Одна ночь и вся жизнь (СИ)

12

В августе Иришке исполнилось три года, а через неделю у Дарьялова был юбилей — пятьдесят пять. Меня заранее мутило, не хуже, чем в начале беременности. Мутило от предстоящего пафоса: ресторан, гости и всякое такое. За пять лет все уже привыкли к тому, что у него есть э-э-э… гражданская жена и ребенок. Многие меня видели, и я видела многих, но сейчас намечалось что-то вселенского масштаба. И все бы ничего, меня даже партийная номенклатура не пугала, но должны были приехать оба сына Дарьялова, которых я еще не знала. Сам он был невыездным, а они не приезжали сначала из-за ковида, потом из-за транспортных сложностей. А может, просто не хотели, я не вникала.

— А как они вообще относятся? — спросила я, когда только родилась Иришка. — Ко всему этому? Что у тебя женщина на пятнадцать лет моложе, теперь вот еще ребенок?

— Ну как? — пожал плечами Дарьялов. — Если я скажу, что они в восторге, то совру. Но они оба достаточно хомо сапиенсы, чтобы не обсуждать и, тем более, не осуждать мою личную жизнь вслух. Ибо это чревато.

Перед их приездом я вспомнила эти его слова, и не сказать чтобы они воодушевляли.

Ничего, и это переживем. Приедут, побудут пару дней и уедут обратно. Взрослые дети, живущие за границей, — это все-таки не свекровь где-нибудь по соседству. Свекрови у меня, к счастью, в этот раз, в отличие от двух предыдущих, не было. Наверно, говорить по такому поводу «к счастью» было неэтично, но если исходить из рассказов Дарьялова, получалось именно так.

Матушка, дама чрезвычайно жесткая и токсичная, воспитывала его одна. Другой вырос бы маменькиным сынком вроде Валерика, но Дарьялов, походу, уже родился с зубами. И все же первый его брак развалился не в последнюю очередь по ее вине. Уж слишком ей хотелось руководить и направлять. Виктория, судя по всему, тоже была достаточно зубатой и в ответ на наезды свекрови активно огрызалась.

— А ты что? — меня грызло любопытство: уж больно не вязался Дарьялов с образом бедолаги, болтающегося между молотом и наковальней.

— Я был на Викиной стороне и маму пытался притормозить. Но это все равно что тормозить пяткой бронепоезд. Вика бесилась и требовала, чтобы я вообще перестал с ней общаться. Просто разорвал все отношения.

— Ни фига себе предъявы!

Моя мама тоже была не подарок, и общалась я с ней больше из чувства долга, нежели по любви и желанию. Но если бы вдруг Дарьялов попытался заставить меня разорвать с ней отношения, был бы уже переборчик.

— Но это не единственная причина. Вика просто бредила Европой, уговаривала меня перебраться куда-нибудь — все равно куда. Помнишь, был какой-то античный перец, который каждую свою речь заканчивал фразой «Карфаген должен быть разрушен»? А Вика без конца гундела, что «пора валить из сраной Рашки». И страшно злилась, что я не хочу, хотя у меня и была такая возможность. В итоге у нас все шло хуже и хуже, она подцепила какого-то датского хрена, подала на развод и уехала к нему. Правда, хрен на ней все равно не женился, но какую-то работу она там нашла. Айтишники — они такие, везде зацепятся.

— А дети?

— А что дети? — Дарьялов пожал плечами. — Когда детям один родитель льет в голову одно, а другой другое, ничего хорошего из этого не выходит. Они до сих пор не могут решить, кто я: ватник или лицемер.

— И кто ты на самом деле?

— Ватник-лицемер, наверно. Смотря в чем.

— Но ты ведь мог их не отпускать, — во мне включился юрист. — Мать после развода не может увезти детей за границу без разрешения отца.

— Мог, — усмехнулся Дарьялов. — И что? Они остались бы здесь. Или она уехала бы, оставив их мне. И все трое меня дружно ненавидели бы. Оно мне надо было? Так между нами, может, особо горячей любви и нет, но мы вполне мирно общаемся. И как отец с сыновьями, и по-деловому.

Все это не казалось бесспорным, но у меня ведь не было детей, которых отец после развода увез за границу. Поэтому судить я могла лишь отвлеченно, в теории. А лучше вообще не судить, поскольку никакого права на это я не имела.

Братья прилетели вместе, состыковавшись где-то на пересадке, и сняли в гостинице один номер на двоих. Двухкомнатный люкс в «Four Seasons». То ли дела у них шли более чем неплохо, то ли оплатил Дарьялов, но спрашивать я не стала. Вечером накануне юбилея они приехали к нам в гости. С порога я поразилась, насколько оба похожи на отца — одно лицо с поправкой на возраст, только Виктор с бородой.

Ирина Петровна у нас удалась, что называется, ни в мать, ни в отца. Только цветом глаз — светло-серых, прозрачных — напоминала папашу, хотя разрез был совсем другим. Впрочем, если очень хорошо присмотреться, какое-то сходство с ним все-таки проглядывало, особенно когда Иришка хмурилась. Дарьялов утверждал, что она похожа на фото его мамы в таком же возрасте, впрочем, давно утраченное. А вот от меня там не было абсолютно ничего, как будто вообще не участвовала в процессе. Даже обидно.

Вечер прошел… не самым лучшим образом. Нет, предельно корректно, вежливо и с улыбками. Но все чувствовали себя неуютно. Кроме Иришки, разумеется. Она поздоровалась с братьями, которые были старше ее на тридцать с лишним лет, и уволокла к себе подаренный кукольный дом.

— Наверно, лучше было бы тебе встретиться с ними где-нибудь одному, — сказала я, когда они ушли. — Познакомились бы завтра, на банкете. А так… все не в своей тарелке.

— Наверно, ты права, — Дарьялов со вздохом обнял меня. — Но я хотел, чтобы они увидели Иришку. Мы же не возьмем ее завтра с собой. А в понедельник они уже улетают.

Банкет прошел штатно. Я с кем-то знакомилась, о чем-то разговаривала, кивала, улыбалась. Что-то ела, что-то пила и даже танцевала с юбиляром. Учитывая, что народу в большом зале «Стрельны» собралось человек двести, с Дарьяловыми-младшими я особо не пересекалась, даром что сидели за одним столом. Но парочку не самых доброжелательных взглядов все же поймала.

— Кажется, детям твоим я не слишком нравлюсь, — сказала я, когда мы вернулись домой.

— Не бери в голову, — поморщился Дарьялов.

То, что он не стал отрицать, только подтвердило мои подозрения. Разумеется, никакой драмы я в этом не видела, но все равно было не слишком приятно. Остался мутный осадок.

Понедельник у меня оказался загруженным выше крыши, и домой я пришла даже позже Дарьялова, который ездил в аэропорт провожать сыновей. Мама только что привела Иришку из «группы» — так называли дорогущую развивалку, где учили всему понемножку: читать, считать, рисовать, петь, танцевать, английскому и хорошим манерам. Варвара на кухне готовила ужин. Я заглянула в гостиную и насторожилась, увидев Дарьялова на диване под пледом: такой отдых был ему не свойствен.

— Не заболел? — села рядом, коснулась губами лба — холодного и словно в испарине.

— Все в порядке, Ириш, — ответил он тускло. — Просто устал. Все эти поздравлялки… И бури еще магнитные.

Бури? Неделю назад кто-то смеялся: мол, выдумали себе, чуть что — сразу магнитные бури виноваты.

— Проводил ребят?

— Да. Все нормально. Я полежу до ужина?

— Да, конечно.

Я вышла, убеждая себя, что ничего страшного. Ну правда, устал человек, не железный же. И не мальчик.

За ужином мама о чем-то увлеченно рассказывала, пока не заметила, что псевдозять, как она его называла за глаза, мыслями где-то далеко. Дарьялов рассеянно ковырялся в тарелке, о чем-то глубоко задумавшись, и не сразу среагировал на ее обиженное:

— Петруша, ты меня не слушаешь?

— Слушаю, Вера Ивановна. Вы говорили о повышении коммуналки и о том, что сраные депутаты совсем охренели.

Он был всего на пять лет младше, но обращался к ней исключительно на «вы» и по имени-отчеству. И троллил ее тонко и изящно, а не так жирно, как сейчас. Мама покраснела и пробормотала, что говорила совсем по-другому, а через десять минут засобиралась домой.

— Дарьялов, ты мне не нравишься, — сказала я, едва за ней закрылась дверь. — Давай, колись, что случилось?

— Ира, — он чуть повысил голос, самую капельку, но это был сигнал, что надо срочно прятаться в бомбоубежище. — Сделай одолжение, не трогай меня сегодня, ладно?

Хомяк, уже опытный, отложил это в защечный мешок и отполз на запасные позиции.

Все разъяснилось через несколько дней. То есть он, конечно, открытым текстом ничего не сказал, но все было достаточно прозрачно, и выводы я для себя сделала.

— Ириш, — Дарьялов достал из домашнего сейфа несколько папок и положил передо мной, — я понимаю, это не твой профиль, но не хочу выносить за периметр. Давай кое-какие вопросы порешаем. Имущественные. Если понадобится консультация узкого специалиста, ты найдешь, к кому обратиться.

Ясно, папа. Дети закатили тебе истерику: как бы семейное достояние не попало в цепкие лапы ушлой бабы, которой ты неосторожно сделал ребенка.

— Если бы мы поженились, все было бы проще. Хотя это не точно. Поэтому я хочу максимально исключить все возможные проблемы для тебя и для Иришки.

— Дарьялов, ты умирать собрался? — возмутилась я, хотя юрист во мне всегда приветствовал такой подход. Сама первое завещание составила в двадцать лет, с тех пор только корректировала его по необходимости.

— Да не хотелось бы. Но рано или поздно все равно придется. И это, знаешь, всегда происходит не вовремя. У нас нет трастовых фондов, а открывать их за границей сейчас… ну сама понимаешь. Но в прошлом году появилась возможность открывать личные и наследственные фонды, это, как я понял, почти аналог. Ира, изучи все и посмотри, что из этой байды, — он постучал пальцем по папкам, — можно передать в такие фонды.

Я прекрасно знала, что спорить и изображать из себя мисс Бескорыстие бесполезно. Как он говорил, все равно что тормозить пяткой бронепоезд. Да, собственно, я и не собиралась ничего изображать. Поэтому все изучила и справочку составила. Чтобы работало максимально эффективно. Только заметила вскользь:

— Боюсь, твои дети будут сильно недовольны.

— Дети получат весь мой легальный бизнес, оформленный на них, плюс заграничную недвижимость, — отрезал он. — Номинально и так все это уже получили. Для вас с Иришкой я открою наследственные фонды, там нет лимита по стоимости, как для личных. И оспорить наследство не получится. А теперь подгони мне хорошего нотариуса.

Я чувствовала себя странно. Говорить, что материальное не имеет для меня значение и я любила бы Дарьялова, будь он дворником, было бы лукавством. Точнее, я все равно любила бы его, станьон вдруг дворником, но неполюбилабы, будь он дворником изначально. И все же мне было не по себе, когда неожиданно стала очень даже состоятельной женщиной. Дарьялов открыл нам с Иришкой банковские счета на неслабые суммы и два наследственных фонда, а еще оформил в нашу с ней долевую собственность выборгский и крымский дома, избавив от возможных судебных тяжб и попыток оспорить завещание.

— Дарьялов, а ты не боишься, что лиса выселит тебя из лубяной избушки? — поинтересовалась я, подписывая документы.

— Если выселит, значит, я лох и так мне и надо, — хмыкнул он. — Чтобы хайлом мух не ловил.

Вроде, все было сделано по уму. Но что-то меня тревожило. Как будто нехорошее предчувствие. После ковида Дарьялов стал чаще простужаться. Не критично, но то горло, то кашель. Чаще уставал, и мне не нравилась его бледность. А тут еще к концу года подкатили проблемы с «Северо-Западом», и нам обоим пришлось постараться, чтобы вытянуть его из ямы.

— Да ерунда, Ира, — отмахивался на мои просьбы пройти уже наконец полную диспансеризацию. — Погода сраная, протянуло где-то. Все со мной нормально. За собой лучше следи.