Одна пуля — для одного

— Сорок козырей, — сказал Орри Кэтер в 10.55 в среду поутру.

Я сообщил им, что у нас на горизонте появилось дело Кейса, что пятеро подозреваемых одновременно выступают в роли наших пяти клиентов, и этим ограничился. Ровно в одиннадцать мы завершили наши игры, а несколькими минутами позже дверь из прихожей распахнулась и вошел Вулф.

Он разместился за своим столом, позвонил и затребовал пива, потом спросил меня:

— Ты, конечно, разъяснил Солу и Орри ситуацию?

— Нет, конечно; насколько я понимаю, это не моя прерогатива.

Он крякнул и велел мне созвониться с инспектором Кремером. Я набрал номер, заполучил наконец Кремера, просигналил об этом Вулфу и остался на месте, поскольку никто меня не гнал.

— Мистер Кремер? Ниро Вулф.

— Ага… Что вам угодно?

— Сожалею, что был занят вчера вечером. Всегда рад видеть вас. Я втянут в расследование по делу о смерти Кейса, и, полагаю, поделившись со мной обыденной информацией, вы принесете нам обоим пользу.

— А какой именно?

— Для начала мне надо бы знать, сколько верховых полицейских видели Кейса в то утро на парковых дорожках и как их звали? Я хочу послать Арчи…

И тут Кремер положил трубку.

Положил трубку и Вулф. Простер руку к подносу с пивом, доставленному Фрицем, и сказал мне:

— Дозвонись до прокуратуры, до Скиннера…

Я выполнил указание, и Вулф занялся делом. В прошлом Скиннер получил свою порцию негативных нервных раздражителей от Вулфа, но в конце концов вчера у него перед носом дверь не захлопывали, и он хоть не грубил. Под аккомпанемент Вулфовых уверений, что Скиннеру начнут регулярно поставлять информацию о ходе следствия — а это была, как они оба знали, чистейшая ложь, — товарищ окружного прокурора согласился просить управление, чтоб мне устроили свидание с полицейским. И сдержал слово. Через десять минут после его беседы с Вулфом позвонили с Центральной улицы и сообщили, что офицер по имени Хеферан готов встретиться со мной в 11.45 на углу Шестьдесят шестой улицы на западной аллее Центрального парка.

Менее чем за десять минут Вулф выпил пиво, расспросил Сола о его семье и запрограммировал схему моего разговора с полисменом, тем самым уязвив мое самолюбие и раззадорив мое любопытство.

Когда мы ведем поиск, у Вулфа иной раз складывается мнение, будто я взволнован определенным аспектом дела или неким участником драмы, а потому необходимо на время отодвинуть меня в сторонку. Я уже почти перестал тратить нервную энергию на протесты по сему поводу. И все-таки — что волнует его теперь? Я не соблазнился ничьей версией, мое воображение было свободно от пут. Зачем надо было подсовывать мне эту жвачку, эти беседы с полицейским, а задачи по-настоящему серьезные перекладывать на Сола и Орри?

Прозвенел телефонный звонок. Фердинанд Поул затребовал Вулфа.

— Я сейчас в конторе Кейса, — сказал Поул. — Угол Сорок седьмой улицы и Мэдисон-авеню. Можете прибыть сюда немедленно?

— Конечно же нет, — сказал Вулф опечаленным голосом. Его ужасно сердило, когда объявлялись на свете люди, не ведающие, что он никогда не покидает дом ради дел и чрезвычайно редко — по другим поводам. — Я работаю исключительно у себя дома. Что случилось?

— Здесь есть кое-кто — и я хотел бы, чтоб вы с ними поговорили. Два члена правления. Их показания помогут мне подтвердить, что Талботт взял эти дизайны — и продал их Бродайку. Таким образом, станет ясно, что Талботт убил Кейса. Из нас пятерых если кого и можно заподозрить, так это мисс Руни и этого конюха с их обоюдным алиби.

— Чепуха. Вам обязательно хочется ее в чем-то подозревать. Доказуемо только одно: она была несправедливо обвинена в краже. А несправедливое обвинение мучит куда больше, чем обоснованное. Мистеру Талботту вы можете предъявить обвинение в воровстве, по меньшей мере… Я чрезвычайно занят. Благодарю вас за звонок.

Поул был склонен ко всяческим предложениям, но Вулф избавился от него, испил еще пива, повернулся ко мне:

— Тебя ждут там через двадцать минут, Арчи, а учитывая твое пристрастие к быстрой езде с последующим арестом за превышение…

У меня был один-единственный прокол за превышение за последние восемь лет. Я направился к двери, но повернулся перед выходом и заметил с горечью:

— Если вы думаете, что я еду забавляться, это глубокое заблуждение. Кто последним видел Кейса в живых? Полицейский. Он, именно он! И к кому я его доставлю? К вам? Нет! К инспектору Кремеру!

Было солнечно и тепло — для октября, и поездка в город доставила бы мне одно только удовольствие, кабы не досадливое чувство, что меня хотят обвести вокруг пальца. Оставив машину на Шестьдесят шестой улице, я обогнул угол дома, прошел квартал, пересек западную часть Центрального парка — там человек в униформе манипулировал уздечкой своего коня. Я предъявил ему документы и высказался в том смысле, что это очень мило с его стороны при такой занятости выкроить для меня время. — О! — воскликнул он. — Выдающееся светило! Так?

Я занял оборонительную позицию:

— Выдающееся? Как рыбье яйцо в банке икры.

— Выходит, питаешься икрой?

— Погоди-ка, — пробормотал я, — давай начнем сначала. — Я промаршировал четыре шага к столбу, сделал «кругом», вернулся к нему и провозгласил: — Я — Арчи Гудвин, работаю на Ниро Вулфа. В управлении мне разрешили задать тебе пару вопросов, и я был бы тебе за ответы весьма признателен.

— Ага! Мой друг из пятнадцатого отдела рассказывал мне про тебя. По твоей милости, его чуть не заслали на болота.

— Выходит, ты заранее против меня настроен. Я тоже — но не против тебя. И даже не против твоей лошади. Кстати, о лошадях. В то утро, когда ты увидел Кейса на лошади, незадолго до убийства, — в котором это было часу?

— В семь часов десять минут.

— С поправкой на минуту другую?

— Без всяких поправок. В семь десять. Я тогда был в утренней смене, она кончается в восемь. Я очень занят, у меня совсем нету времени, вот я и дожидался Кейса, чтоб он проехал мимо по своему расписанию. Очень мне его конь нравится, светло-гнедой, легкий ход.

— А как он выглядел в это утро — как обычно? Спорым и скорым? — вглядевшись в выражение его лица, я добавил поспешно: — В общем, меня интересует, его ли лошадь это была?

— Еще бы! Ты можешь ошибаться в лошадях… А я-то их знаю!

— О'кей! Я тоже их знал когда-то мальчишкой на ферме в Огайо, но вышло так, что утратил с ними контакты. Ладно, перейдем к Кейсу. Был он весел — или нос повесил? Или еще что?

— Был абсолютно нормален. Как всегда.

— Ты с ним общался?

— Нет.

— Далеко находился от него?

— Двести семьдесят футов. Собственными шагами промерил.

— Не трудно показать мне это место? Где был он и где ты?

— Может, и трудно, да у меня есть приказ.

Высшая вежливость требовала, чтоб он взял свою лошадь под уздцы и проследовал со мной до места пешком. Этого он не сделал. Он забрался на свою скотину и проехал до парка верхом, а я плелся позади, и это еще не все, должно быть, он подал ей условный знак: дескать, не смей медлить! Никогда еще на моей памяти лошадь не ходила так быстро. Я дал своим ногам максимальную за последние годы нагрузку, отставая шагов на тридцать, когда она, наконец, забралась на макушку бугра. Там, справа по склону, деревья, низкорослые и высокорослые, слева кустарник, но посередке хорошо просматривается лента тропы. Она образовывает почти прямой угол с нашим наблюдательным взором, и ярдов до него добрая сотня.

Он продолжает сидеть в седле. Нет на свете более легкого способа почувствовать свое превосходство над окружающими, нежели этот: вещать с конского хребта. Я стараюсь не показать, что сорвал на подъеме дыхание.

— Ты находился здесь?

— Прямо здесь!

— А он забрал к северу?

— Ага!

— Ты-то его заметил. А он тебя?

— Тоже. Он помахал мне кнутовищем, а я — в ответ. Мы часто обменивались таким приветствием.

— Но он не останавливался, не таращился на тебя напрямую?

— Не таращился ни впрямь, ни вкривь. Он выехал на прогулку. Послушай, братец, — по тону всадника можно было заключить, что он решил покончить со мной на юмористическом поприще — и вообще покончить. — Все это мы уже вдоль и поперек прошли с ребятами из службы убийств. Тебя интересует, Кейс ли мне попался! Да, Кейс. И был он на своей лошади. И были на нем его ярко-желтые бриджи, единственные в своем роде во всей округе, и его куртка, и его черная шляпа. И сидел он на свой манер, со свободно отпущенными стременами. Это был Кейс.

— Ладно. Можно погладить твоего коня?

— Нет.

— Тогда не буду. Меня вполне удовлетворит возможность — коль таковая появится — погладить по головке тебя, замолвить за тебя словечко нынче ввечеру, обедая с инспектором, — без уточнений: почему и как.

Я пешим ходом проделал маршрут Центральный парк — Бродвей, нашел аптеку с телефонной будкой и там уж набрал свой любимый номер. Трубку снял Орри Кэтер. «Вот оно что, — сказал я самому себе. — Он все еще там, сидит, вероятнее всего, за моим столом; надо полагать, Вулф дал ему задание высшей сложности!» Я затребовал Вулфа и услышал:

— Да, Арчи.

— Звоню согласно полученным указаниям. Офицер Хеферан преисполнен ненависти к Гудвину, и мне пришлось смирить свою гордость. Под присягой он будет клясться налево и направо, что видел Кейса в надлежащем времени и пространстве. Может, так оно и есть. Но хороший законник обстреляет его своими «но» и «если».

— В чем дело! Неужто этот Хеферан трепач?

— Ни в коем случае. Он все знает. Но чего-то недоговаривает.

— Лучше-ка воспроизведи его речи дословно.

Я воспроизвел. А когда закончил, Вулф сказал:

— Мистер Поул опять звонил, притом — дважды, все оттуда же, из офиса, от Кейса. Полный идиот! Поезжай туда, погляди на него… Адрес…

— Адрес мне известен. На что именно глядеть-то?

— Скажи, чтоб прекратил мне названивать.

— Ясно. Перережу провода. Еще что сделать?

— Позвони сюда. Договоримся.