Однополчане

Снятие блокады

Наступал канун нового, 1944 года. Прорыв блокады Ленинграда в январе 1943 года, взятие советскими войсками Шлиссельбурга — все это облегчило положение ленинградцев. Но город по-прежнему оставался в зоне военных действий. Враг стоял у его стен, артиллерия фашистов продолжала варварский обстрел.

Еще в сентябре 1943 года было задумано наступление Красной Армии под Ленинградом и Новгородом. Его предполагалось осуществить войсками Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов, а также силами Балтийского флота, авиации дальнего действия и партизанами. Вначале намечалось разгромить фланговые петергофско-стрельнинскую и новгородскую группировки 18-й армии противника. Это должны были сделать войска Ленинградского и Волховского фронтов. Затем им предстояло, развивая наступление на кингисеппском и лужском направлениях, завершить разгром 18-й армии и выйти на рубеж реки Луга. В последующем все три фронта, наступая в направлениях Нарвы, Пскова и Идрицы, должны были разгромить 16-ю армию гитлеровцев и полностью освободить Ленинградскую и Калининскую области.

Артиллерийское наступление на Ленинградском фронте планировалось и проводилось методом сползания (позднее на 1-м Украинском фронте этот метод получил название нарастающего огневого вала). Суть этого метода заключалась в полном скрытии конца артподготовки. Огонь артиллерии планировался по всем траншеям и ходам сообщения первой и второй оборонительных полос, по всем важным тактическим объектам противника.

Для этого участки траншей первой и второй оборонительных полос обрабатывались отдельными батареями, огонь которых не прекращался до конца артподготовки. Темп огня гарантировал разрушение траншей до подхода к ним нашей пехоты. Каждый командир батареи отвечал за разрушение своего участка траншеи и уничтожение в нем всех огневых средств. Этот метод позволял полностью исключить маневр врага по траншеям и обеспечивал нашей пехоте возможность наступать.

Как только наши стрелковые подразделения начинали атаку первой траншеи, батареи переносили огонь на вторую траншею, причем сначала только перед тем батальоном, который подошел к ней на 50–100 метров. Постепенно огонь по ней наращивался. При атаке третьей траншеи огонь сползал на четвертую траншею, или первую траншею второй оборонительной полосы. Ослабление натиска наших стрелковых подразделений в глубине обороны противника компенсировалось наращиванием артиллерийского огня.

Скрытие момента атаки достигалось тем, что темп огня при артподготовке и сопровождении стрелковых подразделений был одинаков. Артподготовка и поддержка атаки составляли как бы единое целое — нарастающий огневой вал. Ленинградские артиллеристы впервые применили этот метод в начале 1943 года во время Синявинской операции, когда за 32 минуты нами была взята господствующая высота 52,4. Оправдал он себя и в дальнейших боях, особенно при прорыве долговременной оборонительной полосы финнов в июне 1944 года.

В полосе нашей 42-й армии шла непрерывная перегруппировка войск и техники. Передвижение было рассчитано буквально по минутам, при этом соблюдалась максимальная скрытность. По ночам к переднему краю непрерывно подтягивались резервы, боевая техника, на огневые позиции подвозились снаряды. Все чаще проводилась разведка боем. Теперь уже никто не сомневался, что фронт накануне большого наступления.

Полностью скрыть подготовку к наступлению нам не удалось. Это несколько затруднило выполнение задачи.

Гитлеровцы были уверены, что наши войска не смогут взломать их оборону. Командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал Кюхлер вообще считал левое крыло Восточного фронта неприступным.

Длительная оборона на этом участке дала возможность немцам не только заковать в бетон и сталь свои позиции, но и значительно улучшить дороги, идущие к линии фронта. Открытая болотистая местность в нашей зоне создавала трудности в применении танков и выборе огневых позиций. Многочисленные болота, которые простирались за Пулковскими высотами, делали почти невозможным наше наступление в осенний период. Нужны были морозы. Однако зима 1943/44 года вначале была очень мягкой. Снег сменялся дождем и гололедом, заморозки — оттепелью. Лишь в первой половине января грянули морозы. И все же земля по-прежнему оставалась во многих местах непроходимой для танков и артиллерии.

Для прорыва мощной, глубоко эшелонированной обороны гитлеровцев нам предстояло создать на этом участке численное превосходство в живой силе и технике, особенно в артиллерии. Специфические условия фронта (близость к городу) требовали, чтобы удар был нанесен наверняка.

Нашей 18-й артиллерийской дивизии предстояло взломать оборону противника в полосе наступления 109-го стрелкового корпуса, входящего в состав 42-й армии. Командование решило использовать нашу дивизию централизованно на главном направлении удара (кроме 65-й легкой артиллерийской бригады, переданной в оперативное подчинение 2-й ударной армии, действовавшей с ораниенбаумского плацдарма).

109-й стрелковый корпус генерала Н. П. Алферова должен был наступать на участке Лигово — Верхнее Кайрово, овладеть рубежом «треугольник железных дорог», Сосновка, западный берег реки Черная; в дальнейшем, нанося удар в направлении Павловской Слободы, выйти на рубеж Урицк, Горелово, Красное Село и развивать наступление на поселок Беззаботный, где находилась главная артиллерийская группировка противника, обстреливавшая Ленинград.

Воины нашей бригады упорно готовились к боям. Именно в эти декабрьские дни в полосе 109-го стрелкового корпуса была создана контрминометная группа из частей бригады. Она делилась на несколько подгрупп (по числу дивизий первого эшелона). 1300-й полк составлял подгруппу контрминометной борьбы 125-й стрелковой дивизии, 1229-й полк — подгруппу 72-й стрелковой дивизии, а 1220-й полк — подгруппу 64-й гвардейской стрелковой дивизии 30-го гвардейского стрелкового корпуса. Необходимость создания такой контрминометной группы диктовалась тем, что при наступлении наша пехота несла большие потери от огня минометов врага. 120, 3 и 80-я бригады выделялись в подгруппу артиллерии дальнего действия и группы разрушения, остальные бригады — в группы усиления пехоты в дивизиях первого эшелона. Командиры всех наших бригад остались в подчинении своего командира дивизии, однако в ходе боя они должны были тесно взаимодействовать с командирами наступающих стрелковых дивизий и их командующими артиллерией.

Положительной стороной такой системы управления артиллерией дивизии явилось то, что ее командир в период подготовки наступления мог вести целенаправленную разведку противника, а в наступлении — быстро массировать огонь на решающих участках.

Разведывательные органы бригады совместно с общевойсковой разведкой стремились полностью вскрыть оборону гитлеровцев и особенно его минометные группировки. Звукометристы майора Полонского засекали минометные батареи противника и определяли их координаты. Данные разведки тщательно анализировались, сопоставлялись с данными, поступавшими от соседей и подразделений других родов войск.

Началу наступления предшествовала напряженная, целеустремленная партийно-политическая работа. Части Ленинградского фронта в течение двух лет находились в обороне и свыклись со стабильной обстановкой. Теперь перед командирами, политработниками, партийными и комсомольскими организациями встала новая задача — воспитание у личного состава высокого наступательного порыва.

Политработники бригады, возглавляемые начальником политотдела майором Г. С. Маркухиным, а в полках — заместителями командиров полков по политической части майорами Ф. С. Кочетковым (в 1220-м), И. Ф. Камкиным (в 1229-м), Г. М. Халитовым (в 1330-м), коммунисты, комсомольский актив изо дня в день вели конкретную, доходившую до солдатского сердца партийно-политическую работу. От огневиков требовалась быстрота и точность огня, от разведчиков — умение обнаруживать и засекать цели, от водителей — стремительность маневра, сохранность машин и тракторов, от связистов и радистов — непрерывная связь.

В канун наступления в полках, дивизионах и батареях прошли открытые партийные собрания. На них коммунисты давали слово действовать в бою смело, решительно, быть стойкими и мужественными. Многие бойцы и командиры подавали заявления о приеме в партию.

Большую работу провели штабы. Тщательно планировалось артиллерийское наступление. Командование соединений проверяло подготовку к предстоящим боям. За месяц, предшествовавший наступлению, мне пришлось трижды докладывать командиру 109-го стрелкового корпуса о методике подавления минометных батарей противника во время прорыва главной полосы обороны, о взаимодействии всех частей и подразделений в бою.

Офицеры тыла под руководством заместителя командира дивизии майора М. Д. Басина позаботились о том, чтобы в подразделения было доставлено все необходимое для наступательного боя. Наши ремонтники устраняли неполадки в тракторах, тягачах, автомашинах, гаубицах. Работали они в тесных землянках, шалашах, под навесами, а то и просто под морозным ленинградским небом, нередко — ночью, при свете коптилок из снарядных гильз. Сознание, что рядом находится Ленинград, придавало им силы, снимало усталость.

— Когда же начнем? Не пора ли?.. — нетерпеливо спрашивали артиллеристы.

— Ждать. Ждать и готовиться, — был ответ.

Как-то в дни подготовки к наступлению меня вызвал на свой командный пункт генерал Алферов.

— Товарищ полковник, не дает мне покоя немецкая минометная группировка в полосе наступления корпуса, — сказал он. — Как думаете вести с ней борьбу в период артподготовки и в динамике боя?

Этот худощавый, на первый взгляд хмурый и очень усталый человек, брал под свой контроль широчайший круг вопросов, связанных с предстоящим наступлением. В разработку плана наступления он вкладывал весь свой многолетний опыт и знания. «Победы надо добиваться с наименьшими потерями», — не раз говорил он. Естественно, что вражеская минометная группировка не могла не беспокоить его.

По показаниям пленных, 126-я пехотная дивизия противника, занимающая оборону в полосе предстоящего наступления корпуса, была усилена двумя минометными полками резерва главного командования; в каждом из них имелось по 36 минометов 105–120-миллиметрового калибра. Кроме того, эта дивизия располагала 81 штатным минометом 50-миллиметрового калибра, 54 минометами 81-миллиметрового калибра и 18 минометами 120-миллиметрового калибра. Таким образом, с учетом потерь в дивизии насчитывалось до двухсот минометов различного калибра.

Основная группировка вражеских минометов располагалась в Ивановских оврагах в районе Урицка и за зданиями совхоза «Пролетарский труд». Немцы, как правило, вели огонь с временных огневых позиций, производя периодическую смену боевых порядков. Однако настойчивая работа всех видов нашей разведки позволила почти полностью вскрыть вражескую минометную группировку в полосе наступления 109-го стрелкового корпуса и соседа слева, 64-й гвардейской стрелковой дивизии. Особенно способствовали этому демонстрационная пристрелка, а затем имитированная артиллерийская подготовка и разведка боем частей корпуса. Приняв эти действия за начало наступления, противник открыл огонь большинством своих батарей. В результате в балках, тянувшихся от Урицка до Старо-Паново, параллельно переднему краю, удалось обнаружить еще до 15 минометных батарей. Решением командующего артиллерией фронта для уничтожения их привлекалась зенитная бригада 85-миллиметровых зенитных орудий, которые должны были вести огонь по балкам бризантными снарядами.

Все разведанные батареи противника были закреплены за нашими батареями и дивизионами. Подавляться они должны были в период артиллерийской подготовки огневыми налетами, чередующимися с методическим огнем. В дальнейшем подавление фашистских минометных батарей предполагалось вести нарастающим огневым валом, вслед за которым должна будет продвигаться пехота. В этот период контрминометные подгруппы стрелковых дивизий должны вести разведку и подавление действующих батарей врага. Для взаимодействия с командирами стрелковых полков и батальонов будут высылаться командиры батарей и дивизионов со средствами связи. Такая расстановка сил позволяла обеспечивать взаимодействие с пехотой во все периоды боя.

Обо всем этом я рассказал генералу Алферову. Он задал мне еще несколько вопросов и наконец сказал:

— Помните, товарищ Скоробогатов, вся тяжесть прорыва обороны противника ложится на пехоту и артиллерию. Условия местности, противотанковый ров и минные поля не позволят нам до выхода наших частей ко второй оборонительной полосе врага использовать танки. Поэтому вас, контрминометчиков и контрбатарейщиков, мы не отстраняем и от выполнения других огневых задач, скажем, от постановки сосредоточенного, массированного огня. Это несколько понизит гибкость управления, мобильность в контрминометной борьбе, но так надо. За подавление минометов противника вы несете прямую ответственность.

Через несколько дней после этого разговора я встретился в штабе дивизии с полковником Козновым. По настроению полковника почувствовал: наступает долгожданный час.

— Ну как, Дмитрий Иванович? — весело спросил Борис Ильич. — Не надоело стоять в обороне?

— В бригаде все готово к наступлению. За нами дело не станет. Скорее бы приказ — и вперед, на запад!

— Придется вам завтра заняться немецкими дзотами. Из штаба артиллерии армии получен план предварительного разрушения вражеских оборонительных сооружений. Вашей бригаде поручено разрушить двадцать шесть дзотов.

— Значит, начинаем, Борис Ильич? — спросил я.

— Да. Завтра, 14 января, нам весь день громить фашистские гнезда. Получите номера дзотов, подлежащих разрушению огнем бригады. — И, помолчав, добавил негромко, сдерживая волнение: — Начинаем.

Вскоре я был уже в штабе бригады. Там полным ходом шла подготовка к наступлению.

...Штаб. С этим словом ассоциируются планы, приказы, боевые распоряжения, оперативные и разведывательные сводки. Иначе невозможно представить себе штаб — мозг любого соединения. Точно так же было и у нас. В углу землянки стрекотала пишущая машинка, и мне показалось, что сегодня она стучит как-то особенно бодро. Вокруг стола склонились над большим полотнищем карты, испещренной десятками условных знаков, начальник штаба майор В. И. Дуданец, его помощник по оперативной работе капитан В. Я. Лептух, помощник по разведке капитан Н. В. Минаев. Здесь же находились командиры полков и их начальники штабов. Офицеры штаба трудились над планом артиллерийского наступления, которое в то время занимало все наши мысли. Ожидая меня, они решали, как лучше спланировать огонь, распределить цели между батареями. Эта работа создавала какую-то особенно бодрую, подчеркнуто деловую обстановку. Во всех штабах — от дивизии до дивизиона — четкий, становящийся все более напряженным ритм этой работы захватывал всех, кто в ней участвовал.

Планирование артиллерийского наступления у нас осуществлял штаб 18-й артиллерийской дивизии совместно со штабом артиллерии 109-го стрелкового корпуса. Затем этот план детализировался, дополнялся штабами бригад совместно с поддерживаемыми ими стрелковыми дивизиями и их штабами артиллерии. При таком порядке планирования наиболее полно и конкретно воплощалась главная идея командира и создавались наиболее благоприятные условия для успешного выполнения поставленной боевой задачи.

...14 января 1944 года. Тихое зимнее утро. Серые густые облака заволакивали небо, но на земле все предметы стали уже четко вырисовываться. Именно в это время по всему фронту заработала наша артиллерия. Началось!

Целый день по переднему краю и ближайшей глубине обороны противника велся неторопливый, хорошо спланированный огонь на разрушение. Лишь когда стемнело, стрельба постепенно утихла. Артиллеристы нашей дивизии сровняли с землей 62 орудийных и пулеметных дзота врага, 26 из них были уничтожены огнем 58-й бригады. На все это ушло более двух тысяч трехсот снарядов. Для подвоза такого количества боеприпасов потребовалось 75 автомашин.

Трудно выделить артиллеристов какого-либо одного полка. Все наши воины мужественно выполняли свой солдатский долг. И все же о некоторых из них нельзя не сказать отдельно.

В седьмой батарее 1300-го полка был наводчик орудия комсомолец младший сержант Михаил Иванович Ганин. Он в совершенстве владел техникой стрельбы, был исполнителен, дисциплинирован, всегда стремился выполнить боевую задачу в минимальное время и с наименьшим расходом снарядов. За несколько минут до стрельбы я видел его возле гаубицы, выделенной для ведения огня прямой наводкой. Он то и дело брал бинокль у командира орудия, изучал окутанные сизой дымкой вражеские дзоты. И чем внимательнее вглядывался наводчик в эти серые бесформенные бугорки, тем отчетливее представлял трудность поставленной перед ним задачи.

М. И. Ганину предстояло уничтожить три вражеских пулеметных дзота, на это было отпущено 60 снарядов. Под непрекращающимся обстрелом противника младший сержант вел огонь. Все три дзота были разрушены в короткий срок, а израсходовано всего 30 снарядов.

Вечером командиры бригад прибыли на НП командира дивизии, чтобы уточнить задачи на следующий день. Приехал и начальник штаба, исполнявший обязанности командира 120-й тяжелой бригады подполковник М. Е. Шишкалов. Я был дружен с Михаилом Евгеньевичем. Подкупали в нем необыкновенное трудолюбие и рассудительность. Михаил Евгеньевич великолепно знал работу штаба, умел оперативно подготовить все данные для ведения огня, быстро оценить обстановку. Он участвовал в боях с первого дня войны. Шишкалов рассказал о случае, который довольно ярко характеризовал настроение бойцов в тот период.

За несколько дней до начала наступления в 120-й бригаде заболел парторг одной из батарей младший сержант А. В. Шутов. Его отправили в санчасть соединения. Но как только от первых поступивших раненых он узнал о наступлении, тут же «завязал бой» с медиками. «Не могу я здесь больше лежать! — обратился он к начальнику санчасти. — Мое место там... среди артиллеристов. Отпустите!» «Тебе еще лечиться да лечиться», — ответил начальник. «Я же потомственный ленинградец...» — настаивал Шутов. Но медики были неумолимы. А во второй половине дня Шутов был на батарее.

— Не мог я улежать, когда здесь такое началось, товарищ лейтенант! — оправдывался он перед командиром взвода. — У меня брат погиб под Ленинградом...

Расчет орудия, где был наводчиком младший сержант Шутов, уничтожил три вражеских дзота.

14 января 2-я ударная армия под командованием генерал-лейтенанта И. И. Федюнинского после сильной артиллерийской подготовки (в ней участвовали кроме артиллерии этой армии мощная дальнобойная береговая артиллерия Кронштадта и кораблей Краснознаменного Балтийского флота, а также 65-я легкая артиллерийская бригада нашей дивизии) перешла в наступление со стороны Ораниенбаума и с ходу овладела важным узлом сопротивления врага — населенным пунктом Гостилицы. К исходу дня оборона противника была прорвана.

Наступление 42-й армии генерала И. И. Масленникова на красносельском направлении было запланировано на следующий день. В ночь на 15 января саперы проделали проходы в проволочных заграждениях врага. Пехота вышла на исходные позиции. Командиры заняли передовые наблюдательные пункты. Началу наступления должна была предшествовать артиллерийская подготовка продолжительностью час сорок минут. Готовились мы к ней очень тщательно. Всю ночь через каждые два часа поступали свежие метеобюллетени для уточнения исходных данных для стрельбы. На огневых позициях лежали рассортированные по маркам порох и снаряды.

В эту ночь многие не спали. Не мог заснуть и я. Часто выходил из землянки, всматривался в темноту. Стояла напряженная тишина. В такие минуты остаешься наедине со своими мыслями... Кто знает, может, для многих из нас это утро будет последним!

Едва начало светать, как над нами заскрежетали снаряды «катюш». Это был сигнал к открытию огня. Заговорили наши гаубицы и пушки. Они обрушили тонны металла на голову врага.

Артиллерийское наступление началось одновременным пятиминутным ударом всей артиллерии по переднему краю обороны противника, его опорным пунктам и узлам сопротивления в глубине.

Немцы, ошеломленные мощным ударом, заметались по траншеям, прячась в уцелевшие блиндажи. Но ничто не могло их спасти! Ведь на участке прорыва 42-й армии на каждый квадратный метр первой полосы обороны приходилось по 3–4 попадания снарядов.

Пленный офицер 10-го немецкого артиллерийского полка показывал: «В отличие от всех ранее проводимых артподготовок русская артиллерия 14 и 15 января била по самым траншеям, линиям связи; мы были лишены управления и несли большие потери...»

А вот выдержки из материалов радиоперехвата: «Артогонь русских огромной силы. Большой урон от орудий прямой наводки. Связь с минометами потеряна. Почему наши не стреляют? Чрезвычайное сообщение. Противник прорвался, мы вынуждены отступать».

Никогда не забыть этих волнующих минут! Выстрелы орудий всех калибров слились в общий гул, сотрясавший воздух и землю. Над немецкой обороной встал лес разрывов, а бурые пороховые облака, как грозовые тучи, совершенно заволокли вражеские позиции. Снаряды и мины разрушали доты и дзоты, перепахивали минные поля, проделывая проходы для пехоты и танков. Четко, слаженно работали артиллерийские расчеты. Орудийные номера сбросили шинели и ватники. Каждая батарея вела огонь по определенной цели.

За ходом артиллерийской подготовки я наблюдал вместе с полковником Козновым. По молчанию минометных батарей противника мы сразу же определили высокую эффективность работы наших бригадных гаубиц.

— Такого массированного удара немцы под Ленинградом еще не получали, — заметил Борис Ильич. — Вместе с артиллерией флота работают почти пять тысяч орудий.

Канонада перекатывалась по фронту и в глубину вражеской обороны, время от времени возвращаясь на передний край немцев. Ответный огонь противник вел лишь отдельными батареями и орудиями.

Последний залп всех наших орудий и минометов. Нарастающий огневой вал стал медленно сползать в глубину обороны противника. Атака! Над брустверами замелькали фигуры в белых полушубках. Неудержимой лавиной устремились к вражеским траншеям цепи наших бойцов. Разведчики шли с приборами наблюдения, связисты наращивали новые провода к НП.

Уцелевшие гитлеровцы оказывали яростное сопротивление.

Напряженно следили мы за развитием атаки. Ведь именно теперь можно было узнать, хорошо ли поработали артиллеристы. Когда немцы открыли беспорядочный, слабый артиллерийский и минометный огонь, нам стало ясно: наши снаряды, посланные в это утро, нашли свои цели. В полосе 109-го стрелкового корпуса и 64-й гвардейской стрелковой дивизии 30-го корпуса из всех минометных батарей врага, подвергшихся нашему огневому воздействию, уцелели лишь единицы. Молчали и шестиствольные минометы «ишаки». Однако работа нашей артиллерии на этом не закончилась. С начала атаки и в ходе боя огневому воздействию по-прежнему подвергалась вся тактическая глубина главной полосы вражеской обороны. Артиллерия сопровождения, следуя в боевых порядках пехоты и танков, подавляла уцелевшие огневые точки фашистов. Перемещать орудия приходилось по местности, сплошь изрытой траншеями, ходами сообщения и воронками от разрывов, что затрудняло движение. В этих случаях на помощь артиллеристам приходила матушка-пехота. Артиллерийская завеса передвигалась в глубину по мере продвижения пехоты и танков. Такая организация артиллерийского наступления полностью себя оправдала. В первый день нашего наступления противник был выбит с первой позиции главной оборонительной полосы и контратак не предпринимал.

Но немцы крепко держались за опорные пункты на второй позиции, перед которой находился противотанковый ров и железобетонные надолбы. Здесь нами не все было вскрыто и уничтожено. Некоторые долговременные огневые точки, в том числе и с бронеколпаками, действовали.

С подходом пехоты ко второй позиции мы приступили к ее артиллерийской обработке, подготавливая прорыв с ходу.

Одновременной и организованной атаки на этот раз не получилось. Успешному продвижению пехоты 109-го стрелкового корпуса мешали мощные опорные пункты Кискино и Русское Кайрово. Напряженные бои за них шли несколько часов. Из тщательно замаскированных в складках местности бронеколпаков гитлеровцы открыли огонь только в самый последний момент — при атаке этих опорных пунктов. Противотанковый ров и железобетонные надолбы затрудняли и ограничивали действия наших танков, а погодные условия не давали возможности применить авиацию.

Много сложных задач встало и перед артиллеристами.

Для ликвидации нависшей угрозы срыва наступления командующий артиллерией армии генерал М. С. Михалкин быстро подготовил массированный огонь. После удара артиллерии и короткого ожесточенного боя сопротивление противника в этих опорных пунктах было сломлено. Наша пехота снова устремилась вперед. Генерал М. С. Михалкин почти непрерывно находился в боевых порядках войск, действовавших на главном направлении, оказывал им помощь артиллерийским огнем.

К вечеру 15 января левофланговые части 109-го стрелкового корпуса овладели второй позицией противника. Хуже обстояло дело на правом фланге, где наступала 125-я стрелковая дивизия. Здесь вторая позиция немцев плохо просматривалась с наших наземных наблюдательных пунктов. Поэтому не были полностью вскрыты и подавлены некоторые долговременные огневые точки, в том числе и с бронеколпаками. Кроме того, поскольку главный удар корпус наносил своим левым флангом, тесно взаимодействуя с соседом слева, 30-м гвардейским стрелковым корпусом, то правофланговая дивизия, наступавшая на второстепенном направлении, была недостаточно усилена артиллерией.

В этот день отличились разведчики нашей бригады под руководством начальника разведки капитана Н. В. Минаева. Этот молодой, по-спортивному подтянутый офицер с завидным упорством делал все, чтобы помочь бригаде лучше выполнить свои задачи.

Немцы, стянув ко второй полосе шестиствольные минометы, хотели создать непреодолимый для наших воинов огневой барьер. Нужны были зоркие глаза разведчиков, чтобы обнаружить цели и разгадать замысел противника. С моего наблюдательного пункта Н. В. Минаев торопил подчиненных. На пункты сопряженного наблюдения летело его отрывистое: «Быстрей! Быстрей! Засекайте!» Разведчики работали в максимальном темпе. Это была борьба за доли секунды. Определив место развертывания вражеской батареи, они передавали отсчеты начальнику штаба майору И. Б. Поставскому, который вместе с вычислителями готовил исходные данные. Доклады о готовности к открытию огня дивизионов 1229-го гаубичного полка следовали один за другим.

— «Дон», — командую я, — ориентир... правее... шестиствольная батарея... уничтожить!

Батарея врага была накрыта сосредоточенным огнем полка Л. И. Шейнина в момент развертывания ее на огневой позиции.

С самой лучшей стороны проявили себя в том бою командиры 1-го и 2-го дивизионов 1229-го полка капитаны А. Я. Удовин и Ф. И. Кузнецов, их начальники штабов старшие лейтенанты П. Л. Слышкин, А. П. Гурин, командиры батарей В. И. Горелик, Н. М. Иващенко, П. С. Шокот, Ж. С. Исмамбетов, М. А. Мартынюк, начальник разведки полка капитан В. Н. Козырев, командир взвода разведки лейтенант М. К. Степаненко, командиры отделений разведки старшие сержанты В. Д. Сапожников, А. М. Хрущ. Умелыми и смелыми действиями они сохранили жизнь многим бойцам и офицерам 109-го стрелкового корпуса.

Опорные пункты второй позиции врага занимались нашими войсками один за другим. Противник яростно сопротивлялся, вводил в бой все новые силы. Но мы были готовы и к этому.

...Кипел ожесточенный бой в районе реки Черная. Проволочная связь, обеспечивающая централизованное управление огнем, то и дело выходила из строя. В этих трудных условиях начальник связи капитан Б. В. Вольхин умело руководил своими подчиненными, сам неоднократно выходил на линию. Повреждения быстро устранялись. Обеспечивая связь на новом командном пункте в районе Финское Кайрово, отважный офицер пал смертью героя.

16 января солнце взошло багровое, морозное. Дул холодный ветер. Сероватые рваные ленты поземки свивались, ползли по полям. После короткой артиллерийской и авиационной подготовки, преодолевая исключительно упорное сопротивление немцев, части 42-й армии возобновили наступление. Противник, опираясь на оборудованные узлы сопротивления, переходил в контратаки. Во второй половине дня гитлеровцы, после упорных боев, оставили Павловскую Слободу и заняли промежуточный рубеж на ближних подступах к Красному Селу. Наши войска медленно продвигались вперед.

19 января части 109-го стрелкового корпуса, взаимодействуя с 30-м гвардейским стрелковым корпусом, наступавшим левее, завязали уличные бои за Красное Село.

Путь нашей пехоте преградил сильный огонь артиллерии. Мы долго не могли определить, откуда противник корректирует стрельбу. Наконец разведчики батареи старшего лейтенанта Сидоренко обнаружили вражеский наблюдательный пункт, замаскированный в кустарнике.

— По местам! — подал Сидоренко команду на батарею.

Последовали еще команды — и над головами прошелестел снаряд, за ним другой, третий...

Последняя поражающая очередь оказалась удачной. Вражеская батарея замолчала. Но впереди появились фашистские танки. Немцы перешли в контратаку.

— Двадцать, — насчитал кто-то на батарее.

Языки пламени вырывались из стволов танковых орудий. За танками показались темные фигуры вражеских солдат. Перевес сил был на стороне противника. Наша пехота начала отходить. Вот уже фашистские танки совсем близко от батареи...

— По танкам... прямой наводкой! — раздался уверенный голос Сидоренко.

Грянули выстрелы всех гаубиц батареи. Три вражеские машины остановились, две из них окутались черным дымом...

Но остальные танки, обходя подбитые, продолжали двигаться вперед, ведя огонь с ходу. Четыре машины из правофланговой группы повернули свои пушки в сторону батареи. Завязалась артиллерийско-танковая дуэль. С каждой минутой грохот выстрелов и разрывов становился все более частым и оглушающим. Редели орудийные расчеты. Каждому из оставшихся в живых приходилось действовать за двоих, а то и за троих. Но артиллеристы не дрогнули. С близкой дистанции огонь батареи стал более эффективным. Вскоре открыли огонь и другие батареи. И вот уже черно-красными кострами горят шесть танков врага... Стойкость, мастерство артиллеристов помогли нашей пехоте отбить контратаку и самой перейти в наступление. Гитлеровцы стали отходить.

— Ну что же, товарищи, — обратился к батарейцам заместитель командира дивизиона по политчасти старший лейтенант Я. П. Скибицкий. — Поработали вы на славу. По-ленинградски!

В этом бою командиру батареи В. Н. Козлову пришлось выдвинуть свой НП далеко вперед. От батареи его отделяла лесистая ложбина, непрерывно обстреливаемая артиллерией и минометами противника. Связь здесь прокладывал ефрейтор Степан Ганюшкин. Линию он проложил по всем правилам, но перед открытием огня батареей решил еще раз проверить заземление. Осмотрел аппарат и, усевшись поближе к командиру, взял в руки трубку. Аппарат молчал. «Очевидно, только что провод перебило», — подумал Ганюшкин. Он протянул трубку разведчику:

— Ваня, будь другом... Передавай, а я побегу... Только молчи, а то комбат сердиться будет.

Перебросив ремень контрольного аппарата через плечо, он ползком стал спускаться в ложбину, где непрерывно рвались вражеские снаряды и мины. Вскоре связь заработала. Но Степан не спешил возвращаться в окоп. Три часа под огнем противника ползал он от воронки к воронке, устраняя обрывы.

Раздался последний залп батареи. По линии побежало:

— Стой! Записать...

Командир батареи оторвался от стереотрубы и только теперь заметил, что у телефона вместо Ганюшкина сидит разведчик.

— Где Ганюшкин?

— Там, — разведчик показал рукой в сторону ложбины.

— Где там?! — командир повысил голос.

— Да здесь я... — В обледенелой одежде, в снегу, с исцарапанным лицом и руками, Ганюшкин свалился с бруствера в окоп. — Устранял обрывы, товарищ старший лейтенант!

Красное Село было нами освобождено. На следующее утро 20 января разведчики 1220-го полка обнаружили подход резервов противника из Урицка. Немцы готовили контратаку, чтобы вновь захватить Красное Село — тактически важный опорный пункт.

Это морозное утро навсегда осталось в моей памяти. Едва заалел восток, противник начал огневой налет по северо-западным скатам высоты 112,0. Вскоре он перенес огонь на Красное Село. Одновременно цепи вражеской пехоты бросились на штурм. Снаряды и мины засыпали подступы к населенному пункту.

Направление контратаки гитлеровцы выбрали весьма удачно. С занятием Красного Села они могли ударить по правому флангу 30-го гвардейского стрелкового корпуса, использовав значительные силы пехоты, танков, самоходных орудий и артиллерии на сравнительно узком участке, где наши части были наиболее растянуты по фронту.

— Отсечь пехоту от танков! — приказал мне командующий артиллерией 109-го стрелкового корпуса полковник С. Н. Березуцкий.

Прошли считанные секунды — и ударили наши орудия. Над лощиной, где шли немецкие танки и пехота, поднялись фонтаны земли и снега. За первым ударом бригады последовали залпы артиллерии корпуса, включились орудия прямой наводки 509-го истребительно-противотанкового полка. Один за другим окутывались черным дымом вражеские танки, но уцелевшие, продолжая маневрировать, медленно продвигались вперед.

Ценой больших потерь немцам удалось выйти к северо-западным скатам высоты и вклиниться в боевые порядки 391-й стрелковой дивизии.

В эти трудные минуты к нам на наблюдательный пункт прибыл генерал Одинцов. Он приехал с группой офицеров своего штаба и, быстро разобравшись в обстановке, приказал подготовить массированный огонь по контратакующему противнику на стыке двух корпусов. Для этого им были привлечены некоторые бригады и полки артиллерийского корпуса генерала Н. Н. Жданова, 18-й и 23-й артиллерийских дивизий. Вся подготовка массированного огня была выполнена оперативной группой офицеров штаба артиллерии фронта за 15 минут.

Георгий Федотович проявил себя в этой тяжелой обстановке не только как мудрый военачальник, но и как человек большого личного мужества. Под его руководством артиллерия фронта во взаимодействии с другими родами войск осуществляла прорыв глубоко эшелонированной обороны немцев, так называемого Северного вала, который вражеская пропаганда называла неприступным.

Отлично действовали в этих боях воины 38-го гвардейского минометного полка подполковника Алымова. Часть реактивных установок Алымов развернул на северо-западных скатах высоты 112,0, поставив их на прямую наводку; остальные заняли огневые позиции на южных скатах высоты.

Мне впервые пришлось наблюдать стрельбу прямой наводкой боевых машин М-13. Мощным залпом они не только сорвали контратаку гитлеровцев, находившихся уже на подступах к Красному Селу, но и уничтожили большое количество их живой силы. Через тридцать минут с наблюдательного пункта командира 109-го стрелкового корпуса в небо взвились красные ракеты. Наша пехота возобновила атаку.

После артиллерийского удара и короткого ожесточенного боя частей 109-го корпуса и 64-й гвардейской стрелковой дивизии сопротивление противника было сломлено. Обескровленные, охваченные паникой, фашистские подразделения стали поспешно отходить в западном направлении. Нашему успеху в этот день способствовали согласованные действия 38-го гвардейского минометного полка и артиллеристов 1220-го полка подполковника П. Г. Смирнова.

Особой похвалы заслужили начальник штаба майор Коломеец и его первый помощник капитан Глуховский, командиры дивизионов майор Майский и капитан Зубрицкий, командиры батарей Хромочев, Сидоренко, Фрогин, радисты Шаметько, Холодков, разведчики Самойлов и Пшеничников.

Правильно организованное взаимодействие с пехотой, своевременное открытие артиллерийского огня подразделениями и полками способствовали достижению победы.

Целеустремленную, очень нужную работу провели накануне и в ходе боя офицеры-политработники под руководством заместителя командира полка по политчасти майора Ф. С. Кочеткова. Федор Савельевич Кочетков, энергичный и немногословный, успевал повсюду. На огневых позициях он вставал к орудию и действовал за кого-либо из номеров расчета. В штабе он вникал во все детали и всегда обстоятельно знал тактическую обстановку. На НП, где разведчики, связисты, вычислители порой не имели возможности и газету прочитать, он умел выбрать время, чтобы ознакомить воинов с последней сводкой Совинформбюро, ходом боевых действий на соседних участках, рассказать об отличившихся. Работал Федор Савельевич всегда в тесном контакте с командиром полка, оказывая ему действенную помощь. Был Кочетков справедлив, умел искренне порадоваться успехам товарищей.

За отличное выполнение огневых задач большая группа артиллеристов командованием фронта была представлена к правительственным наградам. Среди личного состава полка это известие вызвало необычный подъем.

Вечером, когда утих бой, майор Кочетков собрал агитаторов полка. Словно заботливый отец, он интересовался самочувствием людей, их поведением в бою, встречавшимися трудностями.

— Достается, товарищ майор, — вступает в разговор агитатор сержант Засухин. — Холодно, люди же целыми сутками на морозе. Особенно сменять огневые позиции тяжело: снегу много, бездорожье... — И, опасаясь, что его неправильно поймут, поспешно продолжает: — Ничего, все переживем, только бы фашистов быстрее разбить. Дома уж погреемся... А сегодня жарко было, товарищ майор, огневики даже полушубки поснимали. Давали темп! Наша батарея выпустила почти 300 снарядов... А только — что особенного мы сделали? Я вот думаю, что вроде бы не о чем и рассказывать солдатам. Если бы мы что-нибудь этакое, героическое, совершили — тогда другое дело...

— Видите ли, товарищ Засухин, — улыбнувшись, заговорил Федор Савельевич. — Для боя погоду и дороги не выбирают. Да, каждый километр приходится преодолевать с огромным трудом и жертвами. Очень тяжело, знаю. Но ведь надо! Так? А то, что вы считаете, будто ваша батарея ничего героического не совершила, — это неправильно. На первый взгляд, как будто просто стреляли, и все. Кстати сказать, неплохо стреляли, точно. А если вдуматься поглубже, то это вот что означает. Наш полк помог 64-й гвардейской стрелковой дивизии отразить контратаку немцев, удержать за собой Красное Село, перейти в решительное наступление и прорвать вторую полосу вражеской обороны. Огромное дело! А сколько мы своими действиями сохранили жизней наших бойцов!.. Успех в бою предопределяется добросовестным отношением каждого номера расчета к своим обязанностям, ответственностью за свои действия. В этой повседневности и есть ваш подвиг. Согласны? Ну вот...

В ходе напряженных боев полки и подразделения бригады непрерывно сопровождали наступающую пехоту действенным огнем.

После овладения Красным Селом и Вороньей горой в прорыв была введена танковая группа, которая начала развивать наступление в направлении Ропша, Кипень. Правда, по условиям местности танкам здесь трудно было развернуться, поэтому основная тяжесть по-прежнему лежала на пехоте и артиллерии.

19 января фашистские артиллеристы произвели свой последний выстрел по Ленинграду. В этот же день полк П. Г. Смирнова был переподчинен 117-му стрелковому корпусу генерал-майора В. А. Трубачева, перед которым стояла задача с ходу овладеть городом Гатчина. Во второй половине дня полк перемещал свой боевой порядок через Красное Седо, Русское Высоцкое в полосу наступления 123-й стрелковой дивизии, где были намечены новые районы огневых позиций. Когда дивизион капитана Зубрицкого был еще в пути, наша пехота завязала бой за деревню Скворицы. Расположенная в лощине, она являлась как бы узлом двух грунтовых дорог — на Гатчину и Кингисепп.

Отбив натиск наших стрелковых подразделений, противник перешел в контратаку. Основной удар был направлен против колонны дивизиона Зубрицкого. Фашистские танки с пехотой на броне приближались к дивизиону.

Капитан Зубрицкий был напорист, но не опрометчив. Смелость сочеталась у него с глубоким знанием оружия и своих подчиненных. Он умел быстро и правильно оценивать обстановку.

— Стой! К бою! По танкам... Огонь! — прозвучала его команда.

Через несколько секунд по танкам врага прямо с дороги открыла огонь прямой наводкой 6-я батарея дивизиона. Вскоре к ней присоединились пулеметчики 123-й стрелковой дивизии. Они били по танковым десантам. Через некоторое время по врагу ударили 5-я и 7-я батареи.

Наши снаряды рвались в гуще контратакующего противника, причем многие из них — в воздухе, после рикошета, нанося урон гитлеровской пехоте, сидевшей на броне танков.

Однако вражеские танки, теперь уже без автоматчиков, продолжали продвигаться вперед. Некоторым из них удалось потеснить нашу пехоту. Не дожидаясь, пока немецкие танки подойдут на расстояние прямого выстрела, Зубрицкий приказал открыть групповой огонь. В самый критический момент над полем боя появилась шестерка наших «илов». Потеряв три танка и несколько десятков солдат, гитлеровцы приостановили контратаку, а вскоре под нажимом наших частей отошли за деревню Скворицы.

В этом бою мужество и высокую выучку проявил орудийный расчет старшего сержанта Емельянова. Этот расчет первым открыл огонь и первым подбил танк противника. Немалая заслуга в этом водителя тягача рядового Фуксмана, который под огнем противника быстро развернул машину и поставил орудие на позицию.

Прямая наводка — красивый, но сложный вид стрельбы. Он требует от артиллеристов стойкости, умения и находчивости. Особенно это относится к гаубичным орудийным расчетам, которые больше привыкли стрелять с закрытых позиций. Но война есть война. Приходилось осваивать разные методы ведения боя.

Ежедневно в бригадах, полках и дивизионах бывал полковник Б. И. Кознов. Он на месте знакомился с обстановкой, там, где требовалось, оказывал действенную помощь. Его незаурядные организаторские способности и четкая работа штаба исключали случаи отставания артиллерии от наступающей пехоты. Борис Ильич всегда появлялся именно там, где решалась судьба боя.

20 января войска 42-й и 2-й ударной армий соединились в районе Русского Высоцкого и заняли Ропшу и Кипень. Урицкая группировка немцев была ликвидирована.

Вечером по радио передали приказ Верховного Главнокомандующего. В нем отмечалось, что наши войска одержали знаменательную победу под Ленинградом. За умелые боевые действия войскам Ленинградского фронта была объявлена благодарность.

Наступление продолжалось. Была выполнена только первая часть общей боевой задачи. Предстояло выбить фашистов из Гатчины, завершить освобождение всей Ленинградской области.

22 января наши войска вышли на ближние подступы к Гатчине. Все эти дни два полка 58-й бригады активно поддерживали наступавшие части 122-го стрелкового корпуса, который сменил на этом направлении 109-й стрелковый корпус.

Командующим артиллерией корпуса оказался мой старый знакомый по Брянскому фронту полковник Александр Евстигнеевич Трушников. Александр Евстигнеевич получил закалку еще в годы гражданской войны. Хороший организатор, человек пытливого ума, он стал опытным, отлично знающим свое дело артиллеристом.

Мы встретились вечером у командира корпуса, где собрались для получения боевой задачи. Потом Трушников пригласил меня к себе. Вспомнили Брянский фронт, бои под деревней Нечаево, Орловской области.

— Помните, Дмитрий Иванович, сколько снарядов в день боя было выделено вашему полку?

— Десять — пятнадцать на орудие. И это при активных действиях. А в обороне и того меньше. Мы тогда знали цену каждому снаряду и патрону, иногда несколько снарядов решали судьбу боя.

— Да, тяжелое было время... Теперь — совсем другое дело. На недостаток артиллерии и снарядов жаловаться не приходится.

Утром 24 января 1944 года противник начал контратаку. Очевидно, он хотел выиграть время для эвакуации материальных ценностей из Гатчины, которая являлась базой снабжения всей группы армий «Север». Впервые на Ленинградском фронте немцы применили здесь десятиствольные минометы. Завязался ожесточенный бой. Контратака гитлеровцев захлебнулась. Наши фланговые части, не снижая темпа наступления, продвигались вперед, охватывая Гатчину с двух сторон. К вечеру части 117-го стрелкового корпуса подошли к городу, но овладеть им не смогли. 11-я пехотная дивизия немцев, оборонявшая Гатчину, отчаянно сопротивлялась. Фашистские минометчики буквально засыпали наши стрелковые подразделения минами, не давали пехотинцам поднять головы. Было ясно, что до тех пор, пока артиллерия не подавит огневые средства, и особенно минометную группировку в районе города, части корпуса не смогут продолжать наступление.

Задача оказалась не из легких. Нужно было подтянуть вперед боевые порядки. Но как? Все мосты немцами были взорваны, дороги разрушены... Предстояло ускоренным методом создать опорную топографическую артиллерийскую сеть, разведать огневые точки, артиллерию и минометы врага, подготовить данные для стрельбы. Такой объем работы в условиях обороны мы выполняли за сутки. Сейчас нам отводилось на это всего одна ночь и два часа светлого времени.

Я с оперативной группой своего штаба разместился на окраине большой деревни, откуда контролировал засечку огневых средств и минометных батарей противника, которые вели огонь всю ночь. Бессонной для нас была эта ночь, но к девяти часам утра задачу мы выполнили. Огромную работу проделали штабы полков и их начальники майоры Коломеец, Поставский и капитан Михайлов. В короткое время они собрали сведения и произведи анализ разведданных и расчет времени. Исходя из всего этого, предложили возможный вариант решения огневых задач полками.

Над городом висела легкая морозная дымка. Ровно в десять на всех наблюдательных пунктах нашей дивизии прозвучал сигнал «Буря!», возвестивший о начале артиллерийской подготовки. Первыми открыли огонь контрбатарейщики и контрминометчики, за ними вступила в бой вся артиллерия дивизии. Налет был коротким, но мощным, и в половине одиннадцатого с наблюдательного пункта командира стрелкового корпуса в серое небо взметнулись красные ракеты — сигнал к атаке.

Пехота, вслед за танками быстро преодолев нейтральную полосу и минные заграждения, ворвалась в первую траншею противника, где штыком и гранатой довершила его разгром. Не задерживаясь, под прикрытием огня артиллерии, стрелковые подразделения атаковали вторую траншею. Враг пробовал сдержать стремительный порыв атакующих, снова заговорили его минометы и артиллерия. Но огонь их был слаб и неорганизован. Во второй половине дня мы были уже на западной окраине Гатчины.

В боях за Гатчину наша бригада подавила 36 вражеских минометных батарей, 10 многоствольных минометов, уничтожила около батальона фашистов. Под вечер мне позвонил полковник Кознов и сообщил, что командующий артиллерией фронта генерал Г. Ф. Одинцов дал хорошую оценку бригаде и от имени Военного совета фронта объявил благодарность всем артиллеристам, которые участвовали в подавлении минометной группировки врага в районе Гатчины.

В этих боях участвовала и батарея старшего лейтенанта Ивана Никитовича Хромачева, человека исключительной храбрости и самообладания. Совсем еще молодой офицер, он был опытным, волевым командиром. Всегда подтянутый, собранный, Хромачев никогда не терял присутствия духа, воинское мастерство и требовательность сочетались у него с постоянным вниманием к подчиненным, заботой о них.

...Разорвав пелену густого предрассветного тумана, в небе вспыхнули красные и белые ракеты. Разведчики батареи Хромачева усилили наблюдение за передним краем противника и первыми обнаружили переход гитлеровцев в контратаку. Командир батареи приказал открыть огонь по вражеской пехоте. Вскоре к его батарее присоединились и другие батареи дивизиона, полка... В дело вступила вся бригада!

Плотность огня с каждой минутой нарастала. Части 117-го стрелкового корпуса во взаимодействии со 122-м стрелковым корпусом, используя удар артиллерии, перешли в атаку и завершили разгром противника.

В это время гитлеровцы обнаружили наблюдательный пункт командира дивизиона. Начался обстрел НП из тяжелых минометов. Одна из мин попала в дом, откуда Хромачев, уже раненный, корректировал огонь... Его гибель была большой утратой для всех нас. В этот день были тяжело ранены старший лейтенант В. П. Козлов и лейтенант Н. П. Коношев.

Подлинными мастерами огня прямой наводкой показали себя воины орудийного расчета сержанта И. Д. Жукова из 1220-го полка. Воспитанники Ленинского комсомола, люди разных национальностей, они крепко подружились и очень полюбили своего отважного командира.

Ночью ребята подтащили орудие совсем близко к противнику, и когда сквозь утреннюю дымку чуть проглянул бледный диск солнца, раздался голос командира орудия: «Слушай мою команду!» Расчет повел стрельбу по вражескому дзоту, тщательно замаскированному на южной окраине Гатчины. С первых же выстрелов гитлеровцы всполошились и открыли ответный огонь. Снаряды и мины рвались вокруг орудия, но комсомольцы продолжали стрельбу. Признаюсь, все мы, кто в это время находился на наблюдательном пункте, очень беспокоились за расчет Вани Жукова. Но, увидев, как дружно, слаженно бойцы работали у орудия — без спешки заряжали, исправляли наводку и производили выстрел, — мы успокоились. Несмотря на ранение наводчика Григория Былыка и замкового Байрама Башлибова, орудийный расчет вел огонь до тех пор, пока не была выполнена огневая задача. Расчет выпустил по фашистскому дзоту 12 снарядов и уничтожил его. Мы были восхищены мастерством и отвагой ребят.

Врач полка Ю. А. Суворов, оказав раненым помощь, предложил наводчику Грише Былыку и замковому Байраму Башлибову отправиться в санчасть. Гриша Былык, любимец батареи, худощавый, невысокого роста юноша, жадно докуривая козью ножку, ответил врачу:

— Товарищ капитан, никуда мы с Байрамом не пойдем. Считайте, что наша батарея для нас санчасть. Ладно? Мы будем продолжать бой, чтобы заслужить право быть коммунистами.

— Они здесь быстрее вылечатся, — поддержал ребят сержант Жуков. И добавил, хитровато улыбаясь: — У нас же тут — покой, тишина...

Врач промолчал. Да и что тут можно было сказать!

Когда после артиллерийской подготовки наши пехотинцы и танкисты, поддержанные массированным огнем артиллерии, перешли в атаку, мы с начальником политотдела бригады Г. С. Маркухиным по пути на новый НП заехали к Жукову, чтобы поблагодарить отважный расчет.

— Георгий Сергеевич, — обратился я к начальнику политотдела бригады. — Помните ли вы первую стрельбу прямой наводкой расчета сержанта Жукова на полигоне?

— Ну как же! В действиях у всех была неуверенность, и заряжающие робко брались за снаряды.

— Не только робко, но и неумело, дорогой Георгий Сергеевич. За семь месяцев пребывания на фронте они прошли суровую школу и научились бить противника. Орудие стало их другом и, если хотите, удесятерило их силы. Воля окрепла, упорство. Сержант Жуков из наивного, не очень расторопного паренька превратился в решительного, находчивого, инициативного командира.

Мы продолжали наступление. К полудню 26 января Гатчина была полностью очищена от немцев, вражеский гарнизон, оборонявший город, разгромлен.

Страшную картину представлял город сразу после освобождения. Горели знаменитые памятники зодчества, горел всемирно известный Гатчинский дворец. Саперы спешно очищали тротуары и подъезды от вражеских мин, а из погребов, подвалов выходили измученные люди. Спотыкаясь и падая от истощения, они бежали нам навстречу.

— Товарищ полковник, — подошел мой адъютант Матвей Посохов, — вот эта женщина говорит, что работала тут, в музее.

Перед нами стояла худенькая женщина в лохмотьях, с заплаканным лицом, сгорбившаяся, как старуха.

— Фашисты, эти носители «новой культуры», варварски разграбили Гатчинский дворец, а при отступлении подожгли его. Но все-таки лучшие экспонаты музея нам удалось эвакуировать и спасти, — поведала нам сотрудница музея.

Она смотрела на горящий дворец с невыразимой болью. Это чувство передалось и стоявшим рядом с ней солдатам и офицерам. Мы видели, как гибло наше русское богатство, которое народ берег и охранял столетиями, а помочь ничем не могли. И от сознания собственного бессилия крепла наша ненависть к фашистским варварам.

После получения задачи у командира 117-го стрелкового корпуса генерал-майора Трубачева, который переключил два полка 58-й бригады на поддержку 123-й стрелковой дивизии, я возвратился в свой штаб. У крыльца одного из домов послышался женский голос, показавшийся мне знакомым. Да, это была она, сотрудница музея. Но ее трудно было узнать: перед нами стояла совсем молодая, довольно красивая женщина, не с потухшим взглядом, а с глазами счастливыми, сверкающими. Вот как преображает человека свобода!

Со взятием Гатчины закончился первый этап наступательной операции на Ленинградском фронте. Остались позади девятьсот дней блокады, девятьсот дней мужества и стойкости советских людей. Как великий праздник, встретила вся страна весть о полном разгроме немецко-фашистских войск под Ленинградом.

27 января в городе прозвучали залпы салюта в честь снятия блокады. Радостно было сознавать, что и мы, артиллеристы, внесли свою лепту в великое дело разгрома врага под Ленинградом. Николай Тихонов писал о том незабываемом дне: «Люди плакали и смеялись от радости, люди смотрели сверкающими глазами, как в блеске салюта возникал из тьмы город всей своей непобедимой громадой. И шпиль Петропавловского собора, и форты старой крепости, набережные, Адмиралтейство, Исаакий, и корабли на Неве, Невский — все просторы города освещались молниями торжествующей радости». Но этого исторического салюта нам увидеть не довелось. Мы продолжали гнать фашистов на запад.

Фронт отодвигался к Нарве и Пскову. 1 февраля Гитлер заменил командующего группы армий «Север» генерал-фельдмаршала Кюхлера генерал-полковником Линдеманом. Но и это не помогло.

Разгромленные немецко-фашистские части отступали в направлениях Луга, Псков и Кингисепп, Нарва. Соответственно разделились и наши армии: 42-я двигалась вдоль Варшавской железной дороги, 2-я ударная, в оперативное подчинение которой была передана вся наша дивизия, повернула на запад.

58-й бригаде командир 123-й стрелковой дивизии генерал-майор А. И. Иванов поставил задачу: обеспечить непрерывным артиллерийским огнем действия передовых отрядов частей, стремительно продвигавшихся вперед. Полки дивизии, а вместе с ними и два полка бригады, совершая обходные маневры, шли по бездорожью. Широкое применение тактики вклинения, обходов и охватов вражеских опорных пунктов повышало темп наступления.

Остатки 126, 170, 215-й немецких пехотных дивизий и моторизованная дивизия «Норланд» с незначительным количеством танков «тигр» и «пантера», цепляясь за населенные пункты у больших дорог, вели арьергардные бои. Много неприятностей доставляли нам вражеские шестиствольные и десятиствольные минометы. Они вели огонь, как правило, с временных огневых позиций, которые занимали прямо у дорог. Авиация противника бомбила наши боевые порядки.

Ночью, под покровом темноты, немцы незаметно покидали позиции, стремясь во что бы то ни стало оторваться от наших передовых частей. Порой противник откатывался так поспешно, что за день наступления нам не удавалось вступить с ним в непосредственное соприкосновение. Однако на промежуточных рубежах гитлеровцы оказывали нам упорное сопротивление, завязывали тяжелые оборонительные бои, порой пытаясь переходить в контратаки.

Однажды в самый разгар боя на НП к командиру 117-го стрелкового корпуса прибыл командующий артиллерией 2-й ударной армии генерал Б. Б. Чарнявский. Разобравшись в сложной обстановке, он немедленно вызвал в полосу 117-го корпуса 65-ю легкую бригаду полковника М. Т. Волкова и 42-ю минометную бригаду полковника К. Ф. Викентьева. До этой встречи я не знал генерала Б. Б. Чарнявского, но сразу же после первого знакомства проникся к нему симпатией и доверием. Необычайно мягкий, деликатный человек, он умел воздействовать на людей. Все его приказы и распоряжения свидетельствовали о глубоких знаниях и большом опыте. В этом обаятельном командире сочетались человечность и твердость характера. В короткий срок он при помощи офицеров штаба артиллерии армии смог смассировать огонь артиллерии по контратакующему противнику.

К нам на НП прибыл командир 568-го полка 42-й минометной бригады майор К. Н. Алексеев. Получив задачу от генерала Б. Б. Чарнявского, он с ходу развернул полк в боевой порядок и открыл точный заградительный огонь по пехоте врага. Но это не остановило гитлеровцев. Цепи наших стрелковых подразделений и цепи противника сближались. Стало опасно вести огонь — мины могли поразить своих. Тогда бойцы минометного расчета во главе с сержантом Леонидом Кринициным, вооружившись автоматами, присоединились к нашим стрелкам. Их примеру последовали и другие расчеты.

Под натиском наших частей, которые поддерживали 58-я гаубичная, 65-я легкая и 42-я минометная бригады, вражеская пехота начала отходить.

Минометчики 42-й бригады доказали, что их оружие не только количественно усиливает артиллерию в любом виде боя, но при умелом его применении может и самостоятельно решать ответственные задачи, в частности по отражению контратак противника. Минометы обладают замечательными свойствами: эффективностью огня против вражеской пехоты, большой маневренностью, нетребовательностью в выборе огневых позиций, быстротой изготовки.

Немалую роль в воспитании воинов бригады играл личный пример ее командира полковника К. Ф. Викентьева. Очень высокий, с большим лбом и серыми, молодо блестевшими глазами, он даже внешностью своей невольно привлекал внимание. Полковничья папаха, темно-синяя, как-то особенно ладно сидевшая на нем венгерка, такого же цвета галифе, до блеска начищенные сапоги, маузер в коричневой деревянной кобуре на поясе — все это делало его облик несколько необычным и запоминающимся. Казимир Францевич родился и вырос на Гомельщине, в городе Мозыре. Нас сближало многое. Особенно мы подружились, когда выяснилось, что оба мы потеряли свои семьи и уже долгое время ничего не знаем об их участи. Среди прочих человеческих чувств есть у человека великое чувство родства. В кругу своей семьи, в кругу родных человек вырастает, мужает, становится тем, что он есть. Потеря связи с родными терзает так же сильно, как и тоска по родине.

Моя первая встреча с Казимиром Францевичем произошла летом, во время оборонительных боев под Ленинградом. На одном из участков мы готовили разведку боем. Я находился на наблюдательном пункте командира 5-й батареи 1220-го полка капитана М. Н. Семенова. Вдруг я заметил, что по первой траншее, высунувшись наполовину, по направлению к нам идет офицер.

— Посмотрите-ка на чудака! Да его же немецкий снайпер, как дважды два, снимет!.. — обратился я к командиру полка А. Д. Волгину.

Офицер был уже совсем близко от нас и услышал мои слова. Подойдя к нам, он протянул руку и, улыбаясь, проговорил:

— Не чудак, а командир сорок второй минометной бригады полковник Викентьев. Не привык я кланяться всякой немецкой пуле на виду у солдат.

Так состоялось наше знакомство. Конечно, Казимир Францевич поступил тогда опрометчиво. Но как ни суди, поступок этот свидетельствовал о его незаурядной храбрости. И впоследствии я имел возможность не раз убедиться, что Викентьев был человеком необычайной храбрости, огромной выдержки, командиром широкого диапазона, мастерски владеющим своим грозным оружием.

В этот период особенно большая нагрузка ложилась на личный состав 65-й легкой бригады полковника М. Т. Волкова, которая поддерживала боевые действия 117-го стрелкового корпуса.

После взятия нами деревни Куровицы вражеская пехота и танки предпринимали атаку за атакой, стремясь вернуть деревню, но каждый раз, встреченные метким огнем, откатывались назад. В этих боях немалую помощь нашим стрелковым подразделениям оказала батарея старшего лейтенанта П. П. Копытина. Целый день ее расчеты не покидали боевых порядков пехоты. На следующий день мы снова стали свидетелями мужества воинов этой батареи. Она поддерживала наступление нашей пехоты. В один из моментов схватки потребовалось сменить боевой порядок, продвинуть батарею вперед. Не успели расчеты перекатить орудия через поляну, как увидели, что из лесу, седлая единственную дорогу, вышли немецкие автоматчики. Старший лейтенант приказал выкатить пушки на открытую огневую позицию и ударить по врагу. Гитлеровцы, встреченные внезапным артиллерийским огнем, стали откатываться назад. Но, заметив, что против них сражается лишь горсточка бойцов, бросились в новую атаку.

Копытип оставил у орудий лейтенанта П. Н. Афанасьева, а сам с группой разведчиков и связистов обошел противника с фланга и открыл автоматный огонь. Немцы бросились бежать.

— Хенде хох! — крикнул командир батареи.

Семнадцать гитлеровцев послушно подняли руки. Старший лейтенант распорядился отправить пленных в штаб полка.

Преследуя врага, наши части освобождали все новые населенные пункты. 30 января я направился в штаб 1300-го артиллерийского полка. Офицеры оперативного отдела штаба корпуса показали мне на карте маршрут, заверили, что деревни Княжево, Буяницы и Красная Заря, через которые предстояло ехать, уже заняты нашими войсками.

В открытой машине мы мчались по дороге в Красную Зарю. Уже рассвело, над снежными полями только-только взошло солнце. Дорога была пустынна. В стороне слышались редкие разрывы снарядов. В машине нас было пятеро: я, начальник разведки капитан Николай Минаев, адъютант Матвей Посохов, радист и шофер — брат Саша. Миновали березовую рощу, укутанную морозным инеем, выехали в поле. Вдали показалась деревня.

— Вот и Красная Заря, — обратился я к своим попутчикам. — Так?

— Верно, — подтвердил Минаев, сверяясь с картой.

— Подходит к ней это название, — сказал брат.

В это время деревня была вся залита розовым сиянием — ее освещало восходящее солнце.

На небольшой скорости мы въехали на деревенскую улицу. Неожиданно во дворе одного из домов я увидел немецкую кухню, возле которой толпилось десятка два фашистов.

— Немцы! Назад, Саша! — скомандовал я. — Автоматы к бою!

Брат развернул машину на 180 градусов, дал полный газ. Мы открыли огонь по выбежавшим со двора гитлеровцам.

— Вот так случай! — развел руками Посохов, когда мы уже выехали из деревни. — Как же это получилось?

— Останови машину в той березовой роще, — сказал я водителю. — Разберемся в обстановке.

Едва мы подъехали к роще, как навстречу вышел наш авангардный батальон.

— Куда, товарищи? — спросил я у командира.

— На запад, — коротко ответил он. — А вы откуда в такую рань?

— Да вот, хотели отличиться, — засмеялся я. — Первыми думали занять деревню Красная Заря.

— Опоздали! Моя вторая рота рано утром выбила противника из нее.

— И вы доложили об этом в штаб полка?

— Так точно, товарищ полковник!

— Так вот, в деревне немцы.

— Не может быть! Радист, вызвать ротного к аппарату!

Выяснили. Оказалось, что рота, выполняя приказ обходить населенные пункты, еще в предрассветных сумерках на лыжах обошла Красную Зарю и успешно продвигается вперед. Командир роты посчитал, что раз в Красной Заре тихо, значит, противник покинул ее. Так и доложил.

— Советую выйти на западную окраину деревни, — сказал, я, — и отрезать отход немцам.

Подумав, командир согласился. Он выслал вперед разведку, а сам повел батальон дальше, в обход деревни. Вскоре на ее западной окраине раздались очереди автоматов и пулеметов, а через час батальон окружил деревню и уничтожил гитлеровцев.

Мы вернулись в Красную Зарю. Навстречу автоматчики вели группу пленных.

— Здоровые, дубины. — Капитан Минаев оценивающе разглядывал пленных. — По виду — кадровый состав.

— Это же группа «Север», — сказал я. — Два с половиной года блокады Ленинграда фронт здесь был стабильным. Их не трепали, как под Москвой, Сталинградом, Курском и на Днепре. Еще не битые завоеватели.

— Ничего, товарищ полковник, перепадет и им, — заключил Посохов. — Да уже и перепадает!

Противник отступал на заранее подготовленные рубежи на реке Луга, взрывая за собой все мосты. Войскам 2-й ударной армии была поставлена задача усилить темп наступления и не дать немцам закрепиться на этих рубежах.

Стоял конец января. Снежные заносы, густые туманы, лесисто-болотистая местность, множество плохо замерзших водных рубежей изматывали нас и увеличивали потери. Но, выполняя приказ, наши передовые подразделения наступали днем и ночью, сбивали головные заслоны гитлеровцев и продолжали продвигаться вперед. Мы подсчитывали, сколько же еще потребуется времени для окончательного изгнания врага с территории Ленинградской области.

Наша бригада в полном составе была придана 123-й стрелковой дивизии генерал-майора А. П. Иванова, входившей в состав 117-го стрелкового корпуса. Народная мудрость гласит: человек живет до тех пор, пока о нем помнят. Мне недолго пришлось воевать вместе с Александром Павловичем Ивановым, но в мою память он врезался крепко. Его энергичные действия по управлению частями дивизии в бою, хладнокровие и распорядительность внушали к нему уважение. Солдаты знали, что их генерал всегда с ними. В бою за Северскую, находясь в первой цепи, он сам повел воинов в атаку. Любовь и уважение личного состава дивизии к ее командиру передавались и нам, артиллеристам.

Пожалуй, основной чертой характера генерала А. П. Иванова был творческий подход к решению стоявших перед ним задач. Он стремился одолеть врага с наименьшими потерями, воевать «не числом, а уменьем». Это его умение особенно проявилось при взятии Гатчины.

Перед 18-й артиллерийской дивизией была поставлена задача: тесно взаимодействуя со 122-м и 117-м стрелковыми корпусами, обеспечить овладение городом Гатчина. 123-я стрелковая дивизия наносила удар южнее Гатчины с тем, чтобы обойти город с фланга, зайти в тыл оборонявшейся группировке противника и перерезать ее коммуникации.

Ставя задачу командиру 245-го полка полковнику С. И. Святкину — наступать на деревню Замостье, а командиру 255-го полка полковнику А. И. Козлову — овладеть селом Никольское, комдив Иванов сказал:

— Неразумно идти напролом, в лоб — местность-то открытая. Пойдете так — большие потери неизбежны, а задачу можете не выполнить.

— Артиллеристы огонька поддадут — и с ходу возьмем Замостье и Никольское, товарищ генерал! — пробовали убедить его оба командира полка.

— Плохо, — сказал Александр Павлович, сурово глядя на них. — Не думаете. Не бережете людей. Плохо...

Взяв бинокль, он опять стал всматриваться в окутанные дымкой далекие села, в чуть заштрихованные перелесками поля перед ними... Потом твердо сказал:

— Товарищи офицеры! Наступать в лоб нельзя. Приказываю совершить обходный маневр, взять Замостье и Никольское и выйти на дорогу Гатчина — Луга. Немцы лишатся важной коммуникации, город будет замкнут в кольцо. Выполняйте!

К вечеру этого же дня поступило донесение от С. И. Святкина и А. И. Козлова: дорога на Лугу перерезана.

Развитие наступления и преследование противника было связано с ведением непрерывных боевых действий против его арьергардов. Подразделения 123-й дивизии, как правило, обходили узлы сопротивления, окружали и уничтожали вражеские группировки по частям.

Двигаться приходилось в условиях почти сплошного бездорожья, по многокилометровым незамерзающим болотам, в густых лесах. Возникали трудности со снабжением войск боеприпасами и продовольствием. Транспорт с боеприпасами, высланный из тыла 18-й артиллерийской дивизии для частей 58-й бригады, добирался до нас двое суток.

В результате снежной бури очень долго не было связи со штабом 18-й артиллерийской дивизии. Мы принимали всяческие меры для восстановления ее, но безрезультатно. Лишь на третьи сутки к нам добрался офицер связи и передал мне приказание комдива немедленно прибыть в штаб. И вот я у полковника Кознова. Здесь же находился и генерал Н. Н. Жданов — командир 3-го Ленинградского артиллерийского корпуса прорыва. 30 января 18-я артиллерийская дивизия в полном составе вошла в этот корпус.

В начале войны генерал Н. Н. Жданов был командиром тяжелого артиллерийского полка на Ленинградском фронте, затем — начальником штаба артиллерии 54-й армии, а с 1942 года — начальником штаба артиллерии Ленинградского фронта. В сентябре 1943 года он сформировал артиллерийский корпус контрбатарейной борьбы и был назначен его командиром. Его уважали как опытного, искусного артиллериста, знатока техники, человека требовательного к себе и подчиненным. Мне нравились его спокойствие, неторопливость и точность при постановке задач.

Здесь же я познакомился с вновь назначенным командиром 120-й бригады большой мощности Мстиславом Ивановичем Туроверовым. Этот высокий, плечистый полковник с тонким, интеллигентным лицом прибыл к нам в дивизию из береговой артиллерии.

Вскоре все основные вопросы по обеспечению боеприпасами и переброске бригады в полосу 109-го стрелкового корпуса, действовавшего на кингисеппском направлении, были обсуждены. Я поблагодарил Бориса Ильича и, отдав по радио распоряжение начальнику штаба немедленно подготовить полки к маршу, вышел к своей машине.

Мы с командиром 120-й бригады полковником М. И. Туроверовым отправились в штаб 109-го корпуса за получением задачи. Дорога была забита покореженной техникой, над ней черной полосой расплывался дым — догорали немецкие танки и автомашины. Часто приходилось сворачивать, пробиваться через сугробы, толкать буксовавшую машину.

Бригаде предстояло совершить марш на 90 километров. Нужно было произвести рекогносцировку местности, наметить боевые порядки, подвести под них топографическую основу, разведать цели, спланировать огонь, подвезти боеприпасы, поставить задачи полкам и подразделениям, организовать взаимодействие со стрелковыми подразделениями и частями, а также управление на разных этапах боя... И множество других вопросов предстояло решить. А где взять для этого время?

К вечеру мы были у командира корпуса. Я хорошо знал генерала Н. П. Алферова, человека, умудренного жизненным и фронтовым опытом, знанием основ применения артиллерии во всех видах боя. Представились, доложили, где сейчас находятся бригады. Генерал подумал, потом, взглянув на карманные часы, сказал:

— Товарищи полковники, сейчас 18.00. К 8.00 следующего дня ваши бригады должны занять боевые порядки и к 11.00 быть готовыми к поддержке частей корпуса в наступлении. Огневые задачи поставит командующий артиллерией корпуса полковник Березуцкий.

Тут же комкор ознакомил нас с замыслом наступления. Корпус наносил удар по противнику, оборонявшему Кингисепп, севернее и южнее города с тем, чтобы обойти его с флангов, выйти в тыл и перерезать коммуникации, ведущие к Нарве. 109-я стрелковая дивизия наносила главный удар севернее Кингисеппа, вдоль берега реки Луга, 125-я стрелковая дивизия наступала южнее.

Через 30 минут я связался с начальником штаба подполковником В. И. Дуданцом и поставил бригаде задачу на марш, а ему вместе с командирами и начальниками штабов полков приказал прибыть в штаб корпуса.

Всю ночь шла напряженная работа по планированию предстоящего наступления. Офицеры штаба артиллерии корпуса с покрасневшими от бессонницы глазами, но собранные, деловитые, вместе с привлеченными офицерами бригады под руководством опытного, знающего начальника штаба подполковника Ф. В. Горленко проанализировали разведданные о целях противника, спланировали огонь. С рассветом мы выехали в боевые порядки 109-го стрелкового корпуса, где отработали вопросы взаимодействия с командирами дивизий и полков.

31 января в 11.00 раздался сигнал «Гром». Это было начало короткой, но мощной артиллерийской подготовки в полосе 109-го стрелкового корпуса 2-й ударной армии. Вскоре наша пехота и танки перешли в наступление. Противник не оказывал сильного сопротивления. Почти без потерь дивизии овладевали одним населенным пунктом за другим. Вражеская оборона была прорвана на всем фронте наступления корпуса.

Наступая вместе со стрелковыми частями, мы сумели быстро преодолеть трудные участки дороги, вплотную подтянули свои боевые порядки к городу и огнем обеспечили форсирование реки Луга 456-м стрелковым полком. Едва первые роты зацепились за кромку западного берега, как немцы, оправившись от внезапного удара и имея численный перевес, перешли в контратаку. Нужно было во что бы то ни стало удержать этот выгодный плацдарм. Завязался яростный бой.

Большую помощь нашей пехоте оказал 1220-й артиллерийский полк подполковника П. Г. Смирнова. В самый острый момент боя Смирнов вызвал отсечный огонь полка по контратаковавшей пехоте противника, а батарее лейтенанта Михаила Шефира приказал выйти на прямую наводку к кромке восточного берега реки Луга. Старший на батарее младший лейтенант Комаров с ходу открыл огонь по танкам противника. Завязалась дуэль между тремя фашистскими танками и четырьмя нашими гаубицами. В течение нескольких минут два танка противника были подбиты, но третий продолжал стрелять. В момент, когда младший лейтенант Комаров поднял руку, чтобы подать команду «Огонь!», он был сражен вражеским снарядом. Но командиры орудий не растерялись и самостоятельно подбили третий танк.

В итоге 1220-й полк огнем своих батарей уничтожил до батальона пехоты, три танка врага и подавил четыре минометные батареи, обеспечив 456-му стрелковому полку захват, а затем и расширение плацдарма на западном берегу реки Луга.

Не так уж часто приходилось нам, артиллеристам, в наступлении опережать пехоту. Однако на этот раз при освобождении Кингисеппа 1300-й полк вышел к восточному берегу реки Луга, разделяющей город на две части, раньше поддерживаемого им 401-го стрелкового полка.

В этих боях с самой лучшей стороны проявил себя личный состав батареи старшего лейтенанта Б. П. Никанорова. Стрелковые подразделения и батарея вместе со взводом управления 1-го дивизиона капитана Манакова выбили немцев из северной части города. Гитлеровцы вскоре обнаружили, что здесь у нас действуют небольшие силы, и, собрав до батальона пехоты, перешли в контратаку.

Немцы били с противоположного берега из орудий, танков, пулеметов и автоматов. Проволочной связи, по существу, не было: едва успевали связисты исправить повреждение, как вражеские снаряды и мины вновь рвали линию. Между наблюдательными пунктами и батареями имелась лишь радиосвязь. У рации сидел командир отделения сержант Петр Горохов. Он не спал уже несколько суток, устал до крайности, но крепился. Команды на батарею следовали одна за другой.

Однако противник продолжал наседать, подбрасывая свежие силы. Роте вражеской пехоты удалось вклиниться в наши боевые порядки и отрезать наблюдательные пункты артиллеристов. Три часа атаковали фашисты НП дивизиона Манакова и батареи Никанорова. Взвод вражеских автоматчиков подошел вплотную к наблюдательному пункту батареи и начал обстреливать его в упор. Наши артиллеристы огнем из автоматов и гранатами отбивали атаки гитлеровцев. Жарко пришлось Борису Павловичу Никанорову. Он готовил данные, а потом брал автомат и вместе со своими разведчиками и связистами отражал контратаку немцев.

Сержант Петр Горохов без конца посылал в эфир: «Ясень»... «Ясень»... Я — «Клен». «Ясень» молчал. И вдруг отозвался. Заговорила рация огневой позиции батареи. Радист стал передавать команды.

От залпов гаубиц ходуном заходила земля. Густой дым затянул все вокруг. Когда канонада стихла, сержант Петр Горохов стряхнул с себя комья мерзлой земли. Жив! Он приподнялся, оглядел притихшее поле боя. Но в эту минуту какой-то раненый гитлеровец в упор выстрелил в него...

— Берегите... рацию... — еле слышно сказал Горохов подбежавшему к нему связисту. Это были его последние слова.

А в это время подразделения 401-го стрелкового полка вышли к восточному берегу реки Луга и, поддерживаемые огнем 1300-го полка, с ходу преодолели ее по льду и захватили плацдарм на западном берегу.

В ночь на 1 февраля соединения 109-го стрелкового корпуса, сопровождаемые огнем 18-й артиллерийской дивизии, сломили сопротивление противника и овладели городом Кингисепп. Части корпуса, не встречая серьезного сопротивления немцев, стремительным броском продвинулись до реки Нарва. Гитлеровцы отошли в юго-западном направлении и заняли заранее подготовленный рубеж обороны.

...На берегу Луги кипела работа. Саперы строили свайный мост, так как тонкий лед не давал возможности переправить артиллерию через реку. Пока сооружался мост, бригада сосредоточилась на северо-восточной окраине Кингисеппа. Приводили в порядок автотранспорт, материальную часть гаубиц, стрелковое оружие, приборы наблюдения; отсыпались, мылись в бане. Мы с Г. С. Маркухиным, В. И. Дуданцом и М. Д. Беловым были приглашены подполковником Шейниным попариться. Баня оказалась на редкость чистая и просторная, а пар какой-то особенный. Великая вещь во фронтовой жизни — баня с парком! Усталости как не бывало, будто лет десять сбросили.

Попарившись в бане и плотно поужинав, мы вышли на улицу. Дома стояли с распахнутыми настежь дверьми, чернея провалами окон без единого стекла. Попадалось много исковерканных немецких орудий, обгоревших автомашин. В разных концах города еще полыхали багровые зарева пожаров... В тишине отчетливо слышалась негромкая песня. Сейчас, после грохота, после яростного напряжения боя, эта простая мелодия звучала как-то особенно трогательно, задушевно, она как бы связывала нас с родным домом...

— Мои орлы поют, — заметил Л. И. Шейнин. — Штабная батарея.

— И в бою герои, и на отдыхе молодцы, — проговорил начальник политотдела Г. С. Маркухин. — Зайдем?

— Встать! Смирно! — раздался громкий голос старшего сержанта Сапожникова, едва мы переступили порог. Рослый, с добродушным выражением широкого раскрасневшегося лица, он торопливо застегивал воротник гимнастерки.

— Вольно, — скомандовал я. — Отдыхайте, товарищи.

В низкой комнате неярко горело несколько фронтовых «люстр» — больших коптилок из снарядных гильз. Одни артиллеристы чистили оружие, другие подшивали подворотнички, несколько солдат рассматривали маленькую, видно из школьного учебника, карту. Командир отделения разведки старший сержант Саша Хрущ, примостившись у подоконника, писал письмо. И все выглядели свежими, повеселевшими.

— Ну как, попарились? Смыли порох?

— Так точно, товарищ полковник! — раздалось сразу несколько голосов.

Командир отделения связи сержант Коля Шурыгин добавил:

— И по «наркомовской норме» получили. Полный порядок!

Неловкость первых минут прошла. Сама собой завязалась беседа о прошедших боях, о Ленинграде, о том, как живут родные и близкие в тылу.

— Старший сержант, ты хоть бы чайком угостил гостей, — надоумил кто-то из солдат. — Или печеной картошкой.

— И верно, товарищ полковник, хотите печеной картошки? — встрепенулся Сапожников. — Королевская еда!

Мы с удовольствием согласились. Сдули золу, неторопливо покатали картошку в ладонях, счистили подгоревшую кожуру, немножко посолили и с большим наслаждением отведали.

— Ничего нет вкуснее! — заметил Дуданец. — Приду в штаб, дам задание ординарцу напечь картошки.

Побывали мы и в батареях старшего лейтенанта В. И. Горелика и капитана Н. М. Иващенко.

В тот же вечер мы с командирами полков и их штабами подвели итог боевой деятельности нашей бригады. В боях за Кингисепп она подавила 24 минометные батареи и 18 многоствольных минометов, дважды открывала сосредоточенный огонь по контратакующей вражеской пехоте и танкам.

Офицеры бригады, анализируя деятельность дивизионов и батарей, провели большую теоретическую и практическую работу для того, чтобы достижения лучших стали достоянием всех.

Практика показала, что многоствольные минометы врага всегда ведут огонь с кочующих огневых позиций, расположенных недалеко от дорог, и действуют до тех пор, пока наша артиллерия не откроет ответный огонь. Затем противник спешно меняет огневую позицию. Следовательно, для наиболее эффективного огня требуется очень тщательная подготовка исходных данных. Огневой налет, как правило, велся дивизионом с примерным расходом снарядов по 5–6 на ствол. После артиллерийского налета мы держали под огневым воздействием наших батарей тот район, где недавно находились вражеские минометы. Для этой цели обязательно выделялись постоянные наблюдатели.

Большую роль в борьбе с минометами противника сыграли штабы дивизионов и полков. Высокую организованность и хорошую подготовку показали штабы дивизионов, возглавляемые капитанами Н. А. Шумейко, П. А. Слышкиным, А. Н. Летюком. Минометы вообще, а малых калибров в особенности, очень трудно поддаются засечке. И все же офицеры штабов успешно решали эту задачу.

Разведка минометов врага достоверна лишь в том случае, если каждому разведчику определен сектор наблюдения от 6 до 18 градусов. Если же он будет больше, то из-за значительных доворотов стереотрубы разведчики не успеют вовремя засечь вспышку. Получается неточная засечка, а то и вовсе пропуск. Вывод напрашивался сам собой: артиллерийскому дивизиону нельзя нарезать полосу разведки больше той, которую имеет поддерживаемый им стрелковый батальон — полк.

Успех контрминометной борьбы в основном зависит от полного учета и правильного анализа разведывательных данных. Большое число минометов противника, их тщательная маскировка и гибкая маневренность подчас ставили нас в затруднительное положение. Ведь координаты целей сами по себе еще являются сырым материалом; лишь обработанные данные служат основой для планирования огня артиллерии. Мы убедились, что получение окончательной характеристики цели одним видом разведки почти невозможно.

Наступательные бои убедили нас также в том, что нужно шире практиковать пристрелку с временных огневых позиций, не допускать стрельбы отдельным орудием с основной позиции, применять залповый огонь орудий с разных огневых позиций, стараться маскировать звук выстрела своего орудия под звук орудия соседа. Все эти профилактические мероприятия не давали противнику возможности засекать наши батареи.

Тщательное соблюдение этих положений обеспечивало большую живучесть наших дивизионов, успешное выполнение ими боевых задач.

Контрминометные группы в стрелковых корпусах полностью оправдали себя. Было положено начало новому, более эффективному использованию бригад 122-миллиметровых гаубиц с оперативным подчинением им разведывательного дивизиона и одного-двух минометных полков.

Стрельбу на подавление мы начинали внезапно по наиболее активным целям с последующим переносом огня на менее активные. Практика подсказала нам, что ни в коем случае нельзя оставлять первые без огневого воздействия. Формы и методы применения артиллерии на Ленинградском фронте творчески развивались и изменялись от простого к сложному, проходя проверку боем.

В первой половине февраля начались бои по ликвидации плацдарма гитлеровцев на восточном берегу реки Нарва. На плацдарме оборонялись остатки немецких частей, разгромленных под Ленинградом. Противник пытался остановить здесь наше наступление. Город Нарва был превращен в сильно укрепленный узел сопротивления, подготовленный к длительной обороне. К тому же река Нарва в эту зиму была покрыта тонким, ненадежным льдом.

Немецкое командование учитывало, что захват плацдарма на западном берегу реки даст нам выгодные позиции и откроет дорогу на Таллин. Враг делал все, чтобы воспрепятствовать этому. Попытка наших войск овладеть городом с ходу не дала результатов. Тогда командующий фронтом генерал армии Л. А. Говоров решил перенести направление главного удара, форсировать реку южнее города, там, где оборона противника была слабее. С этой целью 18-ю артиллерийскую дивизию было решено кратчайшим путем перебросить в полосу боевых действий 30-го гвардейского стрелкового корпуса. Нам предстояло совершить марш по труднопроходимым дорогам, через болота, глухие леса и выйти к реке Нарва у сел Усть-Жердянка, Криуши, Низы, Долгая Нива.

Вечером 1 февраля я получил приказ с рассветом выслать разведгруппу. Возглавил ее капитан Н. В. Минаев. Помимо разведки маршрутов я поставил ему дополнительную задачу — провести рекогносцировку вероятных районов огневых позиций.

...Маленькая группа разведчиков пробивала новый, санный путь по лесным, заметенным глубоким снегом дорогам. Вслед за ними двигались саперы. Они ремонтировали мосты, прокладывали бревенчатую колею на болотистых местах.

Вечером 3 февраля, выполнив задачу, разведгруппа возвратилась. Из доклада Минаева стало ясно, что маршрут еще не готов, хотя командование фронта и 2-й ударной армии приняло срочные меры по наводке мостов через реку Плюсса. А время торопило! Поэтому, не дожидаясь окончания работ, утром 4 февраля дивизия начала марш. Лишь тяжелые бригады продолжали двигаться прежним маршрутом, поддерживая боевые действия 109-го стрелкового корпуса, так как их 152-миллиметровые гаубицы и тракторы не могли пройти по неподготовленному пути.

Мы двигались по узким лесным дорогам и просекам, через незамерзшие зыбкие болота. Машины буксовали в рыхлом мокром снегу, и часто орудия приходилось вытаскивать буксирами или выносить на руках. Солдаты выбивались из сил, водители до кровавых мозолей натирали ладони. Но все жили одним стремлением — вперед, туда, где так нужна наша помощь!

В ночь на 5 февраля колонна дивизии пересекла границу РСФСР и Эстонской ССР и подошла к реке Плюсса. Началось освобождение Эстонской Советской Социалистической Республики. К этому времени войска Ленинградского фронта во взаимодействии с войсками Северо-Западного фронта уже разгромили группу армий «Север», сняли блокаду Ленинграда, полностью очистили от немецко-фашистских захватчиков Ленинградскую область и все побережье Финского залива до устья реки Нарва.

Переправа через реку Плюсса еще не была готова, поэтому остаток ночи мы провели на дороге. Из каждой бригады в помощь саперам выделили по 50 человек.

Началась оттепель, пухлыми, крупными хлопьями падал мокрый снег; все вокруг затянуло синевато-белой завесой. Мохнатые лапы елей едва удерживали огромные белые шапки. Кстати сказать, снежный покров очень хорошо маскировал машины и орудия.

Я обошел части бригады, проверил готовность к продолжению марша. Когда мы с командирами полков вышли на дорогу, из-за поворота показалось несколько легковых машин, двигавшихся к переправе. Поравнявшись с нами, головная машина остановилась. Из нее вышел генерал Одинцов. Выслушав мой доклад, он поздоровался и удивленно спросил:

— А где же бригада, комбриг?

— Бригада здесь, — указал я на опушку леса, где засыпанный снегом стоял головной 1229-й полк.

— Вот это маскировка! — воскликнул генерал и, улыбаясь, добавил: — Не только от авиации врага, но и от своего начальства.

Георгий Федотович задал мне несколько вопросов по поводу обеспеченности бригады боеприпасами, продовольствием и обмундированием, потом разговаривал с бойцами, интересовался, как их кормят и одевают, что пишут из дома. Он всегда был внимателен к нуждам и запросам солдат. После беседы с бойцами генерал попросил меня и командиров полков подойти поближе и, как всегда, кратко, но предельно ясно, уточнил нашу задачу по подготовке к предстоящим боям.

— Ну, пушкари, а теперь — немного теории. Поговорим о новых снарядах.

Как раз в этот период в полки бригады поступили новые кумулятивные снаряды. Были разосланы инструкции с подробным описанием их устройства и принципов стрельбы ими по танкам из 122-миллиметровых гаубиц. От офицеров и орудийных расчетов мы уже приняли зачеты по этим инструкциям. И теперь генерал Одинцов задал несколько вопросов об особенностях новых снарядов командиру 1220-го полка Смирнову и другим стоявшим рядом офицерам. На эти вопросы он получил обстоятельные ответы.

Генерал уехал. А вскоре двинулись и мы. Вышли к реке Плюсса в районе наведенного моста. На наше счастье, река еще была затянута дымкой тумана, и мы благополучно переправились на другой берег. Устроили привал.

В батареях, как всегда по утрам, если позволяли обстоятельства, начались беседы агитаторов. Надо сказать, что партийно-политическая работа в бригаде не прекращалась ни перед маршем, ни в пути. Во всех подразделениях проходили партийные и комсомольские собрания об авангардной роли коммунистов и комсомольцев, о сохранении материальной части артиллерии и машин. С личным составом проводились беседы о дисциплине на марше, популяризировался опыт лучших артиллеристов, шоферов.

Командир полка Л. И. Шейнин и его заместитель по политчасти майор Камкин, собрав агитаторов, предложили им выпустить боевой листок-молнию: «Берите пример с коммунистов сержанта Д. А. Анушева и лейтенанта М. Ф. Дорохова! Весь личный состав полка должен воевать так, как они!»

Сержант Анушев — наводчик орудия из 1229-го полка — отличился при форсировании реки Луга. Он один вел бой с вражеским орудием, так как все воины расчета, кроме него самого и замкового, выбыли из строя. Этот поединок он выиграл.

Лейтенант Дорохов, раненный, командовал взводом, на который обрушился сильный пулеметный огонь гитлеровцев. Когда подразделение попадает в тяжелую обстановку, ничто так не поднимает дух бойцов, как присутствие командира, его пример и уверенные распоряжения. Максим Федорович умело командовал взводом, и подразделение выиграло этот бой.

Росла наша партийная организация. Только за декабрь и январь, несмотря на потери, она увеличилась почти вдвое. Перед боем солдаты, сержанты и офицеры писали заявления о приеме их в ряды ленинской партии.

— Хочу пойти в бой коммунистом! — заявил перед началом одной из атак наводчик младший сержант М. И. Ганин.

Через два дня он был принят кандидатом в члены партии, а еще через некоторое время за мужество и боевое мастерство удостоен правительственной награды.

Тяжелейший марш от Кингисеппа до Низов наша дивизия совершила организованно и без потерь, а главное — в установленные командованием сроки.

В районе города Нарва немцы создали мощные оборонительные рубежи с целой системой укрепленных районов. Главный оборонительный рубеж проходил по западному берегу реки Нарва. Вдоль всего берега были построены мощные дзоты и создана хорошо продуманная система огня. Поэтому не удивительно, что перекрестки дорог на восточном берегу и места наших вероятных позиций находились под непрерывным вражеским обстрелом. Высоты Ластеколония давали противнику возможность просматривать местность и расположение наших войск в полосе наступления 2-й ударной армии. Густая сеть хороших дорог, позволявшая маневр танками и живой силой, насыпи железных дорог, заранее подготовленные гитлеровцами к обороне, — все это создавало для нас дополнительные трудности.

Для прорыва Нарвского оборонительного рубежа возникла необходимость сосредоточить большие массы артиллерии и централизовать управление ею. Такую артиллерийскую группу составил 3-й Ленинградский корпус прорыва под командованием генерала Николая Николаевича Жданова, который вместе с войсками 2-й ударной армии настойчиво готовился к новым наступательным боям.

К моменту выхода 2-й ударной армии генерала И. И. Федюнинского к реке Нарва немцы удерживали на ее восточном берегу плацдарм южнее города Нарва в районе Долгая Нива, Усть-Жердянка, Пустой Конец, Криуши. Без ликвидации этого предмостного укрепления (тет-де-пона) охватывающий маневр наших войск был невозможен. Попытка захватить тет-де-пон с ходу, без мощной артиллерийской подготовки и поддержки, не удалась. Завязались тяжелые бои.

На этом участке фронта противник сосредоточил большое количество многоствольных минометов и артиллерии; они обстреливали нас с западного берега Нарвы. Немцам, видимо, удалось обнаружить сосредоточение наших войск. Поэтому они стянули сюда значительные силы авиации. Группы от пяти до тридцати фашистских самолетов ежедневно бомбили наши боевые порядки.

Несколько дней продолжались упорные бои в районе сел Долгая Нива и Пустой Конец, но положительных результатов мы добиться не могли. Оставался один выход — ввести в бой артиллерию 3-го Ленинградского артиллерийского корпуса прорыва, эту ударную силу фронта, огнем взломать оборону врага, чтобы стрелковые подразделения без больших потерь смогли сбросить его с плацдарма на восточном берегу, форсировать реку и захватить плацдарм на западном берегу.

3-му артиллерийскому корпусу была поставлена задача — поддерживать огнем действия 30-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Н. П. Симоняка. На подготовку операции давалось весьма мало времени. Из-за отсутствия достаточных разведданных артиллерийский огонь приходилось готовить главным образом по переднему краю и ближайшей глубине обороны противника.

8 февраля части 18-й артиллерийской дивизии, совершив тяжелый марш, заняли боевой порядок перед плацдармом врага и приступили к разведке и планированию огня. 1220-й и 1300-й полки составили контрминометные подгруппы дивизий первого эшелона, а 1229-й полк был моим подручным полком. Его огнем я мог маневрировать в полосе всего 30-го корпуса и, в первую очередь, подавлять многоствольные минометы противника.

Нашим артиллеристам пришлось встретиться с непредвиденными трудностями. Одна из них — привязка боевых порядков на освобожденной территории. Дело в том, что при отступлении противник уничтожил все геодезические пункты и опорные точки, и наши геодезические отряды не могли дать нам каталоги опорных точек для развертывания артиллерийской сети. Координаты приходилось снимать с карт 1926–1929 годов, которые часто не соответствовали действительности.

Создавшееся положение заставляло искать новые методы организации топографической подготовки позиционных районов артиллерии. Каждое вычислительное отделение начинало свою работу от контурных точек на карте: перекрестков дорог, мостов, отдельных строений, которые были бы общими для всего дивизиона. Уточнением этих точек на местности занимались командиры топовзводов бригады и вычислительные отделения дивизионов и полков. Привязка боевых порядков бригады на полной топографической основе была осуществлена несколько позднее топографическим взводом 625-го отдельного разведывательного дивизиона.

Досталось же нашим топографам в те дни! По пояс в снегу, на сильном морозе и пронизывающем до костей ледяном ветру, нагруженные тяжелыми приборами, они самоотверженно трудились под огнем врага.

9 февраля топовычислительному взводу 122.0-го полка, которым командовал старший лейтенант П. Я. Козик, было приказано «привязать» несколько пунктов сопряженного наблюдения дивизиона. Едва топографы начали работу в боевых порядках наших стрелковых подразделений, как им предложили удалиться: они демаскировали наблюдательные пункты и огневые точки в первой траншее. Требование пехотинцев было справедливым. Оставалось одно — выдвинуться в нейтральную зону и сделать привязку там, в каких-нибудь двухстах метрах от переднего края противника.

Находясь на НП командира полка, я видел завершение этой работы. На выбранную для привязки безымянную высотку старший лейтенант Козик послал двух человек: командира топографического отделения сержанта Ощепкова и воспитанника полка Мишу (фамилию его, к сожалению, не помню). Ползком пробрались они к высотке. Залегли. Но едва топографы подняли над головой окуляры стереотрубы, как по ним застрочил вражеский пулемет. Окуляры исчезли в снегу. Долгое время никаких признаков жизни бойцы не подавали. «Потеряли ребят», — с болью в сердце подумали мы. Но вот из снега вновь показалась стереотруба. Так повторялось несколько раз. Пользуясь каждым мгновением, Огцепков и Миша осуществляли привязку.

Враг начал обстреливать топографов минами, но и это не испугало их. Они возвратились только тогда, когда закончили работу. За храбрость и находчивость я объявил им благодарность и попросил подполковника Смирнова представить мне материал к их награждению.

— Миша у нас молодец, — сказал Ощепков, осторожно поправляя повязку: он был легко ранен осколком мины в плечо. — Помогал мне, как настоящий боец. Миша смущенно отвел глаза.

— Он, товарищ полковник, — продолжал Ощепков, — действует по правилу: «Хочешь победить на войне, работай вдвойне!»

Мише не было и пятнадцати, когда он был зачислен к нам в топографы. До этого Миша не имел никакого представления о своей будущей работе. Однако он с таким рвением взялся за учебу, что очень скоро научился обращаться с буссолью, теодолитом, стереотрубой и перископом. Под наблюдением товарищей и, конечно, с их помощью научился быстро читать карту, рисовать схемы, производить расчеты. Его вычисления всегда отличались предельной точностью.

Наравне с остальными бойцами-топографами, которые были намного старше его и крепче физически, Миша целыми днями перетаскивал тяжелые топографические приборы, категорически отказываясь от чьей-либо помощи. «Хочу быть сильным!» — заявлял он. И своего добился. Помню, пришел к нам худощавым, тщедушным мальчишкой, а стал сильным, ловким, выносливым пареньком.

Благодаря стараниям топографов, их умению и оперативности огонь нашей артиллерии был подготовлен на полной топографической основе. Почти все цели врага были засечены. Об этом я доложил командующему артиллерией корпуса полковнику И. О. Морозову.

Готовясь к наступлению, мы старались как можно полнее использовать опыт, полученный в предыдущих боях. Генерал Н. П. Симоняк предусмотрел такое построение ударной группировки корпуса, которое обеспечивало максимальную силу первоначального удара.

К утру 11 февраля все было готово к наступлению.

...Туманный рассвет. Мороз. Со стороны Финского залива дует сильный леденящий ветер. Все, кто был на наблюдательном пункте командира корпуса, молчали. Но вот тишину прервал негромкий голос комкора:

— Люблю вас, артиллеристы, за вашу чудесную музыку! — Он посмотрел на часы и сразу стал серьезным. — Через пять минут начинаем.

А в это время по телефонным проводам побежали знакомые команды: «Зарядить!», «Натянуть шнуры!» и наконец «Огонь!».

Раздался грохот артиллерийского залпа. Генерал на мгновение оторвался от бинокля и снова поднес его к глазам.

Николай Павлович Симоняк пользовался большим уважением и любовью среди своих подчиненных, знал многих из них — от ближайших помощников до солдат. Простой, трудолюбивый, общительный, он всегда был среди людей. Это помогало ему руководить ими, творчески обогащало. Как командир, он хорошо понимал характер современного боя, был смелым, настойчивым, самостоятельным. Предвидя, что сражение будет не из легких, генерал самое пристальное внимание уделил разработке плана наступления, особенно форсирования реки Нарва, а также управлению войсками корпуса в ходе боя в глубине обороны противника.

В первый день наступления ударная группировка корпуса должна была сбить противника с плацдарма на восточном берегу юго-западнее города Нарва, с так называемого тет-де-пона, а затем форсировать реку и захватить плацдарм на ее западном берегу.

После мощной артиллерийской подготовки части корпуса перешли в наступление. Преодолев по глубокому снегу нейтральную зону почти без потерь, стрелковые подразделения, сопровождаемые все нарастающим последовательным сосредоточенным огнем артиллерии, дружно атаковали передний край противника. Словно тайфун, сметающий все на своем пути, продвигалась вперед завеса нашего артиллерийского огня. На некоторых участках немцы пытались контратаковать. Напряжение боя нарастало. В воздухе появилась вражеская авиация. «Юнкерсы» бомбили наши огневые позиции, боевые порядки пехоты и вторые эшелоны.

Зенитчики мужественно вели борьбу с вражескими самолетами. И, надо сказать, удачно. За первую половину дня в полосе наступления корпуса они сбили два Ю-87.

Во второй половине дня разыгралась метель, стало трудно ориентироваться, особенно в лесу. И все же гвардейцы 30-го стрелкового корпуса продвигались вперед. Некоторые дивизии, наступавшие в первом эшелоне, приблизились к реке. К исходу дня наши стрелковые подразделения при поддержке артиллерии полностью ликвидировали плацдарм гитлеровцев на восточном берегу Нарвы и заняли много населенных пунктов, в том числе Пустой Конец и Долгую Ниву. В районе деревни Косари нам даже удалось с ходу форсировать реку, хотя она и была здесь довольно широкая.

Непосредственное артиллерийское сопровождение пехоты осуществляли орудия сопровождения. Они были выдвинуты на прямую наводку, а с началом атаки находились в боевых порядках стрелковых подразделений.

Вместе со стрелковым подразделением на берег реки вышел огневой взвод лейтенанта Г. Г. Брестова из 1300-го полка. Лейтенант ступил на лед, повернулся к бойцам:

— Ну, вот и порядок! Прорвались...

Едва он произнес эти слова, как на противоположном берегу «заговорил» вражеский дзот. Наша пехота залегла. Лейтенант подбежал к первому орудию, крикнул его командиру сержанту Николаю Громаку:

— Принимай команду! По дзоту... фугасным... Огонь!

Точным огнем расчет орудия в течение нескольких минут буквально сровнял вражеский дзот с землей. Наша пехота снова устремилась в атаку и, перейдя реку, закрепилась на ее западном берегу.

Как только наши войска зацепились за западный берег, противник предпринял отчаянные усилия, чтобы сбросить их. Разведчики взвода управления 6-й батареи 1220-го полка Фандеев, Чкалов, Фрейдман и Палагута во главе со своим командиром лейтенантом Астаровым, перейдя вместе с пехотинцами реку, заняли наблюдательный пункт на чердаке дома на хуторе Ухеконна. Под интенсивным вражеским огнем они вели разведку и корректировали стрельбу батареи и дивизиона. В этот день пал смертью героя комсомолец лейтенант Астаров.

Во второй половине дня я обосновался на новом НП. Неподалеку находились наблюдательные пункты Б. И. Кознова и Н. П. Симоняка. Мы оказались в районе наиболее интенсивного артиллерийского и минометного обстрела. Телефонные линии почти непрерывно рвались, и связисты под руководством начальника связи дивизии подполковника А. И. Хотякова то и дело восстанавливали их. Рядовые Шагалов и Ганюшкин, например, под сильным огнем врага пятнадцать раз устраняли порывы. Благодаря умелым и отважным действиям связистов командиры бригад и комдив имели постоянную связь с огневыми позициями.

Под вечер меня вызвал Б. И. Кознов. У него я неожиданно встретил командующего артиллерией 2-й ударной армии генерала Б. Б. Чарнявского. Заметив меня, он кивнул: проходите, мол, не стесняйтесь. Окна были завешены плащ-палаткой, стекол в рамах не было, холод стоял лютый. Над картой мерцал слабый огонек коптилки. Окончив телефонный разговор, генерал протянул мне руку и спросил:

— Сколько ваших батарей на том берегу?

— Почти все наблюдательные пункты переправлены. Как только будет готова переправа, начнем переброску орудий.

— Необходимо сегодня же ночью, товарищ Скоробогатов, переправить все гаубицы. Именно сегодня ночью. Всю бригаду.

— Есть, товарищ генерал!

Этот высокий, слегка сутулый генерал всегда вспоминается мне как человек удивительной доброты и душевного таланта. Борислав Бориславович Чарнявский предложил пройти к переправе. Мы все трое вышли из избы. Уже опускались зимние сумерки. Ветер усилился, колючий снег бил в лицо и обжигал щеки. На западном берегу Нарвы в разных местах полыхали пожары. Саперы наводили переправу и, очевидно, были хорошо заметны с того берега: их обстреливали особенно сильно. Едва мы подошли к берегу, совсем рядом в снегу пулеметная очередь пробороздила канавку. Над головой засвистели пули крупнокалиберного пулемета.

Через несколько минут мы были уже у переправы, где встретили генерала Г. Ф. Одинцова.

Теперь переправу обстреливали не только вражеские фланкирующие пулеметы, но и артиллерия. Осветительные снаряды белыми факелами подолгу висели над рекой. Вокруг повизгивали осколки. Взошла луна, и в темных прорубях, образованных снарядами, засветилась вода. Некоторые из них были уже затянуты тонким льдом. Эти всего опаснее — их легко не заметить...

Вскоре к нам присоединился командующий артиллерией корпуса полковник И. О. Морозов. Едва он подошел, как генерал Одинцов с усмешкой спросил его:

— Что ж ты, Иван Осипович, даешь немцам безнаказанно разбойничать? Или снаряды у тебя кончились?

— Да вот командир контрбатарейной группы что-то медлит. — Морозов кивнул в сторону полковника Кознова. — Он-то уж точно снаряды жалеет.

Кознов, не говоря ни слова, быстро зашагал в сторону своего наблюдательного пункта. Когда он возвратился, огонь нашей артиллерии усилился, а вражеский огонь по переправе заметно стих.

Гвардейцы первых эшелонов 30-го стрелкового корпуса при поддержке наших артиллеристов сломили сопротивление немцев на западном берегу Нарвы и начали расширять плацдарм. Тяжелые бои шли весь вечер и всю ночь. К утру задача была выполнена: плацдарм на западном берегу Нарвы захвачен.

30-й гвардейский стрелковый корпус дугой вгрызался в оборону противника на западном берегу. Соседей справа и слева не было, фланкирующий огонь гитлеровцев пришлось подавлять тем артиллерийским частям, которые еще находились на восточном берегу. Особенно активно действовали вражеские пулеметы. Как только полк Л. И. Шейнина переправился на западный берег, я приказал:

— Немедленно подавить пулеметы немцев!

— Есть! — как всегда лаконично, ответил Шейнин. — Кто будет корректировать огонь? Я пулеметов не вижу.

Корректировать огонь пришлось офицерам штаба бригады: мы хорошо просматривали фланкирующие огневые точки противника.

За ночь по усиленному саперами льду переправилась батальонная и полковая артиллерия 30-го гвардейского стрелкового корпуса, часть подразделений 42-й и 65-й бригад. Положение наших стрелковых частей значительно улучшилось. Противник между тем цеплялся за каждый естественный рубеж, безуспешно контратаковал.

Огонь наших батарей корректировали разведчики-наблюдатели. И среди них командир отделения разведки 1229-го полка старший сержант В. Д. Сапожников. Он следил за полем боя с высокой сосны и передавал координаты целей командиру дивизиона. С его помощью удалось отбить несколько контратак гитлеровцев. Однако вскоре Сапожников заметил, что немцы снова сосредоточиваются в лесу, готовятся к новому броску. Не медля ни минуты, он дал целеуказания. Как только гитлеровцы вышли на открытое место, они опять попали под губительный артиллерийский огонь.

Фашисты обнаружили разведчика и начали обстреливать его из пулеметов и автоматов. Сапожников был ранен. У него была возможность уйти, но он продолжал корректировать огонь дивизиона и полка, пока вражеские атаки не были отбиты.

Бушевала метель, но бой не смолкал. По-прежнему морозный, обжигающий ветер хлестал в лицо, сковывал дыхание. Как ни трудно было, артиллеристы батареи старшего лейтенанта Кудрявцева вели огонь. Отважно действовали расчеты старшего сержанта Паршина, сержантов Зайцева и Акимова, ефрейтора Козлова. Но противник тоже не дремал, его снаряды падали все ближе и ближе к орудиям. Расчеты редели.

Гитлеровцы бросили на горстку артиллеристов авиацию. Погибли командир огневого взвода лейтенант Пузырев, командиры орудий сержант Зайцев, старший сержант Паршин. Замолчали две наши гаубицы.

— Огня не прекращать! — крикнул парторг Козлов. — Отчизна или смерть!

И вновь огненные языки вырываются из жерл орудий. Это оставшиеся в живых продолжают стрелять.

К вечеру подошла подмога. Противник не выдержал и отошел.

Чем дальше продвигались наши войска на запад, втягиваясь в леса и болота, тем больше трудностей возникало перед артиллеристами. Во время боев в лесу вообще очень сложно ориентироваться, вести разведку целей, наблюдать за результатами своего огня и корректировать его.

В ночь на 12 февраля командир корпуса Н. П. Симоняк, командующий артиллерией корпуса И. О. Морозов. Б. И. Кознов и я со штабом под огнем противника переправились на западный берег Нарвы.

На чердаке одного из домов хутора Ухеконна мы оборудовали наблюдательный пункт бригады и приступили к разведке и засечке стрелявших минометных батарей врага. Немцы сосредоточили массированный огонь шестиствольных минометов по нашему расположению. Несколько снарядов разорвалось совсем близко. Крышу дома снесло взрывной волной, меня слегка контузило. Но вскоре я очнулся. Двое разведчиков спрыгнули вниз и поползли разыскивать стереотрубу — оказывается, ее отбросило далеко во двор вместе с крышей. Через некоторое время немцы повторили огневой налет. Нам пришлось снова залечь на чердаке. Дивизион многоствольных минометов, который нас обстреливал, удалось засечь пунктам сопряженного наблюдения 2-го дивизиона. Полк Шейнина удачно накрыл эти минометы своим огнем.

14 февраля перед частями 30-го гвардейского стрелкового корпуса была поставлена задача: перерезать железную дорогу Нарва — Таллин в районе станции Аувере и, сломив сопротивление гитлеровцев, закрепившихся на господствующих высотах, выйти к берегу Финского залива западнее города Нарва.

На рассвете корпус при поддержке артиллерии начал наступление и уже через час захватил опорные пункты врага на переднем крае. К исходу дня дивизии первого эшелона с упорными боями вышли на рубеж станции Аувере и перекрыли железнодорожную линию Нарва — Таллин.

Но дальше наши войска, измотанные изнурительными боями, продвинуться не смогли. Противник подтянул свежие резервы и все настойчивее контратаковал по всему плацдарму.

Наступление по заболоченным участкам нарвского плацдарма требовало чудовищного напряжения сил, выносливости, упорства и мастерства. В зимнюю стужу 1944 года, проваливаясь по пояс в трясину незамерзших болот, наши воины сумели осуществить глубокий обходной маневр, форсировать реку Нарва и создать плацдарм на ее западном берегу. Войска фронта нарушили стройную систему обороны противника на нарвском участке и продвижением на север к Финскому заливу стали угрожать полным окружением его нарвской группировке.