Одиссея для двоих

1

Очнулся он не скоро.

Из болезненной темноты его вырвало ощущение словно бы слишком яркого света. Он чувствовал окружающее его жгучее сияние, но не видел ничего. Непонятно, необъяснимо!

"Ослеп я, что ли?" — подумал он.

Чувствовал он себя отвратительно. Его словно завернули в мокрую простыню и туго спеленали. Он попробовал пошевелить рукой, ногой… Безуспешно.

На паралич не похоже. Было такое ощущение, словно… словно чего-то не хватало…

"Неужели мне отрезали конечности?!"

Потом он сообразил, что ничего не слышит. Вокруг стояла мертвая, непроницаемая, удушливая тишина.

Вдруг где-то возле левого уха что-то обожгло — и возникли звуки. Чистые, ясные. Стук небольшого металлического предмета о стекло: словно кто-то положил чайную ложечку на блюдце. Потом зазвенело, как будто в умывальную раковину уронили стальной шарик. Зажурчала вода. Шаги. Громкие звуки шагов по паркетному полу. Кашель.

Наконец-то какой-то человеческий звук!

Мишель хотел крикнуть. Не вышло. Зато болезненное ощущение бессилия возросло. Совсем рядом кто-то засмеялся и сказал:

— Ага, паренек, говорить хочется? Вижу, вижу: стрелка на приборе, подключенном к речевому центру, движется. Ха-ха! Да, ты же не понимаешь, что с тобой стряслось. Знаешь, это очень любопытно. Очень, очень любопытно. В самом деле! Не думаю, чтобы с кем-нибудь могло приключиться что-нибудь еще более любопытное! Разве что смерть. Нет, точно нет. В смерти нет ничего любопытного. Смерть банальна. Это всегда только обморок — раз и навсегда. Тебе уже приходилось терять сознание? Да, правда, ты же только что очнулся от продолжительного обморока. А представь, что ты не очнешься никогда. Это и была бы смерть. Тогда и говорить было бы не о чем. Твой случай — совсем другое дело, приятель. Это… Как бы поточнее выразиться… Это исключение. Скажу больше. Сейчас ты все поймешь. Я провел на тебе несколько экспериментов в области… ну, скажем, в области занимательной физиологии.

Опять шаги по паркету. Удовлетворенное ворчание. Голос:

— Неплохо. Зубцы на кривых твоих мыслительных процессов весьма регулярны. Ты в своем уме. А некоторые на твоем месте, бывает, трогаются, правда, правда. Но ты — замечательно уравновешенный паренек, поздравляю. Твоя ассоциативная кривая немного пляшет, это естественно. Ничего. Такая временная паника в твоем положении вполне нормальна.

"Чего он тянет? Мог бы, наконец, и сказать, где это я, — думал Мишель. — И откуда такой всеохватывающий паралич? Только слышу — и больше ничего. Только разум и слух. Если я и в самом деле завернут в мокрую простыню, то почему этого не осязаю? Нет, хватит с меня!.."

— Ну ладно, ладно, — снова послышался незнакомый голос. — Не волнуйся так, паренек. Я понимаю, тебя сейчас мучают тысячи вопросов. Даже догадываюсь, какие. Что ж, попробую ответить на них. Только разреши мне сначала подключить тебе глаз, так же, как подключил ухо.

Какой-то шорох, и Мишель вдруг почувствовал, что голову его пронзает ослепительно белый световой меч. Он прозрел.

И оказался с глазу на глаз с цеподом. Буквально в десяти сантиметрах увидел голову осьминога. Ему захотелось отшатнуться. Не вышло.

— Испугался! — констатировал цепод. — Стрелка на приборе прыгнула как бешеная. Да, двигаться ты не можешь. Для этого нужны конечности, мышцы, кости, а вот как раз ни того, ни другого, ни третьего у тебя нет. Ты, наверное, думаешь: "Этот цепод тронутый". Ничего подобного. Ты ошибаешься. Я говорю правду.

Глаза головоногого повернулись в орбитах. Он продолжал:

— Слушай внимательно. Сейчас я держу в руке твой глаз. Это я направляю его в разные стороны, на те вещи, что хочу тебе показать. Я сказал "глаз", но это в переносном смысле. "Глаз" этот искусственный, но… ну, скажем, так… подключен… к твоему зрительному нерву. Вот посмотри-ка!

Медленно, без участия воли Мишеля, его взгляд передвинулся ниже. У цепода было человеческое тело. Атлетический торс, длинные ноги спортсмена, обтянутые черными брюками…

— По-моему, так гораздо практичнее, чем конструкция из металлических стержней, — прокомментировал цепод. — Я взял себе именно твое тело, потому что оно исключительно здоровое и жизнеспособное.

Мишеля захлестнула ненависть: перед ним в самом деле стояло его собственное тело, увенчанное безобразной фиолетовой головой. Шрамик на предплечье, армейская татуировка под левым соском… Сомнений не было.

"Что?! что?! что?! Что это он плетет, этот гнусный слизняк?! Проклятый идиот! Что же это?!.."

— Не понимаешь… — протянул цепод. — Ты спрашиваешь себя: "Что же в таком случае осталось мне, если тело взял себе он? Голова?" Сразу должен сказать, что и голову я тебе не оставил. Сейчас покажу ее тебе. Вот она!

Взгляд Мишеля передвинулся вдоль полок, уставленных рядами стеклянных банок. В банке, на которой остановился его взгляд, покоилась человеческая голова. Это была его собственная голова, лишенная грима и погруженная в какую-то жидкость.

— Вот теперь и подумай: чти же ты такое? Что от тебя осталось? Еще не догадался? Это же так просто. Сейчас я направлю твой "глаз" на тебя — и ты увидишь себя как в зеркале!

Изображение снова надвигалось — и появилась банка, оплетенная проводами и опутанная трубками. В банке под слоем жидкости покоилась белесая аморфная масса, похожая на вздувшуюся тушу дохлого Моби Дика, утыканную гарпунами — так густо была нашпигована эта масса микроэлектродами.

Это был мозг!

"…Гарсон, один раз бараньи мозги с горошком!.." — некстати вспомнился Мишелю какой-то земной ресторан. Он не удержался и мысленно дополнил это зрелище пучком укропа, веточкой петрушки с капелькой уксуса… Так вот что он такое: бесформенный, сморщенный кусок жирного мяса в банке… Аморфная масса, почти ничто! — И одновременно все, что, по крайней мере морально, составляло духовную личность некоего Мишеля Местре…

— Нелегко переварить, правда? — добродушно заметил цепод. — Ну, и какого ты мнения об уровне нашей науки?

Несколько бесконечных секунд цепод вглядывался в прозрачный кубик "глаз" Мишеля, соединенный с банкой тонким проводом, потом с жестоким смехом сказал:

— А теперь — баиньки! — и поставил "глаз" рядом с банкой.

После этого он направился к двери. На пороге остановился, обернулся и с довольным видом похлопал себя по ноге.

— Отличное тело, — сказал он. — Сильное, гибкое. Благодарю.

Дверь за ним захлопнулась. Свет погас.

Мишель остался один в темноте. Ураган мыслей в горсти творожистой массы. Даже не вихрь под черепом: череп пуст и мокнет в другой банке… Буря в стакане физраствора.

Понемногу Мишель успокоился. Только теперь он начал представлять, какой была подлинная история цеподов.

Цеподы и серые карлики были единокровными созданиями — опасными и хитрыми. Во время покорения Смарагда, когда цеподы поняли, что война проиграна, они решили самых способных своих собратьев превратить в существ, которые были бы милы сердцу победителей. А какой облик может снискать симпатии людей?

Для этой цели цеподы воспользовались останками погибших в боях землян!

Неизвестно, то ли так было задумано, то ли головоногие не сумели добиться стопроцентного успеха, но в процессе витализации скелеты и, соответственно, тела оживленных уменьшались. Однако мозг, а возможно, и все тело цепода в тело убитого человека пересадить все-таки им удалось. Это было победой куда более важной, чем победа в любой битве.

Серых карликов для виду заперли в концентрационные лагеря в дебрях четвертого континента. Гениальная идея! Растроганные земляне поспешили на выручку и освободили карликов: ведь они с виду были чуть ли не братьями людей! А так как в тела живых трупов пересаживали избранных, наиболее одаренных цеподов, то эти особы неизменно оказывались исключительно одаренными во всех областях; очень скоро серые карлики стали расой привилегированной, почти равной людям. Карлики внедрялись во все жизненно важные центры человеческого общества, изучали все механизмы, движущие этим обществом, — и фокус удался!

Что же касается всего остального — религия и табу оказались надежным щитом. Разумеется, они не желали иметь дела с земной медициной! Еще бы! Разумеется, чрезвычайная застенчивость мешала им показываться на пляжах в купальных костюмах. Еще бы! И, наконец, все, что касается рождений и смертей, разумеется, было исключительной прерогативой священников и происходило в святилищах, подальше от любопытных взглядов. Еще бы!

Хороша шутка!

Что же дальше?

Ну ясно: достаточно было усовершенствовать методы! Вместо того, чтобы использовать останки погибших солдат, стали похищать живых: в мирное время трупы стали редкостью. Были разработаны методы и способы сохранения естественного вида похищенных тел. Конец пришел серым карликам. Зато человек получается точь-в-точь как настоящий!

С особенной охотой цеподы "реконструировали" женщин: это легче. А когда цепод уже угнездился в человеческом теле, вполне достаточно чуточку изменить форму носа и ушей или отпустить бороду, чтобы в любой толпе можно было не бояться быть узнанным. Фальшивое общественное положение, липовые документы. Просто, как яичница. Серые карлики везде. Для них нет неблагодарной работы. Без всякого неудовольствия они покорно скребут перьями по бумаге — примерные, незаменимые клерки. Им ничего не стоит подделать любые официальные документы…

Мишелю оставалось только размышлять. Он долго и так и сяк рассматривал все аспекты своего жалкого положения. Интересно, имеет ли право белесая масса на дне сосуда носить имя Мишель?..

Мысль о том, что Инесс, возможно, постигла такая же участь, доставляла ему ужасающие душевные муки. Он просто физически не мог заплакать, закричать, заколотить кулаками в стены, чтобы найти душевную разрядку. То, что его заставили пережить, было фантастично по своей жестокости. Точно так же он не имел возможности задохнуться от ярости — ни сердца, ни легких у жалкого голого мозга не было. Все органические реакции, обычно сопутствующие чувствам и составляющие сущности, их немалую часть, потеряли всякое значение.

Он страдал. И страдания, — ужасные, ни с чем не сравнимые, порождали в нем мысли холодные и острые как лезвия мечей, небывало ясные и безжалостные, не находящие выхода в физиологических реакциях. Вся физиология свелась к току теплой плазмы и таинственным импульсам продуктам бесчеловечной науки негуманоидов.

Его горе не находило выхода: даже гортани у него не было. Отсутствующее сердце не могло разорваться. Без внутренностей и желчи как излить горечь? Как разъяриться и обезуметь без инъекций адреналина в кровеносную систему, без утраты гормонального равновесия, которое вынуждает мысли путаться в безумном, однако несущем успокоение танце?

Его страдание было обнажено и безжалостно как пламя, всесильное и невообразимо ужасное.

К счастью, его сморила усталость, великая, милосердная, жизненно необходимая усталость, которая переборола усилия системы жизнеобеспечения и системы очистки плазмы, понемногу насытив жидкость продуктами распада.

Но прежде чем уснуть, обнаженный мозг развеселился. Как это ни было жестоко, но он захохотал, обойдясь без сокращений диафрагмы, без гримас и сопровождающих звуков. Он хохотал над собой, таким, каким увидел несколько часов назад: большое земное животное ехидна, утыканное микрозондами и дремлющее на дне стеклянной банки. А расходившееся воображение уже подсунуло ему еще один образ: ехидна покрылась мелкими папильотками и превратилась в человечью голову…

И когда он наконец уснул, чувство, что он против воли участвует в каком-то жестоком и омерзительном фарсе, не покинуло его и не покидало всю ночь.

2

Проснулся он с тем же дурацким ощущением, что завернут во влажные простыни. И снова нахлынула безжалостная волна образов.

Эти образы были до безумия выразительны, до того выразительны, что их можно было бы принять за продолжение кошмарного сна: между створками неплотно прикрытых дверей пробивался тоненький лучик света и выхватывал из темноты в проходе ряды стеклянных сосудов, наполненных человеческими внутренностями — запасные детали для краденых тел…

Какие же все-таки невообразимые силы таятся в человеческом сознании! От Мишеля остался только мозг, но ведь фактически это и был сам Мишель, Мишель неукротимый и непримиримый, рвущийся в бой, в смертный бой!

Он все еще оставался грозным противником, но только теоретически: на что же способен одинокий обнаженный мозг?!

Инстинкт кричал: "Любой ценой выбраться отсюда!". Впервые инстинкт обманывался: он ведь до сих пор продолжал опираться на рефлексы тела. Инстинкту казалось, что хозяин его заключен в тесную стеклянную клетку, и он требовал ударить всем телом в стекло, столкнуть клетку с полки. Стеклянное узилище упадет и разобьется о паркет, и тогда хозяин сможет выползти на свободу, пусть даже и по осколкам стекла и лужицам плазмы!..

Ударить всем телом!.. Ползти!.. Какая чушь! А если банка упадет — это мгновенная смерть: микрозонды и трубки, поддерживающие в нем жизнь, будут вырваны. Своим существованием Мишель был обязан исключительно окружающей его аппаратуре.

Он был обречен на смешное и раздражающее бессилие, он не мог даже пошевелиться. Оптический прибор, — его "глаз", — был направлен на банку с какими-то сизыми кишками на соседней полке. Можно было подумать, что он на какой-то фабрике — не то на консервной, не то на производящей потроха…

Банку с кишками окружали другие сосуды со столь же аппетитным содержимым, и Мишелю хочешь не хочешь приходилось их разглядывать. О том, что наступил день, можно было только догадываться. Только сейчас Мишель понял, как много информации несет нормально двигающийся в орбите глаз. Объемное, панорамное зрение зависит в основном от движений глазного яблока. Попробуйте сосредоточить взгляд на каком-нибудь отдельном слове и остальная часть страницы покажется вам белесым прямоугольником, испещренным расплывающимися иероглифами. Пожелай вы прочесть следующее слово — и вашему глазу придется шевельнуться а орбите, хотя бы слегка. Потому-то, как и сам Мишель, в плену неподвижности оказалось и его чувство, легкомысленно дарованное цеподом.

Правда, он мог концентрировать взгляд на точках, расположенных на разном удалении, хоть и лишь на прямой линии от объектива "глаза". Нетрудно было догадаться, что объектив этот автоматический.

Да, было ведь еще и "ухо"! Правда, в тот момент, когда цепод демонстрировал молодому человеку его теперешний облик, Мишель "уха" не заметил, поглощенный лицезрением собственного обнаженного мозга. Наверняка это было что-нибудь вроде микрофона. Микрофон этот стоял где-нибудь поблизости от банки и был подключен к слуховому нерву одним из множества проводов. Во всяком случае, хоть это чувство не зависело от движения.

Пока что слух не нес никакой информации, если не считать раздражающего тикания, похожего на стук античных часов или чего-то в этом роде. Тикание доносилось из соседней комнаты.

Монотонный звук и вынужденная неподвижность искусственного органа зрения действовали гипнотически. Чтобы не впасть в транс, Мишель изо всех сил заставлял себя думать.

Он размышлял о своих возможностях в своем положении. Он мог смотреть в одну точку, мог слышать почти нормально, и — мыслить, мыслить, мыслить…

Бесполезный арсенал!

Послышались шаги. Щелчок — и все залил ослепительный свет. Вспышка была болезненной: ведь у Мишеля не было ни век, чтобы прищуриться, ни даже слезных желез, и мозг страдал от неожиданного светового раздражителя.

Конструкторы, видимо, все-таки предусмотрели возможность аккомодации: через минуту-другую Мишель почувствовал себя лучше. В поле зрения, несколько правее точки ясного видения, появился смутный силуэт человекоподобного существа (Мишель даже в мыслях не мог позволить себе назвать это существо человеком). Существо передвигало с места на место сосуды на полках.

Через некоторое время существо переместилось в сторону, и "глаз" теперь смотрел на него почти в упор. В поле зрения появился белый халат, он вздымался и опадал в такт дыханию. Потом появилась рука. Она вынула из нагрудного кармана халата авторучку и убралась. Заскрипело перо по бумаге. Мишель сообразил, что листок, на котором существо пишет, находятся где-то поблизости от искусственного уха.

И вдруг Мишель понял, что уже видел это когда-то!

Нахлынули образы. Белый халат и скрип пера по бумаге заставили его вспомнить другой халат и другое перо…

Это случилось во время курсовой стажировки в Отделе Земных Наук. Белый халат был на профессоре физики, которому Мишель сдавал устный экзамен. На два заданных профессором вопроса молодой человек ответил с грехом пополам, и теперь все зависело от того, как он ответит на третий. Чтобы сгладить далеко не лучшее впечатление от своих знаний, ответить следовало с исчерпывающей полнотой.

И тогда Мишель мысленно пожелал, чтобы третий вопрос был на хорошо известную ему тему: о растворах и кристаллизации. Он сосредоточил взгляд на руках профессора и принялся сосредоточенно думать: "Растворы, кристаллизация, растворы, кристаллизация…"

Профессор поднял голову и сказал:

— Что ж, расскажите мне о… скажем, о кривой растворимости.

Это было одно и то же! Мишель с воодушевлением принялся развивать тему. Через двадцать минут профессору пришлось остановить его: молодой человек мог говорить о растворах и кристаллизации часами.

Впоследствии Мишель частенько развлекался тем, что мысленно заставлял экзаменаторов задавать вопросы по его выбору. В одном случае из трех у него получалось. Неплохое соотношение.

Воспоминания угасли. Мишель снова стал одиноким мозгом, плавающим в банке. Перед "глазом" все еще торчал белый халат. Чтобы разобраться, кому принадлежит халат: цеподу, человеку или серому карлику, нужно было, чтобы существо в халате отодвинулось метра на три и на секундочку задержалось прямо напротив объектива.

Мишель сосредоточился.

"Отступи назад!" — мысленно приказал он.

Халат пошевелился.

"Назад! Отступи назад!"

Существо попятилось. Сделало шаг назад, другой, третий… Мишель узнал похитителя своего тела. Цепод выглядел ошеломленным. Однако вскоре тварь опомнилась. Цепод сделал движение, словно намереваясь отойти.

"Стоять!" — приказал Мишель.

И цепод замер по стойке "смирно", прижавшись спиной к полке со стеклянными сосудами. Эксперимент удался! Это было поразительно: безрукий, безногий, практически бесплотный человек обрел сипу!

Мишель понял, что способен победить противника. Борьба предстоит неслыханная, но победа останется за ним!.. Тем не менее происходящее показалось ему неправдоподобным. Неужели цеподы, даже не усыпленные гипнотическим воздействием, проще говоря, не загипнотизированные, поддаются внушению?! Мишель ничего не знал об этом; во всяком случае, ему никогда не доводилось слышать о каких-либо экспериментах в этой области. Возможно, мозг излучает так мощно потому, что лишен балласта всего остального тела? Мозг мог только мыслить стократ интенсивнее. Как бы там ни было, результат однозначен.

Мишель воспрянул духом.

Цепод прижался спиной к полкам с банками и не шевелился, словно пригвожденный к пыточному столбу. Мишель сконцентрировался и пустил в него первый метательный нож:

"Давно я здесь? Отвечай!"

— Пятнадцать дней… — бесцветным голосом пролепетал цепод.

"Когда тебя пересадили в мое тело? Ну, быстро!"

— Два дня назад…

"Сколько времени длится операция?"

— Три часа…

"Кто оперирует?"

— Серый брат…

"Это значит — серый карлик?"

— Да, профессор Флясс…

"Почему для моего тела избрали именно тебя?"

— Я препаратор… Изучаю проблему искусственного нервного возбуждения… Кроме того, профессор держит меня под рукой, чтобы самолично следить за сохранностью этого тела…

Цепод говорил как машина. Казалось, он не может самостоятельно остановиться. Он монотонно бормотал:

— Через некоторое время, даже, я думаю, вскоре, профессор заберет у меня тело и вернет ему голову, только уже с другим мозгом… Этот мозг два дня уже как в банке, он усыплен, — чтобы меньше его травмировать… Через восемь дней его пересадят в твой череп и привьют на твое тело точно так же, как привит сейчас я… Таким образом эта другая личность сможет использовать твою внешность и выполнять весьма полезные нашему делу задания, пользуясь полным доверием землян…

Что-то заело. Цепод выдавил еще несколько бессвязных звуков и замолчал с открытым ртом и выпученными глазами.

Пришлось Мишелю "завести" его снова:

"Ты постоянно твердишь: другой мозг, другая личность. Кто это? Чей мозг должен занять мое тело? Мозг цепода?"

— На этот раз нет. Мы можем это сделать: я тому свидетельство — живу в симбиозе с твоим телом… Но на этот раз решено пересадить в твой череп мозг другого человека…

"Кто этот человек?"

— Один старый безумец. Ему нужна новая молодость, чтобы истребить человечество. Его проект весьма остроумен, надо признаться. А в остальном — он законченный сумасшедший. Тем не менее, он большой ученый. Что-то вроде свихнувшегося Фауста. Он много для нас сделал, а когда получит твою молодость и твое тело — будет творить настоящие чудеса…

"Как его фамилия?"

— Виктор Ланс…

Вот это да! Мишель хорошо помнил бородатого старика, насмешившего Вселенную своими маразматическими проектами: старый осел всерьез считал человечество нечистым и носился с идеей его уничтожения для блага "чистого разума". За много веков сотни романистов создали устоявшийся стереотип "безумного ученого". Так вот Ланс представлял собой обобщенный, а затем материализованный образ такого маньяка. Давненько о нем ничего не было слышно…

"Где он сейчас?"

— Умер. Собственно, умерло его тело, а мозг законсервирован и в отличном состоянии: конечно, если не считать безумия… Сосуд с его мозгом стоит на полке как раз под тобой…

Мысли Мишеля смешались. Он ощутил что-то вроде головокружения. План возник тут же, оставалось воплотить его в жизнь. План безумный, но он не более безумен, чем ситуация, в которой он очутился, и если все получится…

"Несчастный! Ты перепутал сосуды!"

Цепод не шелохнулся. Он молчал, открыв рот с дряблыми губами.

"Что скажет профессор?!"

Цепод выдавил:

— Он будет в ярости…

"Да, он будет вне себя! В наказание он и тебя заточит в банку!"

— Не надо, я не хочу!..

"Ну так поменяй банки местами! Они совсем одинаковые, и профессор ни о чем не догадается! Поставь нижнюю банку на место верхней — и все!"

— Значит, верхнюю банку поставить на охлаждаемую плиту, а…

"Охлаждаемая плита?"

— Да, для лучшей сохранности мозг охлаждается…

"Вот именно! Хорошо, что тебе вовремя пришло в голову рассказать мне об этом! Еще немного — и я, Виктор Ланс, оказался бы в сложной ситуации!"

— Да, господин профессор Ланс!..

"Но ведь это я должен быть законсервирован, а Мишелю Местре положено находиться на нижней полке, правда?"

— Да, господин профессор…

"Мы ничего не скажем профессору Фляссу. Каждый может ошибиться: один мозг похож на другой как две капли воды. Ты не виноват."

— Не виноват, господин Ланс…

Мишель чувствовал себя на пороге блистательной победы… или сокрушительной катастрофы. Теперь все зависело от цепода.

Подчиненный воле Мишеля цепод шатался как пьяный. Руки его судорожно подергивались. Исправляя внушенную "ошибку", он легко мог допустить другую, чудовищную и теперь уже непоправимую: он мог выронить сосуд! Мишелю стало страшно.

Беспокоило и другое: а вдруг резкая смена температур погубит его? А может, профессор научился отличать один мозг от другого? А что будет, когда приток плазмы прекратится? А что, если…

Поздно. Цепод, двигаясь как автомат, шагнул к нему. Мишель, если бы мог, закричал бы от ужаса! Один неуверенный шаг, другой, третий… Поле зрения закрывает белый халат…

Вот поднялись руки… Вытянулись вперед, к нему… Пуговица на рукаве халата касается сосуда, слышится тихий звон… И вдруг — грохот!

Со страшным шумом банка с мозгом Виктора Ланса ударяется об пол и разлетается вдребезги!

Руки опускаются. Хватают его банку.

"Нет! Не надо!! Это не я!!!"

Вспышка молнии — и темнота. Словно перегорела лампочка. Вой сирены… Тишина.

Снова гаснут все чувства. Остается только ощущение жестокого холода, медленно и неотвратимо пронизывающего, накатывающегося, напоминающего о зиме, инее, о муках замерзающих, а потом начинает идти снег, и хлопья падают медленно-медленно, так что кажется, что ты взлетаешь в небесное ничто и вступаешь в пустоту, пустую до тошноты, пустую-пустую…

3

"Снегопад прекратился! Я лежу на длинном белом склоне, он уходит полого вниз, в долину, а долины отсюда не видать, она слишком далеко подо мной…"

Мишель вытянул шею и пошире открыл глаза, чтобы все-таки заглянуть в долину. То, что он увидел, его потрясло.

"Так вот что это за долина!"

Долина была просто полом больничной палаты, а уходящий вниз заснеженный склон — постелью, белой-белой, ослепительно белой постелью.

Голова Мишеля упала на мягкую подушку. Дышалось легче. Приоткрыв рот, Мишель разглядывал потолок. Потом он увидел лучик сиреневого света. Лучик проникал в щель между неплотно прикрытыми шторами.

Можно было двигать не только глазами, но и головой…

Он снова приподнял голову и осмотрел свою постель. Сомнений не было: под одеялом отчетливо обрисовывалось тело. Кроме того, он чувствовал прочное единство со всеми девяноста килограммами крепкого тела; после пребывания в стеклянной банке полузабытое ощущение себя было упоительным. Он снова стал самим собой!

Он уронил голову на подушку. На глазах его выступили слезы. Даже их он почувствовал: теплые капли поползли по щекам, защекотали уши…

К тому времени как над ним склонился серый карлик с лицом, изрезанным глубокими морщинами, Мишель уже успокоился.

Карлик улыбался.

— Ну как, Ланс, выплакался? Это типичная реакция организма, ты же знаешь.

Мишель не отозвался, только облизнул пересохшие губы. Он думал.

"Ланс, Ланс… Это не мое имя. Ланс… Ах да!"

Черт побери, удалось! Банки благополучно поменялись местами, и карлик уверен, что говорит с тем ненормальным, с Виктором Лансом!

А карлик, не дожидаясь ответа, озабоченно продолжал:

— Новости неутешительные. Я собирался немного позондировать мозг этого парня, Мишеля Местре, чтобы вытянуть его воспоминания — во избежание несоответствий в твоей легенде, но…

— Но? — прошептал Мишель.

— Кретин препаратор уронил его! Нашпигованный осколками стекла мозг мне ни к чему! Пришлось его выбросить.

— Бедный юноша… — тихо сказал Мишель, и подумал: "Бедный старый дурачок…"

— Ну что же, рано или поздно с ним случилось бы то же самое. Теперь придется быть осторожнее, Ланс.

— Знаешь, сейчас…

— Конечно, конечно! Придется несколько дней подождать, старик, зато потом запоешь как молодой петушок, ха-ха-ха!

Смех был неприятным, да и шутка не ахти какая остроумная, но Мишель от души рассмеялся. Правда, смеялся он по другой причине. Он уже думал, что ему суждено навеки остаться одиноким беззащитным клубком мыслей на дне стеклянной банки, но ведь удалось же ему выбраться и оставить противники в дураках! А сейчас он уже не сомневался в победе. Завладев своим телом, он чувствовал себя в силах совершить невозможное. Он чувствовал себя Суперменом!

Неожиданно в памяти всплыли строчки из поэмы Инесс:

— Но вернемся к нашим баранам, — сказал карлик. — Мы подыскали тебе достойную подругу.

— Подругу?

— Ну да! Ее зовут Инесс. Красивое имя, правда? Да и сама она далеко не урод. После операции, естественно, мозг у нее будет… э-э… не совсем человеческий, но ведь внешность останется прежней. И какая внешность! Ты будешь доволен! Не забывай, старый разбойник, что теперь в твоем теле бурлят гормоны юного Местре, ха-ха-ха!

Мишелю пришлось собрать все силы, чтобы выдавить улыбку.

— Гм, — сказал он наконец. — Честно сказать, мне будет несколько неловко, если я буду знать, что какой-то цепод…

— Ха-ха-ха! Понимаю! Ах ты шельмец!.. Ну ладно, в конце концов ты оказал нам достаточно услуг, и я пойду тебе навстречу. Мы не будем трогать ее восемь дней, так что сможешь смело… гм, поухаживать за ней. Ну, как тебе нравится такая перспектива, старый пират?

Мишель неискренне засмеялся. Он заметил, что изо всех сил сжимает кулаки.

В комнате появился еще один серый карлик.

— Я все слышал, — сказал он. — Виктор Ланс, вас ждут не только удовольствия! Есть и работа!.. Можно мне с ним поговорить, профессор? Выглядит он неплохо.

— Пожалуйста, генерал! Десяти минут вам хватит? Только не дольше!

— Хорошо.

— В таком случае я вас оставляю.

Новоприбывший уселся в кресло у изголовья кровати.

"Профессор, генерал… — думал Мишель. — И наука, которая даст нашей сто очков вперед…"

— Ваше исчезновение наделало шуму, — заговорил генерал. — Ах, простите! Ваше новое лицо… Никак не привыкну, что это вы, а не другой…

— Ничего страшного, — буркнул Мишель.

Карлик усмехнулся, машинально провел пальцами по воротнику мундира.

— Итак, вот наш план: вы с этой девушкой… Инесс, да?.. Так вот, вы спасаете девушку и появляетесь перед земляками я роли героя. Но что вы им расскажете? Что могло с вами случиться?

— Надо подумать.

— Не надо. Мы все обдумали за вас. Важно следующее: во-первых, вы должны отвести от нас подозрения; нужно, чтобы они перестали нас опасаться. Во-вторых, вы должны пробраться в правительство планеты и занять в нем один из ключевых постов. Это будет нетрудно благодаря престижу, который вы приобретете, выйдя целым и невредимым из вашего приключения. И, в-третьих, следует подыскать соответственно высокую должность и для Инесс — то есть, для цепода, скрытого под ее внешностью.

— И что же я скажу?

— Вы неожиданно потеряли сознание, и очнулись уже а руках, если можно так выразиться, некой огненной расы…

— Гм…

— Не морщитесь. Такое нелегко переварить, но мы рассчитываем на человеческую доверчивость и истеричность толпы. Если хотите, я могу продемонстрировать, как выглядят ваши похитители. Не бойтесь, это только стереоскопическая проекция, как кино без экрана. Смотрите внимательно…

Карлик коснулся рукой своих часов, и в ногах кровати в метре от пола вспыхнул свет. Это было что-то вроде танцующего языка пламени.

Пламя меняло цвет: из красного оно стало желтым, потом зеленым, голубым, потом снова красным. Огненный столб обежал комнату и исчез.

— Неплохо, правда? — поинтересовался карлик. — Подобные явления уже не раз наблюдались в столице. Полиция регистрирует разнообразные донесения об этих явлениях в графе "массовая галлюцинация" или в разделе "бред психически неуравновешенных личностей", однако кое-кто уже начинает задумываться, что же кроется за этим на самом деле. Ваш сенсационный побег, подкрепленный спасением девушки, придаст правдоподобие версии о существовании некой эфирной расы. Они поверят в это кино, дорогой мой, клянусь вам! А потом мы направим их туда, куда нам будет угодно! Пускай борются с Призраками!.. Вы что, спите, господин Ланс?

Мишель не спал. Он только закрыл глаза и укрылся до самых глаз одеялом, чтобы скрыть усмешку. Он думал:

"Давай, давай, планируй. Я вам еще покажу, где раки зимуют, мои маленькие хитренькие осьминожки, прикинувшиеся карликами…"

Из-под полуопущенных век он видел, как генерал поднялся и на цыпочках удалился. Трогательная забота! Значит, цеподы способны быть вежливыми, если им это выгодно…

Минутой спустя Мишель и в самом деле сладко спал.

4

Тюремщики обходились с Инесс неплохо, ее камера скорее походила на больничную палату. Правда, она сама предпочла бы этой стерильной чистоте и относительному комфорту решетки на окнах, мрак и затхлость подземелья. Долгое время белые гладкие стены были идеальным экраном для картин, нарисованных ее воображением. Нет ничего хуже четырех пустых стен: они как зеркала только умножают тревогу.

День проходил за даем. Карлик с головой цепода приносил еду; она уже привыкла и не приходила в ужас при его появлении. Они никогда не разговаривали, Инесс ни о чем его не спрашивала. Она ждала неизвестно чего и в ожидании старательно отрешалась от всего человеческого. Вскоре ей это удалось, и она теперь не жила — существовала с растительным равнодушием, покорно дожидаясь событий, ход которых был ей неподвластен.

Однажды в коридоре послышались шаги. Инесс, как обычно, бросилась на постель и отвернулась к стене. Замок щелкнул раз и другой, и шаги удалились.

Инесс обернулась, ожидая увидеть на маленьком столике у двери поднос с едой. Подноса на месте не было. Зато был какой-то мужчина.

Он узнал его не сразу: голова выбрита, лицо осунулось.

Тогда Мишель улыбнулся и произнес:

— …ну посмотри на меня, Инесс! Я не бог, и не сижу верхом на облаке, и все-таки я пришел!

Девушка оторопело открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. А Мишель продолжал:

— А меня тоже сцапали, хотя мне и казалось, что им будет сложнее это сделать.

Он неторопливо подошел к кровати. Инесс не двигалась, только губы ее сильно дрожали. И вдруг она бросилась к нему, захлебываясь рыданиями.

"Ну ладно, ладно, — думал Мишель, гладя ее по голове. — Ну хватит, а то и я расхнычусь… Паршиво мы оба выглядим, вот что. Проклятые цеподы… Разве можно так обращаться с девушками?!.."

Он терпеливо ждал. Наконец Инесс выплакалась. Тогда Мишель, коснувшись пальцами ее подбородка, заставил поднять глаза и сказал:

— Что бы ни случилось, ты уже не одна.

Она всхлипнула и кивнула, уткнувшись носиком в платочек. Мишель продолжал:

— Комната наверняка напичкана микрофонами и всякой электронной всячиной, но это меня уже не трогает. Мне прозондировали память — и мне теперь нечего скрывать ни от них, ни, тем более, от тебя. Я вовсе не коммивояжер, как сказал тогда, на борту звездолета. Я работаю в полиции и борюсь, — он кивнул на дверь, — с этим свинством. И, как видишь, покрыл себя славой: одним ударом проник в самое сердце организации… Правда, лишь в качестве пленника… Тебя не обижали здесь?

— Нет, со мной все в порядке, только… — Она схватила его за руку. Что им от нас надо?

Мишель, гладя в ее испуганные заплаканные глаза, представил, как вскрывают ей череп, как консервную банку, как освобождают место для цепода — гнусного слизняка с щупальцами, — и содрогнулся. Отвел глаза, прошептав:

— Не знаю…

— Вот видишь, не зря я испугалась, когда увидела одного из них впервые. Знаешь, я ведь не трусиха; сейчас мне кажется, что это было предчувствие…

Мишель не слушал. Он смотрел на нее, как будто видел впервые, и думал, что уберег свою малютку от судьбы худшей, чем смерть. Он до сих пор не мог понять, как удалось убедить цеподов оставить девушку в покое; в самом деле, что для них шпионом больше, шпионом меньше? А так пришлось бы делать тончайшую операцию, потом учить подсаженного цепода всем реакциям Инесс — слишком сложно. Лучше будет, если он приведет ее в целости и сохранности… Самое удивительное, что его вариант легенды прикрытия утвердили. Он сказал девушке правду. Хотя и не всю…

— Послушай, Инесс. Мы будем видеться с тобой каждый день. Они хотят, чтобы я тебя… соблазнил… не знаю, как это сказать… Словом, им хочется, чтобы ты влюбилась в меня. Они хотят знать, как люди ведут себя при этом… Надеюсь, роль в этом спектакле тебе не будет уж слишком неприятна? — закончил он, отводя глаза в сторону.

Потом он склонился к ее уху и шепнул:

— Доверься мне. Мы выберемся отсюда. За нами наблюдают; оттолкни меня, сделай вид, что тебе надоели мои приставания!.. Ну?!

Инесс вспыхнула и неуверенным движением отстранила его. Мишель притворно сконфузился, поцеловал ей руку и, кланяясь, отступил к двери.

— Что ж, до завтра, — попрощался он и постучал, подзывая стражника.

"Провалиться мне на месте, — подумал он, — если знаю, где кончается игра… Оказывается, не такая уж простая моя роль, если сам в ней путаюсь…"

Водить за нос цеподов — еще куда ни шло; и девушке всей правды говорить нельзя, чтобы не испугать ее. А ведь выигрыш в этой игре — две жизни: его и ее…

— Браво! — Этим восклицанием приветствовал Мишеля карлик, которого называли генералом. Он со смехом передразнил молодого человека: "Надеюсь, роль в этом спектакле тебе не будет так уж неприятна?" Ловко! Оказывается, у вас, людей, сексуальные устремления обостряют сообразительность!

— Что вы понимаете в человеческих сексуальных устремлениях?! буркнул Мишель. — Вы что, не заметили, как она меня оттолкнула?!

Карлик растерялся.

— Оттолкнула?! Удивительно! А вы уверены, что это означало отказ?

— Еще бы!

— Странно, а я читал, что отказ самки — только средство усилить желание самца! В итоге это должно быть одной из разновидностей любовной игры!

— К моему глубочайшему сожалению, должен разочаровать вас, генерал. В нашем случае это был обычный, ничем не прикрытый отказ, уж можете мне поверить. Это тонкая штука, и разъяснять было бы слишком долго.

— Значит, вы думаете, ее не удастся толкнуть на этот ваш инсценированный побег?!

— О нет, план несомненно удастся, но для этого нужно, чтобы девица прониклась ко мне безграничным, скрепленным чувством доверием. В противном случае она не пойдет со мной. Она не осмелится компрометировать себя, оставшись наедине с мужчиной даже в столь безнадежной ситуации, как сейчас. В ее лице перед нами ярко выраженный тип твердокаменной девственницы, органически неспособной преступить определенные табу.

— Я не уверен, что понимаю, что вы имеете в виду под выражением "девственница", господин Ланс. Люди так сложны! Вы носите на себе груз психических отклонений, любви, ревности, чувств греховности и еще целый клубок непонятных мне чувств… Что же, по вашему мнению, следует делать?

— Эта девушка — романтическая натура. Поэтесса. Не пытайтесь этого понять, все равно не разберетесь. Я должен проявить себя, вырасти в ее глазах, показать себя героем. Кроме того, мне придется встречаться с ней на свежем воздухе, среди цветов, или на берегу моря, под плеск волн, лучше всего — при лунном свете. Правда, у этой планеты нет достаточно крупного спутника, который сошел бы за Луну; ладно, на худой конец хватит и звездного сияния.

— Ага, вы хотите сказать — на лоне природы! Я читал в земных романах об этих историях в лунном свете. Это в высшей степени удивительно. Вы недалеко ушли от животных. Знаете, у некоторых разновидностей пчел оплодотворение может произойти только в определенное время дня и в присутствии запаха некоторых цветов. Без запаха и в другой час суток ничего не произойдет. Вам не кажется, что у вас с этими пчелами много общего?

— В самом деле…

Карлик ухмыльнулся.

— Прекрасно! Попробуем организовать для вас немножко природы. Как вы думаете, терраса годится?

Мишель понятия не имел ни о какой террасе. С момента заточения ему еще не приходилось побывать снаружи, и он даже не знал, где находится этот жуткий город: на дне морском или под землей. Слово "терраса" могло означать все что угодно. И подозрений возбуждать ему очень не хотелось. Поэтому он сказал просто:

— Терраса? Почем я знаю? Придется ее осмотреть. — Он коснулся пальцем виска. — После этой проклятой операции кое-какие воспоминания стали нечеткими.

— Ну так в чем дело, — воскликнул карлик. — Пойдемте посмотрим!

Прогулка с генералом дала Мишелю много информации. Терраса оказалась крышей колоссального дома-острова, расположенного посреди озера. Бетонное перекрытие просто засыпали слоем почвы и посадили деревья и кусты. Озеро окружали джунгли. Что это за джунгли, в какой части света лежит озеро? Опасаясь сморозить глупость и этим выдать себя, он не стал задавать вопросы. Как-нибудь само собой выяснится.

Осмотрев террасу, он скорчил недовольную гримасу. С помощью набора всяких "возможно", "если" и "но" удалось заморочить генерала до такой степени, что тот сам предложил ему осмотреть весь дом самостоятельно. Теперь он не спеша разгуливал по бесчисленным коридорам в поисках подходящих интерьеров для операции "Любовь", ломая голову над планами настоящего побега.

Любому ясно, что в побеге инсценированном, в роли шпионов, у них нет ни единого шанса вырваться из-под контроля организации. Мишель намеревался сбить цеподов с толку, неожиданно исчезнув, — в неизвестном направлении, в неуказанное время и одному ему известным способом. При этом желательно провернуть дело так, чтобы цеподы не пришли в себя возможно более долгое время.

День за днем он запечатлевал в памяти схему расположения помещений, входов-выходов-переходов, запоминал время смены караулов, подробности развешанных по стенам схем, размещение арсеналов, ангаров и взлетных площадок.

5

Время от времени Мишель ощущал странные расстройства, всегда предваряемые легкой головной болью.

Обычно голова болела недолго, зато, едва наступало облегчение, у него создавалось впечатление, что время начинает течь в другом темпе. Движения и звуки растягивались, как в замедленном кино. И вот что странно: почему-то он чувствовал, что обязательно должен помнить, почему так происходит, но никак не мог заставить себя сосредоточиться и вспомнить. Кончилось тем, что он отнес все на счет осложнений после перенесенных операций.

Нередко ему приходило в голову, что все фантастические приключения, что ему приходится переживать, — чья-то чудовищная шутка.

От всего этого голова шла кругом и мысли путались. Иногда он даже начинал опасаться, что теряет рассудок. Но тут же его затягивал водоворот новых приключений — и он забывал обо всем до следующего раза.

В один прекрасный вечер в комнату к Мишелю вошел генерал в сопровождении врача. Врач заговорил первым.

— Ну-с, — сказал он. — Как мы себя чувствуем? Генерал начинает проявлять нетерпение. Ваш побег должен состояться через четыре дня.

Оба карлика были странно напряжены, их движения были скованы. Такое впечатление, что они пришли арестовывать Мишеля.

— Собственно, — осторожно сказал молодой человек, — этим вечером я собирался повести Инесс на крышу…

— Ага, так дело движется?

— Конечно, — усмехнулся Мишель.

— Вы довольны?

— Такого удовольствия я не испытывал с тех пор, как меня оглушили в том грязном домишке на окраине… То есть я хотел сказать, что…

Поздно. Он и так сказал слишком много. По лицу профессора пробежала едва уловимая судорога, глаза генерала остекленели. Слишком поздно сообразил Мишель, что Виктор Ланс не мог знать о домике в пригороде.

Генерал осторожно стал отодвигаться к двери. Он фальшиво захохотал:

— Га-га-га! Типично земная шутка! Вы ужасно веселый человек!..

Его рука ползла к поясу, к кобуре с пистолетом. Мишель прыгнул. Страшным ударом головы он отшвырнул генерала к стене и обрушился на него сверху. Пистолет отлетел в сторону. Тем временем остолбеневший профессор пришел в себя. Мишель едва успел отразить удар его башмака, нацеленный в висок. Отбив смертоносный выпад, он молниеносно перевернулся на спину — и врач мешком повалился на пол, оглушенный ударом ноги в лицо.

Тяжело дыша, Мишель поднялся. Изломанные тела противников валялись по углам. Чистая работа.

Молодой человек взял генерала за ворот мундира и легко поднял. Точно так же он управился и с врачом. Как охотник, несущий за уши подстреленных зайцев, он поднял карликов одной рукой и выглянул за дверь. Путь был свободен.

Он знал, что в комнате напротив были сложены какие-то бумаги: пыльными кипами комната была буквально завалена. Он перебежал коридор, без особого напряжения держа на весу тела врагов, шмыгнул в эту комнату и запер за собой дверь. Потом раздвинул пыльные кипы бумаг, в дальнем углу устроил нечто вроде гнезда, уложил обоих карликов и сдвинул бумаги на место.

После этого он спокойно вышел в коридор. Никто его не видел. Он удовлетворенно кивнул, шмыгнул в свою комнату и принялся безмятежно мыть руки.

Он уже вытирал их, когда к нему без стука вошел какой-то карлик, Мишель оглянулся на него и вопросительно поднял брови.

— Да?

— Доктора здесь не было?

— Минут десять назад вышел, — равнодушно пожал плечами Мишель.

Карлик кивнул. Дверь за ним затворилась. Мишель почувствовал, как бешено заколотилось сердце. Обстоятельства вынуждали действовать без промедления. Все было готово к побегу, однако он еще собирался ввести Инесс в курс дела, провести что-то вроде генеральной репетиции… Теперь приходилось волей-неволей уходить немедленно.

Как ни в чем не бывало он вышел из комнаты, поднялся по эскалатору на следующий этаж и постучался к охраннику. Серый карлик с осьминожьей головой, как у них давно уже было заведено, дал ему ключи от камеры Инесс. Еще шагов сто дальше по коридору — и молодой человек заключил девушку в объятия. При этом он чуть слышно прошептал ей на ухо:

— Сейчас или никогда! Следуй за мной и подчиняйся беспрекословно!

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Мишель понял, что на девушку можно положиться.

Стражник ждал их в дверях. Человеческого языка он не знал; при виде молодых людей он довольно осклабился и что-то прокаркал, всем своим видом выражая благорасположение. Мишель вернул ему ключи.

— Полчаса! — сказал он громко, словно глухому, и, указав на стенные часы, скрестил пальцы: — Полчаса!

— Угу, угу, — заухал карлик и закивал фиолетовой головой.

Мишель схватил девушку за руку и потащил за собой. По дороге им никто не встретился. Маленький лифт вынес их на крышу. Через несколько шагов они свернули с тропинки и скрылись в карликовых зарослях. Мишель раздвинул колючие ветки какого-то куста, и они нырнули в просвет. Колючки мигом превратили их больничные халаты в лохмотья. На небольшой полянке Мишель пошарил в траве и показал девушке на чернеющее прямоугольное отверстие.

— Старый вентиляционный канал, — пояснил он и первым протиснулся в люк. — За мной!

Упираясь ладонями и коленями в стены колодца, молодые люди спустились на дно и очутились в какой-то темной каморке. Пол устилал толстый ковер прошлогодней листвы, которая нападала сверху. Мишель пошарил в ворохе листьев, добыл фонарик, включил его и передал девушке. Затем извлек из другого вороха два ремня с кобурами. Один ремень отдал Инесс.

— Возьми-ка. И делай как я. Сможем двигаться свободнее.

Он закатал рукава халата выше локтей, разодранные колючками полы связал между ногами и подпоясался ремнем с пистолетом в кобуре. Инесс молча сделала то же.

Потом Мишель снова принялся рыться в ворохах листвы. Через минуту он торжествующе поднял какую-то трубу со светящейся рукояткой. Отсчитал несколько шагов вдоль одной из стен каморки и приставил трубу к бетону. Ослепительный луч прошил стену. Возникло отверстие, достаточно широкое, чтобы можно было протиснуться.

Молодые люди пролезли в дыру. Несколько шагов по какой-то трубе, составленной из бетонных колец, — и они остановились над зияющей пастью бездонного колодца. Вниз вела хлипкая железная лесенка.

— Здесь очень глубоко и спускаться придется очень долго, — сказал Мишель. — Я пойду первым. Когда устанешь, дай мне знать. Теперь уже можно не торопиться, и отдыхать будем сколько понадобится.

Не успели они спуститься и на двадцать метров, как сквозь бетон донесся пронзительный свист. Мишель поднял руку и тронул девушку за лодыжку.

— Погоди. Слышишь?

Прерывистый далекий свист не смолкал. Инесс встревожилась. Впервые с тех пор, как вышла из своей камеры, она выговорила:

— Что это?

— Тревога.

— Нас ищут?

— Рано. Пока еще разыскивают двух типов: мне пришлось их немного оглушить. Можешь быть спокойна. Там, куда я тебя веду, сам черт нас не отыщет.

Они продолжили спуск. Несколько раз пришлось делать привал, и они отдыхали, уцепившись за перекладины лестницы. Инесс показалось, что прошло не меньше часа, прежде чем ее ноги коснулись пола.

Опять коридор. Девушка поспешила за стремительно шагающим вперед Мишелем. По сторонам коридора в бетонных стенах то и дело попадались таинственные железные двери. Все они были заперты.

Вскоре тоннель перегородила решетка. Мишель вынул ключ, отпер замок, пропустил вперед девушку и снова запер за собой решетчатую дверцу.

Девушка молча шла следом за своим спасителем. Заставляя себя ничему не удивляться, она пробиралась по лабиринту узких переходов и крутых лестниц. А по сторонам все тянулись и тянулись таинственные железные двери.

Так шли они еще около получаса. Наконец Мишель остановился перед одной из дверей и вынул из кармана другой ключ. Молодые люди вошли в пыльную комнатку с бетонными стенами. Вдоль стен громоздились какие-то пакеты, свертки и рулоны.

— Где это мы? — поинтересовалась Инесс и пожаловалась:

— Какая здесь жара!

Мишель запер дверь на ключ и посмотрел на потолок. В центре его виднелся металлический люк, закрепленный массивными болтами. Мишель указал на плиту.

— Мы под дном озера, — сказал он. — Здесь проще и легче всего выбраться на волю. Не спрашивай, откуда я это знаю: слишком долго рассказывать. Главное, что тебе нужно знать, — то, что мы пока в безопасности. Первый раунд мы выиграли… А жарко здесь потому, что мы рядом с атомным реактором. Из двух зол пришлось выбирать меньшее: в остальных помещениях холодно, как в леднике.

Только теперь Инесс начала понимать, что произошло. Наступила реакция. Ноги под девушкой подкосились, и она, неудержимо стуча зубами, без сил опустилась на один из рулонов коричневой ткани под стеной.

6

Готовясь к побегу, Мишель излазил все здание вдоль и поперек и старательно запомнил каждую мелочь. Пользуясь относительной свободой, он тайком исследовал самые отдаленные закутки. Затем ценой неизмеримого риска он по баночке, по пакетику скопил в каморке рядом с реактором небольшой запас консервов. Ему даже удалось украсть кое-какое оружие и немного предметов первой необходимости. Не забыл он и походную аптечку. Не хватило только мелочи, однако эта мелочь ставила весь план Мишеля под угрозу срыва.

Девушка спокойно спала на груде мешков. Мишель также позволил себе несколько часов отдыха. Наконец он разбудил девушку.

— Мне нужно ненадолго уйти, — сказал он.

— Я с тобой!

— Нельзя, Инесс. Вдвоем нам будет вдвое труднее.

— Что ты собираешься сделать?

— Развязка наступила слишком скоро, и я не успел раздобыть акваланги. Ведь нам придется переплывать озеро под водой!

Он обнял девушку за плечи и заглянул ей в глаза.

— Слушай внимательно. Мы не имеем права снова попасться. Это было бы страшно, куда страшнее смерти. Я знаю, на что они способны. Ты запрешь дверь на засов и откроешь только на мой стук: три двойных удара, вот так… — он постучал по стене костяшками пальцев. — Это буду я, понимаешь? Разве только… Дело в том, что они дьявольски коварны…

Он задумался, потом решительно вынул из аптечки небольшую металлическую ампулу.

— Если они все-таки ворвутся сюда, проглоти одну из этих таблеток.

— Что это?

— Мгновенно действующий яд.

Девушка побледнела, и Мишель поспешно добавил:

— Смерть будет молниеносная и безболезненная. Такая смерть гораздо лучше, чем их щупальца. Поверь мне наконец! Все будет хорошо, это только крайний случай.

Он обнял, ее, отстранился и торопливо направился к двери. На пороге он оглянулся. В полутьме белело ее лицо, неподвижное, испуганное.

— Запри дверь на засов, слышишь? — повторил он. Помолчал, вглядываясь в ее расширенные глаза, и прошептал: — Я люблю тебя, Инесс!

И захлопнул за собой массивную дверь. Равнодушно скрежетнул замок.

Мишель засветил фонарик и мягкими неслышными шагами направился в темнеющий перед ним тоннель.

Инесс застыла перед закрытой дверью. Стрела, пронзившая ее сердце, еще трепетала. Последние слова Мишеля снова и снова отдавались в ее ушах чудесным эхом: "Я люблю тебя, Инесс… Я люблю тебя, Инесс!.."

Эта короткая фраза подействовала на нее как колдовское заклинание. И она замерла, словно окаменев.

Уже целую неделю ей казалось, что в сердце ее только мрак, как вдруг слова Мишеля зажгли в этом мраке огонек. Маленькое пламя все разгоралось и разгоралось, пока не охватило все ее существо. Сколько времени она простояла так, охваченная жаром трех простых слов? Час? Минуту? Она не знала.

Наконец она вспомнила, что не задвинула засов на двери. Мечтательно улыбаясь, она ласковым движением повернула тяжелый брус, легла на груду мешков, сложила руки на груди и, улыбаясь, с наслаждением повторила такую древнюю и вечно новую фразу, и повторяла ее снова и снова, пока наконец не уснула. Во сне она счастливо улыбалась.

Ее разбудили шаги.

Она вскочила, готовая броситься к двери, и вдруг остановилась как вкопанная, с замирающим сердцем: шаги принадлежали не одному человеку!

Инесс стиснула в кулачке тюбик с ядом и погасила фонарик.

Было слышно, как в соседнем помещении отворилась дверь. Из коридора донесся таинственный скрежет. Все стихло. Потом послышались неразборчивые голоса, чей-то тяжелый прерывистый храп, еще какие-то подозрительные звуки.

И вдруг раздался дикий вопль. Хриплый, похожий отдаленно на конское ржание, нечленораздельный этот вопль был пронизан нестерпимой мукой, страшной, нечеловеческой, невообразимо ужасной.

Постепенно все другие звуки затихли в отдалении. Ужасное же ржание раздавалось поминутно, гулким эхом разносясь в коридоре. Этот храп сопровождался пронзительным скрежетом, как будто бетонные стены раздирали стальные когти величиной с кирку.

Инесс затрепетала в необъяснимом страхе. Ее охватило неприятное ощущение, что жуткие вопли стали ближе, как если бы животное (если это было животное) продиралось сквозь стену, разделяющую помещения.

За стеной что-то обрушилось, как будто там свалили с грузовика две или три тонны кирпичей. Инесс прижалась спиной к бетонной перегородке и окаменела, изо всех сил стискивая зубы, чтобы не закричать от ужаса.

Так прошло несколько минут. Все стихло, осталась только черная мертвая тишина. И вдруг в этой пронзительной тишине послышалось прерывистое сопение: словно огромный пес бегал, принюхиваясь, за стеной. Девушка поняла, что между нею и неизвестной тварью осталась только эта непрочная преграда. Перегородка не устоит перед натиском чудовища и пяти минут!

Инесс засветила фонарик. Она смотрела то на стену, то на запертую дверь. Бежать в коридор? А что там? Объятия Мишеля или лапы цеподов, сбежавшихся на шум? Даже странно, что они еще не собрались здесь со всего здания. Наверно, подземелье слишком глубокое и шум не достигает населенных уровней.

Неведомая тварь снова принялась скрести стену, на этот раз — ту, что отделяла каморку Инесс от ее помещения. Девушку охватил невыносимый ужас: сейчас она скорее согласилась бы оказаться среди цеподов, чем еще минуту пробыть в одиночестве.

Наконец она не выдержала. Она мотнулась к двери и схватилась за массивную задвижку. Тяжелая железная полоса не шелохнулась, как ни напрягала силы Инесс. Неужели задвижку заблокировали снаружи?!

Девушка была слишком напугана, чтобы действовать спокойно. Ей всего-то и нужно было приподнять задвижку с одной стороны — и все пошло бы как по маслу. Вместо этого она судорожно дергала засов — и безрезультатно.

За ее спиной скрежет автоматического экскаватора оборвался — и жалобный, едва ли нечленораздельный вой пронизал наступившую тишину. В нем слышались почти человеческие тоскливые нотки, и это было самое жуткое!

За стеной снова заскрежетало. Задыхаясь от ужаса, Инесс подняла с пола фонарик и направила яркий луч на стену. И в этот миг стена вспучилась под чудовищным напором с той стороны — и в один миг лопнула и в тучах пыли рассыпалась на куски.

Парализованная невыносимым ужасом девушка не смела даже мигнуть. Забыв о задвижке, она прижалась к двери, ожидая появления таинственного чудовища.

Действительность превосходила собой самое горячечное бредовое видение.

В проломе появилась шипастая клешня. Она походила на лапу чудовищного лангуста: такая же членистая, бронированная, колючая.

Лапа пошарила среди обломков, разочарованно втянулась обратно. Еще один удар — и проем стал шире. Чудовище протиснулось сквозь него. С виду оно напоминало трехметрового паука в хитиновой броне, но…

Инесс была близка к обмороку. Фонарь едва не вывалился из ее ослабевших рук. Ужасный паук был с человеческой головой! Это была голова сорокалетнего мужчины с измученным, заросшим недельной щетиной лицом. Голова щурила глаза от света фонаря и корчила дьявольские рожи. Губы на ужасном почерневшем лице судорожно кривились, на них пузырилась желтая пена. Это была голова безумца!

Сначала Инесс решила, что чудовищное членистоногое живьем пожирает человека и туловище несчастного по самую шею в пасти гнусной твари, но потом поняла, что ошиблась. Голова росла на мохнатой головогруди паука!

Из глотки безумца вырывалось отвратительное рычание, скорее похожее на конское ржанье. На шее и висках головы вздулись синие жилы.

Дверь за спиной Инесс задрожала под ударами. Удар, другой, третий… Девушка дрожала как в лихорадке, она была в шаге от безумия. Так стучать должен был Мишель! Но Инесс уже плохо соображала. Она должна что-то сделать, но что?! Повернуться спиной к чудовищу она не смела.

Сквозь металл двери донесся голос Мишеля:

— Инесс! Открой!

Но девушка была не в силах даже ответить: язык не слушался ее.

А чудовище уже целиком протиснулось в пролом, волоча по осколкам бетонных глыб вздутое жирное брюхо, и потащилось в глубину помещения, шумно обнюхивая стену.

Инесс, как в трансе, взялась за задвижку и толкнула в нужном направлении. Дверь повернулась на петлях, и девушка бросилась на грудь Мишелю. Лицо ее было искажено судорожной гримасой, она не могла вымолвить ни слова и только показывала рукой на ползущее в глубине помещения чудовище.

Лицо Мишеля на глазах заострилось: он за одно мгновение словно постарел на десять лет.

Тем временем чудовище обнюхало дальнюю стену и повернуло к двери. Мишель заслонил собой девушку и направил луч фонаря на сопящую тварь. Вгляделся внимательнее — и вдруг узнал!

— Иоганн!.. — прошептал он. — Они-таки схватили тебя!

Стеклянные глаза Иоганна уставились на него. По подбородку сумасшедшего стекала струйка слюны. Несчастный глотнул раз или два и жалобно заскулил.

— Иоганн! — позвал Мишель. — Ты не узнаешь меня? Это я, Мишель Местре!

Чудовище вытаращило бессмысленные глаза и завыло. Мишель вытащил из кобуры пистолет.

— Прости, дружище, — прошептал он. — Это уже не ты… Это…

И вдруг человек-паук прыгнул. Раздался хлопок, и там, где была страшная голова чудовища, вспыхнуло солнце, огромное, желтое…

Инесс на несколько секунд ослепла. Когда зрение вернулось к ней, все было кончено. Паук валялся на груде бетонных обломков, бессильно разбросав страшные лапы. Там, где была голова, чернело обугленное пятно. Резкий смрад горелого мяса заставил девушку раскашляться.

Мишель обнял ее за плечи и повернул к себе.

— Видела?

Глупый вопрос! Если бы она могла не видеть всего этого!.. Но в подобных обстоятельствах слова не выбирают.

— …Это был Иоганн!.. Нет. Это был не он. Так называемый смарагдианский псевдотарантул, украшенный головой… нет, это ужасно! Они ставят чудовищные эксперименты! Они…

— Уйдем отсюда, — умоляюще подняла на него глаза Инесс. — Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь! Рядом с этим…

Мишель покачал головой.

— Выход только здесь. — Он сбросил с плеча рюкзак и вынул из него два акваланга. — Я сделал что мог. Костюмы рассчитаны на карликов, мы можем воспользоваться только шлемами. Гидрокостюмы на нас просто не налезут. Надеюсь, вода в озере не очень холодная.

Инесс что-то прошептала. Мишель переспросил. Девушка тихонько повторила:

— Я не умею плавать…

Мишель несколько секунд тупо смотрел на нее, а потом взорвался:

— И ты до сих пор молчала?!

Девушка закрыла лицо ладонями и всхлипнула. Мишель опомнился и схватил ее в объятия.

— Прости! Ты не виновата. Я скотина и хам… но я и подумать не мог… Однако… Знаешь, с аквалангом тебе нечего бояться! Вот увидишь, все очень просто. Будешь держаться за мой пояс — и все. Или нет, лучше я обвяжу тебя тросиком, а другой конец привяжу к своему поясу. Плавание совсем простая штука по сравнению с тем, что ждет нас, если мы здесь останемся. Видела, что они сделали с Иоганном?! Да, правда, ты же его не знала…

Вдруг он осекся и прислушался.

— Мне показалось… Удивительно, как это до сих пор со всего здания не сбежались цеподы на этот грохот!.. Пора уходить!

Он втолкнул Инесс в помещение и запер дверь. Помогая друг другу, они натянули тесные гидрошлемы. Потом Мишель перешагнул через лапы мертвого паука, перебрался через груду битого камня и заглянул в соседнее помещение. Тут же вернулся, забросил на плечи туго небитый рюкзак и помог Инесс надеть другой, поменьше. Рюкзак показался девушке слишком тяжелым.

— Не беспокойся, — успокоил ее Мишель. — В воде он почти ничего не будет весить.

Он задумчиво поглядел на остальные свертки и проворчал:

— Жаль, это все мы не унесем. Придется бросить.

И он поднес фонарик к своему запястью. Инесс удивилась: на руке у него были часы. Расспрашивать было уже некогда. Мишель взобрался на спину дохлого паука, достал гаечный ключ и повернул на несколько оборотов каждый из болтов, которые крепили к потолку крышку люка. Образовалась щель, из нее под большим давлением ударили струи воды.

Молодой человек спрыгнул на пол, взял девушку за руку.

— Не надо бояться. Вода зальет эти комнаты за несколько минут. Надень маску.

Вода поднялась до пояса. Мишель проверил, хорошо ли прилегает маска к лицу Инесс, и натянул свою. Вскоре вода заполнила комнату.

Мишель приблизил свою маску к стеклу маски Инесс и заглянул девушке в глаза: не бойся, мол, я с тобой. Показал на тросик, соединяющий их талии. Все было в порядке, но Мишель проверил все еще раз и только после этого отвинтил до конца болты, крепящие люк к потолку.

Лучи фонариков прорезали зеленоватую полутьму. Инесс обнаружила, что хоть вода и покрывает их с головой, дышать так же легко, как и всегда. Она осмелела. Мишель помог ей выбраться из затопленного помещения, и она оказалась в совершенно новом мире, голубовато-зеленом и прохладном. Она была немного ошеломлена, но для переживаний не было времени. Тросик натянулся, и она, неумело двигая руками, вращаясь вокруг буксирного тросика, поплыла за молодым человеком.

7

Постепенно Инесс привыкла к новой среде, освоилась с потерей веса. Скоро она запомнила, как нужно двигаться, и теперь в самом деле плыла, а не тащилась на буксире.

Над головами молодых людей покачивался серебристый изменчивый ковер. Инесс догадалась, что ковер этот — не что иное, как поверхность озера, озаренная звездным светом. Мишель черной тенью двигался вперед. Все это напоминало девушке полет во сне.

Минут через пятнадцать-двадцать Мишель всплыл на поверхность. Инесс вынырнула рядом. Мишель молча указал ей на темную кубическую громаду среди вод. Поросший огромными деревьями берег поднимался из воды метрах в пятидесяти. Молодые люди бок о бок поплыли к нему, пока позволяла глубина, затем поднялись на ноги и побрели через широкую полосу вонючей липкой грязи.

Наконец болото кончилось и Мишель помог спутнице выбраться на твердое. Они сняли маски. Инесс тяжело дышала.

— Время не ждет, — сказал Мишель. — Через пятнадцать минут это осиное гнездо на острове взлетит на воздух. Будет великолепный фейерверк, но лучше убраться отсюда подальше, и чем скорее, тем лучше.

Они стащили шлемы, и Мишель утопил акваланги в болоте. Потом взвалил на спину оба рюкзака и подал девушке руку.

Беглецы нырнули в темноту под колоссальными кронами деревьев. Из покрытой перегнившими прошлогодними листьями почвы торчали корни и острые камни и царапали их босые ноги. Потом они вышли на поляну — но и здесь идти было не легче: высокая трава путалась в ногах. Да, пробираться через лесные заросли оказалось гораздо труднее, чем преодолевать озерные пучины.

Молодые люди все дальше углублялись в джунгли. Под пологом леса стоял густой удушливый запах плесени, гнили, ночных цветов-орхидей с их ядовитым ароматом. Инесс задыхалась, ноги ее были изранены, она изнемогала. А бесчувственный Мишель тащил ее за собой, не обращая внимания на стоны измученной девушки. Он почти бежал, и листья, ветки и липкие лианы хлестали их по лицам.

Вдруг молодые люди с разбегу влетели в какую-то смрадную клоаку. Потревоженные болотные жители подняли дикий гвалт. Их утробное карканье и квакающий лай оглушали.

И тут увязших в клейкой грязи молодых людей ослепило полыхнувшее вдруг в небе алое зарево. На его фоне резко вырисовывались причудливые черные контуры крон огромных деревьев.

А через минуту налетел чудовищной силы грохот взрыва. Его раскаты долго отдавались эхом в окрестностях. Сверху со свистом посыпались какие-то тяжелые предметы, наверное, осколки взрыва. Послышались тяжелые удары о землю, плеск, треск ломаемых ветвей.

— Справедливость восторжествовала, — сказал Мишель, когда раскаты грозного эха затихли вдали. — Во всяком случае — здесь. Но наверняка есть еще и другие гнезда…

Наступила тишина.

А ведь кроме них, подумал Мишель, в здании находились, несомненно, и другие люди, ни в чем не повинные. Может быть, где-нибудь там, в какой-нибудь банке, хранился и мозг несчастного Иоганна. И вот взрыв дело его рук — уничтожил вместе с цеподами и их пленников. Тем не менее, даже если бы он был на все сто процентов уверен в этом, все равно поступил бы так же. Другого выхода просто не было. Чтобы побег удался, чтобы правда о страшном заговоре дошла до людей, это осиное гнездо следовало уничтожить, стереть с лица планеты.

Он заплакал. Плакал — и радовался, что в кромешной тьме Инесс не видит его слез. Он помог выбраться из вонючей ямы своей спутнице, усадил ее на ствол упавшего дерева и сам сел рядом. После долгого молчания он вздохнул и сказал бесцветным голосом:

— Извини, что пришлось тебя тащить волоком. Берега озера сейчас наверняка засыпаны обломками. Теперь идти будет легче: можно включить фонари. Да, кстати…

Он зажег фонарик и достал аптечку. Ноги девушки были в крови, сочившейся из множества ранок и царапин. Прежде всего Мишель старательно протер ноги девушки спиртом, затем смазал царапины антисептической жидкостью, а ранки заклеил пластырем. Несколько капель антисептика он пустил ей в глаза и тщательно осмотрел руки: нет ли ранок на них. Наконец он вытряхнул из ампулки две таблетки и велел девушке проглотить их. Только после этого он занялся собой. Растираясь спиртом, он говорил:

— Должен признаться, положение наше безнадежно. Можно сказать, совершенно безнадежно. Мы с тобой находимся в самом сердце совершенно неизвестной нам страны. Что же касается антисептических средств — это элементарная предосторожность: неизвестно, какую заразу можно подцепить в этих джунглях. Микроорганизмы — сейчас самые опасные наши противники. Кроме них, нам опасны только крупные животные. О местных хищниках я почти ничего не знаю. До сих пор нам везло: преодолели озеро и добрый километр джунглей и не встретили ни одного опасного зверя. Должен признать, что уже только это можно считать чудом…

Девушка молча слушала. В рассеянном свете фонарика ее лицо, даже забрызганное грязью, было прекрасно.

— …И все-таки я не теряю надежды, — заключил Мишель. — А знаешь почему? Мы с тобой вырвались из тюрьмы худшей, чем все джунгли Вселенной, вместе взятые. После этого мне все кажется возможным.

И он рассказал ей обо всем, начиная с момента пробуждения в ипостаси одинокого и беспомощного обнаженного мозга.

Его рассказ привел девушку в ужас. С ее губ то и дело готов был сорваться вопрос или изумленное восклицание, но она сдерживалась. Ни разу в ее глазах не мелькнуло ни тени сомнения в правдивости его рассказа: паук с человечьей головой был подтверждением самой бредовой истории.

Не прерывая рассказа, Мишель достал из рюкзака бутыль с розоватой жидкостью и принялся смазывать этой жидкостью ноги девушки.

— Когда эта штука затвердеет, — объяснил он, — получится великолепная защита от микробов и царапин. Жаль, что ею нельзя намазаться с головы до пят: человек не может жить, когда поры на его коже закрыты. Да, и еще надень вот это.

Он положил ей на колени пару башмаков.

— Ты не голодна?

— Нет, Мишель…

Это были ее первые слова с тех пор, как она сняла маску акваланга. Молодой человек, казалось, не заметил, с какой нежностью она произнесла его имя.

— Ну, во всяком случае, глоток вот этого тебе не повредит, продолжал он, доставая из рюкзака другую бутылку. — Это неплохое тонизирующее. Без него нам не обойтись: впереди долгий путь.

Девушка отхлебнула из бутылки. Мишель тоже сделал несколько глотков, вернул бутылку на место, зашнуровал рюкзак, вскинул на плечо и выпрямился.

— Пошли.

Они углубились в джунгли. При свете фонариков идти было легче. Пробираясь через заросли вслед за Мишелем, Инесс размышляла, почему он не повторил еще раз ту короткую фразу, что произнес около двух часов назад:

"Я люблю тебя, Инесс…"

8

Мишель посмотрел на звезды.

— Любой ценой нам нужно выдерживать направление на север. Запомни, Инесс: что бы со мной ни случилось, иди на север, только на север!..

Едва он вымолвил эти слова, его неудержимо потянуло расхохотаться во всю глотку: начинался один из этих странных приступов, во время которых происходящее казалось ему какой-то дурацкой комедией.

Снова разболелась голова и появилось ощущение, что он двигается как в замедленном фильме, медленно и грациозно. Это было довольно приятно, но Мишель забеспокоился. И вдруг его охватил ужас: из мрака донесся голос.

— Смотри, машина работает медленнее! Прибавь скорость, еще!. Черт побери, крышка прилегает не плотно, он все слышит! Да закрой же ее наконец! Господи, о чем ты думаешь?!.

Мишель был твердо уверен, что ни в коем случае не должен реагировать на это акустическое явление. Ужаснуло его именно знание, уверенность в том, что он обязан забыть о голосе. Ведь все было в порядке, и… в конце концов, какое это имело значение?

Через некоторое время молодые люди вышли к болоту. Трясина подавалась под ногами, и чтобы не увязнуть, следовало идти — идти вперед, без отдыха, час за часом, так как остановиться значило увязнуть.

Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Трясина засасывала. Наконец полумертвая от усталости девушка свалилась. Тогда Мишель подхватил ее на руки и понес. Томительно, как метры под ногами, тянулись часы. Казалось, болото никогда не кончится.

Сквозь сонную одурь мучительной усталости Инесс чувствовала ласковые руки Мишеля. Она собралась с силами и, медленно приходя в себя, пробормотала:

— Отпусти… Я уже достаточно отдохнула и могу снова идти…

От звука собственного голоса она окончательно пришла в себя. Мишель так и не выпустил ее — только теперь он лежал на твердой почве, даже во сне прижимая ее к груди.

Девушка не отважилась даже пошевелиться, чтобы не разбудить его. Он пронес ее на руках через болото, и только здесь, у подножия дерева головокружительной высоты, позволил себе опуститься на мягкую траву.

В нескольких шагах сквозь завесу листьев блестела поверхность трясины, отражая лучи яркого светила. Инесс огляделась и вскрикнула в изумлении. Очарованная, она поднялась, забыв о спящем Мишеле.

С деревьев к земле разноцветными полотнищами спускались длинные широкие листья. Под легким ветерком они лениво покачивались. А выше развевались настоящие штандарты, пестрые до ряби в глазах, и гирлянды колокольчиковых лиан, и кружевные шали мхов.

Еще выше ветер был сильнее. Он шелестел разноцветными знаменами, трепал их о древесные стволы. Флаги-листья рвались и роняли алые с серебром клочья. Воздушные течения подхватывали обрывки и, как стаи перелетных птиц, по небу порхали тысячи тысяч переливающихся и мерцающих серпантинных лент. Ветер стихал, и обрывки многоцветной мозаикой ложились на липкую поверхность трясины; болото, простирающееся до горизонта, начинало сверкать в солнечных лучах, как паркет в бальной зале. Сходство усиливали разбросанные тут и там пучки пирамидальных пальм.

Инесс со стыдом припомнила, что было время, когда она находила очарование в пляске осенних листьев или умилялась игрой бликов на лунной дорожке, пролегшей по глади замерзающего пруда. Хризолит перед великолепием Смарагда выглядел поистине жалким, и девушка поняла, до чего же бледными и анемичными были ее стихи в сравнении с тем, что можно написать о Смарагде!

В других мирах, за неимением лучшего, человеку приходилось отдавать свою душу на растерзание мелким страстям и бесцветным эмоциям. А Смарагд обрушивал на новичка водопады света и ураганы запахов, ослеплял фейерверком красок и оглушал лавиной звуков. Шум листьев был хором тысяч скрипок; ветер перебирал гирлянды цветов, свисающие с веток, как струны золотой арфы.

Над болотом с мелодичным криком "Аро-оо!", похожим на отдаленное пение горна, пролетела большая черно-золотистая птица. Птица ли? Несомненно, это было какое-то летающее животное, но мягкие темные крылья и длинный блестящий хвост делали его неотличимым внешне от земного ската.

Как во сне девушка пошла вперед. Ее ноги легко скользили в траве, взбивая облачка радужных пузырьков, еще более чудесных, чем те мыльные пузыри, что очаровывали ее в детстве.

Натруженные мышцы ног у нее еще ныли, но она не смогла удержаться, чтобы не сделать несколько танцевальных па — и рой нежных и чистых пузырьков ласково окружил ее.

Она оглянулась. Мишель все еще спал, уронив голову на рюкзак. Она пошла к нему прямо через усыпанные белоснежными цветами кусты. Стоило ей потянуться к одному из цветков, как все они вдруг вспорхнули и с жужжанием закружились вокруг нее в жарком полуденном воздухе.

Вдруг Инесс обратила внимание на стоящее невдалеке дерево с гладким лоснящимся стволом, похожим на черномраморную колонну, испещренную светлыми пятнами и полосами. Девушка прикоснулась к стволу — и отпрянула: кора под ее пальцами дернулась, как шкура укушенного слепнем животного.

Она подняла глаза. Дерево (если это было дерево: надо же его как-нибудь называть) с медлительностью улитки тянуло к ней гибкие ветви. Инесс отступила на шаг, и ветви опустились ниже. Стало видно, что каждая заканчивается маленьким прозрачным шариком, похожим на глаз.

Ветки опускались на девушку все быстрее.

— Не двигайся! Вдохни поглубже и задержи дыхание! Делай, что я скажу!

Инесс обернулась и натолкнулась на жесткий взгляд Мишеля. Молодой человек стоял на коленях, протягивая к ней дрожащие руки. Голос его звучал хрипло и незнакомо.

Он повторил:

— Быстро сделай глубокий вдох и замри. Представь, что ты статуя. Я не шучу!

Испуганная девушка послушно застыла, бледная как смерть.

— Ветки будут, тебя ощупывать со всех сторон. Делать что-нибудь уже поздно, поэтому — превратись в камень! Если хочешь, можешь зажмуриться.

Если бы она могла зажмуриться! Расширенными от страха глазами она следила за скользящей перед самым ее лицом веткой. "Дерево" всматривалось в ее лицо. Ветви поглаживали ее тело, щекотали уши и шею, ощупывали колени, щиколотки…

— Самое главное — не дыши, — говорил Мишель. — Если тебе плохо, выдыхай воздух, но только медленно, как можно медленнее, совсем незаметно!

Он то и дело облизывал пересохшие губы. Правая рука его лежала на рукоятке пистолета, левой он судорожно вцепился в траву, подняв облачко пузырьков.

— Теперь и закрывать глаза поздно. Не мигай. Смотри на какую-нибудь неподвижную точку перед собой!

Инесс впилась взглядом в его глаза и окаменела с поднятой к груди правой рукой. Она осознала серьезность ситуации, хотя и не знала, какая опасность ей грозит. Но ее поднятая рука беспокоила Мишеля. Он боялся, что девушка непроизвольно опустит руку. И тогда… Чтобы успокоить ее, он заговорил:

— Может статься, эта тварь поднимет тебя и разок-другой повернет в воздухе. Не вздумай закричать! Просто не реагируй. Ты статуя, запомни! Сыграй эту роль как можно лучше!

Одна из веток протиснулась между ногами девушки и обвилась вокруг бедра.

— Замри, Инесс! — крикнул Мишель. — Замри, иначе смерть! Любимая! Замри!

Его трясло как в лихорадке.

— Зря ты стала смотреть мне в глаза! Глаза подвижны. Слушай внимательно. Медленно, очень медленно переведи взгляд выше, смотри на дерево за моей спиной!

Инесс повиновалась, нечеловеческим усилием воли подавляя дрожь. Ветка продолжала ощупывать ее бедро. Потом скользнула выше и потянула за полу халата. Другая ветка взъерошила ее волосы и принялась дергать за пряди. Еще одна змеей подкралась к подмышке.

Мишель похолодел. Сумеет ли девушка выдержать это последнее прикосновение?!

Инесс уже не смотрела на него. Он осторожно отодвинулся из поля ее зрения и встал.

— Можешь начать вдох, — сказал он. — Но, смотри, медленно! Так же медленно, как и выдыхала!.. Внимание! Сейчас ветка прикоснется к твоей правой подмышке! Не вздумай дрогнуть!

Ветка проскользнула сквозь прореху в халате. Было видно, как она шевелится под тканью.

Мишель обошел дерево на четверть окружности, держась на безопасном расстоянии — метрах в десяти. Машинально смахнул капельки пота с верхней губы. Чем он мог помочь девушке?! Оружие здесь ни к чему; за пистолет он схватился автоматически, инстинктивно. Единственное, что он мог сделать попытаться отвлечь внимание "дерева".

Он был не слишком хорошо знаком с флорой и фауной Смарагда, но это существо, полуживотное-полурастение, он помнил. Это была черная гидра!

Черная гидра реагирует на движение. Неподвижные предметы ее не интересуют, на них она, как правило, не набрасывается. Зато движущиеся объекты приводят ее в исступление. Мишель представил, как гидра на его глазах в мгновение ока разрывает в клочья спеленатую ветвями Инесс, и у него закружилась голова. Он зажмурился и стиснул зубы.

Ветки-щупальца не выпускали пленницу.

— Не двигайся! — твердил Мишель. — Не двигайся!

Тянуть время в надежде, что гидре надоест игрушка, и безмерно рискуя, что усталая и испуганная девушка не выдержит и пошевелится? Нет, пора действовать. И Мишель медленно, спокойно приказал:

— Когда я подам сигнал, прыгнешь, вперед. Но только когда я крикну, не раньше!

Привлечь внимание гидры можно только двигаясь. Мишель стал осторожно приближаться к хищнице, размахивая руками для убедительности. Шаг, другой, третий… Одна из ветвей заметила его, поплыла в его сторону. Он замахал руками чаще.

Краешком глаза он следил за девушкой.

Две или три ветки отцепились от неподвижного объекта и стали подкрадываться к двигающемуся.

Мишель чуть отступил. Ветки потянулись за ним. Он еще попятился. Ветки змеились в метре от его лица — видимо, на границе досягаемости.

Наконец последняя выпустила Инесс, соблазнясь новой, оживленно приплясывающей добычей.

Мишель дождался, пока она вытянется, как и остальные, в его сторону, во все горло гаркнул: "Гоп!", и отскочил назад.

Инесс стремглав бросилась наутек. Не успела она сделать и десяти шагов, как вдруг споткнулась о корень и растянулась во весь рост на траве в облаке радужных пузырьков. Одна из щупалец гидры как бич просвистела в воздухе и обвилась вокруг ее щиколотки. Девушка вскрикнула. Мишель бросился на выручку.

— Цепляйся за траву! — заорал он на бегу.

Щупальце подняло девушку в воздух, но Мишель был уже рядом. Он схватил Инесс в охапку и изо всех сил потащил к себе. Тогда гидра принялась трясти ускользающую жертву. В страхе, что щупальце повредит девушке ногу, молодой человек выхватил пистолет, цепляясь за подругу левой рукой. Гидра дергала из стороны в сторону, и Мишель никак не мог как следует прицелиться. С истоптанной во время борьбы травы взлетали тучи радужных пузырей. В конце концов щупальце повалило молодых людей наземь и поволокло к гидре. А на подмогу уже спешили другие щупальца.

В отчаянии Мишель открыл пальбу наугад, почти не целясь.

Среди смертоносных щупалец одно за другим стали взрываться желтые солнца. Обожженная ветка отдернулась, молодые люди кубарем покатились прочь по склону, окруженные тучами мерцающих пузырьков, и свалились в болотистую низину.

Очутившись в безопасности, Мишель первым делом бросился на колени и внимательно осмотрел ногу девушки. Башмак был разорван, шнурки глубоко впились в лодыжку, но кость и связки были целы.

Мишель помог девушке подняться и повел ее прочь от проклятого места. Она оперлась на его руку и, прихрамывая и захлебываясь беззвучными рыданиями, побрела с ним.

Страшное напряжение спало. Выбравшись на сухое, молодой человек привлек девушку к себе, обнял и осыпал поцелуями заплаканное милое лицо, что-то неслышно шепча.

Одураченная черная гидра словно взбесилась. Она вымещала бессильную злобу на ни в чем неповинных деревьях по соседству, да так, что только щепки в стороны летели. Она полосовала траву, хлестала по кустам. Измочаленные прутья, листья и трава так и брызгали фонтанами. Щупальца змеями вились в воздухе.

Мишель усадил всхлипывающую девушку на противоположном склоне низинки, ножом перерезал шнурки на разорванном башмаке и с нежностью принялся растирать ее распухшую ногу.

Гидра понемногу утихомирилась. Щупальца то обвисали бессильно, то вдруг снова набрасывались на какой-нибудь несчастный пень и награждали его оплеухами или выдергивали пучок-другой травы. Напоследок гидра выдрала с корнем безответное молодое деревцо и зашвырнула далеко в болото. На этом она успокоилась. Щупальца снова повисли плетями, только обожженная выстрелами "кора" еще подергивалась. По ней стекали капли золотистого, как мед, сока.

Мишель с грехом пополам напялил разодранный башмак на ногу девушки, она оперлась на его плечо, и они в обход опасной низины направились к своему скромному лагерю.

Только там Мишель занялся собственными ранами. Растирая порезы и царапины на руках и ногах спиртом, он говорил:

— Дешево мы с тобой отделались. Теперь ты и сама сумеешь распознавать черную гидру — так называется эта пакость. Идти нам придется только днем: меня в дрожь бросает при мысли, что мы могли остановиться на ночлег десятком шагов дальше…

9

"А, собственно говоря, какое это имеет значение? — подумал Мишель, но потом спохватился: — Нет уж, хватит с меня приступов. Так и свихнуться недолго. Это все из-за усталости. Нельзя так легкомысленно относиться к… К чему? Странно, забыл уже, о чем я думал… Похоже, кое о чем не следует задумываться…"

Он встряхнул головой и с напускным оживлением принялся распаковывать их скромный багаж. Зачерпнул из лужи воды, профильтровал ее, продезинфицировал, растворил в ней порошки из консервных банок и приготовил еду и питье.

Подкрепившись, они снова вступили в чащу.

Через некоторое время местность стала меняться. Стали попадаться холмы, кое-где сквозь дерновую шкуру стали выпирать кости земли гранитные валуны и скалы. В неглубоких овражках среди мокрой гальки зажурчали ручейки. Вода в них была кристально чистой, и путешественники основательно вымылись. Мишель заменил повязки на ранах свежим пластырем. Потом они выстирали халаты. Было достаточно жарко, и чтобы не тратить время на просушку, молодые люди натянули их еще мокрыми: высохнут и на теле.

Связанные между ногами полы мешали ходьбе, поэтому Мишель просто подкоротил их ножом. Оставшуюся ткань подвернули и заткнули за пояса, после чего осталось закатать выше локтей то, что уцелело от рукавов — и их наряды стали отдаленно походить на свободного покроя спортивные костюмы. Напоследок молодые люди смазали руки и ноги розовой жидкостью, и образовавшаяся пленка заодно накрепко приклеила разорванный башмак к ноге девушки.

Короткий отдых восстановил силы, и они снова тронулись в путь на север. Мишель, невзирая на протесты Инесс, взвалил на плечи оба рюкзака, вырезал себе в зарослях добрый посох и зашагал во главе отряда.

Вдоль русла мелкого, по щиколотку, ледяного ручейка они взобрались на очередной холм. На вершине дул ветер и трепал глянцевитую листву деревьев. Перед молодыми людьми открылась просторная долина. Далеко внизу могучая река величественно уносила на север теплого желтого оттенка воды. Казалось, на дне долины извивается гигантская золотая змея. По течению плыли, кружась в водоворотах, стволы деревьев и похожие на цветочные клумбы целые острова грязи, скрепленной переплетающимися между собой корнями растений-паразитов.

Склон был довольно крут. Путь молодых людей отмечали рои радужных пузырьков. Им пришлось далеко обойти заросли кустов с шевелящимися в безветрии долины листьями: кусты скорее напоминали лотки торговцев шпагами и кинжалами, украшенные яркими цветастыми цыганскими шалями.

За каменистой осыпью потянулся луг голубых трав.

По берегам реки стеной стояли высокие деревья. Когда наши путешественники вступили под их сень, из листвы со свистом вырвались тучи птиц и бешено закружились над ними, словно стаи комаров.

Почва в прибрежном лесу была сырая и топкая, и вскоре путники уже брели по колено в грязи, задыхаясь от густого запаха прелых листьев и гниющей древесины. К реке удалось пробиться с трудом, но и берег представлял собой золотистого цвета трясину.

— Река течет прямехонько на север, — определил Мишель. — По-моему, лучше всего будет перебраться на один из плавучих островов и плыть по течению.

— Но дальше река может переменить направление! — возразила Инесс.

— Ну и что? Все будем ближе к цели. Как правило, реки делают повороты, сливаются с другими, но… Скажи-ка мне, куда обычно текут реки?

— В море?

— Именно! Куда бы река ни сворачивала, рано или поздно она вынесет нас к морю. Меньше риск заблудиться. А на побережье проще будет разобраться, на какой нас занесло материк.

Вода в реке то здесь, то там словно бы вскипала: на поверхность вырывались и с треском лопались крупные воздушные пузыри. Какие существа рыбы или земноводные — могут скрываться под желтыми тяжелыми водами? Что за чудовища бродят по дну, своим дыханием заставляя воду клокотать и пениться?

На всякий случай Мишель помог спутнице выбраться на сухое: неподалеку от берега возвышался холм, сложенный из стволов плавника, во время давнего половодья занесенного песком и галькой, а сам направился к тому месту, где вода в реке бурлила особенно сильно. Там он отыскал в грязи булыжник величиной с человеческую голову и швырнул его в самый центр водоворота.

То, что произошло вслед за этим, было совершенно несоразмерно с силой падения камня. Вода поднялась столбом и закипела на огромной площади. На поверхность вынырнуло что-то темное. Мишелю сперва даже показалось, что это брошенный им камень поднимается из волн как воздушный шарик. Но "камень" был более продолговат, да еще к тому же на нем выросли два горящих глаза и вытаращились на Мишеля!

"Камень" оказался головой неизвестной твари!

Клыкастая голова вздымалась все выше и выше: шее ее, казалось, не было конца. А когда наконец показалась спина чудовища, украшенная по хребту пилообразными зубцами, голова поднялась на высоту добрых пятнадцати метров! Тварь была покрупнее слона, да что там слона — кита!

Тварь захрапела, и голова, сверлившая обидчика яростным взглядом, окуталась облаком пара или мелких водяных брызг. Затем чудовище ощерилось, демонстрируя розоватые небо и язык, и вдруг голова с разверстой пастью молнией мотнулась к Мишелю. Инесс завизжала, молодой человек отпрянул и, падая, увидел, как на месте летящей на него оскаленной пасти вспыхнуло ослепительное солнце!

Безголовая шея медленно повалилась в воду, подняв целые гейзеры жидкого золота…

Мишель, лежа на спине, оторопело воззрился на зажатый в руке пистолет: из его ствола еще шел дымок. Он выстрелил прежде, чем осознал опасность! Условный рефлекс опередил сознание и заставил тело самостоятельно выполнить безошибочное движение.

А из воды уже вынырнули головы других гигантов с жирафьими шеями. Мишель завопил:

— Стреляй, Инесс! У тебя же есть пистолет!

Подниматься на ноги было некогда, и он открыл огонь, лежа на спине и держа пистолет обеими руками. Голова одного из чудовищ разлетелась вдребезги. Следующий выстрел был не таким метким: заряд угодил в гибкую шею чудовища, и она переломилась как сухая ветка. Еще одна тварь во весь дух спешила к берегу, окруженная роем звенящих по-осиному трасс.

Со стороны галечной насыпи хлопнул выстрел, и хищник повалился набок.

— Молодец, девчонка! — крикнул Мишель.

Поднимаясь, он увидел, как из-за насыпи вынырнула еще одна клыкастая башка, и выстрелил с локтя. В тот же миг выпалила и Инесс. Мускулистая шея твари разлетелась в клочья, а голова, все еще щелкая зубами, покатилась к их ногам.

Любоваться поверженным врагом было некогда. Молодые люди, перепрыгнув через страшную голову, бросились бежать по насыпи к спасительному лесу. Вслед им неслись оглушительные всплески воды и рев голодных чудовищ.

Вдруг грязь на берегу правее насыпи вспучилась, раздалась, и из нее поднялось еще более громадное чудище. Оно жадно распахнуло пасть, через которую без труда прошел бы человек в полный рост, но тут же подавилось солнечным шаром разрыва и рухнуло. К небу взлетели столбы ила и грязи.

Молодые люди пробежали мимо. На бегу Мишель оглянулся, и лицо его исказила гримаса: целое стадо доисторических дьяволов выбиралось на отмель. Несколько адских созданий тяжелой рысью спешили по берегу, отрезая путь к отступлению. Мишель не целясь выпалил в кошмарное скопище. Рев заглушил отголоски взрыва. Фонтаном брызнули дымящиеся клочья черных тел, раздираемых неистовым звездным огнем. Берег залили потоки крови.

Бежать было нелегко: галька скользила под ногами. Мишелю приходилось то и дело подхватывать спотыкающуюся девушку. А чудовища, несмотря на всю их кажущуюся неповоротливость, делали пятиметровые шаги.

— Скорей! — крикнул Мишель, задыхаясь.

Он схватил девушку за руку и буквально поволок за собой. Но два чудовища уже преградили путь к спасительным деревьям, а остальные нагоняли: Мишель чувствовал их горячее смрадное дыхание на спине. Терять было нечего, и молодой человек торопливо выстрелил несколько раз в хищников, загородивших дорогу. Ураган яростной звездной плазмы превратил алчно клацающих зубами тварей в дымящуюся гору трепещущего рваного мяса.

Еще несколько шагов, и молодые люди нырнули в лес. Птицы приветствовали их оглушительным хором пронзительного свиста.

Задыхаясь, они пробежали еще метров пятьдесят, и только тогда повалились на мягкую влажную землю.

Чудовища бродили по берегу на краю леса и разочарованно блеяли. Потом послышались отвратительный хруст костей и чавканье: твари принялись пожирать трупы своих собратьев.

— Да, от путешествия вниз по реке придется отказаться, — признал Мишель, когда смог заговорить.

10

День шел за днем. Мишель был неизменно бодр и неутомим. Он чувствовал себя непобедимым героем, чуть ли не суперменом. Большую часть пути он, не чувствуя усталости, нес Инесс на руках. Он пробирался через джунгли, преодолевал одно за другим возникающие на пути препятствия с невиданным упорством, подкрепленным сознанием того, что он — единственная опора девушки и больше ей надеяться не на кого.

Иной раз он сам поражался своей выносливости, и частенько задумывался, не находится ли его тело, разобранное на части и вновь собранное цеподами, под влиянием каких-нибудь наркотиков. Одолевали его и другие сомнения: существует ли он как личность или в его черепе угнездился цепод и управляет телом как послушной марионеткой? Или, напротив, не подселили ли в его человеческое сознание страшную личность, покорную воле проклятых головоногих?

А потом с чувством необъяснимой вины неизвестно перед кем он гнал от себя эти ужасные мысли.

Наконец перед молодыми людьми распахнулась необъятная степь. По бескрайний равнине были разбросаны громадные валуны, в незапамятные времена принесенные сюда ледником. У подножия одного из таких валунов и был устроен очередной привал.

Инесс задумчиво глядела на тлеющие в костре головни. Она похудела, глаза на осунувшемся лице казались еще большими, чем обычно. Во взгляде и в очертаниях плотно сжатых губ явственно читалась решимость, приобретенная в постоянной борьбе с опасностями. И в то же время в ее облике оставалось что-то трогательно-детское. Возможно, такое впечатление производили золотистые локоны, спадающие на плечи, а может и другие, менее заметные черты.

Мишель оброс, как Тарзан, и сильно отощал. На его загорелом лице лучились светлые глаза.

Он повернул голову к девушке.

— А знаешь, — сказал он, — сколько времени мы уже в пути?

Инесс усмехнулась.

— Я дней не считала.

— А я считал. Ровным счетом три недели. Двадцать один день назад в этот самый час посреди лесного озера взлетело на воздух осиное гнездо цеподов.

Инесс вздохнула.

— Хотя с тех пор обстоятельства улучшились не намного, я поверила в наши силы. Вначале наша затея казалась мне обреченной на провал.

— Вот мы и доказали самим себе, что в джунглях можно продержаться три неделя практически без всяких средств! Не вижу, почему бы нам не продержаться и три месяца… да хоть три года! Ты ведь это имела в виду?

Девушка молча кивнула. Мишель отодвинулся от костра и вдруг оказался сидящим рядом с девушкой. Он пододвинулся к ней еще ближе и склонил голову ей на плечо.

— Ты стала заправской путешественницей, — с нежностью сказал он.

Инесс засмеялась.

— А ты стал самым настоящим длиннобородым гуру… [учитель, наставник (инд.)]

Мишель погладил свою бородку.

— Ну, не такая уж она длинная! Каких-то два-три сантиметра… Жалко, зеркала нет. Идет мне борода?

— Вылитый греческий бог! Немного похож на Ареса!

— Ты хотела сказать, на Аполлона?

— Ну уж нет. Терпеть не могу мужчин этого типа. В конце концов, мне еще не доводилось видеть бородатого Аполлона!

Мишель положил ладонь на ее сплетенные на коленях руки.

— Знаешь, я люблю тебя, — пробормотал он, глядя в сторону. — Когда-то я уже говорил тебе это…

С неожиданной страстью девушка схватила его руку и прижала к щеке. Срывающимся голосом она прошептала:

— Почему же ты не говорил мне этого все долгие три недели?

Не отвечая, Мишель склонился над ней.

На рассвете Мишеля разбудил отдаленный гром. Земля задрожала от тяжелого топота. Молодой человек вскочил, разбудил девушку.

Инесс даже не поинтересовалась, в чем дело: полная опасностей жизнь отучила ее от ненужных вопросов. Она только поглядела вопросительно на своего гуру. Мишель молча пожал плечами.

Раскаты громоподобного топота доносились с севера. На горизонте встала туча пыли.

Мишель вскарабкался на валун и прилег на вершине.

— Похоже, это мигрируют какие-то животные, — сообщил он сверху.

— Такое впечатление, что они чем-то напуганы. Может, их гонит степной пожар, а может, и еще что-нибудь.

Инесс забралась к нему.

— Не высовывайся, — предупредил Мишель. — Фигура человека заметна издалека. Прижмись к скале. Я ведь могу и ошибаться: это может быть все что угодно. И, во всяком случае, будет величайшей глупостью, если мы пустимся наутек. Валун послужит нам отличной крепостью.

Туча пыли поднималась все выше. Вскоре уже можно было разглядеть в ней более темные силуэты. Степь почернела. Казалось, на одинокий утес накатывается волна цунами.

Еще несколько минут — и Мишель с уверенностью определил: в облаке пыли на них несется многотысячный табун кавали — смарагдианских лошадей, длинношеих и коротконогих. Грохот копыт стал таким оглушительным, что молодые люди перестали слышать собственные голоса.

Животные скакали группами, и каждую возглавлял вожак, старый самец с сивой гривой.

Кавали проносились совсем рядом: до их спин при желании можно было дотянуться рукой. Мишель заставил девушку втиснуться поглубже в расщелину.

Табун несся бурей, обтекая валун по сторонам и метрах в двадцати за ним смыкаясь снова. Мимо проносились тысячи и тысячи животных. Среди кавали то и депо мелькали местные короткошерстные козы с единственным рогом посреди лба и с третьей парой ног — рудиментарных отростков, жалко и бесполезно болтающихся по бокам.

Через некоторое время шум ослабел. Основная масса кавали прошла, теперь мимо валуна проносились отставшие.

Пыль застилала солнце. Мишель, отплевываясь и кашляя, протер запорошенные глаза. И вовремя.

Накатывалась новая волна. На этот раз это были незнакомые Мишелю массивные толстокожие животные с низко посаженными головами, горбатыми спинами и длинными, волочащимися по земле хвостами. Шум снова стал невыносимым, однако и его время от времени прорезали дикие взвизги словно тысячи обезумевших саксофонистов принимались разом дуть в свои саксофоны. На широких спинах толстокожих виднелись удивительные наездники — маленькие обезьянки. То одна, то другая не выдерживала бешеного аллюра и сваливалась наземь, чтобы после нескольких отчаянных прыжков погибнуть под ногами своих "лошадей".

А следом уже хлынул новый вал. Теперь уже катилась просто беспорядочная масса тел. Здесь были перемешаны образчики фауны со всех материков планеты. Бежали двурогие создания странного и неприятного вида: в профиль они напоминали ожившие скелеты. Скакали и другие существа, покрупнее, покрытые как бы необычной жестяной чешуей, которая трещала на их боках, как огромные кастаньеты.

Молодые люди дивились многообразию форм животного мира Смарагда. Мимо бежали существа, представляющие собой немыслимую помесь жирафа с носорогом, длинными прыжками неслись испуганные кенгуру с орлиными головами, ползли пятидесятиметровые сороконожки и гусеницы, напоминающие веселых страшилищ из какого-нибудь Луна-парка. Крылатые гориллы с истерическими криками топотали по живому крову из миллионов клювастых черепах, лапки которых двигались, как у испорченных заводных игрушек.

Величественные и медлительные даже в панике ходульники травянистые, полурастения-полуптицы с листьями вместо оперения, то и дело высовывали длинные вибрирующие языки в виде флейты и оглашали окрестности омерзительными скрежещущими воплями. Ходульники словно плыли над землей, и при каждом шаге из-под их ногокорней прыскали в стороны легионы кенгуровых крыс и ящериц с оранжевыми головами, между тем, как менее проворные скарабеи-чистильщики и ядовитые радужные змеи гибли сотнями. То и дело какое-нибудь крупное животное в корчах валилось замертво, ужаленное соседом куда более скромных размеров.

Грохот постепенно сменялся низким давящим гулом. Это жужжали тучи насекомых. Сквозь мощное гудение хитиновых крылышек едва слышны были пронзительные крики стай обезумевших птиц.

Пыль осела и теперь клубилась над самой землей.

Лавина бегущих от неведомой опасности созданий захлестывала одинокий утес. Беспокойные мелкие зверюшки забирались наверх и в поисках спасения жались к ногам молодых людей. Им теперь время от времени приходилось пускать в ход пистолеты, чтобы огнем очистить скалу ниже себя от опасных пресмыкающихся. Но ядовитых тварей становилось все больше, и им приходилось ползти все выше и выше, волоча за собой рюкзаки. Наконец они оказались в естественной скальной выемке неподалеку от вершины. Там они кое-как и расположились.

Вдали зародился новый звук: низкий металлический рокот. Мишель привлек девушку к себе.

— Вот что заставило зверье спасаться бегством, — прокричал он ей на ухо. — Я хочу поглядеть, в чем там дело!..

Не без труда он вскарабкался на верхушку скалы и осторожно выглянул.

— Машины! — крикнул он тут же. — Колонны боевых машин!

— Наши?!

— Нет! Таких машин я еще не видел! Они слишком плоские и приземистые, странно раскачиваются на ходу!.. Пока еще плохо видно… Не нравится мне все это!

Девушка хотела подняться к нему наверх, но он жестом остановил ее.

— Сиди на месте! У меня только и осталось времени, чтобы спуститься к тебе! Я не хочу, чтобы нас застали врасплох. Ну-ка, посторонись…

Он пополз вниз и через минуту сжался в комок рядом с ней.

— Сдается мне, что это самое страшное из всего, что нам встречалось, — шепнул он девушке. — Замри и не двигайся!

Железный лязг становился все громче. Мишель покосился на спутницу. Девушка была вся в пыли, даже золотые волосы стали неотличимы от камня, покрытого толстым слоем пыли. Мишель понял, что и сам выглядит точно так же. Нечаянная мимикрия была им на руку.

Мишель ободряюще улыбнулся девушке и осторожно выглянул за кромку скалы. Глаза его широко раскрылись.

Передовые колонны машин были рядом. Мишель ожидал, что в них будут серые карлики, однако в открытых люках виднелись совершенно незнакомые существа, и выглядели они так, словно вышли из ночного кошмара.

11

Существа отдаленно походили на людей, но только отраженных в кривом зеркале. Их головы были вытянуты наподобие бутылок, а туловища отдаленно смахивали на корявые палки. Однако самым удивительным был цвет их кожи: они были зеленые!

"Это уж слишком, — подумал Мишель, чувствуя, что его пробирает невольная дрожь. — На кой дьявол им понадобились этакие ужасы? Неужто нельзя было обойтись обычным комплектом?.. Стой, о чем это я?! Кому нельзя было обойтись? Не этим же омерзительным созданиям?! Цеподам?.. Мысли путаются… Бог мой, как голова разболелась!"

Неведомые существа были практически нагими, если не считать какого-то подобия юбочек из матерчатых полосок на бедрах. В каждом экипаже находилась дюжина зеленых голенастых уродов — по шесть в ряду друг напротив друга. На коленях они держали оружие: стеклянные трубки с металлическими прикладами.

"Что это?! — лихорадочно думал Мишель. — Бред? Сон? Не могли же цеподы перебросить нас на другую планету так, что я ничего не заметил?!" Чтобы выдерживать верное направление, он каждую ночь глядел на небо, и рисунок созвездий был именно таким, каким должен выглядеть со Смарагда.

Как околдованный, широко раскрыв глаза, он смотрел на проползающие внизу боевые машины.

Неожиданно одна из них нарушила строй, свернула к скале и резко остановилась. Рядом затормозила другая. Их экипажи выбрались наружу, спрыгнули наземь и отправились к утесу.

Мишель был уверен, что снизу его увидеть невозможно, и все-таки сердце у него екнуло. Он едва удержался, чтобы не нырнуть обратно в выемку. Рассудок приказал ему: "Не двигайся!".

Около дюжины гуманоидов взяли оружие на изготовку и двинулись на штурм утеса. Остальные рассыпались в цепь вокруг.

У молодого человека сразу пересохло в горле, перед глазами все поплыло. Он втиснулся в камень и сам окаменел. А кошмарные создания взбирались по отвесному склону с легкостью мух. Очевидно, ступни их были снабжены присосками.

Нервы Мишеля не выдержали. Он вскочил, вырвал из кобуры пистолет и выпалил вниз. Рядом с ним встала Инесс. В ее руке тоже был взведенный пистолет. При виде зеленых страшилищ она вскрикнула от ужаса.

— Вернись на место! — гаркнул Мишель.

Впервые за все время девушка не подчинилась. Она тоже открыла огонь. Гуманоиды посылались вниз, а их изломанные тела застыли на песке как снесенные топором хворостинки.

Поодаль тут же остановилось сразу с десяток бронемашин, и полсотни зеленых солдат бросились в атаку. Через минуту их осталось не больше половины: молодые люди зарядов зря не тратили. Однако оставшиеся ужесточили огонь из своих стеклянных ружей, мерцающие световые лучи скрестились на осажденных — и вскоре все было кончено. Инесс повалилась на дно выемки, Мишель навзничь рухнул на нее.

Он был парализован, однако сознание не потерял. Ситуация напоминала ему уже пережитое однажды: мыслящий мозг в стеклянной банке куда более беспомощный, и все ж…

Боли он не ощущал, если не считать болью душевные муки: ведь он чувствовал на своей шее девичью руку, волосы Инесс касались его щеки. "Мертва или только парализована, как и я?" — мучился неизвестностью молодой человек.

Он хотел окликнуть ее, но не сумел разлепить окостеневшие губы. В это время из-за гребня показались головы карабкающихся к их укрытию гуманоидов. Чтобы не видеть мерзкие зеленые хари, Мишель попытался отвести взгляд в сторону — и это ему удалось: не сразу, но в поле зрения все-таки появились стройные шеренги ползущих по степи на юг боевых машин. Он обрадовался: значит, глазные яблоки не потеряли способности двигаться! И тут же понял, что отдал бы все земные сокровища за один только взгляд в глаза любимой.

Ему показалось, что он кожей шеи ощущает, как бьется пульс на запястье девушки. Но не успел он разобраться, так ли это или воображение заставляет выдавать желаемое за действительность, как на его плечо легла сухая холодная рука гуманоида.

Молодого человека бесцеремонно выволокли из углубления в скале и спихнули вниз.

Он кубарем покатился по склону, ушибаясь и раздирая кожу об острые выступы. Боли он по-прежнему не чувствовал. Проклятие! Еще несколько секунд — и он знал бы наверняка, жива ли Инесс!

Эта мысль привела его в исступление, и он завыл сквозь сжатые судорогой зубы, в мыслях осыпая ужасными проклятиями врагов.

Наконец он мешком свалился к подножию утеса и ничком распростерся на песке. В щеку закололо: наверное, попался острый камешек… И вдруг Мишель понял: одеревенение проходит, он начинает чувствовать боль!

Он лежал, уткнувшись лицом в песок, и в поле его зрения попадало только ведущее колесо и фрагмент гусеницы стоящего неподалеку броневика "зелененьких", да еще рядом с лицом то и дело двигались тонкие, как тростинки, лягушачьего цвета ноги.

Вдруг в метре от него что-то грузно свалилось на песок. Инесс!

Видна была только ее рука с повернутой вверх раскрытой ладонью. Лицо девушки укрывали рассыпавшиеся волосы. Мишель сходил с ума от беспокойства.

"Она так неловко упала, она могла что-нибудь сломать! А если она при падении разбила нос? Течет кровь, а она не может переменить позу! Она же захлебнется!"

Над девушкой остановился какой-то гуманоид. Его пупырчатая от множества присосок ступня едва не касалась разметавшихся по земле золотых волос.

"Идиоты! — кипел от ненависти и омерзения молодой человек. — Куклы проклятые! Неужели вы не видите, что она может умереть!"

И вдруг он забыл обо всем. Буквально в нескольких сантиметрах от его лица торопливыми мелкими шажками пробежала ярко-красная ящерица ростом чуть больше мизинца. Мишель знал, что укус ее смертелен.

Ящерица остановилась на полпути между ним и Инесс, столбиком поднялась на задних лапках и принялась разглядывать неподвижную руку девушки. Мишелю было видно, как пульсирует нежно-розовое горлышко ящерицы, украшенное золотистыми крапинками.

Поразмыслив, ящерка неуверенно приблизилась к безвольной руке, опасливо обнюхала ноготь на большом пальце и снова замерла. Теперь Мишелю не было видно, что она делает: ее широкий затылок с ядовитыми железами закрывал поле зрение.

"А вдруг она уже укусила Инесс?! — бился в висках Мишеля ужас, а из груди рвался и не мог вырваться дикий крик: — Она убьет ее!!"

Когда зверек переместился чуть в сторону, молодой человек испытал чуть ли не болезненное чувство облегчения: стало ясно, что с Инесс пока ничего плохого не случилось.

Ящерица искала тепла. Она хотела согреться, а ладонь была такая теплая… И зверек поставил на ладонь одну лапку с пятью пальчиками-волосками, украшенными микроскопическими коготками. Ничего не случилось. Тогда ящерка отважилась на еще один шаг. А через минуту она уже удобно расположилась во впадине между большим пальцем и указательным и, довольная, несколько раз медленно мигнула круглыми веками.

Мишель снова встревожился. Пока Инесс не двигалась, она была в безопасности. Но вот жива ли она еще?

И тут пальцы девушки чуть заметно пошевелились. Мишель понял, что к ней возвращалась способность двигаться и она восстанавливала кровообращение в кисти. Надежда вспыхнула в сердце Мишеля — и тут же сменилась леденящим страхом: что если девушке щекотно от присутствия ящерицы?!

А жизнь возвращалась в руку Инесс. Большой палец медленно согнулся и погладил по спине маленькую смертоносную тварь. Пока что ящерица не обратила на это внимания, но пальцы двигались все заметнее! Вот-вот они сожмутся — и тогда… Тогда — смерть!

Мишель хотел крикнуть, предостеречь, но сумел выдавить из парализованной гортани только слабый стон. Зато он сделал новое открытие: губы обрели подвижность! Значит, и у него проходят оцепенение!

К несчастью, стон привлек внимание врагов. Грубым пинком Мишеля перевернули на спину. "Зелененький" нагнулся к нему, поднял и тщательно связал. После этого он зашвырнул молодого человека в машину, словно мешок с картошкой.

Через несколько секунд безвольное тело девушки свалилось рядом с ним. Инесс тоже была связана. К этому времени способность говорить вернулась к Мишелю, и первыми его словами было:

— Ну, как ты себя чувствуешь, маленькая моя?

Он едва не заплакал от счастья, когда Инесс улыбнулась в ответ. Нос ее был целехонек; на щеке, правда, виднелась царапина, да и на лбу красовалась шишка, но все это были такие мелочи!..

— Все в порядке, — отозвалась она. — Вот только, — она поморщилась, только рука огнем горит. Жжет — до самого локтя!

Мишель похолодел, но постарался ничем не выдавать своей тревоги. После нескольких безуспешных попыток ему удалось сесть, и он осмотрел связанные за спиной руки девушки. Кисть левой опухла и покраснела, словно на ней была надета малиновая перчатка. У основания большого пальца темнели две микроскопические точки. Голова у Мишеля пошла кругом. Он едва не потерял сознание от ужаса, однако нашел в себе силы говорить спокойно и уверенно. Паника — плохое лекарство. Если Инесс испугается…

— Какая-то дрянь цапнула тебя за палец. Кисть опухла; дело может принять довольно неприятный оборот. Придется высасывать отраву.

— Это так серьезно?

— Видела бы ты свою руку — долго не размышляла бы.

— Ладно, раз уж нельзя обойтись без этого…

Изгибаясь как червяк и выгибаясь дугой, Мишель снова переменил позицию. Он всем телом навалился на ноги Инесс и впился зубами в ладонь девушки. Связанные руки судорожно дернулись, Инесс вскрикнула.

Мишель выплюнул клочок кожи. Из ранки потекла почти черная густая кровь. Молодой человек припал к ранке и изо всех сил принялся сосать. Гуманоиды невольно оказали им почти неоценимую услугу: сразу же после укуса запястья девушки были натуго скручены веревкой и кровообращение замедлилось. Если бы не веревка, Инесс была бы уже мертва.

Не успел Мишель в третий раз выплюнуть натекшую в рот отравленную кровь, как его пинком отшвырнули от девушки. В кузов машины один за другим забирались "зелененькие" и с непроницаемыми лицами рассаживались по лавкам: шесть у одного борта, шесть — у другого. Водитель сидел отдельно.

Броневик тронулся и грузно закачался на неровностях почвы.

Мишеля захлестнула дикая ярость. Он, как древний норвежский берсерк, почувствовал полную власть над своим телом. Мускулы на его руках вздулись — и веревка, стягивающая запястья, лопнула как гнилой шнурок!

Свободен!

Недолго думая, Мишель схватил рахитичные лодыжки ближайшего "зелененького" и резко дернул вверх. Солдат вылетел за борт, его оружие брякнулось на пол. Мишель подхватил его за ствол и с размаху обрушил на голову соседнего урода. Он опасался, что стеклянный ствол разлетится на мелкие осколки, но ничего подобного: ружье осталось целым, зато голова солдата лопнула как пивная бутылка.

Солдаты опомнились и бросились на Мишеля. Началась свалка. В тесноте "зелененькие" не могли воспользоваться своим парализующим оружием и только мешали друг другу. Зато Мишель отвел душу. Ярость удесятерила его силы. Он переломал солдат поодиночке и побросал за борт, под гусеницы соседних машин.

Транспортер резко вильнул: водитель оглянулся на шум свалки. Мишель тут же угостил его таким ударом, что голова солдата буквально отлетела.

Покончив с врагом, Мишель нагнулся над девушкой и одним рывком разорвал путы на ее руках. Она вскрикнула. Неожиданно машина с грохотом подпрыгнула, молодые люди покатились на пол.

Предоставленный самому себе броневик на полном ходу врезался в соседнюю машину и перевернул ее. В туче белой пыли за кормой мелькнули и пропали бешено молотящие воздух гусеницы. А неуправляемый броневик помчался дальше, виляя и подскакивая на кочках.

— Ага!

С торжествующим воплем Мишель бросился к рычагам и развернул тяжелую машину. Снова грохот. Еще один боевой экипаж врага перевернут вверх гусеницами. Мишель повел броневик на третью машину, таранил и ее, подмял и раздавил гусеницами.

В его плечи вцепилась Инесс.

— Наши пистолеты! — прокричала она.

Мишель оглянулся. В самом деле, их оружие в кобурах мирно болталось на задней дверце.

— А как твоя рука?

Девушка беспомощно показала ему ладонь. Рука распухла, краснота поднялась выше.

— Высасывай кровь из ранки! — крикнул Мишель сквозь грохот. — Это очень опасная штука! Нельзя дать яду распространиться!

Девушка послушно села на пол и занялась рукой. А отважный Мишель зигзагами погнал машину дальше между бронированными колоннами. Остановиться он не мог, даже если бы и захотел: он просто не знал, как это делается!

А со всех сторон уже хлестали лучевые трассы, вышибая из бронированных бортов экипажа снопы искр. Спасения не было, и Мишель решил подороже продать жизнь. Одной рукой цепляясь за руль, он схватил пистолет и осыпал врага ливнем убийственных разрядов. С чуть ли не спортивным азартом он заставлял взлетать на воздух одну вражескую машину за другой.

И вдруг с небес обрушился громовой удар. Он заглушил и взрывы и скрежет гусениц тысяч бронемашин. Мишель поднял голову.

— Ура! — завопил он. — Земной флот!

Эскадрильи ракетопланов с красно-золотистыми эмблемами на крыльях пикировали на бронированную армаду и поливали ее водопадами огня.

С радостным воплем Мишель взгромоздился на спинку водительского кресла, уперся ногами в рулевое колесо и, управляя с помощью ступней, принялся разить зеленых страшилищ сразу из обоих пистолетов. Ослепительные солнца рвались среди сгрудившихся в панике машин, обращая их в пар и вздымая к небу фонтаны обломков и дыма. Словно боевой клич, Мишель во всю глотку орал строфы из поэмы Инесс о солнечном рыцаре.

Он и в самом деле чувствовал себя солнечным рыцарем с карающими мечами в руках.

Торжествуя, он оглянулся на даму сердца.

Инесс было не до поэзии. Бледная как смерть, мучительно кривя губы, она сжимала запястье больной руки другой рукой.

Малиновая опухоль поднялась до самого локтя.

Пистолеты вывалились из рук Мишеля. Он бросился к любимой.

И в этот миг адское пламя охватило их машину! Страшный взрыв ослепил Мишеля и как тряпичную куклу швырнул а небеса. Он закричал во все горло, и ему показалось, что крик доносится к нему с того света.

— Взрыв! Все кончено! Сейчас я все узнаю!.. Что?!!

Медленно, как во сне, он переворачивался в воздухе.

— Падаю! — надрывался он. — Я погиб! Нет, это безумие, бред! Я всего только сошел с ума! Эй, кто-нибудь, заприте меня в сумасшедший дом!

Он камнем летел в бездну.

12

Очнулся Мишель в удобном мягком кресле. Ошарашенно оглядевшись по сторонам, он убедился, что находится в знакомой каюте первого класса на борту межзвездного лайнера!

Он с недоумением осмотрел свои руки и узнал свою любимую шелковую рубашку. Тогда он вскочил и ощупал себя. Понемногу он начал соображать.

— Господи! — воскликнул он громко. — Так это просто кошмарный сон?!

Он наморщил лоб и попытался вспомнить, что же ему снилось, однако безумные жуткие картины вертелись в голове и все время ускользали.

— Неужели все это был только сон? — размышлял он вслух. — Нет, ничего не могу припомнить…

Наконец он понял, что совсем отупел от безуспешных попыток вспомнить хоть что-нибудь, и чтобы прийти в себя, ему позарез надо пропустить стаканчик чего-нибудь бодрящего.

По знакомому коридору первого класса он отправился в бар.

Войдя, он мимолетной улыбкой приветствовал нескольких случайных знакомых и взобрался на высокий стул у стойки.

Вдруг пол едва заметно вздрогнул, и всем показалось, что на мгновение наступила невесомость. Голоса как по команде стихли, где-то вскрикнула женщина, а сидевшая рядом с Мишелем девица инстинктивно схватилась за край стойки. При этом она опрокинула свой бокал. Коньяк выплеснулся прямо на брюки Мишелю.

Вес тут же стал нормальным, и голоса зазвучали снова, может быть, чуть громче, чем прежде. На лицах появились смущенные улыбки.

Во время толчка Мишель подхватил девушку под локоток. Все уже кончилось, но он не спешил отпускать руку соседки. Ангельское лицо девушки залилось румянцем. Мишель, любуясь ее золотистыми волосами, волнами спадавшими на плечи, приветливо улыбнулся.

— Вот тебе и раз! — сказал он весело. — Вы чуть не упали.

Девушка стала совсем пунцовой.

— Я… я опрокинула коньяк на ваши брюки… — пролепетала она.

Мишель усмехнулся, достал носовой платок и небрежно отряхнул капли с повлажневшего сукна.

— Отличный повод предложить вам другой бокал.

— Нет, что вы! Я же…

— О, доставьте мне удовольствие! А на будущее…

Мишель молол языком, с ужасом чувствуя, что все это он уже говорил однажды, слово в слово, как заученную роль, как автомат повторяет заложенную в него программу. Непреодолимая сила заставила его двигаться и говорить, как радиоуправляемую куклу заставляет двигаться и болтать хозяин-кукловод. Внешне он сохранял спокойствие, не подавая виду, как зверски болит у него голова. В мозгу стаей спугнутых ворон метались мысли:

"Я же пережил это однажды! Поразительно! Я же знаю эту девушку. Ее зовут Инесс. Сейчас она мне это скажет. Или я сошел с ума, или…"

Инесс вышвырнуло из машины. Переворачиваясь на лету, она отчаянно звала Мишеля.

Она разбилась о землю, а через мгновение ее изломанное тело подмяли гусеницы бешено мчавшегося бронетранспортера и… и она проснулась. Она лежала в удобном кресле, и перед ее глазами ослепительно пылала розовая плоскость.

Потом розовая лампа погасла, и гладкие стены комнатки, более всего похожей на больничную палату, залил мягкий естественный сеет.

С головы беспомощной и слабой, как новорожденный котенок; девушки кто-то снял аппарат, похожий на шлем или электрический фен, и девушка было решила, что находится в парикмахерской, но тут почувствовала холодное прикосновение и резкий укол в предплечье и все вспомнила. Пошевелиться сил у нее еще не было, она только прошептала умоляюще:

— Нет, Мишель, нет! Яд убьет меня…

Над ней склонился какой-то человек в белом халате. Его усы показались Инесс странно знакомыми. Не понимая, что говорит, она механически пробормотала:

— Здравствуйте, доктор…

— Ну, ну, — усмехнулся в усы человек. — Не торопитесь просыпаться, головокружение сейчас пройдет…

Инесс пошевелила губами и пролепетала:

— Мишель!..

— В соседней комнате ваш Мишель. Он очнулся одновременно с вами… Чуточку терпения, через пять минут вы сможете встать. А с Мишелем встретитесь в моем кабинете.

Доктор повернулся к стоящему позади него молодому человеку в таком же белом халате.

— Пожалуйста, сделайте ей еще укол. Я сейчас вернусь.

Он вышел в коридор и отворил соседнюю дверь.

Здесь за столом у окна сидел краснощекий мужчина средних лет и читал газету. Он тоже был в белом халате.

Доктор остановился на пороге.

— Эт-то что такое?! А пациент?!

— Что? Я…

— Черт побери, у него все начинается сначала! Вы что, не понимаете, что это небезопасно?! Выключите, черт побери, немедленно выключите!

Краснощекий бросился к панели на стене и нажал кнопку.

— Извините, — оправдывался он. — Не сработал сигнал окончания цикла! Извините!

Доктор вгляделся в стеклянный экран, на котором бешено плясали светящиеся кривые.

— Ну вот, пожалуйста! — вскричал он. — Лента с самого начала шла не так, как следует! У него могли быть проблески сознания! Вы должны лучше следить за этим!

Он с раздражением дернул плечами и вошел в палату. Мишель лежал в кресле, лицо его было залито потом. Было видно, что он страдает. Голова его металась из стороны в сторону на подушке, он что-то бессвязно бормотал запекшимися губами.

Врач поспешно сделал ему укол в предплечье. Озабоченно покосился на индикатор и снял с головы молодого человека управляющий шлем. На лбу Мишеля остались багровые отпечатки присосков-электродов.

— Считайте, что вам повезло, — бросил доктор оператору. — Похоже, все обошлось. Займитесь им. Главное — не торопитесь будить, пускай сам проснется… Потом зайдете ко мне в кабинет. Мне здесь не нужны чрезвычайные происшествия!

Он вышел.

Инесс дожидалась его в кабинете. Она сидела на кушетке, и молодой ассистент как раз подносил огонь к ее сигарете. По виду девушки сразу можно было сказать, что она уже окончательно пришла в себя.

— Где Мишель? — В голосе ее звучала тревога. — Что с моим Мишелем?

— Ага, вы боитесь за него, не так ли? — дружелюбно усмехнулся доктор. — Сейчас вы уверены, что любите его?

Девушка смутилась, но все же кивнула.

— Теперь вам ясно, что ссора влюбленных — это совершеннейшие пустяки? Милые бранятся — только тешатся. Кто же разводится на втором году супружеской жизни? Все ваши нелады легко исправить: достаточно вдвоем пережить небольшое приключение.

Доктор уселся за стол, со вздохом облегчения вытянул ноги и тоже закурил.

— Так-то вот, — сказал он. Выдохнул дым через нос и назидательно поднял палец. — В наше время жизнь приятна, удобна и совершенно безопасна. Но у медали есть и другая, оборотная сторона. Нехватка острых ощущений, недостаток ярких эмоций, отсутствие страстей делают жизнь пресной! Достаточно года, чтобы самая расчудесная семейная жизнь потеряла очарование. А вы знаете, что каждый мужчина в глубине души жаждет пройти ради любимой огонь, воду и медные трубы? А женщины грезят о суперменах, готовых на невероятные подвиги ради их благосклонного взгляда? Но ведь в жизни ничего подобного нет и быть не может! В наше время герои не нужны, их эпоха безвозвратного миновала: ни одной женщине уже много-много лет ничего не угрожает. Опасности просто не существуют! Мы продемонстрировали вам Мишеля таким, каким он мог бы быть на самом деле: полным энергии, отважным, способным горы своротить ради вашей улыбки. А в его сознании разыграли противоположную ситуацию, теперь уже в вашу пользу. Сейчас он искренне убежден, что опекал вас во время удивительной эпопеи, может быть чуточку наивной, но все же…

Уж теперь вам обоим надолго хватит и приключений, и ярких впечатлений. Кроме того, вы снова пережили, на этот раз куда более возвышенно, сладость первой любви…

Он усмехнулся.

— А если годика через два-три вы снова почувствуете себя разочарованными будничной действительностью — мы к вашим услугам.

Дверь отворилась, и на пороге появился Мишель. Краснощекий оператор поддерживал его под руку.

Инесс бросилась к мужу. Объятия их были страстными, как у молодоженов. Оператор ухмыльнулся и исчез за дверью.

Доктор встал из-за стола и негромко сказал ассистенту:

— Давайте оставим их на время. Пока проверьте, подготовила ли секретарша счет, потом пригласите следующую пару…

Stefan Wul. Odyssée sous contrôle (1959)