбах лежат сформированные аномалией артефакты.

Послышался легкий гул, а еще начало пощипывать ноздри, глаза, и пришлось забирать влево. Звук издавали земляные столбы, к тому же они мелко дрожали, причем энергия вибрации в них постепенно накапливалась. В этом и состоит основная опасность: среагировав на движение, столбы начинают сотрясаться и подымают облако едкой, ядовитой пыли. Вдохнешь такую немного – и тебе предстоит сутки отлеживаться, голова раскалываться будет, тошнить, а вдохнешь побольше – так и не встанешь. Имеется и другая опасность: если энергии в аномалии накопилось много, там что-то срабатывает, происходит разряд, пыль вспыхивает. В радиусе десятка метров гибнет все живое. После этого аномалия успокаивается, начинает копить энергию заново, и в это время можно забрать лежащие на столбах арты.

Тут на самом большом столбе тоже что-то было, я даже рискнул подойти немного ближе, чтоб посмотреть, но увидел, что это всего лишь полуразложившийся труп болотного мутанта. Эти твари напоминают помесь выдры с огромной лягушкой. У них большие выпуклые глаза, а на теле почти нет шерсти, только у загривка мягкая серая поросль. Шкура слизистая, пупырчатая, бледно-зеленая. Когтистые гладкие лапы, а еще жабры и короткие хвосты. Пахнут выдры-мутанты сладковатой кислятиной.

Обогнув аномалию, я стал догонять отряд, и вскоре на фоне вечернего неба впереди проступила необычная штуковина: большая, накренившаяся, бугристая. Все, граница болот рядом. Почти пришли.

Решив, что в болота отряд с ходу не войдет, я приотстал. Сомнительно, что они решатся пересекать его ночью, скорее всего, разобьют сейчас лагерь.

Так и оказалось, причем встал отряд аккурат возле торчащей впереди бугристой возвышенности. Когда я ползком подобрался ближе, там уже разжигали два костра, и я свернул, чтобы очутиться под прикрытием громады, у подножия которой устроили стоянку.

Это была опора старой высоковольтной линии, атакованная деревом-мутантом. Один решетчатый рог вышки отломался и лежал на земле, а вся конструкция сильно накренилась. Толстые ветви плотно оплели ее.

Редко увидишь такое, чтобы дерево-мутант стояло далеко от других, но это почему-то выросло отдельно. А потом умерло, во всяком случае, на нем уже давным-давно не было ни единого листика. Ствол у основания – человек семь надо, чтоб обхватить. Земля вокруг него взрыта корнями. Между твердыми коричневыми буграми зияют провалы и темные дыры, где копошатся мелкие зверьки, ползают змеи, многоножки и жуки – странные насекомые, которых не увидишь в других местах. В паре метров над землей ствол резко искривлялся, будто не мог выдержать собственного веса, в сторону опоры ЛЭП. Дальше он распадался на множество толстых ветвей, которые змеями оплели ее, сломав часть железных штанг и согнув другие. Дерево-великан и опора стояли, будто обнявшись. Вместе они напоминали фантастическую башню – покосившуюся, давно заброшенную.

Я решил, что с рюкзаком точно не смогу подобраться ближе к стоянке, снял его и вместе со свертком, где были артефакты, положил на дно оврага неподалеку. Забросав ветками, пополз к лагерю со стороны дерева-мутанта.

Донесся голос Метиса:

– Как станет темнее, дуй на дерево. Дежуришь два часа, сменяет Боров.

Я перелез через сырую черную яму, в глубине которой что-то копошилось и шуршало, забрался на торчащий бугром изгиб корня и выглянул из-за ствола. Главарь бандитов стоял перед Шутером. Горели два костра.

– А чего я? – насупился Шутер. – Не люблю деревья эти. Они живые вроде.

– Чушь не неси, малой. Сейчас жрешь, потом лезешь наверх.

– Не, а чего я?

– Ты лазишь хорошо. – Метис отвернулся.

– Не, слушай! – Шутер запястьем вытер нос. – Ты сам лезь, если тебе печет, а я лучше тут внизу побуду.

Раз – и кулак Метиса впечатался в его лицо. Как и на СТО, когда он ударил Борзого, я не заметил движения, просто Шутер вдруг очутился на земле. Сидящие у костра Томат с Серым и Павлушей повернулись, схватившись за оружие. Из палатки выглянул Боров, а стоящий возле пленницы Фара развернулся на каблуках.

Шутер вскочил, схватился за пистолет в кобуре, выкрикнув возмущенно-просительно: «Командир!» Фара, в два шага оказавшийся рядом, схватил его за руку и не позволил вытащить оружие.

– Слушаться его, понял?! – процедил он, сверкая глазами. – А то и я добавлю!

Чтобы угроза казалась убедительней, Фара занес кулак над головой маленького бойца и, когда тот съежился, повернулся к остальным:

– Всех касается! Метис сейчас командир, его слушать. Вопросы есть? Нет? Вот так!

Отпустив Шутера, он вернулся к пленнице, присел рядом с ней, заговорил. Женщина отвернулась. Волосы у нее были совсем короткие, «ежиком», а лицо угрюмое.

Кузьма подбросил в костер еще веток, Боров с Рыбой принесли котелок, и здоровяк повесил его над костром. Рыба налил воды из большой фляги, сыпанул крупы. Я отполз немного, осторожно приподнялся, чтобы было лучше видно. Шутер уселся у второго костра и закурил. Вода вскоре забулькала, потянуло гречкой, у меня заурчало в животе. Вспомнив, что оставил в рюкзаке припасы, я собрался было вернуться к оврагу и перекусить, но решил, что потерплю.

С мисками в руках люди расселись двумя группами: Томат, Шутер, Серый, Павлуша, Боров и Рыба – у большого костра, рядом они посадили пленницу; Метис и Фара с Кузьмой – возле другого, поменьше. Донеслось чавканье, бульканье и стук ложек. Я сглотнул. Прикинул обстановку – и полез на дерево.

Ветви толщиной с поясницу изгибались, охватывая железные штанги, иногда чуть ли не узлами завивались вокруг них. Вскоре я очутился посреди запутанного древесного лабиринта, приходилось то ползти через узкое пространство между массивными сучьями, то повисать на руках, раскачиваться и прыгать. В конце концов устроился в выемке на толстой изгибающейся ветке почти точно над стоянкой. Дул ветер, дым от костров уходил в сторону и не мешал обзору.

Девять голов отчетливо виднелись сверху. А ведь сейчас я, наверное, мог бы завалить их всех. У меня есть арты, то есть они остались в овраге, но можно принести их сюда. Например, «мочалка»… Если ее активировать – превращается в гранату, которая при взрыве выбрасывает облако смертельно ядовитых спор. Я могу взорвать ее и открыть огонь из «вала». Большинство сидящих внизу точно убью, а может, и всех.

И на свои вопросы так и не получу ответов. Нет уж, лучше выждать.

Я находился ближе к костру, у которого сидели рядовые члены отряда. Шутер громко сопел и все никак не мог свернуть самокрутку – разнервничался малый после свары с Метисом, – Павлуша с Серым вовсю наворачивали кашу. Павлуша доел первым, вытер рукавом рот, рыгнул и сказал:

– А вот историю про Степку Решетова рассказывал я вам?

Шутер отмалчивался, а Серый ответил:

– Вечно ты с историями своими…

– Не, ну а чего бы не рассказать, мы ж не мутанты какие, молчать всю дорогу. Вот, слушайте… – Павлуша откашлялся и заговорил медленнее, тщательно подбирая слова, будто читал по книге: – Бродяга Степка Решетов просто пытался выжить, как все. Он не был хорошим охотником, не собирал больше всех артефактов и в аномалиях не очень разбирался. Степка был обычным человеком. Поэтому он даже удивился, когда в баре ему предложили работу довольно серьезные ребята из какого-то клана: надо было всего лишь сходить за вещами одного из них в брошенный городок неподалеку.

Шутер наконец разобрался с самокруткой и закурил. Они с Серым слушали не перебивая, и рассказчик продолжал:

– Ну вот, значит, не веря своему счастью, Степка тщательно подготовился, чтобы утром пойти в городок в пяти километрах от того места. По своей природной наивности он даже не задумался, почему бойцы не отправились туда сами, а наняли не очень умелого бродягу. Он уже бывал в том городе, так что при помощи записки с пояснениями, которую ему дали, Степка быстро нашел нужное место.

Это был пятиэтажный дом с черной крышей, уставившийся на непрошеного гостя пустыми проемами окон. Степка немного побаивался заходить в брошенные дома, но мысли о большом вознаграждении за легкое дельце толкали его дальше. Внутри было темно, сыро и страшновато. Степка вначале шарахался от неожиданных шорохов, но оказалось, что это шуршат, бегая, крысы, потревоженные бродягой. По старым лестницам он забрался на второй этаж, где лежали вещи, которые требовалось забрать. Увидел в конце коридора два зеленых рюкзака и сразу понял: вот она, его цель. Он пошел к рюкзакам, потом побежал… но, сколько ни шел, сколько ни бежал, коридор все не заканчивался, будто Степка стоял на одном месте. Тогда он оглянулся назад – и увидел тот же самый коридор с двумя рюкзаками в конце! Как так?! И там рюкзаки, и там рюкзаки, и куда ни иди, ближе они не становятся!

Отчаявшись преодолеть морок, он повернул в другие комнаты, но и там были те же самые коридоры. Степка пытался выбраться через окна, однако в тот момент, когда высовывался, непонятная сила тянула его обратно и отшвыривала все в тот же коридор.

Павлуша многозначительно оглядел людей у костра.

– Однажды другой бродяга, проходя мимо старого пятиэтажного дома с черной крышей, нашел в траве смятую бумагу, на которой Степка Решетов описывал эту историю и умолял прийти за ним, выручить. Но никто, конечно, не пошел в тот дом. А иногда ночью, проходя мимо него, можно увидеть, как внутри мечется луч фонаря, а еще разглядеть темный силуэт Степки Решетова за одним из окон…

– Вот скажи, ты это все только что выдумал? – спросил Шутер.

– Не-а, – мотнул головой Павлуша и потрепал себя за бороду. – Мне это на Черном Рынке рассказали, свидетели.

– Свидетели чего?

– Да те, что Решетова в том доме позже видали.

Дальше я не слушал – отполз по ветке в сторону, бесшумно перебрался на другую и очутился над костром, возле которого сидели Метис и Фара с Кузьмой. Главарь бандитов как раз, бросив пустую миску в траву, покосился на людей у второго костра и негромко, чтобы там не было слышно, произнес:

– Как там майора твоего звать? Шульга?

– Шульгин, – поправил Фара.

– А эта, значит, сестра его.

– Младшая.

– Ну-ну, – задумчиво сказал Метис.

– А не боишься, что возрожденцы целый батальон пришлют, чтоб ее отбить? – спросил Кузьма.

Фара отмахнулся от него:

– С чего вдруг? Я ж сказал: Шульгин – ренегат, так их называют. Он со своими людьми ушел из армии и теперь против всех. Скорее уж за ним батальон пошлют, чем за нами.

– Значит, Шульгин от них ушел, а ты от Шульгина ушел, – заметил Метис.

– Вроде того. Он же не захотел с тобой дело иметь, а я, как ты к нам заявился, сразу понял: что-то жирное тут намечается.

– Правильно понял. Но девку не надо было с собой вести. – Метис поднял веточку, достал нож, остругал и стал ковырять ею в зубах. – Только мешает, да и сбежать может.

– Сбежать попробует – пристрелим, – возразил Фара. – Шульгин сестру любит, не прикажет по ней открывать огонь. Так что, если даже их отряд нас догонит до того, как попадем в нужное место, сможем как минимум переговоры вести. А эта Алинка… что там, сильно не мешает. Ты лучше скажи, мы как двигаемся дальше?

– Не знаю, – ответил Метис.

Фара удивленно поднял голову:

– Что значит «не знаешь»?

– Твой Артем знал. Знал, а?

– Ну да. Я ж потому его и привел. Нашел, договорился, чтоб сопровождал нас…

– А теперь он мертвый. И кто нас поведет? Мы знаем только общее направление.

Фара показал на Кузьму:

– Так он же там вроде был…

– Вроде, ага, – поморщился тот, осторожно трогая грудь. – Знаешь, сколько лет прошло? И потом, нас туда возили так… маршрут мне, короче, никто не докладывал.

– Ну и как мы теперь? – Командир возрожденцев явно занервничал. – Я не пойму, почему мы вообще тогда шли сюда все это время?

Метис ответил:

– Шли, потому что направление известно. Теперь пришли. А вот дальше… Через болото есть безопасные тропки, которые знал Артем. Он хорошим проводником по этим местам был. А мы не знаем их и Травника тоже не смогли заполучить.

Главарь бандитов выплюнул зубочистку и продолжил:

– Почему, ты думаешь, мы на ночь здесь остановились? При том, что спешим и что ренегаты твои рыщут где-то в округе? Сделали бы привал на пару часов, и Артем нас сразу дальше повел. Со знающим человеком через болота и ночью можно.

– Хорошо, хорошо, так что теперь будем делать?

– Утром выступим, – пожал плечами Метис. – Медленно и осторожно. Другого варианта нет.

– Да мы половину людей в болотах оставим!

– Не надо было единственного проводника часовым в парке назначать, особенно с учетом того, что мы тогда уже видели: Травника нет. Ты вон Серого с Томатом тогда мог снаружи поставить, кто не так ценен… А проводника всегда надо держать рядом с собой, пока он не понадобится. Короче, мы сейчас ничего не решим. Утром все. Говори своему юркому, чтоб лез дежурить, или я его еще раз опрокину.

– Шутер! – позвал Фара. – На дерево – живо! И следи постоянно, не спать там! Замечу, что кемаришь, башку раскрою!

– А когда меня сменят? – спросил маленький боец, выпрямляясь.

– Тебе сказали уже: через два часа.

Я развернулся на животе и быстро пополз назад, чтобы спрятаться и переждать, пока поднимется Шутер. Думал я при этом о том, что план нужно менять. У них нет проводника. Проводник им нужен. У меня же другая проблема: незаметно следить за отрядом будет все сложнее, а на болоте, пожалуй что, и невозможно.

И если немного пораскинуть мозгами, то можно понять, как завтра утром одним махом решить оба эти вопроса.

Болотные выдры жрут лягушек и змей. Та, в которую я целился, именно этим сейчас и занималась. Она изловила большого водяного ужа и, лежа на островке посреди тенистой заводи, медленно и сладострастно пожирала его, втягивая в пасть. Мерзкая все-таки тварь, но мутантов других видов поблизости нет, придется работать с тем, что имеем.

С этой мыслью я вдавил спусковой крючок.

Для дела использовал «махновку», а не «вал», на что была одна веская, серьезная причина. «Махновка» ЗВУЧАЛА.

Выстрел далеко разнесся над утренними болотами. Едва рассвело, было зябко, и голубоватый, похожий на дымку от костра туман висел в воздухе. Сквозь него проступали кочки, кусты и редкие деревца. Где-то в глубине болот тоскливо, монотонно ухала птица.

Пуля попала, куда я и целился: в толстую шею. Пупырчатая, отсвечивающая лиловым шкура лопнула. Брызнула светлая, чуть ли не прозрачная кровь. Выдра дернулась, выпучив огромные глупые глаза, привстала на кривых лапах и упала на брюхо. Тело ее мелко закачалось, задрожало, как квашня. Я выстрелил еще дважды, но не в мутанта, который уже сдох, а поверх него.

Вот теперь они точно услышат и всполошатся. Хотя, судя по дисциплине, которую поддерживал главарь в банде, даже в этот утренний час хоть один часовой да не спит, и если так, то он и первый выстрел услышал.

Выйдя из кустов, я повесил ружье на ремень и перешагнул через воду на островок. Выдра лежала там, где упала, в глазах-блюдцах, закрытых мутной пленкой, отражалось болото. Уж наполовину торчал из пасти. Ну, гадость! Натянув перчатки, я схватил его за хвост, вытащил изжеванное тело и отбросил в воду. Обошел выдру кругом. Крупная она, тяжелая. Кило двенадцать-пятнадцать, надо было поменьше найти. Но у меня просто не было времени бродить по болоту в поисках подходящей твари. Я схватил ее за задние лапы, приподнял, крякнул и взвалил на плечо.

И пошел назад к краю болот, в ту сторону, где в утренней дымке маячила опора ЛЭП, оплетенная ветвями мертвого дерева.

Вскоре услышал шаги. Туман начал рассеиваться, видно стало лучше, и впереди возникли силуэты. Трое. Они меня тоже увидели и почти мгновенно исчезли из виду. Залегли хлопцы, молодцом, реакция есть. Я шел дальше как ни в чем не бывало, и даже принялся насвистывать какую-то ерунду, но потом решил, что это уже перебор, и замолк.

– Стоять! – оклик донесся справа. Ага, парни расползлись, пока я соловья изображал. Сделав еще пару шагов, остановился. Впереди, справа и слева одновременно появились трое – до того они лежали, целясь в меня, а теперь выпрямились. Так, Рыба передо мной, Серый с Шутером слева и справа. Насторожены, пальцы на спусковых крючках. У Рыбы такой вид, будто собирается прямо сейчас отправить меня на дно болота.

– О, привет! – подал голос я. – Тоже охотитесь?

– А ты, значит, охотишься? – уточнил Шутер.

– Ну да. Во! – Я повернулся, чтоб он увидел выдру. – А что еще в этих местах можно делать?

Рыба оглядел меня тусклыми безжизненными глазами и велел:

– Ствол положи.

Пожав плечами, я бросил выдру на землю, стянул с плеча ремешок «вала», отстегнул от ремня «махновку». В это время все трое медленно приближались ко мне.

– Слушайте, парни, почва тут – сплошная вода, не хочу в нее свое оружие класть. – Я притопнул ногой, громко хлюпнув жижей. – Смотрите, разряжаю.

Медленно вытащил магазин из «вала», сунул его в карман.

– Вот так, теперь просто мои стволы возьмите, и все путем.

– Берите, – кивнул Рыба.

Шутер забрал «махновку», Серый – «вал». Я спросил:

– А выдру можно подобрать?

– Подыми.

Я снова взвалил добычу на плечо и широко улыбнулся:

– Ну, куда теперь?

– За мной. – Он развернулся и зашагал обратно, остальные двое пошли по сторонам от меня.

– Слушай, охотник, – заговорил Шутер, – а зачем тебе выдра? Я слышал, они ж твари бессмысленные совсем. С нее никакого толку.

– Почему же, есть толк, – возразил я, вовсю изображая добродушного малого. – Стал бы я без толку мутанта промышлять.

– Да какой толк? Я ж видел: шкура у них, если снять, сохнет, становится ломкой, а потом вообще рвется.

Серый поддержал его:

– Это точно, ее ни на что не пустишь. И мясо у выдр ядовитое.

– А жир? – возмутился я. – Не слыхали про жир болотной выдры, а туда же, критикуете! Жир у нее отменный.

– Ну и зачем он, такой отменный?

– Зачем-зачем… Горючее это.

– В тачку, что ли, заливать? – поразился Шутер.

– Сам ты тачка! Для костра. Жир твердеет на воздухе. Нарезаешь его такими брусками, пока он вроде желе, а потом в бумагу заворачиваешь – и в рюкзак, ну, или куда еще. Жир этот, короче, как сухой спирт, только лучше.

Я покосился на него. Шутер слушал, приоткрыв рот.

– Эх ты, деревня! – снисходительно добавил я. – Вот так-то: век живи – век учись. Два века живи – два учись. Жизнь живи – всю жизнь учись. Короче, на болоте если ночь застала, хвороста нету или он совсем уж мокрый и не горит, то выдру валишь, жир нарезаешь, ждешь пару часов и потом топишь. Горит он долго. Это первое, а второе – когти ее.

– Когти растолочь, – бросил Рыба, не оглядываясь. – В мази добавляют.

– Вот, правильно, – кивнул я. – Напарник ваш, гляжу, больше знает. А куда вы меня ведете вообще, а?

– А вот сюда, – ответил Шутер и показал вперед: – Уже пришли.

В лагере у подножия вышки меня встретили холодно. Обыскали, забрали все мало-мальски ценное, заставили снять куртку, расстелили ее у кострища и положили на нее все мое добро.

Перед тем как идти за выдрой, я обмотал левитирующий «оникс» бинтом и привязал к правой лодыжке под штаниной. Штаны на мне были широкие, я вообще уважаю только свободную, мешковатую одежду, чтоб не стесняла движения. В общем, «оникс» было не видно, и это хорошо, потому что уверен: если бы его нашли – остался бы я без «оникса». Слишком ценный арт, Метис бы его забрал себе. Повязка на лодыжке – не ахти какой тайник, потому что туда иногда пристегивают нож или кобуру с небольшим пистолетом, и при серьезном обыске арт бы нашли. Но всерьез меня никто не обыскал, как-то не ожидают особого хитроумно припрятанного оружия от простодушного болотного охотника. На это я и рассчитывал.

На моей левой лодыжке была вторая повязка и под ней – пузырек с тоником. Дневник Травника спрятать было негде, поэтому его я просто бросил на дно рюкзака. Всякую бумагу охотники да старатели с собой носят часто: для самокруток, на растопку или для других, понятных целей. Решив, что дневник особого внимания не привлечет, я просто сунул его на дно рюкзака… И действительно – шмоная рюкзак, никто не обратил внимания на рваную тетрадку. А вот кулон-ключ Миши мог вызвать нездоровый интерес и поэтому был спрятан надежнее всего остального, в тайнике гораздо более хитром, чем повязка на ноге. Тайник этот находился в моем ремне – кармашек с обратной стороны, с прорезью, закрытой «молнией» и скрытой под узким кожаным клапаном. В общем, если только ремень не отберут, за кулон можно не опасаться.

Я поймал взгляд пленницы. Она сидела все в той же позе, обхватив себя за колени, завернувшись в плащ, и недоверчиво смотрела на меня исподлобья.

– Ну? – Метис перебрал лежащие на моей куртке вещи. – Кто такой?

– Охотник, – сказал я. – Стасом звать.

Главарь бандитов окинул меня тяжелым, недоверчивым взглядом и, кажется, собрался задать следующий вопрос, но его перебил Фара:

– Часто в этих местах промышляешь?

– Постоянно. Жир гоню и в поселки окрестные сдаю. То есть меняю – на еду, патроны. На всякое. Когти еще, ну и на змея вот тоже охочусь…

– А со змеями что делают? – скривился Шутер. – Неужели едят?

– А то! Это ж тебе не выдра, почему б и не есть змея?

– На выдр, значит, охотишься, – повторил Метис с неопределенным выражением.

Фара подошел ко мне ближе, пригляделся:

– Нет, я тебя раньше не видел. Давно ты здесь?

– Давно, ага.

– А живешь-то где вообще?

– Нигде конкретно. – Я кивнул на опору: – Иногда вот под ней останавливаюсь, где вы сейчас. Мою стоянку, можно сказать, заняли. А иногда в болоте ночую. Или в Гниловке той же.

– Аж до Гниловки ходишь? – заинтересовался Фара. – Это хорошо.

– То есть ты знаешь болота? – уточнил подошедший к нам Кузьма.

– Ха! – Я поднял пятерню, показав им растопыренные пальцы. – Как свои пять знаю. Все тропки здесь переходил-перенюхал.

Метис с Фарой переглянулись. По тяжелому лицу бандита ни о чем невозможно было догадаться. Я впервые видел вблизи и при нормальном освещении убийцу Миши, вчера сверху лица было особо не разглядеть. Мужик в районе сорока, черная щетина, глаза темные, лицо – малоподвижное и какое-то серое. И взгляд мрачный, недобрый, причем так он, кажется, смотрел не только на меня, а и на весь окружающий мир.

– А вы куда вообще направляетесь, хлопцы? – заговорил я, оглядываясь. – Смотрю, форма на вас такая… Хотя не на всех.

– Тебе до нашей формы дела не должно быть, понял? – сразу напрягся Фара.

– Да ладно, ладно. Мне и правда дела нет. Так что, может, вы меня отпустите? И разойдемся своими тропками-дорожками.

– Много за жир патронов дают? – спросил Метис.

– За тот, что из этой дуры вытоплю, – я пнул лежащего под ногами мутанта, – с десяток для «махновки» получу и еще, может, спичек.

– Не густо.

Я поймал взгляд Рыбы, который вдруг уставился на меня. В прозрачных глазах его что-то появилось, какое-то чувство… Узнавание, что ли? Под ложечкой засосало. Да нет же, не может он меня узнать! Бандиты не видели непрошеного ночного гостя вблизи и лиц ав темноте никак не могли разглядеть. Тогда с чего он вдруг насторожился? Хотя Рыба так ничего и не сказал – просто глядел на меня, и все.

– Хочешь подзаработать? – прямо спросил Фара.

Метис, скривив губы, кинул на него быстрый взгляд – он явно привык сам вести подобные разговоры.

– Смотря на чем, – ответил я осторожно.

– Нужно провести нас через болото. На другую сторону.

– И зачем?

– Не твое мутантское дело. Сколько возьмешь за такую работу?

Я хитро улыбнулся:

– Хорошим людям за хорошие деньги ничего не жалко. Давайте пятьдесят патронов двадцатого калибра, половину с дробью, половину обычных. Это мне для «махновки». Если таких патронов нету, то могу взять рубли, но лучше золотом, чтобы… Ай, ай, ты чего?!

Метис стоял передо мной, подняв пистолет, какой-то «Иж», кажется, – трудно разобрать детали и понять точно, что за модель, когда ствол смотрит прямиком тебе в лоб.

– Поведешь нас через болото. Получишь за это пятьдесят рублей.

Я изобразил разом удивление, обиду и страх:

– Ну, если ты так ведешь разговор… Ладно, проведу за полтинник. Четвертак – авансом. Слушайте, а выдру эту на жир топить будем? Она ж тоже денег стоит.

– Мы спешим, охотник, – сказал Фара. – Не до выдр нам.

– Вам не до выдр, а мне-то – до выдр, э? Тогда ее компенсировать мне на-а… – Я не договорил, потому что Метис, взмахнув рукой, врезал мне рукоятью пистолета по уху. Едва не упав, я переступил с ноги на ногу.

И поклялся себе, что убью его собственноручно, причем так, чтобы видеть, как уходит жизнь из этих темных глаз.

– Не возражать! – процедил бандит. – Выдру – бросить. Тебе за работу пятьдесят. Без аванса. Завтракаем на ходу. Все, в путь!

С этими словами он отвернулся от меня. Я стоял с обиженной мордой, держась за ухо, но ликуя в душе. Вот так, вы у меня на крючке!

Когда Метис шагнул к палатке, я поймал взгляд пленной женщины. Внимательный и настороженный взгляд.

Глава 10 Калуга. Встреча на болоте

Если бы я действительно знал болото так, как говорил, все было бы ничего, однако мы с Михаилом бывали здесь нечасто и местность я изучил не слишком хорошо. Из-за этого приходилось быть вдвойне осторожным: и чтобы не вляпаться куда не надо, и чтоб не выдать себе перед теми, кого взялся вести.

Вооружившись палкой, я шел впереди отряда. И буквально физически ощущал тяжелый взгляд Метиса, который иногда устремлялся мне в спину. Ясно было: он не доверяет болотному проводнику Стасу. И никогда не будет доверять.

Еще опасения вызывал Рыба. Почему-то он, в какой-то момент насторожившись, стал относиться ко мне с агрессивной подозрительностью. Бандит с мертвыми глазами даже оживился немного, на снулом лице его появилось подобие чувств, теперь он постоянно наблюдал за мной, как будто пытаясь поймать на лжи или лукавстве. А я все не мог понять, что же его насторожило. Ведь не мог он узнать ни моего лица, ни голоса! В чем же дело? Это было совсем непонятно.

Потыкав палкой перед собой, я осторожно шагнул на мягкую кочку, с нее на другую, перепрыгнул на участок почти сухой земли и, приподнявшись на цыпочках, поглядел вперед. Туман немного рассеялся, но дальше метров пятнадцати видно было все равно не очень. Я снова зашагал, кинул взгляд через плечо: отряд растянулся двумя длинными цепочками. Прямо за мной шел Шутер, потом Метис и Кузьма, за ними пленница по имени Аля, рядом Фара. Он вообще далеко не отпускал ее от себя, все время старался держать рядом. Позади, немного по сторонам, шагали Серый с Томатом, за ними Рыба, Боров, и замыкал шествие молчаливый Павлуша. Верной дорогой идем, товарищи. Меня звать Сусанин, и я – ваш герой.

– Эй, Стас! – негромко позвал Фара, перешагивая через ствол упавшего дерева. – Долго мы уже идем. Далеко до Гниловки?

– Что с того, что долго, – пожал я плечами. – Далеко еще, да. Это же болота, здесь все расстояния в пять раз больше становятся.

– До вечера хоть туда попадем?

– Попадем, но надо будет сделать небольшой привал. Жрать уже и сейчас охота, скоро вообще брюхо подожмет. А в болоте на ходу не едят. Дойдем до более-менее сухого и твердого места, встанем на часок, потом дальше.

– А что, есть тут такие, сухие и твердые? – с любопытством спросил Шутер.

– Попадаются, хотя редко. После привала – прямиком к Гниловке. В ней заночуем.

– А от нее до края болота сколько? – заговорил Метис.

– Час, максимум два. Рано с утра подъем, когда только рассветет, и быстро дойдем. Это не проблема, но вот сейчас, скоро уже, самая топь начнется. Вот она и есть проблема. Поэтому… – Я остановился, поглядел назад и повысил голос: – Всем идти ровно! Эй, ты, там! Здоровый!

– Ну? – прогудел Боров.

– В сторону не отходить, говорю! Идти двумя рядами за мной. Что не ясно?

– Да ясно, ясно.

Я пошел дальше. Болото тянулось и тянулось: серо-зеленое, бледное, туманное, казавшееся безжизненным. Но это лишь с виду, а на деле… То булькнет невдалеке, то ухнет в тумане, пузыри по поверхности побегут, зашевелится растущая из воды трава. Что-то там прячется в глубине, шевелится, плавает, спит и жрет. Болота живут своей тайной жизнью, но нас эта жизнь пока не трогает, что хорошо.

Трижды обходили аномалии. Один раз это был «газовый карман», булькающее желтоватое озерцо, еще на подходе к которому запахло аммиаком, и дважды – незнакомые образования, похожие на облака голубоватой кристаллической ваты, плавающие на поверхности воды. Одно было поменьше, размером с взрослого горбуна, а второе – как легковой автомобиль. Облака лежали густыми пенными шапками, посверкивая мириадами вспышек, вокруг аномалий расходились концентрические круги искажения. Будто мелкая круговая рябь на поверхности воды, но тут рябило само пространство.

– Что это?! – взволновался Шутер, когда мы увидели незнакомую аномалию.

Я понятия не имел, как ответить на его вопрос, но по воцарившемуся сзади молчанию понял, что ответа ждут все, и брякнул первое, что пришло в голову:

– «Туча».

– Как? – переспросил Фара. – «Туча»?

– Ага, так назвали. «Болотная туча». Видите же, на облако смахивает.

– Про такую аномалию не слышал, – сказал Метис.

– Потому что они появились недавно. Главное – никто не знает, чем опасны.

– Это как это? – удивился Шутер.

– А вот это так это. Думаешь, кто-то рискнул подойти близко? Смотри, какие колебания вокруг этой штуки, мелкие так…

– Да вижу я, вижу! Но что это колеблется? И ничего не страшно с виду!

– Молодец, зоркий, раз видишь. Только глупый, раз не боишься.

– Шутер, але! – позвал сзади Серый. – Сходи туда, потом расскажешь.

– Сам иди!

– Нет, я не пойду. У меня аллергия на аномалии.

– А у меня аллергия на дураков.

– Вот я тебе щас по кумполу дам, – обиделся Серый, – и увидим, кто дурак, а кто…

– Замолчали оба, – приказал Фара. – Так, я не понял, Стас, какое действие у этой «тучи»? Что, вообще неизвестно?

– Не-а, – сказал я. – Никто не проверял, неохота никому рисковать. Но если рядом сильно шумят, «туча» вроде как начинает расти. Поэтому тихо теперь, хватит болтать.

После такого заявления все надолго замолчали, избавив меня от необходимости выкручиваться, скрывая свое неведение, и, когда впереди засветилась вторая «туча», побольше, никто уже не комментировал, не шутил и вопросов не задавал.

Потом Шутер нагнал меня, пошел рядом. Он был на голову ниже и, кажется, постарше, хотя из-за невысокого роста и суетливой юркости производил впечатление молодого парня.

– Ты насчет болота хорошо сечешь, а, Стас? – заговорил он.

– Неплохо, – сдержанно ответил я, но вспомнил, что должен изображать более общительного человека, раз с самого начала взял на себя такую роль, и добавил: – Я здесь с год уже кручусь, все успел изучить. А вы вообще откуда пришли?

Шутер, быстро оглянувшись, пробормотал:

– Да так, издалека.

Наверное, в отряде действовал приказ Фары ни с кем из встречных сведениями не делиться. Но Шутеру хотелось поболтать, и вскоре он снова заговорил – негромко, чтобы сзади не слышали:

– Мы, короче… ну, ты понял ведь уже – возрожденцы типа.

– Конечно, понял, – солидно кивнул я. – Чего ж отдельно от своих?

– Так это… в общем, про ренегатов слышал?

– Что-то слышал краем уха. Майор какой-то… Шульга, Шульгин…

– Во-во. Он, значит, поссорился с командованием Армии. Сильно так, по-настоящему поссорился. Полевой командир он, известный у нас. Операции серьезные проворачивал. Но расплевался вдрызг. Взял свой батальон и ушел. Он считает, что возрожденцы должны действовать активнее, подмять всю округу, защищать свои интересы… В общем, это политика всякая, я этим не интересуюсь.

– Так вы, что ли, разведотряд ренегатов Шульгина?

– Нет, – покачал он головой. – Они – ренегаты, а мы, получается, дезертиры. Так себя и называем теперь, ага. Наш старший, капитан Фара, был у майора первым помощником. Уходили они вместе, общая идея была. Думали отдельную свою группировку создать. Ну, знаешь же: есть Черный Рынок, есть бродяги, Край, Армия… а они хотели еще силу одну сделать – ренегатов. Ну и… О, а чего ты повернул, Стас?

– Видишь впереди яркий, сочный мох? И трава цветастее?

– Ну…

– Так вот, в такие места на болотах лучше не соваться, – пояснил я. – Это означает, что там может быть окно из воды, ну, или трясина, сильно топкий участок.

– Во как… – протянул Шульга. – Запомню. Так о чем я? Да! А потом, уже после раскола, к нам заявился этот Метис. Я тогда как раз дежурил, видел, как его в штабную палатку отвели. О чем-то они там долго втроем терли. И когда Метис ушел, в палатке поднялся спор. Ругань даже. В общем, я так понял, что Метис что-то предложил, Шульгина условия не устроили или само предложение не прокатило, а командиру нашему понравилось. Ночью Фара нас позвал… ну, бойцов из своего отряда, не всех, а которыми давно командовал уже, и предложил уйти. Пообещал много чего, вот мы и пошли.

– Пообещал много чего – в результате чего? – уточнил я.

– Не понял?

– Ну, что должно произойти, после чего вы это «много чего» получите? Вот перейдем мы болото, и что дальше?

– А-а… да мутант его знает. Разбогатеем все. Не знаю точно, но в какое-то важное место попадем. Вот придем – и увидишь.

– Не думаю, что ваши Фара с Метисом возьмут меня в это место. До края болота доведу, а там скажут: иди себе, проводник Стас, на все четыре стороны.

– Ну, хоть денег заработаешь.

В последнем я тоже сомневался, но озвучивать свои сомнения не стал. Впереди тускло-синим пятном замаячила еще одна «болотная туча», на этот раз совсем небольшая, с человеческую голову, и круглая, как мяч. Она плавала на поверхности воды, слегка покачиваясь. Мелкая, едва заметная рябь искажения расходилась вокруг.

– В обход, – бросил я через плечо, – за мной след в след, очень осторожно.

Зашагав вокруг аномалии, спросил у маленького дезертира, который затрусил прямо позади, дыша в спину:

– Слушай, а почему у тебя кличка такая – Шутер? Странная какая-то кликуха.

– Кликухи у собак, – обиделся он, – а у нас, людей, прозвища.

– Хорошо, пусть будет прозвище. Что это вообще значит – Шутер?

– Да меня так парень один в лагере назвал. Сразу и прижилось почему-то. Вроде так раньше назывались игрушки.

– Какие еще игрушки?

– Ну, компьютерные игры. Про компьютеры-то еще хоть помнишь?

– Помню, конечно. Они и сейчас есть, я видел пару рабочих, к ветряку подключены.

– Есть-то есть, только Интернета уже нету. В общем, были такие игрушки, где нужно бегать и стрелять, стрелять и бегать. И они назывались «шутерами», это с другого языка перевод как бы.

– А ты тут при чем?

– А я стрелять добре умею, – похвастался он.

– Снайпер, что ли?

– Нет, не снайпер. Из этого вот, – Шутер похлопал по своей М-16, – могу всю очередь точно в яблочко засадить, с приличного расстояния. Рука твердая у меня. А вообще, странное дело, – продолжал он задумчиво, – мы вот бегаем, стреляем – и это жизнь наша. Реальная, от которой нам никуда и не деться. И она многим не нравится. Скажешь, нет? Но такова, блин, суровая окружающая действительность, и тут ничего не поделаешь. А когда-то люди игралив такое. Играли! Развлекухи им в жизни не хватало! Странно же…

Я пожал плечами и спросил:

– Так ты до Пандемии с оружием был связан?

– Я вообще-то сантехником был, – признался он. – То есть в ПТУ учился на сантехника.

Потом Шутер нагнал меня, засеменив рядом, оглянулся и хихикнул. Кинув взгляд через плечо, я спросил:

– В чем дело?

Метис приотстал, Фара шел рядом с Алей и что-то ей втирал. Положил руку женщине на плечо, она дернулась, сбросила ее и сказала Фаре что-то резкое. Он нахмурился.

– Командир наш к Альке неровно дышит. – Шутер заговорил еще тише: – Он к ней и раньше клинья подбивал, а она его отшивала. И у него никаких шансов не было с ней… Ну, ты понимаешь, она ж сеструха майора. В целом такая боевая девка. Брату своему помогала, занималась в основном обеспечением, фуражом. А Фара взял и уволок ее с нами. Толку от нее немного на самом деле, но он, наверное, думает, что теперь-то сможет ее уложить. Хотя она его вообще не терпит… Э, Стас, слушай, а что это там – кричит кто-то вроде?

– Стоять! – я вскинул руку.

Все остановились. До сих пор мы шли по относительно безопасной части болота, но впереди начинались более труднопроходимые места. Там поблескивала темная вода, усеянная островками рыже-зеленой травы. Чтобы двигаться дальше, нужно прыгать с одного на другой, и при этом рискуешь, что один из островков окажется сплавиной, или, как их еще называют, зыбуном, – крепким с виду островком мха и прочей растительности, под которым вода. Разойдется все это дело под ногами, и провалишься с головой.

Я прислушался.

– Мутантом буду – кричит кто-то, – сказал Шутер. – Только непонятно как-то, не разберу. Поет он, что ли?

– Кто это может в болоте петь? – не поверил сзади Серый.

– Заткнуться! – велел я и снова прислушался.

В тишине спереди доносился голос, который то ли кричал, то ли пел.

– Это что такое, а, Стас? – не успокаивался Шутер. – Кто это в болоте у тебя песни распевает?

– Так, слушать меня! – Я повернулся: – Мы с Шутером идем на разведку. Как отойдем метров на пятнадцать, за нами пойдут Кузьма… Нет, Кузьма у вас ранен. Пойдут Серый и Рыба. Будете нас прикрывать и контролировать. Ясно?

Серый вопросительно поглядел на своего командира, тот кивнул.

– Рыба, выполняй, – сказал Метис.

Я добавил:

– Идите осторожно. Даже если ставите ногу на твердую с виду землю, все равно аккуратно. Сначала надавить, потом переносить на ногу вес тела. Вы меня слушаете или нет? Бритый, ты слушаешь?

– Да слушаю я, – ответил Серый. – Все ясно, пошли.

– Не «пошли», а делай, как я сказал. Ступишь на зыбун – тебе будет плохо, не мне. Остальные пока ждут тут. Когда увидим, кто там шумит, я пришлю одного человека назад с сообщением.

Спустя минуту я тихо сказал идущему рядом Шутеру:

– Слушай, ты легче шагай, нежнее, а то плюхаешь, как бегемот.

– Да я стараюсь, – ответил он. – Но у меня ж нет такого опыта, как у тебя. Да что ж там такое, а? Ты послушай, правда ведь поет кто-то!

Пение доносилось все громче. В какой-то момент оно стихло, но, когда мы прошли еще немного, зазвучало опять. В тишине болота мужской голос весело и слегка безумно орал в ритме бодрого блюза:

– А я к торговцу спешу… А в рюкзаке моем товар… Меня сегодня ожидает фантастический навар… Но дверь никто не открывает… И, э… как же там дальше? – Он помолчал. – Заперта на засов… Неподалеку наблюдаю стаю бешеных псов… Я в победе уверен, от собак отобьюсь, ведь это, братцы, натуральный сталкерский блюз!!!

Хлюпнуло, и голос смолк. Мы с Шутером недоуменно переглянулись. Рыба с Серым маячили сзади. Я поднял руку, показывая им, чтоб оставались на месте, и пошел дальше.

Вскоре взгляду открылась лужа, посреди был островок, а на самом деле – зыбун, про который я говорил спутникам. Посреди зыбуна, из лужи поменьше, торчала голова.

Я понял ситуацию так, что человек шагнул туда – и провалился. Голова была измазана грязью, волосы слиплись, посреди черного лицо посверкивали белки глаз. Лицо, кстати, было щекастым, с округлым подбородком и вообще, кажется, принадлежало человеку не худенькому. Не замечая нас, человек этот распевал:

– Вчера какой-то иностранец, реальный джентльмен, пытался мне начистить морду в кабаке «500 рентген»… Не знал тогда еще бедняга, он связался не с тем… Ему поставлю пять фингалов и создам кучу проблем… Всегда готов начистить рыло, а потом я напьюсь! Ведь это, братцы-мутанты, сталкерский блюз!

Голова смолкла и принялась двигать челюстью, будто что-то жевала.

Вряд ли все это было какой-то хитроумной ловушкой, но я не спешил подходить ближе, решив сначала получше оглядеться. Шутер, не выдержав, окликнул: «Эй, мужик!» – и, прежде чем я успел его остановить, шагнул вперед.

Песня смолкла.

– Мужик, ты зачем там сидишь? – спросил маленький дезертир, подходя к луже.

– А-а-а! – заорала голова. – Люди! Как я вас ждал, чтоб вы только знали!

– Именно нас? – уточнил я, тоже приближаясь. Внимательно оглядел окрестности – вокруг ничего подозрительного – и снова поднял руку, показывая идущим сзади, что можно подтягиваться.

– Не, ну не конкретно вас, чувачелло, а хоть кого-нибудь, кто б меня отсюда вытащил. Ты посмотри, вон слева дерево. Оно подгнившее, сломать легко, веток почти нет, даже и срезать ничего не надо. Программа, значит, такая: вы мне протягиваете это деревцо… дерево помощи то есть протягиваете – и я выскакиваю, как родной.

Из-под грязи выпросталась залепленная черным рука и помахала нам.

– Шутер, возвращайся, – велел я, когда Серый с Рыбой остановились возле лужи. – Опиши ситуацию, скажи, что могут идти сюда.

Он поспешил назад, а голова снова заговорила:

– Да вас много, гляжу. А что это вы тут делаете?

– А ты что тут делаешь? Грязевые ванны полезны для здоровья, но пиявки замучают.

Серый с Рыбой настороженно молчали, рассматривая говорливую голову.

– Так стою, видите… – поведала она.

– Давно стоишь?

– Ох, давно уже! Провалился, понимаешь… А тут то ли коряга задубевшая, то ли камень большой в иле, не разберу. Короче, я в это дело уперся ногами и стою. Устал уже стоять. Скоро не смогу, лечь придется – и поминай как звали.

– А как звали? – уточнил я.

– Так Калугой меня кличут.

– Калуга, ты кто вообще такой? – влез в разговор Серый.

– Так охотник, а кто ж еще?

– И на кого охотишься? Тоже на выдр?

– Не-е, – голова помоталась из стороны в сторону. – У меня от их запаха изжога жуткая. Я однорогов промышляю, еще болотных рысей иногда.

Голова принялась рассказывать о себе, и вскоре выяснилось, что затянутый болотом человек был как раз тем, кем я представился Метису и Фаре. С той только разницей, что специализировался Калуга на болотных рысях, опасных, к слову, зверях. Если он действительно регулярно охотился на них и до сих пор жив, то это многое говорило о его умениях.

Когда подошли остальные, я коротко обрисовал ситуацию. Калуга слушал наш разговор, широко раскрыв свои выпуклые, как у болотной выдры, глаза и часто кивая.

– Надо его вытащить, – заключил я. – Боров, сломай то дерево.

– Стой, – сказал Метис, и здоровяк, шагнувший было в сторону, остановился. – Зачем вытаскивать?

– Как это зачем? – удивился Калуга из болота. – Ради оказания помощи ближнему своему.

– Ты нам не ближний.

– Ну так и дальнему, дальнему своему тоже ведь помощь надо оказывать! Про заповеди слышал, брат? Божьи заповеди, а? Что засеешь, то и пожнешь. Не бросай в другого камень, он в тебя попадет. Как повернется, так и обернется. Ударили по щеке – бей в ответ. Понимать же надо! Эти заповеди людям даны, чтоб мы жили в согласии и взаимопомощи…

– А есть еще десятая заповедь: не болтай, а то застрелят, – перебил я.

– Вот-вот! – закивал Калуга. – Правильно, хватит болтать, вытащите меня отсюда побыстрее.

Фара вопросительно посмотрел на Метиса, и тот сказал:

– Он нам не нужен, идем дальше. Стас, веди.

– Э, чувачеллы! – всерьез забеспокоился охотник, но замолчал, когда Метис поднял пистолет и прицелился в него. Кажется, он действительно собрался выстрелить пленнику болот в лицо, и я сказал:

– Нет, подожди.

– Почему? – главарь бандитов холодно посмотрел на меня.

– Неизвестно, кого в этих местах может привлечь выстрел. Лишний раз в болоте лучше шум не подымать.

Когда Метис нехотя опустил оружие, я снова обратился к Калуге:

– Так ты болотный охотник. Опытный?

– Опытный?! Тринадцать мутантов тебе в задницу, да я бог болот!

– Если так, то почему в топь затянуло?

– Да это все из-за тех… в Гниловке которые.

– Кто в Гниловке? – сразу насторожился Фара.

– Люди там какие-то засели, а я в ней переночевать собирался, – зачастил Калуга, смекнув, что завладел вниманием слушателей и получил шанс на спасение. – Подошел к ней, а там эти сидят… И давай стрелять сразу. Пришлось уходить. Ну, так уходить, что аж убегать. Ночью почти не спал из-за этого, просидел на островке. Тут же если заснешь, то можешь не проснуться, особенно в одиночку. Выдры на спящих нападают. Из-за этого сегодня совсем квелый был, сонный и, когда шел, проглядел плавину.

– Что за люди в Гниловке? – спросил Метис.

– Не знаю. Я ж так, издалека только видел… Но вообще-то на возрожденцев похожи. Одеты вот как некоторые из вас. И много их там.

– Это может быть отряд, посланный Шульгиным, – негромко сказал командир дезертиров. – Плохо.

– Плохо, – вклинился я, – потому, что мы в Гниловке собирались ночевать. А теперь как?

– А теперь ночью будем идти, – пожал плечами Фара.

– Ночью вести вас по болоту я не рискну. Короче, вот что скажу: этого мужика надо вытащить. Потому что если он и правда охотник, а судя по всему, так и есть, то знает места не хуже меня. Второй проводник не помешает.

– Зачем он нам?

– Запас проводников чтоб был, вот зачем. Я ж так понял, что у вас уже был один, но с ним что-то случилось. Правильно?

– Шутер тебе это рассказал? Болтливый он слишком.

– Нет, случайно услышал из вашего разговора, еще утром, на стоянке, когда только выходили. Так вот я к чему: а если со мной что-то случится?

– Если ты сбежать надумал… – Фара поднял большой кулак.

– Сбежать? Я свой полтинник хочу получить. Не в том дело, тут логика простая: на болоте может произойти все что угодно, и два проводника лучше одного.

– Да ты просто хочешь, чтоб мы его вытащили, вот и все. Хотя… Нет, вообще-то ладно, логика есть. Может, он нам и пригодится.

Голова в болоте навострила уши, пытаясь понять, о чем мы говорим. Фара посмотрел на Метиса. Тот размышлял, хмуро уставившись себе под ноги, потом громко произнес:

– Ты, там! Либо оставляем тебя здесь, либо вытаскиваем. Тогда помогаешь вот этому вести отряд дальше. Нам нужно выйти с другой стороны болот. Оплаты не будет, только жратва. Доведешь – свободен.

– Лады, чувачелло! – заголосил Калуга, которому явно уже до смерти надоело торчать в трясине. – Согласен! Я, правда, весь в грязюке, мне бы обсушиться, костерок бы…

– По дороге обсушишься.

– Не вопрос, но я и без ствола, утонул он!

– Ствол дадим. На время.

– О, вообще сила! Тащите меня уже быстрее!

Метис кивнул Борову, и тот зашагал к деревцу.

На то, чтобы извлечь Калугу из болота, потребовалось пять минут совместных усилий здоровяка, Шутера и Серого. Грязь с неохотным чавканьем выпустила дородное тело, явив нашим взорам парня среднего роста, круглолицего и круглобокого. Глаза у Калуги от природы были несколько вылупленные, и поэтому он казался постоянно удивленным.

– Колобок, – проворчал Боров, отбрасывая ствол дерева. – Почему Калуга? Колобок натуральный!

– Калуга – потому что из Калуги я, – пояснил охотник, расстегивая потяжелевшую от грязи куртку. – В эти места к шурину приехал как раз перед тем, как все началось, и остался в результате. Ну, парни, благодарю, в общем, за спасение на водах. А тебе – персональное наше с кисточкой, как организатору всего мероприятия.

Он через голову стянул рубаху, бросил ее вслед за курткой на землю и шагнул ко мне, раскрыв объятия.

– Э, не-не! – я посторонился. – Я с грязными мужчинами не обнимаюсь. Помоешься – тогда лезь, хотя лучше и тогда не надо.

– Ну ладно, дай хоть лапу пожму, – Калуга схватил меня за руку и горячо потряс ее. Посмотрел на остальных: – Ну, чувачеллы, я понимаю, вы спешите, так что даже времени на обсушиться не будет? Тогда я только одежу выжму – и сразу идем. Лады?

Калуга быстро взял дело продвижение отряда в свои измазанные грязью руки. Он был гораздо опытнее меня, и вскоре моей основной заботой стало то, чтобы никто другой этого не понял.

Пришлось немного изменить курс, поскольку теперь целью была не Гниловка – теперь мы собирались обойти ее.

– В том направлении, – новый проводник, идущий рядом со мной впереди отряда, махнул рукой вправо, – топь. Между нею и Гниловкой есть тропа. Извилистая такая, про нее мало кто знает. По ней и пойдем. К тому времени стемнеет, поэтому надо будет осторожно. Ты, Стас, тропу эту знаешь?

– Нет, про нее не слышал, – ответил я, чувствуя затылком, как идущие за нами Метис, Фара и Рыба вслушиваются в разговор. – Я вообще топь эту, про которую ты сказал, не уважаю. Опасная слишком, поэтому сюда особо никогда и не совался.

– Это да, – согласился Калуга. – Огни там в топи… Видел по ночам?

– Ага, издалека. Движутся.

Он удивился:

– Ты движущиеся видел? А мне только стоячие попадались. Но все равно страшно же! И непонятно, что оно такое… Как начнут тускло так светить в глубине этой топи – в дрожь бросает.

– Торф может гореть, – предположил Шутер из-за спины командиров.

– Какой, в Лес твою маму, торф! – возмутился Калуга. – Не горит торф так! Да и вообще – он дымится… Неважно, короче – не торф это. И еще я странных людей видел в глубине топи, под вечер как-то, туман разошелся немного, вдруг смотрю – идут. Высокие, тощие, и все какие-то одинаковые. И вроде как без одежды.

– Голые, что ли? – удивился Шутер. – Голые мужики на болоте?

Калуга неопределенно повел рукой:

– Ну, вроде не совсем голые, а так… Не разобрал, в общем, пропали они дальше в тумане. Короче говоря, рядом с топью надо вести себя осторожно. Когда пойдем по той тропе, что ведет мимо Гниловки, то с одной стороны от нас будет она, с другой – топь. Поэтому нужно будет идти очень тихо и быстро. Слышали, девчата? – охотник оглянулся на мужиков сзади. – Юбки подобрать и летящей походкой… Потому что, я так понял, вы с этими людьми из Гниловки встречаться не хотите. Правильно я понял? Вижу по рожам – правильно.

– Они точно не заметят нас на тропе? – спросил Фара.

– Заметить не должны, потому что в том месте всегда висит реально густой туман. Скажи, Стас!

– Это вторая причина, по которой я то место не люблю, – подтвердил я. – Из-за тумана.

– Ага-ага. Поэтому нас и не заметят, если только мы факелы не разожжем, а мы их разжигать не будем. Но вот услышать – могут. Так что совсем тихо нужно будет двигаться. Вообще, в последнее время здесь безлюднее стало. Раньше людей больше было, то старателя встретишь, то бригаду охотников. Только посбегал народ, когда объявились эти новые ночные мутанты. Видел их, Стас?

– Не видел, – сказал я.

– И это правильно! Мало кто в живых остался из тех, кто видел. Твари дикие какие-то, непонятные. Хорошо я тогда спрятаться успел… Как пронеслись мимо, аж засвистело. Глаза у них светятся, серебристо так, а сами похожи на людей, только маленьких.

– Маленьких людей? – переспросил я. – На карликов, что ли?

– Так, может, это Шутер? – хохотнул Серый с задов. – Короче, я понял, стая диких Шутеров тут по ночам…

– Пасть закрой! – крикнул маленький дезертир.

За спиной раздалась смачная оплеуха, потом возглас Серого и звук удара.

– Отставить! – заорал Фара, оборачиваясь.

Калуга ухмыльнулся и подмигнул мне.

– Эй, охотник! – позвал Метис.

Непонятно было, к кому он обращается, и оба мы оглянулись. Главарь бандитов почему-то остановился, и следом встали все остальные.

– Повтори еще раз про новых мутантов.

Калуга достал из нагрудного кармана куртки кусок шоколада в фольге, каким-то чудом не раскисший, пока он загорал в грязи, отломал кусок, сунул в рот и принялся говорить, жуя:

– Я, в общем-то, уже все рассказал. Про ночных – ну, это я их так прозвал – никто толком ничего не знает. Только в темноте появляются. Стаей всегда проносятся, причем бесшумно. Ни тебе зарычать, ни зафырчать. Набрасываются, но вроде не убивают на месте, а утаскивают куда-то.

– Куда? – Метис слушал очень внимательно.

– Вон туда куда-то, – охотник махнул в сторону, куда мы шли.

Я искоса наблюдал за бандитом. Почему он так заинтересовался? Да и Фара тоже вон посерьезнел, напрягся…

– Ладно, чего мы встали? – заговорил он. – Раз по ночам тут теперь появляются такие мутанты, нам точно нужно побыстрее пройти Гниловку.

– Не робей, пройдем! – заявил Калуга. – А ну, девчонки, шевелите ножками!

В сгущающейся темноте мы остановились на краю большого участка твердой сухой земли, поросшего травой.

– Срубом Шведа его называют, – Калуга показал на дом, стоящий посреди острова. – Тут чудной такой мужик одно время жил, отшельник Швед. Не в том смысле, что из Швеции, а прозвали так. Пропал он потом куда-то.

– А что случилось с домом? – спросил Шутер. – Вроде только чердак остался.

В сумраке позднего вечера строение впереди выглядело и правда необычно. Нижнюю часть бревенчатого дома словно разъело кислотой, а в стенах зияли такие широкие прорехи, что казалось – коробка чердака стоит на кривых столбах. В верхней части постройка была целой, только окна выбиты и дыры в двускатной крыше.

– «Кислотный карман» там здоровый образовался после того, как Швед исчез. Но теперь рассосалась аномалия. Ладно, неважно это, – махнул рукой Калуга. – Главное, что с чердака сруба хорошо видны топь и Гниловка. Прямо впереди – тропа, справа будет топь, слева Гниловка. Она на таком как бы горбе, возвышенности… На месте объясню. Давайте к срубу, пока совсем не стемнело. Только оно хлипкое все, большой компанией туда нельзя. Втроем максимум. Кто со мной?

– Пойду, – сказал я. – Мне нужно увидеть, что да как.

– Ну, и еще тогда командир ваш, ага? И хватит, на чердаке пол хлипкий.

Эти места мне были совсем незнакомы, я не бывал здесь никогда, не слышал про эту топь с тропой, да и в Гниловку заходил только раз, совсем с другой стороны. Из-за этого все сложнее было играть свою роль, уже пару раз в разговорах с бойким на язык Калугой я едва не прокалывался. Пока обходилось, но все чаще в последнее время я ловил на себе подозрительные взгляды Рыбы. Да и Метис держался настороженно. Хотя он всегда был насторожен и ко всем людям относился с недоверием.

По скрипучей приставной лестнице Калуга, я и Метис забрались на чердак. В торце его треугольная стенка была почти целиком выломана, и мы встали у пролома.

– Теперь глядите, – стал показывать Калуга. – Вот как оно тут все…

– Светится, – сказал Метис с легким удивлением. – Реально никто не знает, что за огни в топи?

Калуга поднял к потолку указательный палец и многозначительно покачал им:

– Тайна сия велика есть.

Топь, как он и сказал, была впереди справа. А слева начиналась плоская возвышенность, на ней стояло десятка три домов. В нескольких горел свет. Кажется, это отблески костров, которые разожгли прямо внутри развалюх.

Топь напоминала большое чернильное озеро, в котором тускло горели расплывчатые пятна света. Мне вдруг показалось, что это мерцающие, и сейчас меня накроет знакомый приступ… Только этого не хватало! Но ведь я всегда вижу мерцающих внутри своей головы, то есть мысленно, а эти пятна – нормально, глазами. И другие их видят.

Блеклые огни медленно двигались в темноте. На наших глазах два срослись, а потом другой мигнул – и пропал.

– Может, течения какие-то в болоте? – предположил я. – Фосфоресцирующее что-то там… Хотя не похоже.

– Ага, совсем не похоже, – согласился Калуга. – Кстати, ты таки прав был, Стас: движутся они. Я сюда когда залезал раньше, глядел, так огни эти стояли на месте. И по тропе когда ходил – тоже стояли. А иногда их и видно не было. Но теперь движутся, чтоб их Лес забрал! В общем, смотрите: из Гниловки нас вряд ли засекут. Тропа идет под склоном, которым заканчивается этот холм, где стоят дома. Там отвесный земляной обрыв, где он побольше, где поменьше, но в среднем высотой метра полтора. Сразу под ним – тропа. В тех местах всегда туман, видно плохо. А огни эти света практически не дают. Поэтому, хотя люди в Гниловке наверняка выставили часовых, мы сможем пройти. Главное – не шуметь.

– Сколько, по-твоему, может быть человек в Гниловке? – уточнил Метис.

– Я как бы не считал. Они ж сразу стрелять начали. Но больше, чем вас, – десятка два, так показалось, а может, и еще больше. Значит, мы спускаемся, идем по тропе один за другим. Шаг вправо – топь, шаг влево – склон. То есть туда и не шагнуть. А вот в топь можно, и тогда сразу уйдешь с головой. Там есть места потверже и посуше, но их мало, поэтому в топь – ни ногой. Стволы наготове, но предупреди своих строго: стрелять только в самом-самом крайнем случае. Если что-то в топи померещилось – не дергаться, идти дальше. Одно меня волнует: барышня эта ваша. Вы ж ее тащите за собой насильно, как-то это сразу очень заметно. Кучерявый тот от нее ни на шаг. Ну и если она шум подымет?

Внизу его будто услышали – там начался шум. Донесся звук удара, возглас, топот ног, крик…

– Держи ее!

– Стой!

Бац – еще один удар. Треск, за ним – стон.

Метис, снова проявив завидную реакцию, первым прыгнул к лестнице. Я оказался возле нее вторым, следом стучал каблуками растерянный Калуга.

– Убежала! – пророкотал Боров, вваливаясь в сруб, когда я оказался внизу. – Врезала ему и…

– Кому врезала? – перебил Метис.

Сзади раздалась сдавленная ругань, и, когда мы повернулись, Серый с Павлушей поднимали на ноги Фару. Тот держался за голову, по ней текла кровь. Из соседнего помещения выскочили остальные, по срубу заметались лучи фонариков.

– Сука! – простонал Фара. – Чем она меня?.. Доской какой-то. С гвоздем! Урою тварь!

– Череп хоть не пробила? – уточнил я.

– Заткнись, охотник! Перевязать срочно надо.

Метис бросился наружу, и все, кроме Фары и Серого с Павлушей, вывалили за ним. Было уже совсем темно, в небе висел полумесяц, мерцали звезды.

– Она слышала ваши разговоры, – сказал я. – Как минимум часть их. И может знать… вернее, наверняка знает, что в Гниловке сидят люди, посланные, вероятно, ее братом.

– Значит, к ним побежала. – Метис развернулся в сторону холма с поселком.

– С полкилометра, – прикинул Калуга. – Местность опасная, но так… относительно. Есть и поопасней, та же топь, к примеру. Хотя полкилометра ночного болота, где и аномалии, и всякое зверье, – это тебе не променад по бульвару. Вы мне скажите, что будет, если барышня в Гниловку доберется?

– Пустим ее в Гниловку – нас перемочат, – пояснил я. – Наверное.

– На пары разбиться, – приказал Метис. – Рыба с Боровом, Кузьма со мной, Калуга со Стасом. Девку мертвой или живой доставить сюда. Охотники, за живую по полтиннику рублей каждому. За мертвую – полтинник на двоих. Но без шума, чтобы не услышали в Гниловке. Это важно! Башку срублю, кто шум подымет. Расходимся веером в направлении Гниловки. Вопросы?

– Командир, я с этим пойду, – Рыба кивнул в мою сторону.

– Ты чего это? – удивился Боров.

Метис спросил:

– Зачем?

Блеклые глаза Рыбы уставились на меня:

– Так лучше. Два охотника, которые места знают… Правильнее их разбить, чтоб других вели.

– Ладно, идете вдвоем. Боров – с Калугой, Рыба со Стасом. Все, ходу, ходу!

Глава 11 Болота. Ночь, туман, погоня

Ночное болото – не то место, где можно хорошенько разогнаться. И уж тем более напряженно себя чувствуешь, когда рядом идет человек, намерения которого по отношению к тебе вызывают большие вопросы.

Несмотря ни на что, мы двигались быстро. Хорошо ночь была звездная, да и месяц помогал, хоть что-то видно без фонариков. Их включать было нельзя – лучи выдали бы нас беглянке.

– Справные стволы у тебя, – негромко заговорил Рыба, когда мы с двух сторон обогнули плотную поросль осоки, заодно внимательно осмотрев ее.

– Обычные, – возразил я.

Ствол АКСу, которым был вооружен бандит, и глушак «вала» смотрели вперед.

– Ты б автомат убрал, – посоветовал я. – Если что, я ее вальну, у меня стреляет тихо, а твой грохочет на все болото.

На это Рыба ничего не ответил, и некоторое время мы двигались дальше молча, а потом он сказал:

– Таких фабричных обрезов я в округе больше ни у кого не видел.

– А я видел, ну и что?

– Дай мне его посмотреть, – не поворачивая головы, он требовательно протянул в мою сторону руку, будто не сомневался, что подчинюсь.

Я хмыкнул:

– Что-то ты разговорчивый какой-то. Обычно молчишь, а тут трещишь как сорока.

– Дай «махновку» посмотреть, – повторил Рыба.

– Письку свою лучше посмотри, вдруг там болячка. Я свои стволы кому попало не даю.

Он опустил руку. Мы двигались быстро, почти бежали, сруб остался далеко сзади, других преследователей по сторонам не видно – успели далеко разойтись.

– Вроде впереди что-то светится, – сказал я. – Тускло совсем и на уровне земли… Непонятно.

– Хрен с ней, с девкой, – произнес вдруг Рыба, замедляя шаг. – Сбежит – меньше обузы. К лучшему.

Я удивился:

– Ты что это? Слышал же, что ваш старший говорил: она ренегатов на нас наведет.

– Ночью на болотах они нас не поймают. Метис не о том думает.

– А о чем надо думать?

– О том, что выстрел у «махновки» запоминающийся. Недавно ночью я такие слышал.

Я шел дальше. Правая половина лица словно заледенела под пристальным, мертвым взглядом повернувшего голову Рыбы. Свет впереди стал ярче, но до сих пор было непонятно, что служит его источником.

– Чего молчишь, охотник?

– В смысле, а что мне говорить? Слышал ты выстрелы какие-то ночью, мне какое дело? Не отвлекай.

– Я их слышал, когда на нашу стоянку на Черном Рынке напал какой-то одиночка. По звуку тогда понял: шмаляют из «махновки». Четко понял, охотник. У тебя такой ствол. И больше ни у кого в округе их нет.

Я сделал вид, что только сейчас допер, к чему он клонит, приостановился и вытаращился на него:

– Чего?! У тебя крыша в Лес уехала по грибы? Ты к тому клонишь, что я напал на вашу стоянку, потом за вами следил и уже тут напросился к вам в проводники? Да ты реальный псих, Рыба! Я из болота месяц носа не высовывал, а вашу компанию впервые вижу!

Прежде чем он ответил, я поспешил дальше, словно мне было наплевать и на подозрения Рыбы, и на него самого.

– Стой, охотник! – окликнул он с пробуждающейся злобой, но я не оглянулся.

Мне показалось, что в мерцающем впереди свете что-то мелькнуло, будто тень скользнула, – и провалилось куда-то под землю. Все еще не понимая, что же это там такое, я пробежал по стволу поваленного дерева, спрыгнул, сделав еще несколько шагов, остановился на краю уходящей в сторону Гниловки расселины.

Она была глубокая, но не длинная. Дно заросло мелким кустарником, склоны почти отвесные, каменистые, там тоже кусты.

В дальнем конце расселины переливалось сполохами облако синей кристаллической ваты. «Болотная туча», как я окрестил такие аномалии. Только эта отличалась от двух, что мы видели раньше: цвет более насыщенный, такой густой и глянцевый, что начало ломить виски. Даже в полутьме были видны волны искажения, расходившиеся от «тучи». Пространство вокруг рябило, натягивалось и съеживалось, словно вот-вот порвется.

Я подался вперед, заглядывая на дно расселины. Никого – наверное, движение мне почудилось. Опустив ствол «вала» и стоя спиной к бандиту, приближение которого определил по тихому звуку шагов, я выудил из кармана перчатки и стал их натягивать.

Рыба, остановившись рядом, сказал:

– Я тебя раскусил. Ты вправду охотник.

– Вот это новость, – пробормотал я.

– Напарник того, старого, который сгорел в нашем грузовике. Ты ж его и подпалил. Наверное, старый тогда уже сдох.

– Бред! – Я делал вид, что разглядываю дно расселины. Обе перчатки уже плотно сидели на руках.

– Ствол на землю, охотник! – В голосе Рыбы появились нотки удовлетворения. – Пусть с тобой Метис разбирается.

Он стоял неудачно – справа от меня, и пришлось бить левой, в развороте. Правой в это время я выхватил нож.

Удар должен был прийтись в челюсть, но шипы лишь скользнули по уху Рыбы, в последний момент успевшего отклониться. Они зацепили ушную раковину, и тут же кулак бандита врезался мне в подбородок снизу. Я отшатнулся. Нога провалилась в пустоту.

Ремешок «вала» слетел с плеча, рукоять ножа выскочила из ладони, а я упал на дно расселины, ломая кусты. Секунду надо мной на фоне звездного неба маячил силуэт Рыбы, потом он спрыгнул. Я провернул «махновку» у бедра – короткий приклад ее уперся в землю, ствол обратился кверху – и выстрелил.

То есть я вдавил спусковой крючок, но выстрела не было. А Рыба уже стоял надо мной, и его «калашников» нацелился мне в лицо.

Раздался стук, бандит завалился вбок, автомат трижды глухо рявкнул, пули ударили в землю рядом. На склоне произошло быстрое движение. Снова удар, и Рыба упал.

Я сел. На дно расселины соскользнула Аля. Встала над слабо шевелящимся бандитом, двумя руками подняла большой камень, нагнулась и резко опустила. Что-то треснуло.

– Лес забери! – Я привстал. – Ты ж ему череп раскроила… Все, все, спокойно, он уже остывает!

Бросив камень, Аля зашарила возле тела, и я понял, что она ищет в переломанных кустах автомат. Женщина вполне могла с перепугу выстрелить в меня. Она схватила оружие, но тут аномалия, до которой от этого края расселины было меньше десятка метров, выстрелила в нашу сторону извивающимся пучком синего света. Внутри него сверкали кристаллические нити, из которых и состояла «туча». Они потрескивали, жужжали, световые точки бежали по ним, из-за чего отросток казался пятнистым.

Он обхватил Алю за лодыжку, потянул. Вскинув руки и выпустив автомат, женщина упала. Отросток потянул ее через расселину. Я сжал запястье женщины, и меня тоже поволокло. Второй рукой схватился за Рыбу. Трещащие нити напряглись и стали ярче, точки света быстрее побежали по ним.

Нас троих потащило дальше. Ну нет, красавица, теперь без меня – оказаться внутри хищной аномалии в мои планы не входит! Я отпустил Алю и выругался, когда понял, что это не помогло: теперь она держалась за меня, как утопающий за соломинку.

– Помоги!

– Не могу! – крикнул я. – Отпусти!

– Не отпущу!

Я заозирался. Три тела аномалия тянет с трудом, но все же тянет. У меня обе руки заняты. Если отпущу Рыбу, скорость увеличится. Что делать? Я не могу ни выстрелить в отросток, ни дотянуться до него ножом, да и не факт, что пуля или клинок помогут. Облако жгуче-синего, пульсирующего света было все ближе. Оно гудело, разгораясь.

А что, если… Мысль пришла внезапно, и я выпустил Рыбу. Нас сразу поволокло быстрее.

– Что ты делаешь?! – завопила Аля.

Я поджал ноги, сунул руку под левую штанину и рванул повязку с «ониксом». Жалко его, ох и жалко! К тому же это может ничего не дать… Но до аномалии всего пара метров, и другого выхода нет.

Посильнее сдавив левитирующий «оникс», я активировал его. Он мелко задрожал в руке, наливаясь жаром. Я размахнулся – и швырнул арт в аномалию, угодив в самый центр.

Ничего не произошло: «туча» поглотила артефакт, нас тащило дальше. Потом на боку аномалии появилось темное пятно в том месте, куда упал «оникс». Синяя поверхность стала серой и трухой просыпалась внутрь облака. Образовалась дыра с крошащимися краями, вокруг нее свет тускнел, меркнул. Дыра увеличивалась, плоть аномалии ссыпалась внутрь нее все быстрее, быстрее… Тихий хлопок – и «туча» превратилась в дымку, марево, которое растаяло в ночном воздухе. Световой отросток, мигнув, исчез вместе с кристаллическими нитями.

Я пришел в себя первым. Приподнявшись, навалился на Алю, сел сверху. Она попыталась ударить меня, я перехватил ее запястье и прижал к земле. Нагнулся над ней.

– Отпусти! – прохрипела она. – Слышишь? Сюда идут!

Хотя выстрелы «калаша» Рыбы раздались на дне расселины, звук все равно далеко разошелся по округе. Теперь справа шелестели кусты, звучали голоса.

– Отпусти! – повторила она, сильно дернувшись.

– Не могу, – зашептал я. – Ты сдашь нас ренегатам, а мне надо, чтобы отряд вышел из болот.

– Кто ты такой?! Я тебя видела, ты следил за нами в Мичуринске! А Рыба сейчас сказал, что хочет сдать тебя Метису!

Я лихорадочно соображал. Если отпущу ее, добежит до Гниловки… что вряд ли, теперь-то ее догонят… но если все-таки добежит, то расскажет ренегатам про нас, опишет направление, куда собираемся идти. По словам Калуги, людей в Гниловке раза в два больше, чем в отряде. Они могут взять его в клещи: часть людей отправят к тропе, по которой охотник собрался вести нас дальше, другую – к срубу и зажмут с двух сторон. Если ренегаты более-менее прилично вооружены, а это, скорее всего, так, то бандитам и дезертирам конец. Нужно прямо сейчас все бросать и валить отсюда, исчезнуть в болотах. Тогда моя операция накрывается ржавым тазом. Ну нет, я не отступлюсь! Лучше прожить один день волком, чем десять лет овцой.

Если удержать Алю, она расскажет Метису с остальными, что видела меня в парке Мичуринска. Получается, я следовал за бандой аж до болот, а здесь разыграл сцену с выдрой. Метис не дурак, поймет что к чему. Может даже связать меня с ловушкой на мосту, потому что, как ни крути, а появление там стаи лесных ос довольно необычно. Сообразит, что таким финтом я намеренно лишил их транспорта…

Что делать? Остается только довериться ближнему своему, то есть ближней, другого варианта просто нет.

Женщина, сильно дернувшись, едва не сбросила меня. Шаги над расселиной звучали совсем близко.

Наклонившись к ней, я заговорил:

– Я охотник. Ходил с напарником, но возле Черного Рынка эти бандиты его выкрали. Пытали зверски, убили. Хотели узнать про какое-то место, где он бывал до Пандемии. Теперь идут туда.

– Что за место?

– Не знаю. Я собираюсь отомстить им. Всех убить, до одного. Но еще я хочу выяснить, куда они направляются. Стал следить за ними, потом сделал так, чтобы наняли проводником. Не выдашь меня – помогу сбежать.

– Я сейчас сбегу!

– Не успеешь. Они рядом. Даже если бы я тебя не схватил – не успела бы.

– Эй! – раздалось вверху.

– Ты все равно бы не успела, – тихо повторил я и распрямился. Отпустив ее запястье, поднял голову. На краю расселины появились два силуэта.

Быстро глянув на женщину, я почти беззвучно повторил: «Помогу» – и привстал.

– Кто там? – спросил Метис.

Теперь, когда аномалия погасла, на дне расселины было темно. Они понимали, что люди внизу есть, но не могли разглядеть, кто именно.

– Это Стас, охотник. – Я выпрямился, протянул руку Але, но женщина оттолкнула ее и встала сама.

– Баба со мной, – сказал я. – Сейчас поднимемся.

– Живее, в Гниловке услышали выстрелы! Кто стрелял? И Рыба где?!

– Он упал в этот овраг, не заметили мы овраг в темноте. Я с бабой сцепился, она здесь пряталась, а Рыба, как свалился, молчит, не отзывается. Башкой, может, сильно стукнулся?

– Убился, что ли? – подал голос Кузьма.

– Не знаю. Проверить надо, но он лежит в том конце, а я держу вашу Алю.

Женщина молча стояла рядом, сбежать она не пыталась. Я добавил:

– Слушайте, не видно ни черта, а мне нужно поднять ее наверх.

– Мой фонарик сел, – снова заговорил Метис. – Кузьма, посвети. В сторону Гниловки не поворачивай.

Загорелся фонарик, луч скользнул по дну.

– Вон Рыба лежит, – произнес Кузьма. – Не шевелится… Рыба, эй!

Главарь приказал:

– Спускайся к нему.

Кузьма неуверенно возразил:

– Не смогу. Рана эта… Если снова пойдет кровь – плохо будет.

– Ладно, свети.

По склону посыпались камни, зашелестели кусты.

– Давай наверх, – сказал я Але. Она упорно молчала. Мы начали подниматься, и вскоре рядом очутился Метис. Оказавшись на одной высоте с нами, он без замаха саданул Але кулаком в лицо, и она, растянувшись на крутом склоне, начала съезжать. Подхватив ее под мышки, я возмутился:

– Ну, на хрена?! Мне ж ее тащить теперь!

– Быстро вверх! – Главарь бандитов спрыгнул на дно.

Я полез дальше, волоча женщину. Голова ее свесилась на грудь, она вяло перебирала ногами, пытаясь помочь мне, явно плохо соображая, что происходит.

Наверху я поддержал Алю за плечи. Кузьма стоял рядом, наставив на нас автомат.

– В меня чего целишься, умник? – проворчал я. – Бабу вам поймал, а он целится.

– Что там, Метис? – спросил Кузьма.

– Конец Рыбе, – донеслось снизу. – Лоб раскроил камнем. Что тут за стволы?

– Там мой «вал», – повысил я голос. – И «калаш» Рыбы. «Вал» внизу не оставь!

Когда Метис полез обратно, неподалеку раздалось:

– Э, чувачеллы!

К нам приближались Калуга и Боров.

– Что у вас? – Охотник встал над расселиной, с любопытством рассматривая нас с Алей. – Что за выстрелы? По-моему, от Гниловки сюда кто-то идет.

– Возвращаемся, – приказал Метис, выбираясь наверх.

У входа в сруб стоял Фара с М-16 на изготовку. На голове его была повязка. Разглядев кровоподтек на скуле Али, он довольно осклабился.

– Где твои люди? – бросил Метис.

– Как выстрелы услышали, послал на чердак охранять подступы. Что у вас?

– А плохо у нас! – заговорил Калуга тоном, который совсем не соответствовал смыслу его слов. – Рыба кончился совсем. Правда, Альку вашу Стас поймал.

– Кто стрелял?

– Рыба упал в овраг, когда падал – случайно шмальнул, – пояснил я. – Он голову себе о камень раскроил. Слушайте, что я думаю: они сюда из Гниловки всем отрядом не пойдут. Ну, стрелял кто-то в болотах… Всякое бывает. Отправят к срубу людей проверить, что к чему, троих или четверых. Идти те будут осторожно, потому что ренегаты, я так понимаю, знают, что вы где-то в этом районе.

– Четверых пошлют, – сказал Кузьма.

– Возможно. Теперь вам нужно решить: либо мы их здесь ждем и упокаиваем, потом уходим быстро. Это даст выигрыш по времени, в Гниловке будут ждать, когда вернутся разведчики, особенно если без шума все сделать, и только потом отправят другую группу. Или уже все вместе выступят…

– Либо вариант: сразу сейчас рвем когти к тропе, – подхватил Калуга. – Разведгруппа сюда придет и никого не увидит, но, когда осмотрится, наши следы найдет. На болоте следы в любом случае остаются, и если среди разведчиков есть понимающий человек – точно заметит. Тогда что? А тогда, чувачеллы, они пойдут следом. У них может быть связь с командиром, уоки-токи какие-то. В этом случае разведчики сразу доложат обстановку.

– Причем разведчики эти будут тут с минуты на минуту, – заключил я. – Решать надо прямо сейчас.

– Связать ее, – велел Метис, кивнув на Алю, более-менее пришедшую в себя.

Она, кажется, собралась закричать, надеясь, что ее услышат идущие из Гниловки люди, но Фара ударил ее в живот. Аля согнулась пополам, он вывернул ее руку за спину, зажал рот ладонью и поволок в сруб.

Метис решил:

– Уходим к тропе. В срубе никто ничего не оставил? Проверьте, чтоб никаких следов. Серый, Павлуша! Спускайтесь живо! Фара!

– Все слышал! – донеслось из сруба. – Я ей руки вяжу.

Меньше чем через минуту мы уже спешили к тропе, по одну сторону от которой на плоском холме стояла Гниловка, а по другую раскинулась топь, где тускло и загадочно светились холодные блеклые огни.

Туман все густел и густел.

Полоска плотной земли были шириной не больше метра. Шли один за другим: Калуга, потом Павлуша, я, Шутер, следом Кузьма, Метис, Аля, Фара, Серый, замыкал Боров. Не топали, почти не переговаривались – Калуга строго предупредил, что говорить можно только в самом крайнем случае. Туман скрадывал звуки, я слышал лишь совсем легкие шаги Шутера да сипловатое, нездоровое дыхание Кузьмы.

Уровень земли слева от тропы становился все выше, и в конце концов там потянулась плоская возвышенность. Теперь мы шли вдоль извилистого обрыва высотой примерно мне по плечо. Из склона его торчали корни и угнездившийся на выступах мелкий кустарник.

А справа раскинулась топь. Ряска, жижа, островки и кочки, местами – черные лужи, будто зияющие провалы. Застывшее мглистое пространство, кажущееся мертвым, настороженно-враждебное и опасное. Я знал, что проходимость болота можно оценить по растительности и наличию воды: если ты не спец в растениях, то надо избегать любых участков, на которых нет деревьев и зарослей. Так вот, тут их вообще не было, только редкие кусты, торчащие прямо из воды.

Калуга, на ходу оглянувшись, негромко бросил:

– Деревня начинается. Теперь молчок!

Силуэты домов замаячили на фоне звездного неба. Серебристый свет ущербной луны облизывал крыши и стены. Избы стояли достаточно далеко от тропы, из окон пары развалюх лился багровый свет – внутри горели костры.

Калуга пошел быстрее, и все ускорили шаг. Я заметил красноватый огонек на крыше одного из темных домов – он погас, снова замерцал. Часовой там, что ли, сидит, прикуривал от зажигалки? Неумеха, огонь надо прикрывать рукой и сигарету держать угольком к ладони.

– Ну и местечко, – пробормотал Шутер сзади так тихо, что, кроме меня, его никто услышал.

Некоторое время назад у меня возникло ощущение настолько легкое, что я не придал ему значения, решил, что показалось. А теперь снова почувствовал тепло на ноге, точнее, на лодыжке. Там повязкой примотан тоник… Не понял, он что, нагревается? С чего вдруг? Это было не жжение, именно тепло, мягкое и даже приятное. Почему-то я вдруг подумал, что тоник ощутил приближение чего-то из глубины болота и изменение температуры – его ответная реакция.

На раскинувшуюся справа топь старался не смотреть. Хотя в тумане там мало что можно было разглядеть, но вид уходящего в серую пелену смутного мертвого мира не внушал оптимизма и бодрости. Тропа изогнулась, огибая большой выступ на склоне, который стал круче и выше. Калуга приостановился, глянул назад, кивнул и пошел дальше, сразу пропав из виду за выступом. Мы потянулись следом. Когда я миновал поворот, рядом захлопали крылья. Шутер шумно вздохнул и сплюнул. Пелену тумана прочертили темные силуэты, беспорядочно снующие низко над нашими головами. Снова тихо захлопали крылья. Походка Калуги не изменилась: он двигался быстро, немного пригнувшись, прижимая к боку «узи», выданный ему Метисом.

– Мыши! – не выдержал Шутер. – Ненавижу!

Кинув взгляд через плечо, я прошептал:

– Заткнись!

Мы поспешили дальше. Мыши сновали над нами, и я все опасался, что одна запутается у кого-нибудь в волосах, человек не выдержит и вскрикнет, а то и заорет в голос. Но ничего такого не произошло, и вскоре стая, которую мы потревожили, осталась позади.

И одновременно впереди слева из темноты выдвинулся силуэт невысокого раскидистого дерева, растущего у самого обрыва. Что-то в его очертаниях не совсем обычно, решил я. Но сейчас подробностей почти не разглядеть, я видел только темную область пространства с отдельными крапинками звезд, проглядывающих меж ветвей. Хотя вот это утолщение… Вроде там что-то засело в ветвях?

Что-то или кто-то. А если там…

Додумать не успел: в том месте сверкнул огонь. И тут же грохот выстрела покатился от обрыва через топь.

Из затылка бегущего впереди Павлуши плеснулось темное. Он резко откинулся назад, ткнувшись в меня. Я машинально оттолкнул его, поднимая «вал», и выкрикнул:

– В кроне! На дереве засели!

Павлуша упал, я перескочил через него, сзади ругнулся споткнувшийся Шутер. «Узи» в руках Калуги часто застучал. Сзади замигали вспышки выстрелов, я тоже открыл огонь по кроне дерева. С криком вниз оттуда слетел человек. Дерево задрожало, затрещало, посыпались ветки, прямо на глазах крона начал худеть, уменьшаться под градом пуль.

– Отставить! Отставить, вашу в душу Леса мать!!! – орал Калуга, первым пришедший в себя. Выпустив «узи», он повернулся, сложил ладони рупором у рта и прокричал: – Не стрелять!

– Прекратить огонь! – громовой голос Метиса прорвался сквозь выстрелы, и они смолкли.

Калуга добавил:

– Ренегаты дозор тут поставили! Сейчас за мной, четко по тропе – ходу!

Соблюдать тишину теперь не было смысла. Охотник рванул вперед, мы за ним, стуча подошвами по земле. За моей спиной раздавалось клацанье – те, кто успел выпустить по дереву весь магазин, перезаряжались.

Мы миновали уже большую часть Гниловки, слева стояли последние дома. Мне показалось, что сзади доносятся приглушенные крики.

– Услышали! – пояснил Калуга на бегу.

– Ясно, что услышали! – ответил я.

– Надо бой принимать! – крикнул Шутер сзади.

– Нет, еще можем уйти! Темп не сбавляем, девчонки!

– Свет сзади! – загудел Боров. Самый высокий, он лучше других видел то, что происходило над обрывом. – Фонарики, дергаются! Сюда бегут!

Как-то резко туман стал еще плотнее. Теперь, вытянув перед собой руку, я с трудом различал пальцы.

– Фонари включить! – приказал Калуга.

Пятна света возникли впереди и сзади. Я свой зажигать не стал: в мокрой взвеси лучи рассеивались, свет клубился, и видно стало чуть ли не хуже, чем раньше.

Туман искажал и поглощал звуки, это нарушало ориентацию в пространстве. Чувства сбоили, иногда я не мог понять, на каком расстоянии позади бежит Шутер… А где Калуга? Маячит что-то темное в тускло-молочной пелене, дергается, подпрыгивает, меняя форму, – вроде он, а может, и нет.

Далеко сзади раздался выстрел и сразу – второй. Над нами свистнула пуля.

– Догоняют! – хрипнул Шутер, как будто это было не очевидно.

Я заметил, что обрыв становится все выше – он уже больше моего роста, метра два. Справа началась низина, и теперь тропа напоминала порог, узкую полку, разделяющую возвышенность, на которой стояла Гниловка, и долину, где была топь.

Крик Фары прозвучал неожиданно:

– Куда, сука?! Стоять!!! Кто ей нож дал?!!

Приглушенное хлюпанье справа… И окрик Метиса:

– Забей на бабу! В топи сгинет!

Сзади снова раздались выстрелы. Мы бежали дальше. Обрыв стал еще выше, я прикинул, что теперь он метра два с половиной, не меньше. Поверхность топи шла примерно в метре справа под ногами, в тумане едва различимая. Туман конденсировался на лице теплыми каплями. Выстрелы не только не смолкали, но становились громче.

– Совсем близко! – снова подал голос Боров. – Они над обрывом, уже почти где мы! Командир, что делаем?

– Бежим!

– Так догоняют! Надо…

Тут я почти перестал слышать его. Нет, Боров не смолк, что-то еще говорил, и не только он, ему отвечали, и стрельба не прекращалась, но теперь звуки до меня едва доносились. Я увидел мерцающих.

Приступ накрыл внезапно, раньше такого не было. Раньше ему всегда предшествовали изменения, которые я научился распознавать: легкий гул и подобие мелкой вибрации в голове. Но сейчас ничего такого не было, либо я прохлопал во время погони… Просто вдруг в сознании, накладываясь на затянутую туманом картинку окружающего, возникли знакомые бледные пятна. Амебы света перемещались, сливаясь и распадаясь. В этот раз они были гораздо ближе, чем обычно. Во время приступов мерцания я всегда видел Лес где-то вдали и мерцающих за его границей. А теперь они были рядом. Не в Лесу – справа, в топи.

Было и еще одно отличие: я продолжал видеть окружающее, мерцание наложилось на него, и при этом я не переставал двигаться и осознавать происходящее вокруг.

Мерцающие ползли параллельно нашему курсу, постепенно приближаясь. Они что, тоже нас преследуют? Или только меня? Или просто движутся в том же направлении?

Я споткнулся, едва не упал, вытянул перед собой руки, налетел на Калугу и толкнул его.

– Осторожно! – рявкнул он.

– Эй, держись! – Шутер ухватил меня за плечо.

Я побежал ровней. Плохо! Туман мешает ориентироваться, а тут еще мерцание началось! Если упаду, бегущие следом налетят на меня, кто-то успеет перескочить, а кто-то обязательно споткнется и тоже упадет. На тропе получится куча-мала, тут-то нас и накроют сверху.

В этот миг нога подвернулась.

Я так и не понял, обо что споткнулся – о камень или выбившийся из земли корень. И только позже догадался, что в этом месте тропа опять круто изогнулась, причем на этот раз влево. Я же этого просто не заметил и, потеряв равновесие, слетел с нее.

Под ногой оказалась пустота. Взмахнув руками, я упал. Раздалось громкое хлюпанье. Из болота в этом месте выступала коряга, которую я мельком разглядел в последний момент, приложившись об нее головой.

Звуки смолкли, свет фонариков потускнел. Опять вспыхнул, пошел волнами, угасая и разгораясь…

Что происходит? Вокруг глухо, будто вату в уши набили. Я понял, что лежу на боку, что плотная грязевая масса медленно тянет меня куда-то. У тропы проходит какое-то болотное течение? А почему так темно? Хотя сверху пробивается свет месяца, но фонарики больше не горят… Где люди? Я попытался сесть, уперся ладонями в дно, встал на четвереньки. Помотал головой. И понял, наконец, что случилось. От удара о корягу потерял сознание – ненадолго, скорее всего, вряд ли дольше, чем на минуту-другую, но этого было достаточно, чтобы остальные убежали далеко вперед.

Выстрелы еще звучали, но сильно в отдалении. Я даже не мог определить направление. Звуки разносились над влажным одеялом тумана, накрывшем болото, отражались от обрыва, шли обратно, накладывались… Это напоминало далекую гулкую канонаду, звучащую разом со всех сторон.

Перебирая руками по мягкому скользкому дну, я медленно повернулся кругом. Сплошной туман вокруг. Туман и грязь. И вода. И ряска. По-моему, обрыв с тропой вот в этом направлении. Причем совсем рядом, далеко меня отнести не могло.

Локтем проверил «вал» на боку – висит себе, никуда не делся. Поковылял к тропе. Колени и ступни глубоко уходили в ил. Тот вдруг разошелся под руками, я ушел в воду с головой. Выпрямился с трудом, едва не захлебнувшись, втянул воздух разинутым ртом и начал плеваться грязью. Рюкзак давил на плечи. С большим трудом я преодолел еще несколько метров. Никакой тропы впереди не было, обрыва тоже, вообще ничего, кроме жижи. Потерялся. Лес забери, я потерялся в топи!

Дно снова начало расползаться, быстро засасывая меня. Я в панике забил ладонями по грязи, уходя все глубже, потом стащил с плеч лямки и скинул рюкзак. Жалко – прямо до слез, но ничего не поделаешь, я сам себе как-то душевно ближе какого-то рюкзака, пусть даже с припасами и аптечкой. Хорошо хоть дневник Травника спрятан за ремнем на спине.

После этого получилось принять вертикальное положение, сначала встать на колени, а потом выпрямиться. Глубина была по пояс. Сделав несколько шагов, я оказался на более твердом участке, углядел справа темное возвышение и похлюпал к нему.

Это оказалась кочка, достаточно крепкая, чтобы выдержать мой вес, но слишком маленькая, чтобы нормально разместиться на ней. Из кочки торчало сухое дерево без листьев, с изогнутым в виде вопросительного знака стволом. Я встал рядом, взявшись за него. Пошарил рукой у бедра – и не нашел «махновки», только ремешок болтался. Ах ты ж – потерял! Любимый ствол! «Вал» на спине, но вряд ли он будет стрелять, сначала из него надо слить воду, еще очень желательно разобрать и почистить. Но «махновка»-то, а? Моя верная «махновка»! Так, спокойно, охотник Стэн, вернее, теперь – болотный проводник Стас. Ничего страшного: ты просто свалился в болото. Ненадолго вырубился. Потерял направление. Люди, с которыми ты двигался, убежали. Куда идти – не знаешь. Сможешь, кстати, определить?.. Я поглядел в небо. Над головой туман был не такой плотный, месяц проглядывал сквозь него пятном размытого света. Где он был, когда бежали по тропе? Вроде над правым плечом и немного сзади. Но тропа извивалась, так что ничего мне это теперь не даст. Днем по солнцу смогу ориентироваться, ночью по месяцу – дохлый номер.

Ладно, что тогда? Оставаться на кочке нельзя, она слишком маленькая. Я просто не смогу торчать тут всю ночь. Нужно найти твердый участок побольше, такой, чтобы на нем, по крайней мере, можно было сесть и к чему-то привалиться спиной. Там провести ночь. Дождаться утра, днем станет видно получше, туман рассеется хотя бы частично. Далеко от обрыва я уйти не мог, в дневном свете смогу разглядеть его. Тогда и вернусь на тропу.

Это программа-минимум, а что делать дальше – сейчас нет смысла обдумывать. Значит, так и будем действовать.

Охотничьим ножом я откромсал часть влажной древесины у основания, сломал дерево, отпилил загнутую верхушку. Получился посох – кривоватый, но легкий и длинный, что важнее. Провернулся на кочке, тыча им вокруг. С этой стороны вроде потверже. Присел, спустив в жижу ноги. Осторожно шагнул. Еще раз. Так, дальше… Ну вот, идем.

Тишина звенящим куполом накрывала топь. Нарушало ее лишь хлюпанье, которое я издавал. Казалось, что от меня звуки расходятся кругами, баламутя туманную пелену. Чьи уши могут их слышать? Кто может сейчас ползти или плыть сюда из молчаливых болотных глубин? Ладно, Стас, попытайся расслабиться и получать удовольствие.

Дважды я едва не проваливался в ил, почти целиком уходил под воду. Вскоре черная каша, сквозь которую брел, стала более жидкой, теперь это была просто вода, в которой болталась грязевая взвесь. Я двигался медленно, иногда плавно сворачивая, стараясь с каждым шагом нащупать впереди более-менее твердое дно, и, если там оказывалась совсем уж ненадежная мякоть, сдерживал движение, останавливался, долго водил палкой вокруг, выискивая более подходящее место.

Провалившись в очередной раз, понял, что не могу высвободить медленно погружающиеся в ил ноги, и припомнил, как в похожей ситуации действовал Михаил. Стараясь не паниковать, чтобы было вообще-то трудновато, положил посох перед собой поперек и навалился на него грудью, перенеся часть веса. Потом стал плавно перемещать палку вперед, подтягиваясь за ней. В конце концов вытащил ноги… и тут мой посох сломался. Я сначала лихорадочно заколотил ладонями и ступнями по поверхности, но быстро взял себя в руки и поплыл.

Хорошо, что почти сразу на пути мне попался зыбун. Я выполз на его мягкую поверхность, плашмя, хватаясь руками за мох, подтянул себя дальше и оказался будто на толстом матрасе, который мягко, едва ощутимо покачивался при каждом движении. Повернул голову влево, вправо. Топь со всех сторон. Ночь, топь и туман. В мглистом небе висит пятно полумесяца, звезды почти не видны.

Но что это там движется слева? Приподнял голову… Ну и громадина! Дыхание перехватило, я затих, вытаращившись на тварь, которая медленно шла по болоту.

Это было что-то большое, темное и горбатое. Как если бы слон брел через топь, по брюхо уйдя в него. Я видел только общие очертания, в передней части светилась полоска – вроде узкого глаза. Правильно, если гляжу на животное сбоку, то второй глаз с другой стороны. Логично, ага. Кто б меня унес подальше от всей этой логики, от топи, тумана, грязи и от неведомого мутанта заодно! Не слон это, конечно. Больше смахивает на черепаху. Теперь, когда я затаил дыхание, стало слышно мерное, тяжелое сопение. Как ледокол, носом сминающий льдины, мутант медленно полз через топь, раздвигая тину, осоку, пробивая зыбуны. Он то ли не замечал, то ли не обращал внимания на человека, наблюдающего за ним.

Я ждал несколько минут, пока движущийся холм не растворился в тумане. За это время успел отдохнуть. Прикинул, а не остаться ли мне здесь на всю ночь, понял, что подо мной стало мокрее, покрутил головой, приподнялся было, упершись локтями в зыбун, но сразу отказался от этой идеи и снова плашмя растянулся на нем.

Зыбун медленно, практически незаметно опускается в воду – вот в чем дело. Если бы он был побольше, то удерживал бы мой вес, но доставшийся мне растительный матрас не очень велик. И он погружается! Засну – и через пару часов захлебнусь. Надо ползти дальше, искать место посуше и потверже.

Который час, я понять не мог, в болоте ощущение времени нарушилось так же, как и чувство ориентации. Хорошо хоть что, когда упал и вырубился, прошел приступ мерцания. Правда, на самом краю зрения иногда начинали маячить светящиеся пятна, но каждый раз, когда я пытался сосредоточиться и получше разглядеть их, они исчезали. Мерещится, наверное. Может, это последствие удара головой?

Зыбун тем временем опустился еще немного ниже. Я потянулся к левой ноге, нащупал повязку с тоником. Вроде не разбил. Кстати, он снова теплый, как тогда, на тропе. В чем причина: это какие-то внутренние химические процессы или тоник чует чье-то приближение?

Я очень внимательно посмотрел по сторонам: впереди что-то темнело. Может, там возвышенность? Надо двигаться в ту сторону.

Осторожно сполз с зыбуна и побрел дальше. Через несколько метров глубина стала меньше, и вскоре я с облегчением достиг места, где вода была всего по колено. К тому же дно стало тверже. Неужели до края топи дошел? Что-то не верится, слишком быстро. Хотя ощущение времени нарушилось, но ведь не целую ночь иду, вон месяц в небе еще высоко. Что, если я, наоборот, попал в самое сердце топи, и в этом месте, куда никто из людей никогда не доходил, есть твердый участок или архипелаг островов?

Интересно, тут кто-то живет?

Вскоре мне почудилось, что стало светлее, – рассеянное, едва заметное сияние лилось откуда-то спереди. Я потер глаза, зажмурился, поморгал, решив, что мерещится, но нет, свет впереди был. Причем непонятно, что это может так светиться. Вроде не костер, но и не фонарь…

Болото выматывает. Идти по нему тяжело – даже тяжелее, чем долгое время незаметно следить за отрядом вооруженных и настороженных людей. Я решил, что нужно остановиться и немного передохнуть, раз уж дно перестало меня засасывать, и теперь, стоя на одном месте, я не рискую уйти в ил, но тут услышал хлюпанье.

Впереди тянулась череда небольших островков, и на одном возник силуэт. Сначала существо двигалось на четвереньках, потом выпрямилось – горбясь, сильно нагнувшись вперед. Ростом мне по грудь, короткая шерсть, вытянутая морда. Шкура его будто дымилась, над загривком и головой поднималось светящееся марево. Мутант парил гнилой дымкой. Что за порода? Никогда слышал про таких. Заметив непрошеного гостя, он снова упал на четыре лапы и рванул ко мне, тихо фыркая.

Я дернул «вал» с плеча. Понимая, что тот почти наверняка не сработает, вдавил спусковой крючок. Неожиданно раздался выстрел. Мутант стремительно приближался. Пули на его теле оставляли мерцающие пятна, из которых плескалась световая дымка. Он прыгнул, широко разбросав передние лапы, обхватил меня. Прямо перед собой я увидел поросшую щетиной большую крысиную морду с человеческими глазами.

Монстр вгрызся в мою ключицу на левом плече. Заорав, я воткнул ему в брюхо охотничий нож, рванул кверху, к грудине, провернул, потом ладонью вбил глубже, так что он ушел в тело до рукояти. Вырвав из моего плеча клок мяса и скрежетнув клыком по кости, мутант отпрянул, опрокинулся навзничь.

Плеснулась вода, ряска заколыхалась вокруг. Я упал на колени. Все плыло и качалось, звезды в небе погасли, месяц стал кривой щелкой тусклого света. Я встал, шатаясь, побрел прочь. Оглянулся. Мутант пытался подняться, загребал длинными лапами воду вокруг. Пройдя еще немного, я повалился лицом в воду. Пополз, чтоб оказаться как можно дальше от этой твари, если она все-таки соберется с силами и начнет преследовать меня. Кровь текла из плеча, его жгло, будто включенным паяльником. Дно стало совсем близко, сантиметров двадцать от поверхности, но в таком состоянии я и здесь могу захлебнуться.

Добравшись до места, где воды уже почти не было, перевернулся на спину. С трудом задрал ногу, закатав штанину непослушными пальцами, стянул повязку с «живокостом». Арт наверняка высох и не действует, но все же… Запихнул его под мокрую, грязную рубашку на плече, прижал к ране. Застонав от боли, снова перевернулся.

Сияние, которое я заметил перед нападением мутанта, стало ярче, источник его был совсем близко. Я лежал на краю большого плоского острова. А свет уютный, такой спокойный… Будто в топи стоит избушка, окна ее светятся, а внутри ждет стол. На нем тарелки с пирожками, варенье, чашки, горячий чайник. Брежу. Мысли плывут, всякая чушь в голову лезет. Свет красно-зеленый и прыгающий, так не может светиться окно избушки. Больше похоже на костер, только оттенки необычные. Не про эти ли огни говорил охотник Калуга? Соберись, Стас, напрягись! Тебе нужно вползти дальше на остров, снять рубашку, перевязать плечо. Только чем? Я весь в грязи, и смыть ее нечем. Зараза попадет в рану… то есть уже попала… А рюкзак с аптечкой остался в топи. Конец, Стас-охотник, это конец.

Я бессвязно, вяло думал обо всем этом – и продолжал ползти. И наконец увидел источник света.

Впереди подковой стояли высокие заросли, в просвете виднелась уединенная поляна. В центре ее горел костер, пламя было красно-зеленым, с оттенком синего. Словно там болотные водоросли горят… Только в болотах ведь не бывает водорослей, правильно? Или бывает? И пахнет непонятно, как-то кисло и с горчинкой.

У костра сидели двое, еще один стоял, все повернули ко мне головы, будто знали, что я сейчас появлюсь. Тоник на моей левой ноге пульсировал теплом.

На незнакомцах были не то юбки, не то набедренные повязки из ветвей, лиан и листьев. Необычно длинноногие и длиннорукие, существа эти – или все же люди? – казались очень худыми. Узкие плечи. Руки и ноги – как палки, обтянутые бледной кожей. Пальцы на руках длинные – ветки, а не пальцы. Большие темные глаза, плоские носы. Все трое лопоухие, с высокими лбами. Вид у них был не угрожающий, но невероятно, до жути необычный.

Тот, что стоял, длинными журавлиными шагами направился ко мне. Стало видно, что ступни у него маленькие и овальные, а пальцы на ногах совсем коротенькие, крошечные. Из-за этого стопы напоминали светлые копытца. Болотный человек склонился надо мной, умные грустные глаза его заглянули в самую душу. И больше я уже ничего не видел.

Глава 12 За болотом. На пути к полигону

Ни боли, ни страха, ни тревоги. Я просто открыл глаза и увидел светло-серое небо в легкой туманной дымке. Ничего не болело, и даже есть не хотелось. Только пить, но совсем немного. С чего это мне так хорошо? В последнее время как-то все время не очень, а тут вдруг – хорошо…

Под головой что-то мягкое. И под спиной. И одежда на мне сухая… Стоп, какая одежда – я раздетый, то есть в одном белье.

С этой мыслью я повернулся на бок. Картинка окружающего, а также воспоминания о событиях ночи начали медленно проявляться в сознании.

Я лежал посреди небольшой укромной поляны, окруженной высокими зарослями. Солнце взошло недавно, но было на удивление тепло для раннего осеннего утра. Тишина. Покой. Безмятежность. Я был накрыт мохнатым одеялом из переплетенных веток и листьев, рядом теплилось кострище. Больше на поляне никого не было. Неподалеку в землю вбиты пять палок, на двух висят мои куртка с рубахой, на третьей – штаны, на других надеты ботинки. Шмотки не то чтобы сияли чистотой, но казались не таким уж грязными, как должно быть после подобной ночи.

Откинув шелестящее листвой одеяло, я встал, еще надеясь, что те трое здесь, просто спят, завернувшись в такие же одеяла… Нет, пуста поляна. Болотные люди ушли.

Ушли, почистив мою одежду, а меня положив у костра. Между воткнутыми в землю палками лежали «вал», нож Михаила и ремень. Рядом на плоском камне – потрепанная тетрадка, на которой стоял бутылек с зеленым тоником, Темнозором.

Я шагнул к ним, но остановился, будто напоровшись на невидимую стену, вспомнив вдруг: рана! Не одна – две! Та, что на ноге, – ладно, она пролечена компрессом и «живокостом», но ведь мутант вырвал у меня клок мяса из плеча!

Повернув голову, скосил глаза. На плече была аккуратная нашлепка из подсохшей зеленой кашицы. Смахивает на перемолотые листья, древесину и траву. Или, возможно, не перемолотых, а пережеванных и склеенных в единую массу какой-то жидкостью… Уж не слюной ли болотного человека?

Я осторожно поддел нашлепку пальцем, попытался приподнять. Нет, прилипла. Может, лучше не трогать? Ведь реально действует, вон рукой почти свободно двигаю, только тянет в плече. И легкое онемение ощущается. Это что же, они мне рану антисептиком обработали и обезболивающим? Неохота сдирать крепко прилипший компресс и смотреть, но есть четкое ощущение: с раной все нормально, она зарастает ускоренными темпами и лучше ее не трогать.

Присев, я оглядел вторую, на ноге. От нее остался только шрам – канавка в коже, которая тоже была залеплена клейкой, успевшей засохнуть растительной кашицей. Все, точно, не буду трогать. Понимаю, не по-взрослому это, нормальный человек должен непонятную гадость с себя сорвать и самостоятельно заняться лечением, но у меня сейчас для этого нет ни условий, ни лекарств, ничего нет. И вообще я – не нормальный человек. Совсем не нормальный, иначе бы в это место и в такую ситуацию не попал.

Решив оставить раны в покое, я принялся быстро одеваться, потому что подумал о том, что, пока торчу здесь, отряд Метиса уходит все дальше. Если, конечно, они живы, ведь ренегаты могли их догнать. Ладно, буду действовать планомерно, как Михаил учил. Оделся? Хорошо. Одежда влажная, что не очень приятно, но на душе так безмятежно, что и это не раздражает. С чего я такой добродушный? Кашица на ранах, кроме прочих полезных свойств, явно еще и обезболивающая. Может, она и мозги успокаивает? Хотя мыслю вроде четко и ясно. Кстати, что там с кулоном, спрятанном в потайном кармашке на ремне?.. Достал, выщелкнул прозрачную пластинку с микросхемой, потрогал осторожно – вроде сухая. Повесил кулон на шею и занялся оружием. Осмотрел вещи, подпоясался, повесил на ремень чехол с Мишиным ножом. Теперь у меня только один клинок, второй остался в грудине болотного мутанта. Зато перчатки на месте, кладем их в карман куртки.

Все это время я размышлял о людях, которых увидел ночью. Никаких предположений на их счет не было, непонятно даже, связаны они с мерцающими или нет. А может, это и есть мерцающие? Доказательства отсутствуют, а возражение одно есть: тут не Лес, а я-то видел мерцающих всегда только в нем. Конечно, за исключением прошлой ночи. Жаль, что никаких следов болотные люди не оставили, только свое растительное одеяло.

Закончив с «валом», я уселся возле камня, на котором лежала тетрадь из тайника Травника, и взял ее. Не знаю почему, но у меня создалось впечатление, что тетрадь ночью не раз листали. Любопытно, смогли болотники прочесть абракадабру в дневнике? Или они читать не умеют? Вообще, к кому эти существа ближе, к зверям или к людям? Я припомнил большие умные глаза того, кто склонился надо мной этой ночью, и решил, что трое незнакомцев уж точно не звери и не дикари.

Перелистнув несколько страниц дневника, сунул его за ремень, а бутылек с тоником (тот, кстати, снова был холодным) – в карман. Возле камня лежали три клубня и свернутый зеленый лист. Это мне такой завтрак оставили? Непонятно даже, овощ или фрукт, смахивает на красный салатный лук, но форма более вытянутая, да и мягковатый для лука. Есть хотелось все сильнее, и я решил рискнуть: укусил один клубень. Вкус оказался необычный – среднее между неострым луком и яблоком. Вкусно, в общем, хотя с голодухи почти все таким кажется. Сверху была желтоватая мякоть, а в центре пустота, наполненная густой терпкой жидкостью, то есть соком, в котором плавал мягкий зеленый орешек. Любопытный харч – и голод, и жажду разом утоляет.

Я съел два клубня, а третий вместе с парой орешков положил в карман. Развернул древесный лист, который лежал рядом с клубнями. Внутри была зеленоватая кашица – кажется, та же самая, которой обработали мои раны. Ага, еще один подарок. Подняв лист на ладони, понюхал его и ощутил слабый цветочный аромат. Пригодится. Тщательно свернув лист, положил в карман.

Осмотрел кострище и понял, что ночью мне не показалось, там сгорали не только ветки. В пепле нашлись не до конца прогоревшие скрученные спиралью ленты, похожие на остатки водорослей. Что за болотное растение может так гореть, добавляя огню зеленоватый и синеватый оттенки, я понятия не имел.

Сквозь туманную дымку проглядывало тусклое пятно солнца. Припомнив, где оно было вчера вечером и как мы шли тогда, я через прореху в зарослях покинул поляну и обошел островок по кругу. От него примерно в том направлении, куда, как я полагал, двигался отряд Метиса, тянулась гряда желтых глинистых отмелей и больших, твердых с виду, кочек. Вот по ним и пойду, подумал я, все еще ощущая необычное спокойствие, почти безмятежность.

Но спокойствие не мешало возникшей этим утром твердой уверенности в своих силах. Может, и она – следствие действия лекарства болотных людей? Неважно. Главное – я точно знал, что скоро разберусь со всей этой ситуацией, сделаю то, что хочу сделать, и получу ответы на вопросы. По крайней мере, на часть из них.

Болото почти закончилось, теперь лишь изредка на пути попадались топкие участки. Я шел по густой подстилке из травы и мха – буро-желтой, пышной, мягко пружинящей под ногами. Обходил лужи и островки зарослей, вдыхая пряный воздух, наполненный легкой, прохладной осенней свежестью.

Остановился, когда увидел впереди дерево. Не мутант, обычный дуб. Крона его будто горела, покрытая ярко-красными и желтыми листьями.

Под деревом стояли двое. Я прищурился, вглядываясь: что это они там делают?

Двое бродяг – настоящие такие, замшелые бродяги вроде того старика, у которого на Черном Рынке прикупил «погремуху», только помоложе, – топтались на одном месте, задрав головы, и громко переговаривались. У одного, толстого и с лысиной, за спиной был рюкзак, у второго, высокого и сутулого, – охотничье ружье. Он как раз поднял с земли камень и запустил им в крону.

Потом они замерли, наблюдая. Несколько секунд было тихо, затем камень прилетел обратно и угодил сутулому по плечу. Тот вскрикнул, затанцевал под деревом, грозя вверх кулаками, схватился за ружье.

Из-за густой листвы я не мог разглядеть, кто засел в кроне. А бродяги очень заняты, вон с каким азартом дерево штурмуют – позабыли, что надо округу контролировать. Это значит, смогу подобраться незамеченным почти вплотную. Как говорится: если ты не воспользуешься чужой ошибкой, ею воспользуется кто-нибудь другой. Поэтому воспользуемся…

Двое бродяг стояли сейчас спиной ко мне, и я, перехватив удобнее «вал», направился к дереву. Толстый что-то сказал сутулому, покачал головой, и его спутник снова повесил на плечо ружье, из которого уже собрался выстрелить в крону. Тогда толстый, скинув рюкзак, полез на дерево.

Для мужика с такой комплекцией двигался он очень шустро. Раз-два, раз-два… Бродяга уже почти целиком скрылся в кроне, когда ноги его вдруг дернулись и он повис на руках. Его что, ударил кто-то сверху, каблуком в лоб пихнул? Ничего не вижу в этой листве!

Все-таки толстый не упал, сумел подтянуться. Раздался хруст и треск веток, посыпались листья, крона затряслась – и потом вниз кто-то свалился. Следом прыгнул толстый. Тот, кто упал первым, вскочил, и высокий сутулый сделал ему подножку…

Не ему – ей! Это была Аля. Грязная и вся в листьях, но я сразу узнал ее, потому что к этому моменту находился уже близко.

– Баба! Ей-Лесу – баба! – восторженно засипел сутулый таким тоном, будто увидел чудо-юдо, невиданного мутанта, а не молодую самку человеческого вида. – Свезло! Я ж сто лет уже не…

– Держи ее! – прикрикнул толстый. – Сбежит!

– Ты держи – я раздеваю!

– Ты держи! – возмутился толстяк. – Я, я раздеваю! Я ее с дерева стащил, поэтому я первый!

– Идите вы в Лес, вонючки! – донесся гневный крик Али.

Я находился уже за спинами бродяг, которые ничего не слышали и не видели, кроме своей добычи. Они присели, почти закрыв от меня женщину. Ноги ее дергались. Толстый зачастил:

– Расстегивай, расстегивай… Ты на голову ей сядешь… нет, лучше так…

– Нет, лучше по-другому, – перебил я. – Давайте так: сейчас оба получаете по голове и убегаете. Рюкзак со стволом оставляете здесь. Зато живые, это всегда ценно.

– Чего-о?! – они разом повернулись.

Я начал с того, у кого было ружье, старенькая двуствольная ИЖ-43 – «ежик». Когда сутулый выпрямился, врезал ему прикладом в голову. Он как стоял так и рухнул на землю. Сотрясения мозга, наверное, все же не получил, не настолько сильный был удар, но голову я ему рассадил знатно. Потекла кровь.

Толстый, оказавшийся на удивление юрким малым, хватанул нож из кармана. Клац! – выщелкнулось лезвие. Я повернул «вал» и плашмя вмазал ему прикладом по лицу. Нос бродяги, и без того не изящный, стал напоминать раздавленную сливу.

– А-а-а! – завопил он.

Сжав пухлое запястье, я крутанул его руку, вырвал нож и врезал носком ботинка по колену. Толстый попятился, припадая на ногу и держась за лицо. Сутулый хрипел, пытаясь встать.

Аля вскочила, застегивая штаны, и сзади с размаху саданула толстому кулаком по загривку. Он снова начал поворачиваться, неловко из-за поврежденного колена, она ударила еще раз – по уху, а потом угодила по прижатой к разбитому носу руке, впечатала ее в лицо. Толстый замычал от боли, вращая глазами и шатаясь. Сутулый встал на четвереньки, и носок сапога Али врезал ему по заду, потом – по ребрам. Женщина схватилась за ружье, которое болталось на плече у сутулого, рванула, ремешком выворачивая ему руку. Завладев оружием, навела на бродягу.

– Ладно, хватит! – Я, быстро шагнув вперед, схватил за ствол оружие, отвел его в сторону.

– Пристрелю собаку! – Ее лицо пылало, глаза сверкали.

– Они и правда собаки. – Я удерживал ружье так, чтобы ствол смотрел в дерево. – Просто блохастые бродячие собаки… но пусть живут.

Она глубоко вздохнула, выдохнула. Опустила ружье. Тогда я, повернувшись к толстому, приказал:

– Рюкзак на землю – раз. Подымай приятеля – два. Чешите отсюда во все четыре лопатки – три. Минуту даю, потом начнем стрельбу по движущимся мишеням.

– Там припасы, мы без них загнемся! – загундосил он.

– Быстро! – Я подался к нему, поднимая ствол «вала».

Он отскочил, едва не упав, и принялся стягивать лямки рюкзака.

Меньше чем через минуту мы с Алей наблюдали за тем, как два силуэта поспешно удаляются от дуба с пылающей желто-красной кроной. Когда их совсем не стало видно, женщина повернулась ко мне и сказала:

– Ты меня обманул.

– В чем это?

– У себя спроси в чем.

– Объясни, – пожал я плечами.

Встав передо мной, она повесила «ежик» на плечо, уперла руки в бока и заговорила, гневно раздувая ноздри:

– В том овраге ты мне пообещал, что поможешь сбежать! Но не помог!

– Потому что ты сама сбежала. Я просто не успел. Что еще за бабские глупости? Сбежала – молодцом, нечего претензии…

– Это не бабские глупости! Это… – Ее голос почти сорвался на визг, но потом Аля снова глубоко вздохнула, медленно выдохнула – и вдруг сдулась, как воздушный шарик. Плечи поникли, она ссутулилась, обхватила себя за плечи. Стало видно, как на самом деле она устала, как напугана, как хочет вернуться к своим…

– Ладно, расслабься, боевая наша. – Я провел пальцем по ее щеке, посмотрел и вытер о штанину. – Тебе помыться надо.

– Очень хочется есть, – почти жалобно произнесла Аля и присела над рюкзаком толстого.

Пока она копалась там, я обошел дерево. Двух бродяг уже не было видно, и я сомневался, что они попытаются тихо вернуться и напасть – огнестрела у них нет, а у нас аж два. Теперь эта парочка запросто могла погибнуть… И это было их личной, совершенно меня не колышущей проблемой. Сочувствия бродяги не вызывали никакого: можно уважать волка, но не шакалов.

Сорвав травинку, я сунул ее в зубы и привалился спиной к дереву. Дуб рос на краю пустоши, испещренной рытвинами и лужами, травяными буграми и кучами черной земли. Кое-где рос чахлый кустарник или отдельно стоящие деревья. Высокое светло-серое небо было холодным и чистым. Я замер, впитывая в себя эту картину, вдыхая густой запах чернозема и прелой листвы. От ветра зашелестела крона над головой, несколько листьев упало на землю, и один, ярко-желтый, с красными прожилками, похожими на кровяные сосуды, качаясь, опустился мне на плечо. Оно, кстати, совсем не болит, как и нога, – мазь болотных людей сделала чудо. А может, и не только мазь, может, пока я спал, они как-то еще обработали раны. Я медленно, глубоко вдохнул, прикрыв глаза, постоял несколько секунд в ясной осенней тишине, потом стряхнул лист с плеча и пошел назад.

Аля накинула старую шерстяную куртку одного из бродяг, раньше притороченную к рюкзаку. В нем, кстати, оказалось мало чего ценного… Завернутый в тряпицу кусок сала с настораживающим запахом, несколько сухарей, кухонный нож с наполовину сломанным клинком, пара огурцов, обрывок газеты с солью, а еще – влажный спичечный коробок, железная фляга со смятым боком, обмылок да три патрона к «ежику». Женщина разложила все это на пустом рюкзаке и села, поджав ноги. Когда я подошел, она пыталась тупым ножом ср езать с сала подпорченный слой.

Я устроился так, чтобы видеть и болото, и равнину. Положив «вал» рядом, отобрал у Али сало и достал свой нож. Пока нарезал, она открыла флягу, понюхала. Сделала глоток.

– Что там? – спросил я.

– Вода.

– Хорошо. Я боялся, что самогон. Можно мне?

Женщина отдала мне флягу, схватила сало с сухарем и стала есть, громко хрустя.

– На тропе Фара крикнул, что у тебя нож, – припомнил я. – Это ему померещилось или правда?

– Правда, – промямлила она с набитым ртом. – Только потом в болоте потеряла.

– А где взяла?

Она зыркнула на меня исподлобья:

– Проводник ваш дал.

– Калуга? – удивился я.

– Ага. Маленький такой нож. Когда в сруб возвращались, в руки сунул. Я потом только момента выжидала.

– Но зачем он?.. Пожалел тебя, значит.

– А я не знаю зачем. Может, просто нормальный мужик, один из всех вас?

Я промолчал в ответ. Ну, если так, молодец Калуга, что сказать, сердобольный чувак попался…

– А ты как здесь оказался? – спросила она, берясь за огурец.

– С тропы упал.

Аля хрустнула огурцом, пожевала.

– Упал… и что? Встал и дальше со всеми побежал?

– Нет, я обо что-то ударился головой. Когда пришел в себя – они уже убежали. Ренегаты, если это действительно они засели в Гниловке, за нами гнались, стрельба была… Начало этого всего ты еще застала.

– Застала, – согласилась она. – Но потом к Гниловке не смогла выйти. Отошла от тропы, боялась, что Фара со своими меня бросился искать. И потерялась в тумане.

– Ну да, как и я.

– Ага. Выбрела утром сюда, совсем замерзшая, тут эти двое… А потом ты.

Я решил, что надо все-таки перекусить, хотя сало это жевать совсем не хотелось. Взял сухарь с огурцом и захрумкал. Аля, наевшись, сделала несколько глотков, плеснула воды на ладонь, вытерла губы. Передала флягу мне. Наши пальцы при этом соприкоснулась, и она дернула рукой. Я хмыкнул, она насупилась… А потом вдруг тихо рассмеялась. Я удивленно поднял на нее взгляд. Грязное лицо преобразилось и будто вдруг засияло, на щеках и подбородке появились ямочки. Аля подалась вперед, легонько стукнула меня ладонью по плечу. И сказала, снова дотронувшись до моего плеча:

– Я только сейчас вдруг окончательно поняла: сбежала! Я от них сбежала, понимаешь? Все, нет их… И Фары нет. То есть, наверное, где-то есть, но теперь они там, а я здесь! И ты мне помог на самом деле. Здесь, у дерева. Калуга этот помог, после ты помог… Не все на свете сволочи. Еще остались хорошие люди, да?

Я похлопал ее по руке, все еще лежащей на моем плече.

– Вряд ли меня можно назвать хорошим человеком, подруга. Я даже точно знаю, что нельзя. Ладно, ты ружье еще не проверяла? Дай я проверю. Не бойся, отдам назад. И скажи что собираешься делать дальше?

– Мне надо помыться, – заявила она. – Это во-первых. Во-вторых – вернуться к своим. Вот и все.

Занявшись ружьем, я уточнил:

– Ну и какие шаги ты собираешься предпринять для достижения указанных целей?

– Да какие шаги… Воду надо найти, много воды, желательно горячей. И идти. Только куда?

Вернув «ежик», я выпрямился, потянулся, хрустнув суставами, и подвел итог:

– Воду взять пока неоткуда, а если она и появится, то вряд ли горячая. Где сейчас отряд, сидевший в Гниловке, непонятно. Если исходить из того, что эти твои ренегаты не догнали людей Метиса и Фары, но и от преследования не отказались, то они, думаю, где-то там, – я показал в сторону пустынной равнины. – Вода, к слову, тоже может быть где-то там. Я иду в этом направлении. Хочешь – пойдем со мной.

Когда на пути попалась глубокая и длинная расселина, полная гнилой воды, я нашел в кустах бревнышко и положил поперек. Пройдя по нему, встал на другом краю, повернулся и сказал дожидающейся на той стороне спутнице:

– Интересная у тебя история жизни. А ты уверена, что главная база Армии Возрождения где-то за полосой Леса?

– Уверена, – сказала она. – Хотя не очень далеко, но точно за Лесом.

– Но тогда как возрожденцы попадают в наши места? Они, что ли, как люди из Края, могут ходить по Лесу? Ладно, давай на эту сторону.

Аля зашагала следом, для равновесия расставив руки.

– Не могут. А как сюда попадают, не знаю. Я тогда в кабине БМП сидела и не видела ничего. Может, какой-то подземный тоннель из тех мест есть или…

Бревнышко затрещало и начало быстро прогибаться, с влажным хрустом ломаясь на середине. Аля побежала, я подался вперед, протягивая руки, обхватил ее и принял в свои объятья в тот момент, когда две половины бревна упали в овраг. Мы оказались стоящими на самом краю, Аля – спиной к расселине, а я – лицом, прижав женщину к себе.

– Ладно, отпусти, – сказала она после паузы. – Назад отойди, говорю.

Я попятился, разжав объятия, она покачнулась, схватилась за мой рукав и шагнула вперед.

– Но твой брат должен знать дорогу, – заметил я, продолжая разговор.

– А он мне не рассказывал. У нас такие отношения… служебные. Я при нем как лейтенант по особым поручениям.

Мы пошли дальше. Пламенеющий красно-желтыми красками дуб на границе болота казался яркой свечкой на блеклом фоне. А впереди, на краю пустоши, маячили небольшие постройки.

– Если он послал за тобой большой отряд, значит, относится к тебе не просто как к порученцу, – возразил я, – но и как к родственнице.

Она поразмыслила над этим предположением, провела ладонью по ежику волос.

– Ну, может, и так. Лес с ним, мне сейчас не до того. Я уже начала уставать, давай остановимся. Может, поедим еще?

– Рано, – возразил я. – Надо дойти до тех построек. Кстати, вон слева, насколько вижу, дорога идет по насыпи. Калуга что-то говорил про дорогу, к которой выводит тропа… Может, та самая?

– Ладно, тогда идем быстрее.

Несмотря на усталость, Аля двигалась ловко, уверенно, чувствовалось, что она к нагрузкам привычна и тело у нее тренированное. На мои вопросы о себе самой женщина отвечала, но вот про Армию Возрождения, ее структуру, базы, вооружение почти ничего не говорила, а один раз даже заявила:

– Я про это рассказывать не могу. И не спрашивай лучше о таких вещах.

Дважды мы вспугивали ворон, те взлетали и кружились над головами, громко каркая. Если у построек на краю равнины находятся люди, они наверняка уже знают о том, что кто-то приближается, поэтому к зданиям я решил напрямую не идти. Постройки стоят на возвышении, там вроде длинного холма или, скорее, земляного вала, насыпанного людьми или естественного – не понять. Я прикинул: вскоре надо будет взять севернее, скрытно подняться по склону в том месте, где кусты растут погуще, и по гребню приблизиться к зданиям. Только собрался озвучить свой план, как Аля вдруг всплеснула руками и побежала куда-то вбок.

– Эй! – окликнул я. – Ты куда?!

Она не оглядываясь спешила к большой расселине – где-то что-то синело.

Вода, понял я, и быстро зашагал следом. Озеро. Откуда только оно здесь взялось?

Водоем находился в неглубокой впадине посреди равнины, со всех сторон к нему полого сходились заросшие травой берега. Сверху было видно, что вода чистая, возможно, пить ее все-таки не стоит, но это явно не болотная жижа.

Аля начала раздеваться, как только оказалась на берегу. Скинула рюкзак, стащила фуфайку бродяги, запрыгала на одной ногой, стягивая сапог. За ним в траву полетел другой, а она уже тянула через голову рубаху. Обнажилась стройная, без грамма лишнего жира, тренированная спина, плечи… Ага, лифчиком мы не пользуемся. Потом она занялась штанами.

Я в этот момент отвлекся, потому что заметил у дальнего конца озера, имевшего почти правильную овальную форму, «спираль». Вообще-то, эти аномалии заметить трудно. Травник, помнится, называл их «магнитными смерчами». Внутри такой аномалии естественное магнитное поле планеты нарушается, в нем возникают спиралевидные завихрения. Если бы у меня сейчас был компас, он бы указывал не на север, а на «спираль», причем стрелка без остановки качалась бы с короткой амплитудой. А если компас попадет в центр аномалии, то окончательно сойдет с ума. В местах, где угнездились «спирали», нет растений, поэтому я и заметил ее: у воды в траве была круглая земляная проплешина.

Я перевел взгляд на Алю – она уже полностью разделась. Раскрыла рюкзак, достала обмылок, выпрямилась и кинула на меня взгляд через плечо.

– Там аномалия, – сказал я.

– Вижу, «спираль». Нам-то что?!

– Она прямо у озера. В ней статика, если накопится, может в воду пробить.

– Да ладно! – Аля махнула рукой и, покачивая бедрами, пошла по траве. Приостановилась, ногой коснулась воды и зашагала дальше, подняв мелкие волны.

Я направился к аномалии, но подходить совсем близко не рискнул, остановился метрах в пяти. Достал из кармана последний клубень, оставленный болотными людьми, и принялся задумчиво жевать. «Спираль» все-таки была видна, хоть и совсем слабо: над круглой проплешиной вращался едва заметный прозрачный смерч, легчайшее искажение пространства, свернутое в форме этакого гигантского ДНК. В траве рядом поблескивало металлом несколько плотно спаянных предметов. Что это там, магазин от автомата, кажется? Еще что-то железное, вроде молоток, а вон тот комок так плотно спаян, что и не разберешь, из чего состоит. В общем, «спираль» постаралась на славу. Говорят, что у самых обыкновенных вещей, притянутых, искореженных и сращенных этой аномалией, могут возникать необычные свойства. Но чтобы выволочь предметы из зоны действия «спирали», нужно что-то длинное, деревянное или пластиковое, желательно с крюком на конце, и чтобы он тоже был не из железа. Сейчас такой «щуп» взять негде.

Когда я вернулся, Аля стояла спиной к берегу по грудь в воде, а вокруг расплывалось мыльное пятно. Остановившись возле рюкзака, я сказал:

– Холодная же вода, наверное. Осень, не лето, а костер я разжигать не буду, чтобы дым кто не надо не увидел.

Она повернулась к берегу и возразила:

– Вода почти теплая. Тут какие-то ключи.

– Точно, не простудишься?

– А ты сам проверь.

Я ладонью потрогал воду. Не то чтобы по-настоящему теплая, но не ледяная. Нормальная, при такой температуре воздуха и в это время года должна быть гораздо холоднее. Точно, теплые ключи на дне.

– Ты получше проверь, – предложила Аля.

– В смысле?

– Искупайся, Стас.

Она впервые обратилась ко мне по имени. Я осмотрел низину, скользнул взглядом по кромке опоясывающих ее пологих склонов. Пока шли сюда, на равнине никто не появлялся. Вроде безопасно здесь. Хотя все равно как-то страшновато оставлять на берегу оружие, то есть не страшновато – непривычно, без ствола я буду как голый.

На самом деле я и правда буду голый…

Женщина в воде выжидающе глядела на меня. Я стал раздеваться. Стащил с шеи цепочку с кулоном, сунул в карман. Бросив одежду на берегу, положил сверху дневник Травника, а на него – «вал», прикладом к озеру, чтобы, выскочив, можно было мгновенно схватить его, и вошел в воду. В организме все как-то съежилось, непривычно это все-таки, купаться в открытом водоеме посреди осени. Весь мой опыт противоречил такому поступку, но я заставил себя идти дальше. Вода заплескалась. Нижний слой, над самым дном, стал теплее – наверное, от ключа поток идет. Сделав еще несколько шагов, я остановился перед Алей. Мы посмотрели друг другу на друга. Она подняла руку, медленно провела куском мыла по моей груди, плечам и спросила:

– Что это?

Я скосил глаза влево – нашлепка на ключице пожелтела и ссохлась.

– Лечебный компресс. Засох совсем, надо снять.

– Можно? – Аля коснулась нашлепки.

– Попробуй.

Она плеснула мне на плечо воды, затем осторожно потянула и оторвала растительный компресс. Боли не было, только кожу немного потянуло. Открылся красный шрам в виде буквы «V». Ее пальцы легко, едва ощутимо скользнули по нему, рука опустилась в воду. Шагнув вперед, я обнял Алю, притянул к себе и приподнял так, чтобы она могла обхватить меня ногами за поясницу.

– Подожди… – забормотала она. – Мыло утопим!

– Так брось его на берег, – сказал я, наклоняясь к ней.

– Заснули! – Меня пихнули в плечо. – Стас, мы заснули, а там стреляют!

Мое следующее действие было машинальным. Оттолкнув ту, что лежала рядом, я перекатился и схватил автомат. Открыл глаза уже лежа на животе, упираясь в землю руками, с прикладом у плеча. И только после этого начал хоть что-то соображать. Вот же жизнь! Где именно и в какую сторону стволом лежит оружие, четко помню даже во сне, а вот что за женщина рядом – забыл. То есть не вообще забыл, вспомнил почти сразу, но именно «почти», а про автомат знал уже в миг пробуждения.

– Где стреляют?!

– По-моему, в тех зданиях. Смотри, там люди!

Аля, не успевшая даже накинуть рубашку, стояла на коленях, глядя в сторону построек, видневшихся на вершине земляного вала. На мне тоже ничего не было. Хорошо, наверное, смотрюсь: голый и с автоматом, даже со стороны себя захотелось увидеть. Надо же, заснули оба, хотя это объяснимо: ночь на болоте вымотала. Не знаю, как у нее, а у меня и предыдущие деньки были те еще.

Действительно – стреляют, и вон какие-то силуэты мелькают между зданиями, но кто стреляет, чьи силуэты – непонятно. Чтобы разглядеть получше, нужно выбраться из низины с озером, потому что сейчас вершина вала едва видна.

Я стал одеваться, Аля тоже. Быстро собравшись, поднялись по склону и залегли на краю. Тощий, легкий рюкзак бродяг был у меня на спине. Я собрался лежать не меньше нескольких минут, чтобы получше оценить обстановку, но Аля почти сразу вскочила.

– Это наши! – крикнула она. – Давай к ним!

Она побежала. Я, конечно, последовал за ней, но испытывая большие сомнения. Нагнав, спросил:

– Что значит «ваши»? Ренегаты?

– Да! Я Химку Прокопова узнала! Он у нас сержант, по заданию брата часто в разведку ходит!

Когда достигли земляного вала, стало ясно, что здесь не подняться – склон почти отвесный. Постройки были прямо над нашими головами. Аля сложила ладони рупором и крикнула вверх:

– Это я! Алина! Эй!

В этот момент смолкшие было выстрелы возобновились. Последовала длинная очередь – похоже на пулемет. Я махнул рукой влево:

– В той стороне место, где можно подняться. Идем. Только не спеши, сначала надо понять что к чему.

Аля побежала, и вскоре мы стали подниматься по более пологому участку. Выстрелы все еще звучали. С кем там ренегаты перестреливаются? Если с людьми Метиса, получается, нужно им помочь. А моя спутница, конечно, в любом случае захочет помочь ренегатам. Пока поднимались, она несколько раз поглядывала на меня.

– Ладно, – сказал я наконец, – наверху очутимся – решим, как действовать, чтоб обоим…

Я замолчал, подыскивая слова, и Аля закончила фразу вместо меня:

– …чтобы у обоих не осталось осадка на душе.

– Типа того, – кивнул я.

Наверху выяснилось, что отряда Метиса здесь нет. Выстрелы почти смолкли, только иногда негромко постукивал пистолет. Глядя из растущих у края земляного вала кустов мы быстро оценили обстановку.

Ренегатов атаковало большое стадо горбунов. Я и не знал, что они могут бегать такими толпами. Хотя эти были не совсем такие, как те, лесные, привычные нам с Мишей. У этих окрас светлее, на боках и спинах темные полосы, рога тоньше и длиннее.

Я так и не понял, что за постройки стоят на валу – не то бараки, не то коровники, а может, и свинарники. Три длинных низких здания образовывали букву «П», во дворе между ними ренегаты, скорее всего, встали лагерем, там-то на них и наскочили полосатые горбуны.

– Погоди-ка. Присядь, – я положил руку Але на плечо. – Присядь, говорю.

Опустившись на корточки, она повернула ко мне раскрасневшееся лицо:

– Ну, что?

– Я туда не пойду.

– Почему, Стас? Они тебя не тронут. Я объясню все и…

– Нет. Как ни объясняй – меня задержат. И будут допрашивать, выяснять, кто такой и что к чему. Думаю, ренегаты отстали прошлой ночью в тумане и люди Метиса где-то дальше, на северо-востоке. Пойду туда, догонять буду. А ты, получается, к своим.

– Я думала, мы можем… – Она замолчала.

– Что?

– Ты можешь пойти со мной. Остаться со мной.

Я посмотрел на нее, медленно покачал головой и сказал:

– Нет. Но я буду тебя помнить.

Аля поджала губы и отвернулась.

– Ладно, – сказала она сухо. – Я, наверное, тебя тоже.

Тут кружившее вокруг домов частично выкошенное пулями стадо, в котором оставалось еще десятка два голов, опять пошло в атаку. Быстрый топот разнесся над округой. Фыркая и ревя, мутанты ворвались во двор, взрывая копытами землю.

На крыше одного барака выпрямился широкоплечий парень с черными вихрами, выбивающимися из-под фуражки, в руках он держал сразу два автомата. Широко расставив ноги, он дал очередь «по-македонски», поворачиваясь и что-то выкрикивая.

– Это Химка Прокопов! – обрадовалась Аля, вскочив.

– Да уж, добрый молодец, – сказал я.

– Я пойду, Стас. А тебе удачи.

Протянув руку, она быстро провела ладонью по моей щеке. Потом выскочила из кустов и побежала к баракам с ружьем наперевес, на ходу крича:

– Химка! Химка, это я! Прикройте меня!

Я дождался, когда Аля исчезнет между постройками, попятился и, развернувшись, побежал вдоль склона. Когда выстрелы стали почти не слышны, повернулся спиной к равнине, которую мы пересекли вместе с Алей, и легкой трусцой поспешил на северо-восток. Впереди что-то было – темная полоса у горизонта. Я пока не мог разглядеть подробности, но решил, что вскоре все пойму.