Одинокий мститель. Убийство в госдепартаменте.

— В таком случае всё сходится, — сухо сказал Берк. — Возможно, ты даже заметил, что он следует за тобой целый день. А может, тебе известно, что он из Чикаго, работает на Райана?

— Нет, для меня это новость. — Бэньон бросил взгляд на Берка: — Наверное, мне следует поблагодарить тебя. Как ты его вычислил?

— Его узнал полицейский в аэропорту, когда Хоффман прилетел вчера вечером. Полицейский — новичок, чувство долга у него ещё сохранилось.

— Понятно, — сказал Бэньон. — А что дальше?

— Мы проверили все гостиницы и вскоре обнаружили его. Кармоди и я начали слежку за ним, а он продолжал слежку за тобой. Взяли его десять минут назад. Он сидел в арендованной машине на противоположной стороне улицы, пушка сорок пятого калибра лежала у него на коленях. — Берк посмотрел на Хоффмана: — Нам повезло, у него нет лицензии на оружие. Скоро выясним, кто вызвал его сюда.

Дружески похлопав Бэньона по плечу, Берк забрался в машину. Через пару секунд она отъехала от поребрика, набрала скорость и исчезла в потоке уличного движения.

— Возможно, вам все-таки потребуется помощь, — послышался голос Лехто.

Бэньон оглянулся. Лехто и Фарнхэм стояли в дверях отеля.

— Если мне что-то потребуется, я извещу вас, — сказал Бэньон. Дело он завершит сам, в одиночку. За помощью не обратится ни к кому.

Мышцы позволили ему достичь много. Теперь требовалось работать головой. Разгадку тайны знал Диэри, покойник. Он снова примется за него — этот маленький винтик в большой полицейской машине, отвечавший за работу с бумагами и коротавший вечера за путеводителями по различным городам и странам.

XIII

Макс Стоун приказал Алексу никого не пускать — ни под каким предлогом. Сам он решил оставаться в постели, пока не придет в себя.

Было шесть вечера. Он провел в кровати весь день. Судья Макгроу ушел от него на рассвете. Он был не в состоянии заснуть.

Каждый раз, когда казалось, что он вот-вот отойдет ко сну, его мозг пронзала мысль о Дэбби и он начинал метаться под одеялом в надежде, что движение поможет ему изгнать из памяти её ужасные вопли.

Дверь приоткрылась.

— Макс, Лагана просит тебя к телефону, — сказал Алекс. — Я объяснил ему, что ты нездоров, но он говорит, ему необходимо с тобой что-то обсудить.

— Ладно, ладно, — сказал Стоун.

Пройдя в одних трусах в свой расположенный рядом со спальней кабинет, он взял трубку.

— Да, Майк, в чем дело? — Он сел, чувствуя, как колотится сердце в его заплывшей жиром грудной клетке. — Я целый день лежал. Что случилось?

— Так поднимайся, — раздраженно сказал Лагана. — Мне хватает неприятностей на северо-западе и без твоей территории.

— В чем дело?

— Фараоны забрали того рыжего аса, которого ты импортировал из Чикаго, — сказал Лагана. — Он сидел на хвосте у Бэньона, а полиция — у него на хвосте. Он кто, бойскаут?

Стоун нервно потер лоб:

— Райан заверил, что Хоффман подходит по всем статьям, — неуверенно пробормотал он.

— Конечно, это огромное утешение, — зло огрызнулся Лагана. — Между прочим, дело с Бэньоном ты заваливаешь уже вторично. Теперь вбей в свою башку — оставь его в покое. Понял? Хоффман признался, что приехал, чтобы следить за Бэньоном. В «Экспресс» уже появилась статья. Им, видишь ли, интересно знать, с каких это пор и для чего чикагских головорезов приглашают в наш город следить за бывшими фараонами. В городе шум, и клянусь Богом, его нужно прекратить. Понял?

— Считаешь, что можно предоставить Бэньону свободу действий?

Лагана ледяным тоном отчеканил:

— Я сказал — мне хватит головной боли. Легавым займемся после выборов. А сейчас его надо отвлечь — без насилия. Газеты требуют нашей крови, это надо прекратить. Немедленно.

— Понял, понял, — сказал Стоун.

— Хорошо. И ещё одно. Ларри тебе сегодня не звонил?

— Нет. Мы договорились увидеться вечером.

— Думаю, не увидитесь. Прошел слух, что он раскололся, рассказал Бэньону, кто приказал ему подложить бомбу. Ты ничего не слышал?

— Нет. Я целый день пролежал.

— Так хватит лежать! — со злостью сказал Лагана. Положив телефонную трубку, Стоун позвал Алекса:

— Кто мне сегодня звонил?

— Мировой судья Бенсион. Сказал, что отвез Дэбби к доктору, а утром она исчезла. Никто не знает, где она сейчас.

Стоун бросил на Алекса злобный взгляд:

— Что значит, не знает?

— Это его слова, — ответил Алекс. — Он думает, она может вернуться.

— Я проучу этого ублюдка! — Сжатой в кулак правой рукой он с силой ударил по левой ладони. — Ладно, Ларри звонил?

— Нет.

— Приготовь мне перекусить. Пару яиц всмятку.

Продолжая хмуриться, он снял трубку и позвонил Арту Кину — человеку номер два из своей команды. Некоторое время он слушал его отчет, изредка произнося «да-да», потом приказал прихватить пару парней и явиться к нему не позднее чем через час. Окончив разговор, он побрился и принял ванну, пытаясь стряхнуть с себя непривычный груз беспокойства и растерянности. Мысли его были заняты Дэбби и неясными обстоятельствами, касающимися Джо Хоффмана и Ларри. «Будь он проклят, этот Бэньон!» — в который раз подумал он.

Арт Кин с двумя парнями явился без опоздания. Человек номер два был мужчиной средних лет с густыми седыми волосами и худым ничего не выражающим лицом. Его улыбка никогда не была широкой, хотя её подобие он выдавливал из себя достаточно часто. Парни, сопровождавшие его, были «коллекторами» — они собирали с букмекеров определенный процент прибыли с их нелегального бизнеса. Один, по имени Даниэльбаум, был нервным, с приятными чертами лица, другого, громилу с отвисшей челюстью и головой, напоминавшей артиллерийский снаряд, звали почему-то Крот.

Обращаясь к Кину, Стоун сказал:

— Найдите Ларри Смита, доставьте его сюда. Чем быстрее, тем лучше. Слышали, что он запел?

Кин кивнул.

— И еще. — Он посмотрел на всех поочередно, с раздражением потирая лоб. — Дэбби исчезла, а она мне нужна. — Раздражение на его лице сменилось злобой. — Она может убираться куда угодно, хоть в Сибирь, но не с драгоценностями, которые выклянчила у меня. Ясно?

Кин снова кивнул. Его лицо оставалось абсолютно пустым.

Стоун начал беспокойно расхаживать по комнате.

— Остается ещё одна проблема — Бэньон, — сказал он. — Он действует мне на нервы. Силовые методы мы пока исключаем, но его надо чем-то занять, так, чтобы на нас у него не осталось времени. — Он глянул на Кина, потом на остальных: — Какие будут соображения?

— Дочка Бэньона живет сейчас у его родственников. Или у меня неправильная информация? — сказал Кин.

— У тетки, сестры её матери, — сказал Стоун. — Что из этого?

— Предположим, мы воспользуемся старым испытанным способом. Понимаешь, врывается парочка констеблей со вполне законным судебным предписанием и наводит ужас на обитателей. — Кин посмотрел на Стоуна: — Поверь, Макс, это действует. Большинство людей боится ордеров на обыск. Констебли покрикивают на хозяев, пару раз могут и толкнуть — будто случайно. Потом шумно удаляются. Всё в рамках закона. Предположим, кто-то подаст жалобу на родственников Бэньона. Обвинит их в организации пьяных оргий, громких криках и музыке по ночам, не дающей покоя соседям.

— Кто подпишет жалобу? — спросил Стоун.

— Это неважно. Какой-то человек приходит в муниципалитет, подает жалобу, и все. Позднее выясняется, что жалобщика вообще не существует, но муниципалитет тут ни при чем. Кто-то устроил розыгрыш. Я всё сделаю, Макс. Роль констеблей сыграют Крот и Даниэльбаум. Ребята, знаете, как действовать?

Подняв вверх большой палец, Крот ухмыльнулся.

— Но около их дома полицейская охрана, — вспомнил Стоун, бросая взгляд на Кина.

— Ничего, я позвоню капитану. Охрана — напрасная трата денег налогоплательщиков. — На этот раз улыбка Кина была чуть шире обычного.

— Понятно. И чтобы никаких осечек, — предупредил Стоун. — Наша невинная шутка заставит Бэньона держаться поближе к их дому.

Если в этом фараоне есть хоть что-то человеческое, он будет охранять свое отродье.

Когда троица удалилась, Стоун вновь заметался по гостиной, держа во рту незажженную сигару. Настроение оставалось тревожным. О еде и спиртном он не мог вспоминать без тошноты. Игрой в карты был сыт по горло. Только Дэбби могла ему помочь. Он проучит ее, когда она приползет к нему на коленях. Внезапно он ощутил злобное удовлетворение от того, что заставил её корчиться от боли. Сучка получила то, что заслужила, и получит еще. Он даже затаил дыхание, мысленно представив, как избивает её и потешается над её истошными криками. Ведь она бросила его. Однако спустя мгновение его охватило чувство вины. Он был встревожен и удивлен открывшимися для него новыми чертами его характера — слабостью и чувствительностью. Теперь он знал, что больше никогда в жизни не тронет Дэбби.

Бэньон тем временем занимался проверкой обстоятельств, связанных с Томом Диэри. Он начал с картотеки городской администрации, где узнал адрес и познакомился с описанием его дома в Атлантик-Сити. Это было шестикомнатное бунгало на берегу океана, которое Диэри купил в 1939 году за одиннадцать тысяч долларов. Немалая сумма для скромного полицейского. Потом Бэньон отправился к дому Диэри, где в беседе с разговорчивой соседкой-ирландкой узнал, что в прошлом миссис Диэри была большой любительницей путешествий и часто отдыхала в Майами, Палм-Спрингсе и на других фешенебельных курортах. Больше, правда, она там не бывает, сказала ему седая ирландка, издав при этом вздох облегчения. Социальный рейтинг миссис Диэри за последние годы заметно снизился, и сейчас она большую часть времени проводит дома.

Супруги Диэри сменили светский образ жизни на достаточно заурядный. Это было очевидно. В прошлом у Томаса Фрэнсиса Диэри имелся и другой источник доходов. Это тоже было очевидно.

Поставив машину перед входом в отель, Бэньон поднялся к себе и в тот же момент услышал телефонный звонок. С ним желал говорить Парнелл, детектив из пригорода, с которым он встречался в связи с расследованием убийства Люси Кэрроуэй.

— Я звонил к вам в отдел, — сказал Парнелл. — Полицейский по фамилии Берк дал мне ваш номер в отеле. — Хочу побеседовать с вами, если у вас найдется время.

— Приеду минут через сорок.

Парнелла Бэньон нашел в его кабинете, солнечной уютной комнате, пол которой был застлан ковром, а на стенах висели фотографии живописных окрестностей Филадельфии. Сыщик с улыбкой пожал руку Бэньону:

— Хорошо, что приехали. Присаживайтесь.

Бэньон знал, что у собеседника острый и наблюдательный ум, и именно поэтому, оставив все дела, примчался на встречу с ним.

— Убийством Люси Кэрроуэй я занимаюсь до сих пор, — сказал Парнелл. — Думаю, кое-что начинает проясняться. Один местный житель, он доктор, работает в Филадельфии, поздно возвращался домой после приема родов. Он рассказал, что около двух часов ночи видел голубой кабриолет. Машина была припаркована прямо против того места, где обнаружили труп Люси. Рядом с машиной стоял мужчина — высокий, в пальто из верблюжьей шерсти. Доктор, правда, не уверен, что сможет ткнуть в него пальцем в полицейской шеренге из нескольких человек. Он видел его лицо мельком. Говорит, мужчина был смуглый, с крупным носом. Конечно, это ещё не доказательство, сами понимаете.

— Понимаю. Тогда о чем вы собирались со мной поговорить?

— Я знаю, у вас в отделе продолжают работать над этим делом. Помню, что убитая имела какое-то отношение к кончине Тома Диэри. Поэтому я поинтересовался в вашем отделе, не обнаружили ли они каких-нибудь дополнительных улик, указывающих на моего носатого незнакомца. — Парнелл сделал паузу и несколько секунд смотрел на Бэньона со странной улыбкой. — Я разговаривал с лейтенантом Уилксом, — сказал он наконец.

— И что он сказал?

— Сказал, что вам не удалось узнать ничего нового, что могло бы пролить свет на обстоятельства убийства Люси, и что ваши попытки увязать это преступление с самоубийством Диэри ни на чем не основаны. Сказал еще, что вы мечтатель и фантазер. Поскольку мне вы таковым не кажетесь, я и решил побеседовать с вами.

— Думаю, вы на верном пути, — сказал Бэньон. — Люси Кэрроуэй вышла из отеля с мужчиной, одетым в пальто из верблюжьей шерсти. Он был смуглым, с большим носом. Зовут этого типа Бигги Бэрроуз, он гангстер из Детройта, работает на Макса Стоуна. Сразу после убийства Люси он уехал из города. Она же, это следует помнить, была убита вскоре после того, как сообщила мне о некоторых несоответствиях, касающихся самоубийства Тома Диэри.

— Странно, об этом он не сказал мне ни слова, — мрачно заметил Парнелл. — Что касается меня, я не собираюсь опускать руки. Мне не дает покоя мысль, что неподалеку от моего дома истязали, а потом убили молодую женщину.

На этом их беседа закончилась. Парнелл проводил Бэньона до машины. Воздух был холодным, над землей быстро сгущались сумерки.

— Не желаете перекусить? — спросил Парнелл. — Не приглашаю вас домой — не думаю, что встреча с уймой незнакомых людей доставила бы вам сейчас удовольствие. Близ шоссе есть небольшой ресторанчик, где подают недурные бифштексы и неразбавленное спиртное.

— Боюсь, сейчас не смогу, — сказал Бэньон. — Я… Парнелл дружески коснулся его руки:

— Надо есть, молодой человек, питаться как следует. Иначе вы измотаете себя и окажетесь ни на что неспособным.

Некоторое время Бэньон заметно колебался, потом, глянув на часы, сказал:

— Хорошо, давайте подкрепимся.

После еды Парнелл заказал кофе и бренди. Легкое потрескивание дров в камине, вкусная еда и превосходный бренди способствовали тому, что напряжение последних дней спало.

— Мне хочется пожелать вам найти мерзавцев, — сказал Парнелл. — Могу я быть чем-то полезен?

Бэньон медленно покачал головой.

— Мне надо позвонить, — сказал он. Сегодня он ещё не звонил Марджи, не разговаривал с Бриджит.

Трубку взял Эл, муж Марджи. Его голос показался Бэньону взволнованным:

— Да? Кто говорит?

— Это Дэйв. Как дела?

— Хорошо, что позвонил. Они сняли с дома охрану. Марджи не находит себе места от беспокойства.

Она позвонила в полицию, ей ответили, что получен такой приказ. Говорят, у них не хватает людей.

Бэньон выругался. В суматошном вечернем движении дорога до родственников Кэйт займет часа два, если не больше. Он понимал, что в доме Эла и Марджи в ближайшее время могут произойти драматические события. Поквитаться с Бэньоном бандиты могли именно через его ребенка.

— Пока у нас всё спокойно, — сказал Эл. — Я…

Положив трубку, Бэньон вернулся к столику. Парнелл уже расплатился по счету.

— Мне необходимо срочно вернуться в город, — сказал Бэньон.

— Что-нибудь случилось?

— Жду больших неприятностей.

— Тогда я поеду впереди на полицейской машине с сиреной. Так будет быстрее.

XIV

С Парнеллом он расстался, когда его машина пересекла границу пригорода и въехала в Филадельфию. Сбросив скорость до сорока миль в час — ехать быстрее не позволяли условия движения, — Бэньон безуспешно боролся с разыгравшимся воображением. Ничто не остановило бандитов от зверской расправы с Люси Кэрроуэй и Кэйт. Что мешает им действовать так же и сейчас? Это их город, и они делают здесь, что им вздумается. Неважно, кто попадается им на пути — мужчина, женщина или ребенок.

По мере приближения к центру поток автомобилей становился всё плотнее. С трудом выбравшись из многочисленных пробок, Бэньон переехал на противоположный берег реки и оказался наконец на одной из главных улиц города, ведущей к дому Марджи. Здесь он прибавил скорость.

Эл и Марджи жили на Филмор-стрит, уютной зеленой улочке, в двухэтажном доме было всего несколько квартир. Ночь была темной, свет луны не пробивался сквозь плотную завесу туч. Уличные фонари освещали лишь узкую полоску тротуара.

В окнах квартиры не было света.

Войдя в холл, Бэньон протянул руку, чтобы нажать на кнопку звонка. Внезапно что-то уперлось ему в спину и сдавленный голос произнес:

— Спокойно, приятель, подними руки, и поживее! Бэньон нехотя подчинился, проклиная свою неосмотрительность.

— Порядок, а теперь — наверх, — продолжал тот же сдавленный голос.

Бэньон поднялся на первую площадку. Открылась дверь, и показалось встревоженное лицо Эла.

— Черт побери, рад тебя видеть…

— Закрой дверь! — крикнул Бэньон и, стремительно повернувшись, взмахнул рукой, стремясь ребром ладони попасть по приставленному к его спине револьверу. Удар пришелся по кисти нападавшего, и Бэньон услышал крик. Револьвер упал на пол и покатился вниз по ступенькам.

Эл схватил Бэньона за руку:

— Дэйв, всё в порядке! Спокойно, Дэйв!

Человек за спиной Бэньона заторопился вниз за револьвером.

— Что здесь происходит? — спросил Бэньон.

Незнакомец поднял с пола оружие и посмотрел на Бэньона. Это был худощавый человек лет двадцати восьми.

— У вас молниеносная реакция, мистер Бэньон, — сказал он. — Сожалею, что пришлось на вас наброситься, но Эл велел не пропускать никого. Я выполнял приказ.

— Всё в порядке, всё в порядке, — повторил Эл. — Возвращайся в холл, Марк.

Бэньон перевел взгляд с незнакомца, продолжавшего держать в руке револьвер, на Эла:

— В какие игры вы здесь играете?

— Пойдем, я тебе всё объясню, — сказал Эл.

Пожав плечами, Бэньон вошел в квартиру.

— Ну, — сказал он, — в чем дело?

— Он мой друг, — сказал Эл, закрывая дверь. — После разговора с тобой я связался с парнями, с которыми служил на флоте. Они отличные ребята, пришли по первому зову.

С минуту Бэньон молчал.

— Они рискуют, — сказал он наконец.

— Они понимают, что делают. Марджи в спальне вместе с малышами. Пойдем, я познакомлю тебя с моими друзьями.

Положив шляпу и пальто на стул, Бэньон последовал за Элом. В столовой играли в карты трое мужчин. Атмосфера была мирной и дружеской. На столе стояло с полдюжины бутылок пива.

Эл представил присутствующих, дав каждому краткую характеристику. Бэньон поочередно пожал руки Тому Беллу, приземистому круглоголовому владельцу гаража, рыжеволосому адвокату по имени Коркоран и Тони Майеру, страховому агенту.

Эл протянул ему кружку пива, и Бэньон медленно опустился на стул. Он чувствовал себя усталым и немного растерянным. Пиво помогло ему избавиться от не покидавшего его ощущения опасности. Посмотрев на мужчин, он покачал головой:

— Все вы ненормальные.

— Марк не сумел задержать Дэйва, — сказал Эл. Все с уважением посмотрели на Бэньона.

— Да, парень стареет, — сказал Том Белл. — Знаете, мистер Бэньон, Марк заработал Крест за боевые заслуги на Окинаве, а там мало кому удавалось его получить и остаться в живых. Но вот к гражданской жизни он никак не может привыкнуть.

Поднявшись из-за стола, Майер сказал:

— Спущусь вниз, составлю ему компанию.

— Минутку, — сказал Бэньон. — Я понимаю, у вас лучшие намерения, но здесь могут появиться гангстеры. Дилетанты с благородными сердцами не смогут остановить их. Это работа для профессионалов.

Белл, круглоголовый крепыш, с досадой посмотрел на Бэньона:

— Они действительно крутые парни? С револьверами и ножами? Ну мы тоже не деревенские простачки. Послушайте, я бывал в таких местах, куда ваших гангстеров можно затащить разве что в танке. А я исходил их пешком, держа в руках…

Коркоран страдальчески посмотрел на него:

— Томми, если ты собираешься рассказывать, как в одиночку освобождал Филиппины, помни, твою историю мы слышали много раз.

— Ладно, ладно, остряк, — раздраженно сказал Белл. — Думаешь, я не сумею защитить от бандитов четырехлетнюю девочку? Вот что я тебе скажу: всякий, кто придет сюда с преступной целью, живым отсюда не уйдет.

Коркоран успокаивающе похлопал его по плечу:

— Вы слышите глас защитника малолетних, великого борца за справедливость!

— Отстань ради Бога! — с натянутой улыбкой воскликнул Белл.

Коркоран посмотрел на Бэньона:

— Если говорить серьезно, Белл прав. К сожалению, он швед и начисто лишен таких превосходных кельтских черт характера, как сдержанность. Суть дела, однако, он излагает верно, хотя и склонен преувеличивать свою роль. Ваша девчушка в безопасности. В холле дежурят Майер и Марк, а на дворе за домом вахту несет некто по прозвищу Шеф. Он индеец, и при встрече с ним в темноте становится плохо. А в квартире — Томми, ваш покорный слуга и ваш свояк Эл — единственный в мире американский солдат, убегавший в самоволку в джунгли, где были лишь кокосовые пальмы, ядовитые пауки и японцы. Можете на нас положиться.

Бэньон внезапно понял, что они способны противостоять Стоуну, Лагане и их бандитской организации. Они несли в себе могучую силу простых, добродетельных людей.

— Присаживайтесь, мистер Бэньон, — предложил Том Белл, убирая со стола карты.

— Спасибо, мне надо возвращаться.

— Хорошо, но помните — ситуация под контролем.

Эл довел Бэньона до дверей:

— Не рискуй понапрасну, Дэйв.

— Я буду осторожен. Развязка близится. Скажи Бриджит, что я загляну завтра.

Выйдя на темную, продуваемую холодным ветром улицу, Бэньон внимательно осмотрелся. На противоположной стороне он увидел высокого пожилого человека. Мужчина стоял под уличным фонарем, свет которого отражался от золотых нашивок на его плечах и блестящих медных пуговиц.

Сунув руки в карманы пальто, Бэньон медленно пересек улицу.

— Добрый вечер, инспектор.

Инспектор Крэнстон кивнул и улыбнулся:

— Добрый вечер, Дэйв.

— Что вы здесь делаете?

— Курю. У меня привычка курить сигары после ужина.

— Понятно. И всегда на свежем воздухе, под уличным фонарем?

— Я курю там, где мне вздумается.

— Вы знаете, что отсюда сняли охрану?

— Да, эта новость долетела и до моей конторы, — сказал Крэнстон.

— И поэтому вы здесь. Под уличным фонарем и в форме. — Бэньон медленно покачал головой. — Вы не так молоды, чтобы патрулировать улицы.

По лицу Крэнстона проскользнула усмешка охотника.

— Грубая работа, Дэйв. Они могли провести неопытного новобранца, но не меня. Продолжай заниматься своими делами, Дэйв. Сегодня ночью здесь ничего не случится. Это я обещаю.

Слова сурового честного старика растрогали Бэньона.

— Верю, инспектор, — сказал он. — Желаю вам как следует насладиться сигарой.

— Спокойной ночи, Дэйв. Сигара доставляет мне истинное наслаждение.

Дойдя до своей машины, Бэньон увидел, что за ней припаркован другой автомобиль, за рулем которого сидел человек. Сунув руки в карман, он нащупал револьвер. Человек в машине опустил стекло и высунул голову. Это был отец Мастерсон.

— Привет, Дэйв, — негромко произнес он.

Облегченно вздохнув, Бэньон шагнул в его сторону.

— Эл позвонил мне час назад, — взволнованно сказал отец Мастерсон, — сообщил, что полиция больше не охраняет его дом.

— Зачем ему понадобилось вам звонить? — удивился Бэньон.

— Я тоже не вполне понимаю, — согласился отец Мастерсон, — Нелепо думать, что я могу чем-то помочь.

— Я не это имел в виду, — раздраженно сказал Бэньон. — Зачем было Элу поднимать на ноги весь город?

— А почему бы и нет?

— Святой отец, в доме друзья Эла. На другой стороне улицы дежурит инспектор Крэнстон. Сейчас даже танковая бригада не сумеет ворваться в квартиру Эла и Марджи. Почему бы вам не вернуться домой и не выпить чашечку чая?

— Толковая мысль, но я всё же побуду здесь ещё некоторое время, — сказал отец Мастерсон. — Знаете, Дэйв, вам может показаться странным, но в священников стреляют очень редко. Преступник может застрелить полицейского, безоружного зеваку, женщину и даже ребенка, но что-то останавливает его, когда он видит нас. Возможно, играют роль суеверие, пережитки средневековья, но факт остается фактом.

Поэтому в случае неприятностей мое присутствие здесь не помешает.

— Беру свои слова обратно, святой отец. Извините. Удачной охоты!

— Спасибо. — Лицо отца Мастерсона расплылось в улыбке.

Усевшись за руль, Бэньон впервые после гибели Кэйт заметил, что в его сердце кроме ненависти появилось ещё одно чувство — благодарность к людям. Расстилавшаяся перед ним улица выглядела безмятежной. В темноте уютно светились окна домов. Он подумал о бомбе замедленного действия, внутри которой так же безмятежно отщелкивает время часовой механизм…

Дэбби не спала, когда он вернулся в отель, хотя по-прежнему лежала в постели. В номере было темно. Услышав, что кто-то открывает дверь, она испуганно спросила:

— Бэньон?

— Да, — ответил он. — Как вы себя чувствуете? Не возражаете, если я включу свет?

— Нет. Рано или поздно придется привыкать к тому, что на тебя смотрят люди.

Когда зажегся свет, Бэньон обратил внимание, что она подкрасила губы и попыталась привести в порядок волосы.

— Сейчас вы смотритесь совсем неплохо, — сказал он. — Перекусите?

— Нет, не хочется. Я причиняю вам столько хлопот. Почему вы не выставите меня отсюда?

— Вы хотите уйти?

— Нет…

— Тогда прекратим говорить на эту тему, — сказал Бэньон. — Всё-таки я закажу вам поесть, когда буду уходить.

Он снял телефонную трубку.

— Вы уходите прямо сейчас?

— Да, меня ждут дела.

Она слабо улыбнулась:

— Не могли бы вы немного поговорить со мной? Несколько мгновений Бэньон стоял в нерешительности, потом положил трубку обратно на рычаг.

— Что за человек была ваша жена, Бэньон? — негромко спросила Дэбби. — Я знаю, её нет в живых, читала в газете. Наверное, поэтому вы и оттолкнули меня в первую нашу встречу.

Бэньон задержал на ней взгляд, его лицо было абсолютно непроницаемым.

— Она была высокой женщиной двадцати семи лет от роду. С рыжими волосами и голубыми глазами. Если я правильно помню, носила одежду двенадцатого размера. — Он умолк.

— Это полицейское описание, — со смешком сказала Дэбби. — Мне оно ни о чем не говорит. Любила ли она готовить, нравилось ли ей, когда ей делали приятные сюрпризы, что ей казалось смешным — вот что меня интересует.

Поднявшись с места, Бэньон медленно подошел к окну. Внизу сверкали неоновые джунгли Арч-стрит, капли дождя блестели на полированной поверхности машин, по тротуару, подняв воротники, спешили прохожие.

— Извините, Бэньон, — негромко сказала Дэбби. — Я просто дурочка. Конечно, вам тяжело говорить о ней. Во всяком случае со мной.

— Я не желаю говорить о ней ни с вами, ни с кем-либо другим, — сказал Бэньон.

— Еще раз извините.

— Незачем извиняться, — сказал он. Сняв трубку, он попросил телефонистку соединить его с нужным номером. Воспоминания о Кэйт причиняли ему страдания, и он пытался прогнать их, хоть ненадолго. Предстоящий телефонный разговор мог оказаться расплатой за её смерть, началом возмездия.

На другом конце провода телефонистка вызвала абонента.

Абонент взял трубку, и Бэньон услышал настороженный мужской голос:

— Алло?

Знаком попросив Дэбби помолчать, Бэньон сказал:

— Лейтенант Уилкс?

— Да. Кто говорит?

— Дэйв Бэньон. Я позвонил потому, что мне необходимо повидать вас сегодня вечером, лейтенант. Конечно, если вы сможете уделить мне время.

Дэбби с любопытством глянула на него — он говорил просящим голосом.

— Сейчас посмотрим, — сказал Уилкс. — Вообще, Дэйв, — добавил он через полминуты, — мне было бы удобней встретиться с тобой завтра. У меня в кабинете.

— Я бы очень просил сегодня, — сказал Бэньон. — Для меня встреча с вами чрезвычайно важна.

Сегодня я беседовал с Парнеллом, детективом из пригорода, об убийстве Люси Кэрроуэй.

Он ждал с прежней усмешкой на лице. Молчание становилось тягостным.

— Почему тебя так интересует это убийство, Дэйв? — спросил наконец Уилкс.

— Как раз об этом я и собирался с вами поговорить.

— Хорошо, приезжай, — сказал Уилкс. Тон его был отрывистым и холодным.

— Буду через полчаса, — ответил Бэньон. Положив трубку, он встал. — Я ухожу, Дэбби, еду вам принесут. Закройте дверь изнутри.

— Напали на след? — В её взгляде были понимание и теплота. Ей хотелось быть нужной, полезной, играть роль в планах, надеждах другого человека.

— Пока это лишь попытка выйти на след, — сказал он. — Пожелайте мне удачи, Дэбби.

— Желаю, от души желаю, — негромко произнесла она. — Надеюсь, вы отыщете их. Надеюсь, они получат свое.

XV

В холле Бэньон попросил дежурного администратора принести в номер Дэбби куриного бульона, крекеров и чая.

— Да, сэр, я распоряжусь. — Немного помолчав, дежурный оглянулся и наклонился ближе к Бэньону. — Минут десять назад ею интересовался какой-то мужчина. Когда я ответил, что доктор запретил пускать к ней посетителей, он сказал «понятно» и ушел.

— Как он выглядел?

— Средних лет, кричаще одет. Мне не понравился его вид.

«Какой-нибудь негодяй из окружения Стоуна», — подумал Бэньон.

— Не пускайте к ней никого, — повторил он.

— Да, сэр.

Некоторое время Бэньон размышлял, не следует ли предупредить Дэбби, однако в конце концов решил не тревожить девушку.

Сев за руль, Бэньон направился к дому Уилкса. Лейтенант жил в скромном, без претензий двухэтажном здании, расположенном в северо-восточной части города и ничем не отличавшемся от соседних домов в этом населенном представителями среднего класса районе.

Особняк Уилкса в Мэриленде являл собой куда более импозантное зрелище.

Открыв дверь, Уилкс тепло приветствовал Бэньона.

— Заходи, заходи. Какая отвратительная погода! Я уже собирался ложиться, когда ты позвонил. — Взяв у Бэньона пальто, он повесил его на старомодную вешалку в виде ветвистого дерева. — Чашечку кофе?

— Нет, спасибо. Я понимаю, что уже поздно, и постараюсь сделать свой визит как можно короче.

Уилкс засмеялся:

— Но присесть и поговорить у нас времени хватит. Бери стул.

Сев напротив Бэньона, Уилкс поднес спичку к погасшей трубке. На полу возле его ног лежали газеты, из стоящего рядом приемника доносилась джазовая музыка.

— В доме сейчас приятней, чем на улице, — сказал он, посасывая мундштук. — Итак, о чем ты собирался поговорить со мной, Дэйв?

— Сегодня вечером я разговаривал с Парнеллом, — сказал Бэньон. — Вы знаете, он расследует убийство Люси Кэрроуэй.

— Да, конечно. — На лице Уилкса отразилось подобие интереса.

— Он вышел на след, подтверждающий мои подозрения.

Уилкс вынул трубку изо рта:

— Всё это чрезвычайно интересно, но я не вижу, какое отношение это имеет ко мне.

— Сейчас я попытаюсь разъяснить, — сказал Бэньон. — Некоторые улики прямо указывают на Бигги Бэрроуза. В ночь, когда убили Люси, доктор из Раднора видел человека, напоминающего его по описанию. Было это в районе Ланкастер-Пайка. Доктор ехал домой, а на обочине, примерно в том месте, где позднее нашли её труп, стоял мужчина в пальто из верблюжьей шерсти. Он был высокого роста, смуглый, с крупным носом.

— Если иметь в виду, что было темно, доктор дал удивительно точное описание, — сказал Уилкс, — Возможно, он даже остановился и поболтал с ним.

Бэньон улыбнулся, показывая, что ценит шутку. Несколько секунд Уилкс наблюдал за ним, потом тоже изобразил улыбку, хотя взгляд его сохранял недоуменное выражение. Какое-то время они молча улыбались друг другу, словно было сказано что-то очень смешное.

— Парнелл сказал, что консультировался с вами, — с приятной улыбкой продолжал Бэньон. — Я поделился с ним подозрениями, что, возможно, Люси Кэрроуэй имела какое-то отношение к самоубийству Тома Диэри. Поэтому он и звонил в Филадельфию, в отдел по расследованию убийств. Хотел выяснить, не удалось ли мне узнать что-либо новое, что позволило бы перебросить мостик к носатому субъекту, которого видели в Ланкастер-Пайке. Ведь он разговаривал с вами?

— Если мне не изменяет память, да, — ответил Уилкс.

На лице Бэньона появилась усмешка:

— И вы сказали, что мои подозрения просто бред, беспочвенные фантазии.

Уилкс постучал пальцами по подлокотнику кресла, бросая на Бэньона недружелюбные взгляды. Молчание продолжалось не менее минуты, в течение которой Бэньон не переставал улыбаться. Посмотрев на свои пальцы, выбивавшие барабанную дробь, Уилкс кашлянул и сложил руки на груди.

— Хорошо, я сказал ему, что это беспочвенные фантазии, — сказал он. — Что из этого?

— Ничего, абсолютно ничего.

— Тогда для чего ты хотел меня видеть? — Уилкс снова нахмурился.

— Хотел сообщить вам, о чем я рассказал Парнеллу.

— И о чем ты рассказал Парнеллу? — нетерпеливо спросил Уилкс.

— Я сказал ему, что вы правы, это всего лишь фантазии, — ответил Бэньон. — Сейчас мне всё предельно ясно. Том Диэри, Бигги Бэрроуз — при чем тут они, лейтенант? Люси Кэрроуэй убил маньяк, шансов поймать которого не больше одного на миллион.

— Значит, ты сказал ему, что твои подозрения — фантазии, — медленно повторил Уилкс.

Бэньон кивнул.

— Любопытно, — сказал Уилкс. — Ловко, умно, но любопытно.

— Любопытно, потому что сказано мною? Вы это имеете в виду?

— Именно, Дэйв, возможно, нам стоит выпить и поговорить как следует. Хочу быть уверен, что мы правильно понимаем друг друга.

— Разделяю ваше мнение.

— Тогда извини меня на минутку. — Уилкс вышел и вскоре вернулся с бутылкой и двумя бокалами. — Обойдемся без содовой?

— Конечно, — сказал Бэньон. Взяв бокал, он улыбнулся Уилксу: — Выпьем за лучшие времена. Чтобы они наступили поскорее.

— С удовольствием, — ответил Уилкс, присоединяясь к тосту.

Выпив, они снова наполнили бокалы. Сев за стол рядом с Бэньоном, Уилкс раскурил погасшую трубку.

— Что ж, буду откровенен — я приятно удивлен, — сказал он, с легкой улыбкой наблюдая за Бэньоном.

— Вы считали меня совсем тупым?

Уилкс рассмеялся:

— Сказано откровенно. — Со слегка порозовевшими от выпитого щеками он уютно попыхивал трубкой.

— Одни соображают быстрее, другие медленнее, — сказал Бэньон.

— Зачем ты мне всё это говоришь? — спросил Уилкс, вынимая трубку изо рта.

— Я не идеалист, — сказал Бэньон, — и моя жизнь ещё не кончилась. У меня дочь, о которой я обязан заботиться. На одном темпераменте далеко не уедешь. — Он поставил бокал на стол. — Мне нужна работа, лейтенант. Я подумываю о частном сыске, ничего другого делать не умею. Но здесь без помощи полиции нечего рассчитывать на успех.

— Помощь полиции я тебе гарантирую, — сказал Уилкс, поднимая бокал. — В этом городе в полиции у тебя друзья — снизу доверху. Хорошие, настоящие друзья, Дэйв. Но дружба не может быть односторонней. Дружба, о которой мы сейчас толкуем, держится на лояльности. Ты можешь вернуться к нам в отдел хоть завтра. А можешь открыть частное агентство. В любом случае у тебя будут друзья, люди, которые, со своей стороны, тоже хотят быть уверены, что на тебя можно положиться.

— Вы можете позвонить Парнеллу. Он подтвердит, что я не лгу, — сказал Бэньон.

— Мне незачем ему звонить, — улыбнулся Уилкс. Подняв стоявшую на полу бутылку, он снова налил себе в бокал. — Недаром говорят, что полицейский всегда полицейский. Ты слишком долго служил, чтобы так легко забыть о полиции, Дэйв. — Он медленно покачал головой. — Кошмарное дело с твоей женой, кошмар, другого слова не найти.

Разве можно винить тебя в том, что ты потерял самообладание?

— Я снова обрел его, — сказал Бэньон. — О прошлом можно забыть.

— Нужно быть сильным человеком, чтобы принимать такие решения.

— Человеку нужно жить.

Несколько мгновений Уилкс изучающе смотрел на него, не пытаясь скрыть самодовольной улыбки.

— Когда-то я советовал тебе, Дэйв, выбросить на помойку твои заумные книги. Они, как розовые очки, не позволяют видеть реальную жизнь. Наверное, за последние три недели ты научился большему, чем за три десятилетия. Теперь ты понимаешь, что в жизни приходится идти на компромиссы?

— Да, теперь понимаю, — сказал Бэньон.

Уилкс задумчиво покачал головой:

— Поверь, Дэйв, сейчас мне это кажется забавным, но по-настоящему ты мне никогда не нравился. Тебя это не удивляет?

— Трудно сказать. Мне казалось, что мы вполне срабатываемся, — ответил Бэньон. По его лицу блуждала неопределенная улыбка.

— Мне не нравилось в тебе абсолютно все. — Было заметно, что лейтенанту не терпелось высказаться. — Ты казался мне чистоплюем, боявшимся запачкать ручки, этаким невинным ягненочком. Подобные люди ничего, кроме головной боли, не доставляют. Но какое имеет значение, что я думал о тебе на прошлой неделе или в прошлом году, Дэйв? Главное, что сейчас ты мне нравишься.

— Спасибо, лейтенант.

Уилкс слегка переместился в кресле:

— Теперь говорить с тобой одно удовольствие. По правде сказать, Дэйв, ума у тебя всегда было достаточно, не хватало сообразительности. Ты же знаешь, не мы устанавливаем правила игры. Бывает, что нам отдают приказы, но ведь это и есть жизнь — одни приказывают, другие подчиняются. И что в этом плохого? Так было с сотворения мира. Если ты отказываешься выполнить приказ, изображаешь из себя героя, разве что-либо изменится? Найдут другого, кто выполнит работу, а твой маленький мятеж будет простой тратой времени. — Он бросил взгляд на лежавшие на полу газеты, и из его рта хлынул поток ругательств. — Только взгляни, какой грязью нас поливают. — Носком ботинка он злобно поддел одну из газет. — Здесь три статьи о нас, полицейских, о том, что они называют коррупцией и бездействием администрации.

Для них главное — продать свою писанину, вот они и гоняются за сенсациями. Но меня им не одурачить. Дэйв, они могут вопить до посинения, но человеческую природу им не изменить.

— За человеческую природу стоит выпить, — улыбаясь, сказал Бэньон.

— Что? Ах да, конечно. За удачу!

— Да, удача нам не помешает.

— Согласен, она бы нам не помешала, — согласился Уилкс, вздыхая и потирая лоб. — Честно говоря, Дэйв, я не уверен в будущем. Все на пределе. Черт побери, в последнее время я перестал даже нормально спать. Газеты набросились на нас, как голодные собаки, политики — из другой партии, естественно, — охотятся за нашими скальпами. Мы ничем не хуже прежней администрации, но разве до так называемых реформаторов доходит голос разума? Им нужна наша кровь. После выборов всё успокоится, не сомневаюсь, однако пока всё крайне усложнилось. Вот почему история с Диэри оказалась так некстати и нам пришлось принять чрезвычайные меры предосторожности. Ты, конечно, догадывался об этом?

— Конечно, — небрежно сказал Бэньон, стараясь не выказывать интереса. Он неплохо вошел в роль. Внезапно ему стало ясно, что означало для городских властей самоубийство Диэри.

— Потом эта девка Кэрроуэй начала болтать, — продолжал Уилкс, покачивая головой. — В общем, всё получилось как в страшном сне. — Уилкс допил виски. Его лицо приняло умиротворенное выражение. Широко улыбаясь, он глянул на часы: — В хорошей компании время летит незаметно.

Понимая, что новых откровений от Уилкса он вряд ли дождется, Бэньон решил рискнуть. Ему было необходимо подтверждение своих подозрений.

— Ведь Диэри оставил письмо? — будто невзначай спросил он.

— Откуда у тебя подобные сведения? — резко обернувшись, спросил Уилкс.

Бэньон безразлично пожал плечами:

— Так это само собой разумеется. Иначе к чему было бы принимать меры предосторожности?

— Да, разумеется, — согласился Уилкс, потирая руки.

— И его содержание для некоторых было убийственным?

— Боже, я не читал письма, но мне передавали, что оно настоящий динамит. Это целое сочинение на двадцати машинописных страницах с фамилиями, датами, суммами. Структура и все члены организации.

— Где он раздобыл эти данные?

— Еще лет восемь или десять назад он сам был по уши в этом бизнесе. Собирал дань с игорных притонов в Филадельфии и отстегивал себе немалую долю. Потом заявил, что завязывает, выходит из игры. Сказал, что приобрел все, что ему требовалось. Ему дали уйти — поверили ублюдку. Он вел записи абсолютно обо всем — как игорные дома распределены между полицейскими участками, сколько получали капитаны полиции, какие суммы они оставляли себе, сколько передавали начальнику полиции. Он назвал всех судей, состоящих на жалованье у Лаганы. С точностью до цента подсчитал, сколько они положили себе в карман за то, что бесконечно откладывали рассмотрение дел, за вынесение приговоров с отсрочкой исполнения. — Уилкс покачал головой и потянулся за бутылкой. — В письме он особенно подробно остановился на налоговой скидке. Это, Дэйв, самая деликатная, самая тонкая часть нашего бизнеса. Скидка с налога на подряд, личное имущество, недвижимость, увеселительные заведения. Ты представляешь, чем это грозило? У него список всех предприятий, которыми владеют Лагана и Стоун здесь, у нас, а Бакман — в центральных районах города. Ты знаешь О'Нейла? Так вот, он контролирует на северо-востоке Филадельфии десятки предприятий. Диэри дал обо всех развернутую информацию — как они получили подряды, какие им предоставлялись льготы. Подумай сам, какой грандиозный возник бы скандал, если бы обо всем этом стало известно. Вот почему они попросту не могли позволить, чтобы Диэри стал центром внимания.

— Понятно. Но почему тогда они просто не сожгли письмо? — спросил Бэньон.

— Письмом завладела миссис Диэри и отдавать не собиралась.

— Но ведь она интеллигентная женщина?

— Да, конечно. Правила игры ей знакомы.

— Тогда вам не о чем беспокоиться.

— Пожалуй. Просто неделя была чертовски мрачной.

— Говорят, тьма всегда сменяется рассветом, — сказал Бэньон. Он зевнул, деликатно прикрыв рот рукой. — Длинный день получился сегодня.

Они поднялись, и Уилкс дружески похлопал Бэньона по плечу:

— Не беспокойся о будущем, Дэйв. Мы поможем тебе. Если потребуются деньги…

— Благодарю, надеюсь, что обойдусь, — ответил Бэньон.

— Спокойной ночи, Дэйв.

— Спокойной ночи, лейтенант.

Он подождал, пока за Уилксом не закрылась дверь. Выражение его лица медленно изменилось. Несколько мгновений он стоял неподвижно, глубоко дыша. Потом повернулся и быстро спустился вниз. Стук его каблуков по промерзшим дощатым ступеням веранды напоминал звон металла.

Миссис Диэри стояла в дверях своей квартиры. Её губы были полуоткрыты, брови удивленно приподняты. Зачесанные назад светлые с проседью волосы были перевязаны голубой лентой.

— Я уже собиралась ложиться. Думала, посыльный из аптеки, — сказала она. — Я звонила, просила прислать кое-что… — Она не закончила фразы — не от растерянности, а потому что не видела в этом необходимости.

— Я встретил посыльного на улице, миссис Диэри, и согласился выполнить поручение за него. — Бэньон протянул ей аккуратно перевязанный пакетик.

— Спасибо. — Миссис Диэри деликатно облизала губы. — Однако уже довольно поздно.

— И тем не менее мне надо с вами поговорить, — сказал он, медленно приближаясь к ней.

Скорее раздраженная, чем испуганная, она отступила в прихожую. Когда Бэньон закрыл за собой дверь, она сказала:

— Вы ведете себя странно, мистер Бэньон.

В гостиной горел свет, в других помещениях было темно. Включив свет в передней, Бэньон прошел в кабинет Диэри, где тоже нажал на выключатель. Обведя взглядом кабинет, он обратил внимание на пустую пепельницу и прикрытую чехлом пишущую машинку. Других изменений он не заметил.

— Что вам нужно? — спросила миссис Диэри.

— Я должен был догадаться раньше, — спокойно сказал Бэньон. Он посмотрел на миссис Диэри, стоявшую в дверном проеме. Её лицо было озлобленным. — Я был обязан подумать об этом, потому что его отсутствие бросалось в глаза.

— Не знаю, о чем вы говорите.

— Думаю, что догадываетесь. Том Диэри, предусмотрительный, педантичный человек, застрелился у себя в кабинете. Все его страховые полисы были аккуратно сложены в один конверт, все счета оплачены. Он постарался привести в порядок свои дела. Не хватало одного — именно того, о чем Том Диэри никогда бы не забыл.

— Думаю, вам лучше уйти, мистер Бэньон.

— Я имею в виду записку, предсмертное письмо. Он не мог его не написать. Том Диэри должен был объяснить мотивы своего поступка. — Он бросил на неё жесткий взгляд. — Конечно же, он оставил письмо. Где оно?

Миссис Диэри присела на подлокотник кресла. Её лицо казалось удивленным, но страха на нем не было.

— Вы глупец, мистер Бэньон, — сказала она. — О существовании письма вы в конце концов догадались, но предполагать, что я выну его из кармана и передам вам, может только, простите, круглый идиот.

— Письмо будет моим, — твердо сказал Бэньон.

— Нет. Никогда, — ответила она тоном, которым взрослые отвечают назойливым детям. — Письмо вместе с ценными бумагами я передала на хранение в банк. Ни вам, ни кому-либо другому передавать его не собираюсь.

— Лагана платит вам за молчание?

— Естественно. — Приподняв ногу в домашней туфле, она медленно повела ею в воздухе. — Я обсудила с ним вопрос о письме Тома на следующий день после его самоубийства. Он просил меня уничтожить его, обещав выплачивать ежегодное солидное вознаграждение. Но с моей стороны это было бы крайне неосмотрительно. Когда я говорила с ним о письме, оно уже находилось в безопасном месте. К нему была приложена записка, адресованная моему адвокату. В ней я просила в случае моей насильственной смерти передать письмо в Управление общественной безопасности Филадельфии в присутствии представителей прессы. — На её губах заиграла легкая улыбка. — Письмо Тома для меня надежней любого страхового полиса.

Мистер Лагана позаботится о том, чтобы со мной ничего не случилось.

— О Люси Кэрроуэй Лагане сообщили вы?

— Да, конечно. Из ваших слов я сделала вывод, что, возможно, она знает больше, чем рассказала вам. Том мог рассказать ей и о письме, которое уже подготовил или собирался написать. Лагана не захотел рисковать.

— Сначала её пытали, чтобы выяснить, что ей известно, потом убили, — сказал Бэньон. — Это преступление на вашей совести.

— Меня это мало беспокоит, — улыбнулась миссис Диэри. — Я не испытывала нежных чувств к Люси Кэрроуэй. Думаете, приятно сознавать, что муж путается с дешевой певичкой? Смею вас заверить, нет. Скажу вам откровенно — я ненавидела её и проливать о ней слезы не намерена. Но я не изверг, и мне жаль, что её конец был мучительным.

— Вы лжете. Вы в восторге от того, что с ней произошло.

— У вас извращенное воображение. — Она по-прежнему улыбалась и смотрела на него широко раскрытыми блестящими от возбуждения глазами. — Бедняжка Люси! Какой кошмарный конец короткой и ничтожной жизни!

— Другой конец вас бы, конечно, не удовлетворил, — сказал Бэньон. — Вы также рады, что ваш муж выстрелил себе в голову, и буквально счастливы, что нашли его письмо. Той информацией, которая в нем содержится, он полностью искупил все свои грехи перед вами.

— Том был кретином, — презрительно сказала она. — Знаете, я не любительница предсмертных исповедей. Он не был ангелом и первое время умел устраивать свои дела так, что нам удавалось прилично жить. Потом… потом у него начались душевные переживания, и в конце концов он решил существовать на одну зарплату. Обо мне он, естественно, никогда не думал. Его не беспокоило, что его жене практически нечего носить, что у неё нет драгоценностей и других вещей, необходимых каждой женщине. Новая страница жизни началась у него после знакомства с Люси Кэрроуэй. Подумайте, ведь это нелепо, что просветление наступило благодаря связи со шлюхой. Он, а такое часто случается с мужчинами, привыкшими с детства держаться за материнскую юбку, стал нервничать, ударился в религию.

Восемь лет скулил о своих грехах, решив наконец искупить их ценой жизни. — Улыбка её сделалась брезгливой. — К счастью, его исповедь оказалась у меня, а не в грязных лапах газетчиков.

— И вы не собираетесь выпускать её из рук, — бесстрастно констатировал Бэньон. — В городе верховодят гангстеры, но для вас это не имеет значения. Вы прикрываете от правосудия Стоуна и Лагану, спасаете их от электрического стула ради норкового манто и броши с бриллиантами.

Миссис Диэри негромко рассмеялась и вновь кончиком розового языка провела по губам:

— Продолжайте, мистер Бэньон, продолжайте. Вы так забавно обо всем рассуждаете.

— Вы отняли у мужа последний шанс облегчить душу, — сказал Бэньон тем же бесстрастным тоном.

— Да-да-да! — раздраженно сказала миссис Диэри. — Я достаточно страдала, теперь всё позади. Я буду наслаждаться жизнью, и ваши нудные нравоучения не смогут ничего изменить.

— Вы полагаете, ближайшие годы станут для вас счастливыми?

— Это будут чудесные годы, — сказала миссис Диэри, от души рассмеявшись.

— У вас нет будущего, — медленно произнес Бэньон.

— Что вы имеете в виду?

Лицо Бэньона покрывала мертвенная бледность. Словно нехотя он достал из потайной кобуры револьвер:

— Вы не догадываетесь, миссис Диэри?

— Вы не посмеете…

— Посмею, если не получу от вас письма Тома. Со всеми подтверждающими документами. Здесь крупная игра, леди.

Миссис Диэри сползла с подлокотника кресла. Опустившись на колени перед Бэньоном, она подняла на него глаза и, раскачиваясь из стороны в сторону, непрерывно облизывала губы. Её рот закрывался и открывался, руки подрагивали в такт беззвучно шевелящимся губам. Это была пантомима страха, лести, отчаяния, призыва к милосердию.

«Конец близок», — думал Бэньон. Когда прозвучит выстрел и эта онемевшая, нелепо жестикулирующая тварь превратится в бездыханный труп, он отложит в сторону револьвер и вызовет полицию.

Его работа будет завершена.

— Нет! — сумела наконец прохрипеть миссис Диэри.

Чего он ждет? Надо только нажать на спусковой крючок. Всё остальное доделает пуля. Она навсегда покончит с этой прилизанной сукой, с её Стоуном, Лаганой, бандитами, убившими его жену, мертвой хваткой сжавшими город.

Чего он ждет? Они убивали, почему же не может он? Почему он должен связывать себя нормами морали, на которые они плюют?

Миссис Диэри не отрывала от него взгляда. С её полуоткрытых губ слетали неясные бормотания.

Рука Бэньона опустилась.

— Я не имею права убивать вас, — негромким страдальческим голосом произнес он.

Закрыв лицо руками, она зарыдала и начала клониться вниз, пока её лоб не коснулся ботинка Бэньона. Резким движением он отдернул ногу, и женщина, рыдая и смеясь, упала на пол.

Бросив на неё брезгливый взгляд, Бэньон спрятал револьвер в кобуру и устало пожал плечами. Когда он выходил из квартиры, её неистовые благодарные рыдания провожали его до самой машины.

XVI

Остановившись около первого попавшегося бара, Бэньон заказал двойную порцию виски. Ему предстояло продумать, как с помощью какого-либо хитроумного приема достать документы Тома Диэри, не убивая безоружную женщину. Он оказался не таким безжалостным, как предполагал.

Выпив виски, он набрал номер Дэбби.

— Всё в порядке? — спросил он.

— Конечно. А что может случиться?

— Не знаю. Какой-то тип интересовался вами сегодня в гостинице. Наверное, человек Стоуна.

— Что вы мне посоветуете, Бэньон?

Он потер лоб. Ответа на её вопрос он не знал, и это обстоятельство мало его беспокоило.

— Понимаю, я просто камень на вашей шее, — сказала она.

— Прекратите, — раздраженно сказал он.

— Хорошо, молчу. Вы говорили, что вышли на след. Удалось что-нибудь узнать?

Он вздохнул:

— Вам это мало о чем говорит, но один из стражей порядка написал исповедь, а потом пустил себе пулю в висок. Содержание его письма способно стереть Лагану и его банду с лица земли. Оно сейчас у жены Диэри, но я оказался слабаком — не смог преступить пятую заповедь. Если бы у меня… Впрочем, это уже другая история. Не беспокойтесь. — Сейчас он говорил с ней больше для того, чтобы высказаться самому, сбросить душевное напряжение.

— Хорошо, не буду.

— Сидите тихо. Я скоро приду.

— Буду ждать. Без вас мне тоскливо.

Сидя в заходящем на посадку самолете, Ларри Смит смотрел вниз, на зеленые огни взлетно-посадочной полосы. В темноте ночи параллельные ряды огней, казалось, уходили в бесконечность. Они представлялись ему таинственными и в то же время успокаивающими символами безопасности.

Питтсбург — первая остановка на пути к морю. Не следовало ударяться в бега, с безнадежным отчаянием повторял он себе, наверное, в пятнадцатый раз. Лагана и Стоун поняли бы. Разве возможно молчать, когда гигант вроде Бэньона сжимает тебе горло и твоя душа готова отлететь от тела? Нет, при таких обстоятельствах заговорит любой. Не следовало бежать. Бегство всегда подозрительно…

Он вспомнил глаза Лаганы, и по его телу пробежала дрожь. В самолете стоял теплый уютный полумрак, но Ларри бил лихорадочный озноб.

Макс Стоун мерил шагами гостиную, пытаясь обуздать свою ярость. Во рту он держал зажженную сигару, время от времени выплевывая маленькие кусочки табака. Арт Кин, стоя возле домашнего бара, наблюдал за ним с пустым, ничего не выражающим лицом. Изредка Стоун бросал злобный взгляд на двоих своих подручных, с несчастным видом сидевших на кушетке.

— Дерьмо собачье, недоумки проклятые!

— Здесь нет их вины, — возразил Арт Кин. — Думаю, каждый…

— Плевал я на то, что ты думаешь! — крикнул Стоун, в очередной раз вынимая изо рта сигару.

Кин промолчал.

Была полночь, на Стоуне был красный шелковый халат, наброшенный на пижаму. День, проведенный в постели, помог ему справиться с похмельем. С нормальным самочувствием появилось острое желание перейти к действиям. Всё рушилось в городе, где он долгие годы правил бал, и Стоун горел желанием предотвратить катастрофу — быстро, жестко, результативно. Выловить главных виновников происходящего и заставить их замолчать. Предпочтительно навсегда. Именно этого он хотел, но Лагана сказал «нет», и старик не шутил.

Раздался стук, которого он с нетерпением ждал, и Стоун поспешил к дверям. Вошел Лагана, по пятам за ним следовал его телохранитель Гордон.

— Что на этот раз? — раздраженно спросил Лагана, обводя взглядом комнату и стягивая перчатки.

Парочка, сидевшая на кушетке, съежилась, стараясь сделаться незаметной, а Арт Кин, достав сигарету, начал суетливо прикуривать.

Стоун с ненавистью посмотрел на своих подручных. Бандит по кличке Крот провел языком по своим толстым обвислым губам. На лбу у него темнел глубокий порез, одна щека была покрыта запекшейся кровью. Он быстро-быстро моргал, будто с трудом сдерживая слезы. У его дружка Даниэльбаума был ещё более плачевный вид — не хватало двух передних зубов, распухшие губы кровоточили. На лице то и дело появлялась истерическая улыбка, глаза бегали, а руки непроизвольно дергались.

— Как ты можешь так говорить, Макс, — сказал он, кривя рот в болезненной гримасе и пристукивая ботинком по полу. — Они едва не убили нас. Их было восемь или десять…

— С каждым разом их число растет, — сказал Стоун.

— Замолчи, давай послушаем, что он скажет, — вмешался, вглядываясь в Даниэльбаума, Лагана.

Крот внезапно зарыдал. Даниэльбаум облизал губы. В его глазах застыл панический страх.

— Мы сделали всё что могли. Всё что могли, мистер Лагана…

Лагана прервал его нетерпеливым жестом:

— Что случилось, когда вы туда прибыли?

— Перед домом стоял легавый. Я его сразу узнал — это был инспектор Крэнстон, — продолжал Даниэльбаум под аккомпанемент всхлипываний Крота. — Я подумал, может, это просто совпадение. Мы решили обогнуть дом и подойти к нему сзади. Тут-то этот псих и напал на нас. Я говорю про индейца. Потом из дома вывалилась целая свора.

— Полицейские? — спросил Лагана.

— Нет, гражданские. Мистер Лагана, это были крутые парни. Все с оружием, и действовали они им так, словно приучены с младенчества.

Лагана не спеша прохаживался по гостиной, на его лице застыла озабоченность.

— Но потом они вас отпустили?

Крот и Даниэльбаум поспешно закивали.

— Ты звонил в полицию? — поинтересовался Лагана у Стоуна.

— Да. Они направили туда патрульную машину. Я сказал сержанту, чтобы задержали всех, кого там обнаружат.

— Когда ты звонил?

— Полчаса назад. Может, минут сорок пять.

— Тогда им что-то уже должно быть известно. — Лагана подошел к телефону и набрал номер полицейского управления. — Говорит Майк Лагана, — сказал он. Голос у него был негромкий и вежливый. — С кем я разговариваю?

— Сержант Даймонд, мистер Лагана.

— Извините, что беспокою вас, сержант. Вы можете сообщить мне что-либо о жалобе, которую передали в полицию примерно полчаса назад? О том, что какие-то лица оказали сопротивление, а потом нанесли телесные повреждения двум констеблям?

— Патрульная машина только что вернулась оттуда.

— Понятно. И что они рассказали?

— Сказали, что там находилась небольшая компания. Несколько мужчин играли в покер. Оснований для жалобы они не установили.

— А я вам говорю, основания имелись, — сказал Лагана более жестко. — Отправьте туда машину и арестуйте всех игроков.

— Мистер Лагана, одним из игроков был полицейский инспектор, другим — священник из Церкви святой Гертруды. Я не стану арестовывать без прямой санкции своего начальника. — Сержант не собирался бросать вызов Лагане, но в то же время не намерен был поддаваться запугиванию.

Лагана в ярости бросил трубку.

— Работа Бэньона, — сказал он, нервно похлопывая перчатками по ладони. Несколько мгновений он молча смотрел в пол, потом проверил пульс на левом запястье. Его губы беззвучно двигались при счете. — Всё это мне чрезвычайно не нравится, — сказал наконец он. — Но пока мер принимать не будем. Пока. — Сунув руки в карманы, он расправил плечи: — Что нового о Ларри? — Он бросил быстрый взгляд на Стоуна.

Стоун обернулся к Кину:

— Куда, ты сказал, он отправился?

— Купил билет до Лос-Анджелеса.

— Что ж, у нас там есть свои люди, — подумав, сказал Лагана. — Позвони им, скажи, что Ларри стучит.

— Понятно.

— Тогда все. Пойдем, Гордон, — сказал Лагана. — Я устал.

Наблюдая, как он медленно передвигает ноги, глядя на его пепельно-серое лицо, Стоун внезапно испугался. Старик тревожится, а это не в его характере. Старик любил повторять, что люди беспокоятся потому, что не умеют думать. Теперь он не мог скрыть тревогу от посторонних. Возможно потому, что настало время, когда умение думать уже не помогало.

— Давайте выпьем, — сказал Стоун. Продолжая хмуриться, он посмотрел на Крота и Даниэльбаума: — Ладно, хватит паниковать. Каждый может ошибиться.

Поставив машину перед подъездом отеля, Бэньон быстро огляделся и вошел в холл. Передавая ему ключи, дежурный клерк сказал:

— Девушка, для которой вы сняли номер, ушла.

— Одна?

— Да, сэр, одна.

— Понятно. — Бэньон закурил, почувствовав с некоторым удивлением легкое разочарование. — Она ничего не просила передать?

— Просила передать, что не вернется.

— Понятно. Спасибо. — Что ж, если так, пусть так и будет.

У себя в номере он лег на кровать, закурил и задумчиво уставился в потолок. Из окна доносился приглушенный шум машин, слышался мужской смех; на вокзале протяжно прогудел тепловоз.

Звуки действовали на Бэньона угнетающе.

Зазвонил телефон. Бэньон снял трубку:

— Да?

— Бэньон? — Голос был знакомым. — Я решила освободить вас от своего присутствия. Я вам наверняка смертельно надоела. — Прозвучал смех, показавшийся Бэньону странным. — Вам бы занять у кого-нибудь смелости. Ну, Бог с вами, такой, как есть, вы мне больше нравитесь.

— Где вы?

— Разве я не сказала? В доме миссис Диэри.

Бэньон стремительно сел:

— Вы с ума сошли? Что вам там нужно?

— Пытаюсь вывести кое-кого на чистую воду. — Она снова негромко рассмеялась.

— Уходите оттуда, Дэбби, и как можно скорее.

— Нет, я остаюсь.

Не зная, что сказать дальше, Бэньон в нерешительности замолчал. Внезапно он ощутил предательский холодок в области желудка:

— Где миссис Диэри, Дэбби?

— Она мертва. Я сделала то, чего не решились сделать вы, Бэньон. Я сделала это ради нас двоих.

— Дэбби, вы спятили. Ради меня вам ничего не надо было делать.

— И все-таки мне приятно думать, что я смогла что-то сделать для вас. Не лишайте девушку маленькой радости.

— Прекратите свои идиотские шутки, Дэбби! Немедленно уходите оттуда!

— Это не шутки, Бэньон. Я тоже читаю газеты, и о Диэри мне известно. Он оставил большое послание, но жена предпочла держать его у себя. Вы вели себя слишком загадочно, говорили, что не в состоянии преступить пятую заповедь. — Вновь послышался её звонкий счастливый смех. — Вы думали, мне непонятны ваши иносказания? Думали, я никогда не ходила в школу?

— Дэбби, послушайте меня!

— Не сейчас, Бэньон, не сейчас! У неё было письмо, но вы не смогли её убить. А вот я смогла. Это оказалось так просто — застрелить её из револьвера, который подарил мне Стоун. И теперь ему конец. Когда о письме узнают, с ним будет покончено.

Бэньон вскочил и свободной рукой схватил пальто.

— Слушайте, Дэбби! Оставайтесь на месте, я выезжаю. Дождитесь меня, хорошо?

— Нет, Бэньон, я не могу ждать. Прощайте, мой великан, вы отнеслись ко мне по-человечески.

В трубке послышался щелчок. Отыскав номер Диэри в телефонном справочнике, Бэньон начал лихорадочно крутить диск. Ответа не было.

После некоторого колебания Бэньон позвонил домой Джерри Фарнхэму, корреспонденту «Экспресс». По голосу Бэньон определил, что Джерри крепко спал.

— Джерри, говорит Дэйв Бэньон. У меня для тебя интересная информация, может получиться толковая статья. — Он торопливо изложил суть дела.

Когда он закончил, Фарнхэм сказал:

— Я выезжаю прямо сейчас, Дэйв. — Его голос больше не казался сонным. — Мы найдем этого адвоката. Если всё соответствует действительности, правда скоро обнаружится. Спасибо.

Взяв в руки шляпу, Бэньон вышел из номера.

XVII

В девять тридцать на следующее утро адвокат Уильям Копелли вошел в кабинет директора Управления общественной безопасности, размещавшегося на четвертом этаже здания муниципалитета. Советник юстиции Копелли был сорокалетним человеком с проницательными глазами и неизменно серьезным лицом, чем напоминал школьного учителя. Он казался чуточку взволнованным и, прежде чем приступить к изложению сути дела, несколько раз прочистил горло. По пятам адвоката следовали шесть репортеров и трое фотокорреспондентов.

Рядом со столом директора стоял инспектор Кранстон. Когда он кивнул журналистам, на его губах промелькнуло легкое подобие улыбки. Полчаса назад его назначили и. о. начальника полиции Филадельфии. Так отреагировал муниципалитет на информацию о письме Диэри. Перемены носились в воздухе, газеты требовали, чтобы полицейский департамент возглавил Кранстон. Когда страсти немного улягутся, найдут благовидный предлог вернуть его на прежнее место. Крэнстон догадывался об этом, и именно по этой причине на его губах играла ироническая улыбка.

Директор Управления общественной безопасности, усталый седой человек, объявил корреспондентам о новом назначении Крэнстона. Потом он обернулся к советнику юстиции Копелли:

— По какому вопросу вы желаете меня видеть?

Открыв портфель, адвокат извлек из него листки бумаги.

— Мой покойный клиент, миссис Агнес Диэри, уполномочила меня зачитать настоящий документ в вашем присутствии, господин директор, — сказал он голосом, который крепчал с каждым произносимым словом. — Агнес Диэри застрелили сегодня ночью. Незадолго до своей гибели она выразила желание, чтобы в случае её насильственной смерти эти бумаги стали достоянием общественности. — Копелли кашлянул и передвинул узел галстука вниз, подальше от своего резко очерченного кадыка. — Документ был составлен её покойным мужем, Томасом Диэри, незадолго до того, как он покончил жизнь самоубийством. Его вдова поставила следующее условие: если по каким-либо причинам окажется невозможным зачитать эти бумаги в вашем присутствии, их следует направить в редакции всех городских газет, мэру, председателю городского совета. Поскольку вы мне предоставили такую возможность, я желаю исполнить последнюю волю миссис Диэри и зачитать заявление её покойного супруга.

— Тогда начинайте, советник, — сказал директор с неловкой улыбкой.

Копелли ещё раз прочистил горло. Он стоял в окружении корреспондентов, державших наготове блокноты и ручки.

Копелли бросил ещё один взгляд на директора, затем звонким голосом начал зачитывать предсмертную исповедь Томаса Фрэнсиса Диэри…

Когда через сорок минут Копелли закончил, директор сделал официальное заявление: «Информация требует дальнейшей проверки». Корреспондентов же больше интересовало мнение Крэнстона. Тот сделал жест рукой, приглашая к молчанию. Ироническая улыбка сошла с его лица.

— Прежде всего — спокойствие, — сказал он. — Нам предстоит не увеселительная прогулка. Не ждите чудес, так и напишите в своих газетах. Когда интересы общества являлись предметом продажи в течение десятилетий, очистить город от дерьма за один день не удастся.

Может быть, даже за один год. Но могу сказать, что мы в состоянии сделать за один день: мы можем начать. И начнем мы именно сегодня. — Он обвел взглядом присутствующих. — То, что мы сейчас услышали, ещё не является доказательством. Это обвинения против высшего руководства города. Может быть, они справедливы все, может, действительности соответствует половина или даже пятая часть. Наша задача — подтвердить их фактами. Я буду рекомендовать мэру созвать большое жюри и просить губернатора назначить специального прокурора. И позвольте мне повторить — не ожидайте чудес. Не воображайте, что завтра проснетесь в городе с неподкупной администрацией. Для подобных метаморфоз требуется время и желание. Коррупция вызывает гниение всего, к чему прикасается. Это все, что я собирался сказать. — Крэнстон улыбнулся. — Могу добавить, что в ближайшее время я намерен сделать то, что делал в течение всей своей полицейской карьеры, — арестовать людей, нарушивших закон.

— Что вы можете сказать об игорных притонах и подпольных лотереях? — спросил один из репортеров.

Инспектор Крэнстон посмотрел на часы:

— Если вы желаете в последний раз поставить на лошадку или выиграть миллион в лотерее, у вас на это есть ровно час. Я угощу бесплатной выпивкой того, кто к полудню обнаружит в Филадельфии хотя бы одного букмекера. Это все, господа. Теперь освободите помещение, нам предстоит серьезная работа.

Шумной гурьбой вывалившись из дверей, репортеры бросились к телефонам в холле муниципалитета.

Положив руки на колени, Бэньон сидел в сверкающем белизной приемном покое больницы и задумчиво разглядывал черно-белые квадраты линолеума, которым был покрыт пол. Мимо него, бесшумно ступая на резиновых подошвах, проходили деловитые сестры, бросая на него безразличные взгляды. Он ждал здесь всю ночь с того момента, как девушка по имени Дэбби, фамилии которой он не знал, была госпитализирована; с тех пор он стал как бы частью обстановки приемного покоя.

Часы показывали девять тридцать, когда в помещение вошел усталый, раздраженный доктор.

— К сожалению, мистер Бэньон, — сказал он, — мы не можем разрешить вам пройти к больной. Во всяком случае не сейчас.

— Как она?

Доктор покачал головой:

— Боюсь, мы не в состоянии ей помочь. У неё внутреннее кровотечение, остановить его не удается. Подобные вещи случаются, когда люди пытаются покончить самоубийством, стреляя себе в сердце. Если они промахиваются, получается Бог знает что. Черт побери, неужели человек не знает, где у него сердце?

— Некоторым, видимо, это неизвестно, — сказал Бэньон. — Когда я смогу её увидеть?

— Трудно сказать. Возможно, через пару часов, а может, завтра утром.

— Ладно, тогда я ненадолго уйду, — сказал Бэньон. — Нужно доделать кое-какие дела.

— Да, вы сказали, что она убила какую-то женщину, — сказал врач. — У неё были причины?

— Она хотела оказать мне услугу, — сказал Бэньон. — Вы тоже, видимо, хотите. Все в этом городе наперебой стремятся помочь мне.

Доктор мало что понял из его слов, тем не менее что-то в голосе Бэньона подсказало ему, что лучше не просить разъяснений. Кроме того, он был занятой человек и тратить время на выяснение обстоятельств личной жизни молодых блондинок, пытавшихся прострелить себе сердце и промахнувшихся, попросту не мог.

Было почти четыре часа, когда Бэньон подъехал к зданию муниципалитета. Поднявшись в кабинет Крэнстона, он застал старика одного.

— Молодец, что пришел. Я уже собрался объявить розыск, — сказал Крэнстон.

Бэньон сел, надвинув шляпу на лоб.

— Что происходит? — спросил он.

— Ты не читал газет?

— Нет, был занят.

— Мы тоже были заняты. День оказался весьма продуктивным. Благодаря тебе, Дэйв.

— Приятно слышать. А как поживают боссы, Лагана и Стоун?

— О Лагане можешь не беспокоиться, Дэйв. Он мертв.

Бэньон устало пожал плечами:

— Не может он вернуться с того света? Ну а если серьезно, что случилось?

— Вчера вечером ему стало известно о письме Диэри. Всю ночь он непрерывно звонил по телефонам, пытался выяснить масштабы бедствия. Утром прилег отдохнуть. Он неважно себя чувствовал, сказала жена. Короче, проснуться ему не довелось. Доктор говорит, сердце.

Бэньон посмотрел поверх головы Крэнстона на зажигающий вечерние огни город, на яркий блеск автомобильных фар в серых сумерках улиц.

— Значит, мертв, — сказал он. — Остается организация.

— Ей тоже недолго жить. Если мне дадут поработать в новой должности хотя бы полгода, она умрет. Придут новые люди. Письмо Диэри было бомбой, брошенной в болото. Мы обязаны поклониться тебе в ноги, Дэйв.

— Спасибо.

Крэнстон вопросительно приподнял брови:

— Ты действовал в одиночку?

— Вначале я думал, что одинок, — ответил Бэньон. — Герой против толпы. Но это оказалось не так. Люди желали помочь, и я широко пользовался их поддержкой. Помогали все — Люси Кэрроуэй и детектив по имени Парнелл, вы, инспектор, и полицейский Берк вместе с негритянкой из Честера. — На его лице появилась мимолетная улыбка. — Мне оказали помощь друзья, вместе с которыми служил в армии мой родственник, помог священник и девушка по имени Дэбби. Черт побери, инспектор, у меня была толпа помощников. Думаю, к ним я могу отнести всех порядочных людей этого города.

— Рад, что ты это понимаешь, — сказал Крэнстон.

— Кстати, где Стоун?

— Пока его не нашли. У нас нет формальных оснований для его задержания, но знать о его местонахождении необходимо. Сначала следует получить ордер на арест и предъявить конкретные обвинения. — Голос его стал жестким, и он посмотрел прямо в глаза Бэньону: — Всё должно быть сделано по закону, Дэйв.

— Естественно, кто спорит?

Поднявшись, Бэньон пожал инспектору руку.

— Тебе нужно выспаться, Дэйв, — сказал Крэнстон.

— Я только об этом и мечтаю. Спокойной ночи, инспектор.

Крэнстон проводил его взглядом. Потом сел за стол и позвонил в отдел по расследованию убийств.

— Мне нужен полицейский Берк, — сказал он. Его лицо было хмурым.

XVIII

В тот вечер Стоун вернулся к себе на квартиру в одиннадцать часов. Включив люстру, все торшеры и настольные лампы, он позвал Алекса.

Торопливо вошел Алекс. Увидев выражение его лица, Стоун рассмеялся.

— Что с тобой? — спросил он, ощутив странное удовлетворение от сознания, что Алекс трусит.

— Ничего, ничего, Макс. Просто… все эти разговоры…

— Пустая болтовня. Словно в воскресной школе, — решительно отрезал Стоун. Сегодня он завершил некоторые неотложные дела и отдал распоряжение о переводе своей наличности в банки Детройта, Чикаго и Лос-Анджелеса. День выдался кошмарный, одна неприятность следовала за другой. Смерть Лаганы, наступившая сразу же после предания гласности письма Диэри, была ужасным ударом. Почва ускользала из-под ног.

— Налей мне виски. Двойную дозу, — сказал он Алексу. — Потом упакуй дорожную сумку и отнеси в машину. И поживее, будь ты проклят!

После виски Стоун почувствовал себя лучше. Он ещё раз проверил свой авиабилет, наличность и револьвер в кармане пальто. Что ж, пора и отдохнуть, насладиться хоть раз в жизни долгими каникулами. Погревшись на солнышке месяцев шесть, он снова вернется в город и будет потешаться над теми, кто попробует сунуться к нему с ордером на арест. Он сумеет защитить и своих друзей. Арт Кин решил остаться, что ж, он всегда считал его непробиваемым идиотом. Но Стоун знал, что на этот раз всё будет иначе.

Вошел Алекс и сообщил, что сумка упакована и отнесена в машину.

— Хорошо, — сказал Стоун. — А теперь слушай. Я улетаю. Машину оставлю в аэропорту на стоянке. Завтра утром забери её и отведи в гараж Джерри.

Если я кому-нибудь потребуюсь, говори, что Стоун отправился в штат Мэн на рыбалку. Понял?

— Да, Макс, понял. А если спросят, когда ты вернешься?

— Отвечай, что на следующей неделе.

— Дела плохи, Макс, совсем плохи?

— Не скули. Через месяц всё войдет в свою колею.

— Ты слышал, судья Макгроу застрелился?

— Он всегда был слюнтяем. Выпей и успокойся. Увидимся через неделю.

В гараж он спустился на грузовом лифте. Сняв обертку с сигары, он закурил и некоторое время, стоя в кабине лифта, вслушивался в его мерное гудение. Звук действовал на него успокаивающе.

Когда лифт остановился, он вышел и зажег в помещении свет. Потом подошел к дверце из гофрированного железа и, нажав кнопку на стене, наблюдал, как дверца медленно уходит вверх.

Ночь была холодной, с противным моросящим дождем. Стоун глянул на небо — полет, по всей видимости, отменять всё же не станут.

Он вошел в гараж, и сердце его совершило внезапный скачок.

Возле его машины стоял великан в промокшем пальто, с бледным, усталым, бесстрастным лицом. Увидев его, Стоун медленно, словно нехотя, опустил руки в карманы пальто.

— Собираешься на прогулку? — спросил Бэньон.

— Угадал. Прогулки как будто не запрещены?

— Нет, но ты разочаруешь инспектора Кранстона. Как же он тебя арестует? А ведь он собирается сделать это в следующем месяце, а может быть, через год. Главное, чтобы всё по закону.

— Я так далеко не планирую. Если он собирается арестовать меня, пусть делает это сейчас. — Рука Стоуна в кармане коснулась пистолета. Нужно стрелять прямо из кармана — так, чтобы легавый не догадался. Стоун перевел дыхание. Сегодня он целый день ел второпях, много пил, и теперь его желудок горел огнем.

— Ты никуда не поедешь, — сказал Бэньон. — У меня нет времени ждать, пока Крэнстон обставит всё по закону.

Стоун провел языком по губам, ощутив привкус недавно выпитого виски.

— Ты совершаешь ошибку, Бэньон, — сказал он, крепко сжимая рукоятку револьвера в кармане.

Неожиданно Бэньон рассмеялся:

— Всё ясно, Стоун, в кармане у тебя пушка. Давай, действуй. Когда будешь стрелять, вспомни о моей жене.

— Будь ты проклят! — крикнул Стоун, направляя дуло револьвера в сторону Бэньона. Медленно пятясь, он вышел из гаража. Ноги отказывались ему повиноваться, каждый шаг требовал неимоверных усилий. Пальцы Стоуна лихорадочно искали и не могли отыскать курок. С ним происходило непонятное, его оставляли силы. В желудке у него продолжало полыхать пламя, тело вздрагивало, словно через него пробегали электрические разряды. На лице выступил обильный пот. «Я убью тебя!» — хотел крикнуть он, но вместо угрозы послышался лишь жалкий писк. Казалось, ветер срывал звуки с его губ и уносил прочь. Бэньон медленно приближался. В электрическом свете лицо бывшего сержанта полиции было мертвенно-бледным. Его шаги по бетонным плитам отдавались в замкнутом пространстве гаража глухими размеренными ударами.

— Больше ты уже никого не сможешь убить, — сказал Бэньон.

— Не приближайся! — крикнул Стоун. — О тебе позаботятся мои люди. Они достанут тебя из-под земли, вонючий фараон!

Бэньон рассмеялся.

Неожиданно раздался голос третьего человека:

— Вынь руки из карманов, Стоун. Ты арестован. Бэньон стремительно отступил в сторону. Словно по волшебству в руке его оказался револьвер.

С криком ужаса Стоун метнулся назад. У входа в гараж мелькнула тень, а через несколько секунд там выросла неясная фигура. Внезапно Стоун почувствовал, что к нему возвращаются силы. Это был всего лишь ещё один легавый, дешевый фараон — пятьдесят долларов в неделю. Он едва не вздохнул с облегчением. С этим недоумком он справится без хлопот.

— Исчезни! — крикнул он неясной фигуре.

— Ты арестован! — повторил голос.

Громко застонав, Стоун обернулся. Он дважды выстрелил в сторону пришельца, чувствуя, как пули разрывают толстую ткань его пальто. От сильной отдачи его рука, неловко сжимавшая револьвер, болезненно заныла. Потом вспыхнуло и погасло сине-оранжевое пламя, и в живот ему вонзился заряд свинца. Другая пуля попала ему в грудь. Какое-то время его сознание продолжало оставаться ясным, и он радостно удивился, что не чувствует боли.

Испытывая легкое головокружение и странное чувство облегчения от того, что в него стрелял не Бэньон, а кто-то другой, он попытался ещё раз нажать на спусковой крючок. Потом его пронзила боль, нестерпимая, вызвавшая приступ тошноты, и он забыл о Бэньоне и обо всем остальном. Спотыкаясь и согнувшись чуть ли не пополам, он выбрался из гаража и побежал в сторону перекрестка, то, как пьяный, бормоча себе под нос, то разражаясь дикими, злобными криками.

Выйдя наружу, Бэньон увидел Берка с револьвером в руке. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом почти одновременно спрятали оружие и двинулись по улице туда, откуда доносились крики Стоуна.

На перекрестке Стоун остановился.

Нет, это происходит не с ним, Максом Стоуном. Не он бежит сквозь ночь с дикими воплями, чувствуя, как наполняется кровью горло. Он кашлянул и начал задыхаться. Ему оставалось только бежать и бежать — от боли, от рвущихся из груди хриплых стонов, от человека по имени Бэньон. Кто-нибудь должен уничтожить Бэньона. Он, Стоун, отдаст приказ, а сейчас ему нужна помощь.

Он достиг Уолнат-стрит и остановился на углу, бессильно прижавшись к фонарному столбу. Улица была пустынной. Стоун посмотрел вокруг себя обезумевшими глазами. Бэньон приближался к нему медленно, неумолимо. Его руки были в карманах пальто, серое, беспощадное лицо наполовину закрыто полями шляпы.

Стоун повернулся, чтобы бежать, но ноги его подкосились, и он упал на колени.

Он сделал мучительную попытку собраться с мыслями, но волна боли захлестнула его мозг. И всё же ему удалось в последний раз подняться на ноги. Вытянув руки высоко над головой, он выкрикнул что-то нечленораздельное. Потом закачался и опрокинулся навзничь на мокрый тротуар. Его тень, гротескная и страшная, мгновенно сократилась до ничтожных размеров, превратившись в темное пятно возле лежавшего на земле трупа.

В желтом свете уличного фонаря Бэньон устало смотрел на неподвижное тело Стоуна. По привычке потирая лоб, он думал о том, что прожил вечность с ненавистью и неизбывной тоской в сердце. Теперь ненависть ушла, осталась только горечь — горькое чувство к самому себе, ко всем живущим в этом городе, даже капля тоски по Максу Стоуну.

Берк сказал:

— Крэнстона не обманешь, Дэйв. Он знал, что ты охотишься за Стоуном.

— Старого лиса не проведешь, — отозвался Бэньон.

— Он приказал мне задержать его.

— Но у тебя не получилось.

Берк пожал плечами:

— И к лучшему.

XIX

Сегодня дежурил другой врач. Он сказал, что ничего не имеет против, если Бэньон ненадолго навестит Дэбби.

— Не думаю, что ваш визит что-нибудь изменит. — Открыв дверь в палату Дэбби, врач вернулся к себе в кабинет.

Дэбби повернула голову к Бэньону. Она выглядела бесконечно усталой. Её глаза запали, кожа была прозрачно-белой.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— О, превосходно, — негромко ответила она. — Присядьте, Бэньон. Вы можете побыть со мной хотя бы немного?

— Конечно, — ответил он, садясь на жесткий стул с прямой спинкой, стоявший рядом с её кроватью. — Вы выглядите неплохо, если принять во внимание, что вам пришлось пережить.

— Я и чувствую себя неплохо, — сказала она. — Мне не следовало этого делать, Бэньон. Я поступила так, чтобы поквитаться со Стоуном, и теперь понимаю, что совершила преступление.

— Не будем об этом говорить.

— Вы никогда не желаете говорить со мной, — сказала она, отворачиваясь к стене.

Несколько мгновений они молчали, Бэньон заметил, как через окошко пробивается мягкий ранний рассвет.

Через пять — десять минут первые лучи исчезнут, чтобы спустя час возвратиться ярким, радостным светом дня.

— Я думала, что поступаю справедливо, — сказала Дэбби. — То, что он сделал, ужасно. Моя внешность — единственное, что у меня было, что спасало меня от нищеты, давало надежду в жизни. Наверное, это было бы не так страшно для семейной женщины — с мужем и детьми. Или для женщины образованной. У меня же нет ни того, ни другого.

— Теперь всё позади, — сказал Бэньон.

— Не связывайтесь со Стоуном, — продолжала она, глядя на него и медленно, устало покачивая головой. — Им займется полиция.

— Хорошо, Дэбби, — сказал он.

— Он не стоит того. Все они подлые, мерзкие люди. — Она облизала губы. — Я умру?

— Не знаю, Дэбби. Выглядите вы неплохо.

Они снова замолчали.

Сидя возле постели и глядя на бледные руки девушки, он чувствовал, как у него слипаются глаза. В палату вошла и сразу же вышла сестра, вернувшись через минуту с доктором. Поймав взгляд Бэньона, доктор медленно покачал головой.

Дэбби повернула голову:

— Бэньон, почему мы молчим?

Ее голос был таким тихим, что ему пришлось нагнуться, чтобы разобрать слова.

— Хорошо. Давайте поговорим.

Сестра и доктор бесшумно удалились.

— Вы были возмущены, когда я начала расспрашивать о вашей жене, — сказала Дэбби. — Я недостойна даже спрашивать о ней?

— Не болтайте глупости, — сказал Бэньон. Он пытался говорить небрежным тоном. — Мою жену звали Кэйт. Я думаю, вы бы с ней подружились.

— Да? А что за женщина она была?

Бэньон почувствовал, что во рту у него пересохло. Он с трудом проглотил слюну.

— Она была вспыльчивой. Настоящая ирландка, легко выходила из себя. К счастью, такие вспышки длились недолго. Она могла устроить мне головомойку за то, что я опоздал к обеду. Но спустя пять минут уже несла на подносе виски с содовой, словно ничего не произошло.

— Так и надо поступать, — сказала Дэбби. — Зачем таить в душе обиду? — Голос её был сонным.

Бэньон поднял её исхудалую руку, не зная, надо ли звать доктора.

— Часто она бывала нетерпелива с дочкой, но Бриджит на это не обращала внимания. Дочь умела очень ловко воздействовать на мамочку через мое посредничество. Бриджит всего четыре года, но у неё несомненные задатки политического деятеля.

— Значит, у вас есть маленькая дочка.

— Да, она у меня важная персона. Когда я возвращался домой после дневной смены, Кэйт всегда наряжала ее, как королеву. Наверное, так делают и в других семьях, но для меня это всегда был незабываемый момент — войти и увидеть чудо, будто только что сошедшее с праздничного торта.

— Представляю, как это приятно, — вздохнула Дэбби. — Хорошо, что вы мне о ней рассказали.

Больше она не произнесла ни слова. Отвернувшись в сторону, она закрыла глаза. Бэньон ещё продолжал держать её руку, когда вошел доктор и, пощупав пульс, сказал, что она умерла.

Бэньон тяжело поднялся.

— Я пойду. Позаботьтесь о похоронах. Деньги я пришлю.

— Да, конечно.

— Спасибо, доктор.

Бэньон вышел из больницы, когда на улице сквозь облака пробивались розовато-серые лучи раннего солнца. Несколько мгновений он стоял на тротуаре, глубоко дыша, потом повернулся и не спеша двинулся к центру города.

Мимо него проехала молочная цистерна, запряженная гнедой кобылой. Из подъездов выходили люди, выбрасывая в контейнеры накопившийся за сутки мусор. Город возвращался к жизни.

Бэньон чувствовал себя усталым и печальным, и всё же его душа, словно замороженная со времени смерти Кэйт, постепенно оттаивала. Он нашел в себе силы для сочувствия Дэбби, а это значило, что он мог числить себя среди живых.

Молочная цистерна переместилась в следующий квартал, мерное цоканье копыт по мостовой приятно щекотало слух.

Бэньон глубоко вобрал в себя прохладный, пропитанный туманом городской воздух. Конечно, он знал, что у него просто разыгралось воображение, и тем не менее ему почудилось, что сегодня утром воздух стал чище.

Он вспомнил, что должен купить подарок Бриджит.

Еще пару минут он стоял, наслаждаясь звуками и картинами просыпавшегося города. Потом закурил и махнул рукой проезжавшему мимо такси. Он знал: что-то закончилось этим утром. Он начинал заново — не с ненавистью, а с печалью и надеждой.

Эдвард Аронс

Убийство в Госдепартаменте

I

Барни Корнелл медленно вышел из здания, где помещалась комиссия по расследованию, и направился на стоянку возле Четырнадцатой улицы. Он ни разу не обернулся. Пол показал ему запасной выход, и Барни сумел избежать встречи с репортерами и фотографами. Он изо всех сил старался спокойно двигаться сквозь пятичасовую толпу служащих, ничем не выделяясь среди окружающих, которые спешили домой в конце жаркого летнего дня. Его так и подмывало броситься бежать. Не было смысла оборачиваться. Они всё равно там, сзади — один, двое или больше, смешавшись с толпой, всегда идут за ним. Его затрясло от гнева. Это продолжалось уже много дней. К этому невозможно было относиться без раздражения.

С сегодняшнего дня он ощущал внутри холодный ледяной ком. Его не мог растопить давящий туман Вашингтона. Корнелл шел один, мерно шагая среди возвращающихся домой правительственных чиновников, затем свернул за угол, туда, где оставил на стоянке машину. Он больше не мог это выносить. Барни достал сигарету, остановился закурить и взглянул назад, в направлении Четырнадцатой улицы.

Никого. Все и никого.

Совсем рядом, почти коснувшись его, прошел аккуратный молодой человек с волосами песочного цвета, спешащий по своим делам. Никого. Может быть. Когда он неожиданно свернул в ворота стоянки, человек, ни на секунду не замедлив шага, прошел дальше. По спине Корнелла пробежала дрожь, и он понял, что внутри него поселился страх.

Страх. Вот уже две недели он ухитрялся держать страх на расстоянии. Сначала он об этом даже не думал, потому что ему нечего было бояться. Так он считал. Но день проходил за днем, одна ложь накладывалась на другую, и страх пробрался в дальний угол его сознания, породил сомнения, которые теперь одолевали его.

Сейчас, когда всё стало очевидным, он больше не мог сдерживаться.

Служащий на стоянке взял его квитанцию и нахмурился.

— Ваша машина стоит сзади, ряд «Д», — сказал он Корнеллу. — Хотите, чтобы я привел её сюда? — У паренька был сильный южный акцент.

— Спасибо, я знаю, где она, — ответил Корнелл. — Я сам.

— Да, сэр. Жаркий сегодня денек, правда?

— Да уж, — согласился Корнелл.

Он пошел прочь от зеленой будки, демонстративно позвякивая ключами. Может, этот парень один из них. Сейчас никому нельзя доверять. Тебя самого учили всем этим штукам, и теперь настал момент, когда нельзя доверять никому — или почти никому. Он был невиновен, но не мог всё время бороться с ложью. Не мог найти её источник, не мог защититься от ложных показаний, клеветы, губящей его репутацию.

Преследующие его люди не в счет. Они просто выполняют свою работу — и выполняют её хорошо: исполняют приказ обеспечить безопасность и делают это как можно лучше. За ними стоит конгрессмен Айра Кич. Корнелл поморщился, когда в памяти всплыло имя этого человека. Ястребиное лицо и глаза крестоносца. Он бросал Корнеллу вопрос за вопросом, повторял одну и ту же ложь и требовал, чтобы тот попробовал опровергнуть её. Но и Кич не был последним звеном в этой цепи. В конце концов, он делал это с самыми лучшими намерениями. За ним, за всеми ними стоял человек, который не имел к этому официального отношения, но огромной тенью возвышался над всей вашингтонской сценой.

При мысли о Джейсоне Стоуне он тут же вспомнил о Кери, и внутри у него что-то перевернулось. Он взглянул на часы, подарок сослуживцев, вместе с ним работавших над проектом «Циррус». Сейчас ему хотелось ничего не знать о проекте «Циррус». У него оставалось полчаса. За это время он должен убедиться, что за ним нет хвоста, необходимо затеряться где-то в городе, всё равно где.

Машина ему не поможет. Даже если он выберется со стоянки, то не проедет и пяти кварталов, как патрульные полицейские машины засекут его. Всё ещё позвякивая ключами, Корнелл повернул между рядами машин, направляясь в сторону большой черной буквы «Д», нарисованной на бетонной стене.

Он выглядел спокойным — высокий мужчина, дорого, но не кричаще одетый в серый габардин. Его густые черные волосы ничто не защищало от палящего солнца; лицо было худым и загорелым; воротничок белой рубашки несколько обмяк, но голубой галстук по-прежнему свеж, и до утра бриться не надо. Внутреннее напряжение было умело прикрыто внешней спокойной деловитостью.

Его автомобиль стоял пятым от боковой бетонной стены, которую в этом месте сменяла железная ограда фута в четыре высотой, тянувшаяся вдоль маленькой улочки позади стоянки. В маленьком черном автомобиле, третьем от него, сидел какой-то человек. Он читал газету и, казалось, даже не заметил Корнелла. Черный автомобиль стоял на самом солнцепеке. Жарко же там, должно быть, подумал Корнелл. Но удовольствия при мысли о неудобствах этого человека не испытал. Снова вернулся страх, ощущение, что его поймали в ловушку, что он окружен. Он почувствовал себя изгоем, и несправедливость этого ещё подхлестнула его гнев.

Корнелл с небрежным видом повернулся к своему автомобилю и вдруг, не останавливаясь ни на секунду, повернул к низкой железной решетке, окружавшей стоянку. Он услышал, как за спиной завелся и смолк мотор. В ограде была калитка, которой пользовались клиенты, подходившие с этой стороны. Корнелл большими шагами прошел в калитку. Сзади хлопнула дверца машины, он зашагал ещё быстрее.

На этой улочке не было людской толчеи и потока машин, но и здесь спешили куда-то, несмотря на жару, люди — мужчины и женщины. Тут расположились несколько баров, китайская прачечная и маленький ломбард. Улочка была маленькая, пользующаяся дурной славой, и резко контрастировала с великолепием находящихся поблизости национальных памятников.

В этот час невозможно поймать такси, решил Корнелл. Он умерил шаг на углу и нырнул сквозь толпу на Четырнадцатой улице к островку безопасности, где останавливались троллейбусы. Он уже давно не пользовался общественным транспортом в часы пик. Корнелл затесался в толпу, штурмующую троллейбус. Ему показалось, что сзади раздался крик, но оборачиваться он не стал. Фактор неожиданности был на его стороне. Все эти недели, пока шло расследование, он и виду не подал, что знает о слежке. Барни старательно изображал человека, который понятия не имеет, что за ним следят.

Вот если бы теперь он смог исчезнуть…

Троллейбус раскачивался под напором втискивающихся в него людей. Корнелла плотно зажало телами других пассажиров, и он не мог даже обернуться посмотреть, удалось ли сесть в троллейбус тому типу со стоянки. Впрочем, это маловероятно. Он подавил в себе возбуждение. Это только начало. Впереди долгий и опасный путь, и даже если всё пойдет как надо, это вовсе не значит, что в конце его ждет полное оправдание.

Жара и давка в троллейбусе были невыносимые. Какая-то девушка в шляпке с перьями едва не сбила его с ног. В том, как пассажиры были прижаты друг к другу, было что-то недостойное и даже непристойное. Липкая жара вызывала в памяти удушающую атмосферу помещения, в котором работала комиссия по расследованию и где он провел почти весь день. Жара и гул голосов вернули его туда, он вновь ощутил жесткое дубовое сиденье свидетельского кресла. Вспомнил, как сидел, наклонившись вперед и прижав руки к груди, словно боксер в оборонительной стойке. В помещении было накурено. С галереи для зрителей доносился гул голосов. На столе стояла целая батарея микрофонов, их черные решетки жадно ловили каждое его слово. Он видел застывшего в ожидании стенографиста. Казалось, все замерли в ожидании, не обращая внимания на невыносимую жару и духоту в зале. Присутствующие не сводили глаз с конгрессмена Кича, который выглядел и вел себя как фанатик; все внимательно слушали резкие вопросы и быстрые ответы.

Это была знакомая картина. Но Барни никогда не предполагал, что ему самому придется играть главную роль в подобной сцене. Он заговорил, и пальцы стенографиста проворно задвигались. Он мог представить, как материалы сегодняшнего дня будут выглядеть в отчетах комиссии по расследованию, — жесткие, неприукрашенные, в отличие от осторожных сообщений прессы.

Кич начал сравнительно спокойно:

— Мистер Корнелл, во время войны вы служили в спецподразделении, не так ли?

— Да.

— В какой период и какова была ваша сфера деятельности?

— Я был направлен на Балканы, с сорок третьего по сорок шестой годы.

— А после этого?

— Специальный агент, прикомандированный к госдепартаменту.

— Ваш непосредственный начальник?

— Пол Эвартс.

Кич взмахнул стопкой бумаг:

— Это отчет о вашей деятельности на Балканах во время войны. Весьма похвальный по большей части. Вы вели себя как храбрец и патриот. Однако здесь имеется некий документ, свидетельствующий, что в октябре и ноябре сорок четвертого года вы отсутствовали на службе, вас считали попавшим в плен, раненым или убитым. Это так?

— Что я отсутствовал на службе? Был ранен? Убит?

— Перестаньте, пожалуйста. Где вы находились в этот период?

— Пробирался в Софию. Меня сбросили с парашютом, и я сломал ногу. Пытался приземлиться в стог сена, но парашют выбрал каменный карьер.

— Это было за линией фронта?

— Да.

— Расскажите нам, пожалуйста, что случилось с вами после этого.

— Меня подобрали местные крестьяне. Они видели, как я упал. Они перенесли меня к себе и вылечили ногу, правда, боюсь, не совсем удачно. Они прятали меня почти два месяца, до тех пор, пока я не смог связаться со своими коллегами в Италии.

— Давайте не будем так быстро разделываться с этими двумя месяцами. Значит, вы говорите, что вам помогли и дали убежище местные крестьяне?

— Да.

— Они не сообщили о вас врагам?

— Нет.

— Вы помните имена этих крестьян?

— Мужчина по имени Игорь Страсски и его жена Мария.

— Знали ли вы в то время, что это русские агенты?

— Нет.

— И они не сообщили вам, что являются вашими союзниками?

— Нет. Сказали, что они болгарские крестьяне, подпольщики. Во время пребывания у них я не заметил никаких признаков шпионской деятельности.

— В это трудно поверить.

— В наше время, сидя здесь, во многое трудно поверить.

Стоя сейчас в раскачивающемся троллейбусе, тесно прижатый к держащейся за поручень девушке, он видел перед собой сердитое худое лицо Кича. Возле двери защелкали вспышки фотокамер, с галереи донесся шум. Председатель стукнул молоточком. Стрелки часов, висевших над его головой, неумолимо двигались вперед, приближая неизбежное. Он понимал, куда клонит Кич. Всё было тщательно подготовлено и спланировано — построить здание обвинения на одном-единственном слове.

Предатель.

От жары всё плыло перед глазами. Корнелл видел, как открывается рот Кича при очередном вопросе, загоняющем его всё дальше и дальше в угол.

— После возвращения в Соединенные Штаты вы продолжали поддерживать отношения с семьей Страсски, не так ли, мистер Корнелл?

— Да, продолжал.

— И после окончания войны?

— Да.

— Почему?

— Я был благодарен им. Они спасли мне жизнь.

— И вы продолжали поддерживать эти отношения даже после того, как узнали, что он перебрался в Москву и стал правительственным чиновником?

— Да, некоторое время.

— Когда вы прекратили переписку с ними?

— Когда узнал, что он работает в министерстве иностранных дел.

— А посылки? Когда вы перестали посылать посылки?

Они знают, подумал он. Знают все, кроме правды.

— Посылки я посылал Петру Страсски, их сыну. Когда я с ним познакомился, ему было всего девять лет.

— Да, мы знаем, что посылки были адресованы мальчику. И переправлялись через Германию, чтобы обойти почтовые правила. Почти два года вы посылали их каждый месяц. Это так?

— Более или менее.

— И что же вы посылали? Можете сообщить об этом комитету?

— Игрушки.

— Игрушки?

— Разные игрушки. Какие были в магазинах. Я посылал их мальчику.

На галерее засмеялись. Кич улыбнулся:

— Вы хотите, чтобы мы поверили подобному заявлению?

— Тем не менее, это правда.

— Вы можете доказать, что в посылках были только игрушки?

— А я должен это делать?

— Это было бы неплохо.

— Я ничего не могу доказать, — ответил Корнелл. Стрелки часов двигались всё быстрее и быстрее — двенадцать, час, два, три. Он ждал, когда Кич произнесет свое последнее, главное обвинение. Но тот не спешил. Он должен был всё тщательно подготовить. Это был его звездный час, его карьера, цель любого крестоносца. И этот момент настал. Два слова: проект «Циррус».

— Мистер Корнелл. (Исключительно вежливо. Исключительно терпеливо.) В течение последних шести месяцев вы были связаны с исследованиями, известными под названием «Проект „Циррус"»?

— Да.

— Ядерные исследования высокой секретности?

— Да.

— В качестве кого вы участвуете в этом проекте?

— В качестве офицера безопасности, я прикреплен к своему непосредственному начальнику, мистеру Эвартсу.

— Сверхсекретные исследования, не так ли?

— Да.

— Однако мы можем сейчас об этом говорить. Это больше не секрет. Благодаря таким людям, как вы, Корнелл, эта страна, похоже, уже не в состоянии подолгу хранить свои секреты… Проект «Циррус» связан с радиоактивной пылью как побочным продуктом деятельности наших атомных лабораторий, так?

— Да.

— Вы можете рассказать подробнее?

— Я не ученый, а офицер безопасности.

— Но вы достаточно много знаете об этом проекте?

— Да, меня с ним ознакомили.

— Смертоносное облако радиоактивной пыли с быстрым периодом распада, в тысячу раз действеннее любого отравляющего газа.

Проект «Циррус». Сверхсекретный проект. — Театральная пауза. Кич вытянул вперед длинный палец. — И вы продали этот секрет, эту государственную тайну, за океан, вашему приятелю мистеру Страсски!

— Нет, — ответил Корнелл.

— Вы написали ему об этом, и информация появилась во всех газетах по ту сторону железного занавеса; лакомый кусочек для пропаганды, которая представляет нас злобными, жестокими чудовищами, мечтающими уничтожить половину человечества! Ложь, ложь и ещё раз ложь, но именно этим и занимается пропаганда, как вам прекрасно известно, мистер Корнелл. А вы даете пищу этой машине, подвергая опасности свою страну, причиняя ей ущерб.

— Я этого не делал!

— Вы предатель, мистер Корнелл!

— Нет!

Нет, нет и нет…

Можешь повторять это сколько угодно, подумал Корнелл, твои слова не смогут разрушить построенное на косвенных уликах обвинение, цель которого — погубить тебя. Ты сидишь здесь, согнувшись, как боксер, которого всё время бьют ниже пояса, и страх сводит судорогой твои внутренности, замораживает сердце у тебя в груди. Ты пытаешься найти вокруг хоть одно приветливое лицо и не можешь. В глазах окружающих ясно читается: «Пария. Изгой. Преступник. Предатель».

Потом всё кончилось, и ты снова стал свободным, возможно, лишь на день, поскольку расследование ещё не закончено. На этом деле кое-кто заработает, в него будет втянуто ещё не одно имя. Спасибо Полу, тебе удалось ускользнуть от репортеров, и ты ушел — ты слышал шаги за собой, терпеливые и неумолимые, всегда у тебя за спиной.

II

Даже при открытых окнах духота в троллейбусе была невыносимой. Корнелл подумал о Кери Стоун и ухитрился повернуть руку так, чтобы взглянуть на часы. Девушка в шляпке с перьями подозрительно взглянула на него.

— Извините, — пробормотал Барни и, скосив глаза, увидел, что уже четверть шестого. Он уехал достаточно далеко. Корнелл стал протискиваться к выходу.

На следующей остановке вместе с ним сошли три девушки и ещё один мужчина. Место было знакомое — одна из широких, обсаженных деревьями улиц в северо-западной части города, где находятся особняки посольств, а на других, не столь респектабельных улочках — многочисленные дома, в которых проживают правительственные чиновники. Две девушки, оживленно беседуя, ушли. Третьей была девушка в шляпке с перьями.

Она была невысокая, в мятом белом костюме, с задумчивым, приятным лицом. Девушка неуверенно взглянула на Барни. В глазах обоих читалось облегчение — они вырвались наконец из этой толпы. Она почти улыбнулась.

— Интимное занятие, правда? — сказал Корнелл. — Я имею в виду поездку в троллейбусе.

— Да, — кивнула она. Потом, поколебавшись, добавила: — Когда вы смотрели на часы, я было решила, что вы хотите дать волю рукам. Некоторые так делают.

Она смущенно умолкла. Её взгляд робко встретился с его взглядом и скользнул в сторону. Она, казалось, хотела что-то добавить, потом на её лице снова появилось непроницаемое выражение. От неё словно исходила какая-то свежесть, вызвавшая мимолетный интерес Корнелла. Он не знал её, и всё же что-то в ней казалось ему знакомым, будто он её уже где-то видел. Возможно, на одной из неизбежных вашингтонских вечеринок.

— Ну что ж… — произнесла она.

Он посмотрел направо, потом налево, пытаясь найти мужчину, вышедшего вместе с ними из троллейбуса. Того нигде не было видно. Остальные шли по улице, стараясь держаться в тени деревьев, им, похоже, никто не интересовался.

— Ну что ж, до свидания, — сказала девушка.

— Пока.

Она посмотрела на него, и в глазах её что-то мелькнуло, словно ей не хотелось уходить. У него появилось странное чувство, будто что-то притягивало их друг к другу. Она тоже это чувствует, подумал он. Словно они стоят в невидимом кольце. Это длилось мгновение. Её теплый, ласковый взгляд ещё раз коснулся его лица, прежде чем взяло верх приличие.

— До свидания, — повторила она.

Девушка быстро пошла прочь. Корнелл смотрел на линии её тела под костюмом. Потом взглянул на часы. До встречи с Кери оставалось десять минут.

Ресторан, в котором она назначила свидание, был маленький, без претензий. Он никогда здесь не бывал, но слышал про это заведение. Нормальной здесь была только еда. Посетители были таковы, что он не мог понять, почему Кери выбрала это место. Даже у официантов были слишком длинные волосы. Но как место встречи заведение было, видимо, достаточно безопасным, при условии, что обоим удалось сбросить хвост. Корнелл был уверен, что ему это удалось. Насчет Кери он не был уверен.

Она была уже здесь, ждала за столиком у открытого окна. Увидев тени под её прекрасными глазами, он почувствовал, как внутри всё привычно сжалось. Она улыбнулась, он взял её руку, лежащую на красной клетчатой скатерти.

— Всё в порядке? — спросила Кери чуть хрипловатым голосом.

— Отлично. А у тебя?

— Пожалуй, да.

— За тобой не следили?

— Думаю, нет.

Ему так много хотелось ей сказать! Но он заставил себя оторвать от неё взгляд и внимательно осмотреть посетителей ресторана. Народу было довольно много. Барни смотрел на них с тайной усмешкой. Этих людей не встретишь на спортивных площадках и стадионах. Большинство — и мужчины, и женщины — были слишком безукоризненно одеты, слишком изысканно говорили и двигались с почти кошачьей грацией. Он почувствовал беспокойство. Это место ему явно не нравилось. Он повернулся к Кери, она наблюдала за стоявшими у бара клиентами. Корнелл посмотрел туда — ни одного знакомого лица. Невозможно определить, следят ли за ним. Одно им, во всяком случае, удалось — ни одна из газет не связывала его с Кери. Корнелл представил, какой шум подняли бы газетчики, узнай они только, что он и миссис Джейсон Стоун любят друг друга.

— Барни, — сказала она.

Корнелл снова посмотрел на неё.

— Барни, сегодня было очень тяжело? — спросила она.

Он поморщился:

— Достаточно скверно. Ты же знаешь конгрессмена Кича. Собака с костью, которую он ни за что не выпустит. Он видит саботажников и предателей под каждой кроватью и под моей, видимо, тоже — меня самого.

— Барни, не надо.

— Но дело-то ведь именно в этом, не так ли? — нетерпеливо перебил он. — Твой драгоценный супруг сообщил сведения, доказывающие, что я действовал в интересах иностранного государства и продал секрет проекта «Циррус». Это ложь, хитрая паутина подтасовок и совпадений, а Кич всего лишь инструмент в руках Джея Стоуна. Я не держу зла на Кича за то, что он делает со мной каждый день в течение последних двух недель. Я согласен вынести все, лишь бы эта грязь не коснулась тебя. Но Джейсона Стоуна я готов придушить собственными руками.

— Не говори так, — перебила его Кери.

— Именно это я чувствую.

— Я знаю, но…

— Хорошо, Кери, — сказал он. — Извини, что расстроил тебя. Сегодня был тяжелый день.

Едва увидев её, он сразу почувствовал себя лучше. Кери была в одном из своих строгих костюмов, подчеркивающих её красоту. Она была высокая, с мягкими каштановыми волосами, овальным лицом и удлиненными, чуть приподнятыми к вискам глазами, придававшими ей слегка восточный вид, который подчеркивали высокие скулы. Однажды она с улыбкой объяснила ему, что её предки жили под суровой пятой монгольских ханов. Её отстраненность и невозмутимость держали его на расстоянии.

Подошел официант с бутылкой вермута и бокалами. Ставя бутылку на стол, он как бы невзначай коснулся рукой Корнелла. Их глаза встретились, и официант тайком улыбнулся ему.

— Привет! — Официант повернулся к Кери: — Привет, Кери.

— Оставь бутылку, Джорди, — строго произнесла Кери.

Официант скользнул прочь, а Корнелл вопросительно взглянул на Кери:

— Ты уже бывала здесь?

— Раза два, — ответила она, — так, шутки ради.

Она снова посмотрела на людей у бара, а потом на него, избегая встречаться взглядом. Корнелл постарался отбросить удивление. Ресторанчик казался достаточно безопасным и укромным, но он знал, что ни одно место на земле не будет достаточно надежным, если ложь Джейсона Стоуна получит официальное признание.

Он снова ощутил страх, и интуитивно почувствовавшая это Кери улыбнулась:

— Да, Барни, день у тебя сегодня выдался нелегкий. Но всё будет хорошо. Вот увидишь.

— Я не могу доказать, что всё это ложь, — сказал он. Его лицо было серьезно. — Ты же знаешь, я никогда не продавал секретов. Это просто нелепо. Они вывернули наизнанку всё мое прошлое, но не нашли ничего подтверждающего обвинения Джея. Он лжет, и я знаю почему. Это всё из-за тебя, Кери. Он пока не признался, но именно это главная причина его нападения на меня.

— Я так не думаю, Барни.

Он ударил кулаком по ладони:

— Как доказать, что белое — это белое, а черное — черное? Как объяснить цвет слепому?

Кери обеспокоенно посмотрела на него:

— Барни, о чем ты думаешь? Почему ты заставил меня принять такие меры предосторожности, чтобы встретиться с тобой? Мы оба ни в чем не виноваты, нам нечего скрывать. Я сделала все, как ты просил, и уверена, что за мной не следили, но я хочу знать — почему? Тебе приходится выдерживать ужасное напряжение. Я боюсь за тебя.

Корнелл улыбнулся:

— Ничего, я выдержу. Но хотелось знать, как относишься к этому ты, Кери.

— Но почему, Барни? Я хочу сказать, почему ты непременно хотел увидеть меня сегодня?

— Мне нужно встретиться с Джейсоном Стоуном, — объявил он.

Кери нахмурилась:

— Я не понимаю.

— Я хочу увидеться с ним один на один, — объяснил Корнелл. — Без Кича и стоуновской правой руки, Сэма Хэнда. Наедине. Хочу поговорить с ним начистоту, выяснить всё раз и навсегда.

— Но ты же знаешь, он не…

— Если это из-за нас, то я хочу знать наверняка. Но если он устроил эту травлю по какой-то другой причине, может быть, я сумею уговорить его взять другой след.

Кери вздрогнула:

— Ты не знаешь Джейсона.

— Я знаю его, — мрачно возразил Корнелл. — Я знаю, что он сделал с тобой.

— Не надо встречаться с ним, — настаивала Кери. — Мне это не нравится. Я боюсь, Барни.

— Я буду сдержан, — улыбнулся он.

— Но он-то может не сдержаться. Если что-то случится…

— Кери, пожалуйста, не надо.

Подошел официант с заказанными устрицами. Кери опять посмотрела в сторону бара. На этот раз Корнелл заметил сидящую на высоком табурете стройную, хорошенькую блондинку, улыбавшуюся отражению Кери в слабо освещенном зеркале позади стойки. Он вздрогнул, но тотчас отогнал возникшие сомнения. Они молчали, пока не отошел официант, потом Кери вновь заговорила:

— Но чего ты надеешься добиться, увидевшись с Джеем наедине? Ты же знаешь, как он упрям и высокомерен. Ты не первый, кого он решил погубить.

— Я намерен оказаться последним, — ответил Корнелл.

— Вот видишь, — ответила Кери, — именно это я и имела в виду.

— Да нет, ты не поняла, — мягко сказал он. — Джейсон Стоун твердо решил погубить меня, и возможно, я никогда не сумею опровергнуть обвинения, которые он заставил Кича выдвинуть против меня. Он уже проделывал это с другими. Но я вовсе не намерен так просто сдаваться. На этот раз ему придется драться. Если мне удастся обнаружить хоть малейшую щелку в его доспехах, я использую её.

— В доспехах Джея нет ни одной щелки, — отозвалась Кери.

— Ничего, я поищу. Где я могу встретиться с ним, Кери?

Она колебалась:

— Его нет в Вашингтоне. Он сказал, что уезжает из города до конца недели.

— Он уехал в Оверлук?

— Барни, я…

— Так?

Кери кивнула:

— Да.

— Значит, я увижусь с ним там, — решил Корнелл.

— Но ты не можешь просто…

— Могу. И сделаю это.

За спиной Корнелла кто-то раздраженно произнес:

— Не знаю, что ты намерен делать, Барни, но это ваше свидание — совершенно бессмысленная и опасная затея. Добрый вечер, Кери.