Одинокий бунтарь: Брайан Джонс и юность «Rolling Stones»

Глава 4 1963 год

С первого же дня 1963 года и на протяжении последующих 12 месяцев все решающие шаги в жизни «Роллингов» совершал именно Брайан. С самого начала год задался хорошо, когда их пригласили быть постоянной группой поддержки Алексиса на его выступлениях по четвергам в “Marquee”. Ритм-энд-блюз взял музыкальный мир за глотку, и во многом к этому приложили руку и “Rollin’ Stones”. Без всякого сомнения, самая большая заслуга в этом была Брайана: его маниакальная настойчивость показала всем, что они — новый бренд ритм-энд-блюза, мощный и живой, который привлекал к себе внимание, превосходившее самые смелые ожидания. В то время как Алексис играл перед 200–300 зрителями, на «Роллингов» приходила тысяча. Брайан был очень рад этому, но его радость была кратковременной, так как всего спустя четыре недели их выгнали из клуба.

Несмотря на то, что «Стоунз» потеряли престижное место выступлений, опыт работы в “Marquee” оставил свой отпечаток на них. Собирая свой собственный виртуальный клуб, они перебрали все маленькие площадки Лондона в Саттоне, Ричмонде, Патни, Туикнеме, Эел Пай, Илинге, и, конечно, в Виндзоре. По субботам и воскресеньям они уродовались в фургончике Стю, подпрыгивавшем на каждой кочке, останавливаясь, чтобы расклеить нелегальные афиши «Ритм-энд-блюз с “Rollin’ Stones”, входная плата 4 шиллинга», и количество их поклонников увеличивалось каждый вечер. Армия фанов блуждала за ними от клуба к клубу.

Их стиль был уникален. Одетые в то, что было им по карману, они приезжали в клубы со стульями, утащенными из разных пабов, сидели и играли, пиво стояло на полу, а они прикуривали друг у друга сигареты в перерывах между песнями. Завсегдатаи такого никогда не видели и обычно прекращали танцевать, сгрудившись с изумленным видом у сцены. Впрочем, стулья скоро ушли в прошлое.

Несомненно, Брайан был самым талантливым участником группы. В музыкальном плане это именно его гитара оживляла толпу, наполняя душные и тесные клубы кипучей и яростной энергией, которая из него так и лезла во все стороны. Внешне даже тогда он был самым вызывающим. Брайан излучал настоящий магнетизм и наслаждался выступлениями. Он делал акцент на эмоциональное взаимодействие с публикой — неуловимо и грубо одновременно — и был абсолютно непредсказуем. Мик просто неподвижно стоял у микрофона и пел. Но Брайан прыгал по всей сцене, играл, лежа на спине и даже прыгал в публику, играя на гитаре. Шоуменом в группе тогда был Брайан, а не Мик.

За сценой адреналин Брайана также выплескивался сильнее, чем где-либо. Его амбиции возрастали; он хотел привлечь еще большие толпы зрителей, играть в еще большем количестве клубов. Он начал со страстью привлекать внимание музыкальной прессы к своей группе, заводя нужных друзей. Он описывал круги вокруг журналистов и агентов, обхаживал их и надоедал им в надежде, что они заметят, наконец «Роллингов». Он начал также писать письма на Би-Би-Си в том стремлении, что их однажды могут пригласить на популярную радиопередачу “Jazz Club”.

Примерно в конце января «Стоунз» играли в пабе “Red Lion” в Саттоне. Молодой человек по имени Глин Джонз чередовал свои обязанности управляющего этого заведения со своим бизнес-партнером один раз через неделю. Глин был старшим звукорежиссером в студии звукозаписи IBC на Портленд-Плейс, в Западном Лондоне. «Роллинги» выступали в “Red Lion” именно тогда, когда на работу вышел именно он. Увидев их на сцене, Глин был так впечатлен, что предложил им записать 11 марта у себя в студии несколько песен. К тому времени их единственным опытом в этом плане была запись у Керли Клейтона, и Брайан всеми силами уцепился за этот шанс. Во время того сеанса записи Брайан единолично дирижировал группой. Брайан говорил с Глином от имени всего ансамбля. Он очень волновался, но совершенно напрасно: у группы был точно такой ритм-н-блюзовый саунд, который он хотел: саунд в духе Джимми Рида, который тогда практически невозможно было услышать в Англии. В этих записях Брайан играл на гармонике, гитаре и подпевал. Это были песни — “Diddley Daddy”, “Road Runner”, “Bright Lights, Big City”, “I Want to Be Loved” и “Honey What’s Wrong?” На этикетке пробного диска впервые значилось обновленное название группы: “Rolling Stones” — с “g” в конце первого слова. Это были определенно любимые песни Брайана. Он гордился ими больше, нежели чем-либо, записанным «Роллинг Стоунз» уже потом. Он снова и снова проигрывал их своим гостям, словно говоря: «Вот чего я хотел; вот это — то, кем мы должны быть».

Брайан держал ухо востро. Он узнал, что Джорджио Гомельски собирается открыть новый клуб в Ричмонде, и Брайан горел желанием выступить там. Джорджио был экстравагантным 29-летним эмигрантом из России. Выросший в Швейцарии и получивший образование в Италии и Германии, он сперва работал курьером, сопровождая американских блюз-певцов на континентальные концерты. Его первым детищем был блюзовый клуб “Picadilly”, но теперь он создавал новый клуб в просторной задней комнате отеля “Station” на Кью-роуд в Ричмонде. Он был близким другом Криса Барбера и Харольда Педлентона, и когда последний узнал, что́ его неугомонный товарищ собирается предпринять, то пришел в ужас. Джорджио открыл свой клуб и пришел в “Marquee” с рекламными листовками. Педлентон выгнал его оттуда взашей. Но Брайан ухитрился проникнуть и в эту тусовку. Джорджио увидел «Роллингов» в клубе “Red Lion”, а после концерта Брайан уговорил его посетить Эдит-гроув, где, то убеждая его, то умоляя, надавил на него так, что Джорджио вскоре сдался и предложил группе выступить у него. Предварительно Брайан сказал, что они согласны сыграть в его новом клубе бесплатно. Джорджио так вспоминал то время: «Революция в музыкальных вкусах произошла, и я был одним из тех, кто ее совершал. Брайан был основным источником энергии в группе».

Клуб назывался “Crawdaddy” — по песне Бо Диддли “Do the Crawdaddy”, и открывался по воскресеньям между 7-ю и полдесятого вечера. Джорджио был здорово впечатлен прогрессом «Роллингов», но все еще находился в сомнениях. У него уже была постоянная команда — “Dave Hunt Group” с Рэем Дэвисом, и он вряд ли уволил бы их — как бы ни изворачивался перед ним в своих мольбах Брайан. Но судьба взяла свое. Брайан проклинал, наверное, миллионы раз эту самую холодную за 100 прошедших лет зиму и свою мерзкую квартиру с замерзшими трубами и засоренным туалетом, но однажды в начале февраля из-за заснеженных дорог “Dave Hunt Group” не смогли приехать на свое выступление. И тогда прозвучали заветные слова: «Вы выступаете в следующее воскресенье». Это должно было случиться 3 марта. В тот же день группа должна была сначала отыграть в джаз-клубе Кена Кольера.

В “Marquee” их гонорар составлял 15 фунтов. В “Crawdaddy” договоренность была другой: Джорджио делил доход от продажи билетов с Брайаном пополам. Гомельски гарантировал им по 30 шиллингов (1.5 фунта) каждому, и так как их было шестеро, ему нужно было собрать хотя бы 18 фунтов, чтобы не разориться. В ту первую неделю сборы были еще меньше, публика приходила неохотно, и Джорджио пришлось заманивать посетителей пивной при отеле словами: «Купите один билет, а вашего спутника мы пропустим бесплатно».

В первый день сетлист группы выглядел так: “Route 66” (Троуп), “Poison Ivy” (Либер-Столлер), “Little Egypt” (Либер-Столлер), “Nadine” (Берри), “You Better Move On” (Александер), “I’m All Right” (Бо Диддли), “I’m A King Bee” (Слим Харпо) , “You Can’t Judge A Book” (Диксон), “Honest I Do” (Рид) , “I Want to Be Loved” (Диксон), “Walking the Dog” (Томас), “Memphis Tenessee” (Берри), “Beautiful Delilah” (Берри), “Pretty Thing” (Бо Диддли), “Hey Crawdaddy” (Бо Диддли). Одна из этих песен вскоре появится на дебютном сингле группы, две — на первом мини-альбоме в январе следующего года, четыре — на первом долгоиграющем диске (апрель 1964 г.), еще две войдут в их радио-репертуар, а другие две — в концертный репертуар до 1965 года. Таким образом, выступления в “Crawdaddy” стали для юных «Стоунз» настоящей кузницей славы.

В теперешнем хорошем настроении Брайана не было ничего странного. Куда бы «Роллинги» не поехали, везде случалось одно и то же. В других группах музыканты, находившиеся в зале, поднимались на сцену и джемовали с выступающими. Но никто не осмеливался джемовать с «Роллингами»; даже Эрик Клэптон просто стоял и смотрел на их игру. Истерия публики стала привычным элементом их выступлений. В клубе Джона Мэнсфилда “Ricky Tick” особенно безумствовали девушки. Как-то раз они решили взобраться по рыболовным сетям, поднимавшимся с пола до потолка, над головами публики, поближе к «Роллингам», и Брайан прямо во время концерта успел словить одну из них перед тем, как она смогла грохнуться об пол.

Брайан играл все соло на губной гармонике. Он и Мик стояли на переднем фланге. Часто после концерта Джон Мэнсфилд угощал голодную шестерку ужином в местном шикарном ресторане, игнорируя подчеркнутое пренебрежение остальных посетителей. А иногда он приглашал «Роллингов» к себе домой, где у него был большой сад, спускавшийся к реке. Сад был большим — трава по колено. У Джона был маленький козлик, который любил там пастись. Однажды то ли Кит, то ли Мик схватил козлика за задние ноги и потянул их вперед, чтобы «покосить лужайку». Брайан единственный не засмеялся на это, и козлик увидел в нем своего спасителя. С тех пор он ходил за Брайаном как приклеенный, и Брайан очень полюбил его. В конце концов у Джона не осталось иного выхода, как подарить козлика ему. Брайан назвал его Билли.

Теперь связь Брайана с Виндзором не ограничивалась клубом “Ricky Tick”. Как он и предложил недавно Линде Лоуренс, она приходила на концерты Брайана снова и снова и, привлеченный ее тихим изяществом, Брайан начал встречаться с ней. Линде понравилось в нем с первого взгляда, что он обращался с ней как с настоящей леди. Он был мил, вежлив и галантно ухаживал за ней. Это были первые романтические отношения Линды с парнем с тех самых пор, как она окончила школу. Когда Линда сказала ему, что ее родители будут рады познакомиться с ним, Брайан стал очень нервничать, но их знакомство прошло очень тепло.

Линда была брюнеткой, а Брайан — блондином, так что вместе они создавали весьма колоритную пару. Он встречался с ней везде, где только мог, но теперь его график был уж чересчур лихорадочным. Группа по-прежнему репетировала три раза в неделю в самых дешевых задних комнатах местных пабов. У них не было денег, которыми можно было похвастать, и все, что они зарабатывали, шло на их оборудование или на пластинки. Времена стояли по-прежнему нелегкие, но теперь группа держалась на ногах крепко. Для Брайана главным достижением было то, что дни традиционного джаза были сочтены.

У Брайана теперь был повод для гордости. Написав письмо Би-Би-Си в январе, он не получил оттуда никакого ответа и сместил все свое внимание на Джорджио, на этот раз убеждая его наладить контакты с музыкальной прессой и пригласить кого-нибудь из этого мира посмотреть и послушать их в клубе. Его желание исполнилось, когда 13 апреля газета “Richmond And Twickenham Times” отдала целую страницу под статью о “Crawdaddy” и о его главной группе — «Роллинг Стоунз», благодаря чему всего за несколько недель количество посетителей клуба возросло с 50 до 700. Единственным недостатком статьи было то, что лицо Брайана на фотографии помещалось сбоку и на заднем плане от лиц Мика и Кита — какое дурное предзнаменование! Однако Брайан не унывал. Он хранил эту статью аккуратно сложенной и спрятанной у себя во внутреннем кармане пиджака. Он любил приговаривать: «Это — единственная газета, написавшая о нас». В то же самое время, ему на радость, Джорджио удалось заманить на концерт группы журналиста Питера Джонса. Однажды в субботу, в обед, Джонс встретился с Брайаном и пообещал ему, что предпримет все усилия, чтобы протащить о них статью в газету “Record Mirror”. А спустя неделю Джорджио просто превзошел сам себя. «Битлз» были еще не слишком знамениты, но чертовски близки к этому — и он уговорил их придти однажды вечером в “Crawdaddy” после того, как те закончили запись для шоу ITV “Thank Your Lucky Stars”. Он поведал об этом Брайану в тот же вечер, сразу же перед тем, как они начали играть, и с той секунды Брайан весь вечер был «на взводе». Играя, он постоянно оглядывался на Джорджио, но, не видя четверки в клубе, он чувствовал, как его вера в него постепенно испаряется. Брайан был убежден, что «Битлз» не придут, но напоминания Джорджио о том, что им просто нужно время для того, чтобы приехать сюда из телестудии, снова и снова заводили его. Наконец в 9 вечера Джон, Пол, Джордж и Ринго тихо зашли в клуб с черного хода. Брайан ужасно нервничал, но играл как никогда хорошо.

Его игра на губной гармонике произвело неизгладимое впечатление на Джона Леннона. Леннон считал себя довольно хорошим исполнителем на этом инструменте, но, как он сам потом признавался, у Брайана был совершенно иной класс владения им. После того, как он закончил играть, Джон прямо-таки набросился на него с вопросами. Глядя на него, как на героя, он воскликнул: «Ты ведь по-настоящему играешь на этой гармонике, разве нет? А я не могу играть по-настоящему — я просто дую в нее!» В ту ночь они все вместе отправились на Эдит-гроув. Скоро «Битлз» должны были появиться на первом крупном концерте в Лондоне — в “Royal Albert Hall”, — и они с радостью вручили билеты в первый ряд своим новым друзьям.

Выступление «Битлз» в “Royal Albert Hall” научило голодных «Роллингов» многому. Интересно, что Брайана, помогавшего в тот вечер их роуд-менеджерам, приняли за одного из «Битлз». Несмотря на его протесты, девушки обступили его, суя под нос кусочки бумаги и ручки в руки, чтобы он подписал автографы. Сделав это к их радости, он ушел от них в смятении, едва переводя дух. Джорджио нашел его стоящим в раздумьях в одиночестве, наблюдая, как настоящие «Битлз» общаются со своими фанами. «Вот этого я и хочу, Джорджио», — сказал он ему. Первый шаг в этом направлении был сделан. Постоянное бомбардирование Брайаном Би-Би-Си своими письмами возымело, наконец, действие, и «Роллингов» пригласили на прослушивание для участия в передаче “Jazz Club”. Брайан писал, что «благодаря стремительному росту интереса к ритм-энд-блюзу в Британии многие, очень многие слушатели предрекают нам большое будущее». Би-Би-Си пригласила их во вторник 23 апреля на прослушивание. Затем пленка с их записью была проиграна на продюсерской консоли, но руководители станции — увы и ах! — не разделили веру Брайана в группу, отписав ему, что: «Ваша игра признана не подходящей для наших целей». Если верить Биллу, причиной тому было то, что на прослушивание пришли только Брайан, Мик и Кит, в то время как он, Чарли и Стю работали: они приехали туда с Рики Фенсоном на басу и ударником Карло Литтлом из группы Вопящего Лорда Сатча. Это, конечно же, не были «Роллинги» в полном смысле слова.

В студии “R.G. Jones”, где группа записала, по словам Джорджио, 12 песен (ни одна из них так и не была выпущена), Гомельски снял 20-минутный документальный фильм о группе. Событие это совпало с его 31-м днем рождения, и потом он проигрывал пленку своим гостям снова и снова. Никто из них не знал о группе ничего, но все начали раскачиваться и танцевать в такт их музыке! А ровно через неделю после визита «Битлз» в “Crawdaddy” пришли два загадочных человека. Одним из них был 19-летний щеголь Эндрю Луг Олдэм, а другим — пожилой человек по имени Эрик Истон.

Олдэм был сыном офицера американской авиабазы в Голландии. Еще учась в частной начальной школе в Уитни, Оксфордшир, он любил кино и много мечтал. В своих мечтах он был поп-звездой, хотя и не мог ни петь, ни играть на каком-либо инструменте. Он тусовался по телестанциям, среди лондонских агентов, работая на подхвате и заваривая чай модной дизайнерше Мэри Квант перед тем, как устроиться публицистом в компанию Брайана Эпстайна “NEMS”. По одной из версий, он занимался в ней не «Битлз», а другой обоймой ливерпульских артистов. После случайной встречи с Филом Спектором он, наконец, понял, кем он хочет стать — великим продюсером.

К тому времени Олдэм уже не работал на Эпстайна, а ошивался в офисах газеты “Record Mirror” в надежде чему-нибудь там выучиться. Случайно он услышал, как Питер Джонс расхваливает одну неизвестную блюзовую группу, которой он предрекал большой успех. Немедленной реакцией Эндрю было пойти и познакомиться с ней. Однако ему нужен был деловой партнер, так как у него не было ни денег, ни влияния, да и он был не в той социальной позиции, чтобы самому стать менеджером поп-группы. После того, как Эпстайн отказался поделить с ним наполовину полномочия от возможного руководства «Роллингами», Олдэм обратился к Эрику Истону — солидному лондонскому агенту, который занимался артистами средней руки. Бывший органист, лысоватый и немногословный, он выглядел странным компаньоном для лохматой и агрессивной ритм-энд-блюзовой группы. Тем не менее, он согласился пойти вместе с Олдэмом в Ричмонд в первое же воскресенье.

28 апреля 1963 года Олдэм и Истон посетили концерт «Роллинг Стоунз», и, надо сказать, это было далеко не лучшее их выступление. В клубе стояла мрачная атмосфера, так как у Джорджио неожиданно скончался отец, и ему пришлось уехать в Швейцарию на похороны. Но Олдэм вполне просек то, что он увидел. После того вечернего выступления юный Эндрю сразу же отрапортовался Брайану и его команде. Как он вспоминал позднее: «Брайан обладал невероятной внутренней силой. Он мог запросто зафиксировать ваше внимание на своем лице». В это же время Эрик Истон безмятежно «отбывал свой номер». Ему наверняка пришлось не раз вздрогнуть во время игры группы, но он уже был искушен в поиске талантов и со своей профессиональной проницательностью не мог не заметить этот самый талант в громыхающих своими гитарами молодых музыкантах. В ту ночь эти двое еще долго говорили с Брайаном. Эрик даже начал было разговор о том, что Мика нужно заменить на «кого-то, кто может петь». Брайан не знал, что на это ответить. Слава Богу, что вмешался Олдэм с предложением оставить все как есть. Вопрос был исчерпан.

В понедельник 29 апреля в офисе Эрика на Арджилл-стрит в Уэст-Энде Брайан подписал с ним эксклюзивный контракт от лица всех «Роллингов» — оставляя, таким образом, Джорджио на обочине истории. Это был первый шаг в биографии группы, из-за которого ее позднее не раз обвиняли в жестокости и беспринципности. Гомельски был менеджером «Стоунз» «де-факто», не заключив с ними никакого письменного соглашения — и Олдэм этим умело воспользовался. С тех пор Джорджио продолжал давать «Роллингам» ангажементы в “Crawdaddy”, но их некогда теплые и доверительные отношения быстро сошли на нет. «Роллинги» стремились «вверх», к славе — Джорджио остался «внизу», в безвестности. В некотором роде вина в том, как грубо и некорректно «Стоунз» повели себя со своим первооткрывателем и импресарио, лежала и на Брайане — ведь это именно он согласился подписать соглашение с Эндрю сразу же и безоговорочно. Конечно, он был еще молод и неопытен в делах, но если вспомнить о том, с какой легкостью он отказался от Пэт и Марка — его теперешнее отношение к жизни вполне можно было назвать по-настоящему холодным и расчетливым. Брайан Джонс старался выбиться в люди что есть сил. В этом был его бунт против старой жизни.

Втайне от остальных Брайан также подписал еще один контракт с Эриком о том, что будет получать на 5 фунтов в неделю больше, чем все остальные. Первое, на чем настояло новое руководство группы — это две перемены: одна — маленькая, в результате которой Киту нужно было лишиться буквы «с» в своей фамилии Ричардс, чтобы молодежь посчитала его родственником Клиффа Ричарда (на что Кит согласился, но спустя многие годы все-таки вернул себе «с»). Вторая была поважнее: группа должна была выгнать Иэна Стюарта. Это было решением Эндрю, что Иэн не выглядит как органичная часть их компании. Он привел в оправдание своей точки зрения мысль о том, будто тот смотрится слишком «нормальным» и «обычным», и что шесть лиц — это слишком много для того, чтобы их запомнили потенциальные фаны. Но он не был готов к грязной работе, чтобы сказать об этом самому Иэну. Это было препоручено Брайану. Таким образом, за 5 лишних фунтов еженедельно Брайан впервые поступился своим ранее непререкаемым авторитетом лидера группы, согласившись на сомнительный шаг по сокращению ее состава. Возможно, ему надоело безденежье. Возможно, он тоже испытывал некую неловкость в присутствии Стю. В любом случае, этот шаг стал первым стратегическим просчетом Брайана и дистанцировал его от группы — пока на небольшое, но ощутимое расстояние.

Когда Брайан попытался примирить Стю с постигшей переменой, тот вылил всю свою ярость на него. В итоге Стю стал роуд-менеджером и компаньоном-помощником «Роллингов». Наверное, частично на решение Стю не порывать отношения с группой повлияло его полное нежелание возвращаться на работу в свою химическую компанию после той насыщенной событиями жизни, что он повидал, будучи музыкантом «Стоунз». Однако он отнюдь не принял решение Олдэма великодушно — да у него и не было на то никаких причин. Это был ветер перемен, но о том, насколько знаковым были эти самые перемены, тогда еще никто толком не задумывался. Самым несправедливым в этом было то, что Стю ни минуты не обвинял в своей отставке Эндрю, а предпочел найти крайнего в лице Брайана, и с тех пор отношения между ними резко ухудшились.

Брайан, тем не менее, изрядно переживал по поводу отстранения Стю от дел. Ему было очень неловко, но ничто не смогло уже поправить столь неприятную ситуацию, только усиливавшуюся с годами. Наверное, с тех пор Иэн и возненавидел Брайана. Что ж, он вполне был вправе винить в этом его, потому что тот был лидером группы. Видя Брайана в роли виновника потери Иэна, остальная группа как бы отделилась от него. Никто из них не захотел тогда испачкать себе руки. Но Брайану было недосуг рассуждать о морали: время требовало немедленных действий.

В то же самое время, как Олдэм и Истон подписывали контракт с «Роллингами», глава артистического отдела фирмы “Decca” Дик Роу читал письмо, которое он получил от Джорджио Гомельского, в котором тот писал ему, как эта новая блюзовая группа сносит всем крышу в Ричмонде. Тогда Роу был самым невезучим человеком в музыкальном бизнесе: в прошлом году его самым монументальным промахом было то, что он отказался заключить контракт с «Битлз». Теперь Дик выжидал момент, когда ему можно будет реабилитироваться в глазах своих боссов, которые пребывали в лютой ярости от того, что их давнишние конкуренты из EMI воспользовались его ошибкой и приютили удачливую четверку. Осунувшееся недовольное лицо главы “Decca” сэра Эдварда Льюиса было ежедневным напоминанием ему об этом. И вот, когда Роу познакомился в Ливерпуле с Джорджем Харрисоном и узнал от него, что «Роллинг Стоунз» стоит прослушать, он был уже внутренне готов к встрече с ними. В ту же ночь, после утомительного переезда на авто из Ливерпуля в Лондон, Дик прибыл в “Crawdaddy”, готовый буквально завернуть и унести с собой «Роллингов», не мешкая ни минуты. Впрочем, правила артистического отделения фирмы предусматривали, что он должен был сначала поговорить с их менеджером, но так как тогда впопыхах Дик не смог узнать, кто же является таковым, ему пришлось прождать до самого утра, пока он не сел, наконец, за свой телефон. В конце концов он достучался до Эрика Истона — и спустя каких-то несколько дней дело было в шляпе!

Однако перед тем, как попасть в полное распоряжение “Decca”, нужно было сделать еще один важный шаг. «Роллинги», как известно, сделали ранее запись на IBC. И хотя она не была выпущена, факт ее наличия означал собой прямое соглашение со студией в том случае, если она захочет эту запись использовать. Группе нужно было вернуть пленки себе, и эту деликатную работу также препоручили Брайану. Перед тем, как владелец пленок мог разузнать, что «Роллинги» собираются заключить контракт с “Decca”, Брайан пришел к нему, шурша сотней фунтов, которую Эндрю и Эрик предварительно вручили ему, и сказал, что его группа распадается. Брайан объяснил своим всегдашним спокойным и хорошо модулированным голосом, что им хотелось бы сохранить эту пленку как сувенир, и что не мог бы владелец продать ее им? Веря каждому слову в правдоподобном вранье Брайана, ничего не подозревающий хозяин IBC согласился в порыве великодушия отдать ему запись — всего за 93 фунта наличными. Глин Джонз, узнав об этом чуть позднее, был просто вне себя от досады.

Когда 3 мая Эрик Истон организовал им подписание контракта с “Decca”, на лицах «Роллингов» были широкие улыбки и радость. Это был обычный двухгодичный контракт, но “Decca” проявила со своей стороны щедрость, в результате которой «Роллинги», никому не известные и еще не зарекомендовавшие себя в пластиночном бизнесе, получали стандартные отчисления от продажи пластинок в размере 5% от розничной цены каждого проданного экземпляра (в отличие от мизерной платы, на которую был вынужден согласиться Эпстайн, когда подписывал контракт «Битлз» с EMI). Единственным недоразумением в переговорах стал совершенно нелепый отказ Олдэма записывать «Роллингов» в студиях фирмы и нанимать продюсера, так как он яростно желал заполучить эту роль для себя.

Авторские права на весь материал, записанный в студии звукозаписывающей компании, автоматически принадлежит именно ей. Записываясь независимо, а потом давая на прокат свои записи “Decca” для того, чтобы она выпускала и распространяла их, «Роллинги» сами владели авторскими правами на свои записи и одновременно лишали фирму контроля над ними. Подобного соглашения не бывало за всю историю британской музыкальной индустрии. То, что “Decca” пошла на это, показывает ее отчаяние в желании взять реванш за упущение «Битлз». Однако Олдэм невольно подставил свою шею в петлю, так как знал о работе продюсера записей не больше, чем об обратной стороне луны.

Первая волна эйфории в рядах группы вскоре сменилось растерянностью. Несмотря на то, что впереди маячил некий проблеск славы, Стю был уволен, и они чувствовали себя некомфортно. Вскоре в отношениях между Брайаном и так называемым продюсером назрел личный конфликт. Недовольный его хвастовством, Брайан имел серьезные сомнения на счет того, что Эндрю действительно знает, что делает. Его скептицизм со всей убедительностью подтвердился тогда, когда, по решению Олдэма записываться без участия опытных кадров пластиночной компании, они под его командованием собрались сделать свой первый диск в студии “Olympic” в Барнсе. Студия эта, впоследствии ставшая вторым домом для «Роллингов», была в свое время переоборудована из низкопробного кинотеатра “Rex”, и в ее укромных уголках до сих пор можно было заметить приклеенные к стенам порнографические картинки. За 5 фунтов в час группе помогал звукорежиссер Роберт Сэвидж, и вскоре она начала работу под его пристальным оком. Какую песню выбрать — вот в чем была проблема. Их лучшим номером был “Dust My Blues” с Брайаном на слайде, но его исполняли тогда многие, так что он не произвел бы особого резонанса в качестве коммерческого сингла. Наконец они решили сыграть “Come On” — песню Чака Берри, а на вторую сторону пустить “I Want to Be Loved” Вилли Диксона. В итоге они потратили 3 часа и 15 фунтов на вещь, которая им не нравилась, и которая длилась всего лишь около 2-х минут.

Как Брайан и предполагал, единственным вкладом Олдэма в работу был подсчет денег во время записи. Не удивительно, что в результате получившийся пробный диск не соответствовал никаким стандартам, и “Decca” забраковала его, позже перезаписав его в своей студии в Вест-Хемпстеде. Дата выпуска была назначена на 7 июня.

Брайан был обрадован этим известием, и даже сделал звонок отцу в Челтнем. «Для меня, — говорил Льюис Джонс, — это был явный знак того, что, несмотря на все наши прежние разногласия, он по-прежнему относился ко мне с огромным доверием. Он приехал в Челтнем, чтобы повидать нас, и был полон амбиций на будущее. Кажется, он нашел то, что искал так долго — шанс стать компетентным джазовым музыкантом. Он упомянул группу людей, которую он называл «Роллинг Стоунз». С этого момента в наших отношениях наступило полное и долгое перемирие».

“Come On” отметила первый прорыв «Роллингов» в музыкальный мир еще и тем, что стала песней, с которой они дебютировали на телепрограмме “Thank Your Lucky Stars”. Снятые на кинопленку в Бирмингеме, артисты открывали рты под звуки собственных записей, утопавших в также записанных заранее восторженных девичьих криках. Это был единственный раз, когда «Роллинг Стоунз» изо всех сил старались быть добропорядочными. Эрик купил им всем одинаковые пиджаки в черно-белую полоску, а Эндрю силком вогнал в них ребят. Олдэм и поныне любит повторять, как он наделил «Роллингов» бунтарским имиджем, но тогда он солгал им. Хотя их выступление длилось всего пару минут, на режиссерский пульт сразу же легла куча жалоб по поводу их непотребного и неряшливого вида. Одним словом, шумиха только начиналась.

“Come On” была принята в штыки: в хит-параде газеты “New Musical Express” она зажалась не выше 26-го места — только на одну позицию выше, чем “From Me to You”, выпущенная «Битлз» тремя месяцами ранее. Но, что самое неприятное, после того, как газета “Record Mirror” дала ей весьма характерный отзыв, пивоваренный завод “Ind Coope”, владелец отеля “Station”, ранее глядевший сквозь пальцы на все хулиганства, творящиеся в его недрах, теперь читал о клубе “Crawdaddy” с явной яростью. В итоге Джорджио выгнали из “Station”. Не теряя бодрости духа, он предусмотрительно перенес свой клуб в Ричмондский атлетический клуб, и, несмотря на то, что группа выступала у него регулярно, задачей Эрика было теперь устроить им как можно больше концертов.

Помощь пришла в лице самой влиятельной телепрограммы 60-х — “Ready Steady Go!”, которая сфокусировала свое внимание на буме вокруг бита. Эта передача гордо несла свой девиз: «Уикенд начинается у нас!» “RSG!” была довольно живеньким шоу, в котором веселая молодежь тусовалась, словно в клубе, и выходила в эфир пятничными вечерами. 28 августа 1963 г. «Роллинги» впервые выступили на “Ready Steady Go!”.

Теперь Брайан и Мик все реже приходили к консенсусу по любому поводу. Джаггера глодала зависть. Теперь, когда «Роллинги» начали движение к славе, он желал, чтобы все внимание было приковано только к нему, и много над этим старался, но Брайан по-прежнему затмевал его с убедительной и естественной простотой. Тем летом группа была занята ежедневными сессиями звукозаписи и почти ежевечерними концертами. Джаггер выработал сценическое поведение, в котором использовал отдельные гимнастические движения, когда его руки и голова как бы в спазме подавались вперед, а ноги словно запутывались. Это пошло от выступлений в “Crawdaddy”, когда толпе приходилось именно так танцевать в толкотне. Это был хороший контраст к интригующей неподвижности Джонса на сцене, но у того по-прежнему сохранялся непререкаемый авторитет, который было трудно превозмочь.

Вскоре Брайан привел Линду Лоуренс в квартиру на Эдит-гроув, где он, Мик и Кит переслушивали снова и снова старые блюзовые пластинки, стараясь выучить технику игры чернокожих музыкантов. Линда начала учиться в школе парикмахеров в Лондоне. Брайан предложил ей стать манекенщицей. Он за ручку привел ее в лондонскую школу фотомоделей, потому что ему казалось, что там она выйдет на интересных и нужных людей. Однако Линда в школе моделей долго не задержалась.

Внезапно личная жизнь Брайана чуть не накрылась медным тазом, так как спустя почти год после своего первого визита в Лондон в столицу вернулась Пэт. На этот раз она не предупредила Брайана, и он был застигнут врасплох. Линда была невероятно огорчена. Будучи матерью сына Брайана, Пэт гнула свою линию очень властно, и Линда впала в панику. Пэт отлично понимала, как была потрясена та, но у нее в душе не находилось ни малейшей симпатии к этой молоденькой девочке. Линда была просто ослеплена Брайаном, популярностью группы и забрезжившей вдали славой.

Застигнутый врасплох, Брайан оказывался теперь среди неприятностей, куда бы он не ткнулся. В воскресенье, когда приехала Пэт, «Роллинги» играли в Слоу. Покинув Эдит-гроув, он взял Пэт с собой на концерт. Линда, как было условлено заранее, приехала тоже. На мгновение Пэт была поражена их шоу и начисто забыла обо всех своих личных проблемах, видя, как успешны теперь «Роллинги». Однако реальность расставила все на свои места, и Пэт, по-прежнему любя Брайана, была готова сражаться за него. Но и Линда — так же, как и она — была полна решимости пойти на все, только чтобы остаться с ним. Однажды в дождливый вечер где-то на улице Пэт увидела Брайана вместе с Линдой. Линда билась в истерике. Она упала на колени прямо в лужу перед Брайаном, умоляя его не бросать ее только из-за того, что вернулись Пэт и Марк. Брайан старался успокоить ее, но она продолжала рыдать и что есть силы сжимать его руки. Он тоже плакал и говорил ей, что они должны разлучиться. Но, по правде говоря, Пэт очень сомневалась, что он говорил серьезно.

Брайан и сам сомневался. Ему не хотелось обижать ни ту, ни другую, но он, сам того не ведая, сделал это. В прошлом году Брайан часто брал Марка на ярмарку в Баттерси, и Марк сидел у него на плечах. Теперь, же когда Брайан снова взял его с собой, «Роллинги» играли на открытом воздухе, соревнуясь с остальными аттракционами парка. После концерта, Брайан, как и обещал, взялся «покатать» Марка. Он со счастливым видом изображал лошадку, бегая повсюду как угорелый, в то время как Марк, приподнимаясь на его плечах, льнул к нему и радостно смеялся. Все это время Брайан и не подозревал, что за ним цепким взором наблюдает Эндрю. Он был просто вне себя от злости, и сразу же заявил Пэт и всем, кто его слышал, что Брайан не должен носиться с Марком как «чертов семьянин». Отношения между Брайаном и Пэт, конечно же, были далеко не те, что прежде. Но Брайан не занял в создавшемся щекотливом положении никакой позиции, и обоим девушкам было неловко. В конце концов Пэт сдалась и, взяв с собой Марка, вернулась в Челтнем, оставив Брайана Линде.

Постепенно «Роллинги» начали играть на танцах, став одними из бессчетного количества групп в ночном нон-стопе. Обычно они играли отвратительно и постоянно пребывали от этого в депрессии, но стратегия была в том, что Эрик хотел сделать их имена и лица узнаваемыми среди молодежи. Он настойчиво пробивал «Роллингам» путь к славе, и во многом благодаря ему они отправились в первое турне национального масштаба, которое должно было начаться в конце сентября. Его звездами были знаменитый американский дуэт “Everly Brothers” и Бо Диддли.

Прокатиться по сельской местности и играть перед равнодушной (пока) публикой было для пошатнувшихся отношений Брайана и Линды глотком свежего воздуха. Еще не придя в себя от недавних дебатов, Линда нуждалась в поддержке, которую Брайан был готов ей дать с новыми силами. Брайан успокоился и успокоил ее, благодаря чему они не только еще больше сблизились после столь драматических событий в их жизни, но и получили одобрение родителей Линды, которые в конце концов пригласили его жить с ними в Виндзоре.

Здесь Брайан был принят с широко распахнутыми руками и полностью влился в семью. У Лоуренсов он был очень приятным, обходительным парнем, всегда добрым и вежливым. Брайан по достоинству оценил стабильность семейного жилища. Брайан жил с Лоуренсами примерно год — сначала в Виндзоре, потом в Ридинге. Кажется, это был первый раз за много лет, когда он чувствовал себя уютно в семье. Лоуренсы завтракали вместе. Брайан носил рубашки брата Линды. Ее мать стирала его одежду. Мистеру и миссис Лоуренс Брайан сразу же понравился, особенно мистеру Лоуренсу. Он одалживал Брайану свою машину и ссуживал его деньгами, когда в этом возникала необходимость.

Брайан почувствовал, что Лоуренсы по-настоящему приняли его. С первыми гонорарами он купил им всем подарки: электрические часы в форме солнца для всей семьи и дамскую сумочку с флакончиком духов внутри для миссис Лоуренс. Линда, зная, что Брайан не отличался чрезвычайной щедростью, была очень рада его подаркам. Ему нравились длинные прогулки, которые он проводил с ней — и со своим славным козликом Билли. Брайан хотел познакомить Линду со своими родителями и надеялся, что им понравится эта скромная и милая девушка. Линда была единственной подругой эпохи «Стоунз», которую Брайан привез к себе домой. Он думал, что обрадует их — однако этого, увы, не случилось.

Первое британское турне «Роллингов» началось 29 сентября. Перед этим Брайан совершил поход по магазинам за одеждой, которую группа должна была носить на сцене. Теперь они упрямо исповедовали свой индивидуальный стиль — одеваться во что попало. Первый концерт состоялся в кинотеатре Нью-Виктории. Основными артистами были “Everly Brothers”, но теперь они были угасающими легендами, а Бо Диддли еще оставался культовым «королем» ритм-энд-блюза. Когда Бо прибыл в Лондон, Мик, Кит и Брайан подарили ему набор золотых запонок. Это был его первый ангажемент в Англии. Он, Брайан и Кит сразу стали «однокорытниками». В турне также поехала Линда Лоуренс, и она занималась прической сестры Бо. Брайан был единственным, у которого на гастролях была подруга. Бо был очень добр к нему. Он учил его, как двигаться и как вести себя на сцене.

С дальнейшим течением гастролей позолота, впрочем, начала потихоньку слетать. Ночь за ночью они путешествовали по безвкусным гримеркам и влажным от унылого английского дождя (который, казалось, не прекращался никогда) аллеям, наводненным крысами и мусором. Брайан пребывал в экстазе от того, что играл бок о бок со своим идолом, и чтобы выказать ему свое уважение еще больше, заставил группу убрать из своего сета весь материал Диддли. Бо был польщен и в конце концов попросил «Роллингов» подыграть ему во время выступления на радиопередаче “Saturday Club”, которое состоялось 26 сентября и стало, пожалуй, единственным ярким событием того турне. Исполнилась не только мечта всей жизни Брайана; они извлекли из этого выступления большую пользу для себя, так как их пригласили выступить в этом же шоу позднее.

Спустя 8 дней тура они сыграли в челтнемском «Одеоне» — это был первый раз, когда Брайан играл перед своей родной публикой. Пэт тоже взяла себе билет, но у нее уже не было желания поднимать шум. Она тихо стояла в первом ряду, и видеть, как Брайан выходит на сцену, было для нее и горько, и сладко одновременно. Она не знала, что, несмотря на яркие огни рамп, Брайан приметил ее среди публики. Он по-прежнему переживал из-за того, что случилось летом, и лишь только оказавшись за сценой, послал к Пэт Стю с запиской. Смущенная завистливыми взглядами окружавших ее девушек, Пэт прошла за кулисы в конце первого шоу, где Брайан уже ждал ее и, нежно взяв ее за руку, увел куда-то, чтобы поговорить по душам. Они говорили и говорили, пока ему не пришло время возвращаться на сцену, и Брайан договорился, что встретится с Пэт на следующий день.

Но сюрпризы той ночи только начинались. В конце второго выступления его подкараулил за кулисами еще один посетитель — частный сыщик, нанятый Берни Тейлором, которому Брайан задолжал 12 фунтов за квартиру. Пойманному с поличным, Брайану ничего не оставалось делать, как выплатить долг двухгодичной давности, да еще и прибавить денег на покрытие расходов Берни.

Следующим утром на Хай-стрит Брайан взял под руку Пэт, и они прошлись по своим старым излюбленным местам города. Брайан рассказал ей о том, что сейчас происходит в его жизни, о своих новых идеях и новых звуках, о своей музыке, а она говорила о себе и о Марке. Он хотел расставить все точки над “i” в их отношениях; они оба знали, что эти их отношения подошли к своему логическому концу. Пэт не закатила истерику и не зарыдала. Она понимала все уже давно. Теперь они оба повзрослели настолько, насколько это только было возможно. И тут пришло время уезжать — Брайану нужно было покинуть Челтнем, так как группа готовилась к очередному выступлению по ходу гастролей. В том октябре Брайан сказал Пэт свое последнее «прости» — и уехал от нее навсегда.

“I Wanna Be Your Man” стал вторым синглом «Стоунз», выпущенным 1 ноября — всего за два дня до окончания турне. Она была записана в студии “Kingsway” и, чтобы достичь эффекта исполнителей чикагского блюза, Брайан снова руководил этой записью. Вокальные гармонии «Битлз» были приятны на слух, но Брайан предпочел более грубое звучание. Безжалостная и воинственная, его слайд-гитара здесь атакует, чего нельзя сказать об остальных инструментах и вокале. На обратной стороне был 12-тактный блюзовый инструментал “Stoned”. К тому времени, когда гастроли подходили к концу, конферансье были дико смущены тем, что толпа, осадившая зал “Hammersmith Odeon” вместо того, чтобы выкрикивать братьев Эверли, кричала: «Мы хотим “Stones”! Мы хотим “Stones”!» Они начали свои гастроли почти как балласт, а окончили их «звездами».

Внимательно наблюдая за хит-парадами, Брайан упивался их теперешним 13-м местом, в то время как “Come On” по-прежнему пряталась где-то на дне. Разница в прежнем и нынешнем приеме группы была видна невооруженным глазом, и журналисты осаждали их. Главное внимание на пресс-конференциях привлекал Брайан. Когда ему задали неизбежный вопрос: «Как же вы решились играть ритм-энд-блюз?», — Брайан ответил: «На самом деле это — тема для социологов, психологов и т.д. Если вы спросите кого-нибудь, как они пришли к ритм-энд-блюзу, то вы обязательно получите претенциозный ответ. Вам скажут, что в ритм-энд-блюзе они находят правду экспрессии, истинность чувств и так далее. Для меня это в основном — саунд. Я имею в виду, что мне нравятся всякие звуки — например, церковные колокола. Я всегда останавливаюсь, чтобы послушать церковные колокола. Эти звуки не говорят мне о чем-то многом. Но они мне нравятся». Обстоятельный и доброжелательный, Брайан с тех пор стал настоящим магнитом для репортеров, а последняя его фраза спустя годы выльется в название для хита «Роллингов» “It’s Only Rock’n’Roll (But I Like It)”.

Теперь выступления в клубах напоминали сущий ад — например, в “Studio 51” Кена Кольера. Это была длинная комната с очень маленькой сценой с одного конца и низким потолком, до которого можно было дотянуться рукой. По воскресеньям он был настолько забит людьми, что пот просто струился по его посетителям и стенам, а усилители из-за этой сырости постоянно барахлили. Но музыка была просто фантастической.

Но перед тем, как год подошел к концу, лидирующая позиция Брайана снова подверглась серьезному испытанию — в группе, наконец, узнали, что он получает больше денег, чем они. Данный факт неизбежно должен был выйти на поверхность, и как только это произошло, для Брайана наступили трудные времена. Несмотря на его уверенность в том, что сам он вполне заслуживает этого, остальные начали считать его лгуном и видели в этом его слабость как лидера — лидера, который уже не был актуален для остальных участников группы, ранее подчинявшихся только ему.

«Роллинги» стали думать, что такой сомнительный и за всего лишь одно мгновение «устаревший» в их глазах руководитель не может больше управлять группой. Конец демократическим тенденциям внутри коллектива пришел тогда, когда пришло время сочинять собственные песни. Все это привело к совершенно иным правилам внутри «Стоунз». Неудивительно, что Брайан теперь не знал, какую роль он выполняет в группе. Потерпев неудачу в погоне за длинным фунтом, он обнаружил в себе одно качество, о котором доселе не ведал: один раз став наперекор интересам команды, он оказался весьма уязвимой личностью.