Одиссея Грина

15

— Осветительная ракета!

— Да. Мама говорит, что ты должен зажечь ее, когда услышишь боцманский свисток с палубы.

— Но зачем? Меня же взгреют за это! Меня прогонят сквозь строй не менее дюжины раз. Ну, нет! Я видел бедных парней, которых исхлестали кнутами.

— Мама просила передать тебе, что никто не сможет доказать, кто запустил ракету.

— Может быть… Звучит убедительно. Но зачем мне это?

— Ракета осветит весь корабль на целую минуту, и все увидят, как Эзкр и Грэзут лезут по снастям. Весь корабль поднимая на ноги. Ну и, конечно, когда обнаружат, что две ракеты похищены со склада; а когда проведут обыск и найдут одну осветительную ракету в мешке у Эзкра, тогда… ну, сам понимаешь…

— Ну и шустрый ты мальчишка! — воскликнул Грин, прерывая его. — Ну и дела! Иди и скажи своей матери, что она самая удивительная женщина на этой планете, хотя, как мне кажется, это не такой уж комплимент. Да, подожди-ка минутку! А при чем тут боцман? Почему он должен предупредить меня, когда запускать осветительную ракету?

— Не он, а мама засвистит. Она будет ждать сигнала от меня или от Эйзэксу, — ответил Гризкветр, назвав своего младшего брата. — Мы будем наблюдать за Эзкром и Грэзутом. Когда они полезут вверх, мы предупредим ее. Она подождет, пока они доберутся до середины, потом свистнет.

— Эта женщина спасла мне жизнь по меньшей мере полдюжины раз. Что бы я делал без нее?

— И мама так же говорит. Она сказала, что не знает, почему она пошла вслед за тобой, когда ты попробовал убежать от нее, и от нас, она ведь такая гордая. А ей нет нужды гоняться за мужчинами: сам князь умолял ее уехать с ним. А она направилась с тобой, потому что любит тебя, и хорошо сделала. А иначе твои глупые выходки уже раз десять отправили бы тебя на тот свет.

— Любит! О, да! Но… гм-м…

Стыдясь и одновременно гневаясь на Эмру за такую оценку, Грин с убитым видом смотрел, как Гризкветр спускается по выбленкам.

В течение следующего получаса время словно бы уплотнилось, сгустилось, затвердело вокруг Грина так, что он чувствовал себя застывшим в нем, как муха в янтаре. Как и всегда, после захода солнца собрались облака и брызнул небольшой дождь. Он будет продолжаться около часа, затем облака исчезнут так быстро, словно какой-то волшебник сметет их с неба, как смахивают крошки с обеденного стола. Но все эти минуты он находился в крайне тревожном состоянии, мучаясь мыслями о возможных ошибках в раскладе, предсказанном Эмрой.

Первые редкие капли упали на лицо, и он подумал, что те двое, возможно, не станут ждать долю. Должно быть, они уже двинулись вверх по веревочной лестнице, но свистка следовало ждать еще через некоторое время. Если они достаточно умны, то не полезут прямо под ним, а поднимутся чуть в стороне и повыше, а затем спустятся к нему. Правда, они не смогут миновать других вахтенных. Но Эзкр и Грэзут знают, где они находятся. Стало так темно, что можно пробраться на расстоянии вытянутой руки от человека, и он ничего не увидит и не услышит. Ветер в снастях, скрип мачт, громыханье больших колес — все это заглушит любой случайный шум.

Ветроходы не останавливаются из-за того, что рулевые ничего не видят перед собой. «Птица» следовала хорошо известным путем, все препятствия на маршруте рулевые и офицеры знали наизусть. Если на пути в темный период ожидалось что-то опасное, курс выбирался так, чтобы обойти опасность стороной. Вахтенные офицеры обычно подсказывали рулевым, когда нужно менять направление, сверяясь с таблицами и картами. Карта же находилась непосредственно под стрелкой компаса.

Грин вздернул плечи под накидкой и походил в своем гнезде вокруг мачты. Он напрягал глаза, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в темноте, окутывающей его, словно покрывало. Ничего не было видно, абсолютно ничего. Нет, стоп! Что-то мелькнуло? Чье-то лицо?

Он напряженно уставился туда, пока видение не исчезло, пегом вздохнул и понял, как неудобно он стоял. И, конечно же, все это время был открыт для нападения сзади. Хотя нет. Если он сам ничего не видит на расстоянии вытянутой руки, то и другие, конечно, схоже. Но им и не надо видеть. Они настолько хорошо знают расположение снастей, что легко могут вслепую добраться до его гнезда и обнаружить его на ощупь. Вслед за прикосновением пальцев последует удар стального лезвия. Больше ничего не понадобится. Он думал об этом, когда ощутил прикосновение пальца. Палец уперся ему в спину и заставил на секунду окаменеть. Затем Грин сдавленно вскрикнул, отпрыгнул в сторону, выхватил кинжал и прижался к полу, напрягая глаза и уши, стараясь обнаружить врагов. Если они дышат так же тяжело, как и он, легко можно засечь, где они находятся.

С другой стороны, понял он, сразу ощутив слабость в коленях, они тоже могут услышать его дыхание.

«Ну, давай… давай, — беззвучно произнес он сквозь стиснутые зубы. Нападай! Шевельнешься — и я насажу тебя на лезвие, сын иззота!»

Может быть, они тоже выжидали, когда он выдаст себя. Лучше всего покрепче прижаться к полу и надеяться, что они споткнутся об него.

Он вытянул руку перед собой, чтобы уловить тепло тела или лица. В другой руке он держал кинжал. Он продолжал шарить, и вдруг рука наткнулась на корзинку, оставленную Гризкветром. Тотчас же, охваченный озарением, Грин вытащил осветительный патрон. Зачем ждать, когда они подберутся к нему и прирежут, как поросенка? Он запустит ракету немедленно и при первой же вспышке света нападет на них. Плохо только, что придется отложить кинжал, чтобы вытащить трут, кремень и кресало из мешочка на поясе и высечь искру, а он должен быть готов к нападению.

Он решил проблему, зажав кинжал зубами, вытащил огниво, но тут же сунул его обратно. Разве трут затлеет, когда моросит дождь? Вот об этом Эмра, несмотря на свой ум, не подумала.

«Дурак! — шипом ругнул он себя. — Какой же я дурак!»

В следующее мгновение он сбросил свою накидку и спрятал огниво под нес. Один черт, высекать искру придется на ощупь. Надо поднести трут поближе к фитилю, и, когда жар станет достаточным, он подожжет фитиль ракеты.

Он опять замер. Его враги ждут, когда он выдаст себя шумом, а он собирается колотить кремнем о сталь.

Он подавил стон. Что бы он ни сделал, он неизбежно выдаст себя. И тут трель свистка внизу заставила его вздрогнуть. Он встал, замороченно стараясь сообразить, что делать дальше. Он так убедил себя, что Эзкр и Грэзут рядом в «вороньем гнезде», что не мог поверить в правоту Эмры. Может быть, она спохватилась слишком поздно, но все же пытается предупредить его?

Но не стоять же ему здесь, как овце на заклание. Права Эмра или нет, рядом враги или нет — ему надо действовать.

— А, чтоб вы провалились! — выкрикнул он и ударил кресалом о кремень.

Но все остальное лежало под накидкой, поэтому он сам нырнул под нее. Трут быстро воспламенился, сияя жарким пятном в ящике из твердого дерева. Не оглядываясь, Грин воткнул хвостовик ракеты в пол гнезда. Он торопливо подхватил гнилушку, все еще держа покрывало над нем для защиты от дождя и постороннего глаза, поднес се к фитилю и увидел, как шнур загорелся и зашипел, словно червь на сковородке. Тогда он перешел на другую сторону мачты, потому что знал — этим примитивным ракетам нельзя верить. Она с таким же успехом могла полететь ему в лицо, как и взвиться в небо. Он крепко обнимал толстую мачту, когда услышал мягкий шипящий звук. Он посмотрел как раз вовремя, чтобы увидеть белый шар взрыва ракеты. В момент отступления тьмы он завертел головой, пытаясь увидеть Эзкра и Грэзута там, где, как он был уверен, они должны быть.

Но их там не было. Они были на половине длины корабля от нем, выхваченные светом в снастях, как мухи в паутине. То, что он принял за палец, прикоснувшийся к его спине, было выступом на мачте, о который во время боя опирали мушкет.

Он так обрадовался, что едва не рассмеялся вслух, но в этот момент с палубы донесся громкий крик. Тревожно кричали рулевые и помощник капитана.