Одна голова хорошо, а две лучше

Предупреждала братика Аленушка,

Продвинутая девушка-красавушка:

Лиха, мутна, темна водица с донышка —

Не стоит и пригубливать, Иванушка!

Не с чайничка налито через ситечко,

Беда и стыд в козлячей той посуде…

– Зачем ты, Ваня, выпил из копытечка?

Гляди, что будет.

Все то же будет, мой непритязательный, —

Сердито будет, дешево и бросово:

В острог, козлина, запихнешь писателя,

Запрешь в психушку горького философа…

Все то же поимеешь и на выходе:

Привычное амбре на пол-Европы,

Стоишь, жуешь, молчишь. Глаза навыкате,

Рога до жопы.

Видать, была водица та нешуточно

В болотце историческом настояна.

Но все ж таки – прогресс да конституции,

Дорожка-то жан-жаками проторена!

Просторно и открыто мироздание,

Глядишь, людской-то облик и проглянет…

– Да что ж ты, Ванька, сызнова за старое?

Козел ты, Ваня.

Упилися водички этой варварской,

Повесили желающих опомниться…

Гуляет Русь с триадою уваровской

Да с пряником ходынским за околицей!

Давно уже засохли эта выпечка

И кровь на ней, по вензелям острожным…

– Опять, Иван, вы пили из копытечка.

Ну, сколько можно?

Черпать копытцем до остолбенения

В краях, где Соловки, а не соловушки…

В даль светлую, на мозговом затмении,

Козел козлом, идет по свежей кровушке!

Кругом враги, внутри колонна пятая,

Все как обычно, и под небесами

Висят хоругви, где взамен распятого —

Бандит с усами.

И чуть еще не век блюли кондиции,

Тревожа Маркса блеяньем и топотом,

Но вроде бы стошнило той водицею,

И вроде продристались, слава господу,

И вроде даже жить решили наново,

Оставив сны козлиные в покое…

– Иван Иваныч, мать же вашу за ногу,

Да что ж такое!