Однажды в Новом Мире

Сказка вторая Как в Новом Мире выбирали самого главного

Новый Мир становился всё краше. В нем уже было много всего: горы, леса, озера. По Земле бродили разные звери, в Небе летали птицы, в реках плавали рыбы. И всё, казалось бы, хорошо. Но однажды кто-то сказал:

— Я что-то не понимаю… А кто у нас самый главный?

Тут разгорелся спор.

— Давайте я буду главным! — заклекотала птица с острым загнутым клювом и огромными крыльями, — Я выше всех летаю!

— Разве это так важно — видеть Мир с высоты? — не согласились те, кто не умел летать. — Гораздо важнее смотреть на него отсюда — из травы, с кустов и деревьев. Или прямо с Земли!

— Главным должен быть тот, у кого шея самая длинная, — сказало одно пятнистое, длинношеее, с рожками. — Наверное, это я. — И оно почесало рожки о макушку Большого Дерева.

— Ну, это как посмотреть, — прошипела та, что ползала по земле. — Если взглянуть отсюда, — и она чуть выше приподняла свою плоскую голову, — то моя шея длиннее. Может, вся я — шея. А если смотреть оттуда, — и далеко в кустах шевельнулся ее конец, — мой хвост длиннее всех ваших. Может, вся я — хвост.

— Хвост не может быть главным! — возразили бесхвостые.

— А я быстрее всех бегаю, — заявил пятнистый, поджарый и гладкошерстый. — Кто сможет меня обогнать, тот пусть и будет главным.

— Я сильнее всех на земле, — сказал крупный серый зверь с ушами как лопухи.

— А вот и неправда! Неправда! — послышался тоненький голосок, и всем пришлось наклониться: кто это там пищит?

Некто черненький выбрался из трещинки под корой.

— Эй, громадина! Ну-ка, скажи! Сколько таких, как ты, под силу тебе сдвинуть с места?

— Сколько таких, как я? — Серый наморщил лоб и почесал его кончиком длинного гибкого носа. — Ну, четырех, не меньше. Может, даже и пять!

— Я ж говорю: слабак! — Тот, кто жил под корой, подбоченился. — Если хотите знать, я преспокойно сдвину пятьдесят таких, как я! Так кто же из нас сильнее? Сделайте меня главным!

— Сделать главным козявку? Пусть лучше мой хвост отсохнет! — выдохнул кто-то слева.

— Кого ты назвал козявкой? — возмутился маленький черный. Его брюшко дрогнуло, лапки зашевелились — и тут из щели в коре потянулись его собратья, — Ребята! Нас обижают! Обзывают козявками. Этого мы не потерпим! Кусайте всех подряд!

— Мы же здесь на совете! Мы выбираем главного… — пытались его образумить.

— Я покажу вам козявку!

— Ай, они и правда кусаются!

— Это ты виноват!

— Это ты лезешь в главные!

Тут началось такое! Тявканье, крики, визг… Кто-то кого-то боднул. Кто-то кого-то лягнул. Кто-то выдрал клок шерсти из пушистой шубы соседа. Кто-то лишился хвоста. Кому-то отдавили передние лапы.

Новый Мир сотрясался от шума. Шум силился, разрастался, делался злее и злее. И вот он дорос до Неба — будто камнем в него ударил. Небо тут же нахмурилось, засверкало, загрохотало. Хлынул Дождь. Но звери, птицы, змеи, ящерицы, лягушки всё продолжали ссориться…

Лишь одна маленькая хохлатая птичка не хотела быть главной. Она тихонько сидела на ветке Большого Дерева и с испугом смотрела, как бегут по земле ручьи, как они пенятся, разливаются, заполняя водой впадинки и ложбинки, и Мир становится мокрым и неуютным.

— Ах, что делать? Что делать?

Тут Большое Дерево тихонько качнуло ветвями. Наверное, оно знает… Точно! Еще перед ссорой Большое Дерево о чем-то шепталось с Ветром. Но язык ветров понимают только деревья.

— Скажи мне, Большое Дерево, о чем рассказал тебе Ветер?

Дерево грустно скрипнуло:

— Что толку тебе рассказывать? Ты маленькая и слабая. А надо лететь далеко.

— Прошу тебя, расскажи!

— И лететь придется под холодным дождем. Птичьи перья намокнут. Это очень опасно.

— Ветер поддержит меня.

Дерево снова скрипнуло и погладило птичку зеленым лиственным пальцем.

— Лети, — сказало Дерево, — к синей горе Арарат. Там ты найдешь того, кто может еще всё исправить. Если не опоздает.

— Я полечу так быстро, как никогда не летала. Я отыщу его и приведу сюда, — птичка раскрыла крылышки и тряхнула своим хохолком.

А Большое Дерево грустно вздохнуло.

Как только хохлатая птичка вынырнула из листвы, на нее набросился Дождь и ударил по спинке холодными жесткими каплями. Но Ветер был тут как тут: он сделался сразу попутным и полетел вместе с птичкой, разрывая струи Дождя, указывая направление. Долго они летели. Птичка немного устала и спросила тихонько:

— Далеко ли еще до синей горы Арарат?

Ей никто не ответил.

Дождь всё не прекращался. Птичьи перышки сильно намокли, лапки сильно замерзли.

— Где же гора Арарат? Что-то ее не видно.

Силы птички совсем иссякли. Но стоит присесть на ветку — и уже не взлетишь.

— Где же гора Арарат?

Ветер уже с трудом поддерживал бедную птичку: она стала слишком тяжелой, и летела низко, почти у самой Земли, и уже могла разглядеть в лужах свое отражение.

— Арарат, гора Арарат! До тебя не добраться… Птичка с маленьким хохолком еще раз взмахнула крылышками и упала на мокрую Землю.

— Эта птичка долго летела. — Тот, кто сидел у подножия синей горы Арарат, поднял птичку с Земли, устроил ее в ладонях и принялся согревать теплым дыханием.

Птичка открыла глаза и услышала:

— Свиристель! Как я рад тебя видеть! Мне было так одиноко у синей горы Арарат.

Что-что-что? Свиристель? Силы сразу вернулись к птичке, и она засвистела: «Сви-и-ристель, сви-и-ристель, сви-и-ристель! Он назвал меня Свиристелем!»

Птичка снова взлетела и стала над ним кружить: нужно скорей идти! Нужно идти за ней! Всё еще можно исправить. Только бы не опоздать!

Они пустились в дорогу.

Обратный путь для птички был легче и веселее. Если она уставала, то присаживалась на плечо к тому, кто шагал за нею. Если она замерзала под проливным Дождем, тот, кто шагал за нею, подставлял ей ладони и грел.

А вода прибывала. Когда гора Арарат сделалась совсем маленькой, вода покрыла ступни идущего по земле. Когда же гора Арарат исчезла в синей дали, вода добралась ему до колен.

— Куда ты ведешь меня, маленький Свиристель?

Тут до них докатился шум.

— Это звери и птицы. Никак не могут решить, кто из них будет главным.

Звери, птицы, жуки, пауки сбились в плотную кучу на невысоком холмике (куда пока не добралась вода) и всё продолжали кричать:

— Я буду главным!

— Нет, я!

И вот на поляну вылетел маленький Свиристель, а следом за ним появился тот, кого он привел.

— Смотрите! Смотрите! Новенький! Смотрите, какой чудной: без когтей! Без хвоста! Без крыльев! И ходит на задних лапах.

— Меня зовут Человек. Вот «чело». — И новенький легонько стукнул себя по лбу. — А «век» означает сто лет. Я буду жить сто лет. Так говорит мое имя.

— Имя? Что это значит? — звери и птицы в растерянности притихли.

— Неужели вам непонятно? — защебетала птичка с маленьким хохолком. — Взгляните! Я — Свиристель! Так назвал меня Человек! Это он придумал мне имя.

— Может быть, Человек назовет и меня? — осторожно спросил крупный зверь с большими ушами и странным носом.

— Твое имя — Слон! Не иначе!

— Слон! Хо-хо! Хорошее имя! — крупный сразу повеселел. — Слон! Вы слышали? Слон! — И он затрубил в свой хобот.

— А меня? Как зовут меня? — зашипела та, что ползала по Земле и была очень длинной.

— Тебя? — Человек всмотрелся. — Тебя зовут Анаконда. Длиннее змеи не бывает.

— Анаконда… Что ж! Я согласна. Пусть меня зовут Анаконда. — И довольная Анаконда свернулась красивым кольцом.

— И меня! Назови меня! — Стали просить другие.

— Становитесь в очередь. Только, чур, не толкаться.

И вот все животные построились в длинную очередь и прошли перед Человеком, тихие и торжественные. Человек смотрел на каждого очень внимательно, а потом говорил:

— Орел, Жираф, Гепард, Кукушка, Ушастый Ёжик…

Это было так интересно, так замечательно, что все почти сразу забыли, о чем они спорили.

Дождь между тем перестал. С ясного Неба на Мир смотрело веселое Солнце: ему было любопытно, что придумает Человек.

А последним в очереди оказался тот маленький, что считал себя силачом.

— Ну, а я? Кто же я?

— Тебя зовут Муравей.

— Ты знаешь, что я очень сильный?

— Ты — самый сильный на свете! — И Человек засмеялся.

Тут Слон опять затрубил:

— Вы помните? Мы собрались, чтобы назначить Главного. Главным должен быть Человек. Кто-нибудь возражает?

Кто тут мог возражать?

А Муравей подумал: если б не Человек, главным над всеми животными стоило сделать Слона.

И Муравей бы не спорил.

Честное муравьиное.