Один в поле

Глава 18

— Это невозможно, Ваше Величество, — седой мужчина в шитом золотом длиннополом мундире был возмущен. — Пожалование дворянства простолюдину еще куда ни шло — такие прецеденты случались в прошлом не раз. Но присвоение бывшему капралу маршальского чина — это уже, знаете, ни в какие ворота…

— Ну, а какой чин можно пожаловать моему спасителю? — молодая женщина, стоящая у высокого окна, выходящего в сад, повернулась к строптивому старцу.

Вряд ли Рой, доведись ему присутствовать тут же, узнал в красивой золотоволосой даме, облаченной в белоснежное шитое жемчугом платье, ту замарашку, которую защищал в дюнах от воющих орд степных кочевников и которую готов был убить собственной рукой, чтобы не отдавать им на растерзание. И как бы он удивился, узнай, что она все время, прошедшее после того памятного для обоих дня, думает о нем.

— Какой чин? — первый министр Двора, господин Хэгу Тоорн, герцог Эларский, пожевал старческими губами. — Ну, фельдфебеля…

— Фу! Какое неприличное слово! — возмутилась императрица. — Фе-фе… бель! Что там идет дальше, господин Тоорн?

— Дальше идет прапорщик, — обреченно вздохнул придворный. — Это первый офицерский чин, Ваше Величество.

— Прапорщик, прапорщик… — задумалась женщина. — Сапожник, пирожник… Тоже что-то мелкое, никчемное. Дальше!

— Лейтенант… — на вельможу было жалко смотреть.

— Лейтенант, лейтенант… — на гладком выпуклом лобике властительницы была ясно заметна работа мысли. — А больше ничего нет?

С таким же выражением дамы, перебирающие на прилавке модного магазина шляпки и сумочки, спрашивают приказчика о новых «сокровищах». Но «приказчик» был непреклонен.

— Дальше идет капитан, но…

— О-о-о! Капитан! — женщине явно понравилось это емкое, округлое слово.

— Но без надлежащего образования произвести в капитаны невозможно, Ваше Величество, — в устах придворного это прозвучало, как «не завезли-с».

— Даже для меня?

— Для вас нет ничего невозможного, Ваше Величество. Но он сам не рад будет вашей щедрости. Из капралов в капитаны… Поверьте, для офицера нет ничего более худшего, чем презрение коллег. Он для них навсегда останется выскочкой и неучем.

— Вы так считаете?..

— Да, Ваше Величество. Лейтенант, по-моему, самое подходящее звание. Конечно, и для него придется подучиться… Поэтому я рекомендовал бы сделать капрала Гаала для начала прапорщиком…

— Тема прапорщика закрыта! — отрезала императрица. — Лейтенант, так лейтенант. Готовьте указ!

— Повинуюсь, Ваше Величество, — склонился старый царедворец.

«А ведь мы еще вдоволь намучаемся с этой повелительницей», — подумал он, пятясь к двери…

Городок Сардубоду, который все теперь называли просто Столицей, понравился Рою с первого взгляда.

В нем не было помпезности старой Имперской Столицы, погибшей в ядерном пламени Великой Войны — он никогда не видел ее воочию, только на картинках и в старых фильмах, — или подчеркнутой рациональности Столицы новой. Сардубоду словно сошел с глянцевых страничек старых туристических путеводителей, которые любил когда-то листать маленький Рой: папа и мама в молодости мечтали повидать мир, но так и не успели выбраться дальше Хонти, рассказы о котором были для мальчика чем-то вроде сказок.

Да он и был когда-то туристической достопримечательностью Империи, этот древний город, некогда соперничавший за влияние на все Западное побережье с такими великими морскими державами, как Альстогру, Вегена или Фарнаки. Покоренный четыреста лет назад одним из предков Эны, он постепенно потерял свое значение и к началу Великой Войны интересовал всех лишь с исторической точки зрения. Его гавань, откуда когда-то отправлялись галеры, каравеллы и бригантины во все моря Саракша, была слишком мала и мелководна для базирования океанских флотов, для ракетных шахт здешний грунт не подходил абсолютно, а развертывать крупные сухопутные силы или авиацию здесь просто не имело смысла. Один из литераторов прошлого века верно подметил «Хоть год скачи отсюда — до ближайшей границы не доскачешь». Правда, он писал это совсем о другом городе…

Расположенный на небольшом островке, вернее, маленьком архипелаге, Сардубоду сам по себе представлял естественную крепость. А вековые старания фортификаторов и архитекторов и подавно превратили его в неприступную твердыню. Столетиями завоеватели пытались расколоть «крепкий орешек», атакуя его и с моря, и с суши, устраивали многолетние осады и морские блокады, штурмовали и бомбардировали, вели подкопы и засылали шпионов, но скорлупа «орешка» выдерживала все. Ворота города открылись завоевателям один-единственный раз, и об этом аборигены не любили вспоминать, глухо намекая, что без предательства тут не обошлось. Однако, как бы то ни было, за прошедшие века местные жители не только породнились с Империей, но и стали имперцами из имперцев по духу. Поэтому, когда Империя трещала по швам, именно Сардубоду пригрел за своими могучими стенами правительство в изгнании и именно в его главном соборе упокоился навеки последний император Эрран Двенадцатый.

Шли годы, старели монархисты, бегущие любыми путями из Страны Отцов, все более усиливающей идеологический пресс. Все меньше верилось, что когда-нибудь восстановится на одной шестой Саракша власть помазанника. Выросшим, а еще больше родившимся в Сардубоду казалось, что Империя всегда заключалась в древних стенах, осененных ее знаменем, а мечты о державе от моря до моря — проявление старческого маразма вельмож и генералов. У молодых были другие заботы: отражать натиск многочисленных врагов, как в незапамятные времена угрожавших городу-государству со всех сторон — из пустыни и с моря, заботиться о пропитании себя и своих близких — даже возделывать поля приходилось под неусыпным контролем вооруженных патрулей. Поэтому требовалось что-то из ряда вон выходящее, чтобы встряхнуть веру горожан в их великую миссию, влить свежую кровь в монархическую идею, на которой зижделся этот осколок великого некогда государства. Тем более, что ненавистная власть узурпаторов, скакнувших из грязи в князи, наконец рухнула в Метрополии на радость приверженцам Короны. Свершилось то, чего ждали десятки лет, то, что предсказывали сразу после переворота, отводя «выскочкам в погонах» сначала не более недели, затем — месяца, потом — полугода, года, пятилетия…

И в изощренных на интриги мозгах стареющих вельмож возникла идея, отдающая авантюрой: возвратить монарха на опустевший трон, заменить символ живым человеком. Это было непросто: Эрран Последний не оставил наследников, и эта ветвь древней династии пресеклась на мизантропе, больше любившем собак и лошадей, чем людей. Но ведь оставались другие — эмиссары Сардубоду рыскали по уцелевшим государствам Саракша, отыскивая чахлую поросль некогда могучего древа Эрранов. Но тот оказывался замаран морганатическим браком, этот по определению уже не мог оставить потомства. А Империи не нужна была кратковременная марионетка на троне. Ей нужно было знамя, способное повести за собой.

И такое знамя нашлось в захолустье северной Пандеи, где завершал свой жизненный путь кузен Эррана Двенадцатого. Исторический выбор пал на его дочь, молодую Эну, зарабатывающую себе на жизнь уроками музыки и пения. В ее жилах смешалась чистая кровь члена Императорской фамилии и не менее древних властителей Альстогру, а лучшего и пожелать было нельзя. Королевская Свадьба, сыгранная буквально накануне Великой Войны, была последней попыткой отсрочить неизбежную бойню, изменить расклад сил на политической арене предвоенного Саракша. Рождение наследника двух престолов должно было примирить противоборствующие коалиции или хотя бы взорвать их, заставить лихорадочно выстраивать новые комбинации. Ведь на все это нужно время, и войны порой выигрываются еще до их начала… Но родилась девочка, и все доводы королей, кроме последнего, [ «Последний довод королей» — война (иносказат.).] оказались исчерпаны…

Но какое значение сейчас, на руинах мира, имел пол августейшего ребенка? Важно было лишь то, что Эррана — плод от чресел монархов минувшего. И ничего не понимающая девушка — она, ко всему прочему, оказалась девственницей — была вовлечена в водоворот событий, не раз ставящих ее на грань жизни и смерти, чтобы швырнуть в конце концов из захолустья, буквально через огонь, воду и медные трубы, в золоченое кресло под коронованным гербом. Она стала императрицей Эрраной Первой, хотя еще не держала в руках Скипетра и Меча, и Большая Императорская Корона, воссозданная лучшими ювелирами взамен утерянной навеки, еще не касалась ее волос. Торжественная Коронация, первая за последние полвека, должна была стать событием, в конце концов, просто обязанным сплотить некогда разделенную нацию. И крошечная часть ждущей своего возрождения нации последние недели только и жила предвкушением этого события.

Рой, совсем недавно пожалованный потомственным дворянством и произведенный на зависть новым друзьям из экипажа канонерки «Эрран Десятый Освободитель», минуя несколько ступенек, сразу в лейтенантский чин, тоже оказался вовлечен в круговерть подготовки к Коронации. На учебу — формальность, конечно, но по закону он должен был сдать экзамен на офицерский чин — оставалось совсем немного времени: львиную часть дня отнимала шагистика, то, что он как раз больше всего ненавидел в армейской службе. Но не могла же Императорская Армия, офицером которой он стал, ударить в грязь на таком важном мероприятии? Вот и приходилось зубрить уставы, тактику, баллистику и прочие дисциплины по ночам, на кухне, чтобы не мешать отдыхать замечательному человеку — капитану второго ранга Кору Гечагу, командиру «Эррана Десятого», пригревшему бездомного бродягу в своей холостяцкой квартирке в Цитадели.

Вот и сейчас молодой офицер торопился пересечь Горбатый Мостик, отделяющий Цитадель, расположенную на отдельном острове — даже скале, поднимающейся из моря, — от собственно города, до наступления темноты. На территории, где проживали военные, и законы были сугубо воинские: в десять часов вечера кованые ворота запирались на могучие замки и засовы, часть моста поднималась, и Сердце Крепости до шеста утра отделялось от остальной Империи многометровой пропастью, на дне которой бушевали волны прибоя. С десяти до шести внутрь Цитадели пустили бы лишь Ее Величество, да и то если бы ее жизни угрожала опасность. За все время существования Сардубоду это случалось лишь дважды. В первый раз стражники покорились желанию Эррана Четвертого Завоевателя, объезжавшего свои новые владения, — не родилось того, кто осмелился бы отказать своенравному монарху. А во второй раз Цитадель на долгие полтора года пригрела Эррана Восьмого, укрыв его от бушевавших по всей Империи крестьянских волнений, пока военачальники Императора-просветителя огнем и мечом усмиряли взбунтовавшуюся чернь, на долгие годы отбив у нее желание жаждать августейшей крови.

Но ради какого-то лейтенантишки без патента, пусть даже если о нем судачил весь город, сторожа даже пальцем не пошевелили бы, и пришлось бы провести ночь — весьма холодную, между прочим, — на улице. Ведь горожане, такие добродушные и приветливые днем, на ночь запирались в своих домах-крепостях так же надежно, как и защитники Цитадели — в своем. И не зря, впрочем: неизвестно как, но месяца не проходило, чтобы пустынник или целая их шайка, а то и порождение дьявола — песчаная кошка — не пробрались в город, дабы испортить мирным горожанам заслуженный отдых. Как они умудрялись преодолевать городские стены — высокие и такие толстые, что по их гребню можно было не только прогуливаться, но и проехать на запряженной парой коней бричке, — оставалось лишь гадать. Сами-то кочевники еще полбеды: ну, стащат чего, ну, испугают до полусмерти, но их хвостатые фурии… Кошек-переростков боялись все от мала до велика и глухо судачили о том, что не дикари-де содержат их в качестве домашних животных, а совсем даже наоборот…

— Простите… — от стены отделилась фигура в плаще с поднятым воротником и шляпе, надвинутой на глаза.

— Что вам надо? — остановился Рой: на кочевника человек не походил ничем.

— Я испугал вас, — поклонился незнакомец. — Извините. Я не причиню вам зла.

— Почему вы должны были испугать имперского офицера? — удивился Гаал — А зло и я умею причинять.

— Еще раз извините, господин Гаал. Вот, возьмите, это вам, — в руку офицера перекочевал крошечный бумажный сверток.

— Что это? — изумился Рой, поднимая глаза от подарка незнакомца, но того и след простыл.

Не веря своим глазам, он ощупал стену темной ниши, но везде ощутил только камень — никакой потайной дверцы.

«Куда он девался? — подумал лейтенант, пожимая плечами. — Чудеса какие-то…»

В Цитадель он успел буквально за пять минут до закрытия ворот. А уже дома, в одиночестве — капитан пропадал в порту иногда по несколько дней кряду, — Рой бережно развернул сложенный в несколько раз листочек бумаги, перевязанный золотистой шелковой ленточкой.

«Завтра, в три часа дня в Парке Императрицы Озы».

И никакой подписи, только свернутый колечком локон.

Рой поднес волосы к свету, и они блеснули червонным золотом.

«Мировой Свет! А девчонка-то действительно влюбилась…»

Молодой человек и сам не раз вспоминал хрупкую фигурку, огромные, в пол-лица, светлые глаза, жаркий поцелуй, казалось до сих пор обжигающий губы… Но в то же время отлично понимал, какая пропасть между наследницей великой династии и им, мальчишкой с захолустных Заводчан; властительницей пусть крошечного, но осколка Империи и им, бывшим рабочим, бывшим солдатом, бывшим каторжником… Высочайшие милости он воспринял спокойно, посчитав благодарностью за спасение жизни Эрраны, но думал, что тем все и ограничится.

Не ограничилось…

«Что я ему скажу? — Эна уже минут пятнадцать бродила меж цветущих кустов, заботливо подстриженных умелыми руками садовников. — Как начать?..»

Она влюбилась. Считающая себя взрослой, многое знающей о жизни, женщина влюбилась, словно сопливая девчонка. Подумать только — на исходе третьего десятка лет своей жизни — и в кого? В мальчишку младше ее на несколько лет! А ведь думала, что так и состарится девственницей, — молодых людей после серии изнуряющих войн осталось немного, в разы меньше, чем девушек, и в них могли копаться, выбирая самых красивых, самых доступных. Кому нужна дурнушка с принципами, вычитанными в старинных книгах? А тут появился он…

Эне уже казалось, что она отличила его среди всех остальных еще там, в самом начале пути по подземному лабиринту, когда они с провожатым дождались их у входа и разыграли несложный трюк с «ядовитыми корнями» — инъекция в щеку одного хитрого препарата, вызывающего почти мгновенный отек кожи, бинты на лицо… Дальше она стала «Слепым» и могла только слышать, но теперь он виделся ей всюду: вступался за нее, когда каторжники хотели бросить «обузу» на посту управления, вытаскивал, преодолевая Зов, из пасти верной смерти… А как он бился за нее с этим мерзким старым насильником, как оборонял от карликов на их диковинных «конях»… И последний его мужественный шаг… Это же прямо финал из рыцарского романа, которым она зачитывалась в детстве.

«Сударыня, мне остается лишь одно, — проговорил господин Лоур, извлекая меч из ножен. — Не в силах человеческих спасти нас, и я готов пасть с мечом в руках. Но после моей гибели вы останетесь одна, а я не могу позволить лесным варварам растерзать вас или надругаться над вами. Поэтому простите меня: я сначала лишу жизни вас, а потом себя…»

В этом месте строки всегда расплывались у нее перед глазами, и слезы текли на страницу ручьем. Она ничего не могла поделать с собой, хотя читала книгу много раз и знала, что уже на следующей странице на помощь рыцарю и его возлюбленной придет отряд верных друзей, а варвары с позором ретируются восвояси. Девушка же, разумеется оказавшаяся принцессой в изгнании, возведет своего спасителя на королевский престол, чтобы сесть обок его верной женой и матерью его многочисленных отпрысков.

Как жаль было ей, повзрослевшей, что вся эта романтика осталась в прошлом, а настоящая принцесса в изгнании должна была учить туповатую деревенщину премудростям игры на музыкальных инструментах и хоровому пению…

А потом, как выгодно отличался юноша от окружающих его уголовников! По всему было видно, что он — даже не белая ворона, а голубь… нет, прекрасный сокол, затесавшийся по какому-то недоразумению в стаю крикливых грязных ворон. Как выгодно он отличался от того страшного человека с некрасивым лицом, небрежно скроенным из отдельных кусков горелой кожи, вроде бы призванного ее защищать и оберегать, но на самом деле даже пальцем не шевельнувшего ради ее блага. Сколько раз, украдкой приоткрыв щелочку в грязных бинтах, сравнивала она их и мечтала, чтобы на месте старого оказался молодой…

— Добрый день, Ваше Величество, — раздалось из-за спины, и Эррана резко обернулась.

Он стоял рядом — высокий, подтянутый, просто великолепный в новеньком мундире. Настоящий рыцарь, пусть даже не в сияющих доспехах. Ну и что с того, что лицом ничуть не походит на того, кто являлся ей в горячечных девичьих снах. А эти шрамы даже добавляют ему мужского очарования.

— Вы пунктуальны, лейтенант…

Что еще она могла сказать? Поведать ему о своих фантазиях? Как же глупо все выглядело вот так — лицом к лицу.

— Вы желали меня видеть, Ваше Величество?

«Ну да, — горько подумала она. — Я — „Ваше Величество“, некрасивая старая дева, возомнившая себе неизвестно что, а он — молодой, подающий надежды офицер…»

Пропасть между ними росла с каждой секундой, и никто из них не мог, не имел права, протянуть руку через эту неширокую пока, в общем-то, расселину. Оба чувствовали себя донельзя неловко, словно их голыми выставили на посмешище толпе. Собственно говоря, так и было на самом деле: несмотря на то, что парк казался пустынным, за императрицей и ее гостем, несомненно, наблюдали десятки глаз. Нет, агенты тайной полиции не прятались в кустах и не притворялись мраморными статуями, как в низкопробных комедиях, — для этого в современном мире существуют иные, более тонкие способы: скрытые микрофоны, видеокамеры… Наверняка снайперы на крышах окружающих зданий.

— Пройдемся немного. — Молодая женщина осторожно, одними пальцами, взяла своего рыцаря под руку — он бы никогда не решился этого сделать, — будто делая маленький шажок ему навстречу: пропасть на миг замерла, перестала расширяться. — Тут так красиво сегодня…

Властительница покривила душой: тут всегда было красиво. Парк, разбитый двести лет назад внутри крепости, чтобы супруга императора могла дышать воздухом, не думая о том, что, по сути, находится в заточении — августейший супруг охладел к Озе, предпочитая ей юную фаворитку, — по сей день считался образцом ландшафтной архитектуры и флористики. Особенно после того, как большинство прочих образцов погибло навсегда. Аккуратно подстриженные деревья, геометрически правильные фигуры из кустарника, газоны, напоминающие своей ухоженностью ковры, цветочные клумбы, идеально ровные дорожки.

Эна вела своего избранника в беседку, расположенную так, чтобы из нее можно было без помех любоваться морем и в то же время находиться в «мертвом пространстве» на случай возможного обстрела с воды. Устроители парка были не только талантливыми садовниками, но и кое-что понимали в военном деле.

Императрица, наконец, отпустила руку лейтенанта и повернулась к нему. Разница в росте заставляла ее глядеть на него снизу вверх, и это еще больше добавляло в их тайное свидание пикантности. Рой казался Эрране таким высоким, могучим, она чувствовала себя рядом с ним слабой и хрупкой. Женщиной, а не монархиней. Кто бы мог подумать, что столь высокое положение может так быстро надоесть? Давно ли она стала повелительницей, а ей уже снова хотелось быть простой учительницей музыки, способной полюбить простого лейтенанта и быть им любимой…

«Полноте, — с горечью перебила она сама себя. — Довольно грезить, дурочка! Когда ты была простой учительницей, он и не посмотрел бы в твою сторону. Рыжая длинноносая дурнушка… За ним бы бегали все записные красавицы округи, а он копался бы в них, как… как…»

— Почему вы плачете, Ваше Величество? — встревожился лейтенант, вынимая из кармана белоснежный платок. — Я чем-то обидел вас?

— Это ничего… — она с благодарностью приняла платок и прижала к лицу, вдыхая запах, его запах. — Я часто плачу в последнее время… Понимаете: перемена обстановки, государственные заботы, свалившиеся мне на голову…

«Какую чушь я несу! — Она готова была отхлестать себя по щекам за глупые и манерные слова, легко срывающиеся с губ. — Скажи ему, что ты любишь его, что дня не можешь прожить без мыслей о нем! Скажи сейчас, или будет поздно!..»

— Меня ведь совсем не готовили к подобному, — щебетала она беззаботно, но слезы все не желали униматься, а комок в горле не исчезал — А тут столько обязанностей, этикет, регламент… Иногда я чувствую себя деревенской дурочкой на дворцовом приеме! Придворные все такие важные, солидные, а я? Я ведь всего-навсего провинциальная учительница музыки… Вы играете на музыкальных инструментах?.. Почему же сложно? Вовсе нет! Хотите, я вас научу?..

Она болтала без умолку, он поддакивал, порой невпопад, и оба чувствовали, что пропасть снова расширяется, унося их друг от друга со скоростью океанской волны. Они еще были рядом, но просто физически ощущали, как падают свинцовыми каплями в пропасть последние мгновения их близости. Вот-вот упадет последняя, и пути их разойдутся навсегда. Она с отчаяньем видела, что в его глазах окончательно пропал интерес, взгляд стал рассеян, расфокусирован.

«Я не интересна ему ничуточки!..»

— Не двигайтесь! — прошептал лейтенант, напряженно глядя Эне через плечо. — Не делайте резких движений, умоляю вас!

«Что? — от изумления слезы высохли. — Что он говорит?»

А он уже отстранял ее мягко в сторону, прятал за собой, заслонял телом.

«Что там такое?»

Она оглянулась и почувствовала, как ноги становятся ватными, словно в дурном сне.

Позади стояла Смерть…

Глава 19

Ар Вану, лучший снайпер императорской охраны, вздохнул и сменил позицию — обстоятельный и аккуратный, он очень не любил суетиться во время работы. Но и с дальнего конца крыши цель не просматривалась: мешало дерево, сквозь крону которого беседка просвечивала отлично, а вот Ее Величество с этим сопливым хлыщом, которому она оказала невиданную честь — аудиенцию с глазу на глаз, — никак. Да и какая это стрельба сквозь крону дерева? Не стальной лист, конечно, но ведь пулю в полете может отклонить даже легкий ветерок, не то что ветка дерева. Стрелять, рискуя задеть августейшую особу, — упаси Мировой Свет!

Снайпер еще раз вздохнул и буркнул в микрофон переговорного устройства:

— Первый! Объект в мертвом пространстве. Как слышно?

Рация хрипнула и ответила недовольным голосом начальника охраны:

— Седьмой! Слышу вас хорошо. Пробовали сменить позицию?

— Первый! Объект закрыт для всех позиций. Прошу передать контроль другому номеру до возобновления визуального контакта.

— Седьмой! Передачу подтверждаю. При смене обстановки жду доклада.

Начальник отключился, а Ар Вану несколько расслабился, не переставая, тем не менее, зорко наблюдать за беседкой.

«Пора подумать об уходе на покой, — мысли эти возникали уже не в первый раз. — Шестой десяток уже… И глаз не тот… Лучше уж сопляков натаскивать — ответственности никакой, а деньги те же…»

Рой впервые видел кошмарное порождение пустыни так близко. Тогда, в дюнах, разглядывать чудовищ, носящихся вокруг их укрытия, было некогда, а после, хотя капитан Кору Гечагу предлагал сводить его в Императорский Зверинец, где пара песчаных кошек содержалась в надежной клетке, как-то не возникло желания.

Желто-серая с бурыми подпалинами, худая, но не производящая впечатления истощенной — сплошные мускулы и сухожилия, ни капли жира — длинноногая тварь приближалась неторопливо и бесшумно, кокетливо ставя одну лапу чуть взахлест другой, словно демонстрирующая свои прелести женщина легкого повеления. Шерсть была короткой, будто щетина, изрядно вытертая на холке, наверное — седалищем карлика. Но сейчас хищница была одна, без наездника.

Молодой человек любил кошек — у Гаалов одно время жил один бело-рыжий увалень, предпочитающий дрыхнуть по двадцать часов в сутки вместо исполнения единственной функции, от него требующейся, — ловить мышей. Но такую огромную видел впервые и далее не представлял раньше, что они могут существовать в природе. Крупные хищники семейства кошачьих раньше, до войны, водились в экзотических странах — в книгах, читанных в детстве, имелись картинки со всякими ларухами, иддлами и тагенами. Однако одно дело картинка — животное, каким бы огромным оно ни было, на бумаге кажется нестрашным, — и совсем другое реальность.

Реальность же, данная Рою в ощущениях, демонстрировала гибкую мускулистую тварь высотой ему чуть ли не по грудь. О длине когтей можно было лишь гадать — до поры эти острейшие ятаганы были аккуратно спрятаны в мягкие пока еще лапки. Лапы, далее лапищи. А вот клыки тварь прятать не считала нужным. Острые, как клинки, длиной в указательный палец белоснежные острия были выставлены напоказ. Широкая пасть будто улыбалась — песчаная кошка самой природой обречена на вечную улыбку, особенно жуткую в приложении к бесстрастным серо-зеленым глазищам с вертикальным зрачком.

— Рой!.. — пискнула императрица, впиваясь побелевшими пальцами в плечо своего рыцаря. — Рой, милый! Давай убежим отсюда… Мы помчимся быстро-быстро…

— Не получится, Ваше Величество. — Лейтенант медленно отступал, прикрывая собой женщину, и его мозг сверлила только одна мысль: «Где же эта проклятая охрана?!» — Вы же видели, как быстро они бегают… К тому же побежать — значит спровоцировать хищника на нападение… А вот если не делать резких движений и смотреть зверю в глаза, — молол он чепуху, боясь, что паника, охватившая Эну, как и любую женщину при виде хищника, выльется в истерический припадок, — то можно выйти победителем из поединка…

Он дорого бы сейчас дал за тот самый трофейный пистолет или даже кортик, но поделать тут было нечего: носить оружие в городской черте Сардубоду строжайше, под страхом смертной казни, запрещалось всем, кроме лиц, облеченных властью: полицейских и военных при исполнении прямых служебных обязанностей. Собственно, и хранить его в любом виде не приветствовалось, оттого и предпочитали горожане запираться на ночь на все замки.

«А что, если попробовать представить Мировой Свет, — мелькнула мысль, показавшаяся выходом — С упырями-голованами это помогло…»

Увы, эффект оказался обратным: в глазах твари мелькнуло на миг нечто вроде непонимания, но в следующее мгновение она уже с диким визгом взвилась в воздух, продемонстрировав, наконец, свое главное оружие — два десятка кривых лезвий.

Рой успел оттолкнуть локтем завизжавшую от ужаса не хуже хищницы императрицу и сам ринулся вперед, приняв удар груди зверя, не ожидавшего от «дичи» такого маневра, на макушку и выбив на миг его дыхание.

А потом обоим стало не до политесов.

Сцепившись в один рычащий клубок, человек и дикая тварь катались по усыпанной песком садовой дорожке, стараясь переломить ситуацию каждый в свою сторону. Передние лапы зверюги были блокированы, но задними она остервенело рвала ноги человека. Он же, теряя сознание от боли, стискивал со всей силой, на которую был способен, звериное горло, отстраняя от лица пасть, из которой несло удушающей вонью разлагающегося мяса, щелкающую клыками в опасной близости от него. Колени поршнями месили мягкое брюхо кошки и гибкие ребра, пальцы по доле миллиметра вжимали отчетливо хрустящую гортань в позвоночник, глаза хищника и глаза человека разделяли какие-то сантиметры, и ненавидящие взгляды, которыми они сжигали друг друга, были материальнее стальных мечей…

Но силы человека таяли с каждой секундой…

— Первый! Цель вижу. Ожидаю указаний.

Ар Вану аккуратно поймал непонятный клубок, выкатившийся из мертвого пространства на «зуб» прицела. Любому непосвященному сейчас показалось бы, что снайпер целится куда-то не туда, — пуля должна была неминуемо клюнуть в землю, не долетев до цели нескольких метров, но старый мастер за долгую свою практику издырявил столько мишеней — бумажных и живых…

Краем глаза он видел, что Ее Величество жива и здорова: зажав рот руками, она, должно быть, вопила сейчас, заглушая все на свете, — старый семьянин и отец трех дочерей, дядюшка Вану отлично знал, что такое женская истерика, — но через плотные наушники пробивался лишь тонкий, вроде комариного писк. Молодцы инженеры — снайпера за работой ничего не должно отвлекать, пусть хоть небо рушится вокруг — он услышит только команду.

— Седьмой! — невидимый командир помедлил. — Стрельба по готовности. Как понял?

— Первый! — голос снайпера был бесстрастен. — Подтверждаю: стрельба по готовности.

В прицеле мелькали пестрая шкура и зеленый мундир с отливающими тусклым золотом погонами, звериные лапы и исцарапанные в кровь руки, окровавленная шевелюра и прижатые к плоскому черепу уши…

— Д-дут! — привычно толкнулся в плечо приклад верного «винта», и снайпер, даже не поглядев на дело своих рук, перекатился на бок, оставив дымящуюся винтовку лежать на парапете крыши.

Зачем ему, мастеру своего дела, смотреть, если уже по отдаче, по чему-то такому, что не перескажешь словами, что существует на уровне тонких материй, что приходит только с многолетней практикой, он еще в момент вылета пули из ствола уже знал, что попал. И попал куда надо. Словно выражение «контакт с целью» было не фигуральным, а более чем реальным и на короткий миг, требующийся пуле, чтобы преодолеть не такое уж большое при ее скорости расстояние, стрелка и цель связывал в единое целое некий материальный луч…

— Первый! Цель поражена, — доложил он, вынимая из нагрудного кармана плоскую фляжку и делая длинный глоток: глаза привычно следили за стреляной гильзой, вылетевшей из казенника после выстрела и проворно катящейся по покатому покрытию крыши.

«В самом деле, пора на покой, — дядюшка Вану поглядел в низкое, привычно твердое небо, всегда помогающее ему восстановить равновесие после безупречно выполненной работы. — Внуки вон уже бегают, все мои сверстники спокойными делами заняты, а я все, как мальчишка, цели дырявлю. Не настрелялся за тридцать лет… Сегодня же подам рапорт…»

Гильза подкатилась, наконец, к краю водостока и свалилась вниз, со звоном ударяясь о стенки жестяной трубы…

Набежавшие со всех сторон люди грубо, без излишних нежностей, вырвали Роя из объятий мертвого, еще подергивающего в агонии хвостом зверя, поставили на ноги, походя, между делом, выбив дух резким, незаметным со стороны ударом под ложечку, защелкнули тесные наручники на вывернутых назад до отказу, до хруста в плечах руках…

А он все никак не мог понять, отчего вдруг остекленели бешеные глаза хищницы, застыли, пару раз рефлекторно дернувшись, лапы с так и оставшимися выпущенными когтями, а из покрытой пасти хлынул в лицо поток темной горячей крови. И все оглядывался, оглядывался на труп врага, только что едва не растерзавшего его, не понимая, как он мог выстоять в сражении с таким хищником. Выстоять и победить.

— Погодите! — ввинтился в уши истошный женский крик. — Вы с ума сошли! Он же защищал меня-а-а!!! Пошли прочь! Отпустите его!

Белая, будто выточенная из целого куска мрамора фигурка налетела откуда-то сбоку, отчаянно колотя кулачками вежливо отстраняющих ее людей в черном. Тянула к себе, вырывала у охранников человека, вяло мотающегося в чужих руках, на глазах впадающего в какой-то ступор, когда глаза все видят, тело чувствует, но мозг уже отказывается воспринимать что-либо. А те неумолимо влекли его, волокли не чувствующего израненных ног к черной сверкающей лаком машине с распахнутыми дверцами, возникшей у беседки как по мановению волшебного жезла Кто-то уже заученно пригибал окровавленную голову арестованного, дабы не нанес себе повреждений, ударившись о дверной проем…

— Стоять! В чем дело? — негромко и властно произнес кто-то рядом.

И все переменилось.

Сталь мгновенно разомкнулась, освобождая запястья, крепкие руки, только что державшие и не пускавшие, превратились в участливые объятия друзей, не дающие упасть… Эна, рыдая взахлеб, вырвала Роя из рук охраны, обняла, пачкая платье его и звериной кровью, которой он был покрыт с ног до головы, неловко принялась запихивать на заднее сиденье… И мучилась, пока остолбеневшие «люди в черном» не помогли ей, на этот раз мягко и почтительно.

— Прочь отсюда! — по голосу судя, она была на грани истерики. — Вы слышите? Прочь отсюда!

— Куда прикажете, Ваше Величество? — водитель был сама предупредительность.

— Куда угодно, только прочь! — Спохватившись, Эррана принялась стирать кровь с лица плавающего на грани забытья лейтенанта, не замечая, что причиняет тому боль. — Если мы задержимся тут на минуту, я сойду с ума!

— Может, в госпиталь, Ваше Величество? — почтительно склонился незнакомый Рою человек с неприметной, будто профиль на стертой монете, внешностью. — Лейтенант Гаал серьезно ранен…

— Убирайтесь к дьяволу, старый..! — Молодой человек и не подозревал, что бывшая учительница музыки знает такие выражения. — Во дворец. Но врач пусть тоже подъедет! Позже!

Дорогу до дворца он не помнил. Она слилась для него в череду боли и поцелуев, нежных движений рук, боящихся причинить боль и все равно причиняющих ее…

Очнулся он только в ароматной полутьме огромного помещения, лежа обнаженным на чем-то бесконечно мягком. Все тело саднило и жгло, словно с него живого содрали кожу, но все это было ерундой, не стоящей внимания: над ним, касаясь кожи на груди локонами распущенных волос, склонялась хрупкая женская фигура, облаченная во что-то невесомое, будто сотканное из утреннего тумана или облаков на вершине Андак-Огу. С золотым сиянием вокруг головы, бесстыдно раздетая падающим со спины светом, она была прекрасна, как древние статуи, изображающие Совершенство.

— Что вы делаете, Ваше Величество? — прошептал Рой, пораженный красотой женщины, ради которой только что рисковал жизнью. В который уже раз… — Позвольте мне уйти…

— Молчи! — Тонкий ледяной пальчик прижался к его губам. — Тут нет никаких величеств, дурачок. Тут только ты и твоя Эна, мой храбрый рыцарь, мой господин, мой Рой…

Пропасть между мужчиной и женщиной сомкнулась. Сомкнулась, чтобы не разверзнуться больнее никогда Мужчина и женщина слились в одно существо, которым и были созданы когда-то, разъединенные затем, чтобы всю жизнь искать свою половинку по белу свету, ошибаясь и разочаровываясь.

И все-таки находить иногда…

— Я собрал вас здесь, господа, — первый министр двора по обыкновению своему был строг и чопорен, — чтобы сообщить пренеприятнейшее известие…

Он сделал паузу, позволив другим членам Малого Государственного Совета, в который входил только самый узкий круг сановников, обменяться взглядами, а то и пошептаться между собой.

— Наша девушка, — он не счел нужным уточнять: собравшимся и так все было понятно без слов, — проявила непростительную слабость.

На этот раз шум в кабинете министра продолжался дольше. Но на то и были собравшиеся здесь самыми из самых, чтобы понимать все без лишних эмоций.

— Как же нам теперь ее называть? — поинтересовался самый молодой из Советников — семидесятитрехлетний государственный прокурор, склонный иногда к проявлениям юмора.

Шутку, высказанную с самым постным выражением лица, не поддержали.

— Вопрос в другом, — произнес министр внешних сношений. — Как нам называть теперь ее слабость?

Совет замолчал. Только шуршали время от времени листки бумаги, которые перебрасывали друг другу по столу советники, поскрипывали кресла, да похрустывали старческие, изъеденные ревматизмом и артритом суставы.

В старинном, полном темного дерева, тусклых гобеленов, потрескавшихся от времени кожи переплетов и мебельной обивки, благородной бронзы и легкомысленного фарфора кабинете собрался мозг Империи. Старый, порой пробуксовывающий, медлительный, но никогда не выдающий неверных решений механизм, наподобие древнего арифмометра или даже конторских счетов, сплошь и рядом дающий многоочковую фору новомодным вычислительным машинам. Те же, за небольшим исключением, люди принимали решения и четверть века назад, когда держава не съежилась еще до размеров заштатного Сардубоду.

Закавыка заключалась в том, что для такого огромного и сложного организма, каким являлась довоенная Империя, мало было решений, принятых главным нервным центром. Команды, бегущие по протяженным «нервам» пораженного вирусом своеволия и корыстолюбия государства, доходили до цели порой искаженными, а порой и просто вывернутыми наизнанку. То, что столетиями действовало безотказно, давало сбой за сбоем и в конце концов привело к катастрофе. Но то, что в живой природе привело бы к неминуемой гибели как обезглавленного тела, так и мозга, оказалось не столь уж фатальным Тело, растерявшее многие конечности и органы, обрело новый мозг, пусть не такой точный и верный, а голова… Голова постаралась, чтобы ее нынешнее тело — жалкий обрубок прежнего — не повторило судьбы того, с чем когда-то составляло единое целое. И сейчас мозг некогда огромного первобытного монстра, отраставший новые конечности и четверть века живущий отдельно от тела, вновь поглядывал на беззаботно пасущийся в отдалении организм, прикидывая, как бы восстановить «статус-кво». Теперь это была, пожалуй, единственная его задача.

— Это не вопрос, — махнул рукой министр обороны. — Скольких фаворитов и фавориток знавала история Саракша! Кто-то из них довольствовался постелью августейшего партнера, кто-то чуть большим…

— Кто-то управлял из этой постели государством… — невинно вставил министр науки, подправляя пилочкой ногти.

— Если ему это позволяли! — рыкнул маршал, занеся было кулак над столом, но сконфуженно опустив его под взглядом первого министра.

— Позволить или нет — не вопрос, — заметил прокурор. — Допустим, мы не позволим, но что дальше? Наша девушка влюблена и ничего знать не хочет, кроме своего трубочиста.

— Слесаря, — прошелестел молчавший до сих пор министр безопасности. — Он работал слесарем на военном заводе.

— Никакой разницы. — Министр науки полюбовался маникюром и взялся за другую руку.

— Замечу, что сейчас он уже потомственный дворянин и офицер, — стрельнул глазом на первого министра маршал. — А вовсе не этот… золотарь.

— Слесарь.

— Без разницы.

— Прекратите спор! — первый министр вышел из себя, что, учитывая его возраст и здоровье, мог себе позволить не часто. — Событие имеет место быть, и обратно ничего не вернешь…

— У нас говорили, — словно молотом бухнул маршал, — то, что выпер…

На этот раз на грубияна зашикали все без исключения: ценителей казарменного юмора среди советников не наблюдалось.

— Может быть… — министр безопасности сделал неопределенное движение пальцами руки, — и нет проблемы…

— Вы с ума сошли? А наша девушка? — первый министр даже покраснел от гнева. — Давайте без этих ваших, — он точно повторил движение неприметного человечка. — Предлагайте по существу, господа.

Предложений по существу не было.

Пока не было…

Глава 20

— Здравствуйте, здравствуйте, лейтенант, — неприметный человечек поднялся из-за своего титанического стола, обошел его, встретив Роя на середине кабинета, и долго тряс юноше руку, светясь самой радушной улыбкой, какую только можно было сложить на столь бесцветном и маловыразительном лице. — Лейтенант Гаал, если не ошибаюсь? — человечек замер, будто испугавшись, что сделал что-то не то.

— Да, лейтенант императорской армии Гаал, — подтвердил настороженный Рой: слишком уж озабоченным выглядел хозяин кабинета.

— Чудесно! — восхитился неприметный. — Прошу вас, садитесь, пожалуйста.

Он подвел лейтенанта к глубокому кожаному креслу и усадил на мягкое, словно пуховая перина, сиденье. Рой тут же провалился в кресло, как в болотную топь, колени высоко задрались, он попытался держать спину прямо, но получилось еще хуже. Хозяин же, кажется, совсем не замечал мучений гостя. Он неторопливо вернулся на место и уселся точно под парадным портретом императрицы Эрраны Первой, сложив перед собой на полированной столешнице маленькие, будто женские ручки. И с вопросительным выражением уставился на сидящего перед ним офицера.

Молчание длилось долго: человечек молчал, а Рой чувствовал себя просителем, явившимся к высокому начальству по какому-то важному делу, но позабывшим от волнения, зачем пришел. И вот теперь начальство ждет, ничем не желая помочь забывчивому визитеру.

— Вы меня вызывали… — неуверенно начал лейтенант, но хозяин кабинета тут же перебил его:

— Вызывал? Почему вызывал?

— А как же…

— Просил! Только просил и никак иначе! — Человечек цвел улыбкой. — Как же я могу приказать самому… самому… — Он покрутил пальцами в воздухе. — Лишь просить.

Рой чувствовал себя не в своей тарелке. Он понимал, что над ним издеваются, но не мог ответить — чересчур уж светел был взгляд «столоначальника», чересчур уж неуверенно чувствовал себя в своем новом положении молодой человек.

Положение складывалось двусмысленнее некуда. Императрица была на вершине счастья, ее просто окрылила, преобразила любовь, она порхала как мотылек, и смех ее не умолкал под сводами дворца. Рой же с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее. Да, он любил эту чистую и милую женщину. Любил всей душой, не мыслил дня и ночи без этого человека, ставшего за эти недели самым дорогим и близким на свете существом. Но одновременно он понимал, что дни этого тихого счастья сочтены, что у него нет и не может быть будущего.

Да, он знал о фаворитах и фаворитках, в разные времена приближавшихся к тронам настолько, что сводили с ума императоров и императриц, королей и герцогов, президентов и султанов. Случалось так, что некоронованные властители даже брали вместо своих партнеров по постели бразды правления, и, бывало, не без успеха. У всех на слуху имя герцогини Сугу, диктовавшей свою волю слабому и нерешительному Эррану Девятому. Но все также знают, чем закончилось правление этой сильной женщины — волнениями, дворцовым переворотом и воцарением сына Эррана Сластолюбивого, на всю свою долгую и многотрудную жизнь заклейменного отцеубийцей. И заодно убийцей прекрасной Сугу, поднятой на штыки гвардейцами вопреки приказу. Что ждет жалкого лейтенантишку, свежеиспеченного барона или кого-то там — Рой даже не удосужился развернуть свиток грамоты, скрепленной Большой Государственной Печатью, так и лежавший в ларце красного дерева на квартире Кору Гечагу. Бездомного бродягу, даже собственного угла не имевшего, — то жившего из милости под крышей капитана, а теперь перебравшегося на правах любовника хозяйки в императорский дворец…

Он не боялся, что Эна разлюбит его, — он для нее был богом и повелителем в одном лице, отцом и ребенком, болью и радостью. Она лишила бы себя жизни, если бы он велел, и убила бы любого, на кого он указал, бы. С ней бы он мог быть полновластным императором своей крошечной Империи. Мог, но не хотел. Потому что с детства был воспитан на сермяжной мудрости: не в свою телегу — не садись. А он сел. И не в телегу, а в роскошную золотую карету.

Долгими ночами, лежа без сна подле утомленной предыдущим упоительным действом спящей возлюбленной, разметавшейся на постели, будто чистый и невинный ребенок, он мучительно искал и не находил выхода из сложившейся ситуации.

Бежать со своей любимой прочь из дворца? Осесть где-нибудь вдали от людей, жить честным трудом хлебопашца или охотника, воспитывать детей, любить жену… Но можно ли найти на этой оскверненной и отравленной войной земле хоть клочок, где ей будет так же спокойно и безопасно, как здесь, — за крепкими стенами и под надежной охраной людей, считающих ее земным воплощением Мирового Света? Сможет ли он обеспечить ее всем необходимым, уберечь от опасностей, нужды, болезней и лишений? Готов ли он обречь ее, с таким трудом вынесшую дорогу сюда, на новые испытания?

Уехать в другую страну? Теперь он знал, что Метрополия, Хонти и Пандея — далеко не единственные уцелели во всемирной мясорубке, едва не уничтожившей жизнь на Саракше. Но не обречет ли он свою любимую в таком случае еще и на роль разменной фигуры в чьей-то политической игре?

И вообще: кто сказал, что он, явившийся из чужих краев выскочка без роду и племени, имеет право отнять у народа Сардубоду, каким бы небольшим тот ни был, его чудом обретенный Светоч? Растоптать надежду на грядущее воссоединение с забывшей его родиной и восстановление попранной четверть века назад справедливости?

Днями и вечерами Рой витал на вершинах блаженства, любящий, любимый и вкушающий все прелести любви, а ночами казнил себя. Безжалостно, как может казнить человека только самый жестокий палач на свете — он сам…

— Так вот, — продолжил человечек. — Поскольку ваше нынешнее… э-э… положение напрямую касается государственной безопасности, принято решение изъять вас, лейтенант Гаал, из армии и перевести ближе к престолу. Теперь вы мой подчиненный, лейтенант, и именно за этим я вас пригласил. Разрешите представиться, мой друг: министр имперской безопасности, герцог Пэгу. Сидите, сидите — какие, право, церемонии между своими, можно сказать, людьми… На чем я остановился? Ах, да! Герцог Пэгу и по совместительству маршал Империи. Вот, извольте ознакомиться.

Герцог ловко пустил по столу лист бумаги, из которого, как выяснил молодой человек, следовало, что лейтенант Рой Гаал отныне является служащим государственной безопасности Империи. Документ был скреплен личной собственноручной подписью Ее Величества и печатью.

— Вы не сдали еще экзамен на офицерский чин?

— Не успел…

— И не трудитесь. Данный пергамент приравнен к офицерскому патенту. Поздравляю, лейтенант!

Рой, чувствуя себя не в своей тарелке в присутствии человека, внезапно ставшего его непосредственным начальником, больше всего желал бы сейчас оказаться в ином месте, но герцог не спешил его отпускать.

Он опять выбрался из-за стола и принялся расхаживать по кабинету, вертя в пальцах костяной нож для разрезания бумаги. Гаал тоже попытался подняться: одно дело — сидеть в присутствии начальства, и совсем другое — сидеть, когда начальство на ногах, но маршал, мимолетно коснувшись плеча, усадил молодого человека на место. И тот поразился, какие жесткие пальцы у этого герцога Пэгу.

— Вы только представьте, лейтенант, какие тяжелые времена наступили на бывших землях Империи. Тех, что именуются теперь Республикой. Мы все время держим руку на пульсе нашей родины, пусть даже она знать не желает своих сынов, вынужденных коротать век вдали от нее. Мы наблюдали издали за правлением мерзавцев, именовавших себя Неизвестными Отцами. Не вредили им по мелочам, как наши коллеги из бывших провинций, — мы были выше таких вещей. Следили за тем, как после крушения их анонимной диктатуры их враги, именуемые выродками, рвали власть друг у друга из рук. И опять держали дистанцию. Но то, что происходит сейчас, никак не может оставить нас спокойными. Вам известно, сударь, кто именует себя «слугами света»?

— Просветленными? — переспросил Рой. — Да, я слышал, что это некая секта, возомнившая своим пророком некого Мах Сима. Он проповедует дикие вещи…

— Браво! Да вы гораздо больше осведомлены, чем я предполагал! И именно против этих «просветленных» был направлен, как я понимаю, неудавшийся путч, за участие в котором вы оказались на каторге?

Лейтенант открыл было рот, чтобы рассказать о горцах, ненавидимых капитаном Фогуту, и о многом другом, но герцог остановил его жестом.

— Мы знаем все, господин Гаал. Но послушайте о том, что никак не может быть вам известно. Сначала посмотрите на это.

Нож для разрезания бумаг лег на стол перед молодым человеком. Тот с опаской взял его в руки: обычная вещица, мастерски вырезанная из какой-то кости, разные оттенки которой плавно перетекали один в другой, как древесные кольца на спиле.

— Можете мне поверить, лейтенант, — этот нож изготовлен из кости какого-то животного, не известного на Саракше. И кость эта настоящая — не штамповка из пластмассы, ученые сделали анализ и подтвердили это.

— Ну и что? После войны появилось столько мутантов, что и не уследить.

— Совершенно верно. А как тогда вы объясните это?

Маршал выложил перед Роем второй нож, на вид идентичный первому.

— Они одинаковые, — сказал тот минуту спустя.

— Не просто одинаковые, — поднял указательный палец герцог Пэгу. — И-ден-тич-ны-е! Совпадает все, вплоть до срезов, изученных под микроскопом. Скажите: может так быть, если изделие не произведено искусственно, а изготовлено из кости, панциря или иной части живого существа?

— Н-нет, — подумав, ответил офицер.

— Совершенно верно! И ведь не только ножи… — Министр вынул из шкафа тяжелый ящик и поставил на стол перед собеседником. — Здесь самые различные вещи — от предметов одежды до продуктов питания, представленные в двух, трех и более экземплярах. Хотите, верьте мне на слово, хотите — изучите внимательно. Все одинаковые предметы идентичны. Странно, не правда ли? Создается впечатление, что господа просветленные просветлились настолько, что получили способность абсолютного копирования любых вещей. Чудо? Еще какое. Невозможно? Конечно. Но эта сумасшедшая теория может объяснить один интересный факт: после падения Отцов производство в Республике неуклонно сворачивается. Закрываются заводы, фабрики… Вот и ваш завод закрылся, не правда ли?

— Нам говорили, что там будут выпускать другую продукцию. Мирную.

— Вас обманули. Завод закрыт, а все помещения на его территории переоборудованы под склады. Которые забиваются вот этой продукцией, — маршал кивнул на гору предметов-близнецов. — Можно, конечно, предположить, что все это и многое-многое другое импортируется из Хонти и Пандеи, но это не так. Там все далеко от процветания. Откуда же тогда?

Герцог помолчал.

— В старину ловкие жулики обещали многим правителям извлечь из собственного дерьма философский камень, способный превратить все, что угодно, даже то же самое дерьмо, в чистейшее золото. Выходит, просветленные нашли такой философский камень? Или даже нечто другое, позволяющее превращать что угодно во что угодно?

Рой не знал, что сказать.

— А знаете, — продолжал шеф безопасности, — просветленные затеяли одно странное дело: они отнимают детей у родителей под любыми предлогами — жестокое обращение, пьянство, бедность и многое, многое другое — и свозят этих детей в особые центры. Проникнуть туда нашим агентам тоже не удалось, но мы подозреваем, что из этих бедняжек просветленные готовят себе подобных. Просветляют. В том числе и с помощью направленных излучений, которые официально давно объявлены ими вне закона. Ведь поводом вашего бунта послужила комиссия из Столицы, ставившая целью как раз изъятие подпольного излучателя, используемого в вашей части?..

Министр безопасности общался с Роем еще долго. В основном доверительно, как равный равному, рассказывал об успехах и провалах имперской разведки, загадках, которые пока не удалось выяснить. Он словно подталкивал Гаала к какому-то решению, которое тот мог принять только сам. В довершение всего герцог спросил офицера: как он сам относится к Слугам Света, коверкающим жизнь его родины на свой, одним им известный лад.

— Ненавижу! — горячо выпалил Рой, ненависть которого за время рассказа лишь усилилась. — Из-за них и их мнимого пророка погибла моя родная сестра!

— Дона Гаал? — прищурился герцог. — Извините, но мы не могли не навести справок о родственниках… Ну, это не важно. Вы не правы, мой друг, — по нашим данным, ваша сестра Дона жива…

Рой и Эна лежали в полумраке спальни, полные блаженной истомы.

Женщина, прижимаясь щекой к плечу своего избранника, нежно, едва касаясь кожи, проводила остренькими коготками по груди мужчины — ему нравилась эта ласка, и она хорошо это знала. Рой ласково гладил обнаженную спину Эрраны, и она млела от его прикосновений, прикрывая глаза. Рассыпавшиеся по подушке волосы щекотали его лицо — от них пахло свежим морским ветром, экзотическими цветами и чем-то волнующим. Императрица умела угодить своему возлюбленному, своему господину. И сердце мужчины сжималось от любви к этой женщине, которая была для него ближе всех в этом мире и которую он вскоре должен был покинуть. Как же ей сказать об этом? Где найти единственно правильные слова…

А она как будто чувствовала это, и сама была задумчива, как никогда.

— Эррана!.. — наконец решился Рой.

— Рой!.. — эхом откликнулась женщина.

Они удивленно переглянулись и неуверенно улыбнулись друг другу.

— Ты хочешь мне что-то сказать? — спросила Эна.

— Ты первая начала. — Решительность куда-то улетучилась.

— Нет, давай ты! — капризно надула припухшие от поцелуев губки императрица. — Я тебе приказываю! Я твоя повелительница! — Она не выдержала тона и прыснула.

— Вот потому, что ты повелительница, — рассмеялся он, — я и уступаю очередь тебе. К тому же ты — женщина.

— А ты не подумал, что женщине может быть неловко говорить на некоторые темы? — блеснул из-под золотистой пряди волос лукавый глаз.

— Разве между нами, Ваше Величество, еще могут быть какие-то неловкости? — Мужская ладонь сама собой спустилась ниже, на августейшие ягодицы.

— Противный! — притворно возмутилась Эна. — Уберите сейчас же свою руку с моей… Я вам приказываю, лейтенант!

Однако она даже не сделала движения, чтобы отстраниться, и Рой продолжил свою неторопливую ласку. Он уже очень хорошо знал Эррану. Свою Эррану…

— Понимаешь, — она совсем спрятала лицо. — Я не хотела тебе говорить…

— О чем? — Гаал почувствовал, как сердце пропустило удар: неужели герцог Пэгу…

— У нас… — голос Эну звучал еле слышно. — У нас с тобой, наверное, будет ребенок…

Камень свалился с души молодого человека.

— Эна! Что ты сказала?

— Нет, если ты этого не хочешь… — голос упал до шепота — Я… Еще не поздно…

— Ты с ума сошла? — Рой перевернул прикрывающую лицо ладонями женщину и осыпал поцелуями ее руки, волосы, грудь… — Я так рад, любимая! Это же настоящее чудо!

Щеки ее блестели от слез. Сначала робко, а потом увереннее, она ответила ему, их руки сплелись… А потом слились и тела, и мир на какое-то время перестал существовать для двух счастливейших на свете людей…

— Я боялась, что ты будешь против… — пробормотала она в полусне. — Я так боялась этого… А что ты хотел мне сказать?

— Это неважно, Эна. — Рой ласкал ее податливое нежное тело и с отчаяньем думал, что не сможет, не решится ответить.

— Ну я же чувствую, что ты мне что-то хотел сказа-а-ать, — капризно протянула женщина, не открывая глаз. — Ну, скажи-и-и…

— Эна… — он будто кинулся с обрыва в ледяную воду. — Я должен уехать.

— Что-о-о! — она вывернулась из его рук и рывком села на постели. — Ты хочешь меня бросить? Теперь? Когда у меня… У нас с тобой…

— Эна, — мужчина попытался ее успокоить, но она отталкивала его руки.

— Убирайся прочь! Я ненавижу тебя! — бросала она ему в лицо тяжелые, будто камни слова. — Ты предаешь меня! Убирайся…

Слезы хлынули у нее из глаз ручьем, и она, всхлипнув, уткнулась в простыню лицом.

— Эррана! — он схватил ее за плечи. — Выслушай меня, Эррана!

— Убирайся, — всхлипывала она — Ты такой же, как все… Ты меня не любишь… Все меня бросают… И ты тоже.

— Я люблю тебя, моя девочка, — пытался утешить ее Рой, с ужасом чувствуя, что слова пусты и не могут выразить его чувств. — Я умру за тебя, Эна…

Они заснули уже под утро. Во сне все еще всхлипывающая время от времени женщина тесно прижималась к мужчине, словно боясь его потерять…

Глава 21

Рой, запрокинув голову, с трудом разобрал номер дома и название улицы, едва видные на закопченной и покрытой натеками птичьего помета табличке. Здесь, в предместье Столицы, в одном из некогда богатых, но так и не оправившихся после Великой войны кварталов, такое было не редкостью, не то что в центре, когда-то бывшем окраиной.

«Кажется, здесь, — подумал мужчина, убирая в карман листочек бумаги с адресом. — Обидно будет, если придется тащиться еще куда-нибудь на ночь глядя…»

Позади остался почти месяц кружного пути, а до этого — тяжелое расставание. Его провожали, как провожают в последний путь. Да Гаалу и самому не верилось уже в то, что тихая размеренная жизнь в Сардубоду, его любовь и счастье, оставленные там, хотелось думать, не навсегда, не были всего лишь сном. Прекрасным светлым сном, после которого так не хочется просыпаться.

— Знай: если ты не вернешься, — твердо, без улыбки на бледных губах, сказала перед тем, как поцеловать его в последний раз, Эна, — я тоже не буду жить. И не будет жить наш малыш. — Узкая кисть женщины прижала ладонь Роя к совсем плоскому еще животу. — Так что у тебя целых два заложника, Рой Гаал, целых две жизни зависят от тебя. Поэтому будь осторожен… — Она не выдержала взятого тона и всхлипнула: все последние дни глаза женщины были «на мокром месте». — Умоляю тебя, любимый, будь осторожен и вернись к нам… Молю тебя…

Город, такой родной и одновременно такой чужой, сразу взял своего блудного сына в оборот, заключил в жаркие, отдающие гарью и запахом бензина объятья. За то время, что молодой человек отсутствовал, он еще больше изменился, еще больше стало автомобилей, цветных вывесок, яркой рекламы… И еще суровее, мрачнее стали лица встречных прохожих, громче ругань, злее реакция. На глазах Роя прилично одетый мужчина накинулся с кулаками на старика, случайно толкнувшего его локтем. Но толпа равнодушно текла мимо, не обращая внимания ни на вопящего с перекошенным лицом «обиженного», ни на смиренно вытирающего кровь рукавом «обидчика». Лейтенант шагнул было к этой парочке, чтобы вступиться за слабого, но в последний момент вспомнил об Эне, ее словах, своей миссии и замер в нерешительности. А в следующий момент толпа закружила его и понесла в другую сторону, словно река — жалкую щепку, угодившую в водоворот…

И совсем не видно было на улицах детей…

Если еще совсем недавно у Роя были какие-то вопросы, то теперь все было ясно. Просветленным не нужны были все остальные. В их светлом раю не было места ни для старика с разбитым лицом, ни, скорее всего, для ударившего его мужчины. Это был балласт, не нужный никому и обреченный на вымирание. Для того чтобы стать компостом, питательной средой, из которой прорастут «ростки светлого будущего», гармоничного общества, свято верящего в бредни лживых пророков и явившихся ниоткуда вождей. И «садовники» готовы были ради этого на все. Времена противостояния «выродков» и «невыродков» прошли, а в недрах разрушенного этим противостоянием, пожравшего самого себя народа Метрополии родилась иная нация, иная порода людей. А может, и не людей вовсе — иных разумных существ, равнодушно отбрасывающих то, из чего появились на свет, как оса-паразит, вылупляющаяся из тела выеденной ею изнутри гусеницы, столько времени кормившей и защищавшей своего палача, отбрасывает ее пустую шкурку.

Рой с ужасом читал совершенно секретные документы, раздобытые подчиненными герцога Пэгу — теперь и его, лейтенанта Гаала, коллегами. Про сносимые под строительство каких-то новых объектов кварталы старой Столицы, застроенные зданиями двух-трехвековой давности, чудом уцелевшие в Великой Войне. Про ликвидацию в общеобразовательной программе школ и гимназий практически всех предметов, кроме математики, биологии и физической культуры, — просветленным нужны были лишь подготовленные определенным образом дети. Про закрытие больниц и амбулаторий. Про сворачивание пенсионных программ… Из разрозненных кусочков мозаики складывалась вполне определенная картина…

Тяжкий гул ударил по барабанным перепонкам, едва не заставив мужчину броситься на землю, — сработали инстинкты военного человека. В нескольких сотнях метров дальше по улице в огромных клубах пыли величественно оседал, заваливаясь набок, старинный особняк-красавец, мимо которого Рой только что прошел, высматривая нужный ему дом. Он был обнесен вешками, обтянутыми пестрой красно-желтой лентой, а вокруг суетились какие-то люди, но мужчина и думать не мог, что видит историческое здание в первый и последний раз в своей жизни. То, что он посчитал ремонтом, было подготовкой к разрушению.

«Варвары, — подумал он, взбегая по грязной, заплеванной лестнице на четвертый этаж: многие двери на площадках были распахнуты настежь, являя пустоту и убожество покинутого людьми жилища. — Вот где настоящие варвары, а не те бедняги из Великой Пустыни…»

Взгляд то падал на забытую на полу куклу с оторванной ногой, то скользил по ободранным обоям, когда-то наверное, скрытым вынесенным шкафом…

«Наверное, и в нашем доме то же самое. — В родных Заводчанах он конечно же не появился — это было категорически запрещено: не хватало, чтобы тайного агента узнали в лицо знакомые. — Если сносят такие вот дворцы, то у кого дрогнет рука при виде жалкой „отцовки“?»

Он лишь один раз остановился: на пороге брошенной квартиры лежала обложкой вверх растрепанная книга с оторванным корешком. Он сразу узнал ее — точно такая же была у них дома… «Великие мореплаватели и путешественники прошлых веков», — прочел он потускневшие золотые буквы на темно-синей обложке с разлохматившимися и аккуратно подклеенными уголками. Когда согласно правительственному указу запретили все печатные издания, выпущенные до Славной Революции, которой официально именовался переворот Неизвестных Отцов, хранить открыто эту книгу стало нельзя, и отец перенес ее и другие книги в принадлежавший Гаалам крошечный «бытовой» сарайчик во дворе, спрятав под кипами старых газет, ящиками с ржавым инструментом и прочим барахлом. И иногда Рой украдкой доставал знакомые до последней картинки томики, чтобы перелистать при свете фонарика…

Шершавая обложка под пальцами казалась дружеским рукопожатием из прошлого. Книга словно говорила Рою: «Я с тобой, мальчик, значит, все будет хорошо. Ничего плохого не случится…»

Книга была сигналом: там, наверху, нет засады. Но кто же знал, что это будет именно ТА книга?

Оглянувшись на миг, не видит ли кто, мужчина расстегнул плащ, воровато сунул книгу за опояску брюк сзади и застегнулся снова, чувствуя спиной твердый прямоугольник.

А через несколько минут палец его уже давил на кнопку старенького звонка у обитой видавшей виды искусственной кожей двери.

Длинный звонок и два коротких. Помедлив, дверь приоткрылась на пять сантиметров.

— Кого вам, — раздалось из темной прихожей.

— Я ищу Даку Флингу, — ответил Рой, напряженно вглядываясь в темноту: пароль был назван, и теперь он напряженно ждал отзыва.

— Сожалею, но господин Флингу в отъезде, — отозвалась темнота. — А я не могу вам чем-то помочь?

— Если только вы зубной врач, — облегченно выдохнул свежеиспеченный агент.

Под потолком прихожей вспыхнула подслеповатая лампочка, и Гаал шагнул через порог.

— С прибытием, — раздался из-за спины смутно знакомый голос — Как добрались?

— Нормаль… — Рой обернулся и проглотил окончание. — Колесо-о?..

— Да, это было несложно, — Колесо, он же ротмистр Шуду, резидент имперской разведки в Столице, развалился в кресле, щурясь на Роя сквозь дым сигареты. — Каторжники каких только небылиц про упырей не наплели. На самом деле этих тварей мало кто видел, а уж разумность их точно преувеличена.

— Ну, это спорный вопрос, — заметил лейтенант, но рассказчик не обратил внимания на его слова.

— Скелетов там предостаточно, а чтобы напугать вас, и без того трясущихся, этого оказалось достаточно. Чачу хорошо придумал с автоматом… Жаль, что он погиб, лейтенант Гаал, — толковый был мужик. Хотя и с тараканами в голове.

— Мне тоже жаль, — пробормотал молодой человек.

— Ну кто мог подумать, что островитяне перехватят радиограмму и так быстро ее расшифруют. Говорят, у них лучшие шифровальщики на всем Саракше… А так вас встретили бы в море, и все завершилось бы благополучно. Хотя вы, лейтенант, думаю, об этом нисколько не жалеете.

Ротмистр подмигнул Гаалу, и тому вдруг захотелось, чтобы этот офицер был по-прежнему каторжником по кличке Колесо, а он — Капралом. И чтобы между ними не было никакой субординации и всего прочего…

— Вообще-то вас, ротмистр, это не касается, — исподлобья бросил Рой на собеседника неприязненный взгляд. — Давайте перейдем к делу.

— Как прикажете, господин… э-э… — саркастически улыбнулся резидент, — лейтенант. Вот ваши новые документы, — он выложил на стол прозрачный пакет с бумагами. — Вот деньги, — к документам добавились две пухлые пачки банкнот, перетянутые резинками. — На первое время хватит.

— На первое время чего? — не понял мужчина.

Идя сюда, он ожидал, что вот сейчас ему дадут инструкции, снабдят оружием, возможно, взрывчаткой, и он вступит в непримиримую борьбу, которую ведет разведка с проклятыми «просветленными». Но чтобы вот так — документы, деньги и… и все?

— На первое время вашей жизни тут, — пояснил ротмистр Шуду. — В Столице оставаться нельзя. Поедете в Багелу, снимете там жилище, легализуетесь… Не вздумайте пользоваться поездом или автобусом. Лучше всего купите автомобиль — сейчас всякого старья продается масса, по дешевке. Все, понимаешь, хотят новое авто… Вы водите автомобиль, лейтенант?

— Приходилось… в армии, — пожал Рой плечами. — Бронетранспортер.

— Тогда лучше наймите такси. Кстати, обойдется дешевле.

— Хорошо… А чем я буду заниматься в Багелу?

— Чем? Да ничем, собственно. Ждать дальнейших указаний.

— А когда они последуют?

Ротмистр пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся.

— Знаете, какая там природа, лейтенант? Красота! Там раньше курорт был — со всей Империи люди съезжались… Я вам даже завидую, если хотите знать.

— Это… — Гаал даже задохнулся от возмущения. — Это… отставка?

Преобразившийся Колесо поднялся, затушил окурок в пепельнице и взглянул на часы.

— Расходимся по одному. Сейчас я, а вы через пятнадцать-двадцать минут… Да, чуть не забыл: когда устроитесь в Багелу, отправите по почте открытку по этому адресу, — ротмистр протянул лейтенанту бумажку с хонтийским адресом. — Это будет сигналом, что вы устроились. Обратный адрес укажете свой.

— А содержание открытки?

— Поздравите кого-нибудь с днем рождения или выразите соболезнования в связи со смертью. Без разницы. Все равно ваша весточка не дойдет до Хонти — в международном отделе столичного почтамта служит наш человек. Инструкции будете ожидать на «до востребования» — не стоит посвящать хозяев вашего жилья в наши дела. Ничего особенного в письме не будет — только адрес для встречи, но… Люди сейчас подозрительны.

— А чем я буду там заниматься? Бездельник с деньгами, наверное, вызовет еще большие подозрения.

— Ничуть. Вы отстали от жизни, Гаал: сейчас никого не удивишь ни бездельем круглые сутки, ни деньгами… К тому же там, в пакете, диплом выпускника университета. Вы научный работник, лейтенант. Вы ведь в детстве увлекались жучками-паучками? Вот и ловите всяких ползучих тварей, сажайте в баночки, разглядывайте в лупу… Ученых все считают немного чокнутыми, но уважают. И, главное, они никогда не вызывают подозрений. Вам бы еще очки завести для полного комплекта и бороду… Но это уже на ваше усмотрение. Все, до встречи!

Резидент спустился по лестнице, насвистывая веселенький мотивчик, а Рой остался в одиночестве.

Похоже, что он остался в дураках. Выманили из Сардубоду занимательной сказочкой и… отправили в почетную отставку. Или не очень почетную — денег было, на вид, многовато для легализации агента. Просто откупились? Вполне возможно.

Но делать все равно было нечего, и, рассовав полученное по карманам, он, выждав установленное время, последовал за резидентом…

Следовало быстрее покинуть город: инструкции, полученные от герцога, прямо и недвусмысленно запрещали любые контакты в Столице, особенно со старыми знакомыми. Но не пройтись по родному городу Рой не мог — когда еще получится это сделать и получится ли вообще. Тем более, нужно было еще отыскать водителя, согласного доставить его в Багелу — не самое близкое к столице место.

— Эй, господин, — не совсем уверенно окликнул его кто-то, и Рой обернулся.

У пестрой витрины какого-то магазина сидел на самодельной каталке — доска и четыре колесика — сгорбленный нищий. Первым делом Гаалу бросилась в глаза потрепанная и застиранная до белизны знакомая форма — серо-коричневый «горный» камуфляж. И выцветшая эмблема горных егерей на рукаве. Он непонимающе скользнул взглядом к лицу попрошайки и…

— Зарис?!

— Рой?! Ты как здесь? — распахнул глаза инвалид, но тут же осекся. — Молчу, молчу. Дайте что-нибудь ветерану, господин!.. Пойдем, — зашипел он и покатился куда-то, ловко отталкиваясь от асфальта руками в толстых перчатках. — Иди за мной! — обернулся он и скрылся за углом.

— Ты живой? — кинулся к другу Гаал, когда оба оказались в грязном проходном дворе-колодце, рядом со смердящими мусорными баками. — Как я рад! Что это за маскарад?

— Не маскарад. Нет, — покачал головой бывший егерь. — Я в самом деле не хожу. Давно. Паралич. Ноги.

— Тебя ранило?

— Нет. Проклятые штучки. Несмертельные. Ноги так и не отошли. Меня тоже судили…

Зарис в нескольких рубленых фразах поведал другу, что тогда, после разгрома мятежа, его укрыли у себя в погребе селяне, лечили как могли, но ноги так и не отошли после «наркоза». Если бы его арестовали сразу, их, наверное, можно было спасти, но он попал в лапы Слугам Света слишком поздно: процедуры обернулись лишь новыми мучениями, чувствительность вернулась, но управлять телом ниже пояса солдат больше не мог. Оттого и осудили мятежника очень мягко, зачтя ему за заключение срок, проведенный в тюремной больнице, и вышвырнув на улицу прямо из зала суда. Инвалид был ни к чему стремящемуся к свету обществу…

— А как ты? — засыпал Роя вопросами Зарис, выговорившись. — Слышал — тебя осудили на каторгу. Вечную. Бежал.? Как теперь?

Увы, рассказать всего другу лейтенант не мог, и тот это понял. Он всегда все понимал, верный Зарис.

— А как наши?

— Наши? Хорошо. Дак стал большой шишкой. Распределяет продукты. И барахло. Толстый стал — не узнаешь. Меня подкармливает. Иногда. Хотел взять на работу. Не взял. Забыл, наверное.

— Он же вроде связался с криминалом?

— Сейчас не поймешь. Криминал. Не криминал. Все перемешалось, — Зарис явно не хотел говорить на эту тему. — Аллу еще выше залетел. Служит Слугам. Вижу редко. Но он меня не забывает. Помогает больше. Дак — продался. Аллу — свой.

— Но он ведь один из Слуг Света…

— Служит им, — поднял палец инвалид. — Не Слуга Света. Человек. Пока еще…

Разговор продолжили в жилище бывшего капрала Текуду: крошечной комнатке в полуподвале. Там было чисто и по-холостяцки уютно, но бедность кричала изо всех углов. И теснились стыдливо спрятанные в закуток за железной солдатской койкой многочисленные пустые бутылки… Рой не осуждал друга: какое он имел право судить человека, перед которым до самой могилы будут тянуться одни только темные туннели без малейшего проблеска света впереди? С каторги можно сбежать, из смертельного боя выйти победителем, но как освободиться от оков, которые не сбить, не перепилить и не отомкнуть? И он покорно чокался с быстро хмелеющим другом мутной стопкой, проглатывал обжигающую жидкость, закусывал какой-то немудрящей снедью. И слушал, изредка поддакивая, речь северянина, становящуюся с каждым тостом все более плавной.

— А ведь сестра твоя жива! — спохватился Зарис, когда была почата вторая бутылка пойла, именовавшегося «Строимперской хмельной». — Жива твоя Дона!

— Где она? — подскочил на месте Рой. — Как ее найти? Она все так же…

— Ни капли, — махнул рюмкой инвалид, расплескивая спиртное. — Я тоже боялся. Но она здоровая и вся цветет. Красавица стала такая…

— А это? — Гаал покрутил рукой у виска. — Не заметил?

— Все в порядке. Она здорова. Спрашивала тебя. Но я не знал. Так и сказал ей.

— Где же мне ее искать?..

— Это я дурак! — хлопнул себя по лбу Зарис — Она дала мне свой телефон! Сейчас найду…

Через минуту на столе перед Роем лежала карточка с телефоном. Ни имени, ни адреса… Но лейтенанту было все равно: его сестра нашлась! Она жива, здорова и ищет его!

Инвалид отключился довольно скоро. Разведчик перетащил его когда-то могучее, а теперь иссохшее тело на койку, не обращая внимания на бормотание и призывы «налить еще по полста капель». Ему не сиделось на месте: как он ни рад был встрече с другом, которого считал потерянным навсегда, — у него теперь была ниточка, связывающая с воскресшей сестренкой. И это было важнее всего на свете: друга, задания… Почти так же важно, как ждущая его в далеком Сардубоду Эна.

«Они полюбят друг друга, — ликовал он. — У Эны появится сестра, которой у нее никогда не было, а у моего сына — любящая тетушка… Тетушка Дона! — эти слова никак не ложились на язык. — Маленькая Дона — тетушка!..»

У самой двери он спохватился и, вынув из кармана пачку банкнот, отделил половину бумажек и придавил их и короткую записку другу пустой рюмкой.

А пять минут спустя уже набирал номер в уличной телефонной будке.

— Слушаю, — раздался в мембране чуть искаженный расстоянием родной голос. — Кто это?

— Дона… — у Роя перехватило горло.

— Рой?!! Ты жив? Где ты!

Не понимая, что делает, лейтенант назвал адрес — табличка, на этот раз чистая и блестящая была прямо перед глазами.

— Никуда не уходи! Через десять минут я буду!..

Глава 22

Дона появилась через восемь минут, выпорхнув из серебристого автомобиля, напоминающего обводами стремительную каплю. И сердце Роя сжалось — это была одновременно его и не его Дона. Красивая, уверенная в себе женщина, в которой не было практически ничего от той сестренки, которую он помнил с детства. И совсем ничего от той оболочки человека, накачанного дурманом, какой он видел ее в последний раз.

Женщина выскользнула из-за руля авто — высокая, стройная, ослепительно красивая в легком светлом платье, огляделась, разметав по плечам волну тяжелых блестящих волос, и просияла, заметив брата. Но не кинулась к нему, как он ожидал, а направилась медленно и грациозно.

«Будто песчаная кошка», — неприятно кольнуло лейтенанта внезапно родившееся сравнение: женщина и в самом деле напоминала эту хищницу повадкой. Отличалась лишь масть…

Дона остановилась в двух шагах от Роя, так и не бросившись ему на шею. И ему что-то мешало подойти и заключить сестру в объятья. Может быть, стеснение после долгой разлуки?

— Рой. Рой Гаал, — улыбнулась женщина. — Так вот ты каким стал, братик. Возмужал, окреп, раздался в плечах… — взгляд ее тоже не был взглядом родного человека: так женщина оценивает возможного партнера для секса, самца, но никак не единокровного брата. — И шрамы тебя не портят. Шрамы вообще украшают мужчину, не правда ли?

«Она же не может простить мне прошлого! — догадался мужчина. — Что я не смог тогда оградить ее от наркотиков, вытащить из трясины. Она смогла перебороть заразу самостоятельно и теперь, естественно, смотрит на меня свысока Но это пройдет…»

— Пойдем, — поманила Дона Роя пальцем.

— Куда? — не понял он.

— В мою машину. Нам о многом с тобой нужно поговорить. Только не здесь, не на улице. Вон, и люди смотрят…

Действительно, несколько человек, которых еще минуту назад не было, заинтересованно поглядывали на беседующую парочку. Даже не заинтересованно, а как-то напряженно, что ли… И сплошь мужчины. Крепкие плечистые коротко стриженные мужчины…

«Это же засада! — окатила Роя ледяным душем страшная мысль. — Меня заманили в засаду… Нет, я сам, как последний олух, заглотал наживку! Они использовали Дону как живца!»

И сестра, конечно, легко прочла его мысли по напрягшемуся лицу.

— Только не вздумай бежать, братик, — улыбка на лице Доны никуда не делась, только глаза стали жесткими, чужими. — Тут везде полно наших людей. Лучше садись в мою машину — довезу с комфортом.

— Куда? — глупее вопроса и придумать было нельзя.

— Там увидишь, — ослепительно улыбнулась сестра-оборотень.

Но Рой все-таки сделал попытку.

Он прянул к ближайшему «прохожему», сбив его с ног «колесом» — одним из любимых приемов покойного Набигобу, — ринулся в темноту проходного двора, уклонившись от броска еще одного противника…

— Не стрелять! — ввинтился в уши женский голос. — Он нужен мне живым!

Но что-то тяжелое уже ударило в спину, отдавшись хрустом под черепом, и Рой кубарем полетел в звенящую багровую тьму…

Рой открыл глаза и долго не мог понять, куда делась вонючая тьма проходного двора, топот ног за спиной, тени, пытающиеся загородить путь… Он куда-то бежал, от кого-то спасался… Зверски, мешая сосредоточиться, болела спина, раскалывалась мутной и муторной болью голова… Совсем как тогда, в госпитале, после ранения…

«Я ранен? — удивился мужчина — Когда?»

Память, помедлив, выдала удар в спину, швырнувший беглеца лицом на асфальт.

«Наверное, Дона отвезла меня в больницу… У нее же был автомобиль… Только как она справилась — я же большой и тяжелый, а она — такая хрупкая…»

Почему-то зудела кожа на голове, словно по ней ползали насекомые. Рой хотел поднять руку, но та лишь дернулась, прижатая чем-то одновременно за плечо и запястье.

Пелена спала с глаз: он находился в каком-то освещенном приглушенным светом помещении, заставленном аппаратурой, мигающей десятками разноцветных глазков. Голова не двигалась, но, скосив до предела глаза и чуть снова не провалившись в обморок от тянущей боли в мозгу, он понял, что распят в чем-то, похожем на кресло. Блестящие захваты во многих местах сжимали его обнаженное тело, не причиняя боли, но и не давая ему двигаться. А над глазами нависало что-то вроде козырька.

Он был не один: за столом неподалеку, боком к лежащему, сидел человек, разглядывающий что-то на экране, бросающем на его лицо цветные отсветы, донельзя искажающие черты.

«Это женщина», — констатировал Рой, заметив длинные волосы, собранные в «конский хвост» на затылке.

И тут женщина обернулась…

— Рой, братишка! — Зубы Доны сверкнули в улыбке, выглядевшей на подсвеченном снизу лице жуткой гримасой. — Ты уже проснулся! Извини: доброго утра пожелать не могу. Во-первых, до утра еще далеко — сейчас за полночь, а во-вторых… Вряд ли утро покажется тебе добрым.

Гаал молчал, стиснув зубы: плохой из него получился разведчик — провалиться на первых же шагах! Но при чем здесь Дона? Неужели она теперь служит в контрразведке?

— Можете молчать, лейтенант Гаал, — продолжала сестра — А можете проклинать меня последними словами, жаловаться на судьбу… Закономерная эволюция: бунтовщик, каторжник, вражеский шпион… Да тебя в учебники можно вписывать, как пример врага! Да не скрипи, не скрипи зубами — нам все о тебе известно.

— Откуда? — разлепил Рой пересохшие губы.

— Из разных источников… Но валять дурака не советую, агент, доказательства твоего шпионажа против Республики самые весомые. Каменные. Железобетонные.

— Я ничего не скажу.

— И не нужно! За тебя уже давно рассказывает твой мозг, без утайки. Ты ведь знаешь про ментоскопирование?

«Так вот куда я попал! — с ужасом подумал Рой. — Да, это полный провал…»

— Хотя я сомневаюсь, — саркастически улыбнулась Дона, — что твои новые хозяева просветили тебя на этот счет. Тебя просто подставили, Рой. Подумать только: отправить бедолагу бороться с нами, Слугами Света, с такой экипировкой!

Женщина продемонстрировала брату знакомую ему книгу. В обложке зияло темное отверстие.

— Хотя в предусмотрительности тебе не откажешь. Я недооценила наших торопыг и не успела их остановить: если бы не этот томик — вряд ли мы с тобой сейчас разговаривали бы. Пуля из «герцога» в позвоночник — тот еще подарок. Ты военный, должен знать… Но ты как был, так и остался неисправимым романтиком. Подумать только: «Великие мореплаватели и путешественники прошлых веков». Где ты умудрился откопать этот раритет? Твой-то старый я давным-давно продала вместе с остальным барахлом, чтобы наскрести на дозу. И вообще: почему бы тебе, например, не прикрыть задницу портретом своей рыжей Эрраны? Я ожидала отыскать его хотя бы у сердца, но, увы… Мореплаватели оказались тебе дороже.

Сестрица откровенно издевалась над братом, отдавшим бы сейчас все за то, чтобы не слышать ее слов, чтобы пуля смогла пробить старую, добротно сделанную книгу и вонзиться в тело… А еще лучше, чтобы замки кандалов вдруг открылись…

«Ты мог бы причинить зло своей маленькой Доне? — язвительно шепнул кто-то, прячущийся под черепной коробкой. — Она ведь, несмотря на все, твоя сестра Твоя кровь. Плоть от плоти твоих родителей. Не ты ли с легкостью бросил ради нее самого близкого тебе человека, женщину, любящую тебя всей душой, носящую под сердцем твой плод? Твою жену перед богом и людьми».

— А знаешь, я даже умилилась, наблюдая за вами, голубками. Такая любовь, такая жертвенность… Надо будет подороже продать твои ментограммы телевизионщикам. Чуть-чуть подправить, озвучить соответственно, дать музычку в тему… Готовый сериал для слезливых домохозяек! «Солдат и императрица»! Это станет самым гвоздем сезона!

— Заткнись! — процедил через стиснутые зубы Рой.

— Умолкаю покорно, — сделала шутливый реверанс сестра: только сейчас он обратил внимание, что она облачена уже не в платье, а в ненавистный белый комбинезон «просветленных». — Да и делом пора заняться. Жаль, что пришлось перемотать большую часть твоих постельных похождений в ускоренном режиме, но я все это пересмотрю потом, в спокойной обстановке. Зато батальные сцены — просто обалденные! Особенно — на море. Ты просто герой, братишка! Жаль, что я не слишком уважаю боевички… Но пора к станку: там, наверное, подошла очередь твоего побега. Ох, и доставил же ты хлопот лагерному начальству! Столько голов полетело…

Рой вспомнил, что воспоминания считываются в обратном порядке — от более свежих, к более старым, а значит, эта стерва видела все их с Эной отношения до последней мелочи. Он даже застонал от стыда и тоски.

— Ну, что же у тебя тут еще есть интересненького? — ворковала Дона, подкручивая верньеры на пульте. — Ого! Сколько военного металлолома пропадает без толку в устье Змеи. То-то обрадуются хозяйственники…

Со своего места Рой не мог видеть того, что воспроизводилось на экране ментоскопа, только голубые и зеленые отсветы, играющие на лице сестры. Нет, не сестры: та маленькая Дона, которую он любил, умерла даже не в пронизанном чужим излучением Городе Познания, превратившись в машину, подвластную только Идее, вбитой ей в голову извне, и чуждую чувствам и сомнениям.

Она умерла уже тогда, когда впервые попробовала наркотики. Сначала — подаренную на улице добрым дяденькой безобидную конфетку, от которой серый привычный город вдруг расцветился яркими необычными красками, а на душе стало легко и весело. Потом — «энергетический напиток» в яркой баночке, стоивший ровно столько, сколько мама давала с собой на завтрак. И продавался он прямо рядом с гимназией, в пестром киоске, где покупал сигареты и пиво школьный охранник, добрый дядя Колу. Осушив баночку, хотелось прыгать и скакать до самого вечера, танцевать до упаду… Там, на танцах, веселый славный паренек угостил пилюлькой, от которой прилив сил был еще больше, и не хотелось, чтобы он уходил… Но за новые «веселые таблетки» уже нужно было платить. Сначала — собой, а потом, когда паренек пресытился, — деньгами. И школьных завтраков уже не хватало. Но парень был общителен и как-то привел с собой друга, который, уйдя поутру, оставил на тумбочке несколько мятых купюр, тут же превратившихся в вожделенные пилюли. Нет, тогда пилюль уже не хватало — их заменил маленький шприц, который можно было купить в любой аптеке за смешные деньги. Ведь эти острые яркие штучки, сами похожие на забавные игрушки, так нужны больным людям — грешно просить за них дорого. Разве виноват аптекарь, что больные эти — сплошь молодые люди с бледными испитыми лицами и дрожащими руками? Но тогда Доне, вернее, молодой женщине, как две капли воды похожей на Дону, было уже все равно, ведь Дона умерла…

Рой думал об этом, и душа у него рвалась на части: подумать только — он мог всему этому помешать, не дать погибнуть своей сестренке, не дать ей стать равнодушной куколкой, из которой неожиданно вылупилась не прекрасная бабочка, а страшный монстр. Ему всего-то надо было пожертвовать какими-то своими делами, тогда казавшимися важными и необходимыми, а сейчас — даже не помнившимися в подробностях, отказаться от веселых посиделок с друзьями и романов с легкодоступными девицами, не стараться заработать все деньги на свете, задерживаясь допоздна на работе… Если бы тогда его забота о младшей сестренке простиралась дальше ее поисков по душным подвалам и дешевым мотелям, приведения в более-менее приличное состояние и доставки домой, под крылышко заботливой маме и вечно пьяному отцу… Это он виноват, он и никто другой. Не улица, школа и государство — их доля в смерти маленькой Доны и рождении монстра по имени Дона неоспорима, но не так велика. Не мать, для которой счастье заключалось в том, чтобы доченька была сыта, одета, не гуляла допоздна и не грубила. И даже не отец, махнувший на все рукой и топящий остаток жизни в спиртном. Виноват был он, старший брат, способный защитить сестру, вытащить ее из болота, засасывающего все глубже и глубже, но не защитивший и не вытащивший… Он виноват и должен ответить за свою вину.

Стать очередной жертвой монстра по имени Дона..

— Оп-па! — вдруг откинулась на спинку кресла Дона. — Да ты гений, братик! Ты даже не представляешь, какой ты молодец!

Дона вскочила и, подбежав к обездвиженному Рою, в порыве чувств поцеловала его в губы. Он увидел склонившееся к нему сияющее лицо, знакомое до последней черточки, ощутил родной запах — так сестричка, бывало, чмокала его в щеку или лоб…

«Неужели…»

Но поцелуй чужой опытной женщины был долог и чувственен. Не сестра целовала брата, а самка самца. И поцелуй этот рождал не тепло, а ледяную волну, распространяющуюся по всему телу.

— Какой же ты холодный, братик! — рассмеялась женщина, аккуратно вытирая губы платочком. — Но ничего, это ненадолго. Когда ты будешь нашим, мы все это повторим. И это, и другое… — узкая ладонь скользнула по его обнаженному телу. — Твоя рыжая самочка обзавидуется! Мы, просветленные, лишены животных предрассудков. Так что потерпи немного…

Нет, это была не его Дона.

Эта Дона ничем не походила на маленькую Дону, пахнущую материнским молоком и вообще — детенышем, над колыбелькой которой склонялся, сам еще будучи несмышленышем. На ту Дону, которой он уже подростком вытирал нос, смазывал зеленкой разбитую коленку или читал перед сном сказку. Даже на ту, грязную, провонявшую притоном, одурманенную наркотиками Дону, которую он притаскивал домой и сваливал на руки матери, хлопочущей над ее оскверненным бесчувственным телом. Это была чужая, незнакомая самка, чистая, холеная, знающая себе и другим цену. Это была не Дона, а лишь ее оболочка, каким-то чудом, каким-то ухищрением боготворимой ей техники натянутая на другое существо. Даже не на человека — на песчаную кошку, монстра, не знающего жалости, сострадания или родственных чувств…

Молодой человек не сразу понял, что его мучительница исчезла. Место возле мерцающего монитора пустовало, распятым в кресле мужчиной больше никто не интересовался…

«Что она задумала? — вдруг всплыли в памяти последние слова монстра. — Когда ты будешь нашим… Каким это нашим?»

Рой забился в своих оковах, но с таким же успехом он мог пытаться открыть замки на кандалах силой воли — кованая сталь держала человеческую плоть в надежных тисках.

В бесплодных попытках освободиться текли минуты, казавшиеся пленнику годами…

Вдруг дверь приоткрылась:

— Дона! — раздался мужской голос — Ты здесь, Дона?

Голос был знаком до боли…

— Рой?! — склонившийся над распростертым другом Аллу Даар был изумлен. — Ты-ы?! Ты же…

— Не время для расспросов, Ал! Дона что-то задумала! — Из головы Роя никак не шли слова сестры: «Когда ты будешь нашим…» — Освободи меня! Или ты тоже один из них?

— Я не могу! — простонал инженер, дергая то один, то другой стальной обруч. — Она заперла замки своим личным шифром! Тут нужны инструменты — что-то вроде дисковой пилы…

— Так беги за ней!!!

— Стоп! — вдруг замер на месте кинувшийся куда-то мужчина. — Я знаю, кто нам поможет!..

— Что ты задумал? — только и успел крикнуть ему вслед лейтенант.

«Дак — продался. Аллу — свой… — всплывали в памяти слова Зариса. — Служит им… Не Слуга Света. Человек… Пока еще…»

Только вот насколько человек? И насколько готов служить своим господам? Может, все человеческое в нем заключается в готовности помочь материально другу-паралитику? Ответов не было… Но что мог поделать сейчас Рой? Лишь смотреть в потолок, ожидая неизвестности…

— Сюда! — послышалось из коридора. — Он здесь!

Лабораторию залил яркий свет, будто под потолком полыхнул Мировой Светоч, и распятый Рой зажмурился, а когда смог различать что-нибудь, над ним склонялся мужчина, показавшийся великаном.

Еще один знакомец…

— Убирайся в ад! — прорычал Рой. — Там тебе самое место, Нэш Огуну!

— Он бредит? — с тревогой взглянул на великана инженер. — Она что-то ввела ему? Какую-то сыворотку?

— Ничего не бредит, — широко улыбнулся «Горец», примериваясь к одному из обручей, стискивающему грудь лейтенанта. — Наш друг в полном сознании… Потерпите, больной…

Жесткие пальцы верзилы протиснулись под металл.

— Оставь меня в покое! — забился мужчина в оковах: прикосновение врага жгло хуже раскаленного металла. — Убирайся!..

— Всему свое время…

Огуну уперся коленом в кресло, мышцы на его руках вздулись чудовищными буграми, и металл, казавшийся несокрушимым, со скрипом подался. А потом лопнул, не выдержав, замок, призванный сдерживать любые человеческие усилия.

Человеческие…

«Горец» расправился со всеми оковами за какие-то пять минут и отошел в сторонку, утирая пот со лба: работенка ему выпала еще та — не всякому великану по плечу. Даже Великому Гаю из древних легенд.

— Ты в порядке? — Аллу с тревогой смотрел на друга, по-прежнему распростертого в кресле. — Помочь подняться?

— Я сам… — Рой кое-как сполз с ложа, но идти не мог: руки и ноги затекли от долгой неподвижности, позвоночник казался раскаленным стержнем, медленно сжигающим тело, голова раскалывалась от боли…

— А теперь пусть кто-нибудь пояснит мне, — здоровяк присел в кресло за столом, заваленным всяким «научным» хламом, — что происходит. Только внятно, спокойно, без попыток нанести телесные повреждения и личных домыслов.

— Ты и так все знаешь!.. — простонал лейтенант, пытаясь массировать затекшие кисти: он все отдал бы сейчас, чтобы добраться до глотки «горца», но это было не в его силах — кровообращение во всем теле начало восстанавливаться и его будто варили на медленном огне. — Это ты во всем виноват! Ты и тебе подобные!..

— Реплики с мест отвергаем с негодованием, — спокойно парировал великан. — Аллу, у тебя есть внятная версия происходящего?

— Сам ничего не понимаю, — растерянно пожал тот острыми плечами под белым халатом. — Я сидел над программой, когда Дона ворвалась без стука, перерыла весь шкаф и утащила кассету. С той самой программой, помнишь?

— Разве ты не стер ее? — «Горец» так грохнул по столу кулачищем, что тот, крякнув, рассыпался, обрушив на пол книги, бумаги и все то, что было на нем навалено горой. — Я же тебе велел!

— Я… — инженер смешался и замямлил. — Я хотел еще поработать над ней… Но ведь ее нельзя применить иначе, чем с центра управления. Ваше оборудование не подходит, а резервный…

— Помолчи, — Нэш Огуну поднял ладонь-лопату, обрывая причитания Даара, и обернулся к мужественно боровшемуся с болью Рою: ему уже удалось отвоевать кисти обеих рук, и теперь он терпеливо разминал предплечья. — Рой, не подскажешь ли, о чем вы тут беседовали с Доной? Чем она интересовалась?

— Ничем, — буркнул неудавшийся разведчик. — Она снимала ментограмму, — он указал подбородком, едва не зашипев от боли, на откинутый на суставчатой штанге шлем с десятками проводов, сливающихся в толстенный кабель, уползающий куда-то за мигающие лампочками шкафы. — Похоже, добралась до момента моего бегства с каторги. Через туннели подземной крепости.

— Подземной крепости? — «Горец» и Аллу переглянулись. — Той, что за Голубой Змеей? В джунглях?

— Нет, в городском парке, — съязвил Рой. — Где в вашей любимой Республике еще используют каторжников с таким размахом?

Он хотел добавить еще несколько колкостей, но его уже не слушали.

— А ведь все сходится, — задумчиво пробормотал Нэш. — Где, как не в крепости?

— Где были наши головы? — радостно хлопнул его по плечу Даар. — Ведь все лежало на поверхности. Мы идиоты, дружище!..

— Потом будем посыпать головы пеплом! — перелился из сидящего положения в стоячее «Горец». — Рой, ты можешь показать, где это?

— Что? — Гаал с трудом поднялся на подгибающиеся ноги, и взгляд его упал на экран с застывшей картинкой: знакомые лица, раззявленные в немом крике рты, полутьма, разрываемая лучами фонарей: похоже, Дону заинтересовал момент противостояния Зову… — Это? На самом выходе из Крепости. Недалеко от военно-морской базы.

— Разберемся. — Великан уже был у самой двери, и лейтенант поразился тому, как легко и быстро тот движется: похоже, все его мечты добраться до горла этого человека-горы были пустой фантазией. — Аллу, я к флайеру. Помоги другу. Да! И дай ему прикрыться чем-нибудь, а то наша команда весь центр переполошит…

Глава 23

Рою уже приходилось летать. В горах, на вертолете. Но не с такой скоростью и не на такой высоте.

Этот полет никак нельзя было сравнить с болтанкой в дребезжащем, провонявшем бензином нутре винтокрылой машины. Они неслись высоко над землей, бесшумно и плавно, будто во сне. Снаружи машина была ярко-красной, с огромным пузырем-колпаком вдоль «спины», а изнутри была прозрачна, и казалось, что между пассажирами и проносящейся под трепещущими крыльями гигантской вогнутой чашей ничего нет. Только сотни и сотни метров чистого воздуха. Города казались россыпями спичечных коробков, леса — зеленовато-бурой пеной, дороги — серыми ниточками, а мчащиеся по ним автомобили — цветными букашками, ползущими куда-то по своим делам. Всего несколько минут прошло, а громада Столицы уже растаяла в дымке позади.

Невиданный летательный аппарат был рассчитан всего на двух человек — пилота и пассажира, но не таких же огромных, как «Горец», уверенно ведущий прозрачную «птицу» чуть ниже кромки облаков, протягивающих к ней лохматые серые щупальца. Друзья — Аллу и Рой, никогда не считавшие себя лилипутами, — легко вместились в пассажирское кресло, само собой видоизменившееся в два индивидуальных, в два раза уже пилотского. От невиданной техники у Гаала кругом шла голова, но приятель воспринимал все, как должное.

«Неужто и впрямь это не горец, а один из тех, кто прибыл к нам от другого Мирового Светоча?» — думал Рой, украдкой глядя на уверенные сильные руки, лежащие на непривычных глазу органах управления летающим чудом, будто вырастающих из приборной панели.

Сам пилот был сосредоточен, прислушиваясь к одному ему слышному, изредка бросал реплики на незнакомом языке — общался с кем-то. И этот «кто-то», скорее всего, тоже не принадлежал этому миру…

«Куда ты опять вляпался, Рой? — спрашивал сам себя мужчина. — Ведь эти люди из другого мира — почти что боги. А может, и сами боги. Если они почти бессмертны, если умеют делать такие машины, если просто смогли добраться к нам из такой дали — кто мы для них? Букашки, которых они разглядывают с ленивым интересом? Домашние животные, которыми забавляются со скуки? Или мы нужны им для чего-то еще?»

Рука сама собой тянулась к поясу, к кобуре с пистолетом. Аллу облачил друга в свой запасной кипенно-белый, такой же, как у Доны и других Слуг Света, встреченных по пути к «флайеру», ненавистный комбинезон, немного узковатый в плечах. А пояс с кобурой Рой снял с вешалки сам, не встретив ожидаемого сопротивления инженера.

«Пулю в затылок, — с неожиданной злобой подумал лейтенант, вспоминая предсмертные слова бригадира Чачу. — В голову. Две пули для верности. Или даже три… Посмотрим, как ты оживешь после такого, проклятый демон!»

То, что после этого чудесная машина камнем рухнет на далекую землю, его почему-то не пугало…

— Похоже, я был прав, — «Горец» словно подслушал мысли пассажира. — Мы приближаемся к источнику излучения, и это сказывается на вашей психике. Аллу, ты-то хоть не хочешь меня убить?

— Я борюсь с этим желанием, — улыбнулся Даар. — Изо всех сил. А вот Рою, похоже, это дается с большим трудом.

— Наверное, стоит тебя посвятить во все, Рой, — повернулся к бледному Гаалу Нэш. — Я вовсе не горец, как считаешь ты и большинство твоих соотечественников. Я один из тех, кто пришел издалека. Пришел, чтобы помочь. Наверное, ты не поймешь…

— Почему? — сквозь зубы выдавил лейтенант: кобура просто жгла ему бедро. — Я знаю о других Мировых Светочах, кроме нашего. Знаю, что возле них есть миры, где живут люди… Я видел Мировой Свет своими глазами!

— Ого! — обменялись «Горец» и инженер быстрыми взглядами. — Да наш друг не так прост! Для тебя, Аллу, помнится, мой рассказ стал крушением привычного мира… Помнишь?

— Он же был в горах, — буркнул, отворачиваясь, Даар. — Я слышал, у горных егерей особый ритуал инициации… Полагают, связанный с употреблением какого-то наркотика…

— Сам ты наркотик! — взвился Рой. — Я был на вершине Андак-Огу! За облаками! Вот за этими! — он ткнул в невидимый потолок кабины пальцем так яро, что чуть не вывихнул его. — И видел Мировой Свет! Понимаешь, ты, земляной червяк, — видел своими глазами! Я — избранный!

— Мания величия в отдельно взятом мозгу, — хмыкнул Нэш. — Легко лечится… Что бы ты сказал, избранный Мировым Светом, прокатившись на орбиту?

— Взглянуть на Саракш снаружи? — скривил губы бывший егерь. — Представь себе: я и это видел. Массаракш!..

— Ого! Массаракш не видел даже Аллу… Надо будет с тобой поболтать потом… Но речь сейчас не о том, Рой. Мы явились, чтобы помочь вам.

— Мы и сами справлялись…

— Справлялись. Но долго это не продлилось бы. Ваша природа, подорванная ядерной войной, вырождается. Ваше общество деградирует… Ты видел мутантов?

— Ну… допустим…

— Допустим! Так это только цветочки, Рой. Генетические изменения накапливаются и скоро станут — если еще не стали — необратимыми. Ведь отгремевшая четверть века назад война не закончилась.

— Как это?

— Вы употребляете в пищу отравленные радиацией и боевыми ядами пищу, пьете отравленную воду, дышите отравленным воздухом. Это лишь иллюзия, что, переселившись в наименее пострадавшие от войны местности, вы убежали от ее последствий. Она преследует вас, Рой. Ежедневно, ежечасно и ежеминутно. Ветер переносит радиоактивную пыль на тысячи километров, радиоактивная вода, испаряясь, становится радиоактивными облаками, проливающимися радиоактивным дождем где-нибудь на другой стороне Саракша. Животное, съевшее «чистую», как вам кажется, травку, приносит потом радиоактивное молоко и мясо…

— И что с того? Вам-то какое дело до всего этого?

— Мы люди, Рой. Такие же люди, как и вы. Мы не столь похожи внешне, как может показаться, но абсолютно идентичны внутри… — он запнулся. — Но и об этом — потом… Стремясь вам помочь, мы совершенно неожиданно для себя обнаружили, что вы очень уязвимы для некоторых видов электромагнитного излучения. Этим пользовались ваши недавние правители, чтобы держать вас на поводке.

— Неизвестные Отцы?

— Они. И кое-кто из нас наломал тут дров, попытавшись искоренить это зло.

— Так и это ваших рук дело? Хороши же благодетели! Вы же убили и свели с ума стольких людей!..

— Мы казним себя за это, Рой, и готовы молить вас о прощении, но сделанного не вернешь: система башен ПБЗ оказалась обезглавленной, и восстановить оборудование центра, из которого она управлялась, вряд ли удастся — инженеров, которые его создавали, уже нет, а вы, как оказалось, кое в чем превзошли нас в этом вопросе…

— Но где-то существует резервный центр управления! — перебил великана взволнованный Аллу. — Скажи ему!

— Я и пытаюсь это сказать! — взорвался Нэш, и Рой увидел, что пришелец от другого Мирового Светоча очень молод, моложе его и Аллу, совсем еще зеленый мальчишка, пусть даже большой и могучий. — Оказалось, что система башен не мертва, — взял он себя в руки. — Ее и раньше пытались использовать, подключаясь то там, то тут при помощи усилителей от передвижных излучателей, но она действовала лишь локально, в ограниченном пространстве. Излучение затухало при передаче на большие расстояния.

— Пабуду? — спросил лейтенант, вспомнив скосившую всех депрессию.

— Да, Пабуду… Нам не удалось остановить тогда Слуг Света. Мы не всесильны, Рой. Мы всего лишь гости на этой… — здоровяк, забывшись, произнес какое-то непонятное слово на своем языке, звучавшее, как «паэта». — И нас обманули. Заверили, что поступят с «заблудшими» гуманно.

— Гуманно? Казни — это гуманно? А каторга? А знаешь, сколько осталось инвалидов после вашего умиротворения? Нелетальные пули — тоже ваш подарок?

— Но ведь и вы, удайся вам ваши планы… Меня, например, твой капитан расстрелял вполне реально.

— Это наши дела… Да! — едва не вскочил Гаал, но кресло тут же выпустило из себя несколько отростков и мягко зафиксировало его. — А кто создал самих Слуг Света? Скажите еще, что Город Просвещения — не ваших рук дело!

— Наших, — не стал спорить Нэш. — Нас мало, и нам нужны союзники. Помощники. Ведь мы, в конце концов, помогаем вам.

— Агенты? Приспешники?

— Не то, Рой. Совсем не то… Друзья, сторонники. Единомышленники.

— А получились палачи и маньяки.

— Случайно, Рой! Все дело в этом самом резервном центре, черт бы его побрал! Понимаешь, башни продолжали чуть-чуть излучать и после разрушения центра. Мы не придали этому значения, посчитав естественным фоном, не учли в расчетах. Все, находящиеся в Городе Просвещения, должны были стать высокоморальными людьми…

— А стали людьми, для которых цель оправдывает средства, — подал голос Аллу. — Любая цель. Любые средства.

— И ты, Брут! — непонятно выразился здоровяк. — Зачем же ты писал программу для излучателей, способную сделать таким же любого?

— Я думал… Это была чисто теоретическая работа… Дона попросила меня…

— Ну да. Если она сейчас сможет запустить ее с резервного центра управления — вы все превратитесь в ее духовных братьев и сестер. Все, кто попадет в поле действия системы ПБЗ.

— Но центр, наверное, давно не действует…

— Вот тебе! — Рой продемонстрировал другу сложенные неприличным образом пальцы. — Там все сработано на века! Все действует, как часы.

— Он прав, — добавил пришелец. — Дона поняла, что они наткнулись на Центр, когда из ментограммы Роя узнала про Зов.

— Что это такое — Зов?

— Что? Очень оригинальная система защиты, Рой. Ее создатели пошли от обратного. Как действует обычная защита? Отпугивает приближающегося к охраняемому объекту злоумышленника. Цепной пес, сторож с ружьем, автомобильная сигнализация… Тут же все наоборот. Неизвестное нам пока излучение пробуждает в мозгу приблизившегося к объекту человека неодолимую тягу. У каждого своя ниточка, за которую тянет Зов. Но никто, попавший в поле его уверенного действия, не может больше покинуть свою находку. Он так и умрет рядом с ним от голода и жажды, уверенный, что добрался до цели своей жизни.

Рой вспомнил видения, посетившие его в лесу и подземелье, товарищей, желающих, несмотря ни на что, добраться до своей Цели, мертвецов, дошедших до конца… Его передернуло: что за людоеды изобретали все это? Зачем?

— И как же она выполнит то, что задумала, в таком случае?

— У нее есть шлем, блокирующий все виды излучений, Рой, — ответил Аллу. — Как и у всех Слуг Света… Каюсь, это еще один их подарок… Она спокойно войдет в Центр Управления и отключит Зов. А потом…

— Снижаемся, — перебил инженера «горец». — Я засек ее флайер…

Дальнейшего не ожидал никто: из ярко-зеленой кипени внизу — за разговором никто не заметил, как «птица» пересекла Голубую Змею и углубилась на территорию бывшего укрепрайона, — вырвалось сразу несколько белых извилистых щупалец, протянувшихся к летательному аппарату. Машина ловко встала на крыло, пропуская под собой ближайшее, — желудок от неожиданности подкатился к горлу Роя, — кувыркнулась, уклонившись от другого… Но их было слишком много, и джунгли рождали все новые и новые дымные струи. Бывший каторжник понял, что это такое: автоматические зенитные установки, терпеливо ожидавшие летающую цель, очнулись от четвертьвекового сна, дождавшись того, ради чего когда-то были сделаны и запрограммированы.

— Держитесь! — крикнул Нэш, и Гаал с инженером вздрогнули: часть корпуса летающей машины вытянулась, охватив голову человека полупрозрачным коконом. — Попытаемся сесть живыми!

Флайер кувыркался в воздухе, заставляя пассажиров, втиснутых в кресла и залитых для верности целиком прозрачной упругой пленкой, прощаться с жизнью по сто раз в минуту. Он то планировал упавшим с дерева листом, то ввинчивался в воздух штопором, то скользил вверх тормашками, то творил вообще нечто невообразимое.

Но всему наступает конец.

Что-то за бортом полыхнуло ярким огнем, и прозрачный корпус с этой стороны мгновенно стал матовым. Воздушная акробатика сменилась беспорядочным падением, и Рой в полуобморочном ужасе смотрел на приближающиеся деревья.

«Это конец…» — мелькнуло в парализованном ужасом мозгу.

Страшный удар, казалось разорвавший тело на части, сознание восприняло как-то отчужденно…

«Как же интересно на том свете, — думал Рой, не открывая глаз. — Спина как болела, так и болит… А где же посланцы светлой или темной сторон? Раздумывают, куда бы меня приспособить?»

Все вокруг мягко покачивалось: воспоминание из раннего, еще неразумного детства — мамины заботливые руки, качающие колыбель… Так и чувствуется вкус материнского молока на губах…

— Рой, ты жив? — донесся откуда-то робкий голос Аллу. — Где это мы?

«Неужели непонятно?» — хотел ответить мужчина, но тут «колыбель» прекратила свое покачивание, а «пеленки» с легким шипением освободили руки и ноги.

Гаал осторожно открыл глаза: рядом, почти касаясь лица, качалась ветка дерева.

Он был жив!

Они оба были живы! Аллу, бледный, как полотно, но совершенно целехонький на вид, скорчился рядом, беззвучно шевеля губами. Их двухместное кресло стояло под могучим деревом на ворохе обломанных веток, а в плотной кроне прямо над головой зиял неряшливый прогал. Кресло медленно втягивали прозрачные отростки-щупальца. Громкий и четкий женский голос произнес что-то на непонятном языке, и прозрачный пузырь, окружающий чудесно спасенных людей, лопнул, пропуская хорошо знакомые Рою «ароматы» джунглей. Сейчас они казались ему райским благоуханием.

— Фу! — скривился инженер. — Ну и вонища!

— А чего ты хотел? — усмехнулся лейтенант, помогая приятелю подняться на ноги и попутно стряхивая с одежды суетливых полупрозрачных паучков: странное дело — он чувствовал себя сейчас лучше, чем когда они были в воздухе, — боль из спины уходила, смываемая волной бодрости. — Практически побывать на том свете и в дерьмо не окунуться? Так не бывает… Да отряхни ты с одежды эту пакость! — с отвращением отбросил он присосавшегося к руке друга паука. — Гнездо мы у них разворошили, что ли?

— Жаль Нэша, — пробормотал Аллу, отрывая от одежды цепких насекомых. — Он погиб, наверное…

— Скорее всего, — Рой покрутил головой — откуда-то доносился явственный запах горелого — и махнул рукой. — Кажется, он там упал. Бежим туда! И под ноги поглядывай — тут мины кругом могут быть!..

Мировой Свет был к ним благосклонен: им посчастливилось не задеть ни одной растяжки, не напороться на автоматический огнемет и даже не поломать ноги о выступающие из сырой земли древесные корни. Небольшая поляна, посреди которой лениво дымился вновь обретший видимость летательный аппарат, открылась им через двадцать минут.

— Нэш! — кинулись оба к неподвижно лежавшему рядом окровавленному телу, боясь прикоснуться к нему и ощутить под пальцами холод мертвого тела. — Нэш, ты жив?

— Дышит! — сообщил другу Рой, оказавшийся более решительным. — Нельзя его трогать — может быть сломан позвоночник…

— Вы живы? — глухой голос, казалось, шел из-под земли. — Рой прав: не прикасайтесь ко мне. Паучков на мне видите?

— Н-нет… — переглянулись друзья: видимо, их спаситель бредил.

— Плохо… Флайер далеко?

— Рядом.

— Там должен быть такой красный ящик… Тащите его сюда.

Красного ящика в изломанной, будто ее кто-то жевал, машине не оказалось. Но Аллу первым заметил медленно разгорающийся алым цветом и так же медленно затухающий, чтобы вспыхнуть снова, полупрозрачный предмет, на ящик никак не походящий: что-то непонятное, округлое, упругое, вроде бы даже живое.

И это «живое» имело по бокам выросты, вполне могущие сойти за ручки.

— Взяли! — скомандовал Рой, берясь за свою. — По-одняли!

Предмет оторвался от пола неожиданно легко. Правда, за ним тянулся какой-то полупрозрачный не то шланг, не то хвост, но, видимо, так и задумывалось.

— Принесли, — доложили друзья, поставив «ящик» у головы раненого. — Что делать дальше?

Тот отозвался не сразу, а когда ответил, голос его звучал слабее.

— Там на крышке отпечаток ладони… Приложите к нему мою руку…

Окровавленная пятерня легла в пятипалую выемку — цвет стал тревожно алым, а потом вдруг сменился на зеленый. Из ящика дождем хлынули уже знакомые паучки, тут же деловито принявшиеся сновать по лежащему телу. Лейтенант и инженер переглянулись.

— Все, — хрипло сказал Нэш. — Идите. Тут рядом должен быть вход в подземелье. Остановите Дону. У нас мало времени…

Крупный паук отклеился от полупрозрачной стенки, будто вылепился из нее, деловито забрался прямо на голову раненого, ступая по слипшимся от крови в неопрятную массу волосам и — тошнота подступила к горлу офицера — запустил белесые лапы-корни прямо в череп поверженного великана.

— Пойдем, — дернул его за рукав бледный в синеву Аллу. — Нам пора…

Глава 24

Друзья продвигались вперед осторожно, стараясь не касаться стен: Рой на бегу рассказал Аллу о судьбе Шкилета, сгоревшего заживо, когда случайно замкнул оголенный кабель высокого напряжения. А крошечный фонарик-ручка инженера давал слишком мало света…

Это был не тот портал, через который вышли наррку беглецы под предводительством бригадира Чачу. Рой не узнавал болотистых зарослей, подходивших в тот раз вплотную к выстланному бетонными плитами лазу в корнях гигантского дерева, но сомневаться не было причин: на вход в туннель им указал зеленый флайер, на вид совершенно целый, брошенный у самого провала в земле.

Никакого Зова Рой тоже не ощущал — лишь в самом начале мелькнуло что-то похожее, но это могло означать лишь одно: Дона уже добралась до Центра Управления и отключила защиту. А значит, у них оставалось очень мало времени, чтобы помешать ей превратить всех людей бывшей Метрополии в марионеток одной-единственной Идеи — синтеза неудачной попытки пришельцев и мертвого послания мертвых Отцов. Если вообще оставалось…

Аллу первым заметил тусклый отблеск, мелькнувший сбоку, — они вполне могли проскочить мимо туннеля, ведущего к цели. Но им повезло: свет отразился от эмблемы Слуг Света на принадлежащем теперь Рою комбинезоне.

— Осторожно, — прошептал лейтенант, снимая с предохранителя пистолет. — Она может начать стрелять на звук шагов…

Инженер в ужасе схватил друга за рукав:

— Ты же не будешь стрелять, Рой? Это же твоя сестра! Родная сестра!

— Не кричи, Аллу. Тише…

Друзья шагали на все более усиливающийся свет. Отвратительный запах разложения заполнил все вокруг. Рой вспомнил каторжников, вырвавшихся на Зов из цепочки беглецов. Похоже, они были далеко не единственными: под ногами хрустели кости — тысячи костей… И не только человеческих: лейтенант увидел у стены высохший, словно мумия, труп крупного, похожего на собаку существа.

«Неужели это голован? Они тоже слышат Зов?»

А вот и неплотно прикрытая дверь, из-за которой лился тусклый свет…

— Вы подоспели гораздо раньше, чем я ожидала. — Дона стояла у пульта, наблюдая за кривыми, мечущимися по нескольким экранам, голос ее был спокоен, и Рой почувствовал укол в сердце: они опоздали. — Подождите, я скоро освобожусь. И займусь вами, мальчики.

— Дона! Ты сошла с ума! — метнулся к пульту Аллу.

Но женщина, гибкая, словно змея, перехватила его, не дав прикоснуться к кнопкам, и, заломив руку за спину, развернула лицом к Рою. В руке ее блеснул металл — под челюсть инженера уткнулся небольшой пистолет.

— Ба-а! — улыбнулась Слуга Света. — Мой братик целится в меня из своего пистолетика… Прямо как в детстве… Разве ты станешь стрелять в свою маленькую Дону, братик?

— Рой! — крикнул Аллу, пытаясь выкрутиться из сильных рук женщины. — Передача еще не началась! Останови ее! Только не убивай! Я люблю твою сестру, Рой!

— Я польщена, мой маленький Аллу, — Дона, продолжая следить за братом, поцеловала инженера в ухо. — Когда все кончится, мой братик благословит нас.

— Прострели ей плечо!

Рой в отчаянье целился то в плечо, то в бедро сестры. Драгоценные секунды утекали, словно вода сквозь пальцы.

«Все бесполезно! — думал он, вспоминая то, что видел под Пабуду. — Комбинезон непробиваем… Только голова, только в голову… Но я же не самый лучший стрелок! Дона, маленькая Дона — прости меня!..»

— Дона, отпусти его, — сделал он последнюю попытку. — Мы не причиним тебе вреда!

— Мне? Вреда? Ты не понимаешь, о чем говоришь, братик!

Раздался резкий звук, и на пульте замигала красная лампочка.

— Стреля-я-яй, Рой!!! — закричал инженер, и лейтенант нажал на спуск…

Пуля ударила в висок женщине и отшвырнула ее на пульт. Всплеснув руками, обливаясь кровью, она соскользнула на пол и замерла, а Аллу повернулся к клавиатуре и застучал по кнопкам, будто исполняя фугу.

— Мы успели, Рой! Мы успели!

А потом рухнул на колени перед телом Доны и прижался к ее груди.

— Она жива? — лейтенант подошел и опустился на колени рядом с сестрой.

Тот лишь помотал головой, и на щеках его блеснули слезы. Рой и сам понимал, что не бывает такого безучастного взгляда у живых людей. Кровь больше не текла из простреленного виска женщины, а лицо ее вновь стало прекрасным — выражение злобной радости стекло с него, будто грязная вода. Почему-то он не испытывал скорби. Может, потому, что в мыслях давно уже похоронил родного человека?

Пальцы инженера опустили веки любимой, и теперь казалось, будто она спит. Это опять была его Дона, теперь брат узнал ее. Но в душе была лишь светлая грусть…

— Иди, Рой, — глухо произнес Аллу. — Там наш друг. И ему нужна помощь. Нужно присмотреть за ним.

— А ты?

— Я сделаю так, чтобы никто больше не смог включить эти проклятые башни, и приду к вам. Иди.

Гаал попятился к двери, не сводя глаз со скорбящего друга.

— Он и в самом деле так прекрасен? — спросил Даар, не поднимая лица.

— Кто?

— Мировой Свет.

— Он ослепителен! Ты еще увидишь его, Аллу! Мы поднимемся выше облаков на летающей машине и… и…

— Конечно, конечно… Ступай, Рой… Рой!

— Да, Аллу.

— Нет, ничего. Иди быстрее. Вдруг с Нэшем что-нибудь не так.

— Не задерживайся, Аллу.

— Да-да, конечно… — инженер выглядел рассеянным.

Рой бежал прочь, словно за ним неслись все демоны ада…

— Ну что там? — «горец» уже не лежал, а сидел, прислонясь спиной к искореженному аппарату, голова его была покрыта чем-то вроде пушистого мха, такие же шевелящиеся белесые нити покрывали руки и часть обнаженной груди. — Вы успели?

— Да, все кончено. — Рой опустился на траву и сжал голову ладонями: он чувствовал себя полностью опустошенным, будто только что взбежал на вершину Андак-Огу с полной выкладкой. — Аллу сейчас блокирует центр управления, чтобы никто больше…

— Что? — подался вперед Нэш. — Его нельзя испортить! Его можно лишь уничтожить!

Словно в ответ на его слова почва содрогнулась мучительной судорогой, раздался низкий звук, будто вздохнул сам Саракш, и в воздух из-за деревьев поднялся высокий дымный столб, развернувшийся в высоте грибовидным облаком. Еще через мгновение пришла жаркая волна, хлестнувшая по лицу раскаленным кнутом, осыпавшая дождем сорванных листьев и веток…

Космический корабль материализовался, как и положено призраку, из ничего, из сгустившегося воздуха. Какое-то мгновение — и на поляне, засыпанной листвой, возвышалась курящаяся паром треугольная громадина, похожая на выросший из-под земли снежный пик в миниатюре. Щелкнула, лопаясь, перепонка люка, и поляна заполнилась людьми.

— Олег, ты как? — тормошили сидящего у разбитого флайера «горца» здоровяки, похожие, как близнецы, — очень разные близнецы. — Мы получили сигнал бедствия от твоего кибер-доктора…

— Все в порядке, — отмахивался от друзей раненый.

— Но ты же чуть не погиб! У тебя было повреждение…

— «Чуть» не считается, — отталкивал руки «близнецов» Нэш, с тревогой глядя на замершего у края поляны без движения Роя.

— Как ты? — отодвинул сочувствующих еще один великан, постарше на вид.

— Порядок, Максим, — пожал здоровым плечом раненый. — Бывало и хуже.

— Аккуратненько подняли его — и на корабль, — распорядился Максим. — Сейчас стартуем. Не на Землю, не на Землю, успокойся! Но подлатать тебя смогут только на орбите. Экселенц распорядился. Здесь сейчас становится неспокойно.

— Что случилось?

— Просветленные будто сошли с ума, — отвернулся Камерер. — Эпидемия самоубийств, общая истерика… Да и вообще… Очень напоминает то, что было после взрыва телецентра.

— Поднесите меня к нему, — указал Олег на стоящего на коленях человека.

— Кто это?

— Это тот, кто исправил ваши с Экселенцем ошибки, — лица раненого не было видно из-под «повязки», но Максим понял, что тот саркастически улыбается. — И потерял при этом друга. И сестру… Оставьте нас одних.

Нэш опустился на траву рядом с Роем — ему тяжело было сидеть.

— Это твои друзья? — безучастно шевельнул губами человек с седыми висками.

— Да, они прилетели за мной.

— Счастливого пути.

— Если хочешь, полетим с нами.

Рой молчал, не глядя на раненого. Он не отрывал глаз от медленно расплывающегося дымного гриба, распухшего до ужасающих размеров.

— Мы можем доставить тебя, куда ты пожелаешь.

— Не нужно. Я остаюсь здесь. Мне многое еще предстоит сделать.

— Но ты не сможешь ничего сделать в одиночку! Знаешь, у нас в народе говорят: один в поле — не воин.

— У нас в народе такого не говорят, — Рой поднялся на ноги. — У нас сражаются и в одиночку.

— Олег! — донеслось от корабля.

— Тебе пора.

Великаны, стараясь не смотреть на щуплого по сравнению с ними человека в белом, подняли своего собрата и понесли к кораблю. А тот молча смотрел им вслед, и его лицо не выражало никаких чувств.

— Я еще вернусь! — приподнялся на руках несущих его товарищей Олег. — Я помогу тебе…

Рой молчал.

Он не сказал ни слова, пока корабль не истаял, как призрак, унося в своем чреве пришельцев от другого Мирового Света.

Он остался один.

Один в поле…

Щелково, январь — февраль 2011 г.