Один за двоих (СИ)

=== Главы 55–56 ===

У нее очень бледное лицо и большие испуганные глаза. Подвижный рот кривится от боли в вывернутых руках. На ней камуфляж и куртка, вроде пилотских в армии Оримы.

— А ну встала, сучка! Шагай, шагай!

Из-за расширенных зрачков глаза кажутся черными и блестящими. Вера поправляет на носу очки и внимательно разглядывает гостью.

— Привяжи вон там, — велит она, — да покрепче. Вот они какие, надо же…

Качает головой.

— А точно…?

— Точно.

Расстегиваю куртку на захваченной нелюди, поднимаю футболку. Кожа на животе шершавая, будто покрыта мелкой шиповатой чешуей. Разглядеть строение кожи можно, пожалуй, только под микроскопом.

— Надень перчатки, Эльви.

— Хорошо, — она и сама приготовилась, вынимает из кармана джинсов латексные перчатки и оглядывается на меня и мнущегося позади Хольда, — отличная работа, ребята. Идите обедать.

— Послушай…

— Допрашивать буду сама, — отрезает она, — все будет записано, потом послушаешь.

— Но ты…

— Не волнуйся, я справлюсь. Кстати, Дан, — она останавливает меня, — мальчик очень тебя ждет. Он… не подумай, что я жалуюсь,… отказывается есть и пить, не дал поставить инъекцию стимулятора. Да и вообще не подпустил меня к себе.

Странно! Что это с Шику? Прежде они с Верой отлично ладили.

— Покорми его, ребенку нельзя голодать, — озабоченно говорит Вера, — все, иди-иди.

Я не стал оглядываться на тварь, похожую на Алисию и Шейн, как их родная сестра.

Макс высунулся нам навстречу. По понятным причинам, я не взял его с собой и ничуть не жалел. Мы с Йоханом справились и одни. Морфоид сам пришел на запах моей крови.

— Идите, поешьте, ребята, — велю я.

Шику сидит на кровати, поджав колени и опустив на них голову. Вера нашла кое-какую одежду, я, как сумел, подогнал штаны и свитер под рост мальчика. Но мешковатый наряд все равно подчеркивает болезненную худобу нарьяга.

Он бросает неприязненный взгляд в мою сторону, но, узнав, вскакивает и бросается навстречу. Я машинально обнимаю его, не зная, как себя вести. После бегства и встречи в лесу, где Шику отплатил мне долг, вытащив из горящего танка, наши отношения окончательно зашли в тупик.

— Нар-одар, почему ты не взять с собой? — от имперского он изрядно отвык.

— Вот об этом и поговорим. Ты еще болеешь. Почему не слушаешься Веру?

Шику напрягся, весь ощетинился, но промолчал.

— Она желает тебе добра…

— Гири-ханза, — шипит мальчик неприличное по отношению к женщине слово.

— Опять подслушивал? — укоризненно говорю я. Шику опускает глаза и отстраняется.

— Нар-одар нельзя быть раб… она как маррига… Рыкха!

— Что ты имеешь в виду? — изумляюсь я. — Что Вера командует мной?

— Она сказать — ты идти. Она — хозяин. Она погубить Нар-одар.

— Шику, это бред, — я приседаю на корточки, чтоб заглянуть в опущенные глаза. Мальчик дергается, но я крепко держу за локти, — Вера не манипулирует мной…

— Ты любить ее? — с чудовищным напряжением в голосе спрашивает нарьяг.

— Кто любит? Я? С ума сошел?! Все, не желаю больше слушать эту ерунду. Ты мне нужен. Здоровым и сильным. Чтобы выздороветь, тебе надо хорошо питаться и принимать лекарства. И даже если будешь сопротивляться, я все равно заставлю тебя есть. Ясно?

Шику кивает, сглатывая слезы. Удовлетворенно хмыкнув, иду на кухню за супом, мы вместе наворачиваем его с большим аппетитом, и я снова поражаюсь ослиному упрямству мальчишки.

Уношу тарелки и, пока мою посуду, из нашей комнаты не доносится ни одного звука. Оставаясь без меня, Шику замирает, как испуганный зверек. Надо как-то приободрить его, но я никогда не умел ладить с детьми. Мои племянники благополучные и веселые ребята, им нравится играть в подвижные игры и слушать истории о войне. С Шику все иначе.

— У тебя ничего не болит?

— Нет, — он качает головой.

— Тогда давай поговорим.

Кивает. Я сажусь напротив, но о чем говорить, не знаю. Глупо извиняться за ложь, и допытывать, что с ним делали нарьяги — тоже. Говорить про Веру, оправдываться — тем более неправильно. Что бы сделал на моем месте Корд?

— Иди сюда.

Шику нерешительно приближается, избегая смотреть в глаза.

— Спасибо, что спас нас с Таней, там, в лесу.

Мальчик поджимает губы, хмурится.

— Поможешь мне с Алвано? Без тебя мне не справиться. Мы же не можем допустить, чтобы эта скотина ушла из Нарланда?

— Я помочь, только скорее, пока у меня есть силы… — с готовностью, быстро зашептал Шику, — звезда слабеет. Ты забрал у меня ее осколки, сил у меня все меньше.

— Те побрякушки?

— Да. Без них я скоро потерять…

Вера сохранила браслет и бусы мальчика, они лежат в ангаре, в маленьком свинцовом ящике. В который раз поражаюсь ее предусмотрительности.

— Скажи, Шику, твоя мать может быть жива?

В его глазах мелькает ужас.

— Нар-одар хочет бросить меня? Снова?!

— Нет! — я хватаю его за плечи. — Нет, конечно! Но, если что-то случится со мной, я должен знать, что о тебе позаботятся. Скажи, где твоя семья, и я дам указания Хольду отвезти тебя в родное поселение…

Голос Шику звенит отчаянием:

— Она никогда не примет меня! Она… они… пустые. Все пустые, только ты… Нар-одар не бросить Шику!

— Не брошу! Не брошу, конечно!

Мальчишка жмется ко мне, слабый, как котенок. Если бы не это чертово посольство, я забрал бы его в Ориму. Лучшая подруга Вики адвокат, она помогла бы мне оформить опекунство над мальчиком.

— Но если что-то случится со мной, имперцы заберут тебя для опытов.

— Я умереть вместе с тобой! — клятвенно шепчет он. Ну что ты будешь делать с этим парнишкой. Я притягиваю его к себе.

— Все будет хорошо, — глажу по голове, успокаивая, — мы не умрем. Сдохнут наши враги. А теперь подставляй руку, надо поставить тебе укол.

Шику с готовностью загибает рукав, согласный стерпеть любую боль, лишь бы я не усомнился в его преданности и не оставил здесь. На душе у меня скребет целая свора котов.

— Кто отдал приказ о ликвидации Дана Райта?

— Я не…

Шорох. Вскрик. Хриплое дыхание.

— Кто отдал приказ?

— Распорядитель.

— В какое время?

— В девять часов семнадцать минут дежурный снял фиксатор и кардиодатчики.

— В какое время покинула базу?

Молчание. Глухой хлопок, протяжный вой, растекающийся по венам.

— А-ха… в девять часов тридцать минут…

— Интересно, что происходило в этом временном промежутке? Впрочем, я уже знаю — гемотрансфузия. Тебе ввели кровь донора.

Так?

— Д-да…

— Как вы отыскиваете его? Я имею в виду донора? Что при этом ощущаете?

— Голод, только голод…

— Не ври. Мне — не ври!

— Это невозможно передать… только почувствовать.

— Хорошо. В какое время ты напала на след?

— Не помню точно, часа через два.

— И что сделала?

— Спряталась. Хотела ранить…

— У тебя было оружие?

— Винтовка «АйШи».

— Куда тебе было приказано доставить донора?

Молчание. Надсадное дыхание, стон, затем хриплый вой. Слезы в голосе:

— Не знаю! Я ничего не знаю! Я должна была сообщить и нас бы забрали!

— Врешь.

— Я ничего не зна… аааааю!

Нажимаю кнопку «офф» и долго смотрю на блестящий, похожий на зажигалку, диктофон. Она и правда не знала, куда доставить мой полутруп, но не так сложно рассчитать путь морфоида. При всей выносливости и силе кровососа, путь зимой через горы довольно затруднителен. До того места, где засели мы с Йоханом, вставшая на след нелюдь шла около трех часов с тяжелой винтовкой за плечом. Расстояние вряд ли будет больше пятнадцати-двадцати километров.

Если бы только была возможность прочесать окрестности, мы нашли бы базу в считанные минуты.

Вера подходит сзади, обнимает за шею. Прижимается колючим свитером к щеке.

— О чем задумался мой мальчик?

— Не называй меня так.

— Извини.

— Где ты была?

— Убрала эту гадость.

— Я знаю, где они, Эльви.

— Я тоже знаю. Ты ведь поможешь мне?

Стискиваю зубы и сквозь сжатые челюсти выжимаю:

— Нет! Это ты идешь со мной!

— Хорошо, как скажешь, — покладисто отвечает Вера и целует меня в щеку. Она сегодня удивительно сговорчива.

Но ничто во мне не отзывается на нежные прикосновения. Я хочу слышать не ласковые слова, а стрекот винтов, прижимать к себе не женщину, а приклад «Айши». И совершенно неожиданно мое желание сбывается — в кармане джинсов пищит передатчик и Вера срывается с места. Дверь приглушает звуки, но я все же слышу ее крик:

— Что?! Шутишь? Черт, не может быть! И что теперь делать мне?!

Я врываюсь и вижу, как Эльви сползает спиной по стене, сжимая до треска в руке передатчик. Такая бледная, что впору ее саму принять за голодного кровососа.

— Что тебе сказали?

— Порталы открыты! Дан, это конец!

— Ничего не конец! Спокойно! Заводи винты, мы им покажем!

Вздергиваю ее на ноги и подталкиваю к двери. А сам ору:

— Взвод! С оружием стройсь!

Первым выскакивает Шику. Мальчик будто ждал моего зова. А может… опять подслушивал? Как бы то ни было, он, вытянувшись, стоит передо мной.

Макс и Йохан, сжимая винтовки, выскакивают из комнаты.

— За мной!

Переборка открыта, из-за работающих винтов ничего не слышно. Первым на борт прыгает Йохан, пребывающий в полном восторге, что заточение в бункере наконец заканчивается. Следом я помогаю влезть Шику. Мальчик растягивается на ребристом полу. Макс забирается за нами, и тут же Вера тянет на себя рычаг управления.

Над нами распахивается звездное небо. Странное ощущение — будто в невесомости. Сверху и снизу темнота, верхушки горных пиков синие и звезды — голубые. Далеко впереди сверкают прожектора взятой имперцами Нарголлы.

Надеваю шлем и становится тихо. Встаю за креслом пилота. Вера разворачивает геликоптер в сторону столицы. Она хороший пилот, но сейчас ведет машину как-то неуверенно.

— Что с тобой?

Молчит, в наушниках только частое дыхание.

— Беру курс на Нарголлу.

Мы не пройдем. Нас засекут. Вера слишком гордая, чтобы признаться, но ей страшно до дрожи в коленках. Я так усиленно думаю, что трещит голова. В темной кабине от адреналина сгущается воздух.

— Макс, займи кресло наводчика.

— Есть!

— Вера, пусти меня.

— Ты с ума…

— Брысь! — ору я в микрофон, так что звенит в ушах.

Вера резко дергает ремень безопасности и выпрыгивает из кресла так быстро, что я едва успеваю перехватить рычаг управления.

Навигация не работает, высота 560 метров над землей, пик Нар-Крид виднеется справа по курсу.

— Держитесь!

Рычаг вперед до упора. Эльви взвизгивает, падает на спинку кресла. Геликоптер ныряет в черноту расщелины. Сердце отбивает чечетку о ребра, но я вписался и продолжаю снижаться. Лечу по наитию, на ощупь, ничего не видящий и почти оглушенный.

— Ты сумасшедший! — шепчет Вера.

— Я знаю, зато здесь нас не засекут. Держись крепче!

Еле успеваю увернуться от скального выступа, вертолет чуть заносит, пальцы на рычаге мокрые и ледяные. Выравниваю машину. Спокойно, Дан! Ты сможешь, ты пройдешь это ущелье!

=== Главы 57–58 ===

Когда-то я мечтал попасть в спецотряд V2 под твое начало и закончил с отличием летные курсы.

Вертолет месит винтами темноту, я лихорадочно прикидываю расстояние.

— Орудия к бою! Всем держаться!

Тяну рычаг на себя до упора.

— Псих!

Мы выпрыгиваем прямо перед черной громадой боевого АЕ-17М. «Шершень». Технология стеллс, почти незаметный в темноте.

— Огонь, — совершенно спокойно командую я. Макс послушно поливает вертолет из двух пулеметов.

Ухожу вправо, резко разворачивая машину. По обшивке пробегает очередь. Геликоптер вертится, как уж на сковородке. Справа и слева заходят такие же молчаливые темные «шершни», заслоняют звезды и вершину Нар-Крид. Решили зажать в капкан? Не выйдет, гады!

Ныряю вниз, в расщелину. Один из «шершней» следует за мной.

— Ракеты к бою! Стрелять по моей команде!

Разворачиваюсь. Дергаю рычаг.

— Огонь!

Нас встряхивает. Ракета летит ярким сигаретным столбиком, красиво, на излете врезается в острую морду «шершня». Я успеваю поднять машину, но мелкая дрожь все равно бежит по корпусу.

Оставшиеся двое не станут церемониться, а значит прочь с линии атаки. Трассеры рассекают темноту, один «шершень» зашел слева и сверху, а второй нырнул вправо вбок. Зажимают в тиски?

Очередь хлестнула по стеклу, неприятный хруст, осколки разошлись искрящимися снежинками, но не выпали.

— Дан, уходит! Этот гад уходит!

— Ракеты к бою!

Нас сильно трясет. Кажется, один из винтов поврежден.

— Огонь! — я нажимаю на педаль, геликоптер нехотя, рывками поворачивается к цели. Пули решетят мне стекло, отскакивают, царапая. А потом передо мной расцветает огненный цветок, я прикрываю глаза рукой, отводя машину в сторону.

Нар-Крид приближается так стремительно, что я понимаю — мы падаем. Содержимое желудка замерзло твердым комом, сердце меленько подрагивает между ключиц. С трудом выравниваю геликоптер, по металлическому телу машины пробегает дрожь — мы летим на честном слове.

— Вот он! — Как Вера видит что-то сквозь сплошные трещины? — Левее, Райт!

— Не обещаю.

Впереди огни. Ярко-желтые, обманно-доброжелательные.

— Мы нашли их!

— Оружие наготове! — кричу я.

Беглец оторвался от нас. Скорость снижается, стрелка опасно приближается к нулю.

— Ракеты к бою!

Залп ракет едва не развалил вертолет. Я едва удерживаю его в такой болтанке. Ветер поднялся что ли?

«Шершень» вильнул — пилот настоящий ас. Но ракеты достали до аэродрома, слепящие шары вспыхнули впереди.

— Нам его не поймать.

Вера прикладом винтовки вышибает стекло двери. Становится жутко холодно. Оглядываюсь и едва не выпускаю рычаг управления. Вера подтащила нарьяга к дверце, перехватила за пузо. В первый миг показалось, что собирается выкинуть из вертолета. Но Эльви прокричала сквозь вой ветра:

— Заклинь ему винты!

У Шику насмерть перепуганное лицо. Он оглядывается на меня, упираясь руками в дверцу, похожий на котенка. И вдруг обмякает. Я вцепляюсь в рычаг, удерживая машину от падения. А вот «шершень» резко ныряет вниз, туда, где мерцают огни аэродрома.

Посадка показала, что винт, хотя и поврежден, наличествует. Мы жестко сели, но не убились. А вот «шершню» не повезло.

— Вера, осторожнее!

Она не слышит меня, распахивает дверцу и кидается к покалеченной громаде. Я за ней.

— Прикройте меня.

Огни погасли. Только догорают какие-то постройки, куда угодили ракеты.

Вера уже возле «шершня». Разбивает прикладом ветровое стекло, ожесточенно втаптывает, вминает обломки, чтоб легче пролезть. Потом ныряет в дымную глубину. Я замираю и озираюсь, как волк, окруженный красными флажками. Шику, сильно запыхавшийся, прижимается спиной к моему боку. Угрозы не видно — аэродром пустой, кроме нас никого. Темнота, голубой снег под ногами, шумное дыхание… Но и я, и он чувствуем угрозу. Кожей, всеми нейронами и ганглиями ощущаем — враг рядом, идет, и от него не будет пощады…

— Ребята, разойтись! Глядите в оба! Йохан, за Шику отвечаешь головой.

Сзади раздается натужное сопение, звон осколков.

— Райт, помоги мне!

Спина Эльви показывается из оскаленной дыры. Она рывком вытаскивает какой-то мешок. Хватаюсь за черную скользкую болонью и понимаю, что это человек.

Вместе мы выдергиваем его на снег. Дорожка крови ползет за нами. Вера рычит, как тигрица, кажется, что вцепилась в куртку не руками, а зубами.

Сзади будто лопается гигантский грецкий орех. «Шершень» разлетается на куски, нас швыряет взрывной волной. Снег противной коркой царапает лицо, вскакиваю, отряхиваясь и отплевываясь, злой, как голодный локхи.

Вера поднимается со страдальческим лицом. Шлем слетел, волосы растрепались, и на них налип снег, похоже ее сильно оглушило. Но, настоящая хищница, машинально подтягивает к себе добычу. Я рывком сдергиваю с пилота шлем и перестаю дышать. Это узкое с вороньим клювом лицо, острые скулы, шрам на нижней губе — мне никогда не забыть. Мануэль Форка! Он прилетел в междумирье и лично вручил мне твой орден. Посмертную награду собственной жертве.

— Дан, надо перетянуть рану. Дай мне…

— Я убью его!

Вера бросается мне навстречу. Грудью встает на защиту убийцы.

— Только после допроса.

— Я не могу…

— Дан, успокойся!

Зубы скрипят так, что можно оглохнуть. Ребята тревожно оглядываются на нас, переминаясь с ноги на ногу. Эльви накладывает жгут на ногу твоему убийце. Твоему бывшему командиру и наставнику. Почему я стою и молчу?

— Надо погрузить его в вертолет. Поможешь мне?

Сжимаю кулаки, скалясь, как цепной пес. От ненависти я плохо соображаю, все силы уходят на то, чтобы сдерживать себя.

Эльви что-то бормочет под нос, снова хватает за ворот окровавленными руками и тащит бесчувственное тело генерала к геликоптеру.

— Дан, надо немедленно доставить Форку на крейсер. Обещаю, он понесет заслуженное наказание, — Вера хрипит от напряжения, нелегко ворочать взрослого мужчину, — помоги мне, и я сделаю все, чтобы с тебя сняли обвинения…

Отстраняю ее и закидываю тело врага на плечо. Меня передергивает от омерзения, бегу, чтобы скорее избавиться от убийцы и предателя. Снег скрипит под ногами.

Вера прыгает в пилотское кресло и запускает двигатель. Одной лопасти вертолет лишился, винт чуть перекошен, но все работает. Закидываю генерала в салон.

— Нар-одар! — крик Шику перекрывает даже визг покалеченного винта. Оборачиваюсь и цепенею: темные фигуры бегут к нам со всех сторон. Сколько их тут! Не меньше трех десятков. Йохан и Макс уже лупят из своих обоих стволов.

— Черт! Отходим, отходим!

Макс падает и воет, лихорадочно паля в воздух. Бросаюсь вперед, подхватываю раненого под мышки. В спину толкается волна воздуха от поднимающегося вертолета. Колючий снег впивается в шею и щеки. В оцепенении я смотрю, как наша вертушка исчезает в темном небе.

— Ушла, гадина! — навзрыд кричит Макс и бессильно бьется в моих руках.

Давно я не оказывался в такой передряге. Сколько клялся себе не верить женщинам и снова попался, как последний идиот. Еще и ребят подвел. Но главное Вера увела из-под носа виновника твоей гибели, и я не успел свернуть ему шею.

Нас окружают. И шансов уйти живыми почти нет, но мы повоюем.

Вытягиваю из ослабевших рук Макса винтовку и кидаю ее Шику.

— Ребята, за мной! Йохан, прикрываешь!

Кольцо нападающих стягивается так быстро, что мелькает мысль о ловушке. Я гоню ее, тащу Макса за обломки шершня. Парень уже не кричит, тихонько скулит, а руки у меня по локоть в крови. В груди клокочет злость. Поганые морфоиды даже не станут подходить близко, пальнут из гранатомета. Стоп! Идея!

Пригибаюсь за обломками. Шику уже рядом. Йохан тут же прыгает следом. Воздух над нами распарывают пули.

— Ребята, — стонет Макс, — пристрелите, а…

— Заткнись!

Пальба стихает — подкрадываются? Нет, выжидают. Приподнимаю голову, успеваю заметить, где кто, и тут же ныряю за останки вертолета.

— Шику, вон те, слева.

Мальчик с готовностью кивает. Серьезный и собранный, он поднимается на ноги. Ветер парусом надувает куртку. Только бы у него хватило сил!

Хватило, да еще как! Многоголосый крик наполнил аэродром, а потом от души рвануло в трех местах. Черт возьми, когда-нибудь террористы вместо морфоидов будут использовать нарьягов. Пламя осветило взлетное поле, черные тела на снегу, лица товарищей. Даже Макс перестал стонать. Вот теперь пора!

— Вперед!

Закидываю его на плечо. Ну и тушка, блин! Обломки «шершня» остаются позади, я рвусь вперед, на огонь, туда, где цепь атакующих разорвана. Навстречу отъезжают, распахиваются ворота скрытых в основании Нар-Крид ангаров. Темные тени «шершней» медленно-медленно выползают из своих ульев на белый свет.

Положение патовое. Но волк, которого гонят сразу и псы, и егеря, должен соображать быстро.

— За мной!

Нажимаю на спусковой крючок зажатой под мышкой «АйШи», очередь подрубает некстати высунувшихся механиков. Остальных добивают Йохан и Шику. Нарьяг старается изо всех сил, я спиной ощущаю бешеную волну силы, исходящей от пацана.

Ныряем в опустевший ангар. Теплый воздух с запахами машинной смазки согревает замерзшие щеки. Запинаюсь о какую-то железяку, но не сбавляю темп. Чую, где-то здесь есть ход. База под землей, глубоко в основании Нар-Крид. Снаружи «шершни» поднимаются в воздух, один разворачивается, из его днища вываливается кассета готовых к старту ракет.

— Туда! — кричит Шику и, опережая меня, тянет за рукав. Йохан задерживается, отбиваясь от очнувшихся морфоидов уже прикладом — патроны все вышли. Он успевает прыгнуть в узкий коридор, когда ангар взрывается. Огонь катится за нами, как кипящий апельсиновый кисель, воет голодным псом. Пик звездного бога раздраженно гудит. Лампочки в стенах мигают и щебенка сыплется на шиворот.

Потом все затихает. Но в узком проходе трудно развернуться. Мы сбавляем скорость, чтобы перевести дух. У меня дрожат колени.

— Шику, как ты узнал куда бежать?

Мальчик оборачивается, бледный, как смерть. Глаза мутнеют от наползающего обморока.

— Звезда, — шепчет он еле слышно, приваливаясь к стене, сползая по ней, — я ее чувствую…

— Привал! — командую я, понимая, что тоже сейчас свалюсь.

Голова идет кругом. Укладываю Макса на пол и, пока свет окончательно не погас, пытаюсь осмотреть рану. Раздираю пропитавшуюся кровью и оттого жесткую штанину. Дьявол! Пуля раздробила колено, но не это плохо — задета берцовая артерия, кровь слабыми толчками выплескивается на грязный пол.

— Йохан, ремень!

— Бесполезно, Дан. — Хольд опускается рядом на колени.

— Давай!

Накладываю жгут, хоть и сам все понимаю.

— Макс, держись! — трясу за плечи, его голова безвольно мотается.

— Бросьте… — шепчет умирающий серыми губами.

— Десант своих не бросает!

Йохан скрипит зубами, сжимает мои локти. Все кончено. Идиотская царапина, можно было спасти, но нам не дали времени.

— Сука, — уныло сплюнул Хольд. Я знаю, о ком он!

Окровавленной рукой натягиваю веки на распахнутые глаза погибшего товарища. Покойся с миром, друг! Мы отомстим за тебя поганым нелюдям.

— Шику, — поднимаю обессилевшего мальчишку на ноги, заглядываю в глаза, — потерпи. Найду я твою звезду! Ты только скажи, где она, я отнесу тебя.

Отдаю винтовку Йохану и поднимаю Шику, как ребенка, на руки. Господи, какой легонький! Надо двигаться, пока наше присутствие не обнаружили морфоиды, напоенные моей кровью.

Мы идем. Моргают лампы. Шику хрипло дышит, прикрыв глаза. Всегда спокойный, как танк, Хольд шепотом молится. Коридор не думает ни расширяться, ни заканчиваться. А время выходит, течет, как вода сквозь решето.

Странно чувствовать себя преданным. Не я назвал Веру другом, она сама. Спасала меня, целовала, вызывала на откровенность, но о себе говорила скупо. Радистка в штабе, убитый муж, неудавшееся самоубийство. В разговоре о собственных намерениях Вера всегда копала немного сбоку. Что она делала в Нарланде? Кто стоит за ней?

— Уже близко, — шепчет Шику, — Нар-одар, это же звезда, тебе нельзя к ней! Ты умрешь от ее лучей…

— Я понял тебя, береги силы.

Мы очень долго идем. Мне кажется, Шику ошибся насчет близости этого дурацкого куска метеорита. Кому понадобилось долбить в недрах горы бесконечные извилистые переходы?

Первым не выдержал Йохан:

— Дан, я думать, лучше вернуться.

— Выход скорее всего завален.

— Попробовать разобрать. Это… это…путаница!

— Лабиринт? Я знаю. Но времени у нас нет. Скоро базу ликвидируют, и нас вместе с ней. Счет идет на минуты.

Йохан соглашается и больше не спорит. Но через час от моего терпения не остается даже воспоминаний, я готов бросаться на стены или кого-нибудь загрызть.

— Нар-одар! — крик Шику будто оголенный провод по нервам. Сердце подпрыгивает. Мальчик выскальзывает из моих рук.

В проеме впереди виднеется фигура. Очень странная фигура.

— Йохан! — ору я и пригибаюсь.

Умный Хольд без задержки поливает вражину из «АйШи». Гильзы прыгают, лампы мигают. Пули рвут пространство. Фигура стоит, уперев руки в стены, и не шевелится.

И вот тут мне становится страшно — пули не долетают до странного существа, не похожего на нарьяга из Нарголлы.

=== Главы 59–60 ===

Существо, бросившееся на меня, без сомнения победило бы в номинации «Самая страшная женщина года». Лысая башка, алые глаза и безгубый рот с острыми зубами. Морфоид в трансформе, но выше ростом, шире в плечах, с длинными руками и ногами. С этой нелюдью мы в одной весовой категории. Вот только на ее стороне явное преимущество.

Она сжала меня в могучем захвате, не шевельнешься. Да еще размеры коридора не позволяют осуществить бросок. Рука потянулась к моему горлу, шершавая ладонь ползет по коже.

— Аххххах…

Десантный нож почти по рукоять входит в бедро твари. Стараясь перехватить руки морфоида, разрываю ослабевший захват. Толкаю воющую нелюдь вперед, и тут меня накрывает волна парализующего излучения. Судорога скручивает ноги, я падаю, и за моей спиной падает и кричит от невыносимой боли Йохан. В строю остается только Шику, но от него мало толку.

Я пытаюсь отрешиться от боли, сделать так, чтобы она мне не мешала. Странный морфоид не так силен, как настоящие нарьяги, а я уже справлялся с последствиями излучения. В бункере я много думал. Если все мои видения — последствия удара по голове, значит, я сам справился с Камфу на аэродроме и подавил атаку нарьяг в капище. Организм каким-то образом блокирует негативное силовое поле. Осталось только вспомнить, как я это делал.

Что-то шепчет Шику, слов разобрать не могу — в ушах шумит. Йохан стонет. Я пытаюсь подняться, упираюсь руками, растягивая скрученные мускулы спины. Смогу! Сумею!

Бросок, и я оказываюсь в просторном безликом, как любое служебное, помещении. Вниз ведет лестница, кровавый след тянется к ступенькам. Я оглядываюсь по сторонам в поисках чего-нибудь — без оружия чувствую себя голым. На стене щиток, кулаком сбиваю замок и выдергиваю огнетушитель. Прыжком оказываюсь на лестнице, счет идет на доли секунды.

— Ахххах!

Тварь атакует меня моим собственным ножом. Рану успела перетянуть, пока я валялся и скулил, пытаясь подняться. Едва успеваю отклониться. Она очень, очень быстрая, видно, что над выучкой экспериментального мутанта успели поработать. Нож чиркает по рукаву куртки. Удар ногой в грудь, одновременно дергаю рычаг огнетушителя.

Морфоид красиво отлетает в клубах белой пены, пытается зацепиться за перила, но я не даю опомниться, бью в челюсть — и нелюдь скатывается с лестницы.

Мы оказываемся в лаборатории, именно с этим словом у меня ассоциируются белые стены, яркие лампы, длинные столы с пробирками и микроскопами. Огнетушитель пустеет, пена тонкой струйкой сочится на пол. Тварь отплевывается, пытаясь подняться, кровавые глаза дико вращаются, язык свешивается изо рта.

— Получила, поганка?

— Аххха…

— Надо же, разговаривать не научили, — усмехаюсь я.

— Убьюуууу! Ххххаааа…

— Размечталась.

Она жутко скалится и снова высвобождает излучение. Устоять на ногах не получается, свалившись, я поскальзываюсь и въезжаю затылком в перила. Тварь прыгает на меня, упираясь в грудь руками. Отголоски боли мечутся по телу, но одновременно нападать и генерировать излучение мутант не умеет. К счастью для меня!

— Ахххааа…

Нелюдь фиксирует меня, распластанного на полу, коленом давит в живот, локтем прижимает шею. Тяжеленная — не шелохнуться. Слюни капают мне на щеку, тварь тяжело дышит, пытаясь справиться с застежками бронежилета. Похоже, жажда крови полностью затмила ее сознание.

Ну, уж нет! Больше у них не выйдет! Скованность понемногу исчезает, дотягиваюсь до валяющегося огнетушителя и долбаю им по голове морфоида. Баллон гнется с громким «пффф», нелюдь падает на меня. Стряхиваю с себя мерзкую бабу и спешу занять удобную для обороны позицию. Похоже, я основательно ее разозлил. Господи, что это за мутант? Как ее ухайдакать? В этой лаборатории вывели поистине совершенное оружие.

Нелюдь вскакивает разъяренная, как тигрица, снова кидается с ножом. Но между нами стол, а я вооружен тяжеленным микроскопом. Наш поединок напоминает дурную комедию.

Одним рывком морфоид отшвыривает с дороги стол. Я успеваю укрыться за следующим. Швыряю в тварь пробирками. Нелюдь очень сердится, облитая какой-то гадостью. Прыгает через стол и снова пытается парализовать меня, однако за мгновение до атаки ей в лоб летит микроскоп.

Тварь уклоняется, рычит от злости. Я хватаю стул и кидаю в морфоида. Черт! Долго мне еще скакать по лаборатории, удирая от рассерженного мутанта? Надо ее вырубить, но как? Близко не подойти… Упираюсь спиной в центрифугу, нащупываю рукой провод. А если?

— Ну же, моя красавица! Иди сюда!

Приподнимаю куртку и футболку (бронежилет болтается на двух ремнях). Изголодавшаяся тварь кидается ко мне с такой прытью, что сердце подскакивает до гланд. Хватает меня за плечи. Уродливая рожа с синеватым высунутым языком так близко, что меня сейчас вывернет наизнанку. Что есть силы дергаю провод и втыкаю нелюди в лицо.

Басовитый крик срывается на истошный поросячий визг, морфоид корчится, дергается на полу. Пахнет паленым. Руки тянутся ко мне, скрюченные трясущиеся пальцы вот-вот дотянутся до моего лица. Но я не могу отнять провод, пока поганка не сдохнет.

Мои мучения обрываются неожиданно. Гнутый пустой баллон огнетушителя со всей мощи опускается на лысую башку морфоида. Я выпускаю провод, падая рядом с неподвижным уже телом мутанта.

Йохан протягивает мне руку, бережно поднимает и ощупывает. С тревогой заглядывает в лицо.

— Как ты, Дан?

— Все… в порядке. Что с Шику?

— Он жить. Дышать. Но не хорошо, очень не хорошо.

— Скорее, надо обыскать лабораторию.

Ноги дрожат, опираюсь обеими руками о стол, стараясь не смотреть в сторону мертвого морфоида. Создателям такого монстра мало открутить дурные головы.

Йохан исчезает и возвращается с Шику на руках. Мальчик в сознании, протягивает мне руки:

— Нар-одар! Живой!

— Где твоя звезда, Шику?

Шику выскальзывает из рук Хольда, я пытаюсь его придержать, но мальчик вырывается.

— Здесь. Звезда здесь… Уходи. Нар-одар, уходи!

Я понимаю, что мальчик прав. Только нарьяги могут подойти к своей звезде и не умереть. У нас с Хольдом нет никаких шансов.

— Нар-одар Дан! — в глазах Шику стоят слезы.

Я делаю шаг, но он отступает, не позволяя обнять себя. Вытягивает вперед руки, будто защищается от чего-то.

— Уходи далеко.

— Я буду ждать тебя, Шику, — киваю я. Сейчас с ним лучше не спорить.

Шарю глазами по уцелевшим столам, хватаю красный маркер.

— Иди за мной по меткам, понял? И не задерживайся! Хольд, пошли.

Рисую на стене жирную красную стрелку. Оглядываюсь назад и не могу оторвать глаз от пустой длинной кишки коридора. Где же ты, Шику?

— Дан, где мы есть? — Хольд дергает плечами, стряхивая нападавшие сверху камушки.

— База террористов, Йохан. Тут они сидели много лет, выводили этих поганых кровососов и прикрывали свои делишки войной. Выродки!

Идем дальше. Узкие коридоры действуют на нервы. Снова лестница вниз. Рисую очередную стрелку.

— Надо подниматься на земля, а мы вниз и вниз, — говорит Йохан с тревогой. Хладнокровие изменяет медведю.

Спускаемся по лестнице, от беспокойства меня колотит, я готов рисовать стрелки через каждый шаг. Идиот! Оставить там ребенка, одного! Ну почему его нет так долго?

Снова длинный проход с тысячей закоулков.

— Дан, я слышать шаги! — шепчет Йохан, его голос эхом разносится по коридорам.

— Где? Это Шику?

— Нет, — Хольд качает головой. Я напрягаю слух до боли в затылке. Ничего не слышу… нет, слышу. Шаги, будто когти скребут по плитке пола.

— Где оно? — Впереди, сзади? Звук заполняет все ответвления коридоров, становится громче.

— Дан, надо бежать, — Йохан ждет приказа с нетерпением, едва не подпрыгивая, подбородок его дрожит. Хольд очень храбрый парень, но неведомая угроза страшнее видимого врага.

Чуть прибавляя шаг, выходим в большое полутемное помещение. Здесь несколько дверей. На дальней стене два грузовых лифта. Неужели спасение? Я кидаюсь к ним, нажимаю кнопку, и дверцы разъезжаются. Глазам не верю! Выдох облегчения издает Йохан, с надеждой смотрит на меня. Мне и самому хочется прыгнуть в кабину лифта и поскорее выбраться на поверхность. Даже не знаю, чего я страшусь больше: что база с минуты на минуту отправится в тар-тарары или того, кто стучит по полу когтями за углом.

— Ждем мальчика, — сдерживая дрожь в голосе, говорю я, — оружие наготове.

Хольд с укоризной смотрит на меня, патронов в его винтовке осталось только нам застрелиться. Я вооружен ножом.

— Мы не успеть. Мы долго шли, не быстро шли, мальчик не догнал… Он был плох, очень плох.

— Мы будем ждать Шику, — сквозь зубы повторяю я. Дыхание рвется, по спине мурашки табунами носятся туда-сюда.

— База взорвать, а ты не убил командор, — на щеках Йохана вздуваются желваки. Шорохи, шаги, а потом и топот становятся громче. Гнетущее ожидание становится невыносимым, и я срываюсь на того, кто подворачивается под руку.

Хватаю Хольда за горло, прижимаю спиной к стенке и рычу:

— Страшно тебе? Убирайся! Вон отсюда!

Йохан хватает ртом воздух, вцепился в мою руку, пытаясь освободиться.

— Вон лифт, — толкаю его к открытой дверце, — езжай, спасайся! Никто тебя не держит!

Хольд перехватывает мою руку. На лице нет злости, только осуждение.

— Ты — мой командир и друг! Я не уйти!

— А я не последняя паскуда, чтоб бросить тут мальчишку! — выдыхаю я, пристыженный товарищем. Зря только обидел хорошего парня.

— Тогда надо вернуться… он слаб и мочь упасть на дорога, — задумчиво отвечает Йохан и вдруг вскидывает винтовку.

Короткая очередь подкашивает кого-то в проеме. Я оборачиваюсь и застываю на миг: морфоиды. Двое возникли из бокового коридора, двое — оттуда, откуда мы пришли. Значит, Шику уже нет в живых. Твари! В черных комбинезонах, вооруженные обрезами и «АйШами», они двигаются легко и бесстрашно, как хозяева. Настоящие хозяева оставили базу, выпустив своих питомцев.

— Прикрой меня! — кричу Хольду, и кидаюсь в проем, на ходу выдергивая нож.

Мой бросок ошеломляет морфоидов. Пока они соображают спустить курок, одна из тварей падает с перерезанным горлом. «Вепрь» хоть и не V2, но спецподразделение имперской армии. Начинается пальба. Нелюди прибывают, а нас с Йоханом только двое.

Нет! Я уже один. Мой товарищ падает на пол, бьется с простреленным горлом, я подхватываю обрез убитой нелюди и разряжаю в зарешеченный светильник. Темнота накрывает вестибюль перед лифтами, лишь из коридоров льется слабый свет.

Морфоиды — хоть и нелюди, но не кошки и не совы. А я помню, где видел каждую из них. Тело само находит жертву. Одно скользящее движение — и убитая тварь падает на пол.

Снова стрельба. Похоже, морфоиды опомнились, их гляделки привыкли к темноте. Выхватываю из рук трупа «АйШу», две ярких вспышки пронзают полумрак. Что-то больно бьет меня в бок — бронежилет снова спас от пули, летящей по касательной. В упор — щиток бы не выдержал.

— Аааа! — детский крик где-то далеко. Шику! Жив, маленький!

Прикладом сшибая подвернувшуюся под руку тварь, рвусь в коридор. Все на свете отдам, лишь бы добраться до него, живого.

— Шику! — ору во всю силу своих легких. — Держись, я иду!

Уворачиваясь от удара по голове, давлю на спусковой курок так, будто это звонок в рай. Они падают, но как их много: гадких, липких, жадных кровососов, что так часто снились мне в кошмарах. Сколько же их!

Впереди пустой коридор, бегу по нему, что есть сил. Лестница. В меня стреляют, но не попадают, пули отскакивают от перил. Меня встречают дула винтовок. Твари скалятся, им хочется теплой крови, живой плоти. Они не столько метят в меня, сколько пытаются задавить массой, ведь винтовка уже разряжена и оружия больше нет.

Удар, удар, прикладом в плечо морфоида, ногой в грудь. Жадные лапы тянутся к горлу, выдергивают из рук разряженную винтовку. Я больше не слышу Шику, только оглушительный стук собственного сердца.

На плечи мне прыгает очередной кровосос, ладони прилепляются к щекам. Жжение, как от ожога, я рычу и бросаю тварь через плечо. Меня хватают, обвивают коконом. Я не могу ни вздохнуть, ни вырваться, горло перехватывает так, что темнеет в глазах.

Только бы не потерять сознание, иначе ничего уже не смогу сделать. А Шику, может быть, еще жив, ждет меня.

— Аааа, мрази! — рычу я. Уже ничего не вижу кроме липучих рук, голых тел с шершавой кожей.

Ожог на шее, яд впрыскивается под кожу прежде, чем успеваю оторвать тварь от себя. Ту, что повисла на плечах, бросаю на перила. Морфоиды визжат и шипят, хватают за руки, сбивают с ног. Падаю на четвереньки, сжимаюсь, защищая шею и голову. Пусть помаются с одеждой и броней, пить кровь через ткань морфоиды еще не научились.

Снова далекий крик. Я расслышал свое имя. Но уже ничего не могу сделать, на меня навалились кровососы, а силы тают и только инстинктивное омерзение не дает рухнуть на железные ступеньки. И тут живой ком распадается. Меня обдает чем-то горячим. Рычание, выстрелы, многоголосый визг — какая-то какофония. Но я чую спасение, стряхиваю с себя морфоидов и вскакиваю, зажимая ладонью рану на шее.

— Дружок! — радостно кричу я, вырываясь из кучи-малы.

Пристрастившийся к крови морфоидов, локхи не обращает на меня ни малейшего внимания. Пули застревают в скатанной шкуре, в толстой коже с жировой прослойкой, одна попала в глаз. Зверюга истошно завизжала и окончательно остервенела.

Решив не дожидаться окончания обеда, подхватываю брошенную «АйШу» и кидаюсь на помощь Шику.

=== Главы 61–62 ===

Путь обратно показался вечностью, хотя собственные стрелки словно летели мне навстречу. Куртка пропиталась кровью, можно отжимать, меня шатало, бросало на стены, но я бежал изо всех сил.

Как оказалось, зря. Торопиться было незачем. Но увиденная в лаборатории картина ошеломила меня. Навстречу мне вынырнул, пригнув голову, человек в серой имперской форме, с нашивкой разведуправления на груди.

— Капитан, у нас тут человек. Живой.

Двигаю его локтем и врываюсь в разгромленное помещение. Тут уже работает бригада яйцоголовых под надежной охраной «V4». Впрочем, угрозы им не предвидится: морфоиды, не меньше десятка, жутко изогнутые, с выпученными алыми глазами и раскрытыми ртами, валяются на полу. Скорчившийся у стенки, Шику без сознания, голова свешена набок, тонкие руки безвольно раскинуты. В ладони маленький комочек блестящего металла, вроде тех, что были запрятаны в бусики. Нарьяг сумел вывернуть толстенную дверцу сейфа, звезды там не оказалось, лишь кусочки. Но и их хватило бы мальчишке, чтоб восстановить силы. И тут напали морфоиды.

Кидаюсь к нему, отпихиваю кого-то из яйцеголовых. Мне что-то кричат, но в голове шумит, и я не могу различить слова. Прикладываю два пальца к сонной артерии Шику и облегченно выдыхаю — живой.

— Что тут у нас?

Чьи-то руки хватают меня за локти. Я не сопротивляюсь, у меня просто не осталось сил. Вот сейчас на запястьях щелкнут наручники. Оглядываюсь назад: Шику я, скорее всего, вижу в последний раз.

— Как ты тут оказался?

Командир «V4», мой ровесник, худощавый, жилистый, под умными глазами круги от недосыпания.

— Парень, слышишь меня? — его лицо расплывается перед глазами. — Марк, перевяжи его.

И в рацию кому-то:

— У нас двое, человек и нелюдь. Нет, тот, из Нарголлы. Куда его?

— Это мой ребенок, — вырываюсь из сильных, но пока дружественных рук. Выворачиваю голову, посмотреть, что делают с Шику, — попробуйте только ему…

Меня крепко удерживают, что-то влажное прижимают к шее. Командир внимательно смотрит на меня.

— Нарьяг? Ты про нарьяга?

— Не смейте его обижать! — плохо соображая, что происходит, кричу я. — Он ребенок и он болен!

— Спокойно. Никто его не обидит. Что мы, звери?

Он говорит убедительно, а я очень устал.

— Как зовут-то тебя?

— Райт. Дан Райт.

Я то ли уснул, то ли потерял сознание, а очнулся в кабине вертолета. Шея аккуратно перевязана, щеки стягивает пластырь. На груди кардиодатчик. В кабине никого нет и свет выключен.

Надо бы узнать, что происходит и где Шику. Встаю и снова падаю в кресло, да что со мной? Неужели потерял так много крови, что не могу подняться на ноги? Голова кружится, и в ушах шумит. Дьявол!

Прикрываю глаза, так гораздо терпимее, но тут дверца вертолета открывается и в кабину влезает мой знакомец, капитан «V4». Нажимает кнопку, салон заливает яркий свет, который до боли режет глаза. Я щурюсь, прикрываю лицо ладонью. Командир «V4» садится в пилотское кресло и совсем по-мальчишески сдвигает вязаную шапочку, чешет затылок.

— У меня к тебе несколько вопросов, Райт.

— У меня, как ни странно, тоже.

— Я первый. Кровью ты не истек, так что прекрати разыгрывать припадочную барышню и отвечай, как оказался в Нарланде и конкретно здесь, под Нар-Крид.

Я прокручиваю в голове варианты. Откровенного разговора тет-а-тет не ожидал, ждал заломленных рук и холодного карцера. Но в любом случае придется молчать, даже если меня будут резать на куски. Если бы только не Шику! Что станется с мальчиком дальше?

Перевожу дыхание и завожу шарманку:

— В Нарланд попал из междумирья, чтобы оказать помощь мятежникам…

— Тут на базе тоже помощь мятежникам оказывал? — усмехается капитан.

— Базу случайно обнаружил, летел тут мимо, а эти гаденыши вылезли, подбили…

Командир «V4» трясет головой, судорожно пытаясь сдержать зевок.

— Ладно, вижу, что все бесполезно. Хочешь молчать, молчи. Сам Знаешь Где все равно вытянут. Доставим тебя на крейсер, там пусть с тобой разбираются, Дан Райт, брат Стального Сокола.

Хватаю его за руку.

— Погоди. Я расскажу…

— Яном меня зовут, Ян Кейтер.

— Ты знал моего брата, Ян?

— Только заочно, я пришел в «ви», когда майор Райт ушел на повышение. Но слыхал много хорошего.

Перевожу дыхание.

— Помоги, Ян! Мне нужно найти Алвано прежде, чем за меня возьмется особый отдел.

Ян присвистнул, изумленно глядя на меня.

— Нарголла взята под контроль имперских сил. Командор удрал и прячется где-то, возможно, уже далеко от Нарланда.

— Отпусти меня!

— Не могу, Дан, — качает головой Кейтер, — рад бы помочь, но не могу.

Отпускаю его руку. Устало тру лоб ладонью. Надежды нет, теперь я попался по-настоящему. Увяз по самую шею.

— Могу я увидеть Шику? Мальчика…

— Нарьяга?

Ян снова чешет затылок.

— Отчего ж нет, можно. Если его еще не подняли на борт.

Капитан распахнул передо мной дверцу геликоптера, придержал за локоть, иначе я бы рухнул на снег. Тот самый кровавый аэродром теперь ярко освещен прожекторами. Нар-Крид с величественным презрением поглядывает на копошащихся у его подножия людишек. На ослепительно белом снегу трупы в черных комбинезонах и куртках, алые пятна крови, снег истоптан множеством ног.

Ян оглядывается в поисках команды медпомощи.

— Ребят, притормозите, — машет кому-то и оглядывается на меня, — иди за мной.

Нам преграждают дорогу труповозы, в черных пластиковых мешках вывозят и грузят в вертолеты мертвых нелюдей. И моих ребят, погибших в неравной схватке с морфоидами.

А вот на каталке везут Шику. Укутали одеялами так, что видно только нос и рот со вставленным воздуховодом. Я отодвигаю Кейтера, санитара с красной нашивкой, и хватаю за край носилок.

— Шику! Ты слышишь меня? Шику, держись!

Кто-то оттирает меня от мальчика, на глаза наворачиваются слезы, когда гляжу ему вслед. Мимо тащат черный мешок. Я не могу сдвинуться с места, будто ноги примерзли к полю аэродрома. Хрупкая фигурка в зеленом камуфляже службы биологической защиты оборачивается, раздраженно выговаривает одному из носильщиков.

Я протираю глаза и едва не ору от радости. Кидаюсь вперед прежде, чем Ян успевает меня остановить, и хватаю за руки маленькую тоненькую женщину-биолога.

— Мэри! Мэри Сантаро, как же я рад тебя видеть!

Небо за Нар-Крид начинает светлеть. Ленивый рассвет после долгой зимней ночи. Снег из синего становится голубым, а горизонт зеленоватым.

Закутанный в шерстяной плед, в пилотском кресле санитарного вертолета пью кофе из термоса. Мэри кладет мне на колени промасленный бумажный кулек с пирожками.

— Ты ешь, ешь, не стесняйся…

Ее профиль с острым носиком, подбородком и скулами выделяется в темноте кабины. Старый друг, наш с тобой, ксенобиолог при разведуправлении, она часто бывала у нас в Ориме. Помню, впервые увидев ее на пороге нашего дома, принял мисс Сантаро за твою невесту. Жутко разозлился… Смешная вышла история.

— Мэри, только не забудь, его зовут Шику… Не позволяй забрать малыша для опытов! Ради нашей дружбы…

— Не волнуйся, — голос у нее всегда очень спокойный, без эмоций, но это особенность характера. В душе Мэри добрый и сердечный человек, — никому не отдам твоего мальчишку. Да и не заберут его у меня. Подписан акт о капитуляции, Нарголла занята нашими войсками, так что ребенок попадает под международную конвенцию жертв военных действий.

— Шпашибо тебе, — с набитым ртом отвечаю я, полностью уверенный, что Шику отныне в безопасности.

— Ты ешь, ешь, не отвлекайся.

Дожевываю последний пирожок и облизываю пальцы, Мэри фыркает, протягивает мне салфетку.

— Вот значит, как вышло, — тихо говорит она, отрешенно глядя в светлеющее далёко, — бедные вы, бедные. Мы все, друзья Корда по «Ви» и РУ, просили командование держать тебя подальше от Нарланда. Год прошел, я думала, ты успокоился.

Пик Звездного Бога окутывается золотыми лучами, черный исполин над проданной землей. Будет ли еще существовать странный народ, поклоняющийся отнятой звезде? Не исчезнут ли нарьяги вместе со своим сокровищем?

— Вики звонила мне. Незадолго до того, как пропала связь. Зовет летом к ним на дачу.

— Как у нее дела?

— Она держится. Вики — умница, и у нее дети…

Я давно не видел невестку. Иногда она звонила нам с Линой, посылала по электронной почте фотографии племянников. Пыталась сохранить связь, которую я так старательно рвал. Мне просто было стыдно глядеть ей в глаза.

— А как ты поживаешь, Мэри? — спрашиваю просто из вежливости. Вот уже восемь лет в ее жизни ничего не меняется. С того злосчастного дня, когда командир «V3» Мэтью Кифрат погиб в Гатти.

— Хорошо поживаю, — улыбается она, — весной, если выберемся из этого проклятущего Нарланда, буду защищать докторскую. Только бы там, — она смешно морщит нос и указывает пальцем в небо, — устроили нам отпуск.

Мы невесело смеемся, Мэри ободряюще сжимает мне плечо.

— Что же нам делать, Дан? — осунувшееся личико становится серьезным.

— Если они дорвутся до такой информации… ты же знаешь нашу судебную систему, меня перемелют в муку. Не оставят даже памяти. Неизвестно, сколько высших офицеров империи вовлечено в заговор. Скорее всего, я не доживу даже до первого слушанья.

Сжимаю холодные ладошки Мэри:

— Отпусти меня, — шепчу с надеждой, — помоги выбраться…

— И куда ты пойдешь?

— Я знаю несколько логовищ Ромари Алвано. Мне бы только добраться до этой погани!

— Он убьет тебя, как Корда!

Что я могу на это ответить? Наша с Алвано гипотетическая встреча может стать для меня роковой. Но лучше иметь хоть какой-то шанс отомстить убийце брата, чем сдаться сейчас и смиренно дожидаться расстрела.

Мэри отнимает руки, складывает на груди. По расстроенному лицу с поджатыми губами скользит золотистый рассветный луч. Раньше она казалась мне дурнушкой, а ведь Мэри почти красавица.

— Желтеют в полях одуванчики, в лазури ласточки вьются, уходят куда-то мальчики, а девочки остаются… Куда же вы уходите, мальчики? В какие дали? Где вас искать?

Сердце сдавила тоска. Я думал, что знаю, где искать свое спокойствие и радость… но все это осколки в песке. Смерть — она навсегда.

— Нигде, Мэри, — отвечаю я, — не ищите нас. Живите и не печальтесь.

В обращенных на меня глазах блестят слезы.

— Ты отдохни пока, Дан, — сдавленно просит она, — я сейчас.

Взвизгивает дверца и глухо хлопает, отрезая меня от холодного чудовищно-чужого мира. Я пригрелся, глаза слипаются, сон наползает сладкими, радужными грезами. Я давно понял, что по-настоящему хорошо мне становится только во сне. Милостиво позволяю себе прикрыть глаза и задремать, наслаждаясь теплом и отсутствием привычной боли.

— Дан Райт!

Дверца распахивается, знакомый голос громко зовет, рассеивая такой нежный, долгожданный сон. Ян Кейтер нетерпеливо приплясывает, замерзший на морозе, изо рта вырываются облачка пара.

— Вставай, вставай, тебе пора!

Нехотя выбираюсь из кокона пледа, с сожалением покидаю уютное кресло. С непривычки сильно знобит, поспешно прячу руки в карманы и притопываю ногами. Аэродром пуст, несколько вертолетов РУ дремлют с будто бы поникшими винтами.

— Холодно-то как! За мной прилетели?

— Нет еще. Держи.

Капитан вкладывает в мою руку пластиковый ключ. Значок «V» ярко блестит розовым. Я с изумлением гляжу на пластинку в ладони.

— Вон тот, — коротко кивает Ян. — И имей в виду, если попадешься, будешь отвечать за кражу боевой техники по всей строгости закона.

Я делаю шаг вперед и крепко сжимаю в объятьях командира спецотряда РУ. Слова тут излишни. Если мы будем предавать друг друга, от силы и доблести имперской армии не останется даже памяти.

— У тебя пять минут, чтобы убраться отсюда, брат Стального Сокола. Ребята закроют глаза. Но уже через полчаса тебя будут искать по всему Нарланду.

— Полчаса — это очень много.

— Пристрели эту гадину!

— Обещаю.

Сжимаю его плечо и, не оглядываясь, бегу к вертолету с белой полосой на носу. Вставляю ключ в прорезь замка, не выдержав, оборачиваюсь. На летном поле никого нет, лишь ветер подхватывает и кружит сухую искрящуюся поземку.

Влезаю в кабину, пристегиваю ремни и отключаю ничего не соображающий навигатор. Нарголла к западу от Нар-Крид, я буду там через пятнадцать минут. Очень, очень хочется задать пару вопросов Стивенсу.

=== Главы 63–64 ===

Нарголла, сверкающая, скользкая, как огромный каток, встречает меня гарнизонной тишиной и черными дулами винтовок. По случайности или нет, здание штаба соседствует с основательно обгоревшей бывшей резиденцией Ромари Алвано. Мой старый знакомец капитан Рэндел скалится, увидев меня, вылезающего из вертолета разведуправления. В его ласковой улыбке явно читается: «Попался, голубчик!» Я невозмутимо интересуюсь, на месте ли полковник Стивенс, скотина-особист отвечает утвердительно и отправляется доложить. Глядя в отутюженную прямую спину особиста, я не сомневаюсь, что за покушением на меня стоит именно Рэндел.

Полковник, несмотря на ранний час, восседает за длинным столом.

— Дан, мой мальчик!

Стивенс по-отечески обнимает меня, похлопывает по плечам и внимательно оглядывает. Отмечает и повязку на шее, и небритую рожу, залепленную пластырями.

— Садись, садись, сейчас налью тебе выпить.

— Не надо… — протестую я.

— Надо, еще как надо. За твой подвиг, мой мальчик, и за окончание этой проклятой войны. Ты поставил в ней жирную точку, империя этого не забудет!

Сажусь на колченогий стул, пребывая в замешательстве. Не ожидал я такого ласкового приема, теперь везде мерещится предательство. Станешь недоверчивым после встречи с такими оборотнями, как Эльви и Форка.

Буль из переносного холодильника щипчиками вытаскивает кусочки льда, разливает по стаканам виски. Недурно он тут устроился. Темная жидкость распространяет острый запах, неприятно щекочет ноздри.

— Господин полковник, кто стрелял в нас у подножия Нар-Крид?

Рука Стивенса вздрагивает, виски течет из бутыли на стол, заливает какие-то бумаги. Буль вздыхает так тяжко, словно на плечах у него лежит бетонная плита.

— К сожалению, ты стал жертвой заговора, мой мальчик. Заговора, в котором замешаны многие наши офицеры. Я проглядел, у меня под носом, в моем родном полку созрел бунт… Капитан Рэндел нашел неопровержимые доказательства преступления против империи и вооруженных сил.

Он выглядит таким сокрушенным, таким разбитым и сломленным. Сжимает пузатый стакан и залпом выпивает половину. Крякая, отирает рот рукавом, лицо его мгновенно багровеет, на лбу проступают капельки пота.

— Они все в карцере, ждут суда, — глухо молвит Стивенс, — Гилберн, Стаут, Веньяр…

— Веньяр?!

Чего я ждал? Это же его «мустанг» расстреливал нас из пулеметов в упор.

— Капитан Веньяр игнорировал приказ преследовать отступающего врага. Ты понимаешь, что это значит? Мы могли раз и навсегда прижучить бандитов Алвано, а теперь придется годами гоняться за этими отбросами по мирам перекрестка. Эх!

Что это если не предательство? Вот только в тот момент, когда его люди поливали нас свинцом, Жан был под стенами затопленной Нарголлы.

Буль вынимает портсигар и закуривает. Отчаявшийся старик, разуверившийся в совести и доблести. Я решительно встаю:

— Господин полковник, я знаю о заговоре куда больше вашего. Дайте приказ привести капитана Веньяра.

— Дан, постой…

Он вскакивает с такой прытью, какой нельзя было ожидать от полного одышливого человека. Но я моложе и быстрее, опережаю его и распахиваю дверь. Так и есть, Рэндел собственной персоной торчит в приемной.

— Господин капитан, у меня есть информация, которая вас заинтересует. Но я буду говорить только в присутствии Жана Веньяра.

На лице особиста совершенно нечитаемое выражение. Зато Стивенс заметно взволнован. Они встречаются взглядами, и я словно воочию вижу проскочившую искру острой неприязни. Наверное, так же они сверлили друг друга глазами перед тем, как Рэндел выпустил меня из карцера в Крикхе.

Особист чуть заметно кивает и отдает дежурному приказ привести Веньяра.

Стивенс с таким грохотом захлопывает дверь, что косяк жалобно трещит. Толкает меня на стул.

— Ты что творишь, мальчишка? Это же лиса, он заодно с ними, все тут заодно. Ты им как кость в горле. Ты и твой брат, который рассказал тебе эту чушь!

— Спокойно, господин полковник, — ровным голосом отвечаю я, не глядя в его сторону, — я просто хочу рассказать правду, глядя в глаза изменникам родины.

— Ты с ума сошел! — хватается за голову Буль, щеки его трясутся, живот над ремнем форменных брюк ходит ходуном.

— Все, что я знал, уже известно в РУ, — объявляю я, протягиваю руку к стакану с виски, — мы с вами выпьем за победу. Осталось только вывести на чистую воду пре…

Дверь сдается под напором снаружи. Многострадальный косяк теперь выломан окончательно. Рэнделу тоже не удалось сохранить спокойствие, маленький капитан сощурился, в опущенной руке зажат пистолет.

— Господин Райт, я не советовал бы вам что-либо пить и употреблять в пищу в кабинете полковника Стивенса. В противном случае вы не успеете ничего мне рассказать. А ведь вы жаждете поделиться информацией, не так ли?

В воцарившейся тишине слышно натужное дыхание Буля, скрип перил, на которые опирается поднимающийся в сопровождении конвойного Жан Веньяр. Танкист, увидев нашу честную компанию, изумленно округлил глаза и, кажется, даже тихонько присвистнул.

— Ну вот, все и в сборе, — удовлетворенно говорю я, — пришло время прояснить некоторые вопросы, касающиеся не больше, не меньше безопасности империи. Восемнадцатого июля прошлого года подполковник Райт прибыл в Нарголлу, чтобы лично проверить оперативные данные, полученные от одного из осведомителей. Дело касалось поставок оружия в Нарланд, якобы для внутренних нужд государства Нарголла…

Не знаю, кто первым начинает движение: Стивенс или Рэндел, но мой бросок опережает обоих офицеров. Выхватываю из напряженной руки особиста табельный «брэгеррс», Рэндел — штабная крыса, выучки его хватает только увернуться от моего удара. Веньяр обрушивает скованные наручниками руки на капитанскую голову.

Я перемещаюсь за спину Стивенса и удобненько прижимаю длинный ствол к седому виску полковника.

— Попробуйте шевельнуться, вышибу ему мозги!

Рэндел и двое ошеломленных конвойных все схватывают на лету и отступают. Не отпуская Буля, миную крутые ступеньки, залитую солнечными лучами, искрящуюся до боли в глазах площадь. Жан уже возле вертолета.

— В левом кармане ключ.

— Хороший мальчик, — радуется Веньяр, нащупав карту «V4» в моем кармане.

Распахивает дверцу, без малейшего промедления дергает рычаги, запуская двигатели. Площадь оскаливается десятками винтовочных дул. Стивенс хрипит у меня под рукой, я слишком крепко сжал толстую шею. Втаскиваю полковника в кабину вертолета и перевожу дух. Жан медленно поднимает машину над празднично красивой Нарголлой. Я отпускаю Стивенса, раздраженно трясу занемевшей от напряжения рукой.

— Ну, — перекрикивая работающие двигатели, возмущается Веньяр, — и чего ради ты вытащил меня из теплого уютного карцера?

— Ну что ты за скотина, Райт? В кои-то веки выдался отпуск, теплое местечко, горячие харчи, с мясом, между прочим! И тут являешься ты!

— Ага, и наручники с мехом и стразами, — огрызаюсь я, — извини, что испортил отдых.

— Ни за что! Ты мне теперь по гроб жизни должен будешь!

— Вот еще! Не нравится, можешь сойти. Эй! Смотри, куда прешь, давай налево!

— Не указывай! Без сопливых скользко!

Нарланд раскинулся внизу огромный и снежный. Черные пики, древние ели и лиственницы: все оделось в толстые белые шубы. Жан щурится от яркого, почти весеннего солнца, мы беззлобно переругиваемся, оттягивая момент, когда придется составить план дальнейших действий.

С замиранием сердца поглядываю на приборы, но локатор показывает чистое небо. Никто не догоняет, предоставив и нас, и полковника собственной судьбе. Стивенс сидит мрачный, связанный срезанными с кресла ремнями.

Когда Нарголла остается далеко позади, я подбираюсь к нему с ножом. Буль презрительно усмехается, мол, не боюсь я вас, сопляки. Решил видно, что собираюсь добить. Как бы ни так.

С трудом пилю металлизированный ремень. Лицо полковника совсем близко, достаточно протянуть руку и стиснуть его горло. Снова и окончательно, чтобы сломать адамово яблоко — хрящик, одинаково хрупкий у интеллигента и боевого офицера. Но я не делаю этого, а встаю, ухватившись за поручень, и кидаю ему сумку с парашютом.

— Надевай.

Стивенс оторопело глядит на меня, инстинктивно обхватив руками тугой мешок.

— Надевай, а то прыгнешь без парашюта!

Буль поспешно развязывает мешок, угадав по моему тону, что угроза вполне реальна. Путается в завязках, рвет с остервенением, как могут только люди, борющиеся за собственную жизнь. Неловко продевает руки в лямки, слишком для него тесные, застегивает на пузе карабин. Смешон и жалок, но мне его не жаль. Я ничего не чувствую. Моих сил уже не хватает ненавидеть всех подряд. Ну, разве я виноват, что каждый второй встречный в Нарланде оказывается последней сволочью? Я устал и выдохся.

— Вставай, скотина!

Ноги Стивенса дрожат, он упирается, я резко дергаю дверь.

— Чего ты там копаешься, Райт? — брюзгливо спрашивает Жан, оглядываясь.

— Да вот никак не попрощаемся.

— Вы еще поплатитесь, щенки!

— Поплатимся, поплатимся, но не тебе и не на этом свете.

Придаю ускорение пинком под зад, полковник вываливается из вертолета, как большая подушка. Его мотает в воздухе, ветряные потоки вырывают друг у друга добычу, а потом белым куполом распахивается парашют.

— Закрой дверь, дует, — ворчит неугомонный Жан.

— Какой ты неженка, Веньяр!

— А ты изверг, Райт!

Прыгаю в кресло, с досадой вспоминая про отсутствие ремней. На экране локатора все чисто, можно немного расслабиться и все обдумать, пока жизнь снова не взяла за горло.

— Скажи, ты знал, когда возвращался в Нарголлу, что Стивенс — оборотень? — неожиданно серьезно спрашивает Веньяр.

— Нет. Подозрения были, но я думал на Рэндела, уж больно он на меня напирал в первую встречу.

— Думаю, особист давно догадывался, что Стивенс темнит. Когда перекрыли порталы, от него покоя не стало. Ходил: вынюхивал, выспрашивал. В тебя и твоих мятежников вцепился, клещ собачий. А после штурма Нарголлы вдруг притих… Надо полагать, ждал открытия порталов.

— Кстати, о моих мятежниках, где теперь Таня Светлова?

— Дан… — голос Веньяра звучит глухо, — не знаю, как тебе сказать…

— Что?! — я кричу так, что в наушниках звенят помехи.

— Их отправили в Левинку, это большое поселение в диких землях. Стивенс выделил взвод для охраны.

Жан вздыхает, с трудом переводя дух, будто поднимался в гору.

— На них напали головорезы Алвано, их сейчас много на дорогах… Мародерствуют, суки, грабят села…

— Они… все?

Веньяр кивает. Я опускаю голову, все-таки не уберег дочку Сергея. Никого не сберег: тебя, Таню, Шику. Грош цена солдату, который не может защитить даже близких. Горько!

Жан решается нарушить молчание только по причине необходимости.

— Куда мы теперь тащимся, Райт?

— Добивать недобитого тобой Алвано.

— А что бы ты сделал на моем месте, если б получил приказ стрелять по мирному городу? Войска его уже покинули, остались мародеры и обезумевшие горожане. Да, они бросали булыжники в танки, стоя по колено в ледяной воде. Наверное, надо было открыть по ним огонь, как думаешь?

Мне в очередной раз становится стыдно и мерзко.

— Слышь, Жано, ты извини, что втянул тебя. Давай, высажу поближе к людям, там, глядишь, доберешься до своих.

Веньяр оглядывается с непривычно строгим, даже суровым лицом. Оказывается, он умеет быть несмешным.

— Ты по уши в нарьей заднице, Райт! И каждое твое трепыхание способствует дальнейшему погружению. По-хорошему, тебя бы связать и сдать Рэнделу, как опасного для общества субъекта.

— Спасибо за откровенность, — усмехаюсь я.

— Один ты к командору не полетишь. Видел я хроники Ходхольма, а в Буцалло был. Таких, как Алвано, судить нельзя. Их надо отстреливать, как бешеных псов. Мы с Кордом не были такими уж закадычными друзьями, просто приятельствовали. Но убийство офицера империи бросает тень на тех, кто его допустил.

Те, кто допустил, кто прикрылся моим братом, все равно вывернутся. Это не люди, а скользкие угри, которые везде пролезут. Как бы я ни хотел, мне не добраться до оборотней в золотых погонах. Слишком коротка жизнь, слишком мало осталось сил и ненависти.

— Где ты намерен искать командора?

— Первым делом в Лиш-Крид, мы как раз туда летим.

Веньяр поджимает губы, загружая в навигатор нужный курс. Больше мы не разговариваем. Меня охватывает чувство, что все движется по спирали, и так будет веки вечные. Потери, ненависть, дороги, война и снова потери… Господи, как же я хочу домой!

=== Главы 65–66 ===

То ли хрустальный звон сосулек, то ли девичий смех доносится из-за белых и мохнатых от инея деревьев. Тону в сугробах по пояс, знакомые тропы, которыми ходили с Шику на стрельбище, давно замело. Помогаю себе, разгребая снег руками. Пушистый, легкий, как перышки, в таком сумасшедшем количестве он кажется непреодолимой преградой. Я продвигаюсь по чаще с большим трудом.

Отяжелевшая от белой шубы ель встряхнулась, растревоженная крупной лесной птицей. За шиворот попало холодное, мокро растеклось по спине.

Снова странный звук. Это точно человеческие голоса. Голоса там, где не ждал встретить людей.

Мы с Веньяром обыскали все возможные схроны командора Алвано, но ничего не нашли. То ли гад счел их ненадежными, то ли Эльви Крайер в очередной раз зло пошутила. Горючее почти на нуле. Я предложил Жану уйти, танкист отказался, пообещав дотащить меня до портала и самолично пнуть под зад, чтоб не мешался под ногами в Нарланде. Остановились мы на компромиссном решении — я прячусь в надежном месте, Веньяр возвращается в Нарголлу, чтобы оценить обстановку.

Места надежнее старого поселения мятежников, я не знаю, потому и направил стопы к лесной базе Сергея Светлова. И вот незадача: люди. Мне бы уйти, не оглядываясь, но я подхожу ближе, развожу руками пушистые веточки, и дыхание застревает в груди.

На полянке двое: юноша и девушка, почти дети. Кормят снегирей крошками, заливисто смеются, запрокидывая головы в меховых шапках. Мне кажется, я схожу с ума. Нет, я, наконец, окончательно помешался. Таня хохочет, щеки ее раскраснелись, как грудки тех самых снегирей. Рядом с ней невысокий юноша, в котором с удивлением узнаю Аркашку. Прижимаю ладони к глазам, пережидаю пару секунд и отнимаю. Ничего не меняется, хоть караул кричи.

Делаю шаг из своего снежного укрытия, снег за спиной тяжелыми кучами падает с ветвей. Двое на поляне оглядываются на меня с испугом, будто на медведя шатуна. Но страх тут же сменяется восторгом. Танюшка пронзительно визжит, кидаясь навстречу, путается в сугробах. Наконец падает, прямо в снег лицом, но хохочет, аж заливается радостью. И я тоже улыбаюсь, подхватывая ее на руки, расцеловывая в ледяные мягкие щечки.

— Жив!

— Жива!

Некоторое время восторги не смолкают, Таня виснет на мне, трогая со всех сторон. Замечает повязки и пластыри, охает, ахает и бесполезно убеждать, что я не при смерти. Аркашка трется рядом, но я замечаю его краем глаза, хотя удивлен ему еще больше, чем Танюшке. Мальчишка одет слишком уж хорошо, куртка на меху, походные утепленные штаны, кожаные перчатки на руках, лепящих снежки.

— Дан! Ты представляешь, это было ужасно! На нас напали самые настоящие бандиты, я так испугалась! Они стреляли, а я заползла под колесо и боялась пошевелиться.

Таня тарахтит и тарахтит, я машинально оглаживаю ее спину, прижимая девочку к себе.

— Дон такой замечательный человек. Это дядя Аркашки, представляешь? Он спас меня и привез сюда. Я, конечно, немного трусила вначале. Но все оказалось так прекрасно, а теперь будет еще лучше!

Я слушаю ее болтовню и понимаю, что не успел. Еще минуту назад мог подхватить Танюшку на руки и нырнуть в чащу, но я, как всегда, догадался поздно. Прав был Веньяр насчет погружения, теперь вот и ушки не торчат.

Что-то твердое красноречиво упирается мне в левый бок, Таня еще трещит, а секунды уже отсчитывают нашу смерть.

— Что, правда, дядя твой? — оборачиваюсь к Аркашке, тот удивленно моргает. И как я сразу не заметил: глазки-то больше не косят.

Губы подростка растягиваются в презрительной усмешке, я думал, он ровесник Шику, но теперь кажется значительно старше. Тычет пистолет мне в подреберье, молча кивает на избушку Матвеича. Там всегда бывало весело и хлебосольно. А теперь там засел мой враг.

Оглядываюсь в поисках решения. Кругом заснеженный лес, тишина, нарушаемая лишь птицами и мелким зверьем. Пока шел, не видел следов, похожих на человечьи. Но это не значит, что в чаще не прячется рота наемников. Меня обложили, как и тебя, и лишили возможности сопротивляться: не знаю, кого ты здесь защищал, а мне придется быть предельно осторожным ради безопасности Тани.

— Дядя будет рад видеть вас в своем доме, мистер Райт, — голос Аркашки заметно отличается от прежнего аристократической плавностью и нотками вселенского презрения. Надо же, а как играл, поганец!

— Проводи меня… Педро.

Короткое мгновение он кажется ошеломленным, но быстро берет себя в руки.

— Танечка, — ласково говорю я, отстраняя девочку, — ты подожди меня здесь, ладно? Нам с дядей Аркашки надо поговорить наедине.

— О чем? — удивленно поднимает белые от инея бровки Таня.

— Это мужской разговор, я скоро вернусь.

— Ты заберешь меня отсюда? Ты ведь больше не отдашь меня чужим, правда?

Холодок пробегает по спине.

— Конечно, нет. Я поговорю с доном, и заберу тебя.

— Я должна его поблагодарить…

— В другой раз, Таня, — немного жестче отвечаю я. Провожу ладонями по ее щечкам, запоминая бархатную кожу и плавные очертания. Что делают люди, когда знают, что идут на смерть? Солдат привыкает смотреть смерти в глаза и знает, что в любой миг может расстаться с жизнью. Но умереть в бою и под пытками — разные вещи. Возможно, я буду умирать долго. И тогда мне пригодятся крупицы светлых воспоминаний.

Наклоняюсь и касаюсь губами лба девочки.

— Жди меня здесь.

Аркашка в нетерпении тычет мне пистолетом в бок, но со стороны кажется, что мы идем к землянке, как два закадычных друга.

На крыльце натоптано, в центре большого сугроба над крышей темная воронка — внутри топят печь. Хватаюсь за поручень, чтоб не поскользнуться. Аркашка-Педро нервно дергается в мою сторону:

— Осторожней, дядя Дан. Ступеньки.

— Я помню.

— Ты много чего помнишь. Брось здесь все оружие, какое у тебя есть.

Разумная просьба. Я отстегиваю пояс с гранатным подсумком, кобуру с трофейным ТТ, вынимаю нож, все это бросаю под ноги Аркашки. Племянничек Алвано глядит на оружие, как на ядовитых змей. Одной рукой паршивец ощупывает меня в поисках еще чего-нибудь.

Наконец, удовлетворенный досмотром, с видимым трудом распахивает скрипучую дверь. Снова толчок дулом в бок. Пригибаю голову и вхожу в полутемное помещение. Знакомые очертания мебели не дают налететь на широкий, стоящий посреди комнаты, стол. Глаза, как всегда, очень медленно привыкают к полумраку после яркого зимнего дня.

Оглядываюсь в поисках командора, сильно щурясь, от напряжения глаза слезятся. Вижу большую чадящую печь, длинные массивные лавки, в углу грубо сколоченный открытый шкаф с полками — хозяйка Матвеича называла его сервантом.

— Входи, — велит Аркашка, мягко толкая меня в спину.

Глухо хлопает за нашими спинами, обитая войлоком, дверь, предатель задвигает надежный засов. А мне, наконец, удается разглядеть Алвано. Он стоит буквально в двух шагах, в темном проеме, где гости всегда сбрасывали куртки и шубы. Сложив руки на груди, пристально глядит, как я глупо озираюсь. В черном свитере и джинсах, со спокойным благообразным лицом он выглядит школьным учителем, а не кровавым командором. Злость вскипает во мне с новой силой, я сжимаю кулаки и шагаю к своему врагу.

— Buenos días, дон Райт, — насмешливо произносит Ромари Алвано, — присядь, отдохни с дороги.

— Ублюдок! — рычу я, делая еще шаг.

Путь перегораживает Педро, упирает дуло пистолета мне в горло, да так сильно, что перехватывает дыхание.

— Nino, зачем же так грубо? — укоризненно говорит командор. — Ты же воспитанный юноша из хорошей семьи. Что велит этикет?

Педро убирает пистолет.

— Присаживайтесь, дон Райт, — с легким поклоном предлагает он. Мне все происходящее напоминает дурную комедию.

— Вот так и уверуешь в переселение душ. До чего ж похож!

Алвано подходит так близко, что достаточно протянуть руки, чтобы раздавить его, как мокрицу. И ведь не боится, скотина.

Я бросаюсь на него. Удар кулаком в холеную морду командор легко блокирует, уходит в сторону, сильно прикладывая ребром ладони мне по локтю. С шипением я падаю и, перекатившись, вскакиваю еще более разъяренный, чем был. Рука ниже локтя онемела, холодные мурашки ползут по предплечью, но кость не сломана.

— Вот только характер подкачал. Из нервов твоего брата можно было отливать танковую броню.

— Ты нелюдь!

— Я? Вовсе нет, но если еще раз так сделаешь, останешься без почек! — Алвано говорит тихо, но очень, очень убедительно.

— Чего тебе надо?

— Мне? — снова переспрашивает он. — Это же ты искал меня, caro?

И до того спокойно и безмятежно звучит его голос, что в душе скребут сомнения.

— Долго и упорно ты ищешь меня, только не пойму, зачем?

— Ты еще спрашиваешь, убийца?

— Dios mio! Присядь, так будет удобнее беседовать, — велит Ромари Алвано и сам садится за стол на лавку, чуть помедлив, я принимаю предложение. Педро встает у меня за спиной, упирая пистолет под лопатку. Я с легкостью мог бы сломать его цыплячье крылышко, но преимущество в неожиданности по глупости упустил, и приходится выжидать удобного момента для атаки. А командор-то непрост, еще как непрост. С первого мгновения нашей встречи он беспрестанно удивляет меня.

— Ты, конечно, считаешь меня убийцей Стального Сокола? Отчасти это верно — мне не за что благодарить твоего братца. Он оболгал меня в Ходхольме, группа офицеров во главе с ним подтасовала факты и вынесла мне и моим друзьям необоснованный вердикт. Потому, когда мой уважаемый наниматель, верховный Харру приказал найти подполковника, который занимается поставками оружия мятежникам и выбить из него информацию о сети сообщников, я, как командор нарголльской армии, приложил все усилия для выполнения приказа.

Я слушаю, внутри у меня все горит. Ромари Алвано не зря был преподавателем описательных дисциплин, речь у него поставлена, как у хорошего оратора.

— Но ненависть не помешала мне отнестись с уважением к чувствам пленника. Тем более такого пленника, как господин Райт. Я изложил ему требования, в которых пообещал, что в обмен на информацию о сообщниках, отпущу подполковника на все четыре стороны. Но Райт уперся. О, это ваше оримское упрямство! Он молчал, а наши соратники нарьяги начали нервничать. Возможно, нар-хитер Камфу получил иной приказ, отличный от моего. Три дня я пытался выжать информацию из упрямца, сдерживая натиск алчущих крови и жертв нарьягов. Но пришел приказ покинуть капище и вернуться в Нарголлу, и мне пришлось уступить. Нарьяги истязали пленника, а потом зверски убили, но я даже не видел этого.

Алвано разливается соловьем, такой искренний и убедительный, глядя на меня бархатными печальными глазами. Я молчу и не шевелюсь, внимательно слушая его.

— Я не имею отношения ни к пыткам, ни к глумлению над телом. Я честный христианин, для меня, как и для тебя, мерзостны обряды бывших союзников. И от всей души я сочувствовал несчастным пленникам…

— Как же гладко ты врешь, — наконец прерываю я словоразлив командора, подозревая, что говорить он может часами. Я даже, может быть, поверил бы ему, если б не знал правду от Шику.

— Не веришь?

Качаю головой, пристально глядя ему в глаза, теперь мое время раскрывать карты.

— Помнишь мальчика-нарьяга, который присматривал за моим братом? — по движению зрачков вижу — помнит.

— Там было много нарьягов, — не задумываясь, отвечает Алвано, — они же все на одно лицо, как новокитайцы…

— Хорошо, это неважно. В Ходхольме тоже все свидетели были на одно лицо, всего лишь хиллаты и лийцы. Кто им поверит, даже если у них в руках видеокамеры?

Снова движение зрачков.

— Значит, поверил нарскому ублюдку и пришел мстить? — ровным голосом выводит Ромари Алвано.

Я медленно встаю, ощущая прижатый к лопатке ствол револьвера.

— Нет. Я пришел привести в действие приговор военного суда. Ромари Алвано, ты приговариваешься к расстрелу. Твое последнее слово, собака!

Мне потребовалось мгновение, чтобы выкрутить руку Педро и завладеть револьвером — шестизарядным магнумом. Узкое вороненое дуло упирается в широкий умный лоб командора. Он улыбается, глядит с прищуром, довольный, будто удачно меня разыграл. Над столом торчит его револьвер, направленный мне в живот.

— Ну, так вот, Райт, у нас в кварталах Пале-Монти есть традиция. Если обвиненный общим судом толпы не признает себя виновным, ему предлагается монтийская рулетка. Я себя виновным не считаю, а потому стреляю первым.

Глотаю застрявший в горле комок. Алвано встает и, держа меня под прицелом, перемещается в центр комнаты к печке. Думаешь, обхитрил меня, гад? Подсунул мальчишку с револьвером, а в барабане-то всего один патрон!

— Как несправедливо обвиненный, стреляю я, — зло прищуриваясь, резюмирует Алвано.

Я сжимаю в ладони ребристую рукоять магнума, выбирая момент для броска. Педро деликатно отступает к стене, складывая руки на груди. Я не понимаю, как этот лощеный, красивый юноша с длинными до плеч, темными волосами мог казаться мне подростком дурачком. На мраморно-спокойном лице племянника командора отсутствующее выражение.

Черный глаз револьвера смотрит мне в лоб. Все мысли сконцентрированы на броске: удар по руке, сбивающий прицел, кулаком в живот, локтем в челюсть, потом схватить за горло и сломать гортань.

И тут раздаются шаги на крыльце, Танюшка барабанит в дверь, ставя жирный крест на моем намерении решить проблему малой кровью.

— Дон Ромари, Дан, почему вы так долго?

Она налегает на дверь, потом дергает, засов дребезжит.

— Открой ей, — кивает Алвано племяннику.

Нельзя допустить, чтобы Танюшка вошла.

— Таня, я скоро! — кричу я намеренно бодрым голосом. — Подожди меня на улице!

— Я замерзла, — отвечает девочка жалобно, — ну, пожалуйста, впустите меня!

Педро отодвигает засов. Таня влетает в дом с тучей снежинок.

— А чего вы тут…

Она замирает, с ужасом глядя на нас, целящихся друг в друга из револьверов.

— А… — слово застревает в горле девочки.

— Таня, беги! — ору я, кидаясь к двери. Выстрел оглушает, больно отдается в ушах и висках.

=== Главы 67–68 ===

— Стоять!

Пороховой дым развеивается, из балки на потолке, куда попала пуля, сыплется труха.

— Сеньорита Татьяна, es solo un juego, mi bella, (это всего лишь игра, моя красавица) — улыбается Алвано, — как говорите вы, русы, чтобы пощекотать нервы и показать удаль, так?

— Та-так, — натянуто улыбается Танюшка, но в глазах все еще пелена ужаса, — это была игра… А я-то уж подумала!

— Сядьте в уголке у печки, там теплее…

Я надвигаюсь на командора.

— Она совсем ребенок, Алвано! Отпусти девочку.

Таня растерянно моргает, не понимая, чего от нее хотят.

— Ну что вы, дон Райт, сеньорита доверяет мне, в отличие от вас. Она-то знает, что я не обижу и мухи. Усаживайтесь поудобнее, сеньорита Татьяна. Вы увидите, что такое монтийская рулетка.

— Я уже ничего не понимаю, — всхлипывает Танюшка.

До боли закусываю губу. Таня теперь в двух шагах от командора, и чтобы ее спасти, надо застрелить его.

— Мой ход, Алвано.

Рука дрожит от напряжения. Господи, пусть попадется боевой патрон! Я больше ничего никогда не попрошу, только пусть сейчас будет боевой. Сощуриваюсь и нажимаю курок. Сухой щелчок звучит, как первый удар молотком в крышку гроба.

Убийца ласково улыбается мне и поднимает револьвер. Сердце отсчитывает мгновения до броска…

— Дон… слышу что-то, — вдруг вскакивает, присевший было Педро.

— Разберись и не мешай, — коротко велит тот. Азарт полыхает в глазах командора.

Педро проходит мимо меня не спеша, будто прогуливается по парку, задевает локтем. Я напряжен так, что, кажется, все нервы сейчас не выдержат и сгорят. От легкого прикосновения меня пронзает чуть ли не боль.

— Полегче! — рычу я, пот катится по вискам.

Гаденыш скалится, повернувшись вполоборота. Подходит к двери, касается засова, и раздается громкий треск. Дверь слетает с петель, мои и без того надсаженные нервы рвет кошмарный вой, резкий свет бьет в глаза. От неожиданности я шарахаюсь к стене, замедленно соображая, что сработала светошумовая граната. Лихорадочно пытаюсь сориентироваться, где стоял Алвано перед взрывом светошумовухи. Бросаю тело в центр избы, хватая врага за плечи, сбиваю с ног. В сумасшедшем вое гранаты едва слышен тихий хлопок выстрела. Я падаю на командора, прижимая его к полу; слепой, глухой и оттого окончательно озверевший, тянусь к горлу врага, но командор с чудовищной силой сбрасывает меня. Скула онемела так, будто дантист без наркоза выдернул пару зубов.

А потом вдруг режущий глаза свет гаснет, хотя дикий звук не прекращается. Так бывает, если на светошумовуху набросить куртку.

Я трясу головой и озираюсь. Алвано что-то кричит, я вижу брызжущую из его рта слюну, злые глаза, растрепавшиеся волосы. Танюшка у печки сжалась в комочек, зажав ладонями уши; лицо сметанно-белое, а глаза подернуты пеленой близкого обморока. Возле лавки ярким факелом полыхает куртка Педро. От двери сильно дует, по избе кружат снежинки. С трудом поворачиваю голову, и бешеный рык рвется из груди: из дверного проема торчат такие знакомые ботинки на рифленой подошве — имперского образца, выпускаемые специально для танковых частей. Не помня себя, кидаюсь к двери — Жан Веньяр лежит поперек порога, головой на заснеженной ступеньке. Рядом с безвольной рукой ярким пятнышком светится прямоугольничек «V4». Грудь капитана еще неровно дергается, кровь выплескивается из крошечного отверстия, растекается по куртке темным пятном. В попытках сделать вздох его лицо мучительно перекошено, губы дергаются, на них пузырится пена, розовая струйка ползет от уголка рта.

— Жано, — беззвучно кричу я в жутком вое светошумовухи.

«Так и знал, что ты вляпаешься!» — сказал бы он, если б не умирал.

Выпрямляюсь с судорожно стиснутыми челюстями. Зубы скрежещут так, что заглушают звон гранаты. И вдруг какофония прекращается. Мир наполняется звуками терпимыми и разнообразными. Педро затаптывает полыхающую костром куртку, Алвано с раздражением морщит нос, но дуло магнума снова смотрит мне в лоб.

— Nino, идиот! Почему так долго?!

— Простите, дон, — смиренно отвечает юноша.

Внезапная мысль-догадка возникает при взгляде на изящного Педро, его маленькие, будто детские ладони. Помню, как эти ладошки умеют душить. Вот ты какой, «nino»!

— Вот досада! — сокрушается командор, который прежде был преподавателем. — Нашему развлечению так и норовят помешать…

Мне больше нельзя ошибаться! Алвано не шутник, а сумасшедший маньяк. У него все просчитано. Я в его руках. Скотина знает, что начни он мучить Таню, я сам себя разрежу на куски, чтоб это прекратить. Но, кажется, я тоже нащупал его слабое место.

— Мой ход, гаденыш.

Шаг в сторону Педро, тонкую шею в жесткий захват (лишь бы не задушить), быстро выхватываю из-за пояса маленький дамский револьвер — как раз под ручонку такого сосунка.

— Только шевельнись, и ему конец!

Алвано дергается, я вижу, как дрожит его рука. Испугался, придурок? То ли еще будет!

— Брось ствол, руки за голову.

В глазах командора полыхают ярость и страх, он медленно опускает на пол магнум и так же осторожно поднимает руки за голову.

— Встать к стене. К стене, скотина!

Алвано выполняет и этот приказ. Педро в моих руках обмяк, испуганный, я чувствую, как дрожат его колени.

— Таня, — окликаю я девочку, — марш на крыльцо.

Танюшка вся дрожит, белые губы трясутся. Похоже, дочь командира Светлова совершенно потеряла самообладание. Плохо! Нам еще далеко до победы.

— Таня! Быстрее!

— Даааан, — пищит она, бессмысленные глаза наполняются слезами, — а ты?

— Марш! — ору я.

Она делает неуверенный шаг к двери, еще один. Мне кажется, это никогда не закончится.

— Иди же, дуреха!

Движение командора не застает меня врасплох, так и знал, что выкинет какую-нибудь штуку. Стреляю, и снова раздается сухой щелчок. Дьявол побери эту мразь! Танюшка слабо дергается в могучих руках убийцы, к виску девочки прижато дуло магнума.

Алвано широко и по-детски счастливо улыбается:

— Я же сказал, у тебя один патрон, caro.

Смертельная ненависть перехлестывает, от нее кружится голова и не хватает кислорода.

— Я все равно убью тебя, гадина! — цежу я сквозь зубы.

— Как же вы горазды обещать, — усмехается командор, — с исполнением обещаний уже проблема…

Умоляющие глаза Танюшки безмолвно кричат: «Спаси меня!». А я ничего не могу! Убийца твой и Веньяра оказался сильнее. Много дней я искал его с наивной верой, что смогу сделать то, чего не смог ты. Идиот!

— По лицу вижу, что ты все понял. А значит, продолжаем игру…

— Думал, переиграл меня?

Алвано откровенно забавляется, держа Танюшку под прицелом. Ее распушившиеся волосы лезут ему в лицо, липнут к небритым щекам. Из широко распахнутых глаз непрекращающимися ручейками текут слезы.

— Ты еще глупее, чем я думал.

— Отпусти девочку, иначе твоему nino конец.

Воздух в избе искрится от напряжения. Педро в моем захвате бьет мелкая дрожь. Боится, подстилка командорская!

— Nino, — Алвано больше не глядит на меня, только с нежностью на плененного юношу, — бедный мой nino! Как же так?

— Дон… — хрипит парень.

— Как же так, мой nino, как ты мог!

Я снова не понимаю смысла разыгрываемой убийцей сцены. Как это бесит! С самой первой минуты Алвано держит меня в напряжении, сам оставаясь хладнокровно-расчетливым. А ведь ты, по словам Шику, смог его разозлить.

— Nino, ты скажешь мне хоть что-нибудь? Мне, своему благодетелю, который любил тебя и верил тебе, маленький гаденыш!

— Дон! Por favor! — Педро дергается в моих руках. Он боится Алвано даже больше, чем меня.

— Что, мой nino? Думал, я ничего не знаю? Почему, почему все считают дона Алвано идиотом? От Стивенса с его красноглазыми обезьянами до моего родного племянника. Nino! А я ведь верил, что ты исправился, что больше не будешь играть в эти взрослые игрушки.

Я уже ничего не понимаю, но несчастного Педро приходится держать, чтобы не упал, так его колотит озноб. На смуглом лице юноши выступила испарина.

— Я увез бы тебя на пляжи Пансилии, в отель «Фантазия», мы могли жить, как короли… Помнишь, мы мечтал поплавать с аквалангом? На коралловых рифах, где живут рыбы-клоуны. Хотел найти жемчужину и подарить матери? Матери, у которой семеро детей и ни одного лишнего песо на пластмассовые сережки!

— Дон Ромари!

Печальная улыбка на губах кровавого командора, лицо кривится от душевной муки.

— Как они заставили тебя предать меня, nino? Напугали, подкупили? Что они сделали с моим светлым, добрым ангелом? Я ни в чем тебе не отказывал, все, чего бы ты ни пожелал, было у тебя. Почему ты снова предал своего дона проклятым оккупантам? Что же ты молчишь, мой nino? — голос Алвано звучит надломлено и страшно.

Педро вдруг начинает вырываться, руками разжимая мой захват. Неожиданно сильный, как человек, охваченный смертельным страхом.

— Я все знаю, мой мальчик. Мерседес писала мне: ты попал в дурную компанию, стал играть на скачках и в казино, нюхать кокаин. В одном из притонов тебя и нашел тогда еще майор Райт. Проклятые ориманы! Собаки, не стыдящиеся использовать в своих грязных играх детей. Тебя долго лечили от наркотической и игровой зависимости, а потом натаскивали в РУ, как предать своего дядю…

Ошеломленный свалившейся на меня правдой, я не знаю, как поступить. Только сейчас я, наконец, понял, для чего ты отправился в Нарланд и кого защищал своим молчанием. Твоей целью было наладить агентурную сеть, и ценой твоей жизни она работала до самого конца войны. Благодаря Педро имперские войска накрыли почти все военные базы Нарголлы, а сбежавший Ромари Алвано сидит в лесной землянке без надежды выбраться живым.

Локоть Педро врезается мне в солнечное сплетение неожиданно сильно. Юноша выворачивается из захвата и тут же раздается выстрел.

Все происходит так быстро, что я ничего не успеваю сделать. Ноги Танюшки подгибаются, Алвано толкает девочку на пол, она падает мешком, безвольная и, кажется, уже не живая. Снова грохот выстрела; командир так близко, что я чувствую его горячее дыхание на своей щеке. Тонкое тело подростка вздрагивает и бьется в моих руках. Пронзительный крик переходит в жалобный стон, чуть ли не плач. И воцаряется тишина. Я опускаю скрюченное тело Педро на пол, и поднимаюсь рывками, будто у меня не суставы, а металлические шарниры. Больше, кроме нас, в землянке не осталось живых. Больше у меня в душе не осталось ничего живого.

Убитые дети переполнили чашу грехов командора Нарголлы. Пусть свершится не месть, но суд!

Алвано стоит напротив. Он похож на демона, запертого по недоразумению в тело человека: на жутко перекошенном бледном лице живут лишь черные угли глаз. Не надеясь ни на что, спускаю курок и вздрагиваю от звука двойного выстрела. Пороховой дым резко бьет в ноздри, Алвано, лишь на мгновение замедлившийся, чтобы оттолкнуться от стола, обрушивается на меня. Я падаю, здорово прикладываясь затылком, а он, чудовищно тяжелый, валится на меня сверху. Я судорожно пытаюсь вдохнуть, в голове шумит, перед глазами кружится оскаленное лицо моего убийцы. Губы Алвано шевелятся, будто в замедленной съемке. Я попал в него, почему он не умирает?

Я силюсь скинуть его, но силы утекают куда-то, руки, упирающиеся в грудь командора, слабы, как лапки котенка.

— Райт, — хрипит Алвано, страшно выкаченные глаза стекленеют, рука с револьвером медленно-медленно тянется к моему лицу.

— Ве-рнись от-куда при-шел…

Дуло упирается мне в правый глаз, я судорожно дергаюсь, но горстки собранных сил не хватает, чтобы стряхнуть с себя врага. Вот и все.

Нет, жизнь не проносится перед моим мысленным взором, и ни о чем не жалею, и страх смерти атрофировался за ненужностью. Я вспоминаю лица тех, кого не сумел защитить: Танюшку, за которую поручился перед Сергеем; Макса и Йохана, поверивших мне, Веньяра, помогавшего изгою просто за спасибо, и Шику, который отныне остается один в жестоком чужом мире, маленький, беззащитный и дико гордый.

Алвано спускает курок и… ничего не происходит. Командор рычит, в груди его клокочет кровь вперемешку с яростью. Белое, как тарелка, лицо кружится перед глазами, словно раскрученный руками хулигана глобус. Неожиданно сильная боль пронзает внутренности и не дает сделать ни вдоха, ни выдоха.

Ромари Алвано тянется, стискивает мне горло, пальцы сжимаются на моей шее, и в этот миг его голова тяжело падает лбом мне по носу. Мой враг всем весом наваливается на меня. И сквозь искры в глазах я понимаю, что все, наконец, закончилось. Командор Алвано больше никогда никого не убьет.

Некоторое время я не шевелюсь и лежу с закрытыми глазами. Я точно ранен. Мне больно, но не так чтобы нельзя было стерпеть. Так бывает, если прострелят руку или ногу. Но пуля в живот — это почти всегда смертельно. Прислушиваюсь к своим ощущениям: боль затихает, но крови так много, что куртка промокла насквозь, выдыхать легче, чем делать вдох. Интересно, сколько у меня остается времени: пять минут, семь… надо успеть.

Не в силах сбросить с себя мертвого врага, потихоньку выползаю из-под него. Башка Алвано со стуком падает на пол, потом сдвигаю плечи, и дышать становится легче. Зато боль вцепляется в живот, будто рассвирепевший питбуль. Прижав к ране ладонь, поворачиваюсь на бок и долго отдыхаю, пережидая темноту в глазах и мелкую заячью дрожь в груди. Когда немного проясняется, ползу к выходу. Правая нога действовать отказывается, легонько толкаюсь левой, морщусь от боли, что стала невыносимой, но продвигаюсь с упорством обреченного.

Ветер бросает в лицо горсть снежинок, я почти возле рифленых ботинок Веньяра. Только бы я не ошибся в расчетах. Пока ощупываю куртку танкиста, прижимаю голову к его груди. Мне чудится биение сердца, но, может, это шум в ушах от потери крови. Подношу к губам вожделенный передатчик:

— Ба-за, ба-за, — онемевший язык не желает слушаться, — квад-рат семь три-над-цать, квад-рат семь три-над-цать…

Может быть, хоть кого-то успеют спасти.

Силы иссякли, теперь уже окончательно. Сворачиваюсь в комочек, трясущийся от холода. Корд, я во всем — твой брат, и тоже умираю в занюханном Нарланде с дыркой в животе.

=== Главы 69–70 ===

На крыльце большая лужа, дождь льет, не переставая, уже сутки. Хотя для Оримы это скорее закономерность, чем исключение. Дверь отчего-то приоткрыта, в щель из дома вытекает струйками тепло. Я хватаюсь за мокрую ручку, толкаю и замираю, едва не оглушенный жутким скрипом петель. Такое ощущение, что их не смазывали столетиями.

— Корд!

Мне никто не отзывается. Уснул ты что ли? А почему бы, собственно говоря, и нет.

В доме полумрак, зябко повожу плечами — даже снаружи не так холодно, а здесь, как в склепе. Ну конечно: окна на кухне и в гостиной распахнуты настежь. Дождь стучит по подоконникам, брызжет на пол, сквозняк гуляет по комнатам, вздувая шторы парусами.

— Корд, ты зачем окна открыл? Холодно же.

Я с детства не терпел духоты и любил спать с открытыми окнами. Но за тобой этого не замечал. Странно, что ты ушел наверх, не закрыв створки. Ну и потоп тут теперь!

Включаю торшер, теплый свет обнаруживает плачевную картину полного разгрома: лужи на полу, ковер со стороны окна основательно намок, старый пожелтевший номер «Ориматаймс», видимо, долго мотало ветром по комнате. Там и здесь валяются отдельные листочки газеты. Спешу накрепко закрыть окна, подумав, расправляю портьеры, иначе рискую получить выговор от миссис Смит, нашей экономки.

От электрического камина в гостиной довольно быстро становится тепло. Я с облегченным вздохом падаю на диван, чувствуя приятную расслабленность. Теперь-то мне точно не надо никуда уходить, я вернулся домой, и дом принял меня. Рассеянный взгляд скользит по шелковым обоям с крупными цветами, по светлым легким занавесям, у окна старое кресло, которое принадлежало деду, следом отцу и, наконец, тебе. Плюшевая обивка обтерлась и потускнела, но массивное кресло, словно символ власти главы семьи, все также стоит у окна.

Не знаю, что на меня вдруг находит, но я вскакиваю с дивана и занимаю кресло, будто чужой трон. Руки удобно устраиваются на широких подлокотниках, сидеть немного неловко, наверное, из-за неудобной спинки, которая заставляет держать спину прямой. Кресло плавно покачивается вперед-назад, вид с этого места непривычен мне: отлично просматривается вся гостиная, холл и даже угол столовой. Это место настоящего хозяина особняка. Но ты, конечно, не обидишься, что я ненадолго занял твое место.

Яркое, детское ликование охватывает все мое существо от предвкушения встречи, за которой не последует неизбежное расставание. Будто все страшное и горькое произошло не с нами и не имеет к нам никакого отношения. Будто мы можем вернуться назад в детство, где были спокойны и счастливы.

Воспоминания, еще довольно четкие и болезненные, начинают мутнеть, будто пейзаж за запотевшим окном. Я забываю, как поднимался в ледяное черное небо «Шершень», увозящий Эльви Крайер и спасенного ею генерала Форку. Забываю полное мертвецов капище Нарголлы, ледяные пики Нар-Крид и идущих за моей кровью морфоидов. Забываю, как, тоненько всхлипнув, Танюшка упала на грязный пол землянки. Как меня оторвали от бесчувственного Шику и погрузили носилки с мальчиком в санитарный вертолет разведуправления. Жаркая пустыня и снежные вершины, дружба и предательство — все осталось немыслимо далеко, в мире живых. А я покачиваюсь в кресле, тихо млея от уюта и тепла.

Но где же ты? Пора бы тебе проснуться. Я встаю и не спеша поднимаюсь по лестнице, с наслаждением касаясь ладонью полированных перил. У двери в твою спальню на миг замираю, как в детстве: не помешаю ли?

— Корд.

Дверь скрипит, я вхожу и изумленно озираюсь. Комната выглядит странно: чисто прибранная и нежилая. Сняты портьеры и постельное белье с кровати. На письменном столе тонкий слой пыли.

— Корд, где ты? Что за шутки?

Мой голос разносится эхом. Нехорошее подозрение закрадывается в душу. Я кидаюсь к двери в душ, распахиваю и, обнаружив пустое помещение, бегу дальше. Моя комната, спальня родителей, комната экономки и чулан. Я распахиваю даже шкафы. Тебя нигде нет.

— Коооооорд!

Руки трясутся, когда я пытаюсь справиться с балконной перегородкой. Стекла дребезжат от резкого рывка. Капли дождя в лицо, я беспомощно оглядываюсь, но и тут пусто.

— Брат, — кричу я, — не играй со мной! Я знаю, что ты не можешь отсюда уйти!

Уйти, — ти, — ти — повторяет эхо. В отчаянии я хлопаю дверью так, что осколки, звеня, осыпаются на пол. Упираясь руками в пустую раму, тяжело дышу, пытаясь справиться с чернотой, наползающей изнутри, из самой подсердечной глубины. В оставшихся кусках стекла я вижу твое отражение… мое собственное отражение! Я больше не могу с этим бороться: срываю портьеру, под ноги подворачивается пуфик для ног — швыряю его в зияющую дыру окна. Крушу и ломаю все, что только попадает мне под руку: посуду, картины, вазы; в своей комнате срываю и топчу ногами макеты самолетов. Дом больше не кажется мне уютным и теплым убежищем, куда я так стремился, устав от невзгод. Пустой он мне не нужен. Он стал моей могилой!

— Неужели ты спасся, Корд?

— Не обманывай себя, Дан. Конечно же, нет.

— Но почему я тебя вижу?

— Наверное, потому что хотел меня увидеть.

Ты был здесь, потому что я верил в тебя.

— Бедный мальчик!

— Не веришь мне?

— Видимо, травма оказалась серьезнее, чем мы думали.

— Думаешь, я клиент психиатра?

— Ты построил замок на песке, Дан.

Ты был здесь, пока я верил в тебя.

В изумлении гляжу на саднящие ладони. Руки и все, чего ими касался: стены, покрывала — в крови. Медленно трезвею, безразличие и усталость завладевают мной. Спускаюсь в гостиную, а там снова сумерки и холод, в раскрытые окна хлещет дождь. На подгибающихся ногах тащусь к креслу, почти падаю на семейный трон. Все равно теперь, кроме меня, его некому занять. Я тут один.

Прости, Корд, я выдумал тебя, потому что очень скучаю.

Просыпаюсь от назойливого механического писка. Веки поднимаю с таким трудом, словно это бетонные плиты. Надо мной серый в разводах потолок. Бело-голубые галогенные лампы кружатся, двоятся и троятся в глазах и вообще ведут себя странно. Некоторое время наблюдаю за их причудливым танцем, ибо ничего бессмысленнее в жизни не видел. Замечаю даже определенную закономерность движений: три круга влево, потом четыре вправо и странное дрожание на месте… Скорость вращения нарастает, я устаю, будто вручную разгрузил вагон угля, и закрываю глаза.

Во второй раз просыпаюсь от неприятного ощущения ледяных мурашек, бегущих от пальцев вверх, к сердцу. Так бывает, если отлежишь руку или ногу. Только я, видимо, отлежал все тело. Пытаюсь пошевелить пальцами правой руки, но совершенно их не чувствую, ни правой руки, ни левой. Такое ощущение, что кроме мозга, от меня ничего не осталось. Нет, еще что-то трепещет в груди от нахлынувшего страха. Я не могу даже открыть глаз и с радостью чувствую, что теряю сознание.

На третий раз все происходит совсем по-другому. Сквозь сон чувствую чей-то пристальный взгляд. Кто-то буквально пожирает меня глазами, оставляя на коже ожоги. Такое посягательство на мое личное пространство отчего-то возмущает меня. Настолько, что я открываю глаза. Надо мной все тот же потолок с лампами, правда, сейчас они смирно висят там, где прикручены. Попытка повернуть голову терпит неудачу по непонятной причине. Что-то мешает мне сделать это, хотя на сей раз в глазах не двоится, и я чувствую себя полным сил.

— Джон, он очнулся, — слышу приглушенный голос, кто-то наклоняется надо мной, закрывая яркий свет. Женское лицо в первый миг кажется невероятно уродливым: толстые щеки и ноздри, сильно накрашенные тушью глаза и густые сросшиеся брови, из-под медицинской шапочки вылезает на лоб светлая челка.

Женщина светит мне в глаза фонариком, зачем-то ощупывает лицо и отходит. Я снова пытаюсь повернуть голову, чтобы увидеть хоть что-то кроме этих проклятых ламп.

— Не двигайтесь, Райт, — звучит мужской голос, такой приторно-ласковый, что сводит скулы, — иначе катетер повредит вам носоглотку.

Я послушно замираю, прислушиваясь к ощущениям. Все тело ноет от долгого отдыха, попытка глубоко вдохнуть вызвала резкую боль, но в целом вполне терпимо. Я в любом случае не умираю, а значит надо по возможности установить с врачами контакт и выяснить, где меня держат.

Пытаюсь разомкнуть пересохшие губы, они тут же трескаются.

— Пить, — слово вырвалось помимо воли, я хотел спросить о чем-то, но есть вещи, которые неизменны для всех больных.

— Нельзя, — участливо говорит доктор Джон, склоняясь ко мне, так что прямо перед глазами оказывается большой блестящий нос и серые глаза с белесыми ресницами, — жидкость поступает в организм в достаточном количестве, а пить после полостной операции абсолютно противопоказано.

Его голова исчезает из поля зрения, кто-то смачивает мне рот влажной губкой. Капли вожделенной влаги проникают между губ. Потом становится тихо, слышно лишь, как пищит реанимационный комплекс. Да еще за дверью кто-то переговаривается вполголоса.

— …да, пришел в сознание. Состояние стабильно тяжелое, но в любой момент возможно ухудшение. Нет, это исключено, только наблюдение…

Услышанный разговор подтверждает мои самые худшие подозрения. Скашиваю глаза, и подозрения превращаются в уверенность: на узком окне решетка. Значит я в Гурверсте, на тюремной госпитальной базе.

Несколько дней я лежал беспомощный, как никогда. Весь утыканный трубками и катетерами, увешанный какими-то датчиками. В меня, не переставая, что-то вливали и что-то выкачивали. Ни разу в жизни еще мне не было так плохо. Что-то внутри болело столь невыносимо, что я умолял медсестру поставить мне укол. Но по тому, как неважно помогали лекарства, я мог сделать вывод, что болит во мне та самая пресловутая грешная душа.

Мне мучительно хотелось остаться одному, но едва сиделка по имени Джейн покидала палату, меня сковывал ужас. Казалось, стены моей тюрьмы сближаются, норовя раздавить в своих бетонных тисках. Дважды в день меня осматривал доктор Джон, от его вечно ледяных рук и сладкого голоса мне делалось особенно мерзко. Я пытался расспросить его о том, где нахожусь и насколько тяжело ранение, но неизменно получал в ответ какую-нибудь чушь вроде: «все будет хорошо» или «не стоит беспокоиться, мистер Райт».

Через два дня ко мне впустили первого посетителя. Это был мой старый знакомый капитан Рэндел. Я обрадовался ему, как родному. К этому моменту я уже научился самостоятельно дышать, и катетер из носа вынули, поэтому маленького особиста сумел разглядеть очень хорошо.

— Только пять минут, — предупредил его из коридора доктор Джон.

Рэндел выглядит таким довольным, словно пришел на свидание с невестой, а не с раненным преступником.

— Доброе утро, — приветствует меня особист, поправляя накинутый на плечи белый халат, — Рад, что ты очнулся, Райт.

— Здравствуйте… господин… капитан, — на длинные фразы у меня еще не хватает дыхания.

Он садится на табурет, и мне приходится скосить глаза, чтобы по-прежнему смотреть ему в лицо. От этого голова немедленно начинает кружиться.

— Поскольку я ограничен во времени, задам всего пару вопросов. Надеюсь, вскоре мы сможем посвящать нашим беседам намного больше времени.

Мне становится холодно от его намеков.

— Итак, в Нарголле ты собирался рассказать мне что-то важное. Это касается убежища в Нар-Крид? Как вы там оказались?

Отрицать бесполезно, наверняка в кармане у него рапорт Кейтера об угоне геликоптера.

— По… воздуху…

— Это понятно, как вычислили базу?

— По… повадкам… морфоидов… они… охотились… на меня, а я… на них, — на этой фразе я совершенно выдыхаюсь и долго лежу, судорожно хватая ртом воздух.

— Наш пострел везде поспел, — бурчит Рэндел, — а где сейчас твоя сообщница Эльви Крайер?

— Не… знаю… — честно признаюсь я.

— Куда она могла вывезти бывшего командующего южным флотом? Есть предположения?

Качаю головой, мол, понятия не имею.

— Райт, я хочу, чтобы ты усвоил накрепко: от твоей откровенности зависит, пойдешь ты на суде соучастником Крайер или свидетелем.

— Я… правда… ничего… не знаю…

— Капитан, время вышло, — в дверях появляется доктор Джон, и вовремя — у меня уже начинает темнеть в глазах.

— Я еще не закончил, — рявкает, подскакивая с места, особист и нагибается ко мне.

Доктор отступает и прикрывает дверь.

— Райт, я все равно выведу тебя на чистую воду! — Рэндел нависает надо мной. — Твой друг Веньяр уже дает показания, и ты у меня, как миленький…

Хватаюсь за эти слова, как утопающий за соломинку:

— Он… жив? А Таня… Светлова?

— Это информацией я не располагаю…

Значит, не спасли… Прикрываю глаза, сердце гулко и часто колотится в груди. Перед внутренним взором встает озорная белокурая девчушка, которая прыгала на меня с разбега, как белка, ни на миг не переставая при этом трещать обо всем на свете. В ее кудряшки было так приятно запускать пальцы. И она любила меня, любила, пожалуй, как ни одна женщина. Горячая, нежная боль растекается по истерзанному, утыканному трубками телу. Не сберег. И никогда уже никто не назовет меня смешным именем «Даня».

Сквозь шум в ушах слышу голос доктора:

— …семнадцать дней выводили из комы. Вы хотите повторения? Об этом не может быть речи!

— Вы хотите, чтобы все здесь…

— Хорошо, но не ручаюсь, что он перенесет перелет…

Я с усилием поднимаю веки, и совершенно зря, потому что лампы на потолке снова пускаются в пляс. Спор мгновенно прекращается, к лицу мне прижимают кислородную маску, над ухом монотонно пищит реанимационный комплекс.

— Джейн, адреналин! Капитан Рэндел, покиньте палату реанимации!

=== Главы 71–72 ===

Это было забавно: с отстраненным любопытством я наблюдал за суетой вокруг моей персоны. Они очень старались вернуть ценного свидетеля, очень… Если бы я по-прежнему верил, что ты меня ждешь, то плюнул бы на все и ушел. Но воспоминания о пустом холодном доме были слишком мучительны.

В конце концов, длинный монотонный писк реанимационного комплекса сменился частым и ритмичным, и мне пришлось вернуться.

В другой раз я прихожу в себя нескоро и уже не в Гурверсте. Светлая просторная палата светится от ярких солнечных лучей, они проникают сквозь большие окна без решеток. Трубок уже нет, кроме подключичного катетера, в который поступает из пластикового пакета какое-то лекарство.

— Он очень слаб. Во время транспортировки в Ориму сердце дважды останавливалось, — раздается в отдалении голос сиделки Джейн.

— О, Боже!

— Ни о чем его не спрашивайте, говорите только о приятном. Постарайтесь взбодрить, пробудить волю к жизни…

— Да-да, хорошо, — второй женский голос тоже мне знаком, — я все понимаю.

Я озадачен. После встречи с Рэнделом не ожидал от властей такой милости, как позволение повидаться с родственниками. Все это попахивает провокацией, но чего от меня хотят?

От усиленного мыслительного процесса голова начинает раскалываться, и я бросаю бесплодные попытки.

По кафельному полу стучат каблучки, Вики садится возле меня и осторожно касается руки.

— Здравствуй, Дан.

— При… вет… — с немыслимым трудом выдавливаю я.

Она ласково гладит мою ладонь:

— Не говори ничего, тебе нельзя. Господи, сколько же ты перенес, бедненький!

Я не очень четко вижу ее лицо, но прекрасно помню, как выглядит невестка. В свои тридцать жена Корда похожа на девочку: маленькая ростом (пониже Танюшки), тонкая, как статуэтка. У нее гладкая кожа, копна непослушных темных волос, фиалковые глаза и нежный рот.

— Я прилетела в Ориму, как только узнала, что ты здесь. Ты был без сознания, мы не находили себе места от тревоги. Дан, почему ты скрыл от нас все?

— Что… все?

— Что тебе настолько плохо. Пойми, несмотря на то, что случилось… с Кордом, несмотря ни на что, мы — твоя семья. Мы тебя любим и очень переживаем.

От слов Вики на душе теплеет, я благодарно сжимаю ее ладонь. Мы никогда не были особенно дружны, но сейчас я чувствую поддержку действительно родного человека. С особой нежностью вспоминаю зимние праздники, которые проводил под Оримой с твоей семьей. Мы с тобой жарили мясо на углях, Вики тазиками делала неоригинальные салаты, а Анж и Ким прыгали вокруг, измазанные в креме, приготовленном для торта. После все вместе бежали на улицу, валялись и дурачились в снегу, лепили крепости и, разделившись на две команды, играли в снежки. А вечером зажигали рождественские огни и загадывали самые сокровенные желания.

— Анж учится рисовать, — вдохновенно продолжает Вики, — у нее хорошо получается, в прошлом месяце одну из работ даже забрали на оримскую выставку детских рисунков. Знаешь, Дан, с тех пор, как мы узнали, что ты здесь… она рисует тебе каждый день, уже целая пачка скопилась.

Как это похоже на Анж! У малышки твое упорство. Едва научившись писать, она ежедневно строчила тебе длинные корявые опусы. А когда я учил ее кататься на горных лыжах, Анж вставала затемно и прекращала тренировки, когда я уже шатался от усталости.

— Я бы… хотел… взглянуть.

— Тшшш, — Вики кладет ладошку мне на лоб, — когда ты поправишься, мы приедем все вместе. Анж сама покажет тебе рисунки. А Ким сильно подрос, ты будешь удивлен.

— Они… знают?

Вики пару мгновений медлит с ответом.

— Да. Они уже достаточно большие, чтобы все понять. Я возила их в Штормзвейг на могилу отца. Знаешь, Дан, я горжусь своими детьми. Анж смогла не заплакать, представляешь?

— Она… умница…

Если бы я не остался в междумирье, а вернулся в Ориму и поговорил с этой спокойной мудрой женщиной. Многих ошибок можно было избежать.

— Ты нужен нам, Дан. Ты — глава семьи и пример для своих племянников.

Вики наклоняется, ее блестящие от слез глаза теперь прямо надо мной.

— Дан, — шепчет она, — я все знаю. Я не могла уснуть ночами от мысли, что его убийца ходит по земле. Спасибо тебе, родной! Для меня и детей ты — настоящий герой! И не бойся ничего! Ты больше не один.

Горячее дыхание касается моего лба.

— У нас много влиятельных друзей, отец уже задействовал связи. Мы отстоим тебя. Только поправляйся скорее.

Я гляжу в фиалковые глаза и чувствую, что действительно больше не одинок. Пусть мое положение далеко от благополучного, но есть люди, которые ждут меня, те, кому нужна моя помощь. Это стоит того, чтобы бороться.

С усилием поднимаю руку, касаясь кончиками пальцев бледной щеки твоей жены.

— Спасибо… Вики…

— Кстати, может быть тебе интересно: Лина тоже в Ориме и извелась от тревоги…

Качаю головой. Я уже не тот, что прежде, и встречи с Аделиной мне не вынести. Возможно, когда-нибудь потом, но не теперь.

— Скажи,… чтобы… уезжала.

— Хорошо, — быстро соглашается Вики, — все будет, как ты захочешь. Отдыхай.

Губы Вики нежно касаются моего лба. После ее ухода я долго лежу в блаженном бездумном состоянии, по телу волнами катится тепло. Боль отступает, я качаюсь в солнечных лучах, как в невесомости, впервые поверивший, что все может окончиться хорошо. С этого момента начинается мое выздоровление.

Опираюсь на руку Джейн и делаю шаг. Я слаб, как новорожденный ребенок, но чертово упорство заставляет передвигать ноги. Еще один шаг — вперед, к широкому окну, за которым сияет по-весеннему яркое солнце — остается миновать совсем немного.

— Вы умница, мистер Райт, — ободряет меня сиделка, крепко придерживая за локоть.

Вот! Упираюсь ладонями в прохладный пластиковый подоконник и облегченно выдыхаю. Четыре шага, первые шаги новой после воскрешения жизни. Необычное для оримской весны яркое солнце слепит глаза, я щурюсь, как кот. Земля и сады еще укрыты снегом, но в окно уже весело и звонко стучит капель, брызги разлетаются во все стороны. Внутри щекочет, рвется наружу странное глупое ликование, причин для которого вовсе нет. Может быть, я просто стал воспринимать все несколько иначе, ярко и красочно, как в детстве.

Стою и молча смотрю на капли, разбивающиеся о подоконник, в форточку поддувает влажный ветер, остро пахнущий весной. Я до сих пор не знаю, что это за место, где меня лечат. Вики на мои вопросы только пожимает плечами: ее привозят и увозят люди в форме без опознавательных знаков. Она ничего не знает. А может быть, ей пригрозили запретить свидания при попытке рассказать мне правду.

Вики навещает меня через день. Мы подолгу болтаем, вспоминая прошлое: разные веселые случаи, мелочи, от которых теплеет на душе. Потеря удивительным образом сблизила нас, сделала понятнее друг для друга. Вики постоянно пытается связаться с Мэри Сантаро, своей близкой подругой, которой я доверил заботиться о Шику. Но новостей о «V4» и судьбе мальчика пока нет.

— Мистер Райт, — отвлекает меня от раздумий Джейн, — вам пора принимать лекарства.

— Проводите меня до постели, — прошу я, и сиделка послушно берет под локоть.

Четыре шага назад отнимают у меня последние силы. Дьявол, ну почему я выздоравливаю так медленно! С таким же наслаждением, с каким смотрел в окно, опускаю голову на подушку. Джейн поправляет одеяло, набирает в шприц лекарство из большой ампулы и вводит в подключичный катетер.

Потом распахивается дверь. Широко улыбающийся доктор объявляет мне с порога:

— Мистер Райт, у вас сегодня гость.

Приподнимаюсь, упираясь на локти, ожидал увидеть Вики, но входит не она, а незнакомая молодая женщина с кожаной папкой для бумаг. В халатике поверх серого делового костюма, на носу очки в изящной оправе. Она чем-то неуловимо напоминает мне Веру. Такая же РэУшная крыса, хитрая и изворотливая.

Благой настрой сразу пропал. Я опускаю голову на подушку и отворачиваюсь к окну. Незваная гостья садится у постели, шуршит бумажками, а я смотрю на капель за окном и настраиваюсь на упорную борьбу. Я ничего им не скажу! До суда из меня не вытянут ни слова.

— Мистер Райт, — говорит гостья, голос у нее тонкий и немного простуженный, — давайте знакомиться. Меня зовут Элизабет Гарден. А я, если позволите, буду звать вас Даном.

— Чего вам надо?

— Я в некотором роде врач, меня пригласили потому, что лечащим докторам ваше состояние внушает опасение.

Я фыркаю, продолжая смотреть в окно.

— Для начала я задам несколько вопросов, прошу ответить на них предельно честно. Договорились?

Не дождавшись моего ответа, мисс Гарден продолжает:

— Скажите, Дан, вам часто снятся кошмары?

— Нет.

— У вас есть вредные привычки?

— Нет.

— Неправда, вы курите. Прошу вас отвечать честно. Были у вас травмы головы?

— С какой стати я должен отвечать?

— Это в ваших интересах. Вы хотите выйти отсюда?

— Смотря куда.

Бэтти возмущенно шуршит бумажками.

— Вы просто не хотите отвечать? Я угадала? — уточняет она.

— Не трудно было догадаться, — я поворачиваюсь к ней и с ненавистью смотрю в глаза сквозь очки.

— Чего вы боитесь, Дан? — в голосе звучит такое участие — трудно не поверить. Но меня уже столько раз предавали, что истребили веру под корень.

— Я ничего не боюсь.

— Тогда просто ответьте на мои вопросы, это не займет много времени, — терпеливо уговаривает меня мисс Гарден.

— Вы так думаете?

Некоторое время она не знает, что сказать и просто молчит.

— С вами трудно разговаривать, — наконец признается она.

— Ну и не разговаривайте, — огрызаюсь я, — зачем вы вообще пришли? Уходите и передайте тем, кто вас послал: Дан Райт не скажет ни слова.

Бэтти шумно вздыхает, нервным жестом поправляя очки на переносице. До артистизма Эльви ей далековато, та умела держать эмоции под контролем и ловко манипулировала чужими чувствами.

— Дан, — с отчаянием произносит мисс Гарден, — пожалуйста, выслушайте меня, я пришла помочь!

— Ну-ну, — невозмутимо отзываюсь я, — честное слово, у Рэндела лучше получалось. Верните его обратно.

— Успокойтесь, мистер Райт! Иначе…

— Иначе что? Договаривайте, раз уж начали. Отправите меня в дурдом, вы ведь психиатр, не так ли? Думаете, я псих, и мои показания на суде не зачтутся…

— Да успокойтесь вы! — прикрикивает она.

Я снова отворачиваюсь к окну и мрачно наблюдаю за капелью. Бэтти Гарден молчит, то ли опять роется в своих бумажках, то ли раздумывает, что со мной делать. Протягиваю руку нажать кнопку в изголовье кровати. Через двадцать секунд здесь появится доктор Джон и выставит назойливую гостью.

— Не делайте этого, — уже спокойным голосом говорит мисс Гарден, — обещаю, я уйду. И даже не буду ни о чем спрашивать. Только выполните маленькое условие.

— Какое?

Она вынимает мобильник, быстро набирает номер и подносит к моему уху. Я напряженно жду ответа, гудки звучат с невыносимо длинными промежутками. Наконец, на том конце берут трубку, женский голос кажется мне знакомым:

— Бэт? Бэт, это ты?

Сердце подпрыгивает и в груди разливается боль.

— Мэри, это я, Райт.

— Дан! — голос Мэри Сантаро в трубке звучит глухо. — Я так и знала, что ты упрешься. Прошу тебя, расскажи Бэт обо всем, чего я не знаю. Это очень-очень важно!

— Мэри! — кричу я. — Как там Шику?

— Не беспокойся, — мягко и спокойно отвечает она, — твой мальчик пришел в себя. Он даже заговорил со мной. Хочешь знать, какой был его первый вопрос?

— Я знаю, — сдавленным голосом говорю я, — «Вир сахирра Нар-одар?»

=== Главы 73–74 ===

Мисс Гарден интересовали мои встречи с нарьягами. Она расспрашивала так долго и подробно, что у меня разболелась голова. Я будто снова прошел путь от встречи с Шику до базы, где разводили морфоидов. Не заметить очевидного было сложно: каждое следующее попадание под концентрированное боевое поле нарьягов давалось мне легче предыдущего. Мне казалось, этот факт как-то связан с маленьким нарьягом, будто у меня выработалось нечто вроде иммунитета. Единственным, о чем я умолчал, были видения, где я встречался с тобой. Казаться психом не хотелось. Я и сам уже убедился, что все наши встречи происходили у меня в голове. Как бы ни был сладок плод моей фантазии, он не перестает быть таковым.

Дни тянулись за днями, снег таял, и от капели звенело в ушах. С каждым днем я делал все больше шагов. К концу недели после визита мисс Гарден я уже мог прогуливаться до зимнего сада, расстояние до которого составляло ровно два длинных коридора. Известие о том, что Шику пришел в себя, обрадовало меня даже больше, чем я ожидал. Я желал нашей встречи так же сильно, как и мальчик-нарьяг. И еще мне было страшно. Что станет с ним, если меня все-таки осудят? Ничего хорошего парнишку точно не ждет. Лучшее, на что он может рассчитывать — приют для детей сирот. Наивному, неприспособленному к жизни в империи, среди «пустых», ему будет очень тяжело.

Я выбирался из болезни с тем же остервенением, с каким искал по всему Нарланду твоих убийц. Здоровым у меня больше шансов сделать хоть что-то для Шику, да и для самого себя. Поэтому я упражнялся, не жалея сил, до потемнения в глазах. Рано или поздно РУ вспомнит про меня, и к этому моменту я должен быть в приемлемой физической форме.

Но вспомнили обо мне раньше, чем я ожидал. В один прекрасный день не пришла Вики. Я ждал до вечера, начиная тревожиться всерьез.

— Наверное, у миссис Райт появились неотложные дела, — Джейн, видя мое беспокойство, накапала в стаканчик успокаивающих капель, — могло такое случиться?

— Конечно, могло, — рявкаю я, продолжая метаться по палате. За окном сгущаются розовые сумерки, тени на снегу становятся все темнее.

В этот момент дверь распахивается, и входят два мордатых субъекта в камуфляжной форме без знаков отличия. Ни слова не говоря, они делают шаг и хватают меня под руки. Я слабо дергаюсь в крепких захватах, но ничего не могу сделать. Судя по абсолютному спокойствию моей сиделки — визит запланирован и обсуждался с лечащим врачом. Я позволяю защелкнуть на запястьях сенсорные наручники и презрительно говорю:

— Отпустите, не калека, сам пойду.

Меня отпускают. В сенсорных наручниках из неизвестной тюрьмы-больницы не так просто сбежать. Тем более, после ранения.

— Следуйте за мной, — произносит один мордатый, я послушно иду за ним, а второй замыкает шествие.

Мы спускаемся на лифте в просторный безлюдный холл, над головами голубоватые дневные лампы, по углам кадки с пальмами — обычная больница, вроде госпитальной базы, только намного меньше.

— Сюда, — ведущий сворачивает в неприметный коридор и открывает дверь. Я вхожу за ним, небольшое помещение не похоже на больничное. В полумраке виднеются кресла и стол с открытым ноутбуком. Пока глаза привыкали к темноте, мордатый негромко о чем-то инструктировал напарника.

— Установи связь. Знаю, что помехи со спутника, вывернись, но дай нормальную связь. Понял?

Я оборачиваюсь на них, вопросительно поднимая брови, мол, чего вы меня сюда притащили. Мордатые смотрят на меня с удивленным выражением нашкодивших щенков.

— Садитесь, мистер Райт, — наконец выдает старший, — и ведите себя смирно.

— Зачем меня сюда притащили?

Они не удостаивают ответом, и я окончательно убеждаюсь, что дело нечисто. Впихнув меня в глубокое неудобное кресло, мордатые покидают комнату, и я остаюсь один. Нервы во мне трепещут, как перетянутые струны, руки слегка подрагивают от волнения, и ладони ледяные. Едва заставляю себя сидеть смирно, хочется кинуться к ноуту и посмотреть, что за связь устанавливали мордатые. Наручники жгут руки, будто раскаленные.

Наконец в коридоре раздаются тяжелые, чуть шаркающие шаги. Затихают перед дверью. Я слышу тихий разговор, потом дверь с силой распахивается, и на пороге возникает высокий плечистый человек: про таких говорят поперек себя шире. Но, едва он делает шаг, я замечаю увечную неловкость. Он подволакивает левую ногу, плечо как-то странно изогнуто, будто на спине растет горб, а рука скрючена. И лицо…

Все холодеет у меня внутри, кровь стынет в жилах, капилляры трещат и ломаются с хрустальным звоном. Мертвые не возвращаются! Я знаю это твердо, но все-таки… Командора Рагварна невозможно не узнать. Даже теперь, с изуродованным лицом: левая половина — нижнее веко, угол рта — обвисла, на щеке мятые желтоватые шрамы от ожогов. На шее толстый багровый рубец от осколочной раны, на виске такая же звездочка.

Тяжелые шаркающие шаги приближаются, мне хочется зажмуриться, но я не могу оторвать глаз от лица командора. За его спиной хлопает дверь, а Рагварн приближается ко мне вплотную. Ни слова не говоря, отодвигает стул возле стола и садится, мощной спиной обрушиваясь на жалобно скрипнувшую спинку.

— Удивлен? — громыхает Рагварн так, что закладывает уши. Он славится такой силой голоса, что его могут расслышать в поле несколько полков.

Я глотаю застрявший в горле ком. Удивлен — мягко сказано. Я убит! Теперь от меня точно не оставят мокрого места. Интересно, начнут прямо здесь?

Командор обрывает бешеный бег моих мыслей:

— Виктория уехала к детям, — сообщает он, — младший приболел.

Он задумчиво смотрит на меня, будто старается проникнуть под черепную коробку и прочесть мысли. А раньше я считал его в большей степени воякой. Что-то в Рагварне изменилось, что-то помимо внешности. Если бы он желал поквитаться со мной, мне было бы спокойнее.

— Ну что, сынок, — ласково спрашивает командор, болезненно кривя лицо, — повеселился в Нарланде? Чего молчишь? Язык проглотил?

— Не трогайте Вики, — сдавлено прошу я, — она ни в чем не виновата.

— Миссис Райт в полном порядке, — Рагварн удивленно косится на меня, — семья Стального Сокола под защитой госбезопасности, можешь не волноваться.

Я перевожу дух — кажется, не врет. Действительно, зачем ему трогать Вики и племянников, если я и так в его руках.

— Видел ребят, девчушка на Корда похожа, как две капли…

Провоцирует. И провокация срабатывает. Я так и не выпил чудо-капель Джейн, а нервы натянуты до предела.

— Это вы лишили их отца!

Рагварн хмурится, на его лице это выглядит устрашающе.

— Сынок, ты кое-что позабыл: за кем прилетел подполковник Райт в Штормзвейг?

— А вы хотели, чтобы он полетел за мной! — с клокочущей внутри злостью шепчу я. — Вам было на руку, чтоб героя Оримы растерзали нелюди! И вы его не остановили. Ведь после такого вопиющего случая можно было со спокойной совестью объявить Нарголле войну и упрятать в ней все концы.

Шрамы командора наливаются краснотой, он сжимает кулаки, но тут же выпускает пар. Еще одному он научился с последней нашей встречи — отменно держать себя в руках.

— Корда можно было спасти, — продолжаю обличать я, — если бы вы сразу вошли в Нарланд. Но поквитаться с дезертиром было важнее, чем спасти героя!

— Все простить не можешь сорванные погоны?

Да что он понимает!

— Идите к дьяволу!

Рагварн в упор смотрит на меня, один глаз его сощурен.

— Мальчишка, как есть мальчишка! — усмехается он. — Райт сам пришел ко мне. Потому что заподозрил своего командира, Форку, в связи с террористами. Много лет мы пытались вычислить местонахождение базы, где выращивают этих тварей, и твой брат сумел нащупать ниточку и подобраться к ним. Я позволил ему действовать на свой страх и риск.

— Ну-ну, — мрачно поддакиваю я, — загребать жар чужими руками вы умеете.

— Корд нашел выход, который устроил всех. Нам удалось внедрить разведчика в стан Ромари Алвано…

— Не верю! Корд уже не может оправдаться, но вы не убедите меня, что он придумал послать к этому маньяку подростка…

— Он не только придумал, но и сделал это, — отвечает командор.

— Ложь! — уже не в силах сдерживаться ору я. — После Ходхольма он не мог… не мог…

— Это было необходимостью.

— Вы что, с ума сошли?! Он был ребенком…

— Педро Алвано пошел на подвиг совершенно осознанно, — спокойно говорит Рагварн. Чурка, колода бесчувственная! Кому он пытается врать, как будто я не знаю собственного брата!

— Подполковник Райт служил империи жизнью и кровью, — неожиданно жестко произносит командор, — пора бы уяснить для себя, что служение империи не только в том, чтобы идти под пули. Оно требует большего!

Я выдыхаю, как проколотый воздушный шарик — долго и со свистом.

— Чего вам надо?

Рагварн выпрямляет плечи.

— Сынок, давай забудем прошлое: ты мне сорванные погоны, а я тебе — брошенную в лицо гранату. Империи нужна твоя служба.

Его заявление повергает меня в ступор. После всего?! После убийства посольства, затопленного Нарланда, угона вертолета — они хотят призвать на службу меня, бледную тень Стального Сокола? Мир катится в тартарары!

Он понял, о чем я думаю.

— За все твои художества тебе положен не один смертный приговор, — произносит командор, — но, на твое счастье, Аделина Умано подтвердила, что всю ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое августа прошлого года ты провел с ней, а в «Грандкарине» не нашлось ни одного человека, способного опознать тебя в лицо.

— Кроме вас.

— Естественно, кроме меня.

— Я не намерен отказываться от совершенных преступлений, — хмыкаю я.

— И подпишешь этим себе приговор! — сверлит меня взглядом Рагварн.

— Зато никто не скажет, что Дан Райт ползал на брюхе, — дерзко отвечаю я, ожидая реакции. Я хочу понять, что им от меня надо.

Командор выпрямляется на стуле, выражение его лица не предвещает ничего хорошего.

— Никто не может безнаказанно убивать иностранных послов и имперских солдат! Никто не может рассчитывать, что это сойдет ему с рук!

Я тоже выпрямляюсь в кресле, насколько это возможно в неудобном положении. Он не напугает меня, я же вижу — разговор затеян не просто так. И от моего поведения сейчас, чувствую, зависит вся дальнейшая жизнь.

— Однако твоя дурость предотвратила гибель многих десятков людей. После нападения на «Грандкарину» из-под здания посольства извлекли не активированные заряды тротила. Так что воспоминание об этом останется только здесь, — командор тычет пальцем в звездчатый шрам на виске.

Вот как! Если бы не я, на другой день посольство в Штормзвейге взлетело бы в воздух. Мир все равно бы не состоялся, слишком многие были заинтересованы в продолжение военных действий в Нарланде.

— Генерал Логерфильд, полковники Стивенс и Девория арестованы. Твои показания очень понадобятся следствию. Но я здесь сейчас не за этим. Когда операция по поимке оборотней-офицеров вступила в завершающую стадию, РУ воспользовалось данным императором правом и перекрыло доступ в Нарланд через порталы. Однако нам не удалось накрыть всю сеть. Новое поколение супер-морфоидов, выведенное в недрах Нар-Крид, как оказалось, вывезено за пределы этого мира ранее. Глава операции «супер-морф» тоже ускользнул от правосудия. При твоем, между прочим, непосредственном участии.

Тихо рычу от злости. Я сам провел вертолет Крайер через кольцо охраны и собственными руками погрузил генерала Форку в кабину. Вот идиот!

Рагварн отворачивается к ноуту, медленно, будто с непривычки, нажимает несколько клавиш. На экране появляется дерганое изображение, сразу видно, снимали любительской камерой. Комнату наполнил уличный шум, гул голосов. Командор разворачивает ко мне ноутбук.

Аэровокзал. Похож на Буцалльский, я был там однажды. Большие табло с алыми цифрами, высокие металло-пластиковые стойки. Много народа, как обычно бывает в аэропортах, длинная ровная очередь таможенного досмотра. Некоторое время царит обычная суета, потом очередь вдруг перемешивается, площадка перед будкой таможенного осмотра вмиг оказывается пустой. И раздается взрыв. В динамиках слышится треск — камера дешевая и не в состоянии передать звуки такой силы. Впрочем, вскоре в объектив попадает осколок пластика от обшивки, и изображение тоже пропадает.

— Видел?

Качаю головой. Рагварн, хмурясь, нажимает на повторный просмотр. Я вглядываюсь в то же помещение аэровокзала: табло, очередь, сухопарый таможенник, проверяющий документы.

— Вот она, смотри!

Я пытаюсь разглядеть то, что видит командор. Она — значит нужно искать женщину. Вот на переднем плане дама с крошечной сумочкой в руках, а чуть дальше — в широкополой шляпе, будто только с пляжа. И вот еще, высокая, с густой темной шевелюрой, плечи, как у морпеха, но сложена хорошо.

— Мать твою!

Рагварн немедленно останавливает запись, не дожидаясь давно случившегося взрыва.

— Взрыв в Буцалло прогремел три недели назад. Вчера террорист-смертник проник в здание посольства в Цехиме. Служба безопасности оказалась бессильна, несмотря на принятые меры, счет жертв пошел на сотни.

Я молчу, ожидая продолжения. Но командор снова нажимает клавиши и выводит на ноут новый ролик. Сначала я не понимаю, что за действие происходит на экране, но спустя пару мгновений узнаю лабораторию в Нар-Крид. Длинные столы в два ряда, пробирки, микроскопы, центрифуги и горелки. В кадре стационарной камеры возникает морфоид, потом мелькает знакомая фигура — я сам, собственной персоной, удирающий от чудовища, будто кролик от борзой. Неужели я выглядел так жалко? А мне-то казалось — сражался, как лев.

— Яйцеголовые назвали их супер-морфоидами, или суморфами. Мы пока не нашли способ, как остановить их. Пули задерживает концентрированное поле, а генетическая способность к мимикрии делает невозможными попытки вычислить их при досмотре. Теперь понимаешь, почему ты до сих пор жив?

Понимаю, еще как понимаю.

— Твоя феноменальная устойчивость к излучению нарьягов привлекла внимание еще в Крикхе. Боевое поле нелюди не оказывает разрушающего влияния на твои органы и ткани. После посещения капища в Нарголле на тебе не должно было остаться живого места, но ты вырвался оттуда целым и невредимым.

Вот оно что! Пока я валялся в беспамятстве, меня наверняка изучили вдоль и поперек, но так и не нашли того фактора, который делает меня неуязвимым для излучения нарьягов. Я и сам могу только догадываться, в чем дело.

— Дан Райт, Империя призывает тебя на службу.

Оттягиваю ворот, неожиданно ставший мне слишком тугим.

— А не боитесь?

— На тебя наденут сенсорный браслет. Знаешь, что это такое?

Еще бы не знать. Снять его невозможно. При любом неверном движении в кожу вводится крошечная иголочка с парализующим веществом, буквально через секунду ослушник падает без сознания. Ты как-то рассказывал, что подобные штуки начали применять для осужденных на каторжные работы и домашнее заключение.

— А если я откажусь? — сощуриваюсь я. Внутри все смерзается в твердый скользкий комок. Я снова, как зверь в клетке, и хочется завыть от нестерпимой тоски.

— Чтобы у тебя не возникло такого желания, посмотри еще кое-что, — невозмутимо отвечает Рагварн.

Что еще они придумали? Новый фокус для Дана Райта.

Гляжу в экран ноутбука с нетерпением, мне даже интересно, что приготовили для меня в РУ. Но увиденное превосходит все мои ожидания.

=== Глава 75 ===

Для этого они и устанавливали связь. Изображение дается с портативной камеры на другом таком же ноутбуке, картинка в реальном времени. Унылые кафельные стены, железная койка с высокой спинкой и сбитым одеялом. На краешке вполоборота сидит человек, девочка, которую я узнаю с немыслимым трудом.

— Танечка, — вырывается у меня стон.

Веселые кудряшки ее обвисли безжизненными спутанными прядями, лицо серое, а может, дело в недостатке света. Заострившиеся скулы и подбородок делают шестнадцатилетнюю Таню старше лет на десять. Плечи опущены, пальчики сжимают край больничной сорочки. Что с ней сделали?

Внутри горит от радости, смешанной с горькой и колючей виной. Я забирал у Сергея озорного ребенка, а теперь это сломленное запуганное существо.

— Что вы с ней сделали? — гневно кричу я Рагварну.

Оказывается, связь установлена не только визуальная. Танюшка резко оборачивается и с экрана смотрит прямо мне в лицо. Глазищи на осунувшемся личике мгновенно наполняются слезами.

Командор встает со стула и нависает надо мной.

— Нет, это ты сделал!

— Дан! — кричит Танюшка так пронзительно, что из динамиков несется звон. — Родненький мой!

Ее пальцы вцепляются в спинку кровати, губы дрожат, а слезы катятся по щекам двумя ручейками.

— Таня, где ты? Где ты находишься?

— Я… в госпитале, а ты… Мне сказали, ты… у тебя… сердце остановилось…

Она отерла мокрые щеки рукавом, голос хрипит от слез:

— Дан, я думала, у меня остановится сердце! Забери меня отсюда, пожалуйста! Я больше не могу так…

— Танюша, успокойся, — стараюсь говорить уверенно и бодро, — скоро, совсем скоро я приеду за тобой.

— Ты заберешь меня? Заберешь к себе, в Ориму? — как заведенная, шепчет Танюшка, нос у нее уже распух и под глазами красные пятнышки.

— Да, заберу в Ориму. К себе.

— Мне не верится, — навзрыд жалуется она, — а если меня опять дурачат, вдруг это какие-то фокусы?

Сердце сжимается так больно, что становится страшно. Значит, ее обманывали, расспрашивая обо мне. Лгали, что я мертв, а теперь, когда девчушка почти смирилась, снова расковыряли затянувшуюся рану. А залечить ее мне не дадут…

— Дан, — Танюшка шмыгает носом, чуточку успокаиваясь, — ты когда приедешь за мной?

Заведомая ложь жжет мне горло.

— На днях, постараюсь на днях.

— Ты постарайся, Дан! Я тут совсем одна.

От этого простодушного признания и вынужденного обмана на душе скребут уже не кошки, а аргоннские тигры. Я пытаюсь улыбнуться, но вижу уже темный экран. Я обливаюсь холодным потом, чувствуя себя пойманным в капкан.

— Где радость на лице, сынок?

Мне хочется шипеть и кусаться.

— Что с ней теперь будет?

Рагварн возвышается надо мной с видом победителя.

— Юристы уже подготовили пакет документов на опекунство, ведь Татьяна Светлова не достигла совершеннолетия и не имеет подданства империи. У нее больше нет родных, не так ли?

— Так, — подтверждаю я, от обилия свалившейся на меня информации голова идет кругом.

— В таком случае все предельно просто. Мировое соглашение уже вступило в силу, Нарголла отныне называется свободной областью Нар-ланд, и законы Империи распространяются на всей ее территории. С мальчиком дело обстоит хуже, чем с девушкой. Мы оформим попечительство, но тебе его не отдадут, пока медики не докажут, что ребенок больше не в состоянии генерировать боевое поле.

Смотрю ему в лицо, не отводя глаз, даже не в глаза, а в желтоватый шрам на щеке. Я не ослышался? Мне их отдадут? Я смогу забрать Таню и Шику в Ориму, домой?

— Чего ты молчишь?

— Не знаю, что сказать, — с трудом выдавливаю я, — все так… неожиданно.

— Решение за тобой.

Они все рассчитали. Если я сейчас откажусь, юным нарландцам грозит приют для сирот войны, а меня сгноят на имперской каторге где-нибудь на краю света. Однако стоит только сказать «да», у меня снова будет дом и семья. Так ли обременит меня сенсорный браслет на запястье?

— Дан Райт, — возвещает командор Рагварн.

Я поднимаюсь из кресла, мы теперь одного роста и можем глядеть друг другу в глаза.

— Империя призывает тебя на службу и дает возможность искупить вину с оружием в руках. Что скажешь?

Все уже решено. Корд, я во всем твой брат, и буду служить империи жизнью и кровью, не жалея сил.

— Служу Империи!