Офицерский мятеж

Глава первая Дорога в один конец

Петра Сухова вызвал к себе командующий Шестым флотом адмирал Джеймс Гамильтон Кобурн. Вот такое звонкое было у него второе имя. Вызвал без объяснения причины. Пришлось лететь, оставив свой новый корабль на старпома.

В последние недели старик прочно окопался на головной базе Шестого флота в Нарвике — в том, что выстроен на планете Фенноскандия. Эта малонаселенная водная планета находилась далековато от солнца, и почти всю поверхность ее океанов сковывали вечные льды.

Город-крепость Нарвик поднимался изо льдов скальными уступами. Его крутые черные стены, увенчанные радарными решетками и зенитными батареями, массовый зритель не раз видел в голливудских фильмах. Именно так, по мнению режиссеров и продюсеров, должен выглядеть замок галактического злодея или инопланетного агрессора.

Из космопорта в Нарвик Сухова доставил глайдер береговой охраны. Летели на рассвете. Ледяной туман сгустился в непроницаемое облако в сотни километров длиной. Поднимающийся из-за ледяного панциря бледный диск солнца только к вечеру испарит туман, что дышал сейчас на людей убийственным холодом. А пока солнечные лучи лишь расцветили ледяную взвесь слабым желтоватым сиянием.

Машина неслась при нулевой видимости на одном радаре — чего проще врезаться на полном ходу в горный пик или хотя бы распороть о верхушку брюхо. Не о такой смерти мечтал славный военмор. Однако обошлось.

На посадочной площадке командира «Котлина» встречал адъютант командующего в чине кавторанга. Одет он был в утепленный комбинезон с капюшоном и все же, стоя на пронизывающем ветру, промерз до костей.

Отдали честь, поздоровались. Адъютант прихватил Сухова за локоть и повлек за собой.

— С-скажите с-спасибо туману, — пробормотал он сквозь плотную ткань ворота, что закрывала ему рот.

— За что? — осведомился Петр. Холодрыга начала пронимать и его.

— Б-беляны редко нап-падают, п-пока не расп-погодится. — У адъютанта уже зуб на зуб не попадал.

Военмор краем уха слышал о легендарных белянах — крылатых хищниках весом до полутонны. Они взлетали с помощью биологического реактивного движка и набрасывались не только на огромных полярных птиц, но и на все, что поднималось в воздух: глайдеры, боты и гравиплатформы.

Адъютант командующего подвел Петра к толстенным, броневым дверям штабного бункера, вызвал охрану и побежал отогреваться.

По пути к кабинету адмирала Петра Сухова проверили три раза. Сетчатка глаза и генетическая карта — пройденный этап. Эти методы безнадежно устарели. Современные спецы научились до последней клеточки и цепочки ДНК подделывать человеческое тело — мама родная не отличит. Проверять следовало личность. Так сказать, бессмертную душу.

Сухов знал, что уникальная психограмма человека давно расшифрована и поддается имитации. Самое очевидное и вроде бы самое простое — проверить человека на знание собственного прошлого: так называемого неформального «вчера», всяких там интимных деталек, о которых никогда не говорят посторонним людям. Но для успешной проверки нужно иметь под рукой кого-то из близких или хотя бы хорошего знакомого, который знает эти самые детальки.

Более трудоемкий, но и гораздо более реальный путь — проверка с помощью личностного теста. Человека помещают в «музыкальную шкатулку» и опрашивают несколько часов, сопоставляя нынешние ответы с полученными в прошлые проверки. При этом делают поправку на возрастные и ситуационные изменения. Одно плохо — слишком долгая история. А комфлота ждать не любит…

Потому Петра Сухова проверяли по укороченной и малоэффективной схеме — трижды проделали одну и ту же процедуру: брали образец ДНК и сверяли с имеющейся в базе данных генкартой, требовали старый и новый пароль, а еще спрашивали, как называли преподавателя баллистики в Морском кадетском корпусе. По сути, делали все это лишь для очистки совести и для галочки.

Сухов впервые лично встретился с комфлота. Высокая честь. Однако от такой внезапной чести явно попахивало опасным заданием. У Петра Ивановича на такие вещи нюх был отменный.

Адмирал Кобурн занимал кабинет заместителя начальника базы по снабжению. Тот был публично повешен два месяца назад. Вешали, разумеется, его безмозглого клона — казнить самого преступника не велит доведенный до абсурда гуманизм. А вот пожизненно гнобить вора в одиночной камере со всеми удобствами — вполне гуманно.

Кабинет, в отместку за прегрешения его бывшего владельца, был напрочь лишен былой роскоши и напоминал обиталище следователя военной прокуратуры. Главным его украшением служил висящий на стене военно-космический флаг ООН — белое полотнище с голубыми лучами, которые испускала помещенная в центр флага галактика Млечный Путь. Безбашенные военморы, которым флаг казался слишком мирным, случалось, пририсовывали под звездной спиралью скрещенные абордажные сабли.

Адмирал сидел у стены за квадратным столом, обшитым карельской березой — драгоценные пластины отдирать не решились. Перед столом выстроились четыре стула с низкими спинками. Петру они показались детскими.

— Господин адмирал! Капитан третьего ранга Сухов по вашему приказанию прибыл.

— Рад вас видеть, Пиотр, — произнес в ответ Кобурн и зашевелился на венском стуле, вроде бы собираясь встать, чтобы поприветствовать военмора, но в последний момент раздумал. — Вольно. Садитесь.

Петр Сухов выбрал стул прямо напротив адмирала, сел с опаской — выдержит ли его вес. Тот скрипнул, но устоял.

— Вы довольны кораблем, Пиотр? — осведомился Кобурн приличия ради.

— Спасибо, господин адмирал. Не жалуюсь, — коротко ответил капитан третьего ранга.

— Вот и славно. Ведь фрегату «Котлин» поручается ответственная миссия, — заговорил комфлота торжественно. Если вслушаться как следует, в голосе его звучала и нотка печали. — Вы должны проникнуть в звездное скопление Дриады, незаметно проскочить мимо хаарских патрульных судов и в назначенном месте подобрать десантный катер с разведроботами.

На Сухова дохнуло холодом. Дриады — гиблое место. Оттуда не вернулся еще ни один корабль.

— Вопросы есть, господин капитан третьего ранга?

— Так точно, сэр.

— Слушаю.

— Фрегат — слишком крупная цель. Не проще ли послать к точке рандеву глиссер?

Кобурн зажмурил глаза и сосредоточенно потер переносицу. Можно подумать, что ответ на этот очевидный вопрос не был заготовлен заранее.

— Катера малы и быстроходны, но в бою совершенно беззащитны. И вдобавок их командиры еще не нюхали пороху — в отличие от вас, матерого моряка.

Сухов хотел возразить адмиралу, что задача корабля — не победить в схватке, а избежать ее. В глубоком хаарском тылу у любого нашего корабля шансы прорваться с боем минимальны. Но по выражению адмиральского лица понял, что решение давным-давно принято.

— Еще вопросы?

Кобурн с любопытством следил за реакцией русского военмора. Поиграв желваками, Петр выдавил из себя:

— Нет, сэр.

— Тогда я хочу дать вам добрый совет.

— Слушаю, сэр.

— Когда поднимете на борт роботов, тотчас поместите их в санитарный изолятор. Не позволяйте им разговаривать с командой и сами не идите с ними на контакт. Поверьте: это окажется не так уж просто. Сенсорный голод любого сделает говорливым.

Наверное, у Сухова было удивленное лицо, и Кобурн пояснил:

— Существуют две опасности. Во-первых, весьма вероятно, что роботы будут располагать совсекретной информацией и что-то разболтают. Тогда слушателей придется изолировать. Жаль в такое время терять опытных бойцов. И во-вторых, эти роботы могли попасть в руки хаарцев. Тогда они уже перепрограммированы и стали оружием врага. А значит, смертельно опасны для вашего корабля. Это понятно?

— Так точно, сэр. — отчеканил Петр.

— Координаты и время получите в оперативном отделе. Свободны.

— Есть, сэр.

Петр Сухов вышел в коридор с ощущением, что его новенький корабль ни с того, ни с сего отправляют на убой. С другой стороны, ему оказано высокое доверие — поручено особо сложное и ответственное задание. Понимай как хочешь…

— Он же нас на верную гибель посылает, сволочь! — узнав о полученном приказе, воскликнул старпом Бульбиев. — И сам при любом раскладе в выигрыше: или хаарцам фитиль вставит, или гадких русских упокоит.

— Думаю, меньше всего он хочет нашей смерти, — возразил Сухов. — Просто мы — лучшие. Если кто и вытащит роботов из глубокого хаарского тыла, так это мы. Ну а что потерять нас ему не жалко, спорить не стану.

Фрегат «Котлин» был готов к рейду — хоть сейчас отчаливай. Однако до времени «Ч» оставалось двое суток. Легче легкого впасть в то душное состояние, когда время замерло и стрелки часов почти не двигаются, а в голову лезут идиотские мысли.

Чтобы экипаж не слонялся без дела, Сухов объявил полную приборку. А когда отведенное на аврал время истекло, он осмотрел корабль от носа до кормы, лично проверяя качество работы. Обычная процедура согласно многовековой традиции — провести белой тряпочкой по каждой подозрительной поверхности и глянуть, не осталось ли на ней следов.

В результате досталось на орехи всем — даже кибер-уборщикам, которые не сумели протереть внутренние швы воздуховодов. За них получил нагоняй корабельный кибернетик младший лейтенант Пупырский, который вовремя не подправил их тупые заводские программы, которые не учитывают корабельную специфику.

На вторые сутки ожидания Сухов устроил экипажу контрольную проверку: фрегат отражал одну за другой атаки трех стай хаарских гиперторпед. Тренировка очередная, но далеко не последняя. Век живи — век учись…

Вместо компьютерных симуляторов командир «Котлина» предпочитал тренировать людей в реальном космосе, используя учебные боеприпасы — с настоящим движком, но без боевого заряда. Попадание такой торпеды не повредит обшивку фрегата, зато вызовет у экипажа звон в голове и впечатляющий зуд в одном месте.

Этот звон и зуд порождают особые излучатели, что смонтированы на фрегате местными умельцами. Как показывает опыт, это едва ли не самое эффективное средство обучения моряков — даже тупых и упрямых.

Сухов был уверен, что, как ни натаскивай военморов на самых расчудесных тренажерах и симуляторах, в реальной боевой обстановке они будут действовать по-другому. Человеческий фактор никто не отменял: у людей, вот незадача, имеются нервы, и нервы эти перед лицом мчащейся на тебя смерти порой приходят в негодность, и тогда в организме неопытного воина начинается полный раздрай.

Русские вообще не слишком доверяли электронике, считая, что настоящие военморы обязаны иметь не только светлую голову, но и умелые руки. Экипаж должен знать свой корабль до последнего винтика и уметь им управлять в любой ситуации. Если позитронные мозги откажут, человеку придется вести огонь и управлять реактором в ручном режиме. В результате на русских кораблях не использовали в полной мере Корабельный Мозг, и ни одна умная железка не могла заменить командира из плоти и крови. Всем известно: если чувствуешь себя незаменимым, за плечами отрастают крылья.

На сей раз экипаж со своей задачей справился. На высоте были БЧ-пять Гурко и БЧ-шесть Шамраева. Корабль всякий раз успевал уклониться от гиперторпед, а затем их метким огнем сбивали зенитчики.

Сухов выстроил личный состав «Котлина» на верхней палубе и поблагодарил за службу. Военморы ответили троекратным ура. Потом капитан третьего ранга обратился к своему экипажу:

— Друзья мои!

Обращение было непривычным — чуть слышный рокот прошел по рядам.

— Нам предстоит опасный поход. Я договорился с начальником связи флота. В виде исключения нам сегодня предоставлена многоканальная тахионка. Каждый из вас сможет поговорить со своими семьями с пультов командной рубки. По пять минут. Командиры БЧ сейчас выстроят очередь. Одно прошу: пожалуйста, не расстраивайте родных, не прощайтесь навек. Я верю в наш успех. Вольно! Р-разойдись!

Погружаясь в глубину хаарской территории, фрегат шел на всех парах. Он делал прыжок за прыжком — почти без перерыва. Это было грубым нарушением полетных инструкций, но, как говорится: война все спишет. Если экипаж успешно справится с заданием, на детали никто не станет обращать внимание, если же «Котлин» не вернется из рейда — никто не узнает, как было дело и что именно погубило боевой корабль.

Военморы тяжело переносили такую гипергонку. Они передвигались по коридорам, пошатываясь и держась за стены. У многих кружилась голова, десятки людей тошнило, кто-то лежал пластом. Экипаж, несмотря ни на что, пытался нести вахту.

Лекарства от этой «морской болезни» не было. Корабельный врач Максим Лукашин, перебарывая собственную слабость и тошноту, ходил от больного к больному и утешал вместо корабельного священника:

— Уже недолго осталось терпеть, братцы. Скоро это безобразие кончится. Потерпите. Еще совсем немного…

Люди не роптали: чем быстрее корабль доберется до цели, тем меньше шансов, что его засечет враг. Лучше быть хворым, чем мертвым.

Петр Сухов с завидной регулярностью мерил фрегат шагами — проходил из конца в конец. И кто бы знал, чего стоили ему эти «прогулки»! Старпом тоже совершал обход. Он заглядывал в каждую рубку, отсек, кубрик и каюту и рассказывал что-нибудь веселое. Если военморы еще были в силах говорить, они пытались шутить в ответ. Если ребята могли только молча слушать, то моргали, показывая свою благодарность.

Придя в каптерку к боцману Павло Ставриде, Бульбиев обнаружил матерого космического волка лежащим пластом на койке. Каплейт сказал:

— А историю про хрен и торпеду ты слыхал?

Ставрида с трудом шевельнулся и серыми губами прошептал:

— Не помню…

— Тогда слушай. Капитан говорит боцману: «Иди развесели команду, на нас идет торпеда — это трындец». Боцман спускается на палубу: «Эй, братва! Спорим, я хреном наш крейсер разнесу!» — «Не-е-е-е, — отвечают ему, — не бреши». Боцман расстегивает ширинку, высовывает свой прибор — хрясть о палубу… Капитан подплывает к боцману среди обломков: «Ну, ты шутник! Торпеда-то ведь мимо прошла».

У Павло от смеха началась икота — пришлось отпаивать водой.

Затем старпом добрался до старлея Ивана Прохазки. Главный механик, стиснув зубы, долго стоял на вахте и потерял сознание прямо в машинном отделении. Матросы отнесли его в каюту. Доктор привел старшего лейтенанта в чувство и строго-настрого запретил вставать до следующей вахты.

Бульбиев начал свой рассказ:

— Два молодых лейтенанта, механик и штурман, поспорили, кому тяжелее служить. И решили поменяться постами. На одну вахту. Штурман стоит в машинном отделении, дуреет от рева дизелей. К нему подбегает матрос: «Господин лейтенант! У правого дизеля греется главный упорный подшипник!» — «Прибавить оборотов!» — командует штурман. «Господин лейтенант! Проплавим подшипник — все под суд пойдем». — «Ну, хрен с тобой, — отвечает лейтенант, — пойдем на мостик, с механиком посоветуемся». Поднимаются в ходовую рубку. Там царит ночь, горят слабые огоньки подсветки приборов. Над картой склонился механик и сосредоточенно чешет затылок. «Слушай, лейтенант, — говорит штурман. — В машине проблема — греется главный упорный подшипник правого дизеля». «И немудрено, — отвечает механик. — Второй час по суше идем…»

Прохазка открыл глаза:

— Это про меня.

Убедившись, что главный механик помирать не собирается, каплейт Бульбиев побрел в БЧ-шесть к старлею Шамраеву. Гордый сын Кавказских гор отказался покинуть отсек и сидел на полу, привалившись спиной к переборке. От него требовалось командовать прыжками — сейчас на фрегате не было человека важнее.

Старпом слышал, что Джавдет Шамиль-оглы Шамраев не любит грузин. Почему — никто не знал. И вот Бульбиев очень кстати вспомнил анекдот про грузина:

— Грузин-кадет стоит на вахте. Капитан спрашивает: «Сколько у нас на румбе?» — «Адын я на румбе!» — отвечает кадет. «Идиот! — приходит в ярость капитан. — Какой курс?» — «Пятый курс, бакинский мореходка».

Шамраев издал булькающий звук, и каплейту на секунду показалось, что начальник гипер-команды кончается. Слава Космосу, лишь почудилось. Шамраев всего-навсего пытался засмеяться.

Следующим на маршруте старпома была БЧ-два старлея Хвостенко. Его комендоры лежали влежку, а сам своенравный уроженец Крещатика сидел по-турецки на контейнере с умными головками ракет. Рвани такая — разнесет «Котлин» на кусочки. Вот только незачем головкам взрываться, пока они под присмотром.

Хвостенко был высоченный и худой — сущая жердина. И даже в сидячем положении его лысоватая макушка едва не касалась вмонтированного в потолок тусклого светильника. Старпом знал, что начальник БЧ-два давно метит на его место, но ничего против старлея не имел. Придет время — станет Хвостенко отличным старпомом. Не самое это кормное место на военном флоте.

— Зачем пожаловали, Семен Петрович? — басовито спросил Хвостенко. — Проверяете, склеил я ласты или нет?

— Анекдот про хохла думал рассказать, да надо ли?..

— Ну сыпьте, коли пришли.

— Матрос спрашивает капитана, старого морского волка: «Капитан, а правда, что вас акула укусила?» «Правда, матрос», — отвечает капитан. «А куда?» — «А вот это — неправда!..»

— Кто ж там хохол? — не понял старлей.

— Оба, наверное, — пробормотал Бульбиев и не выдержал — прыснул, глядя на недоуменное лицо Хвостенко.

В каюту к младшему лейтенанту Гурко в БЧ-пять старпом едва добрел — в коридоре потемнело в глазах и колени вдруг оказались из ваты. Но в кармане Бульбиев держал склянку с нашатырем. Старое, надежное средство от преждевременной смерти. Нюхнул раз, другой — и снова можно в бой.

Зенитчик лежал на койке и раз за разом прикладывался к бутылке с водой.

— Хреново, Вася?

— Восполняю потерю жидкости, Семен Петрович. Рвало при каждом прыжке.

— Ёшкин кот… Могу поддержать тебя анекдотом.

— И на том спасибо.

Гурко протянул Бульбиеву бутылку. Тот сделал добрый глоток, вернул емкость и приступил к делу:

— Рейс. Утро. Просыпается моряк. Не открывая глаз, щупает рукой слева от себя, затем шарит справа. Так никого не найдя, он приподнимает одеяло и говорит туда: «Ну, что стоим? Кого ждем?»

Василий Гурко подавился водой. «Видно, я неправильно рассказываю, — подумал старпом. — Так ведь можно пол-экипажа загубить… длинным моим языком».

Лейтенант Ваня Чонг из минно-торпедной части делал упражнения. Он стоял на одной ноге, а второй выписывал кренделя над головой. Начальнику БЧ-три помощь была не нужна.

— Проходите, Семен Петрович. Чего стоите в дверях как неродной? Я готов.

— К чему, Ваня?

— Слушать байки. Уже весь экипаж знает, что старпом ходит по кораблю и травит байки во здравие.

— Черт подери! — воскликнул Бульбиев. Хотя чего тут странного? Даже Земля слухами полнится, а «Котлин» — тесный кораблик. — Ну ладно, Ваня… У старого капитана запор. Он приходит к проктологу и просит, чтобы тот его осмотрел. Проктолог смотрит и молчит. Капитан с волнением спрашивает: «Доктор, что там у меня?» — «Да-а, батенька! — восклицает проктолог. — Неудивительно, что вы покакать не можете! Дырочка-то срослась! Всю задницу вам зализали!»

На последнем издыхании Бульбиев добрался до командной рубки. Командир БЧ-один старлей Иванов-Третий лежал в противоперегрузочном кресле с закрытыми глазами. Совсем измаялся штурман.

Старпом рухнул в соседнее кресло, вытер со лба пот, кое-как отдышался и произнес чуть слышно:

— Слушай сюда… Капитан входит в командную рубку. «Штурман, как приборы?» — «Семь, капитан», — отвечает штурман. «Что семь?» — не понимает капитан. «А что приборы?»

Иванов-Третий захохотал. Обход был закончен. «Кто бы мне чего рассказал?» — подумал каплейт Бульбиев и разрешил себе отключиться. Он не слышал, как штурман рассказывал ему байку про злого старпома. Рассказывал медленно, то и дело облизывая растрескавшиеся губы:

— Злой старпом проверяет приборку. Все блестит, везде чистота, придраться не к чему. Тогда он лезет рукой за комингс, стирает пальцем оставшуюся там пыль и со злорадной усмешкой поворачивается к матросу. «Ты знаешь подходящую случаю русскую пословицу?» «Так точно! — отвечает матрос. — Свинья везде грязь найдет!»

На третий день рейда «Котлин» миновал широкую пограничную зону, куда время от времени как бы случайно заплывали юнитские корабли. Теперь фрегат несся по глубинным секторам Великого Хаара — той вражеской территории, где нарушителей топили без жалости. До сих пор оттуда возвращались лишь единичные корабли ВКС ООН.

«Котлин» шел гиперзигзагом, чтобы сложнее было отслеживать его траекторию. Тахионные радары хаарцев и мириады рассыпанных меж звезд гипердатчиков непрерывно прощупывали гиперпространство в поисках упорядоченных колебаний. Колебания эти — своеобразное эхо каждого прыжка. По ним можно отследить любой скачущий корабль. Такая изломанная траектория, понятное дело, удлиняла рейд, однако переть напрямик было слишком опасно.

Тошнота выворачивала людей наизнанку. Несмотря на усилия кибер-уборщиков, почти во всех отсеках воняло рвотой. Люди не могли ничего есть и пить — организм тут же возвращал все обратно. В конце концов они настолько ослабели от голода и обезвоживания организма, что все чаще теряли сознание. Корабельный врач Лукашин битком набил лазарет и еще десятка два военморов подключил к капельницам прямо в кубриках и каютах — для внутривенного питания.

Петр Сухов понимал, что экипаж не железный и скоро некому станет управлять кораблем. Но другого пути он не видел — надо было гнать, гнать и гнать «Котлин», пока гипер впереди еще свободен от хаарских мин и торпед.

Вернувшись в командную рубку после очередного обхода вверенного ему фрегата, капитан третьего ранга обнаружил там доктора. Максим Лукашин оказывал помощь Бульбиеву, которого начало рвать уже не желудочным соком, а кровью.

Старпом безвылазно находился на боевом посту, терпел нестерпимое и наконец свалился. Сейчас Семен Петрович, скорчившись, сидел в командирском кресле. Доктор сделал ему укол, пытаясь расслабить мышцы желудка, снять начавшиеся судороги. Пока не помогало. Лицо у старпома было серо-зеленое, его усеивали бисеринки пота, которые сливались в ручейки и стекали по лбу, щекам и подбородку.

— Пе… Пе… — силился что-то сказать командиру Бульбиев.

— Да помолчи ты, ради бога, — остановил его Петр и принялся стирать носовым платком пот со лба старпома, чтоб не заливал глаза. — Мы идем по графику. Остались последние сутки.

— Господин капитан… Петр Иванович! — взмолился тут Лукашин. — Помилосердствуйте. Люди не выдержат. Еще час-два — и у нас будут первые потери. Надо остановиться и передохнуть. Надо переждать. Хотя бы одну вахту.

Командир «Котлина» и сам понимал: так продолжаться не может. Что лучше: погибнуть от хаарских торпед или убивать своих людей непрерывными прыжками? Так вопрос не стоял. Как выполнить задание, не теряя людей? Ответа на этот вопрос Сухов не знал. Помочь могло только пресловутое везение.

Немало людей на Флоте уверены, что русский военмор Петр Сухов — невероятный везунчик и сумеет выпутаться из самой безвыходной ситуации. Впрочем, никто не спорил со старинной русской поговоркой: везет тому, кто везет. Капитан третьего ранга Сухов, без сомнений, заслужил свое везение. При этом Петр твердо знал: полагаться на везение, когда от твоих действий зависят чужие жизни, — преступная глупость. Ведь всякое везение когда-нибудь да кончится.

— Экипаж! Слушай мою команду! — приняв непростое решение, объявил Сухов по «Каштану». — Ложимся в дрейф!

— Ну, слава богу! Спасибо, голубчик, — бормотал врач, продолжая заниматься Бульбиевым.

До Петра его слова не доходили. Командир «Котлина» слышал сейчас лишь одно: щелчки запущенного им секундомера. Слабый, механический звук двигающейся стрелки, что отмеряет секунды нашей жизни. Секундомер — прибор древний и вроде бы совершенно безобидный, но порой он бывает опаснее психотропного излучателя.

Незримый прибор, который материализовался в недрах лобастой башки военмора Сухова, должен отсчитать четырнадцать тысяч четыреста секунд, прежде чем фрегат снимется с якоря.

Фрегат «Котлин» висел на краю безымянной звездной ямы где-то в созвездии Каракатицы. Военморы начинали приходить в себя. Они не думали ни о хаарских сторожевых кораблях и юрких гиперторпедах, ни о своем еще не выполненном задании. Они радовались возвращению в нормальное пространство — в тот привычный мир, где под ногами твердый пол, где кондиционированный корабельный воздух без сопротивления идет в легкие, где еду и воду можно проглотить, не боясь, что они тотчас выскочат обратно, где постепенно рассасывается туман в голове. Какое счастье — снова ощутить себя живым, полноценным человеком, способным думать, говорить, двигаться.

Кто-то поел впервые за пять суток: больных кормили бульоном с гренками или рисовой размазней. Кто-то просто лежал на койке, уставившись в потолок, и глубоко дышал.

Измученный «морской болезнью» каплейт Семен Бульбиев провалился в сон. Матросы перенесли его из рубки в старпомовскую каюту. Упал без сил и доктор Лукашин, который не сомкнул глаз все эти дни. А Петр Сухов сидел в командирском кресле перед пультом и смотрел на яркие огоньки далеких звезд.

Оптический умножитель сейчас мог продемонстрировать скопление Дриады во всей его варварской красе, увеличить изображение любого его светила до краев экрана, но командир фрегата предпочитал глядеть на мутный, расплывающийся кружочек на пределе видимости. Пусть Дриады остаются лишь желтым пятнышком в центре большого экрана.

Цак, цак, цак… — щелкали секунды. Как сонные улитки, ползли минуты. Часовая стрелка почти не сдвинулась с места с тех пор, как фрегат лег в дрейф. До конца вахты было еще три с небольшим часа.

Семилетний Петя Сухов сидел на старом ковре перед напольными механическими часами с задремавшей секундной стрелкой и терпеливо ждал, когда вернется домой отец…

Шаровое звездное скопление Дриады состояло из двух миллионов звезд и чудовищного количества темной материи — впрочем, кто ее мерил и вешал? Оно было прекрасно, это чертово скопление, — подходящее местечко, чтобы погибнуть красиво.

Фрегат «Котлин» крался в назначенную точку в четырехугольнике безымянных светил. Звезды сияли ослепительно — будто галактические прожектора. Звезды — предатели, звезды — тайные слуги Великого Хаара. Какая только глупость ни лезет в башку…

После очередного прыжка Дриады заняли половину экрана. Теперь от их сияния в командной рубке стало светло, будто в летний полдень в самом центре Сахары.

— Командир, мы — как куропатка на снегу, — говорил старпом Бульбиев. — Стреляй не хочу.

И чего он хотел от своего командира? Чтобы тот погасил звезды или сделал «Котлин» невидимым?

— Идем прежним курсом, — буркнул Сухов. — Еще вопросы есть?

— Никак нет.

— Иди поспи, Семен Петрович.

Стоило кораблю выпрыгнуть из гипера в глубине скопления, звезды разбежалась — как положено по законам перспективы. И все же космический простор был лишь видимостью. Больше гипердвижок включать нельзя — густота звезд грозила кораблю гибелью.

— Обшарь-ка горизонт, — приказал Сухов штурману Иванову-Третьему.

— Горизонт чист, командир.

— Хреновато…

Петр Иванович Сухов боролся с дремотой. Этот поход дорого ему дался.

— Командир, впереди пусто, — через час доложил старлей Иванов-Третий. — Позади еще пустее.

— Продолжай шарить, — подтвердил приказ капитан третьего ранга и клюнул носом.

Радары «Котлина» обшаривали пространство в поисках десантного катера. Пусто, пусто, пусто… И вдруг некий объект возник словно бы из ничего — всего в трех с половиной тысячах километров от фрегата. Выходит, до сей поры умело прикрывался щитом невидимости.

— Неопознанный корабль! Дайте ваш позывной, — потребовал Сухов по рации. — Через пять секунд открываю огонь на поражение!

Судя по форме и размерам, это был десантный катер серии «Афалина» — именно тот, что искал «Котлин».

— Пять… четыре… три… два… — чеканил Петр, пока с катера не дали ответ.

— Я — Зу-лу Ван-Зироу-Ту.

Это был позывной разведроботов.

— Вас понял.

— Дайте свой позывной, — потребовали с катера, продолжая полным ходом идти к фрегату.

— Я — Танг-гоу Сикс-Ван-Севен, — назвался Петр.

Облегчения Сухов не испытал. Он нутром чуял: самое худшее — впереди.

— Готовьтесь принять на борт, — объявили с катера.

— Дело в шляпе, — сказал Петру старпом.

— Не говори «гоп»…

На подлете к «Котлину» десантный катер был пойман приемным устройством и попал на нижнюю палубу. Катер этот имел собственное имя: «Мадлен». Интересно, что о столь женственном имени думали роботы?

Космическое пространство вокруг фрегата казалось чистым. Подозрительно чистым, как заметил Бульбиев. И фрегат «Котлин» повернул назад. Путь домой был неблизкий.

Дежурная группа была в боевых скафандрах — на случай внезапной атаки. К тому же гости могли принести на себе какую-нибудь заразу. Матросы держали в руках бластеры с заряженными батареями, но стрелять без приказа Сухов строго-настрого запретил. У ног санитара стояла канистра с распылителем и дезинфицирующим раствором.

Матросы взяли катер в кольцо. Ждали. Роботы покидать свою скорлупку не спешили. Время шло, люди занервничали. Стволы бластеров начали гулять, нацеливаясь то на люк десантного отсека, то на выпуклость рубки.

— Ша, архаровцы! — Петр вклинился в дежурную группу. — Валерьянки не допили?

Наконец катерный люк распахнулся. По лесенке на пол трюма беззвучно спустились двое. Темно-серые, без скафандров и какой-либо одежды, без ручного оружия, но с большим серебристым чемоданом.

В высоту роботы были под шесть футов, весом (по прикидкам Петра) — килограммов под двести. Формой тела они походили на людей: две руки с пятью пальцами, две ноги с гибкими ступнями. На безволосой голове имелось лицо с глазами и ртом. Нос и уши были лишь обозначены. Органов чувств у них, надо полагать, имелось много больше, чем у людей из плоти и крови.

— Счастливы попасть к своим, — сказал разведробот на чистом русском языке.

Санитар начал санобработку: из распылителя он орошал роботов вонючей беловатой жидкостью. Они терпеливо ждали, когда душ иссякнет. На полу образовалась здоровенная лужа. Наконец канистра иссякла. Тела роботов были покрыты молочными разводами.

Роботы отряхнулись как собаки, а потом представились. Хотя они были из одной серии и походили на однояйцовых близнецов, различать их оказалось проще простого — из-за вмятины на груди. Вмятину оставил то ли удар носорожьим рогом, то ли взрыв кумулятивной гранаты. Того, что с вмятиной, звали Пауль, другого, целехонького, — Зиберт.

— Я — командир фрегата «Котлин» капитан третьего ранга Петр Сухов. Рад видеть вас на корабле — живыми и… здоровыми.

— Мы тоже очень рады, — сказал Пауль. — Вот записи, — он протянул Петру чемодан. — Их надо поместить в аварийную капсулу. Если корабль и мы оба погибнем, капсула должна уцелеть. Слишком ценные сведения.

— Дороже нашей жизни? — осведомился военмор, забирая ношу.

И чуть не выронил чемодан. Тот оказался на удивление тяжелым. Из-за покрывавшей его брони, наверное.

— И вашей, и нашей, — веско ответил Зиберт.

— Внутри — автономный гипермаяк и устройство самоликвидации, — предупредил Пауль. — Маяк заработает лишь за бортом фрегата, а заряд рванет, если чемодан попытаются взломать или открыть неправильным кодом.

— Вас понял. Следуйте за мной, пожалуйста, — произнес Сухов радушным тоном, чувствуя себя едва ли не предателем. — По прибытии на корабль вас положено осмотреть, а потом вы отдохнете… если это нужно, — добавил он, сообразив, что думает о разведроботах, как о живых людях.

— Боитесь инфекции? — осведомился Пауль. — Или хаарских кибермух?

— Таков протокол, — буркнул капитан третьего ранга.

— Да ведь мы не возражаем. — Робот развел руками совершенно по-человечески.

Командир «Котлина» первый раз в жизни столкнулся с андроидами, которые вели себя как люди, да и говорили они совсем как хомо растудыть их сапиенсы.

— Почему бы не зарастить эту вмятину? — не сдержав любопытства, Сухов спросил Пауля. — Вы же сделаны из «умного» металла.

— Она — часть моей индивидуальной истории, — с гордостью ответил разведробот. — Убрав ее, я нанесу ущерб своей неповторимой личности.

Зиберт издал звук, похожий на сдавленный смешок.

Они приближались к изолятору, куда следовало помещать военморов, которые заразились инопланетными болезнями или хотя бы побывали на чужих планетах или кораблях без герметичных скафандров. Внутри имелось все необходимое для долгого карантина.

На «Котлине» в изолятор еще ни разу никого не сажали. «Теперь обновим…» — подумал капитан третьего ранга.

— За нами была погоня, — рассказывал Пауль по дороге. — Мы едва сумели оторваться. И не факт, что за точкой встречи не следили хаарцы.

— Охота на живца? — спросил Петр.

— Сомневаюсь, господин военмор, — отвечал робот.

Глаза Пауля были словно стеклянные, но взгляд казался живым. Губы его при разговоре двигались, как у человека, а вот зубов во рту не было. Языка, нёба и гортани — тоже. Полезный объем головы был использован куда более рационально, чем у людей.

Робот по имени Зиберт безропотно вошел в изолятор. А Пауль не хотел забираться в люк. Он легко отодвинул матроса, который подталкивал его в спину, схватил Петра за рукав скафандра и затараторил, словно боясь не успеть и унести секреты в могилу:

— Мы узнали главную тайну хаарцев. Они сделают все, чтобы мы сдохли вместе с ней.

Матросы впихнули Пауля в изолятор следом за Зибертом и задраили люк.

«Главная тайна…» Детский лепет. Очевидно, разведробот повредился не только грудью, но мозгой. Позитронный мозг не намного прочнее человеческого. И радиации он боится, и жары с холодом, да и удара стальным ломом не выдержит.

Вернувшись к себе, Петр прилег на койку. Сон, как назло, слетел. И, вместо того, чтобы покемарить, пока есть время, военмор забивал себе голову дурацкими мыслями.

Сухову было страсть как любопытно: о какой такой тайне пытался рассказать ему «железный человек»? И после получасовых раздумий командир «Котлина» не выдержал, вскочил на ноги и пружинистой походкой двинулся к изолятору. На что он при этом рассчитывал? Разве на русское авось.

У входа в изолятор стоял усиленный пост. Три морпеха имели приказ командира фрегата никого не подпускать к люку. Но Сухова-то они пропустили. Капитан третьего ранга крутанул тугое колесо центрального задраивающе-винтового устройства и с громким скрипом открыл люк.

— Не стоит этого делать, командир, — остановил его на пороге пронзительный голос Зиберта. — Мы — не люди. Мы — роботы, и заводская программа нам врать не позволит, даже если очень захотим. — Молчаливый робот оказался вдруг очень разговорчивым. — Мы доложим по команде, что военмор Петр Сухов спрашивал нас про самый главный секрет. И фрегат лишится своего командира. Хорошо ли это? Иди-ка ты, Петр Иваныч, подобру-поздорову.

Капитан третьего ранга обругал себя последними словами и плотно закрыл люк. Робот был явно умнее человека. А что будет, если со всех позитронных мозгов убрать ограничители? Вытеснят нас эти «жестянки» из науки, с заводов и ферм, с эстрады и из кино. И с Флота тоже вытеснят…

Сухов уже был на пороге командной рубки, когда дежурный офицер закричал:

— Боевая тревога! Торпедная атака!

— Беру командование, — объявил Петр Сухов и тотчас крикнул: — БЧ-пять!

— АЦЛ запущены, — доложил Гурко. — Зенитные установки в готовности.

И вот началось…

На этот раз экипаж фрегата на удивление неплохо держался, хотя «морская болезнь» никуда не делась. Смертельная опасность и дохлого отмобилизует. Да и попривыкли уже малость.

Хаарские гиперторпеды поджидали «Котлин» и накидывались на фрегат при каждом его прыжке. В гиперпространстве расстояний в обычном понимании не существует, и потому все вражеские корабли, что находились в одном прыжке от русского фрегата, могли дотянуться до него и послать стаю быстроходных убийц.

Фрегат подстерегали и раскиданные тут и там гипермины. Они не могли самостоятельно двигаться, но чутко реагировали на приближение корабля.

В евклидовом пространстве военморы сбивали бы вражьи торпеды с курса, подбрасывая им ложные цели, лупили по ним из зенитных установок, резали лазерными лучами, пускали антиракеты. А в гиперпространстве возможностей борьбы с торпедами противника у фрегата было куда как меньше.

Сухов раздобыл на флотских складах двойной боекомплект, но для этих целей «Котлин» имел ограниченный запас антиторпед и АЦЛ — активных ложных целей с небольшими гипердвижками. Как говорят чиновники с золотыми погонами: «По штату не положено». На долгий бой этого добра фрегату не хватит. Легко сосчитать: через пять, максимум — шесть прыжков корабль останется беззащитным, и тогда у него будет только два пути — один другого хреновее: без долгих мучений погибнуть, сделав очередной гиперпрыжок, или тысячи лет плестись домой в обычном пространстве.

Впрочем, в этом случае люди умрут не от старости — от голода. Набитый мертвецами корабль еще долго будет по инерции тащиться меж звезд. И лишь долговечные разведроботы с уже никому не нужной информацией когда-нибудь попадут в юнитские владения, если те еще сохранятся.

Чтобы оторваться от преследователей, надо было придумать некий безумный кульбит. Ничего не придумывалось, и Петр решил созвать корабельный совет в кают-компании.

В тесноватой, но уютной кают-компании горели бра, стилизованные под керосиновые лампы. Стены по низу были облицованы панелями из мореного гаршеля — дерева ценной породы с планеты Лимпопо. Поверху они были покрыты тиснеными обоями цвета морской волны с золочеными крабами, трилобитами, морскими коньками и парусными кораблями. Вдоль стен разместились кожаные диваны, в центре стоял длинный обеденный стол.

На полу кают-компании был расстелен короткошерстный ковер из Парфии с подробным изображением битвы при Абукире. Британские линкоры стояли на кормовых якорях, взяв французов «в два огня», и расстреливали эскадру Брюэса. Почему парфянские ткачи забыли о пресловутой юнитской толерантности, понять еще можно. Но куда смотрело флотское начальство во время приемки корабля?

Ожидая офицеров, командир фрегата сел на полосатый кожаный диван, откинулся на мягкую спинку — и отключился. Сказалась череда бессонных суток. Ему перестали помогать взятые в санчасти стимуляторы — те самые, вредоносные, что так сокращают человеческую жизнь.

Петр по-прежнему оставался в кают-компании, но был уже не один. Теперь рядом с ним на диване восседали пятнистый осьминог с головой адмирала Кобурна. Вернее, это была ее дурная копия. Она имела провисшую кожу на шее и щеках, вывороченную нижнюю губу и большущие уши.

— Зачем тебе неприятности, Пиотр? — голосом адмирала Кобурна осведомился осьминог и протянул к военмору длинное липкое щупальце.

Сухов не удивился такому соседству, но фамильярностей он не терпел и отстранился. Почувствовав неприязнь, собеседник втянул щупальце в недра студенистой туши.

— Ты хочешь вернуться домой, Пиотр? Хочешь или нет?

— Что вам от меня надо? — спросил Петр.

— Ты сам знаешь. Зачем задавать глупые вопросы? — укоризненно проговорил осьминог. — Отдай нам железяк и ящик — и убирайся на все четыре стороны.

— Вы убьете роботов? — спросил Петр, чтобы выиграть время.

— Упаси боже! — Осьминог поводил пальцем перед носом у военмора. Похоже, он был искренне возмущен столь вопиющими подозрениями. — Мы лишь подотрем ненужные воспоминания и вернем этих голубчиков к тебе на корабль. Ну и чемодан, разумеется, стерилизуем. Всего-то дел. Мы же не убивцы какие-нибудь.

Сухов не собирался отдавать этому монстру разведроботов, но он по-прежнему не знал способ оторваться от погони и спасти фрегат.

— А если я откажусь?

— Придется потопить «Котлин». Как нам ни жаль, — посетовал осьминог.

Упершись руками в сиденье, капитан третьего ранга попытался встать с дивана. Это оказалось нелегким делом — задница прилипла к сиденью, словно оно было клеем намазано. Наконец Петр поднялся на ноги. И объявил своему жутковатому собеседнику:

— Если вы все сказали, я вынужден откланяться. Честь имею.

— Погоди, морячок, — остановил его осьминог мановением щупальца. — Очень уж не хочется, чтобы этот наш разговор стал последним. Давай поднатужимся и найдем какой-нибудь компромисс. Сможем — как думаешь?

Петр пожал плечами. Компромисс? Или ловушка для дурака? Нужно выспаться. Просто ему нужно выспаться. Хотя бы одну вахту. Тогда дельные мысли появятся сами собой.

— Ну, например… — словно бы додумывая на ходу, начал медленно говорить осьминог. — Мы подотрем записи в чемодане. И все. А роботы… пусть они сами подскоблят себе память. Они это умеют. Да, будет очень досадно получить пустышки. Но не тебе — юнитской разведке. Ты спасешь свой корабль и экипаж. Родных тебе людей. Тех, кто всецело тебе доверяет, тех, кто зависит от тебя.

— И как мне жить, зная, что я предал человечество?

— Ты будешь жить долго и счастливо — зная, что спас родной экипаж. И в каждой улыбке их матерей, в каждом рожденном младенце, в каждом поцелуе их жен ты будешь видеть свою окончательную правоту.

Капитану третьего ранга стало тошно. Хаарец слишком хорошо знал слабые места людей. А вот люди совсем не знали своего врага.

…Петр Сухов проснулся весь в поту. Встал с койки, подошел к умывальнику. «Надо же присниться такому бреду!» — подумал он, ополоснул лицо ледяной водой. Правда, в глубине души военмор понимал: гость привиделся ему неспроста.

И тут командир «Котлина» спохватился: «Я же был в кают-компании, ждал офицеров на военный совет. А теперь я в своей каюте. Что происходит?!» А происходило все то же — сон продолжался.

В ногах на койке сидела скользкая карикатура на адмирала Кобурна и с удовольствием ковыряла в носу. Добытые козявки хаарец наклеивал на вывернутую нижнюю губу.

— Мы все обговорили, — с отвращением произнес капитан третьего ранга. — Что вам еще надо?

Ему хотелось сбросить эту мразь с койки и пинком вышвырнуть в коридор. Но военмор помнил о возможных последствиях и терпел.

Осьминог с усмешкой взялся щупальцами за свои здоровенные уши и начал оттягивать их в стороны. Уши растягивались как резиновые.

— Я в последний раз прошу отдать нам роботов, Пиотр. По-хорошему. И мы вернем их через полчаса. Они даже не вспомнят, что побывали у нас в руках. А дальше будет по… по… — Он не договорил.

Уши его вдруг оторвались от головы — остались зажатыми в присосках. Раскинув щупальца, осьминог взмыл с койки к потолку, хотя на корвете сохранялась искусственная сила тяжести. Невидимая сила прижала его, распластала и расплющила, как блин. Мерзкий пришелец начал втягиваться в титанитовую обшивку, становясь ее частью.

В каюте возникла вибрация, так что зазвенел пустой стакан на откидном столике, поползла к краю выдвижной полки книга и задребезжали зубы. Заломило глаза, виски и затылок.

На корабле пробудился ревун боевой тревоги. Петр вскочил на ноги и, на ходу натягивая мягкий скафандр, понесся в командную рубку.

— Обстановка?! — прокричал он по «Каштану».

Командная рубка ответила голосом лейтенанта Сидорова:

— Обнаружил пять хаарских фрегатов. Взялись ниоткуда. С ними что-то происходит…

Капитан третьего ранга влетел в рубку. Дежурный офицер приник к командному экрану и с помощью фотоумножителя рассматривал вражеский корабль. Хаарец постоянно изменял свою форму, его изображение плясало, как если бы вместо вакуума забортное пространство наполнял раскаленный воздух.

— Огонь? Сигналы? — спросил Петр, прыгнув в командирское кресло.

— Ничего.

Другие фрегаты тоже менялись. Их колеблющиеся изображения все сильнее искажались — вытягивались по вектору движения. С «Котлиным» тоже было что-то не так. Петр Сухов глянул на приборы и понял: корвет с застопоренными движками стремительно несется неизвестно куда. Несется вместе с хаарцами, захваченный непонятной силой.

— Направление? — спросил Петр начальника БЧ-один Иванова-Третьего.

Штурман сбивчиво ответил по «Каштану»:

— Не могу… определиться. Приборы свихнулись, командир.

— Куда идем, мать твою?! Что там впереди?

— Похоже на черную дыру. Но ее там не бы…

— БЧ-шесть! Экстренный прыжок! — распорядился Сухов.

— Есть, командир!

Когда «Котлин» вышел из гиперпрыжка, приборы дружно показали, что никаких хаарцев отродясь не было, корвет никуда не летел, да и самой черной дыры в природе не существовало. Следовательно, людям все это привиделось. Ну что тут сказать? Чем скорее забудешь об этом мороке — тем лучше. Вот только у Петра, как назло, была слишком хорошая память…

Фрегат ВКС ООН «Котлин» под командованием капитана третьего ранга Петра Ивановича Сухова входил на рейд Нового Пинанга под бравурные звуки военного марша. Тупой нос корабля рассекал багряные волны, что лениво накатывались на песчаный берег. Красноватый блин солнца то погружался в мутные облака, то выныривал из них снова.

Находящиеся в городе и на базе ВКС военморы собрались на пирсе и встречали корабль так, словно он целым и невредимым вернулся с того света. Выстроившись вдоль кромки воды при полном параде, они отдавали честь.

Добравшись до Малайи, фрегат сделал один оборот вокруг планеты. А потом, ко всеобщему удивлению, он плавно вошел в нижние слои атмосферы и приводнился на акватории Малаккского моря. Он едва не причалил к берегу — ему бы фарватер пошире.

Сухов посчитал, что после такого тяжелого похода имеет право немного похулиганить. И прибыл к любимой Марусе вместе со всем экипажем. Впрочем, его любимая сейчас была на очередном дежурстве.

«Котлин» медленно двигался, подрабатывая двумя винтами, которые имеются на небольших кораблях для аварийных посадок на воду. Петр в парадном белом кителе стоял на броне огневой башни, приложив руку к козырьку фуражки с золоченым околышем. А когда фрегат остановился в двадцати метрах от берега, военморы на пирсе заорали ура во всю мощь легких и швырнули в воздух фуражки.

Разведроботов забрали с «Котлина» на дальних подступах к Малайе. Забирал их взвод спецназа ГРУ под командованием потертого жизнью гауптмана. Веснушчатый, рыжеволосый офицер пристально посмотрел на Сухова зелеными глазами и спросил на ломаном русском:

— Ви нье гофориль с робот? Пауль ист длинни йа-сик.

— Видеокамеры все записали. Можете проверить.

— Ай! — Гауптман досадливо махнул рукой. — Русише мастьер фсьегта йест.

— И пьет, — подмигнул ему Петр.

Гауптману шутка не показалась удачной.

Экипаж фрегата «Котлин» не был награжден, но не был и наказан за опоздание и разговоры с роботами — типичная ситуация для русских военморов. Петр Сухов так и не понял, дошли до начальства драгоценные сведения, спрятанные в бронированном чемодане и записанные в «железных» головах разведчиков, или были потеряны по дороге.

Глава вторая Предчувствие войны

По Шестому флоту была объявлена повышенная боевая готовность. Личному составу боевых кораблей запретили сходить на берег, отменены были отпуска. Воцарившаяся неопределенность действовала на нервы. Военморы все с большим нетерпением ждали, когда же начнется эта треклятая война. Как говорится: чему быть — того не миновать. Или еще: раньше сядешь — раньше выйдешь. Скорей бы уж…

Хаарское государство (если у хаарцев вообще имелось такое образование) стороннему наблюдателю могло показаться своего рода «черным ящиком» или, того хуже, — черной дырой. Наши корабли-разведчики уходили в гипер, возвращались в евклидово пространство в глубине чужой территории, начинали передавать информацию и, за редчайшим исключением, вскоре замолкали.

Гораздо продуктивнее оказалась другая технология: корабль выныривает где-нибудь поблизости от хаарской планеты, выбрасывает в космическое пространство тысячи микроскопических роботов-разведчиков (кибермух) и тотчас уходит обратно в гипер. Спустя несколько дней или недель этот же корабль вновь появляется в глубине хаарской территории. В заранее назначенную точку слетаются уцелевшие кибермухи. Корабль забирает их и, нырнув в гипер, пытается вернуться домой. До юнитской территории добирался в среднем один из трех кораблей-разведчиков. Такой процент потерь Главное разведуправление ВКС ООН считало вполне допустимым.

Выпущенные с разведчика «мухи» собирают любые сведения: радиоволны, зрительные образы, звуки и запахи. И потом нужно немало труда, чтобы выцедить из триллионов байт информации что-то действительно ценное для командования Флота.

Главное разведуправление ВКС ООН и, уж тем более, соперничающая с ней дальняя разведка ООН не спешили делиться полученными сведениями с командирами кораблей. Разведчики боялись утечки: дескать, хаарцы не должны догадаться, что именно знает о них Флот человечества. С другой стороны, разведчики были уверены, что сведения не полны, а потому выстроенная картина может оказаться ошибочной. При этом они не столько боялись дезориентировать военморов, сколько выказать свою некомпетентность. Словом, сведения ГРУ выдавало в час по чайной ложке — и только под сильнейшим нажимом. При таком раскладе военморы никак не могли правильно готовиться к войне.

Посему боевые командиры занялись самодеятельностью и постепенно создали параллельную разведсеть, которая охватывала немалую часть хаарской территории. Снабжать добытой информацией Главное разведуправление военморы не собирались. Только баш на баш.

Разведка, конечно же, пыталась всеми правдами и неправдами узнать каждый бит информации, который стал известен военморам. Она усиленно внедряла в экипажи своих людей, шпиговала юнитские корабли «жучками» и «клопами». В конце концов получилось, что ГРУ в большей степени шпионило за своими, чем за чужими. Ну да ведь это гораздо проще.

Военморы, в свою очередь, постоянно искали на своих кораблях записывающую аппаратуру, рано или поздно выявляли и списывали на берег «крыс». Так что на Флоте все были при деле.

Какова технология корабельной разведки? Опытный, толковый командир боевого корабля старается добыть как можно больше гипердвижков. Их устанавливают на десантные катера, спасательные шлюпки и даже украденные гражданские яхты. Для разведки можно приспособить любое суденышко. Роль кибермух у военморов играли самоделки, ведь штатных роботов-разведчиков не сыщешь днем с огнем. Корабельные «кулибины» клепали их, припаивая реактивные движки размером со спичечный коробок к детекторам, что сняты с отправленных на слом кораблей.

В первую голову охотились юнитские военморы, конечно же, за хаарскими кораблями. Направляли разведчиков к хаарским военно-космическим базам, докам, учебным полигонам и боевым эскадрам и высыпали самопальные детекторы. Были детекторы относительно тихоходными и короткоживущими, так что выбрасывать их надлежало как можно ближе к вражьим кораблям и объектам. Отсюда и риск был максимальный.

Это особое искусство: незаметно подкрасться вплотную к неприятелю, выбросить детекторы и уйти незамеченным. Русские военморы не доверяли высший пилотаж автоматике — вели разведчиков сами.

Список пропавших без вести лейтенантов удлинялся с каждым месяцем. Потери мирного времени были ох как велики…

Что же удалось узнать о хаарском государстве Главному разведуправлению ВКС ООН? Разведка хранила эти сведении в глубокой тайне. А что сумели пронюхать о хаарском царстве-государстве флотские? Да почти ничего. Его словно бы не существовало вовсе. Каждая планета жила как будто по своим собственным законам, понять которые было невозможно.

У планет имелись свои корабли, часть из которых, несомненно, имели вооружения и по своим очертаниям были похожи на военные. Порой их насчитывалось до двух-трех десятков. Но военные корабли никогда не собирались в крупные флотские соединения. С этой точки зрения воевать с хаарцами будет легко: надо громить их планеты поодиночке. Однако, кто даст гарантию, что с началом войны ситуация не изменится и военморам не придется все-таки иметь дело с боевыми флотами, а не с отдельными эскадрами или флотилиями?

Противокосмическая оборона на хаарских планетах, по человеческим меркам, была организована хуже некуда, и это казалось крайне подозрительным. Нарочито беззащитные планеты уж слишком напоминали расставленные по Галактике ловушки. Правда, врагу не следовало столь явно демонстрировать уязвимость своих бастионов — и дурак поймет, что соваться туда опасно. Или такова была изощренная военная хитрость?

Впрочем, на орбитах и поверхности планет было обнаружено немало таинственных объектов, которые теоретически способны выполнять оборонительные функции. С одинаковым успехом они могли оказаться детскими аттракционами вроде «Диснейленда», хлебными элеваторами и хорошо замаскированными зенитными батареями. Пока не напорешься — не узнаешь.

На переборке в ногах койки висела в рамке из карельской березы плоская фотография улыбающихся отца с матерью. Они, совсем молодые, стояли в обнимку на берегу Черного моря. Отец — в джинсах и тельняшке, мать — в белом платье. Светило солнце, дул ветер, лохматя волосы… На тумбочке располагался объемный фотопортрет любимой. Маруся Кораблева в ярком сарафане стояла на огромном валуне, куда взгромоздил ее Петр, на фоне розового неба с желтыми облачками. Девушка раскинула руки, будто пытаясь обнять весь мир, и улыбалась в тридцать два зуба.

В каюте не было картин, и имелась всего одна бумажная книга. На выдвижной полке в изголовье койки лежал старинный «Морской устав», которую подарил отец в честь окончания кадетского корпуса. Петр любил почитать его перед сном — особенно в самые неудачные дни.

Рядом были старинные часы и барометр, который показывал парижскую погоду — правда, с небольшим опозданием. А еще каюту украшал хрустальный графин с гравировкой, который подарила Сухову команда в его тридцать седьмой день рождения.

Была в каюте и растительность. На второй выдвижной полке стоял небьющийся горшок с красным, бугрящимся чешуйчатыми отростками марсианским кактусом. Марсианин обретался в командирской каюте с того самого дня, как экипаж начал обживать «Котлин». Кто именно притащил его на фрегат, выяснить не удалось, хотя Спиваков провел самое настоящее расследование. И потому Петр Сухов решил, что это подарок от корабелов — неотъемлемая часть боевого корабля.

Кактус был молчалив и послушен — терпеливо ждал полива, изо всех сил стараясь не сохнуть, чтобы не огорчить хозяина. А когда о нем наконец вспоминали и давали воды с избытком, не чихал и не отплевывался, не начинал демонстративно раскисать или гнить, а, умудренный жизненным опытом, копил драгоценную влагу, запасая впрок. Петр не был кактусником и вообще цветоводом и потому марсианина не баловал. Но и не губил. Так себе хозяин…

Семен Бульбиев перед сном заглянул к командиру. Ради такого случая он припас бутылку настоящего армянского коньяка. Капитан третьего ранга был не против «прополоскать гланды», но сначала ему хотелось кое-чем поделиться со старпомом.

— Вот послушай, Семен Петрович, что писала семь веков назад Государственная Адмиралтейская коллегия… Устав морской. О всем, что касается доброму управлению в бытность флота на море. Книга первая. Глава первая. О генерале адмирале и всяком аншеф командующем. Та-ак… Ну вот хотя бы. «Пункт семь. Сверх потребы парусов не поднимать… Всякой аншеф командующий не имеет больше парусов подымать, только как нужда и случай требовать будет, дабы те корабли, которые на парусах не ходки, от флота не отстали».

— Ну да, уже тогда моряки соображали, что скорость конвоя определяется скоростью самого тихоходного судна… — заметил старпом.

— Предки это знали куда лучше нас.

— А что, книга твоя прямо из восемнадцатого века? Как дожила до нынешних времен?

— Перепечатали ее в конце двадцатого, а в двадцать первом страницы были залиты в пластик. Так что тыщу лет проживет.

Пока Бульбиев разливал коньяк по стаканам, Сухов открыл книгу на следующей закладке.

— Вот… «Пункт восемнадцать. О сушении парусов… Должен приказать своему капитану, дабы по вся дни, когда время допустит, парусы сушены были: как для збережения оных, так и для учения матрозов». Разве ж это не здорово?

— Так вот почему ты мучаешь экипаж бесконечными приборками и тренировками, — старпом цедил из граненого стакана коньяк.

— Идем дальше… «Пункт двадцать пять. Не стрелять по неприятелю прежде надлежащей дистанции… Капитаном, или командором кораблей не стрелять из пушек по неприятелю прежде, нежели они столь близко придут, чтоб можно вред учинить, под штрафом отнятия чина, ссылкой на галеру, или под потерянием живота, по разсмотрению дела».

— Подпустить как можно ближе — и расстрелять из всех стволов. Ёшкин кот… Сейчас такую тактику считают самоубийством.

— Это всегда было рискованно. Но, как известно, кто не рискует, тот не пьет шампанское… — Сухов глотнул коньяку, как простой воды. — А вот еще замечательный пункт. «Двадцать седьмой. Во время бою надлежит тщаться взойтить выше неприятеля… Когда флот к неприятелю в бой приближается, тогда аншеф командующему надлежит по крайней возможности тщатися так взойти, дабы неприятель у него всегда под ветром был. Однакож все с добрым порядком, дабы не отнял один у другова ветру и не помешал бы один другому по неприятелю стрелять, но держаться во ордер баталии и чинить промысл над неприятелем, под лишением живота». Ну как тебе, Семен Петрович? Неужто не греет душу?

— Коньяк ее греет, Петр Иванович… Я не очень понимаю твои исторические восторги, но согласен: предки наши были не дураки и дрались за Россию до последнего.

— А я о чем? О том, что память их посрамить никак не возможно.

Ночью Сухова разбудил топот над головой. В каюте было темно. На верхней палубе кто-то снова и снова громко стучал. Военмор прислушался и понял, что стук раздается с потолка его собственной каюты.

— Свет! — приказал Петр.

Зажегся ночник. Никого не видать.

— Полный свет!

В каюте засияли все четыре светильника. Потолок был пуст. И чист — ни единого следочка. А топот не прекращался.

«Я свихнулся?» — спросил себя командир фрегата.

Ответа не было.

Сухов поднялся с койки и быстро, но без лишней спешки оделся. На потолке топотали.

— Дежурный офицер! — позвал Петр.

Корабельный «Каштан» соединил его с командной рубкой. Посреди каюты возникло объемное изображение. Дежурный офицер в легком скафандре сидел в кресле перед командным пультом.

— Дежурный офицер старший лейтенант Иванов-Третий. За время моего дежурства происшествий…

— Отставить. Вот что, Коля. Послушай, пожалуйста, что у меня творится.

— Слушаю, Петр Иванович, — произнес штурман.

Топот, как назло, стих. Полминуты дежурный офицер вслушивался в тишину, нарушаемую лишь дыханием командира.

— Ничего не слышу, Петр Иванович.

— Стихло. Но надо бы проверить.

— Я пришлю дежурного механика.

В дверь каюты постучали.

— Разрешите войти, Петр Иванович? — раздался негромкий голос Спивакова.

— Входите, Аристарх Львович.

Адъютанта подняло с постели шестое чувство. Каким образом кондуктор чуял, что у командира возникла надобность в нем, оставалось загадкой и для Сухова, и для всего экипажа.

— Подожди, Коля, с механиком. Сейчас мой адъютант тут пошукает.

— Что случилось, Петр Иванович? — спросил кондуктор Спиваков.

Неведомый топотун снова забегал по потолку.

— Ага, — только и сказал адъютант.

И подпрыгнул. Махнул руками, пытаясь сгрести топотуна. Не вышло. Но теперь топотало уже не на потолке, а рядом с дверью.

— Компактный… — протянул Аристарх Львович. — И быстрый.

— Кто это может быть?

— А хрен его знает. В Галактике много чего водится.

— Дежурный офицер, — произнес Сухов.

— Здесь, Петр Иванович. — В каюте снова возник сидящий за пультом старлей Иванов-Третий.

— Коля, распорядись, чтобы сюда принесли инфракрасные очки или прицел.

— Слушаюсь.

Через минуту в дверь каюты постучали.

— Господин капитан третьего ранга. Тепловизор.

— Просунь в щель. Только очень осторожно.

Спиваков приоткрыл дверь. Матрос подал очки… Но топотун оказался проворней. Он выскочил в коридор, мазнув матроса по волосам.

В коридорах и на палубах фрегата была устроена настоящая барская охота на крупного зверя, организованная по всем правилам — с загонщиками и стрелками. В ней участвовал суточный наряд, усиленный изнывающими от безделья механиками машинного отделения и техниками БЧ-шесть.

Десятки матросов и сержантов были вооружены губными гармошками, трещотками и алюминиевыми кастрюлями и мисками, которые взяли на камбузе. По команде загонщики двинулись по коридорам «Котлина», изо всех сил колотя по посуде, вопя и производя всевозможный шум. Они гнали сбежавшего из командирской каюты топотуна на засаду, устроенную перед реакторным отсеком.

Разумеется, загонщики тотчас перебудили спящих подвахтенных. Из кают и кубриков полился отборный флотский мат. Впрочем, несколько любопытных матросов, сержантов и мичманов поспешно оделись, чтобы присоединиться к охоте. Раз уж сон слетел, почему бы не поучаствовать в празднике?

Стрелки были вооружены тепловизирами и инфракрасными очками — в расчете на то, что невидимая «дичь» не может мгновенно изменять температуру своего тела и нескольких секунд хватит, чтобы ее засечь и поймать. Они с нетерпением ждали, когда появится зловредное существо. Наготове была ловчая сеть и два полицейских станнера, не пойми для чего попавших на фрегат.

Однако топотун каким-то чудом сумел остаться невидимым для засады, прорвался сквозь ряды загонщиков и ушел на верхнюю палубу. Тогда облаву было решено повторить, и вот уже нарушителя спокойствия гнали по верхней палубе к командной рубке.

Петр Сухов сидел в каюте и следил по корабельной связи, как идет охота. При этом он поглядывал на пустую выдвижную полку и пытался вспомнить, чего именно там не хватает.

— Эврика! — наконец вскричал он. — Кактус сбежал!

— Какой еще кактус? — удивился находящийся с ним на связи кондуктор Спиваков.

— Красный такой, марсианский…

— Так ведь это не кактус вовсе, а зверь такой чудной! — воскликнул Аристарх Львович. — Марсианский ежик называется. Я думал: вы в курсе… Он на полгода впадает в спячку, а когда проснется, удержу не знает — носится, ищет корм, подругу и место, подходящее для устройства гнезда.

— Вот те раз… А почему он невидим?

— Лучшая маскировка — моментальная мимикрия.

Триста лет назад, когда земляне решили заселить «красную планету», у генетиков появилось много работы. Они создали десятки новых биологических видов, которые были максимально приспособлены к суровому климату Марса, но потом марсианские «уродцы» начали победоносное шествие по другим населенным планетам.

Охота закончилась неудачей. Топотун снова прорвался сквозь цепь загонщиков и словно испарился. Потные загонщики уселись на пол, кто где был, и потребовали от начальства двойную порцию компота из сухофруктов. Корабельному коку ничего не оставалось, как вскрыть неприкосновенный запас изюма, урюка и чернослива и поставить кипятиться воду.

Сухов и Спиваков отправились самолично осматривать фрегат. А что им еще оставалось? Терпеть на корабле присутствие неустановленного нарушителя означало провоцировать ЧП и подвергнуть сомнению самое главное, незыблемое правило флотской службы — власть командира на вверенном ему корабле абсолютна. Как говорится: на корабле без приказа капитана и муха не пукнет. А тут, понимаешь, партизанит целый кактус, то бишь ежик…

Командир фрегата и его адъютант продвигались по коридорам и палубам «Котлина» неспешно, внимательно смотрели по сторонам, стараясь не упустить ничего важного. Нарушителя обнаружить не удавалось, зато Петр Сухов в ходе инспекции обнаружил схрон с низкокачественными порнофильмами и большую кофеварку, которую корабельные умельцы переделали в самогонный аппарат. Капитан третьего ранга поставил сам себе на вид.

— Это лишняя лампа. Вчера ее тут не было, — вдруг объявил Спиваков.

— Вы уверены?

— У меня глаз — ватерпас.

Подозвали матроса с инфракрасными очками. На его взгляд, подозрительная лампа ничем не отличалась от своих соседок.

— Как это понимать? — осведомился у адъютанта командир фрегата.

— Значит, ежик меняет не только форму и цвет, но и температуру тела.

Суточный наряд приволок высокопрочную сеть для ловли экзотической рыбы и зазевавшихся диверсантов. Сняв обувь, матросы под командой Спивакова беззвучно подкрадывались к невидимому ёжику, но он хорошо видел, еще лучше различал запахи, а уж слышал и вовсе великолепно.

Одна была у ёжика проблема — топотал он громко, когда шел на прорыв. Поэтому кондуктор приказал матросам надеть боевые костюмы, вооружиться баллонами с усыпляющим газом и навострить уши. Заодно пришлось задраить все каюты, кубрики и рубки — морока еще та. Зато дело сразу пошло на лад.

В конце концов красного марсианского ежика все же поймали на подступах к камбузу и посадили в пустующий террариум. Ежик, при всей своей непохожести на земной прототип, за милую душу хлебал молоко и грыз сушеную рыбу. Ведь насекомых на «Котлине» не было. В террариуме он тосковал и просился на волю. Ежика было жалко, но выпускать его в корабельные коридоры было нельзя.

Война не была объявлена. Однако де-факто она велась — уже в двух десятках галактических секторов гремели взрывы и сверкали лазерные лучи. Эскадры и отдельные боевые корабли, принадлежащие людям и хаарцам, не торопились геройски погибнуть и крайне редко вступали в бой с равным противником. Зато, имея подавляющее превосходство в силах, обрушивались на врага всей мощью и топили без жалости. Мирные суда в боевых условиях все без исключения считались военными и подлежали захвату или потоплению. Пиратство стало тактикой флота.

Благородством от таких боев не пахло. Некогда главные для истинного офицера понятия «честь» и «совесть», казалось, умерли. Но вскоре выяснилось, что далеко не все военморы согласны воевать по новым правилам. Под трибунал угодили первые командиры, отказавшиеся выполнять приказ, но чаще имел место скрытый саботаж. И никогда — мятеж.

Русские офицеры с их идиотской порядочностью казались юнитам пережитком рыцарских времен. Сейчас они старались не лезть на рожон, педантично выполняли все параграфы боевых уставов ВКС и, разумеется, таким макаром никого потопить не могли. Когда-то подобную практику называли «итальянской забастовкой». Адмиралы были в бешенстве, но формально к действиям русских военморов не придерешься. Им (адмиралам) хватало ума на пороге Большой Войны не гнать волну и не пытаться снять с должностей отличных профессионалов.

Мелкие стычки и узаконенное пиратство на просторах Млечного Пути бесконечно продолжаться не могли. Широкомасштабные военные действия должны были начаться со дня на день.

Адмиралтейство выжидало. «Преступная нерешительность, граничащая с трусостью», — писали оппозиционные сайты и агентства новостей. На очередном заседании Генеральной Ассамблеи ООН с запросом к генсеку обратились сразу два десятка планетарных губернаторов. Они хотели знать, какие планеты могут подвергнуться хаарской атаке в случае войны и как именно Флот готовится к нападению врага.

Генсека ООН Алваро Перес-Альмейду, чей срок полномочий истекал в этом году, все сильнее раздражали высоколобые эксперты и закулисные советчики с их взаимоисключающими советами. Ему хотелось оставить след в истории — пусть и не выдающийся, но зато свой собственный. И потому, ни с кем не согласовав, он решительным шагом вышел на трибуну Генеральной Ассамблеи и провозгласил:

— Дамы и господа! Соплеменники! Терпение нашего народа не безгранично. Обладая правом законодательной инициативы и руководствуясь коренными интересами человеческой расы, я объявляю о проведении галактического референдума. Вопрос на нем будет стоять один: объявление войны хаарским агрессорам.

Историю общечеловеческого государства следует отсчитывать с далекого 1945 года — когда была создана Организация Объединенных Наций. Полтора века это международное учреждение не являлось правительством Земли, порой оно оказывалось на грани развала. Лидеры крупнейших держав ни в грош не ставили принятые большинством стран резолюции. Но затем ситуация стала меняться.

Природные ресурсы Земли были израсходованы уже к началу двадцать второго века. Месторождения углеводородов и металлов иссякли, а ученые еще не успели изобрести матричные синтезаторы и подобные им чудо-машины. Или же их продукция была слишком дорога и энергозатратна.

Дефицит пресной воды стал катастрофическим, и большинство населения было уверено, что виной тому термоядерные станции. Затем, как на беду, случилась авария на ТЯЭС под Шанхаем. Массовые протесты не дали покрыть сетью термоядерных станций всю планету и тем самым решить энергетическую проблему. Со спасительным гелием-3 тоже ничего не вышло. Переработать сто миллионов тонн для получения одной — слишком дорогое удовольствие. Человечеству пришлось снова и снова копаться в собственных отходах и экономить на всем. Цивилизация не могла больше развиваться.

Положение усугублялось глобальным потеплением, которое породило ураганы и засуху в тропиках, особенно в зоне Сахеля. Одновременно сотни миллионов человек бежали в глубь материков с затопленных океаном прибрежных низменностей. Полмиллиарда беженцев — страшная сила, способная разрушить сами основы цивилизации.

Именно тогда — перед лицом начавшихся жестоких войн за остатки ресурсов, когда неизбежной стала гибель миллионов, возникло общепланетное государство. Создавалось оно на основе уже существующей силы — Организации Объединенных Наций.

Драконовскими мерами ООН остановило крупные конфликты и превратило десятки мелких в полицейские операции. Но спасти человечество от голода и жажды мировое правительство не могло при всем желании. Нас спасли звезды. Чужие звезды и их благодатные планеты.

Звездная экспансия человечества развивалась стремительно. После открытия гиперпространства и создания гипердвигателя в середине двадцать второго века десятки и сотни разведывательных кораблей устроили настоящее соревнование, охотясь за богатыми на минералы планетами.

Желтые карлики принесли людям приятный сюрприз: в среднем у каждой двадцатой звезды крутилась землеподобная планета. Каждая сотая планета оказалась пригодной для жизни. И самое главное: за редким исключением на них не было разумных существ. Еще проще оказалось найти планеты, чьи недра набиты минеральным сырьем.

Богатые страны колоссальным напряжением ресурсов построили тысячи кораблей. И началась эра переселения. Большая часть их жителей (за исключением фанатичных патриотов Земли и глубоких стариков) была переправлена в лучшие миры. А нищие страны и народы остались бедовать на вылущенном шарике, который переименовали в Старую Землю.

Организация Объединенных Наций, правившая метрополией последние пять веков, превратилась в федеральное галактическое государство, состоящее из пятисот колонизированных и пяти тысяч горнорудных планет. Расползтись или разбежаться этому колоссальному государственному образованию не давали три решающих фактора: могучий военный флот, тахионная связь и гиперпрыжки. Любая планета, входящая в ООН, была в досягаемости — максимум на расстоянии двухнедельного перелета от соседей. Сепаратисты были обречены на быстрый и неотвратимый разгром.

Основная функция ООН изменилась: вместо умиротворения обезумевших беженцев и голодных бунтов, а также истребления религиозных фанатиков на первое место вышла защита людей от инопланетной угрозы. Военную функцию ООН выполнял Флот, состоящий из сотен новейших кораблей, пятидесяти бригад морской пехоты, укомплектованных тяжелой техникой и десантными судами, десятки тысяч корабликов планетарной обороны, тысяч боевых станций и планетарных крепостей.

У юнитских чиновников был теперь сильный аргумент: любые сепаратисты подвергали свой народ смертельной угрозе, ведь они не могли защитить его от пришельцев столь же эффективно, как огромный флот ООН. А посему разлетевшиеся по планетам народы вынуждены были мириться с отсутствием суверенитета и необходимостью платить солидные налоги в бюджет Объединенных Наций.

Поначалу военный флот ООН был весьма разнокалиберным. Отсталые планеты оказались почти безоружны, их боевая техника безнадежно устарела. О береговой обороне и говорить нечего — бедняки обороняли себя подлатанным на скорую руку старьем. Вернее сказать, делали вид, что обороняют. Богатейшие нации не желали обеспечивать кораблями нищих соседей и норовили придержать налоги. Долго такое положение продолжаться не могло.

Окрепнув, единое государство стало вкладывать огромные средства в оборону. К сегодняшнему дню ООН создала равновесную триединую военную структуру. Все элементы ее были в наличии: боевой флот, космическая пехота и береговая оборона.

Ждать приказа было непросто. Терпеливо ждать — никаких сил. Чтобы отвлечь экипаж, Петр Сухов объявил учебную тревогу, репетируя захват корабля абордажной командой неприятеля.

В роли стремительных, безжалостных и бесстрашных хаарцев выступил взвод корабельных морпехов. Фрегатом командовал каплейт Бульбиев. А Петр Сухов внимательно следил за происходящими событиями из своей каюты.

Морпехи лейтенанта Кобылкина покинули фрегат на десантных катерах, а потом вернулись. По условиям учений, десант под прикрытием вражеского крейсера вскрыл грузовые и аварийные люки и ворвался на корабль.

После короткого, ожесточенного боя «Котлин» был взят. Вернее, уничтожен. Ибо под угрозой захвата корабля начальник БЧ-два старлей Хвостенко подорвал боезапас ракетной батареи. При взрыве фрегат раскололся надвое. Уцелевших людей унесло в космос. Вероятно, хаарцы подобрали своих. Подбирать экипаж «Котлина» было некому.

Командир фрегата был в великом гневе. И гневался Сухов в первую голову на самого себя.

Капитан третьего ранга Петр Иванович Сухов объявил построение личного состава в грузовом трюме. Побежденные военморы и победившие морпехи стояли друг против друга. И те, и другие старались не смотреть на своего командира. Между шеренгами прохаживался Петр Сухов, теребя в руках черную фуражку. Наконец он надел ее и остановился.

— Экипа-аж! Равняйсь! Смир-на! Равнение нале-ево!

С посеревшим от позора лицом Бульбиев промаршировал вдоль строя к своему командиру и отдал рапорт:

— Господин капитан третьего ранга! Завершены корабельные учения по отражению вражеского десанта. Вверенный вам корабль… — каплейт не знал, чем завершить фразу. — Вверенный вам корабль…

— Больше не существует, — Сухов ледяным голосом закончил за Бульбиева рапорт. — Мне горько, господа. Мне больно и стыдно. Мы не готовы.

Капитан третьего ранга поставил экипажу отметку «неуд», объявил выговор первому помощнику и благодарность командиру десанта. Сделал вроде все правильно, но на душе было погано. Нет ничего хуже, чем уронить боевой дух экипажа перед началом рейда, заставить подчиненных чувствовать себя оплеванными.

Петр Сухов обвел глазами выстроившийся экипаж, всмотрелся в понурые лица и добавил:

— За никудышно проведенную подготовку экипажа фрегата «Котлин» объявляю выговор капитану третьего ранга Сухову.

Военморы оживились.

— Мы полны решимости ворваться в галактическое Ядро и разнести его к ядреной матери, — продолжал командир фрегата. — Замечательно. Но при этом мы не можем отстоять родной корабль. И что это значит?

Экипаж ждал, что командир ответит сам себе, да и Сухов особо не надеялся получить ответ от своих подчиненных.

— Я задал вопрос, архаровцы. Я слушаю объяснения.

Тишина в ответ.

— Кто может доложить, что экипаж делал неправильно?

Шаг вперед из строя сделал младший лейтенант Гурко, начальник БЧ-пять, и отчеканил:

— Экипаж не прочувствовал серьезность момента, господин капитан третьего ранга.

— Не понял, — глухо произнес Сухов. — Поясните, Василий Иванович.

— Десант сражался, а экипаж играл в военную игру. Бился в треть силы.

— Разве я приказывал играть в бирюльки?

— Никак нет, господин капитан третьего ранга, — ответил за всех Бульбиев. — Такого приказа не было.

— Так какого же черта, господа военморы?!

Экипаж молчал. Капитан третьего ранга Сухов медленно обошел строй, заглядывая в глаза каждому. Многие моряки боялись смотреть на своего командира — глядели в пол, мимо или сквозь него. Иные же с вызовом встречали взгляд командира — дескать, нечего искать виновных, коли сам напортачил.

— Чтоб это было в последний раз, — закончив обход, устало произнес Петр Иванович. — Вольно. Р-разойдись.

Референдум состоялся в среду пятнадцатого июля. А в пятницу генеральный секретарь объявил состояние войны с Великим Хааром с ноля часов восемнадцатого июля по среднегалактическому времени. Так и не поняв, что на самом деле нужно от них хаарцам, тридцать миллиардов хомо сапиенс в одночасье стали солдатами первой в истории человечества галактической войны.

Как проголосовали на референдуме русские, Петр Сухов не знал. Данные были то ли засекречены, то ли их никто не подсчитывал. Цифры имелись лишь по отдельным провинциям ООН (читай: по Солнечным Системам). Старая Земля проголосовала пятьюдесятью тремя процентами «за». Не слишком большое преимущество. Человечество в целом оказалось куда более агрессивным.

Объявление войны руководство ООН обставило как праздник галактического масштаба — с помпезным военным парадом, грандиозным фейерверком и гала-концертом звезд эстрады. С Новой Земли великий праздник транслировали все новостные каналы.

Петр Сухов в эти минуты находился в командной рубке «Котлина». На экран управления огнем вывели телевизионную картинку. Над брусчаткой бескрайнего Марсова Поля ряд за рядом беззвучно неслись новехонькие, украшенными яркими эмблемами машины крылатой пехоты. Был дан залп из всех стволов, и в небесах вспыхнул огненный ковер площадью в сотни гектаров. Впечатляющее зрелище — для малых детишек и восторженных дамочек.

Военный парад транслировали на треть Галактики, но в рубке «Котлина» он мало кого интересовал. Демонстрация истинной или мнимой мощи должна была успокоить налогоплательщика. И она уж никак не могла тронуть за живое боевых офицеров, которые лучше других знали, что почем сейчас на Флоте.

Офицеры, обсуждая начало войны, возбужденно переговаривались за спиной командира.

— Зато теперь узнали, что за умное железо сходит сейчас с конвейера. А то до отставки так и не поймешь, чем силен Флот, — сказал главный механик Прохазка.

— Показухой он силен, — буркнул Хвостенко, начальник БЧ-два.

— Так тебе и покажут новейшие образцы! — воскликнул Гурко.

— Не боись! Еще как покажут, — с усмешкой произнес Хвостенко. — Бутафории налепили — вот она крыльями и машет. Хаарские шпиёны должны поверить, что мы непобедимы. Там, на трибунах сейчас, небось, каждый второй — шпиён. — Хвостенко обычно помалкивал, но сегодня он рубил правду-матку, рискуя своей карьерой.

— Ну хоть теперь настоящее дело начнется.

— Скорей бы уж…

Капитан третьего ранга терпеливо выждал, когда офицерам наскучит языками чесать, а затем повернул голову и обратился сразу ко всем:

— Чему вы радуетесь? Глобальной войне? Погибнут миллиарды.

— Не могу согласиться, Петр Иванович, — возразил Вася Гурко. — Хаарцы беспомощны, как телята.

— Чепуха. Они втягивают нас в войну, умело маскируя свою мощь, — мрачно произнес Сухов. — Уже втянули — так что первая их задача выполнена. А вот какова вторая?.. — Командир фрегата обвел глазами рубку, потом добавил — неожиданно для самого себя: — Но я ведь не говорил, что миллиарды людей погубит Великий Хаар.

— Кто же тогда? — удивился зенитчик.

— Может, мы сами. Или еще кто… Тот, кто стоит за ширмой и с усмешкой смотрит на всю эту мышиную возню.

Сухов сам не знал, почему заговорил о некой третьей силе. И вообще — откуда у него взялась такая мысль.

— По крайней мере, теперь перестанут без толку гробить русские экипажи. На войне каждый корабль ценен, — выразил надежду начмед Лукашин.

— Помечтай! — со злостью воскликнул Хвостенко. — Юнитов не исправишь. Кого посылают в глубокий рейд? Нас. Кому поручают разведку боем или прикрывать отход? Тоже нам. Как кидали русских в мясорубку — так и будут. Перед нами всегда будут превосходящие силы противника, и у нас обязательно обнаружится некомплект экипажа и половинный боезапас.

— Ты из юнитов делаешь каких-то убийц, — возмутился доктор. Он был неисправимым идеалистом.

— Не убийц, а людей, для которых хороший русский — мертвый русский, — гнул свое начальник БЧ-два. — Пока возможно, они будут выжимать из нас максимум пользы, а потом швырнут в топку без малейшего сожаления. Сугубо прагматический подход. В таком грехе они никогда не признаются. Даже самим себе. Но разве нам от этого легче?

Это был правильный разговор: о ненужной войне, которую развязали юнитские адмиралы, и о том, что русские очень скоро встанут перед выбором. Петр Сухов только время от времени чуток подправлял его русло.

Глава третья Пересвет и Челубей

Боевые флоты медленно сходились и, обменявшись серией ударов, снова расходились — столь же неспешно и чуть ли не торжественно. Они вроде бы сражались, но по сути лишь демонстрировали свою готовность к бою. Никто не стремился доблестно погибнуть, обе стороны не торопились применить свои главные козыри, к числу которых относились Малый и Большой Доктор.

Потери звездных флотов, столкнувшихся в сражении, были пока минимальны. Большинство ударов удалось отбить или погасить защитными системами. Военморы ломали головы: противники прощупывают друг друга в поисках слабых мест или все еще надеются договориться? Наши адмиралы отмалчивались. А хаарцев и вовсе не спросишь.

Все происходящее скорее можно было считать репетицией решающей битвы, а не самой битвой. И репетиция эта проходила на фоне роскошных декораций. Наша Галактика прекрасна сама по себе, но здесь она была украшена дополнительно — будто Создатель подобрал лучший задник для этого грандиозного спектакля.

В небесах отсутствовал черный цвет. Коричневые с красным отливом облака межзвездного газа, словно истлевшие от времени занавеси, были испещрены тысячами крохотных дырочек, сквозь которые на поле боя проникал свет разнокалиберных солнц. Это был густо населенный угол Млечного Пути. Если будет приказ зачистить его по всем правилам — замучаешься. Пяти юнитских флотов не хватит…

Впереди, в глубине хаарской территории, коричнево-красноватые дырчатые облака были прорезаны ослепительно-изумрудными языками, вздымавшимися от плоскости Галактики едва ли не до ее далекого края. Правда, это лишь казалось. Человеческий глаз непременно пытается исказить истинный масштаб любого предмета или явления, чтобы охватить взглядом с одного захода и понять без чрезмерных усилий.

Изумрудные языки были инкрустированы желтооранжевыми прожилками, которые начинали мерцать, стоило подольше задержать на них взгляд. Формой своей они были похожи на знаменитые черно-алые облака в туманности M16. Разноцветные кляксы, высвеченные на складках огромного «покрывала» яркими звездными огнями, и смутные тени давно потухших «костров», забытых катастроф и сгинувших цивилизаций делали небеса в этом секторе Млечного Пути пестрой, но детально выписанной картой. Картой почти не известного людям враждебного мира, который им еще предстоит завоевать.

Некоторые аналитики Адмиралтейства подозревали, что здесь человечество наблюдает продукт инопланетной инженерии — результат воплощения титанического проекта по переустройству Галактики. Что именно строили, осталось не понятым. Ясно было одно: нынешним хаарцам подобный размах не под силу.

Флагманом Шестого флота Военно-Космических сил ООН служил грандиозный, слегка устаревший линкор «Нью-Орлеан». В командно-штабном отсеке кипела работа. Адъютанты, денщики, офицеры связи сновали туда-сюда по его огромному пространству. И только командующий флотом адмирал Джеймс Кобурн не участвовал в этой суете.

«Сотни кораблей, десятки тысяч военморов и морпехов. Жаль, если все погибнут. Пусть не все, но очень многие… — думал седовласый Кобурн. — Враг слишком силен, чтобы победить его малой кровью. К концу битвы от Флота останутся обгорелые остовы, расколотые скорлупы и россыпь спасательных шлюпок. Вот если бы…» — Мысль его оборвалась.

Джеймс Кобурн смотрел на адмиральский экран, куда была сведена вся визуальная информация. Надо быть слепым, чтобы не заметить: хаарцы ведут себя совсем как люди. Они словно говорят юнитам: побоище нам не нужно, мы лишь поддерживаем равновесие — отвечаем ударом на удар.

Терять корабли и людей было жалко до слез. Особенно — корабли. «Отличное правило было в ветхозаветные времена: сходились два рыцаря и в поединке решали, чья армия сильнее», — вдруг подумал командующий флотом.

— А что проигравшая сторона? — раздался в голове адмирала беззвучный вопрос.

Командующий Шестым флотом вздрогнул, как от внезапного выстрела.

— Кто говорит? — севшим голосом спросил он.

Нет, Кобурн по кличке «Старый Лис» еще не сошел с ума. Куда вероятнее: кто-то влез к нему в голову. Если верить докладам спецов, современные технологии еще не позволяют делать это в защищенных помещениях вроде корабельной рубки. Но вполне может существовать некий совсекретный проект. И тогда телепатический излучатель достанет тебя сквозь любую броню и не то что за тысячи миль — за тысячи парсеков. Вопрос в том, кто именно набрался наглости и решил побеседовать с адмиралом накоротке: юнитская контрразведка или Чужие?

— Простите, господин адмирал. Задумался и не расслышал ваш вопрос, — повернул к нему голову сидящий в соседнем кресле первый заместитель вице-адмирал Курт фон Засниц. У него были огромные бледно-голубые глаза — глаза ангела, маньяка-убийцы или клинического идиота. — Что вы сказали?

«Что будет делать проигравший? Сдастся? Отступит?» — продолжал невидимый собеседник.

— Да вот бормочу себе под нос, Курт.

«В высокие хаарские технологии верится больше, чем в наши. Если со мной действительно говорит хаарец, от этих переговоров может быть толк, — напряженно думал комфлота. — Если же меня затеяли проверять свои, то лучше отмолчаться и побыстрей доложить начальнику Особого отдела».

— Можно спросить, господин адмирал? — Фон Засниц поднял на командира глаза.

— Давай.

— Мы так и будем вальсировать или все же ударим?

Этот вопрос задавали командирам и себе самим все пятьдесят тысяч собранных на поле битвы моряков и десантников. Старый Лис не знал ответа.

— Я думаю…

— Из Адмиралтейства торопят с рапортом.

Штаб юнитского Флота битый час забрасывал флагманский линкор грозными тахиограммами.

— Подождут, — буркнул Кобурн.

— Скоро у Обамы лопнет терпение. — Фон Засниц имел в виду начальника Штаба Военно-Космических сил генерал-адмирала Обаму Фостера.

Адмирал не ответил, он вел переговоры.

«Проигравший оставит сектор», — Кобурн постарался четко выстроить мысль и подольше удержать ее в голове, чтобы она была услышана.

«А потом снова битва? И снова отход?» — допытывался таинственный собеседник.

«Не знаю. Нам бы сейчас разобраться…»

«Кого выставишь?»

«Да хоть сам пойду».

«Нет. Ты — уже старик. Выбери молодого. Только скорее».

«Хорошо. Я выбрал».

Фрегат «Котлин» под командованием капитана третьего ранга Петра Сухова несся навстречу врагу. «Победить или умереть», — сказал Старый Лис, и Сухов собирался растереть хаарца в межзвездную пыль. Впрочем, сделать это было непросто.

Хаарский корабль оказался такого же класса и по вооружению и скорости был примерно равен новенькому юнитскому фрегату. Так что бой предстоял равный. И результат этого боя, скорее всего, ожидается такой: соприкоснувшись бортами, в межзвездной яме будут дрейфовать два развороченных прямыми попаданиями, изувеченных остова, а вокруг, в ледяном вакууме — парить обломки сожженных спасательных шлюпок и трупы военморов… По опыту боевых действий в Дальнем Космосе — самый вероятный сценарий.

Петр Сухов особо не задумывался, почему для показательного боя был выбран именно его корабль. Фрегат недавно спущен со стапелей, успешно прошел ходовые испытания, на «отлично» провел боевые стрельбы на космическом полигоне. А его команда, костяк которой перешел на фрегат со знаменитого корвета «Джанкой», считалась одной из лучших на Шестом флоте. «Котлин» достоин представлять флот. Так, по крайней мере, думал его командир.

Для боя с равным противником Сухову надо было придумать какой-то отвлекающий прием, чтобы обескуражить хаарца, выиграть время для убийственного удара. Каждый уважающий себя командир мечтает изобрести некий коронный маневр, особенный боевой прием — такой, что повысит шансы на победу и заодно станет его визитной карточкой на флоте. Военмор обязан быть хорошим тактиком, а не бездумным исполнителем приказов — пусть даже умнейших.

Кому-то удается придумать что-нибудь действительно стоящее, кому-то — нет. Любой незнакомый корабль может преподнести тебе неприятный сюрприз. И поэтому, чтобы уцелеть, ты должен непрерывно отслеживать военную ситуацию в Галактике, отличать те корабли, что прославились успешными боями, изучать их боевые приемы и придумывать эффективную защиту.

И что в конечном итоге знал Петр Сухов о тактике хаарских фрегатов? Совсем немного. Они предпочитают сражаться группами по шесть, в крайнем случае — по три корабля. Стремительно выбрасываются из гипера в евклидово пространство, создавая преимущество на фланге или в тылу эскадренного строя. Сферой или треугольником смерти они охватывают выбранную жертву, молниеносно разделываются с ней, расстреливая до сотни ракет и торпед, и снова уходят в гиперпространство.

Крупных сражений хаарцы избегают — равно как и поединков. Но данный фрегат сам вызвался попытать счастья в одиночном бою. Значит, этот корабль чем-то отличается от других технически или дело в его особенном командире. И тогда все собранные Петром сведения и ломаного гроша не стоят. В любом случае у военмора Петра Сухова выбора не было. Его назначили для смертного боя, а не для долгих размышлений.

А боя… Боя как раз-то и не было.

Окружающий Сухова мир изменился. Вдруг. Командная рубка фрегата дрогнула перед глазами, расплылась и опять стала прежней. Военморы ничегошеньки не заметили. Все, кроме капитана третьего ранга. Потому что теперь он видел одновременно две картинки — два разных корабля…

Фрегат «Котлин» несся навстречу врагу, а в его командной рубке уже стояли чужие моряки. Они помещались в каких-то странных, вертикальных, рамчатых устройствах черного цвета — ничуть не похожих ни на ложементы, ни на командирские кресла.

Хаарцы выглядели как и при штурме рейдера: ростом под два метра, с человекоподобным телом, в мягких черных скафандрах и черных гермошлемах. Что за начинка скрыта под защитными оболочками, можно только догадываться. Во всяком случае, вряд ли это был разумный студень или пчелиный рой.

Хаарцы смотрели на людей — и не видели их. Они ведь оставались на своем корабле. Все, кроме командира хаарского фрегата. Это существо присутствовало сразу в двух местах — как и Петр Сухов. Две корабельные рубки непонятным образом наложились друг на друга.

Хаарец уставился на человека, человек — на хаарца. Сухов поймал себя на инстинктивном движении: рука потянулась к кобуре. Он заставил руку вернуться на подлокотник кресла.

«Мы должны драться?» — мысленно спросил Петр.

Желание растереть хаарца в пыль пропало. Словно это был морок, а не естественное желание каждого честного солдата. Вместо него возникло любопытство и сожаление — ему не хотелось нести смерть чужим военморам.

«Зачем?» — вопросом на вопрос ответил хаарец.

«Чтобы выяснить, кто сильней».

«Мы знаем и так».

«А мы — нет».

«Жаль».

Поединок начался прямо тут, в полете — на пересечении двух рубок, где-то в межзвездной бездне. Поединок двоих воинов, вовсе не рвущихся сражаться, но вынужденных это делать.

«Проигравший корабль будет уничтожен, — вдруг понял Сухов. — Проигравший флот уйдет. Проигравшая цивилизация растает в солнечном сиянии, сгинет в пылевых облаках…» Он твердо знал, что исход боя зависит от того, чья воля окажется сильней.

«Речь идет о пассионарности? — беззвучно задал вопрос Петр. — Мы должны выяснить, кто из нас самее? Кто сильнее хочет жить? Не политическая воля все определит, а воля к жизни? Стоять, упершись друг в друга лбами, и давить что есть силы?»

Хаарец не ответил. Он атаковал. Удар был вроде бы не очень сильным, но разил без промаха. Ты — никто, ты — пустое место, тупое животное, назначенное в забой. И ты обязан освободить дорогу другим: тем, кто умнее, настойчивее, здоровее…

Сухов стиснул зубы и выдержал удар — он знал себе цену и не мог поверить в собственную ничтожность. В глубине его космической души сидела уверенность: раз летаю среди звезд и веду за собой людей — значит, уже живу не зря.

Петр не собирался сдаваться и ответил хаарцу: «Уйди с дороги, иначе мы сметем тебя и вас всех. Ваше время ушло. Мы шагаем по Галактике — и нас никто не остановит. Прочь!..»

Петр Сухов не знал, что ощущает враг, получив его ментальное послание. И чувствует ли он вообще хоть что-нибудь. Но капитан третьего ранга Сухов хотел жить. Страстно. И еще он хотел победить и сделать свой мир просторнее, здоровее, сильнее. И потому он мысленно давил, давил на хаарца…

«Откуда такая ярость? — вновь раздался в голове голос врага. — Где вы берете столько?»

«Молодая раса, — заговорил другой хаарец — тихим, шелестящим голосом. — Мы тебя предупреждали. Они — еще животные».

«Мы — животные! Животные!» — продолжал давить военмор, заставляя себя не слушать их беззвучный разговор. Он должен был победить во что бы ни стало.

И противник не выдержал напора, пошатнулся, отступил на шаг, еще на один, и еще…

Фрегат «Котлин» приближался к исходной позиции. Хаарский флот, за исключением одного корабля, стоял на месте. Экипажи юнитских кораблей ждали сигнала к атаке. Они ничего не знали о начавшемся поединке фрегатов.

Адмирал Кобурн на секунду задремал. Уронил голову на грудь, вздрогнул и поднял веки. Обвел взглядом рубку: заметил ли кто-нибудь из подчиненных его конфуз? Все военморы уперлись глазами в экраны. Им было не до Старого Лиса.

Джеймс Гамильтон Кобурн снова посмотрел на адмиральский экран. Если не считать непрерывно меняющейся на краях текстовой информации, экран был пуст. Коричнево-красноватые дырчатые облака, изумрудные языки с желто-оранжевыми прожилками, тысячи скрытых за декорацией звезд…

— Засниц! Сбой в системе! — воскликнул командующий Шестым флотом.

— Никак нет, господин адмирал, — ответил вице-адмирал. — Враг исчез.

…По итогам этого странного боя капитан третьего ранга Петр Сухов получил орден «За стойкость и мужество», а его экипаж был награжден серебряными медалями «За военно-морские заслуги». Популярность Сухова выросла еще больше. Теперь о нем узнали не только пятьсот миллионов жителей Старой Земли, но и свыше пяти миллиардов рассыпанных по Галактике граждан ООН.

Популярности командир «Котлина», понятное дело, не искал и с раздражением наблюдал, как невидимая рука колонеля Ригерта из флотской контрразведки умело организует рекламную кампанию. Однако Сухов Порфирию Петровичу Ригерту не звонил и не писал, прекратить ее не требовал. Понимал, что это неотъемлемая часть войны.

На вопросы докучливых репортеров, за какой именно подвиг награжден командир «Котлина», Петр Сухов всякий раз заученно отвечал:

— За участие в генеральном сражении при Изумрудной туманности.

— И что вы там делали?

— Бодался…

Глава четвертая Хаарское пленение

После проигранного поединка хаарцы ушли только из одного сектора. В остальных война продолжалась.

…Вражеская эскадра спешно выдвигалась в район переменной звезды Желтая Гадалка. Шла в кильватерной колонне, без поисково-ударных и обеспечивающих групп. В наши дни таким строем не движутся — слишком он уязвим.

В боевом порядке хаарцев были три астроматки, битком набитые термоядерными бомбардировщиками, линейный корабль — флагман эскадры, пять крейсеров, включая три ударных, два больших десантника с шестью баржами-самоходками и две дюжины небольших кораблей (фрегатов, корветов и тральщиков). В состав эскадры также входили два транспорта, плавучий док, автономная энергостанция на мощном буксире и плавучий госпиталь — весьма тихоходные суда. В результате и вся эскадра двигалась медленно и выглядела отличной мишенью.

Командующий Белой эскадрой Шестого флота вице-адмирал Синдзо Хашимото решил атаковать немедленно — причем малыми силами. Был уверен: победа будет за ним. Победа малой кровью. А случись поражение, за утрату корабельной мелочи с должности не погонят.

У Желтой Гадалки сейчас явно концентрировались основные силы хаарского флота. Так что поход эскадры не был отвлекающим маневром, не грозил он и западней. Сотни вражеских кораблей и судов мчались, летели, сползались в этот район к началу массированного наступления.

До подхода главных сил Шестого флота юнитские корабли могли только потрепать хаарцев, вывести из строя не больше десятка самых захудалых посудин. Но Хашимото был чрезвычайно амбициозным флотоводцем и не жаловал военную историю. Был уверен: главный его козырь — несравненная интуиция. Потому даже самые здравые возражения он и на дух не переносил. Вице-адмиралу не терпелось вступить в бой и первым отправить в Адмиралтейство победные реляции.

Фрегат «Котлин» выскочил из гиперпространства в сотне кабельтовых от хаарского флагмана. Петр Сухов ничего не успел разглядеть. Кибернаводчик все сделал сам. Ракетный залп — и снова нырок в гипер.

Вместе с «Котлиным» такой же маневр выполнили еще одиннадцать фрегатов и корветов Белой эскадры. Два из них были сразу подбиты и уйти не смогли. Экипажи взорвали себя, чтобы не попасть в плен к инопланетянам. Подобная участь казалась людям хуже смерти.

Эту самоубийственную тактику боевые корабли ВКС ООН применили еще раз. И еще. После третьей атаки из дюжины кораблей-смертников в строю остались лишь два фрегата: «Котлин» и «Пхукет»; они оба получили повреждения. Потери хаарской эскадры оказались минимальны: был подбит один из транспортов и несколько кораблей получили пробоины, но остались на плаву.

По логике вещей, имело смысл наносить удары по вспомогательным судам, но Хашимото стремился вывести из строя лучшие корабли противника. Те, что были способны постоять за себя. И вице-адмирал приказал нападать на крейсера и фрегаты. Хаарцы понять такую блажь не могли, перестроились и прикрыли броней и огневыми башнями четыре уцелевших тихохода.

Петр Сухов радировал на флагман Белой эскадры:

— Господин адмирал! Эффект внезапности окончательно исчерпан. Гипер на подступах к эскадре усеян минами, шныряют десятки хаарских гиперторпед. У нас боеприпасы на исходе. Заградительный огонь противника выбивает десять наших ракет из десяти. Дальнейшие атаки утратили смысл. Прошу разрешить отход к основным силам.

Вице-адмирал Синдзо Хашимото ответил тахиограммой:

— Прекрати панику! Не будь бабой! Выполняй боевой приказ!

Когда пришел ответ, каплейт Бульбиев находился рядом с Суховым в командирской рубке «Котлина».

— Самое время, — шепнул он на ухо командиру.

— Для чего? — Петр зыркнул на него. — Для чего, старпом?

Тот помолчал, подбирая слова, затем ответил:

— Расплеваться, ёшкин кот.

— Мы не готовы.

Сухов снова связался с флагманом.

— Господин адмирал! Вы сознательно губите боевой состав эскадры — это прямая измена. Выполнять преступный приказ отказываюсь. Оставляю за собой право обратиться с рапортом напрямую к командующему Шестым флотом. — И оборвал передачу.

Затем радировал на «Пхукет»:

— Самоубийством жизнь кончать не желаю. Возвращаюсь на базу. Предлагаю следовать за мной.

Командир «Пхукета» Маха Тинчанан откликнулся не сразу — советовался с офицерами:

— Получил приказ Хашимото: «Всеми средствами принудить экипаж „Котлина“ к подчинению. При попытке выхода из боя — потопить». Приказ выполнять не стану. Но и с вами не пойду. Трибунал — не для меня. Продолжаю атаку.

— Спасибо… Но ведь это конец, — Сухов тщательно подбирал слова. — Пожалейте ребят, командир. Они ни в чем не виноваты. Это нас с вами могут судить, карать. А они — люди подневольные.

Капитан третьего ранга Тинчанан ответил одним словом:

— Прощайте.

«Котлин» пошел на базу Белой эскадры Шестого флота — планету Малайю, где Сухова ждала Маруся Кораблева. Последний прыжок был рискованным — Петр Сухов хотел выйти в евклидово пространство поближе к планете. Он опасался, что фрегат расстреляют на дальних подступах к базе.

Но его поджидали и здесь. На выходе из гипера фрегат «Котлин» был атакован двумя фрегатами Синей эскадры. Не было ни запроса, ни предложения сдаться. Так на Старой Земле отстреливают бешеных собак.

Массированная ракетная атака и лучевой залп с двух направлений. А зенитные ракеты и снаряды на «Котлине» израсходованы в недавнем бою. Значит, защититься от юнитского огня нечем. Диспозиция хуже некуда. Шансов на спасение — ноль.

Сухов сделал маневр уклонения, прикрылся мобильными щитами, передал в штаб Шестого флота:

— Фрегат «Котлин» атакован двумя кораблями на подходе к Малайе. — И снова ушел в гипер.

Прыжок был совершен в опасной близости к планете. Ее гравитационное поле изрядно искажает гиперимпульс, а значит, и координаты прыжка. Точка выхода может находиться где угодно. Но Сухову опять повезло: фрегат уцелел и даже не покинул пределы Галактики.

Незнакомыми звездами военмора не удивишь. За время службы он прыгал сотни раз. И очень часто без помощи электронного навигатора ему было не узнать небо, которое воцарялось на корабельных экранах и в иллюминаторах.

На сей раз «Котлин» выкинуло в самом центре хаарских владений — неподалеку от укрепрайона под кодовым названием Красная Яма.

— Что будем делать, командир? — спросил Семен Бульбиев, когда штурман определился с местоположением. — Назад нельзя, а вперед куда? Не в плен же сдаваться.

Капитан третьего ранга пока не знал, что ответить.

Начальник БЧ-шесть старлей Шамраев доложил:

— Гипера савсэм чиста, командир. Как билюдечко голодного кота.

— Что ты знаешь о котах, Джавдет? — спросил Сухов.

И вместо ответа старлея вдруг услышал язвительный отцовский голос:

— Ну ты и влип, сынок.

Голос бати был громким и четким. Казалось, он раздался с расстояния в пару метров. Капитан третьего ранга вскинул глаза: рядом, в соседнем кресле находился дежурный офицер. Сухов-младший огляделся: в просторной командной рубке были только военморы. При исполнении. Померещилось…

Воздух перед ним словно бы замерцал. Изображение распалось на строки и заплясало — как при наведенных помехах на экране целеуказателя. Затем посреди рубки возникло старенькое кресло, что стояло на лоджии в парижской квартире Суховых. И в этом шатком кресле сидел Иван Иванович Сухов собственной персоной.

— Что ты здесь делаешь? — оторопело спросил Петр.

— Не задавай глупых вопросов, — раздраженно буркнул старик. — Разумеется, я тебя спасаю.

— От кого?

Никаким вселенским колдовством Иван Иванович не мог попасть в рубку. С Суховым-младшим говорил враг. Если, конечно, военмор просто не съехал с катушек.

— От этого. — Сухов-старший провел рукой по воздуху, будто стирая пыль с зеркала.

Командир «Котлина» глянул на экран и оцепенел. Фрегат был окружен. Нет, пока еще не хаарцами, а «ловчей сетью» — устройством, которое глушит гипердвигатель, не давая кораблю покинуть евклидово пространство. Люди редко используют эту штуковину. Крупноячеистая сеть слишком велика и тяжела, чтобы незаметно отбуксировать ее к вражескому кораблю и синхронно развернуть отдельные секции в непосредственной близости от него. Сделать это было практически невозможно.

Но сейчас невесть откуда взявшиеся многокилометровые секции почти сошлись, помещая «Котлин» в огромную сферическую клетку. А Петр, как ни пытался, не смог разглядеть с помощью фотоумножителя ни их собственных движков, ни буксиров, которые бы толкали эти колоссальные конструкции массой в десятки тысяч тонн.

Ивана Ивановича Сухова не видел никто, кроме его сына. Не видели офицеры и «ловчей сети» — иначе на фрегате давно бы ревела сирена боевой тревоги и звучали по «Каштану» взволнованные голоса начальников боевых частей.

— Надо объявить тревогу, — глухо произнес капитан третьего ранга.

— Нет смысла. Ты все равно опоздал, — возразил некто, принявший вид его отца.

— Кто тебя послал?! — потребовал Петр Сухов.

— Ты сам. Кто же еще? — удивился мнимый отец.

— Я ТЕ-БЯ НЕ ПО-СЫ-ЛАЛ, — звенящим от напряжения голосом произнес командир фрегата.

— Только не надо нервничать. — Сухов-старший укоризненно покачал головой. — Так ты скоро станешь записным психопатом.

— Ты — агент врага.

— Разве ты объявлял войну хаарцам, или они — тебе? — удивился Иван Иванович. — Паны дерутся — у холопов чубы трещат. Тебе-то что делить с такими же подневольными офицерами, только хаарского флота?

— Делить нечего. Но где гарантия, что меня отпустят подобру-поздорову?

Отец ответил не сразу — видно, советовался с кем-то.

— Гарантии нет, — признал он.

— То-то и оно.

— Гарантии нет, но есть надежда, — добавил Иван Иванович. — Та самая, что подыхает последней.

— БЧ-два! Батарея — огонь по «ловчей сети»! — скомандовал Петр.

Ответа не последовало.

— Экипаж! Слушай мою команду! — Сухов обратился по «Каштану» к своей команде. — Доложиться по отсекам!

Тишина. Командир фрегата обвел глазами командную рубку. Офицеры замерли у пультов и даже Бульбиев был недвижим, словно окаменел. Сухов подошел к нему, хотел тронуть его за локоть и обнаружил, что рука скользит, не касаясь мягкого скафандра.

Итак, на «Котлине» двигаться мог лишь Петр Сухов. «Ничего страшного не произошло: все живы, — подумал он. — Эти паскуды украли у меня экипаж. Ладно. Тогда я все сделаю сам». Он решил в одиночку открыть огонь и пробить брешь в «ловчей сети».

Петр отдал команду электронному наводчику. Тот не ответил. Капитан третьего ранга повторил приказ. Нулевая реакция. Корабельные системы не замечали своего командира. Время на «Котлине» остановилось — для всех, кроме Сухова.

— Может, хватит дурью маяться? — осведомился отец. — Я позволил тебе воздух сотрясать, потому как бесполезно объяснять дураку. Чтобы дурак понял, что перед ним каменная стена, а не картонка, он непременно должен себе лоб расшибить. Убедился, что «Котлин» поимели? Успокоишься теперь-то? Или снова будешь пробовать?

Петр Сухов в сердцах плюнул под ноги. Плевок остался висеть над полом. Военмор достал из кармана носовой платок и убрал слюну — нехорошо мусорить на корабле. И только тут заметил, что сам ходит по командной рубке, не касаясь подошвами титанитовых плит, которыми устлан ее пол. Хорошо хоть воздухом по-прежнему можно дышать.

Капитан третьего ранга снова уселся в командирское кресло — вернее, завис над ним.

— Если вы, сукины дети, всемогущи и можете управлять временем, что вам мешает вышибить из меня дух? — спросил Петр у Сухова-старшего.

— Хоти мы твоей смерти, ты был бы мертв еще тогда, на «Джанкое».

— Ну ладно… Что вам от меня надо?

— Тебя хотят кое-чему научить, сынок. Ты не против?

— Кто?

— Да эти… типы, — усмехнулся Сухов-старший.

— И чему же?

— Не сказали. Вроде как сюрприз.

— Детский сад какой-то…

«Что толку допытываться, если они все равно сделают то, что хотят? — подумал Петр. — Из упрямства? Просто я не могу сдаваться без боя. А как сражаться в нынешней ситуации? Как им нагадить? Пустить пулю в лоб? И кому от этого будет хуже?»

— Поехали, — едва слышно прошептал Иван Иванович и сгинул.

Капитан третьего ранга непостижимым образом покинул корабль. И в своем мягком скафандре с откинутым капюшоном он летел над хаарской планетой. Сухов глядел на несущуюся внизу поверхность, словно сквозь прозрачную стену — встречный ветер не хлестал ему в лицо, ледяной воздух стратосферы не морозил гортань и легкие.

Мелькали пейзажи — один причудливее другого. Проплыло скалистое плато, тут и там иссверленное большущими воронками сине-стального цвета. Зачем сверлили? Что это за сооружения? Жерла пушек, нацеленных в зенит, или тщательно раскрашенные воронки от упавших ракет?

Воронки порой плевались в небо розовой жижей. Сотни тонн чего-то похожего на йогурт превращались в вышине в узорчатые хлопья, которые парили, медленно опускаясь на землю. У самой земли хлопья взрывались и горелыми, черными ошметками осыпались на скальный грунт.

Скалы закончились, на смену им пришли бескрайние заросли кустарника. Темно-коричневые ветки сплелись в непроходимую чащу. И сквозь эти кусты проросли тысячи тонких бирюзовых колонн с синими воронками на вершинах.

Вот из этих воронок йогурт в небеса не вылетал. Для чего они? Дождь собирают? Слушают Глас Неба?

Колонны раскачивались от ветра. Казалось, что из густого, потемневшего от засухи мха торчат синие сыроежки на длинных ножках. Но Петр уже понял, какого размера эти «грибочки». До сотни метров высотой. Солидно…

Потом заросли оборвались, и в поле зрения попали круги. Огромные, аккуратно прочерченные круги с ровной поверхностью. Они были тесно уставлены лимонно-желтыми объектами, которые больше всего напоминали красивые, но малосъедобные ханьские груши. Размером «груши» были поменьше ворончатых колонн — метров по пятьдесят-шестьдесят в высоту. Время от времени они резко вздрагивали, будто скрытые под скорлупой детеныши толкали изнутри ногами, били клювами, но вылупиться пока не могли.

Между кругами росла пушистая трава — бордовая с сероватыми верхушками. Трава метров пяти в высоту. В ней паслись оранжево-синие гусеницы с массивными черными головами. Они все время что-то жрали. По крайней мере, Сухову поначалу виделось именно так. Но вскоре он понял, что эти медлительные существа вроде бы расчесывают шерсть. Трава оказалась исполинской шерстью. И вся холмистая равнина, над которой он пролетал, — одно колоссальное живое существо. Тогда выходит, что с помощью «груш» хаарцы то ли кормили этого монстра, то ли, напротив, — доили. А может, они брали у монстра анализы. Или все три дела разом.

Неожиданно Петр осознал, что ощущает запахи. Хаарская планета пахла. Каждый ее участок пах по-разному, но всегда непривычно. Синие воронки испускали сильный запах корицы, смешанной с канифолью, «груши» нестерпимо воняли тухлыми боровиками, но сквозь эту удушливую вонь с порывами ветра просачивались ароматы цветущего жасмина и подсыхающей персидской сирени. От гусениц несло машинным маслом и молочной отрыжкой насытившегося младенца, а травяная шерсть каждой шерстинкой-стебельком источала сложносочиненный аромат гречишного меда, спелого гриба ивишеня, давно не мытого бродильного чана и медной патины.

Удивить опытного космопроходца поразительными ароматами — задача трудная. В Галактике есть великое множество веществ и существ, чьи запахи не передать словами. «К чему мне все это показывают? — подумал Петр. — Зачем парфюмерию развели? Зря только голову морочат».

Полет замедлился. Сейчас Сухов планировал над хребтом хаарского монстра, протянувшегося от горизонта до горизонта. И вдруг, ни с того ни с сего, огромная спина лопнула, с треском и хрустом разбросав по сторонам рваные, окровавленные лопасти. Трудолюбивые гусеницы, кувыркаясь, летели по небу, «ханьские груши» втягивались в монстрову плоть, оставляя после себя круглые проплешины.

Военмора втянуло в разрыв, будто могучим насосом, и понесло в глубь грандиозного существа. По лохматым стенам рожденного прохода струилась бордово-фиолетовая жидкость. Кровь или смазка. Из прогрызенных в монстровой плоти дыр в проход вываливались метровой длины куколки, покрытые беловатой паутиной и прозрачной слизью. Куколки остро пахли горчицей и пронзительно пищали.

Позади края прохода уже сблизились и дыра начала затягиваться. А впереди, в глубине чудовища, обнаружилось маленькое светящееся пятнышко. Оно росло, и вскоре стало ясно: Петра несет прямиком в расплавленный металл. В лицо командиру «Котлина» все сильнее дышало жаром.

Затормозить было невозможно. Вцепиться в плоть чужой планеты не удавалось — Сухов летел далеко от стен прохода, да и скорость его была велика. Он мысленно попрощался с отцом, Марусей и со своим верным экипажем. Знать, суждено погибнуть в чужих краях. И что лучше: сгореть или утонуть? Один хрен. Противнее всего медленно и мучительно подыхать от удушья. Но сейчас все будет быстро…

Военмор хотел опустить на лицо капюшон скафандра. Капюшон пропал — хаарцы знали свое дело. Жар нарастал, становясь нестерпимым. Петр инстинктивно зажмурился. Обожженная кожа на лице и руках пошла пузырями. Волосы на голове, ресницы и брови вспыхнули. Военмор больше не мог втягивать раскаленный воздух в горло. Все-таки ему суждено задохнуться.

Сухов закашлялся, сжег себе рот, гортань, опалил бронхи и от дикой боли должен был потерять сознание, но внешняя сила, которая влекла его в ад, каким-то образом удержала Петра в сознании. Быть может, хаарцам было интересно наблюдать, что чувствует хомо сапиенс, когда распадается его тело. Возможно, шел один из экспериментов по созданию стратегически важного оружия в борьбе с человечеством — оружия под названием БОЛЬ.

Магма была уже совсем близко. Голова, руки, грудь военмора запылали. Он горел как факел — но не умирал. И вот уже весь превратился в пламя.

Отныне Сухов не был человеком из плоти и крови. Он стал разумным огнем, всепожирающим пламенем. Он питался окружающей его косной материей. Он мог испепелить любого. Он любил и умел испепелять и никогда не пренебрегал этим пронзительным удовольствием…

Сухов распластался на полу. Он не пытался двинуть рукой или ногой — наслаждался покоем. И живительной прохладой. Пил ее всей кожей и каждым волоском, глотал, наполняя легкие, и все не мог напиться.

Он лежал на спине и смотрел на потолок, который был гладок, сер и пуст. Затем военмор ощупал себя: похоже, он цел и невредим. А вот душа насквозь прогорела и нужно время, чтобы зарастить дыры.

Сгорев дотла в недрах планеты, капитан «Котлина» возродился, чтобы вскоре снова погибнуть — теперь уже в морской пучине. Он тонул и становился водой, наполнившей его рот, горло, легкие. Он бурлил, тек, плескал, пенился и растворял в себе…

Затем его пытали космическим холодом, превращали в кусок льда. И он сам сделался леденящей стужей и с великим удовольствием морозил все вокруг. Хаарский эксперимент продолжался…

Петр понятия не имел, что в это время происходило с его экипажем. Сам он не пил, не ел и не спал которые сутки, но не испытывал от этого никаких мучений или хотя бы желаний. Его разум был оторван от тела, как и сам Петр Сухов — от вверенных ему военморов. Хотя выглядело так, будто его тело осталось при нем — целехонько. И оно безропотно подчинялось командам мозга: двигало руками-ногами, вертело шеей, разглядывало хаарские чудеса и мерзости.

Хаарский плен был вроде и не плен вовсе. Петр потом, как ни старался, так и не смог отделить воспоминания о реальных событиях от насыщенных деталями снов или весьма правдоподобных видений.

…Петр Сухов шел по серому коридору, который казался бесконечным. В стенах его не было дверей, на потолке не висели лампы, не видать было полос люминофора и светодиодов, но коридор этот оказался равномерно и не слишком ярко освещен.

Сухов шел вперед, потому что надеялся куда-нибудь прийти, — не оставаться же здесь (незнамо где), чтобы сдохнуть от жажды, голода и одиночества.

Вдруг из стены выступил черный человек без лица.

— Сюда нельзя, — мысленно произнес он.

— Почему? — военмор остановился.

— Тебе сюда нельзя, — с напором повторил Черный.

— А куда можно?

Черный не ответил. Петр развернулся и пошел обратно. Метров через сто из стены выступил точно такой же человек и сказал:

— Прохода нет.

— Я только что здесь проходил.

— Прохода больше нет, — Черный был непреклонен.

Сухов потоптался немного. Имело смысл без дальнейших разговоров двинуть Черного под дых, а потом рубануть по шее. Но безоружному военмору не хотелось начинать здесь войну. Тем более, он отнюдь не был уверен, что сумеет голыми руками прошибить Черного. Вдруг перед ним робот, скроенный из титанитовой брони, сгусток силовых полей или вовсе мираж?

Петр снова развернулся. Пошел в сторону того, первого Черного. На сей раз страж возник на его пути уже через два десятка шагов.

— Сюда нельзя.

Сухов не остановился. Он ударил плечом в грудь Черному и одновременно нанес удар в ровную, матовую поверхность его шлема — как раз в том месте, где у человека находится лицо. Черный лишь слегка покачнулся. Военмор бил снова и снова. Короткие, резкие удары в самые уязвимые места. Уязвимые для человека — не для инопланетянина.

Черный сдачи не давал. Он молча держал удар. У военмора рука устала. Оттолкнувшись от стража, он ударился в стену, скользнул по ней и оказался у Черного за спиной. Петр бегом устремился дальше по проклятому коридору. И вдруг понял: бежать-то некуда: впереди и позади плечо к плечу стоят Черные, намертво перекрывая путь.

«Они вынуждают меня убить кого-нибудь из них, — сообразил Сухов. — Но зачем? А если я не хочу убивать?»

— Пропустите, гады! Христом богом прошу! — мысленно воззвал к Черным Петр.

— Прохода нет, — ответ был прежний.

— Ну тогда не взыщите!

Военмор разбежался, насколько позволил свободный отрезок коридора, и, взлетев в воздух, ударил ногой в шлем ближнего Черного. Под каблуком что-то хрустнуло. Черный качнулся назад и наверняка упал бы на спину, но сгрудившиеся соратники удержали. Он сполз на пол, не издав ни звука.

Черные сомкнули строй. Перед Суховым снова была живая стена. Пришлось отступить. А позади теперь всего в шести шагах молча стояли еще пятеро Черных.

Если от Петра ждали убийства, они его получили. Командир «Котлина» бил Черных яростно, бил насмерть — пока впереди не осталось живых. И вдруг он обнаружил, что поверженные Черные исчезли. Военмор обернулся. Коридор позади тоже был пуст.

— Сволочи! — прошипел Петр и пошагал дальше — в никуда.

Чем дольше он шел, тем яснее понимал: это был психологический тест. И он, капитан третьего ранга Петр Сухов, этот хаарский тест провалил.

Сухов снова сидел в командирском кресле. Рядом застыли его товарищи. Время для них по-прежнему не существовало или было остановлено — не суть важно. Вражий эксперимент продолжался.

В голове Петра кто-то ковырялся, рылся, копошился. И капитан третьего ранга ничего не мог с этим поделать. Собственная башка оказалась ему не подвластна. Ощущения были мерзкие и особенно бесило чувство полной беспомощности. Было страшно: а вдруг они, эти копуны, испортят ему мозги, сделают идиотом, того хуже, своей марионеткой? Или засунут ему в башку «жучка» с ретранслятором и станут на другом конце Галактики слушать все до одной мысли. Тогда на командных должностях, да и вообще на Флоте военмору Сухову делать нечего.

Копошенье это продолжалось долго — по внутренним ощущениям, минут тридцать. Часы у Петра Сухова, как и вся остальная корабельная электроника, не работали. В теле военмора тоже что-то происходило. Словно кто-то незаметно просочился в организм и теперь трогал внутренние органы и аккуратно, но все же ощутимо, двигал их.

— Что вам от меня нужно?! — прокричал Петр, но ответа не получил.

Тогда он задал этот вопрос мысленно и куда как спокойнее. Ему сразу же ответили:

— Тебя нужно исправить.

— Зачем?

— Чтобы мы могли разговаривать. Ты слишком закрыт. И ничего не умеешь.

Что они имели в виду?

— Оставьте в покое мое тело.

— Мы его чиним.

Спорить с хаарцами было бесполезно.

— Я хочу остаться человеком, — попросил Сухов. Ему стало стыдно за проявленную слабость, но мысль произнесенную обратно не воротишь.

— Не бойся. Ты останешься лысой обезьяной.

— Я не стану хаарским шпионом. Я убью себя.

— Мы не нуждаемся в шпионах. Нам нужно понимание. — Звучало обнадеживающе, но где гарантия, что это правда? И одинаковый ли смысл обе стороны вкладывали в одни и те же фразы и слова?

Перед глазами замелькали черные полосы. Тонкие, короткие — их было множество. Глаза начало саднить, будто в них сыпанули песку, потом защипало, как от попавшего мыла. Голова была налита чугуном и слегка кружилась. Петра затошнило. «Либо они меня угробят, либо наконец оставят в покое», — решил он.

— Ну вот и все, — наконец сказали ему.

— Что все?

— Мы сделали, что смогли.

— И?

— Можете лететь домой.

— На расстрел? Как хаарские шпионы?

— А вдруг вам повезет? Нам было бы жаль потратить усилия впустую.

— И что вы будете делать тогда?

— Повторим по новой.

Военморы, сидящие рядом с Суховым, зашевелились. На экране не было ни хаарских боевых кораблей, ни «ловчей сети». Чистый космос до пределов видимости, сияние далеких звезд.

Капитан третьего ранга вспомнил доклад начальника БЧ-шесть старлея Шамраева: «Гипера савсэм чиста, командир. Как билюдечко голодного кота». В тот момент никто еще не видел опасности, да и боевую тревогу не объявляли. Потом экипаж отключился. А теперь можно спокойно лететь дальше. Вот только куда?

— Слушай мою команду! Командиры БЧ, проверить работу всех систем и доложить о готовности, — объявил Сухов по корабельной связи.

Ему надо было собраться с мыслями. Да и убедиться, что фрегат после хаарского плена в полном порядке, не помешает.

Фрегат «Котлин» возвращался домой. Шел на верную смерть. И все же военморы понимали: это лучше, чем попасть в плен. Экипаж не роптал.

— Если сразу не прикончат, еще побарахтаемся, — пробормотал Бульбиев.

— Даже если доберемся до дома, нас сгноят в карантине, — посетовал Сухов.

Они сидели в кают-компании и попивали крепкий чай с ромом. Могли себе позволить, миновав хаарскую границу. Тем более что этот ром может оказаться в их жизни последним.

— И за что нам такая немилость? — осведомился старпом, добавляя в чашку очередную порцию рома. Доля чая неуклонно снижалась и скоро приблизится к нулю. — Хаарцев в глаза не видели — значит, ничем заразиться от них не могли. Ни телесно, ни, ёшкин кот, духовно.

— Ты в этом уверен, Семен Петрович?

— Как в том, что у меня есть верхняя губа, на ней — усы, а нижние вовсе не отросли, — усмехнулся Бульбиев.

— Да ну тебя! — досадливо отмахнулся Петр. — Ёрник!

Поначалу Сухов не мог решить: говорить старпому о своих приключениях или нет. Пока не сообразил: «Чего я дурью маюсь? Зачем гробить мужику флотскую карьеру? Из нас правду вытянут по-любому — не клещами, так сканерами. Сейчас старпом честно может сказать, что ничегошеньки не знает. И с него взятки гладки. Пусть девственность Семена останется не потрескавшейся. Аминь».

— Хоть мы и святее папы римского, а все одно нам никто не поверит, — сказал Бульбиев.

— А ты поставь себя на место контрразведки. Поднапрягись, стисни зубы — и поставь, — посоветовал Сухов. — Если мы в сговоре с хаарцами, то они как следует подправили нам мозги. И тогда даже самый навороченный полиграф проверяльщикам не поможет. Все видеозаписи от приборов наблюдения, черные ящики и бортовой журнал подчищены. Если же мы обработаны хаарцами и сами о том не помним, — один хрен. Мы — то ли шпионы, то ли ходячие бомбы, а с виду кристально чистые военморы, спасители человечества…

— Ты все о контрразведке печешься — чтоб ей лапши ненароком не навешать. О нас бы кто подумал.

— А что было на самом деле, Семен Петрович? — спросил Сухов и залпом выпил чай, который вдруг потерял всякий вкус.

— На самом деле мы прыгнули в опасной близости от звезды и очутились в глубоком хаарском тылу, в одном прыжочке от укрепрайона Красная Яма. Потом дрейфовали сутки, пока ты не приказал идти домой.

— Да-с… — выдохнул командир «Котлина».

«Интересно было бы знать, сколько часов или суток мы провели тут на самом деле? И какого числа мы вернемся по среднегалактическому времени? Или хаарцы отдали мне фрегат в ту же секунду, из которой его изъяли?»

Когда сгинул хаарский морок, Петр Сухов поглядел на циферблаты корабельных и своих ручных часов — тех, что подарил отец в день окончания школы: старинных, механических, с секундной стрелкой и с земным календарем. Разница в их показаниях составляла сущий пустяк — полторы минуты. Но ведь механизм отцовского подарка до сих пор работал безукоризненно. Антикварные часы никогда не отставали и не спешили. И заводил их Петр ежедневно, в одно и то же время.

Все-таки чуток ошиблись хаарцы, подчищая следы своего присутствия, дуря головы экипажу и его кибернетическим помощникам. Трещинка образовалась между склеенными кадрами корабельной жизни. Зазорчик…

— Что ты все отцовские часы рассматриваешь? — осведомился старпом, перехватив взгляд командира. — Если убежали, надо пружину подправить. Механика — штука капризная. Гиперпрыжки для нее — сущий кошмар.

— Очень смешно. Но дома-то наши часы сверят. И кого будет тягать контрразведка?

— Всех, надо полагать. Всех, Петр Иванович… Не желаешь ли еще чайку?

— Да иди ты куда подальше, — беззлобно послал Бульбиева Сухов. — Языком мелешь напропалую, а в котелке мысли так и бурлят. Какой по счету вариант спасения изобретаешь?

— У меня конкретное предложение, Петр Иванович. Давай подведем твои драгоценные часики. И сразу всем станет жить спокойнее. Прыгали-то рядом со звездой — значит, флуктуации четвертого измерения наука нам дозволяет. Потому корабельное время, ядрён батон, и не совпадает со среднегалактическим. И все наши часы синхронно отстали. Или я не прав?

Сухов молча кивнул и подкрутил колесико на часах. Не было никаких хаарцев. И духу их не было, и странных кораблей с ловчей сетью…

Глава пятая Искушение военмора

Корабль вернулся к планете Малайя через семь дней после юнитской атаки и экстренного ухода в гипер. Деваться-то некуда: не поднимать же «веселого Роджера» и двигать на большую дорогу. Надо идти на базу. Ждать суровой кары и лелеять слабую надежду на помилование. Или быть потопленными — без единого слова или сигнала. По уже отработанной схеме.

Однако охоту на фрегат «Котлин» и лично на Петра Сухова никто не вел. «Котлин» лег в дрейф на высокой орбите над планетой. Экипаж, за исключением дежурных, сошел на берег.

Сухова и его офицеров в космопорте, против ожиданий, не поджидали наряды военной полиции. Казалось, неделю назад вовсе ничего не случилось. Сейчас они были никому не нужны. Опять какой-то морок…

Петр Сухов вместе с первым помощником отправились в штаб Шестого флота с рапортом. В бункере, где располагался штаб, их встретили холодно и настороженно, однако обвинений выдвигать не стали.

Адмирал Кобурн разговаривать с Суховым и Бульбиевым отказался, сославшись на занятость. К Петру вышел начальник оперативного отдела Шестого флота контр-адмирал Эужениу Батишта. Это был смуглый, черноволосый человек лет пятидесяти. Он был мрачен и сверлил мятежного военмора пронзительным взглядом черных глаз из-под косматых бровей.

— Вот предписание в Главный штаб Первого сектора на Старой Земле. Вами снова заинтересовалась контрразведка. Надеюсь, вы придержите язык и не наболтаете лишнего.

— Не сомневайтесь, господин контр-адмирал.

— Тогда летите с богом.

Перед отбытием Сухова на Старую Землю и за сутки до прилета грозных проверяльщиков экипаж фрегата «Котлин» по инициативе старпома и боцмана и при поддержке начмеда обмывал свое чудесное спасение. Столы были поставлены на второй палубе, чтоб уместились все. Никого не обидели — только дежурная служба будет трезва этой ночью.

И хаарская эскадра била фрегат — не добила, и юнитские корабли расстреливали — не потопили, и во вражьем тылу удалось от плена уйти. Да и сейчас, по возвращении, укокошить могли за милую душу. Что-то в этом духе говорил старпом Бульбиев, подняв граненый стакан с мутноватой, пахучей жидкостью, что рождена была бывшей кофеваркой, а ныне славным самогонным аппаратом.

— А все мы живы, братцы!

Военморы стали чокаться, расплескивая налитую до краев самогонку. Сухов, который сидел рядом с каплейтом. Он выпил до донца вместе со всеми и вдруг сам удивился, как же это он до сих пор жив. Чудо, одно слово: чудо…

— Между первой и второй… — заспешил Семен Петрович, не давая экипажу закусить. — Выпьем за непотопляемость русского флота! Мы ведь — русский флот, как ни крути.

Выпили и за русский флот — дело святое. Военморы потянулись за тарелками с закуской: килька в томате, ставрида с добавлением масла, салат из морской капусты, говяжья тушенка и печенье «Мария». Скромность закуски искупалась ее политической правильностью. На Старой Земле появились несколько фирм, которые по старинным рецептам производили еду и питье для тех русских, кто ностальгировал по прошлому.

— А вы что молчите, командир? — спросил повеселевший от двух стаканов старлей Хвостенко.

Петр Сухов глянул на него, поднялся с титанового табурета, поднял стакан и сказал:

— Друзья мои! Мы все чаще нарушаем старые флотские традиции, но сейчас я предлагаю этого не делать. Обязательный третий тост для русских моряков, которые в море. Выпьем же за тех, кто нас ждет на берегу!

— Ура! — дружно ответил экипаж.

Выпили стоя. «А ведь я не верил, что мои ребята увидят своих родных и любимых, — подумал Петр. — Значит, все не зря…» После трех стаканов и расчувствоваться — не грех.

Когда подошли к концу выделенные командиром и принесенные из каптерки запасы спиртного, с табурета с удивительной легкостью поднялся кондуктор Спиваков.

— Я хочу произнести старинный тост русских космонавтов, — заговорил он громко, чтобы услышали расшумевшиеся военморы за дальними столами. — Сначала искали умных, но они оказались не очень здоровыми. Затем подбирали здоровых, но среди них было мало умных. И наконец, пришли к компромиссу — стали отбирать в отряд космонавтов в меру умных и здоровых. Так выпьем же за нас — надежду и опору русского флота!

Каплейт Бульбиев остался на фрегате за командира. На «Котлин» частями прибывала большая комиссия, в которую вошли контрразведчики, а также лучшие техники и психологи Шестого флота. Небось попытаются разобрать корабль и его экипаж по винтикам.

Дома побывать Сухов не успел. Смог лишь заскочить в госпиталь к Марусе Кораблевой и обнять ее. Поздоровался и сразу попрощался.

Любимая выбежала к нему на улицу через приемный покой. Маруся была в голубой госпитальной униформе — в шапочке, халате, шароварах и тапочках, поверх которых были натянуты прозрачные бахилы. Она крепко обняла Петра за шею и поцеловала в губы.

— Я знала, знала, что ты вернешься, — шептала Маруся ему на ухо. — Мне говорили: фрегат сгорел, но я не верила. Тебя не могут сбить, любимый. Ведь ты — заговоренный…

— Это ты меня заговорила, деточка. Ты одна…

…Петр Сухов отправился на Старую Землю уже привычным маршрутом. Он летел на том же гиперлайнере «Катти Сарк», на котором возвращался на Малайю из отпуска по ранению. На сей раз в рубку к Берингу он не просился — не хотел подводить старика, ведь за ним, Суховым, наверняка следит немало глаз.

Капитана третьего ранга забрали на орбитальной станции «Галилей» — сразу после того, как он сошел с трапа гиперлайнера.

К Петру подошли шестеро бойцов в черных спецкостюмах, в шлемах с поднятыми забралами, в черных матерчатых масках с прорезями для рта и глаз — дань многовековой традиции русских спецподразделений.

— Следуйте за нами, — сказал старший и протянул к нему руку в броневой перчатке.

— В чем дело, бойцы? — только и успел спросить Сухов. Что-то ледяное коснулось его шеи. Свет померк.

Челнок отчалил от станции, похожей на огромное велосипедное колесо, и устремился к Земле.

— Просыпайтесь, Сухов. Просыпайтесь, — в ушах назойливо, как матерый комар-кусака, звучал чей-то неприятный голос. Какой-то гад не хотел оставить в покое, не давал полежать в мягкой постели среди большого, неуютного мира.

Потом военмора ударили по щеке. Потом снова — хлестко, но не больно. Петр, не открывая глаз, ответил наугад. Ткнул кулаком — и попал.

— Ч-черт!

Сухов попытался вскочить, однако ноги подогнулись.

— Все силы высосали, гниды! — пробормотал капитан третьего ранга, схватился за что-то крепкое и все-таки встал. Мир закружился, земля норовила вырваться из-под него.

Оказывается, когда Петр был в отключке, он лежал на койке, застеленной белой простыней. В глазах была муть, стены комнаты ходили вправо-влево. «Какой отравой меня накормили? — подумал командир „Котлина“. Затем сообразил: — Это плоды тройной проверки. Наизнанку вывернули, чтобы правду узнать. Хорошо хоть что себя помню…» А помнил ли он себя на самом деле?

Сухов напряг извилины и последовательно назвал про себя имена своего деда и прадеда, годы жизни адмирала Нельсона и подводника Лунина, а также столицу давно исчезнувшего государства Буркина-Фасо. Вроде с памятью порядок.

Петр огляделся. Он находился в служебной комнате с зеленовато-серыми стенами из звукопоглощающего пластика, низким потолком и расставленной по углам казенной мебелью. В центре комнаты находилась койка и небольшой стол, на котором лежал стандартный биосканер для быстрого считывания физиологических параметров.

Потом Сухов сделал шаг и пошатнулся. Капитана третьего ранга поддержал под локоть невзрачный человек в форме гауптмана флотской контрразведки со смутно знакомым лицом. «Кажется, я его видел в приемной Ригерта, — наконец сообразил Сухов. — Значит, без колонеля тут не обошлось…» Правый глаз у контрразведчика начал распухать.

— Прошу прощения, гауптман, — кашлянув, извинился Петр. — Я думал: меня все еще пытают.

— Неужто вас пытали, Петр Иванович? — Голос у одноглазого оказался не таким уж мерзким — просто он дребезжал и срывался на фальцет.

— Хм. Не помню, — вынужден был признать командир «Котлина». — Химией травили — это точно. А потрава — разве не пытка?

— Порфирий Петрович не одобряет насильственные методы дознания. Однако вы же не будете отрицать необходимость проверки… Вас следовало прозондировать на предмет хаарских имплантов или психотропного программирования.

— А лично вы… против пыток? — осведомился Сухов и снова попытался шагнуть.

Колени дрогнули, но не подогнулись. Можно идти на прорыв.

— Лично я считаю, что цель оправдывает средства.

Гауптман легонько придерживал капитана третьего ранга за локоть — и это было не лишним.

— Ну и что обнаружили ваши проверяльщики? Я инфицирован?

— Вы, против ожиданий, оказались чисты и непорочны, как девственница в глыбе льда.

«Интересное сравнение, — подумал Петр. — Неужто они повышали обороноспособность ООН, вмораживая девочек в лед?»

— Значит, кишка тонка раскурочить ржавыми железками и дедовскими приемами передовую хаарскую технику? — усмехнулся он.

— Значит, тонка, — со злой усмешкой подтвердил контрразведчик.

«Найти-то не нашли — если, конечно, не врет, — подумал Сухов. — Но веры мне не будет. Хотя неужто доселе была? Не удивлюсь, если теперь меня попросят с флота. Но если оставят — тоже не удивлюсь».

Колонель Ригерт занимал тот же кабинет на третьем этаже похожего на восьмилопастный гребень здания — бывшей штаб-квартиры блока НАТО.

Пурпурные с золотом обои, бронзовые светильники, деревянные шкафы, набитые старинными книгами, двухтумбовый письменный стул с покрытыми патиной чернильницами и фигурой казака, стулья с резными спинками и черный кожаный диван, на котором контрразведчик частенько ночевал.

«Одноглазый» гауптман, что проводил Сухова в кабинет, вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

Порфирий Петрович Ригерт мало изменился с их первой встречи. Разве что волосы на голове стали еще реже. Колонель улыбался гостю одним лишь узким и тонким ртом. Голубые глаза были усталые и будто пустые. Но Петр Сухов первому впечатлению не поверил. Контрразведчик — хороший артист.

— Вот мы и встретились снова, кавторанг, — Ригерт просмаковал последнее слово.

— Уже присвоили? Или только примериваете ко мне новый чин? — Сухов уселся на стул. — А не слишком ли много придется заплатить за очередное повышение?

Усмехнувшись, колонель Ригерт сел на свой любимый деревянный стул, заменявший ему рабочее кресло, — с высокой спинкой и мягким сиденьем. Поерзал, удобнее устраиваясь.

— Я понял… — с веселостью в голосе продолжал Петр. — Вы суете морковку под нос ослу и смотрите его реакцию. Отдернете, потом приблизите снова. Не боитесь, что осел придет в ярость и отхватит вам пальцы?

— У вас работает фантазия. Вы не боитесь вслух отрабатывать гипотезы. Это хорошо, — удовлетворенно сказал контрразведчик. — С прошлой нашей встречи вы успели пройти огонь, воду и медные трубы, — неспешно говорил он, внимательно разглядывая собеседника. — Мне вас теперь опасаться нужно.

Командир фрегата «Котлин» помалкивал. Пусть Ригерт сначала сообщит что-нибудь важное. Общий треп Сухова ничуть не волнует. Он его и не слушает вовсе.

Напольные часы со здоровенным маятником начали бить шесть часов. Громогласный их бой почему-то напоминал Петру о бренности человека. Время ограничено — надо спешить. Спешить, спешить… Бомм-бомм…

Колонель продолжил как ни в чем не бывало:

— У меня для вас имеется ряд новостей. Доблестный вице-адмирал Хашимото и его первый помощник трагически погибли в транспортной катастрофе. Объединенные Нации глубоко скорбят. Это раз. Атака малых кораблей на хаарскую эскадру признана неэффективной, а ее участники награждены орденами и медалями «За стойкость и мужество» — посмертно. Это два. Экипаж «Котлина» в этой операции участия не принимал, так как находился совсем в ином секторе. Это три. Обстрел фрегата «Котлин» юнитскими фрегатами места не имел. Жертв среди личного состава и капитального ремонта на военных верфях не зафиксировано — значит, и самого события не было. Это четыре.

За проведение успешного разведывательного похода в глубь хаарской территории экипаж «Котлина» представлен к боевым наградам. Петру Сухову светит орден «За военно-морские заслуги» и досрочное присвоение кавторанга. Приказ на подписи у начальника Генштаба ВКС ООН. Это пять.

Теперь Ригерт улыбался не только ртом, но и глазами. И в его улыбку можно было поверить.

Крайне любопытные новости — и требуют осмысления.

— И, конечно, все произошедшее — исключительно ваша заслуга, — заговорил Сухов. — Влияние господина Ригерта на Адмиралтейство безгранично.

— Вольно вам глумиться над пожилым человеком.

Порфирий Петрович ничуть не обиделся. Весь его вид говорил: я доволен, я страшно доволен, лучше не бывает.

— Вы ведь не просто так заставили меня пролететь четверть Галактики. Не только, чтоб порадовать новостями и получить в ответ полный ушат благодарностей. Я вам очень нужен. Не вы мне, а я — вам. И потому извольте не юлить, господин полковник. Не тяните время впустую. Что вы можете предложить, Порфирий Петрович? Я готов торговаться.

— Ваша роль… — Колонель подавился воздухом и закашлялся. Такой конфуз случился с Ригертом едва ли не впервые; ему пришлось глотнуть боржоми. — Ваша роль в новом государстве будет велика. Вы — национальный герой, символ русского военмора — безрассудно смелого и на удивление умного. Парадоксальный образ, который особенно близок русскому сердцу.

Петр Сухов покачал головой. От слов контрразведчика веяло не то что бы презрением, а совершеннейшей отстраненностью от русского народа — очень странного, по-своему опасного, но со своими слабостями и потому вполне управляемого.

«Новое государство, значит. А откуда ему взяться? — спросил себя кавторанг. — Юнитское государство погибать не собирается. Значит, Ригерт уверен, что я приму участие в офицерском мятеже. Веселый разговор…»

— Вы так говорите, Порфирий Петрович, будто сами не из России вовсе. Вы изучали нас — как муравьев под микроскопом, научились манипулировать целым народом и вам понравилась роль всевластного кукловода.

— Если хочешь повести за собой людей, для начала их надо понять. А понять можно, лишь изучив. Я не обладаю отличной интуицией — в отличие от вас, Петр Иванович, — продолжал хозяин кабинета. — У меня в груди, господин военмор, тоже бьется русское сердце. В силу этого факта вы расположили меня к себе — заочно. И с первого знакомства пришлись мне по душе. Именно поэтому я сделал ставку на вас, а не на какого-нибудь другого русского моряка. И ставку свою я менять не намерен. Если, конечно, вы не пошлете меня по матушке и не скажете категоричное «нет».

— Вы меня почти убедили, Порфирий Петрович. — Сухов вскинул руки, как бы сдаваясь. — Продолжайте свою вербовку. Я слушаю.

Колонель удовлетворенно кивнул и продолжил.

— Образ военмора Сухова как нельзя лучше подходит на роль временного лидера. И внешность, разумеется, тоже. Вы красивы неброской мужской красотой. Итак: смелость, сила, ум, красота. Такой блестящий набор качеств нужно использовать на полную катушку. А значит, ваше место — на верху пирамиды. Я предлагаю вам, Петр Иванович, ответственный пост — стать членом Имперского Совета.

Это было весомо. И полностью неожиданно.

— Хорошо, не государя императора, — попробовал отшутиться капитан второго ранга.

— Династический вопрос — один из самых трудных. Мы еще намучаемся с персоналиями, — Ригерт воспринял шутку всерьез.

Петру захотелось выпить. Немедля и чего покрепче.

— А можно прямой вопрос, полковник? — Сухов поднялся со стула, обошел его сзади и встал, опершись локтями на крепкую спинку.

— Валяйте.

— Уж простите великодушно, Порфирий Петрович, но на роль вершителя мировых судеб вы не годитесь. Флот особистов на дух не переносит. Народ их тоже терпеть не может. Кого вы вообще представляете? Только не говорите: определенные круги или значительную группу высокопоставленных лиц.

— Группа эта велика, и состав ее весьма разнороден. И далеко не все участники заговора — русские по национальности. Колосс на глиняных ногах по имени ООН опротивел очень и очень многим. Проблема в том, что свести воедино всех его противников нет возможности. А так… качнули бы разом — рухнул бы и разлетелся на мелкие черепки. Но стоит русакам поднять голову, как большая часть идейных противников ООН тотчас объединится против нас и будет яростно защищать доселе ненавистное им государство. Готовы живот положить, лишь бы на карте Млечного Пути никто не смог написать: «Российская империя».

— Ну, это как раз понятно и логично. И все же вы не ответили: кто за вами стоит?

— Мы мониторим общественное мнение. За нашей спиной — двести миллионов человек, которые хотят возродить российское государство. Причем треть из них не принадлежит к титульной нации. Такая поддержка помогает острее думать и смелее действовать. А думать и действовать есть кому. В заговоре участвуют представители тех слоев общества, что при любом раскладе ведут за собой инертную массу: военные, чиновники, журналисты, магнаты, ученые, менеджеры.

— Красиво говорить вы умеете — без сомнения. А вот как заставить вас, истинного патриота и умелого конспиратора, сказать что-нибудь конкретное? Назовите хотя бы пяток известных мне имен. И тогда я прозондирую почву. Вдруг вы блефуете, и на самом деле воду мутит лишь кучка параноиков в золотых погонах?

— До чего ж вы нас любите… — пробормотал Ригерт.

— Кого это «нас»? — спросил Сухов, выпрямившись во весь рост. Сейчас он, казалось, был выше колонеля на две головы.

— Особистов.

— При чем здесь ваша каста? Передо мной — не пресловутые Органы, передо мной сидит конкретный человек: Порфирий Петрович Ригерт. И этот самый полковник Ригерт вешает мне лапшу на уши. А я пытаюсь уши свои от лапши очистить.

— Терпеть не могу лапшу… — буркнул Ригерт. — Вы хотели список — получайте. Колонель Онищенко, командующий Семнадцатой бригадой морской пехоты, кавторанг Иванов-Шестой, заместитель начальника штаба Четвертого флота, каперанг-инженер Голиков, начальник базы ВКС на Малайе, — стал перечислять контрразведчик.

По лицу его было видно: по плану беседы озвучивать эти имена он не собирался.

— Кавторанг Кабаев, первый заместитель командира астроматки «Виргиния», — продолжал Порфирий Петрович, — генерал-майор Вяземский, начальник криминальной полиции Московской агломерации, кавторанг Бычков, начальник БЧ-два линкора «Висконсин», колонель Кургузин, начальник береговой обороны на Каледонии.

Должности и чины были не слишком высоки, но Сухов понимал: если эти господа, несмотря на все препоны, смогли достичь «русского потолка», им под силу вершить дела куда масштабнее. Каждый военмор мог бы командовать эскадрой, морпех — экспедиционным корпусом, а береговой артиллерист — обороной целого сектора. Начальник полиции вполне справился бы с управлением всеми силовиками Старой Земли — дай только волю.

На шестой фамилии Ригерт замолк. Промокнул платком лоб, повертел головой, словно удостоверяясь, что в кабинете отсутствуют ненужные свидетели. Свидетелей не было, бесконтрольной прослушки — тоже. Но контрразведчику все равно хотелось поскорей замолчать.

— Я назвал тех, кого можете знать по службе или сообщениям в СМИ. И довольно… Ежели вас арестуют, то вытрясут все имена до единого.

— А этих военморов вам не жалко?

— Мне всех жалко. Но вы же вцепились в меня как клещ.

— Сейчас вы напоите меня химическим чаем, и я напрочь забуду все, о чем здесь говорилось.

— Может, и так. — Пожал плечами Ригерт. — Но одно вы будете помнить наверняка — свой ответ на главный вопрос.

— Мы все время говорим о второстепенных вещах, — задумчиво произнес Сухов. — И пока ни слова не сказали о самом важном: есть ли у нас шансы на успех? Чем и как ответят русским Объединенные Нации?

Порфирий Петрович поежился и нервно зевнул.

— Начнись восстание до войны с хаарцами, шансов не было бы вовсе. А сейчас надо выбрать самый подходящий момент. Военно-политическая ситуация меняется каждый день.

— И каковы наши шансы в самом лучшем случае? Двадцать, тридцать?

— От силы десять-двенадцать.

Петр покивал и снова уселся на стул. Он мысленно поймал из воздуха число двенадцать, подбросил пару раз на ладони: почти невесомо. Затем положил его на язык и попробовал на вкус: горчило, но слегка.

— Я — человек военный и привык опираться на факты. Вам как оракулу у меня веры нет. Давайте я уж сам посчитаю расклады, — предложил Сухов.

— Я не против, — с готовностью ответил колонель Ригерт.

— В военном отношении у юнитов изначально будет тридцатикратное превосходство в силах. Конечно, даже в мирное время собрать в одном секторе весь флот — дело нереальное. Во время войны — тем более. Но ведь хватит двух эскадр, чтобы слопать нас со всеми потрохами. Такие силы Адмиралтейство высвободит без труда. Если только не начнется генеральное наступление хаарцев. У вас есть надежные контакты в генштабе Великого Хаара? Насколько достоверны ваши разведданные о начале их решительного наступления?

— Издеваетесь, Петр Иванович? Дальняя разведка вообще не располагает агентами. А зонды обеспечивают нас лишь косвенными данными.

— Что удалось собрать кибермухам? Вы ждете это чертово наступление? Если нет, то и говорить не о чем.

— Наступление будет. Но не сейчас. Конкретную дату мы определим по концентрации хаарских флотов.

— Предположим, я вам поверил. И будем считать, что вы меня успокоили. Тогда я иду дальше по списку вопросов. Номер два — пропаганда… Не сомневаюсь: юнитская пропаганда будет работать на полную катушку. И далеко не все аргументы ей придется высасывать из пальца. Какие серьезные козыри против нас? Мы разделяем Флот перед лицом инопланетной агрессии, а значит, заведомо ослабляем Звездное Человечество.

Порфирий Петрович Ригерт слушал Сухова, откинувшись на спинку кресла.

— Хуже того: мы отвлекаем часть юнитского флота на подавление мятежа, — продолжал военмор. — По сути, мы играем на руку врагу. Это предательство интересов человеческой расы, прямая измена.

— Непременно скажут, что у нас сговор с хаарцами, — добавил контрразведчик. — Что подлый враг обещал нам тридцать сребреников. Враг обманет, конечно, но мы, дурачки, верим посулам инопланетных монстров.

— Но это же бред!

— Вспомните Геббельса, Петр Иванович: «Чем чудовищнее ложь, тем легче верят в нее массы».

Спорить с профессионалом Геббельсом было глупо. Капитан второго ранга кашлянул в кулак и продолжил:

— Теперь — экономическая сторона. Сможет ли Старая Земля выжить без стратегических материалов, без военных верфей и при остром дефиците энергии? Так называемое прогрессивное человечество сбежало отсюда не просто так — по исчерпанию жизненных ресурсов. А мы на старом пепелище собираемся строить Четвертый Рим?

— На этот вопрос ответить просто: Российская империя должна включать в себя десятки планет. Рудники, промышленные комплексы, верфи, военные базы. Иначе у нас ничего не выйдет.

— Хорошее слово: «должна». Кто нам отдаст эти планеты? Даже при наилучшем раскладе, если мы выдержим первый натиск и война с ООН затянется, как долго мы сможем воевать, не имея собственных ресурсов? Пиратствовать начнем? Будем захватывать сухогрузы и контейнеровозы? И русскими пиратами будут пугать детей по всей Галактике?

Контрразведчик заложил руки за голову.

— А почему бы и нет? — произнес он мечтательно. — Ничего страшного не вижу, если какое-то время мы будем пробавляться пиратством. Захваченное добро принадлежат нам по праву — это наша доля… — ненадолго задумался, подбирая подходящие слова, — в разграблении недр Галактики.

«Чем дальше в лес, тем больше дров», — подумал Сухов, почесав в затылке. Ригерт не переставал удивлять. Вопиющий рационал и отъявленный циник на поверку оказался кабинетным мечтателем. И нет ничего хуже для судеб мира, чем власть, попавшая в тонкие, ухоженные руки такого вот фанатика идеи. Были у нас уже и Ленин, и Хайрулла, и Мендес.

— Вы меня разыгрываете, — с укоризной произнес военмор. — Или…

— Я еще никогда не был так серьезен, — снова усмехнулся Ригерт. К краям его губ и углам глаз как будто приклеилась кривая улыбка. — Ведь нам некуда отступать.

— Дело зашло так далеко?

— При множестве участников предотвратить утечку информации невозможно. Как говорят юниты: то, что знают двое, знает свинья. Меня уже вызывал второй зам начальника контрразведки Флота. Исключительно по старой дружбе он дал послушать в записи заявления троих военморов. Эти трое сдали всех, с кем были в контакте. Под угрозой расстрела или по идейным соображениям — уж не знаю. И пришлось мне на ходу сочинять байку, дескать, мы осведомлены о заговоре и нащупываем ниточки, ведущие к его сердцу. Пока не сообщали наверх, опасаясь предательства в центральном аппарате. Я доложил, что нам, хоть и не с первой попытки, удалось внедрить своих людей в ряды заговорщиков.

— И что теперь?

— Теперь счет идет на дни.

Контрразведчик смотрел на военмора. Глаза у Ригерта были нехорошие: они могли принадлежать то ли приговоренному к смертной казни, то ли матерому провокатору гестапо. И еще одно: Порфирий Петрович не был уверен, поддержит его Сухов или сдаст.

— Ответ вы должны дать сейчас. Если скажете «нет», я возьму с вас обещание не разглашать наш разговор. Если же «да»…

Сухов остановил его взмахом руки.

— Нет, Порфирий Петрович. Мой ответ: нет. Считаных дней для подготовки не хватит. И назначение времени «Ч» не должно быть вынужденным. Вы сами говорили: нужно выбрать подходящий момент. — Пару секунд подбирал нужные слова: — Вам надо разрулить ситуацию… — Военмор хотел добавить: «Любой ценой», но передумал. Это подразумевалось. — Иначе этот проект следует отложить. До лучших времен.

Колонель Ригерт смотрел мимо Сухова. Он поставил локти на столешницу, уперся кулаками в скулы и напряженно думал. Военмор тоже молчал — он уже сказал главное. Наконец хозяин кабинета разжал губы и произнес устало:

— Идите, Петр Иванович… И ждите моего звонка.

До отлета на станцию «Галилей» и пересадки на трансгалактический лайнер у Петра Сухова оставался час. Долететь из Брюсселя до Парижа и встретиться с отцом он никак не успевал, зато мог поговорить с ним по телефону.

Ригерт предоставил Сухову комнату со стационарным телефонным аппаратом, который обеспечивал мощный сигнал и на обоих концах провода давал объемное изображение во весь рост — с полным эффектом присутствия. На богатых планетах такая техника стоит в каждом доме, да и мобильники там не хуже. А на Старой Земле как жили в каменном веке, так и живем…

Звонок застал Ивана Ивановича на кухне. Отец стоял у плиты и что-то мешал на сковородке. Одет он был в старые треники, выцветшую тельняшку и смешной фартук с оранжевыми утятами. Петру показалось, что отец сильно постарел с прошлой встречи, хотя с чего бы?

Сухов-старший не сразу понял, что сын звонит ему не из галактических далей, а из соседнего Брюсселя.

— Чего ж ты, сынок, не заехал?

— Да меня тут взяли в оборот… Прилетел — и сразу обратно. Прости, батя, — повинился кавторанг. — В следующий раз — кровь из носу.

— То-то я смотрю: выглядишь хреновато.

— А ты как себя чувствуешь? Стареть-то не больно спешишь?

— Заживаться в этом раю не очень хочется, Петя. Совсем русским прохода не стало.

— Все изменится к лучшему…

— Ты мне баки-то не забивай, — перебил Иван Иванович. Он выключил плиту и сел на табурет. — Если знаешь что — все равно сказать не можешь. Не сотрясай впустую воздуся.

— Как приятно с тобой говорить, батя, — усмехнулся военмор. — Ты полон боевого задора.

— Скажи лучше, как поживает Маруся?

— Хорошо поживает. Твоими молитвами. Виделся с ней позавчера — только и успел, что обнять да поцеловать.

— Держись за нее, сынок, — посоветовал Сухов-старший. — Такие барышни на дороге не валяются.

— Само собой, батя. Я ж не дурак!

— Ты ведь что-то важное хотел сообщить, сынок, — вдруг совсем иначе, негромко, тревожно произнес Иван Иванович. — Самое время сказать, а то у меня картошка стынет.

— Ты пореже выходи из дома, папа. И не пропускай парижские новости.

Сухов-старший помолчал, сглотнул:

— Вот даже как…

Глава шестая Главный вопрос

Петр и Маруся лежали на новой кровати, которая в подметки не годилась взорванной суховской тахте, и смотрели на потолке галактические новости без звука. Они были обессилены любовной игрой и переводили дух, чтобы опять приняться за дело. Военмор вскоре уйдет в поход, и бог весь когда они смогут обняться снова.

Перекур — и опять в бой. Новый перекур — и новая схватка… И так до рассвета. Поэтому влюбленные даже не пытались вникнуть в происходящее на экране, в сменяющиеся под потолком кадры новостей. Но приглядеться и включить звук следовало. Спецназ штурмовал трехэтажный особняк. Из окон дома бойцов встречал плотный огонь. В застилавшем экран дыму зажигались и гасли десятки вспышек — разрывы кумулятивных гранат. Наконец по особняку ударила ракетная установка. Стены здания поднялись в небо и разлетелись на четыре стороны.

Сухов лег на спину. Любимая дотронулась до его предплечья, желая остановить, но тотчас отдернула руку. Чувствовала, когда ее мужчине лучше не перечить.

— Повтор. Три минуты. Звук, — приказал военмор, и «Домовой» пустил сюжет с начала.

Взволнованный голос диктора комментировал происходящее:

— Специальная операция флотской контрразведки… В частном доме на окраине Москвы на планете Старая Земля… засели заговорщики, готовившие государственный переворот. В ответ на предложение сдаться… оказали яростное сопротивление. Чтобы избежать лишних жертв, командование приказало использовать тяжелое оружие. В результате огневого контакта все заговорщики погибли. Проводится опознание тел. Идет следствие…

Спецназовцы на вопросы репортеров не отвечали. Начальство интервью не давало. Пока. Потом будет много воплей и визга. Возможно, начнется большая политическая кампания. И чистка рядов. Или напротив — Адмиралтейство решит спустить все на тормозах, чтобы не накалять обстановку еще сильнее. Не трогать Флот в разгар галактической войны.

Экран погас. Комната провалилась во тьму. Так, по крайней мере, показалось Петру.

— Что случилось, Петя? — испуганно спросила Маруся и обняла за плечи. — На тебе лица нет.

— Ничего не случилось, милая. Страшного — ничего… — пробормотал он.

«Это ведь я виноват. Несколькими фразами я убил этих людей, русских моряков, — думал Петр, схватившись за голову. — И разве не догадывался, чем дело кончится, когда открыл свой поганый рот? Неужто надеялся: как-нибудь рассосется само собой? Это ведь я сказал Ригерту: „Вам надо разрулить ситуацию“. Никто за язык не тянул. Или это не я подписал им смертный приговор? Может, он был подписан еще при разговоре Ригерта с начальником? И эти бедняги были обречены в любом случае? Поди разберись… А полковнику небось на руку, если я буду считать себя виновным. Теперь нам придется работать вместе — и мы начинаем строить наш альянс с этого убийства».

— Ты мне не ври, Петенька, — не отступалась Маруся. — Я же тебя знаю.

— Русских заговорщиков убили, — неохотно произнес военмор. — Таких, как я.

— Теперь по проверкам затаскают?

— Пусть попробуют, тыловые крысы! — буркнул Петр, выпуская пар. — Уйду в дальний поход — год не достанут.

— А как же я? — с нежданной слезой в голосе спросила Маруся.

— Будешь терпеливо ждать меня на берегу, — с наигранной веселостью ответил Петр и протянул к ней руки.

Любимая не давалась. Сухов придвинулся к Марусе и резким движением прижал к себе. Любимая дернулась, но вырваться ей не удалось — военмор держал надежно. Тогда она наоборот, крепко прижалась к Петру плечами, грудью, животом и бедрами.

— Все будет хорошо, милая. Все будет хорошо…

В комнате зазвонил телефон.

— Закрытый разговор, — приказал Сухов «Домовому».

Тот незримой стеной отделил хозяина от Маруси. Она видела своего любимого, могла дотронуться, но не слышала ни слова.

— Капитан второго ранга Сухов слушает, — отчетливо произнес Петр.

— Добрый вечер. Говорит лейтенант Койволайнен. Мне бы очень хотелось с вами побеседовать. Приходите сегодня ко мне — в штаб базы.

Командир «Котлина» понимал, что, несмотря на негласную тройную проверку, которую выдержал на Старой Земле, разговора с контрразведкой Шестого флота ему не избежать. И все-таки в глубине души надеялся, что как-нибудь обойдется. Не обошлось…

— О чем мы должны говорить? — осведомился Сухов. — Вы нашли террористов, что взорвали мой дом?

— Нет, не нашли. Но, поверьте, у нас найдутся темы для разговора.

— Я верю… — пробормотал военмор. — Вот только я служу на флоте — в отличие от некоторых. И не могу в ущерб делу шататься по кабинетам. Обращайтесь к командующему эскадры. Если он прикажет, я к вам приду. Честь имею. — Сухов оборвал связь.

На душе было тревожно. Начинаем пожинать плоды «сорванного заговора». Русских будут проверять по всем флотам. Современный детектор лжи сбоев не дает. Нас, недовольных, выловят по одному. И о нашей участи человечество ничего не узнает. Личные дела и кадровые приказы сотрут — будто и не было таких.

— Петенька, — позвала Маруся, которая встревожилась, глядя на помрачневшее лицо любимого.

Он не отозвался.

— Петенька, — позвала снова, дотронулась до локтя. Затормошила.

— Я за него, — нехотя ответил Петр.

— Вчера о тебе говорили в госпитале.

— Кто? — спросил он без особого интереса.

— Военврачи. Начальник хирургического отделения и ординаторы.

— И что же они говорили? — Сухову стало любопытно, что могло сказать о нем Марусино начальство. И вообще: что думают о нем люди.

— Ты им нравишься, Петя.

— Разве я — барышня, чтоб нравиться или нравиться? Или поп-звезда?

— Ты теперь у нас национальный герой.

— Герой — башка с дырой, — буркнул Сухов.

— Дырявые герои тоже в дело пойдут… — замурлыкала Маруся и начала взбираться на могучий торс Петра — как опытная альпинистка на марсианскую гору Олимп.

Но гора вовсе не желала быть покоренной. Одним движением она перевернула ситуацию и обрушилась на альпинистку. Маруся была погребена под шестью пудами любви.

Новый командующий Белой эскадры контр-адмирал Пауль Гецнер решил не связываться с контрразведкой. Хоть он и терпеть не мог сыскарей и стукачей, но предпочитал не конфликтовать с ними, а откупаться. Русский военмор — не слишком дорогая цена собственного спокойствия. В результате Сухов получил приказ отправиться на допрос к Койволайнену.

Звонок из Брюсселя застал Сухова по дороге к штабу базы Шестого флота. Ригерт вышел с межзвездной линии на мобильник военмора.

— Я выполнил ваше требование, Петр Иванович. Теперь жду ваше слово.

— Без моего экипажа я — никто. Мы должны принять решение сообща, — твердо произнес Петр. — Это мое категорическое условие.

«Судьбы многих людей решаются сейчас. Нельзя дать слабину. Нельзя ошибиться», — подумал военмор.

Ригерт неожиданно для Сухова не стал упираться — буркнул недовольно:

— Хорошо. Но, пожалуйста, поспешите.

— Поспешу, если выйду отсюда.

— Где вы находитесь?

— В нескольких шагах от штаба. Иду к Койволайнену.

— Не бойтесь этого увальня — он делает свою работу. Как умеет.

— А детектор лжи?

— Вы еще не под следствием, Петр Иванович. И пока что никто не посмеет пропустить вас через детектор. В случае чего пригрозите, что пожалуетесь мне. Тотчас отстанут.

— У вас настолько дурная репутация, Порфирий Петрович?

— Да. И я много работал, чтобы ее создать, — вдруг развеселившись, ответил Ригерт и дал отбой.

Кабинет контрразведчика действительно насквозь пропах копченостями. Молодой финн страсть как любил грудинку и балык. В обеденный перерыв он запирал дверь на ключ и предавался чревоугодию, вызывая зависть и раздражение сослуживцев.

Лейтенант Койволайнен уселся за стол и указал Сухову на стул напротив себя. Контрразведчик положил руки на столешницу и начал допрос.

— Я получил информацию, что на пересадочной станции «Галилей» на вас совершила нападение группа неизвестных. Что вы можете сказать по этому поводу?

Порфирий Петрович инструктировал Петра Сухова, как надо отвечать на неизбежный вопрос.

— Мне потом объяснили, что это была операция флотской контрразведки. Инсценировав захват, спецназовцы без проблем доставили меня в штаб Первого сектора. У контрразведки имелись сведения о готовящемся покушении.

— В каком часу вы попали в здание Главного штаба?

— Не знаю. В это время я дрых без задних ног. — Командир «Котлина» играл святую простоту.

— И сколько времени вы там провели? — продолжал допрос Койволайнен. Он заранее знал, что правды от Сухова не дождешься, но обязан был довести процедуру до конца.

— Восемь часов.

— Так долго шел допрос?

— Допроса не было. Мы разговаривали с Ригертом. Потом меня покормили обедом, и с разрешения колонеля я подремал на кожаном диване. До следующего трансгала было много времени. — Военмор обезоруживающе улыбнулся.

Контрразведчик не верил ни одному слову военмора, но он не позволял даже самым сильным желаниям взять верх над собой и служебным долгом.

— Разговор с колонелем вы, конечно, мне пересказать не можете, — утвердительным тоном произнес Койволайнен.

— Почему нет? — вроде как удивился Сухов. — Ригерт рассказал мне о трагической гибели вице-адмирала Хашимото и о том, что мой экипаж награжден за выполненный рейд в тыл противника. Затем он предупредил меня о предстоящем разговоре с контрразведкой Шестого флота. Он не знал, что это будете вы, лейтенант.

Лейтенант с ненавистью смотрел на кавторанга. Молчание затягивалось.

— Я могу быть свободен, сэр? — наконец осведомился Петр Сухов.

— Убирайтесь… — выдавил Койволайнен.

«Мы еще встретимся, мерзавец!» — читалось на его лице. «Вот и славно», — подумал Петр.

…И что получилось в сухом остатке? Командира «Котлина» не только не попросили с Флота, но даже оставили на прежней должности.

Фрегат стоял на бочке в полста трех тысячах километрах от планеты Малайя — в окружении юнитских кораблей и, казалось, ему ничто не угрожало. ЧП случилось среди ночи, когда Петр Сухов досматривал третий сон.

Дежурным по кораблю на сутки заступил главный механик старлей Прохазка. Согласно расписанию суточного наряда, он находился в командной рубке. В начале третьего ночи он обнаружил на экране радарную метку. Умный радар предупредил о приближении неопознанного объекта с параметрами противокорабельной торпеды. Прохазка приказал дежурному механику сделать маневр уклонения и объявил боевую тревогу. Ревун разбудил спящих, по коридорам фрегата загремели каблуки заспанных военморов.

Мичман Полторанин сидел в БЧ-пять. Командир «Котлина» считал: когда корабль на стоянке, самое верное для дежурного по боевой части — находиться у зенитных орудий. Получив сигнал от дежурного офицера, Вадим Полторанин голосовой командой включил счетверенную пушку, поймал в целеискатель цель и выпустил по несущейся к фрегату торпеде полсотни снарядов.

Торпеду разнесло на кусочки недалеко от «Котлина». Ударной волны в вакууме не бывает. Зато была вспышка, на время ослепившая корабельную электронику, — бешеный скачок электромагнитного поля. А потом десятки осколков долетели до фрегата и повредили бортовую обшивку. Впрочем, современный корабль сам умеет заращивать царапины и мелкие пробоины.

Корабельный вычислитель определил траекторию выпущенной торпеды. Она пришла с крейсера «Рейкьявик». Петр Сухов приказал сниматься с бочки и уходить подальше от базы — на всякий пожарный.

Как показало следствие, проведенное контрразведкой Белой эскадры, начальник БЧ-три крейсера «Рейкьявик» каплейт Рейно Вейтель, чья ненависть к русским стала притчей во языцех, в изрядном подпитии вошел в торпедный отсек, отослал дежурного матроса, включил один из торпедных аппаратов и пустил торпеду с антипротонной головкой в левый борт «Котлину». Вейтель действовал в одиночку и якобы в невменяемом состоянии. Вполне вероятно, что вместо тюрьмы он отправится в психиатрическую лечебницу.

Когда с фрегата убыли эксперты и дознаватели, в кают-компании собрались несколько офицеров и старший мичман Щепетнев.

— Кого позовем на совет? — спросил Сухов Бульбиева.

— Ты уверен, что здесь нет прослушки? — вопросом на вопрос ответил старпом.

— Наверняка есть, но это дружеская прослушка.

— Мне, ядрён батон, не нравится, когда правила игры устанавливает кто-то другой и даже для приличия не спрашивает у нас разрешения.

Щепетнев, управлявший тахионной связью, достал из глубокого кармана рабочего комбинезона прямоугольную серебристую коробочку и прошелся вдоль стен кают-компании. Писк раздался в трех местах — там были установлены датчики.

— Ты сможешь их подавить? — спросил командир «Котлина» Щепетнева.

— Должен.

— Они обидятся, — пробормотал Сухов, задумался. — Но перетерпят. Это хорошее решение, — подвел он черту. — Если мы ввязываемся в бой, то сами будем диктовать его правила. С первого дня.

— Все верно, командир.

Этот разговор военморы выдавали под запись. Затем Бульбиев сделал очень быстро и просто: расплавил начинку «жучков» излучателем, словно бы поместив их в микроволновку.

— Можно говорить, командир.

— Повторяю вопрос, Семен Петрович: Кого зовем?

— Да всех… Всех наших офицеров и Спивакова.

«Слишком много, — подумал Петр. — В очередной раз встаешь перед дилеммой: что хуже: обидеть честного человека или нарваться на предателя? Хотя зачем обижать людей, если у нас нет предателей?»

— Согласен.

В кают-компании собрались все офицеры «Котлина», кроме оставшегося на вахте лейтенанта Сидорова, а также старший мичман Щепетнев и кондуктор Спиваков. Петр Сухов обвел глазами подчиненных и объявил собрание открытым.

— Я получил сведения, что в ходе предстоящего сражения все русские корабли будут направлены в самое пекло, — заговорил командир фрегата. — И мы один за другим лишимся русских экипажей. Уцелеют лишь те военморы, что рассыпаны по чужим кораблям. А еще «Котлин» — его оставили в резерве Шестого флота.

— А мы-то им зачем?

— Нас с вами станут время от времени предъявлять миру как живое опровержение подлых наветов. Вот как они берегут этих разнесчастных русских!.. Мы же будем бессильно наблюдать, как гибнут наши братья. Позорная участь… А может, одним выстрелом убивают и второго зайца: в штабах боятся, что, отправленные на верную гибель, мы откажемся выполнить приказ и поднимем русские экипажи. Мы ведь однажды плюнули на приказ командира эскадры. И все это знают.

— Старый как мир принцип: разделяй и властвуй, — подач голос каплейт Бульбиев.

— То, что нас боятся, надо использовать. Ведь колода наших козырей небогата.

— А что за козыри?

— Любовь народная, — ответил за командира старпом. Произнес он эти слова с явной усмешкой. Уж больно напыщенно прозвучало — надо было смягчить эффект.

— Любовь народная, — передразнил старлей Хвостенко. — Любовь, говоришь… Это сила великая. А потому использовать ее можно лишь в самом крайнем случае — когда решается, жить нам или помирать.

— А разве сейчас речь идет не о жизни и смерти? — удивился Сухов. — Так что вы посоветуете мне, господа?

Кавторанг посмотрел на военморов. Его соратники были не то чтобы понурыми — скорее, погруженными в себя. Размышляли над неразрешимой проблемой или пытались разобраться в сумятице, разом воцарившейся в голове. Исключение составляли лишь Сухов, Бульбиев и Спиваков.

Старпом вел себя так, будто с младых ногтей не ведал сомнений и в любой ситуации знал, что делать. Это весьма опасное свойство для человека военного, вдобавок наделенного властью, однако Семен Петрович всякий раз ухитрялся с честью выходить из испытаний, что уготовила ему жизнь-жестянка.

Кондуктор подавил зевок, деликатно прикрыв рот рукой. Он с любопытством следил за реакцией офицеров на слова командира, вертел в пальцах серебряный мундштук. Сам он табак не курил, но с этой изящной вещицей никогда не расставался — обычно она помогала ему думать. Петр присмотрелся к нему и понял: на сей раз ответ у Спивакова готов заранее. И ничто сказанное на этом совещании не могло свернуть адъютанта с пути.

Офицеры молчали. Командир «Котлина» повторил свой вопрос — совсем уж конкретно:

— Сможете ли вы безропотно наблюдать, как гибнут русские корабли? Стискивать зубы, материться… и терпеть. Как терпели наши предки, когда враг топтал русское государство. Терпелка-то у нас броневая.

И тут зазвонил телефон на браслете Петра. Звук показался оглушительным.

— Капитан второго ранга Сухов — на проводе.

— Мы так не договаривались, Петр Иванович, — раздался в ухе военмора голос Ригерта.

— Наступает время перемен. Отныне нам всем будет очень трудно, — ответил командир «Котлина».

— Я оценил ваш юмор… Что вы там делаете? — осведомился контрразведчик.

— Обсуждаем ваше предложение. В спокойной обстановке.

— Когда примете решение, звякните мне, пожалуйста.

— Непременно, сэр.

Петр Сухов заблокировал телефон, окончательно отрубив связь с внешним миром.

— Согласитесь, господа: не самое хреновое на свете — чувствовать себя чьей-то головной болью? — с улыбкой произнес старпом.

— Ничего нового мы не наблюдаем, господа офицеры. Так было во все времена, на всех войнах, где Россия участвовала в коалициях… Ну, напрягите если не свою, то память предков, — заговорил кондуктор Спиваков. — В одна тысяча девятьсот четырнадцатом русские спасли Париж, потеряв в Восточной Пруссии целую армию. Потом мы гробили ради Франции свой экспедиционный корпус. А в сорок пятом, когда союзников разбили в Арденнах, нам пришлось прервать подготовку наступления и положить в Польше десятки тысяч жизней.

— Разве у нас есть выбор, командир? — спросил начальник БЧ-пять Гурко.

— Не пытай людей, Петр Иванович, — буркнул Бульбиев. — Говори уж все.

— Пришло время действовать, — заговорил Сухов. — Мне сделали предложение… — командир «Котлина» не закончил фразу.

— Руки и сердца? — усмехнулся старпом.

— Почти… Весьма заманчивое предложение. Если я соглашусь, шансов выжить у меня будет не больше, чем у солдата, наступившего на мину-лягушку.

Офицеры переглянулись.

— Значит, ёшкин кот, надо соглашаться не раздумывая, — снова усмехнулся каплейт старпом. — А если серьезно, то с первой минуты возникает главный вопрос: в этой смертельной игре мы — игроки или марионетки?

— Я еще не сказал, что нам предлагают…

— И так ясно: офицерский мятеж.

Бульбиев смотрел на Сухова ясными серыми глазами — и взгляд его был невинней, чем у младенца.

— Ну вот мы согласились… и что? По мановению волшебной палочки Флот восстанет? — спросил начальник БЧ-два Хвостенко.

— Флот будет против нас. Русских кораблей в лучшем случае дюжина. Найдется еще полсотни, где наших — от одной десятой до трети экипажа. Корабли придется брать силой — отбивать у своих боевых товарищей. Мы к этому готовы?

— Наша естественная база — Старая Земля. Сначала нужно захватить оборонительную систему метрополии. Без этого нас раздавят за пару дней, — заговорил Спиваков.

— Это уже не стратегия — тактика, — прервал его кавторанг. — А нам сейчас надо принять принципиальное решение. План восстания разработан в деталях. И придуман он не нами. И давно выполняется — шаг за шагом. С нами или без нас…

— Не лукавь, Петр Иванович, — покачал головой старпом. — Без нас заговорщикам не видать Флота как своих ушей. А без Флота любой мятеж обречен. Твои… кхм… друзья сознательно принижают нашу роль в предстоящих событиях, чтобы мы ни на что не претендовали и позволили себя водить как бычка на веревочке.

— Все надо обмозговать заранее, — поддержал Бульбиева штурман Иванов-Третий. — Потом будет поздно извилины напрягать.

— Прежде чем вдаваться в детали, я обязан спросить: все ли согласны пойти со мной? Если кто-то против, пусть скажет сейчас. Он поклянется держать язык за зубами и уйдет с корабля. Ни за кем следить мы не будем. Предателей у нас нет.

— Я не уверен в успехе, — пробормотал начальник БЧ-три Ваня Чонг. — Но я пойду с вами, командир. До конца.

— А ты, старпом?

— Я всегда мечтал о чем-то таком… Умереть русским, а не юнитом.

— Красиво говоришь, Семен Петрович! — усмехнулся Сухов и крепко хлопнул его по плечу. — Быть тебе министром пропаганды.

Все рассмеялись.

— А вы, Аристарх Львович? — спросил Сухов кондуктора.

— Я вообще только жить начинаю… А какая жизнь без драки? Конечно, я — «за».

— Все думал, когда же встанет вопрос ребром? Когда к стенке прижмут и надо будет решать? Ну наконец-то… Сразу на душе легче стало, — пробасил Хвостенко. — Я с вами, командир.

Ни один офицер не сказал «нет». К заговорщикам присоединился и старший мичман Щепетнев. Командир «Котлина» протянул правую руку к центру стола. Старпом и все остальные сделали то же — и, пусть неловко, но сцепили руки в общем пожатии.

— Вот и ладно… — удовлетворенно выдохнул Сухов.

Военморы пойдут за своим командиром куда угодно, даже на верную смерть. И потому за их жизнь отвечает именно он, кавторанг Петр Сухов.

— Наверняка тебе понадобится выйти на командиров русских кораблей, — заговорил Бульбиев. — Требуй у своих друзей закрытый тахионный канал. Тебе придется говорить с каждым, но не беспокойся — особо уговаривать не придется. Ведь флаг уже будет поднят.

— Какой флаг?

— Государственный флаг Российской империи — черно-желто-белый. Корабль с поднятым флагом выйдет на траверз Парижа и передаст по флотским частотам призыв к восстанию.

— Красивая была бы картинка — спору нет. Для театральной постановки. А в реальной жизни нужна полная секретность. Мы должны подготовиться и выступить на всех флотах и базах одновременно, чтобы застать врага врасплох. Внезапность — вот второй из наших козырей.

— Как нам спасти одиночных русских, что раскиданы по сотням кораблей, военно-космических баз и батальонов морской пехоты? — спросил Хвостенко. — Они станут заложниками.

— А мы их поменяем, — сверкнув глазами, ответил старпом. — Надо взять в плен нужное количество юнитов — и желательно в золотых погонах.

— И верно! — подхватил мысль младший лейтенант Гурко. — У нас заложников будет не меньше — наоборот. И глупо отпускать их без пользы. Пусть хоть раз в жизни поработают на Россию.

«Какой-то детский лепет, — вдруг со стыдом ощутил Сухов. — Сидят пятнадцать взрослых дядек, боевых офицеров, и с превеликим удовольствием играют в бирюльки».

— Пора принести водки. И закуски. — Бульбиев дотронулся до его руки. — Твои друзья подскажут, что надо делать и в какой последовательности. Хватит нам впустую ломать голову. Все равно придумаем не то и не так. Они ведь профессионалы тайной войны.

— Вот опять посторонние дяди будут решать за нас…

Они не ушли из кают-компании, пока не допили водку. А водки хватило до пяти утра. Когда дверь закрылась за последним из военморов, Сухов произнес имя «Ригерт» и телефон сделал звонок. Колонель «поднял трубку», и кавторанг произнес одно слово: — Да.

Глава седьмая Чемпионат по боям без правил

Лучшим способом собрать в одном месте сразу всех боевых командиров, разумеется, был флотский чемпионат по борьбе. Но в условиях войны, пусть даже очень странной войны, провести чемпионат в масштабах всех Военно-Космических сил ООН было нельзя. Адмиралтейство встало бы насмерть. Не исключено, что полетели бы головы. А на уровне одного из флотов — причем временно выведенного в резерв — это более реально, хоть и требовало больших усилий, включая политическую пропаганду.

Безумная, на первый взгляд, идея зародилась в голове каплейта Бульбиева, который наблюдал за тренировками кондуктора Спивакова в спортзале «Котлина». Развил и транслировал ее Порфирию Петровичу Сухов, а непосредственно организацией чемпионата занялись контрразведчики из команды Ригерта. Колонелю и его таинственным покровителям идея очень понравилась.

Дело было за малым: убедить флотское начальство и, в первую очередь, адмирала Кобурна, что это их собственная гениальная задумка. Звучит ведь громко и звонко: надо сплотить личный состав Шестого флота, доказать всем ВКС, каждому из пятнадцати миллиардов юнитов и даже всей чертовой Галактике, что человечеству не страшны ни война, ни хрен в ступе и его дух сломить невозможно — в принципе.

Разумеется, многомиллиардному человечеству и Галактике в целом было плевать на флотские забавы, однако чем дурнее мысль, тем легче бывает ее внедрить, тем охотнее ее принимает чиновничий ум, настроенный на компанейщину и вечную показуху. А ведь большой флотский начальник — тот же чиновник, только при золоченом кортике, лампасах и шевронах.

Ригерт и его люди на флотах были профессионалами: они умели играть на человеческих слабостях и пристрастиях. А иногда и игры-то никакой не требовалось. Командующий Шестым флотом адмирал Кобурн с юных лет был пленен смешанными единоборствами. До войны присутствовал на всех флотских состязаниях и лично возглавлял флотскую команду на чемпионатах ВКС. Его стоило лишь слегка подтолкнуть.

Кобурн был отнюдь не дурак и особой храбростью не отличался. Посоветовался с начальником штаба и командующими эскадр. Те сочли, что старик то ли приболел головой, то ли устроил проверку на лояльность. Их ответы были примерно одинаковы: все наши мысли и наше время заняты боевой подготовкой, мы готовимся дать отпор врагу, нам не до чемпионата.

Пришлось Кобурну взять ответственность на себя. Хоть адмирал и загорелся идеей, устроить чемпионат он решился не сразу: раздумья заняли пару сутолочных дней и бессонных ночей. Наконец Кобурн закончил обмозговывать свою смелую, оригинальную идею и принял решение. Флотский чемпионат пройдет на борту самого большого корабля Шестого флота — астроматки «Мадейра» с пятнадцатого по семнадцатое июля по среднегалактическому времени. Победители получат медали и внеочередное повышение в чине, а делегировавшие их корабли — наградные кубки и по ящику настоящего шотландского виски с планеты Эдинбург.

Адмирал Кобурн горы своротил, чтобы организовать флотский чемпионат как следует. У него даже мысли не было, что он действует с чьей-то подачи, — так ловко все было подстроено.

Традиционно соревнования на Флоте проводились в нескольких дисциплинах: классический бокс, рукопашный бой, дзюдзюцу и, пожалуй, самые востребованные — бои без правил. На сей раз адмирал решил ограничиться боями без правил или, как принято называть у юнитов: «эм эм эй» — смешанными боевыми искусствами. Затягивать сверх меры без того не слишком популярные в глазах Адмиралтейства соревнования во время войны — себе дороже.

Правила чемпионата таковы: каждый боевой корабль может выставить только одного бойца. Как только участник боев выбывает из соревнования, вся корабельная делегация отправляется обратно. Боеспособность флота не должна падать из-за праздного любопытства военморов.

— Кого направим морды бить? — осведомился Бульбиев. — От «Котлина» должен быть собственный представитель. И неплохой — чтоб продержался хотя бы пару дней.

Он заранее знал ответ, но предпочитал, чтобы фамилию единственного реального кандидата назвал кто-то другой.

Петр Сухов обвел глазами собравшихся в кают-компании офицеров — тех, что были свободны от вахты, и произнес:

— Предлагаю кондуктора Спивакова.

— Да он же старик! — вырвалось у начальника БЧ-семь лейтенанта Сидорова.

Судя по выражениям лиц, молодые военморы были с ним согласны. Кавторанг молча покачал головой. Сидоров покраснел как рак и, встав, сказал изменившимся голосом:

— Прошу прощения.

Он разом просил прощения у всех членов экипажа, кому было за сорок.

— Так-то лучше. Предлагаю провести отбор. Желающие отправиться на чемпионат сразятся с моим адъютантом. Бой укороченный: три раунда по три минуты. Начмед имеет право остановить поединок, если возникнет опасность жизни бойца. Вопросы есть?

Офицерам хватило ума воздержаться от дурацких вопросов типа: «Вы шутите, командир?» И от всех прочих — тоже. По голосу Сухова было ясно: он совершенно серьезен и готов всыпать шутникам по первое число.

— Решение принято, — подытожил Бульбиев. — Желающие сломать руки-ноги и нести вахту в гипсе приглашаются в спортзал.

Офицеры заулыбались.

Кавторанг Петр Сухов, разумеется, заранее поговорил с адъютантом. Получив столь неожиданное предложение, кондуктор Спиваков сначала удивился, затем попросил время подумать. Адъютант сел на табурет, поскреб подбородок, почесал переносицу, собрал морщины у глаз — думал недолго.

А потом кавторанг услышал совсем иные возражения, чем ожидал:

— Опасно это, Петр Иванович. Могу покалечить парней.

Бить своих пацанов ему было не с руки. И все же отступать некуда: молодняк жаждал помериться силами. Ребята ни жить ни быть желали попасть на флотский турнир, и теперь их придется остановить.

— Давай рискнем, Аристарх Львович. Вы уж постарайтесь бить полегче — если соперник слабоват. Поддаваться не надо — только смягчать удар. Это ведь для дела нужно. Поверьте.

И кондуктор поверил.

Объявление, сделанное старпомом, корабельная связь «Каштан» донесла в каждое помещение фрегата. Откликнулось человек десять. Начмед Лукашин отсеял двоих — из-за недавних ранений и травм.

Восемь здоровяков разделись до пояса и разминались в спортзале под наблюдением боцмана Павла Ставриды. Они были молоды и уверены в своих силах.

— Пусть сначала пацаны разберутся между собой, — предложил старпом. — А то Аристарху придется попотеть, ёшкин кот. Незачем это перед серьезным делом.

— И то верно, — согласился Сухов. — Пусть останутся двое, — решил он. — Спиваков проверит каждого. Начнем…

Флотские бои без правил, конечно, проводились по вполне определенным правилам — иначе поединки заканчивались бы смертоубийством. Однако эти правила имели мало общего с регламентом Всемирной федерации ММА. На флоте главным была не зрелищность поединков, а проверка боеготовности военморов. По крайней мере, так заявляло флотское начальство. Рядовые военморы, разумеется, хотели зрелищ. Ведь хлебом их кое-как, но кормили.

Офицеры разместились на матах. Матросы, которых в зал не пустили, толпились в первом кубрике. Сухов приказал вывести изображение на стенной экран. Старпом зачитал основные правила боя: не выламывать пальцы, не кусаться, не вырывать куски мяса, не бить в пах и горло, по затылку и позвоночнику.

Бульбиев вызывал матросов парами и сам судил поединки. Особо смотреть было не на что: парни дубасили друг друга сильно, но некрасиво. Кто-то владел приемами борьбы, но в основном шел кулачный бой, с которым только на улицу в увольнении выйти не стыдно.

Угловых на ринге не назначали и некому было выбросить полотенце. Доктору пришлось трижды останавливать бои, когда у военморов начинала сильно идти кровь — из носа или изо рта. Всякий раз он ужасно ругался и требовал прекратить соревнование.

Спиваков следил за боями с судейской вышки, что стояла рядом с волейбольной сеткой. С этой позиции ему было хорошо видны достоинства и недостатки бойцов. Главный недостаток, понятное дело, — это отсутствие опыта и неумение правильно воспользоваться своей недюжинной силой. Он сразу определил фаворитов и не ошибся. Победители уже участвовали в эскадренных соревнованиях и успели познать вкус победы.

Скоро в списке претендентов остались двое: каратист и самбист. Ребята крепкие: первый — невысокий, поджарый, смуглый кореец, второй — мощный, с ногами-колоннами и железными ручищами, настоящий русский богатырь из ветхозаветной былины. Попробуй повали такого…

Спустившись с вышки, кондуктор разулся и снял форменку. Худой и нескладный, он не произвел впечатления ни на бойцов, ни на зрителей. Но его противники были настороже — они ждали от старика подвоха.

Первым в очереди был Сергей Подшивалов, самбист-перворазрядник со Старой Земли. Поединщики поклонились. Бульбиев дал команду, и бойцы сошлись в первом раунде.

Тяжеловесный самбист оказался на удивление гибок. Он не спешил атаковать и стремительно передвигался по импровизированному рингу — кружил вокруг противника. Спиваков стоял на месте и только поворачивался, чтобы не подставлять борцу спину.

Потом кондуктору надоело стоять и ждать у моря погоды. Неуловимым движением он взвился в воздух. На уровне головы Подшивалова мелькнули ноги — смыкающиеся концы «ножниц». Самбист успел отскочить. А когда Спиваков начал опускаться на пол (ведь у него нет вживленного в тело антигравитатора), матрос кинулся на него, словно хотел смести с ринга.

Бросок Подшивалова был молниеносным, но кондуктора в этом месте не оказалось. Непонятным образом Спиваков, еще не опустившись на ринг, переместился на метр в сторону. И тотчас взлетел в воздух снова. Один размашистый удар двумя ногами — и ловкий парень рухнул на татами. Чистый нокаут в первом раунде.

Аплодисментов не было — зрители в тревоге вскочили на ноги. К поверженному самбисту подбежал доктор. Подшивалов был без сознания. По счастью, дело ограничилось небольшим сотрясением мозга, а потом фиолетовым синяком на виске.

Нанеся удар, Спиваков опустился на пол, сделал несколько наклонов в стороны, разминая мышцы, и тяжко вздохнул. Он ведь предупреждал…

Когда матроса привели в чувство, начмед напустился на командира корабля:

— Господин капитан второго ранга! Почему вы позволяете калечить свой экипаж?!

Он весь побелел и трясся. Оставаясь сидеть на стопке матов, Сухов рявкнул:

— Прекратить истерику!!! — И уже спокойнее добавил: — Вы же не баба, Максим Алексеевич, а боевой офицер. И у нас тут война.

Теперь начмед побагровел. Он явно что-то хотел сказать в ответ, но не решился. Санитары унесли матроса на носилках в медсанчасть, и пришло время начинать второй поединок.

Кондуктору противостоял мастер спорта по карате, старшина Николай Ли. Он зауважал Спивакова, но отказываться от боя не собирался.

Офицеры снова уселись на маты, каплейт Бульбиев дал команду, громко свистнув в старинный пластмассовый свисток. Свисток этот был одним из множества артефактов, которые команда принесла на «Котлин». Военморы ценили и пуще глаза берегли уникальные пережитки эры морских кораблей.

Первый раунд снова оказался последним. Аристарх Спиваков мощно оттолкнулся левой ногой от татами и за пару секунд сделал несколько перелетов навстречу противнику. Это были именно перелеты, а не прыжки — с зависанием над рингом и вычерчиванием в воздухе странных фигур. Смысл их был непонятен: перелеты требовали бешеной энергии, но мало приближали кондуктора к старшине.

Четвертый перелет качнул воздух, передав воздушному потоку сатанинскую силу. Ноги Николая Ли подломились, он упал на колени, но тотчас поднялся с татами.

Не успев нанести ни одного удара, старшина-каратист был оглушен. И при этом никак не мог набрать в грудь воздуха. Спиваков стоял на противоположной стороне ринга и сочувственно смотрел на него.

Старшина хрипел, он развел руки и водил ими, словно бы отгребая воду, а потом повалился на спину. Все закончилось, не успев начаться. Публика онемела.

— Что это за изуверство такое?! — воскликнул начмед.

Доктор вскочил с матов и ринулся к проигравшему — делать ему искусственное дыхание. Вернувшиеся в зал санитары забрали вторую жертву жесткого спорта. Начмед сопровождал носилки с оскорбленным видом.

Зрители встали с матов, с озадаченными лицами поклонились Спивакову и, тихо переговариваясь, вышли из спортзала. С адъютантом остались только Сухов и Бульбиев.

— Мне очень жаль, — сказал кондуктор, утирая полотенцем капельки пота со лба, шеи, плеч и груди. — Но лучше получить здесь, чем там.

— К вам у меня никаких претензий, Аристарх Львович. Спасибо за урок, — мрачно проговорил Петр Сухов. — А вот с экипажем придется провести разъяснительную работу. Чтоб не было недопонимания.

Команда явно переоценивала свои возможности. В космическом бою это самая короткая дорога к поражению.

— Я этим займусь, — вызвался старпом. — У вас своих забот достаточно.

— Хорошо, — пробормотал Сухов. — Теперь о чемпионате. Как думаете, Аристарх Львович, у многих бойцов будут в загашнике такого рода сюрпризы?

— Я — не спортсмен, Петр Иванович. И за боями без правил слежу вполглаза. Когда попал в контрразведку, меня направили в спецподразделение «Мангуст». В детали не посвящали, но, как я понял, оно предназначалось для захвата боевых кораблей. Юнитских кораблей. Меня обучили стрельбе изо всех видов оружия, включая лазерные пушки, и обороне без оружия. Инструктором был интересный тип: узкоглазый, низкорослый, худющий, чуть сгорбленный человечек. Чина я его не знаю, как и настоящего имени. Кличка у него была «Морчелла». Так вот он и научил меня этой странной борьбе. Мало у кого получалось — координация движений была не та, да и мать-земля от себя не отпускала. Тут ведь надо в воздухе зависать. Большинство отсеялись с самого начала, некоторые — по ходу. Им стали преподавать дзюдзюцу. Только я и еще один старший лейтенант прошли курс Морчеллы до конца. Самое любопытное началось потом: нас стали учить ручному управлению кораблями. И вдруг меня перевели в эскортную службу.

— Так уж и «вдруг»? — не поверил каплейт Бульбиев.

Кондуктор усмехнулся в рыжие усы и произнес:

— Вы же читали мое личное дело.

— О вашей службе в «Мангусте» там нет ни слова.

— Вот ка-ак… — удивленно протянул кондуктор. — Зачем же я тогда все военные секреты вам разболтал? — посетовал с нарочитой веселостью. — Так вышло… Я много грешил в прошлой жизни. Попав в контрразведку, решил сдуру, что старые грехи списаны и прошлое меня не достанет. И вдруг в Особый отдел приходит письмецо. Дескать, моральный облик кондуктора Спивакова исключает возможность…

— А как звали того старлея из «Мангуста»? — спросил Сухов.

— Артем Гарнет, с Новой Таврии.

— И что с ним стало?

— Не знаю. Тогда он остался в «Мангусте». А потом… — Спиваков развел руками.

— Хорошо. Идите, отдыхайте, Аристарх Львович. Сейчас вас заявим, а завтра отправляемся.

Легким пружинящим шагом Спиваков двинулся к выходу. «Он без труда мог бы еще пяток бойцов положить, — подумалось Петру. — С таким человеком надо быть на одной стороне».

— Думаешь, сдюжит? — осведомился старпом, когда дверь за кондуктором закрылась.

— Мы же его не за медалями посылаем.

Но сам подумал: «А почему бы и нет?»

Когда спортивная делегация с фрегата «Котлин» прибыла на астроматку «Мадейра», дежурный офицер предложил Петру Сухову пройти в командно-штабную рубку. Остальных котлинцев отвели в один из матросских кубриков, где размещали прибывающих бойцов, их массажистов, врачей и тренеров.

В рубке кавторанга встретил адмирал Джеймс Кобурн собственной персоной. Адмирал был в прекрасном расположении духа и сиял как начищенная офицерская кокарда.

В центре обширного стола стояли четыре сверкающих кубка с аляповатой чеканкой, и лежали вынутые из коробочек четыре медали на бело-голубых лентах — цветов юнитского флага. Золото, серебро и бронза — три металла, три степени отличия. Как и пятьсот лет назад. Флотские традиции святы.

— Господин адмирал! Капитан второго ранга Сухов прибыл в ваше распоряжение для участия в чемпионате флота, — доложился Петр.

Адмирал был одет в черный мундир без нашивок, эмблем, погон и наград. Из знаков отличия имелись только золотые шевроны на рукавах. Сшит мундир был явно по личному заказу — из мягкой, на вид невесомой ткани. Белоснежный воротничок, выглядывающий из кителя, резко контрастировал с темно-кирпичной морщинистой шеей Кобурна.

— Вольно, мой капитан. Мы сейчас не на службе, — с улыбкой произнес комфлота и жестом предложил командиру «Котлина» сесть за стол.

— Спасибо, сэр.

Сухов сел в мягкое, какое-то очень домашнее кресло, принесенное, скорей всего, из кают-компании. Кроме них, в командно-штабной рубке были четыре дежурных офицера. Огромное помещение казалось пустым ангаром, где недавно стояли то ли десантные катера, то ли контейнеры с боеприпасами.

— Давно хотел побеседовать с вами в неформальной обстановке, Пиотр, — заговорил Кобурн, усевшись в кресло.

— Я слушаю, сэр. — Командир фрегата был порядком озадачен.

— Хочу пригласить вас провести эти три дня со мной. Будем смотреть бои из адмиральской ложи — там прекрасный обзор. Что скажете?

«Хреново… Все переговоры придется вести Бульбиеву и Хвостенко, — с раздражением подумал Сухов. — Доверенным лицам всегда меньше веры. Разговор пойдет медленно и трудно. Если вообще пойдет».

— Спасибо, сэр. Это заманчивое предложение. Однако я не привык бросать своих людей.

— Уверен, ваши люди справятся и без вас. Иначе вы были бы плохим командиром, Пиотр, а это не так. — Кобурн оказался непреклонен.

Пришлось подчиниться:

— Почту за честь, сэр.

— В вашем распоряжении каюта начлета. Он сейчас в госпитале. Так что сможете выспаться. А сегодня вечером, после боев приглашаю вас на банкет. Я хотел бы пригласить на него всех старших офицеров, но места в кают-компании не хватит. Пришлось кидать жребий… — Джеймс Кобурн усмехнулся. — Обедать я приглашаю вас за свой стол. Стюард предупрежден.

— Спасибо, сэр. За что мне такая милость?

Адмирал прекрасно понимал, что русский язвит, но не стал отвечать колкостью. Все еще пребывая в благодушном настроении, Кобурн лишь погрозил кавторангу волосатым пальцем.

— Меня заинтересовала история с захватом хаарца, Пиотр. Хочу расспросить вас и вообще поговорить по душам. Вы ведь не против?

— Разумеется, сэр.

«Неужто комфлота не доложили в подробностях? Старику просто интересно или у него есть некие планы в отношении меня? А может, он врет, глядя мне в глаза, и причины совсем иные?» Ответы на эти вопросы Петр надеялся получить до конца соревнований.

Торжественное открытие флотского чемпионата состоялось в огромном спортзале астроматки, в центре которого был оборудован боксерский ринг, а вокруг — трибуны для зрителей. Кубки и медали заранее перенесли в спортзал, и они красовались на столике судейской бригады и висящем над головами здоровенном экране.

Рядом с рингом выстроились тридцать два бойца. Двадцать восемь военморов были делегированы кораблями, еще трое — базами флота. Штаб Шестого флота направил на «Мадейру» только одного человека — каплейта Гарнета.

Командующий Шестым флотом адмирал Джеймс Кобурн подошел к столу с призами. Разговоры на трибунах смолкли.

На сей раз Кобурн был в белоснежном мундире с эполетами. На груди — строгие значки военно-морских академий и несколько рядов орденских планок. На поясе висел адмиральский кортик в золотых ножнах.

— Соратники! Рад видеть всех вас на «Мадейре» живыми и здоровыми! — Старик разом скинул лет двадцать, глаза блестели. — Надеюсь, в следующий раз в наших рядах не появятся бреши… Война объявлена, — говорил в микрофон комфлота. — Самое время помахать кулаками.

В зале засмеялись. Адмирал перевел дыхание и продолжил:

— Мы докажем всей Галактике, что готовы к бою и незачем мурыжить нас в глубоком тылу.

Зрители на трибунах зашумели и заулюлюкали.

— Восемнадцатый чемпионат Шестого флота по смешанным боевым искусствам объявляю открытым!

Адмирал вскинул руку и выпалил в потолок из музейного револьвера. Выстрел был холостым, но облако дыма получилось что надо. Зрители захлопали. Кто-то крикнул:

— Ура!

Крик подхватили. Адмирал Кобурн вопил вместе со всеми.

Начался первый круг боев. Из объявленных бойцов Сухова заинтересовал тот самый Артем Гарнет из штаба флота. Но в своем первом поединке Гарнет не показал ничего особенного: сделал молниеносную подсечку и измолотил упавшего противника чугунными кулаками.

Начальный бой Спивакова состоялся в одиннадцатой паре — под занавес первого дня соревнований. Красный угол ринга занял чернявый мексиканец с линкора «Нью-Орлеан», по имени Педро Гомес. Аристарху Спивакову достался черный угол. Угловым кондуктора был назначен лейтенант Ваня Чонг, начальник минно-торпедной части фрегата «Котлин».

Чонг умело массировал кондуктору шею, плечи и спину, не обращая внимания на шум в зале. Спиваков сидел неподвижно, с закрытыми глазами — будто дремал. Своей худобой и высоким ростом он отличался от большинства бойцов и многим болельщикам казался весьма уязвимым.

Затем судья свел бойцов и предупредил:

— Джентльмены! Помните: запрещены укусы, тычки в глаза, удары в пах, горло, по затылку и хребту, ломка малых суставов и «рыболовные крючки».

Говоря о «рыболовных крючках», он напоминал бойцам традиционный запрет рвать пальцами уши, рот, ноздри или выщипывать куски кожи.

Мексиканец был среднего роста, мускулистый и очень подвижный. Выше пояса его тело покрывали странные шрамы, словно военмора когда-то пытали каленым железом. После удара гонга он затанцевал в красном углу, соображая, как подступиться к противнику.

А вот кондуктор тратить время на раздумья не стал. Против ожиданий Сухова, кондуктор не стал летать по воздуху — тремя широченными, стремительными шагами он подошел к Гомесу и нанес один-единственный удар открытой рукой — прямо в лоб. Мексиканец упал. Бой был закончен.

Зал поначалу ничего не понял. Зал недовольно зашумел. Гомес неподвижно лежал на ринге. Нанеся сокрушительный удар в голову, Аристарх Львович отступил и стал ждать решения рефери. Тому ничего не оставалось, кроме как громко сосчитать до десяти и поднять вверх руку Спивакова. Тем временем секундант и его помощник уносили поверженного мексиканца в санчасть.

Когда до публики дошло, она взревела от разочарования и восторга.

— Ну, вы даете, Пиотр, — восхищенно протянул Кобурн. — Так ведь можно и победить.

…Перед сном Петру удалось ненадолго освободиться и посмотреть, как разместили котлинцев, а заодно расспросить Бульбиева о ходе переговоров. Сухов и старпом заранее знали, какие помещения на «Мадейре» не прослушиваются — вернее, где прослушка находится под контролем людей Ригерта, а где участников чемпионата слушают другие подразделения контрразведки.

Семен Бульбиев заметно устал — все силы высосали трудные переговоры. С непривычки ему пришлось несладко.

Командиры чисто русских кораблей уже общались с колонелем Ригертом. С ними не было бы особых проблем, да вот только на чемпионат, кроме Сухова, никто из них не попал. Переговоры шли с младшими офицерами ударных кораблей Шестого флота — теми, кто прибыл сюда вместе со своими юнитскими командирами.

Так вот эти русские военморы неохотно шли на контакт. Они явственно ощущали шаткость своего положения, его предельную уязвимость. Ерзали, ждали, что начальство вот-вот вызовет и даст нагоняя. А, пойдя на откровенность, сразу давали понять, что мало кому могут довериться даже среди своих, что не верят в успех дела. Ну не смогут они с несколькими десятками единомышленников нейтрализовать многочисленные экипажи своих кораблей — и все тут.

Старпому приходилось снова и снова излагать им свои аргументы. Они были сформулированы Ригертом, а ему самому помогали лучшие психологи. В военморов следовало вселить уверенность в своих силах, настроить, убедить, что так дальше жить нельзя и более подходящего момента для восстания уже не представится. И Бульбиев из кожи лез…

— Крепись, Семен Петрович, — напутствовал его кавторанг, прежде чем отправиться к себе в каюту. — Был ты отличным боевым офицером, а теперь станешь настоящим командиром, которому и эскадру вверить не страшно.

Второй день чемпионата открывали последние предварительные бои. Петр Сухов снова наблюдал за поединками, сидя рядом с адмиралом Кобурном. Сегодня командующий Шестым флотом казался не выспавшимся и желал зрелищ погорячее. Как назло, поединки вгоняли в сон.

На ринге обменивались ударами два смуглых бойца. Один был одет в черные шорты, другой — в красные. Это казалось единственным существенным отличием — оба были приверженцами ударной техники. Совершенно равный и довольно скучный, на взгляд Сухова, поединок. Кобурна он тоже не радовал — адмирал едва подавил зевок.

— Вот что мне в вас нравится, Пиотр, — задумчиво произнес командующий Шестым флотом. — При всей вашей известности вы не качаете права, не требуете послаблений и привилегий по службе.

— Я — русский, сэр.

— Ну и что? — удивился адмирал. — Разве русские — не живые люди?

— Пока живые, сэр. Наше положение на Флоте…

— Бросьте, Пиотр, — Кобурн махнул рукой, едва не повалив один из кубков. — Не надо давить на жалость, бесконечно причитая о дискриминации гениальных русских. Как это вы называете? Страдания Саратова?

— Я не буду причитать, сэр. Предпочитаю носить боль в себе. — Кавторанг постучал костяшками пальцев по груди.

— Хорошо сказано, Пиотр. Почти как в Большом театре. Но мы совсем забыли об этих несчастных, — адмирал указал пальцем на ринг.

В конце третьего раунда один из бойцов наконец сумел нанести противнику пару точных ударов в челюсть и заработал судебное решение в свою пользу. Кобурн разочарованно покачал головой. Он терпеть не мог вялые бои, где победа дается по очкам. Ему подавай нокаут или болевой прием.

— Вы любите морские байки, Пиотр?

— Кто же их не любит, сэр?

— Тогда послушайте… Старый английский лорд приходит к врачу. «Доктор, полгода назад я женился на прелестной молодой особе, но она никак не может забеременеть. Посоветуйте что-нибудь». — «Сколько вам лет, сэр?» — «Семьдесят пять». — «А вашей жене?» — «Двадцать пять». — «Вот что я вам посоветую. Возьмите вашу жену, наймите молодого секретаря и отправляйтесь на яхте в путешествие месяца на два или три. Морской воздух порой творит настоящие чудеса». Проходит полгода. Старый лорд появляется у доктора. «Огромное вам спасибо, доктор! Морской воздух действительно творит чудеса! Моя жена беременна!» — «Хм, а как поживает молодой секретарь?» — спрашивает доктор. «Вы знаете, она тоже беременна! Морской воздух творит чудеса!»

Командир «Котлина» поднял большой палец правой руки. Адмирал остался доволен и через полминуты осведомился:

— А чем ответите вы, Пиотр?

Сухов знал немало флотских баек и анекдотов, но все больше неприличные или понятные только истинно русскому человеку. Комфлота надо было рассказать что-нибудь невинное и общедоступное. Сухов порылся в памяти.

— Ну хорошо, сэр. Это правдивая история из нашего славного прошлого.

Адмирал в предвкушении потер волосатые руки.

— Императрица Екатерина Великая любила встречать летние рассветы на собственной яхте в Финском заливе. Яхта выходила в залив, Екатерину сажали на специальную доску на веревочках, которую моряки называли «беседкой», и через блок поднимали на верхушку мачты. Там императрица наблюдала рассвет на несколько минут раньше остальных, потом ее спускали, и она шла отдыхать. И вот однажды какой-то матрос, проходя по своим делам под висящей царицей, ненароком поднял голову и обомлел…

У командующего Шестым флотом удивленно поднялись брови.

— Юбки в то время были длинные и пышные, но панталон дамы не носили, — пояснил Сухов. — И зачастил матрос под мачтою ходить. Туда пройдет — глаза к небу поднимет, обратно пройдет — взглянет… Заметила это императрица, велела себя спустить: «Капитана ко мне!» Подбегает бравый офицер: «Капитан второго ранга Иванов-Седьмой!» — «Господин капитан! Что это нахальный ваш нижний чин мою царскую задницу рассматривает? Немедленно наказать!» «Есть!» — вытянувшись в струнку, отдает честь капитан. «Поднимайте меня наверх, а то из-за вас рассвет пропущу». Посмотрела она восход, спустили ее на палубу… Подлетает бравый Иванов-Седьмой: «Ваше величество! Матрос Кондрашкин наказан согласно статье второй Военно-морского устава!» «Хорошо-хорошо, голубчик», — говорит императрица. И спать пошла.

Петр рассказывал неспешно, подбирая английские слова. Кобурн расслабленно слушал, почти не глядя на ринг.

— Через несколько дней, на балу, Екатерина рассказывает об этом случае своим фрейлинам, — продолжал повествовать командир «Котлина». — «…и наказали его по второй статье Военно-морского устава». «А что это за статья?» — интересуются фрейлины. «Не знаю, — говорит императрица. — Вон идет генерал-адмирал Апраксин. Его и спросим». Подзывает старичка Апраксина. «Господин генерал-адмирал! Вы знаете Военно-морской устав?» «Так точно, ваше величество!» — отвечает генерал-адмирал и пытается втянуть живот. «А о чем говорится в его второй статье?» «Статья вторая Военно-морского устава гласит, — бодро рапортует Апраксин, — „Всякий нижний чин, заметивший на корабле щель и не заткнувший ее, наказывается битьем линьками — десять раз и арестом на гауптвахте — на десять суток!“».

У адмирала Кобурна случилась истерика. Легонькая такая — впокатуху. От хохота командующий Шестым флотом сполз из кресла на ковер. К нему на выручку прибежал могучий адъютант в чине каперанга. Подняв адмирала с помощью Сухова, адъютант укоризненно посмотрел на русского и молча удалился.

Утерев со щек слезы и с трудом отдышавшись, командующий Шестым флотом произнес восхищенно:

— Давно заметил, что вы, русские, знаете толк в английском юморе.

К концу второго дня чемпионата все случайные люди были сметены с ринга. К стадии одной четвертой финала не осталось ни одного любителя подраться — только те военморы, кто тренировался годами. В третий день должны состояться лишь семь поединков, но публика была уверена, что это будут яростные, по-настоящему роскошные схватки.

Ханец с крейсера «Картахена» блестяще владел приемами тайского бокса. Во втором раунде упорного поединка он сумел нанести Спивакову несколько болезненных ударов в корпус и по ногам кондуктора.

Петр Сухов видел, что его адъютант выдыхается, и уж было решил: вот ты и спекся, Аристарх Львович… Спиваков раз за разом взлетал в воздух, но прыгучий противник скакал по рингу, успевая уклониться от ударов. И все же один из полетов кондуктора достиг цели — ступня правой ноги попала противнику в нижнюю челюсть. Челюсть хрустнула, и ханец в болевом шоке упал на ринг.

Победа далась нелегко — Спиваков был порядочно изнурен, весь покрыт потом и тяжело дышал.

Сухов продолжал следить и за Артемом Гарнетом из штаба Шестого флота. Так вот Гарнет закончил свой бой еще в середине первого раунда. Он пробился сквозь веерную защиту и сдвоенным ударом срубил канадского бойца, серьезно повредив ему шею. Гарнет, как считал командир «Котлина», будет самым серьезным противником Спивакова.

Вечером Петр Сухов опять навестил делегацию с «Котлина». Все котлинцы оказались на месте. Герой дня Спиваков лежал на матросской койке и спал, невзирая на царящий в кубрике шум и гам. Ваня Чонг, как обычно, занимался своими упражнениями и сейчас стоял на голове. А начмед Лукашин упрямо пытался читать книгу. Несмотря на беруши, у него плохо получалось.

Бульбиев молча пожал Сухову руку и поднял глаза к потолку кубрика — это был знак: говорить о деле в кубрике нельзя. Утром подозрительного вида техники чинили проводку на всей палубе. Но едва начались бои, в нескольких отсеках люди Ригерта снова установили защиту. Там и собирались заговорщики, когда экипаж астроматки рассаживался вокруг ринга и надрывал глотки.

Старлей Хвостенко поздравил командира с выходом адъютанта в следующий круг. Он уже легонько принял на грудь и казался добродушным увальнем. Его глуповатое широкое лицо многих вводило в заблуждение. На самом деле начальник БЧ-два был отнюдь не дурак.

— Выпить хотите, Петр Иванович? — предложил он.

— А почему бы и нет?..

Старлей протянул кавторангу кружку с дурно пахнущей жидкостью. Здесь, на «Мадейре», народ пил всякую гадость.

Старпом был сегодня на себя не похож — будто язык проглотил. Неужто так наговорился за день?

— Кондуктору надо продержаться как можно дольше — таков приказ по «Котлину». Я правильно понимаю? — наконец-то заговорил Бульбиев. Язык у него слегка заплетался — не от выпитого, а от усталости.

— Тебе видней, Семен Петрович, — ответил Сухов и хлебнул отравы под названием «виски». — Тебе видней…

Утро третьего дня чемпионата началось с принципиального поединка: Аристарх Спиваков против Кшиштофа Вишневского. По физическим данным этот молодой лях не выделялся среди бойцов, так почему же он раз за разом выигрывал схватки? Сухов задумался и нашел ответ: лях бился яростно, будто в каждом бою решалось, жить ему или умереть.

В схватке с русским кондуктором польский лейтенант сражался с удвоенной силой. Быть может, у пана Вишневского был особенный счет к «москалям». Кшиштоф сразу пошел вперед, и весь первый раунд Спивакову приходилось отбиваться. Вишневский снова и снова бросался на русского, осыпая его ударами. Энергия ляха не иссякала.

Спиваков чувствовал, как немеют измолоченные противником руки. От удара в грудь перехватило дыхание, и было не набрать воздуха в легкие. В глазах потемнело. Спасительный удар гонга дал ему короткую передышку.

— Где ваши атаки? — разминая плечи Аристарха, спросил Ваня Чонг. — Или вы свалите его первым же ударом, или он нокаутирует вас во втором раунде.

— Я не могу вспомнить… как бил наповал, — наконец отдышавшись, пожаловался Спиваков. — Этот мальчик мешает мне думать.

Секундант Чонг не понял шутки. На самом деле объяснение было простое: от усталости Аристарх Львович терял способность к своим полетам.

— Тренируйте память, кондуктор, — сказал секундант. Пора было убирать стул.

Спиваков вставил в рот капу, собрался и, чуток подвигав лопатками, двинулся навстречу ляху. На конопатом лице Вишневского читалось нетерпение. Лейтенант был уверен: упрямый старик сможет отбить не больше пары ударов. Он предвкушал скорую победу и не хотел оттягивать удовольствие.

Кшиштоф Вишневский ничего не понял. В воздухе что-то крутанулось — Аристарх Львович впервые в этом бою применил прием из своего странного арсенала. Тело кондуктора крутанулось, ноги молниеносно сделали стригущее движение — этот прием назывался «тупые ножницы». Лях не был разрезан пополам, его поразил мощный удар пальцами ноги. По кадыку.

Вишневский еще падал на спину, а опустившийся на ринг Спиваков уже отступил к канатам. Его шатало, и нужна была опора.

Итак, кондуктор дошел до полуфинала. Да, победы давались ему все тяжелее. Похоже, Аристарх Львович начал сдавать — все-таки годы не те…

Когда в соревновании остались восемь лучших бойцов, адмирал Кобурн прекратил посторонние разговоры. Теперь он неотрывно следил за поединками. В конце концов старый болельщик не выдержал и начал громко кричать, взывая к бойцам, ругая и хваля их, комментируя происходящее на ринге. И публика орала все громче, так что в третий день боев Петр Сухов стал глохнуть от наполнившего зал рева и свиста.

По окончании четвертьфиналов адмирал Кобурн не спешил идти на обед. Хитровато прищурив глаза, он пристально посмотрел на Сухова. Адмиралу явно хотелось рассказать еще одну байку.

— Я слушаю, сэр.

— Вы меня видите насквозь, Пиотр, — с кислой улыбкой произнес Джеймс Кобурн. — Значит, я теперь ясен, как открытая книга. Старею…

— Просто вы ненадолго сняли защиту, сэр, — уважительным тоном заговорил Сухов. Он хотел умаслить адмирала. — Если в другой раз вы не станете ее снимать, никто даже и… — он не стал договаривать, поймав благодарный взгляд Кобурна.

Командующий Шестым флотом начал рассказывать:

— Эта история случилась лет двадцать назад. Я был старпомом на астроматке «Вайоминг». Идем мы к месту флотских учений через Пояс Астероидов в системе Тау Кита. И вдруг по радио — прямым текстом на плохом английском: «Говорит Висс Ки Эйт Файв Файв. Пожалуйста, поверните на пятнадцать градусов в любом направлении, во избежание столкновения с нами. Вы движетесь прямо на нас, расстояние двадцать пять тысяч километров». Дежурный офицер «Вайоминга» — в ответ: «Это мы советуем вам повернуть на пятнадцать градусов, чтобы избежать столкновения с нами». Получаем новую радиограмму: «Ответ отрицательный. Повторяем: поверните на пятнадцать градусов во избежание столкновения». Тут уже подключается контр-адмирал Хоук, мой командир: «С вами говорит капитан боевого корабля Организации Объединенных Наций. Поверните на пятнадцать градусов во избежание столкновения». И получает в ответ: «Мы не считаем ваше предложение здравым. Советуем повернуть на пятнадцать градусов, чтобы не врезаться в нас». Хоук заводится с пол-оборота и начинает вопить: «С вами говорит контр-адмирал Ивэн Бут Хоук! Командующий большого космонесущего корабля „Вайоминг“! Военно-Космических сил Организации Объединенных Наций! Второго по величине военного корабля ООН! Нас сопровождают два крейсера, шесть фрегатов, четыре тральщика и корабли поддержки! Я вам не советую! Я вам приказываю изменить курс на пятнадцать градусов! В противном случае мы будем вынуждены принять необходимые меры для обеспечения безопасности нашего корабля! Немедленно убирайтесь с нашего курса!!!»

Кобурн перевел дух, глотнул из бокала содовой. Сухов терпеливо ждал окончания.

— Хоуку отвечают: «С вами говорит Хуан Мануэль Салас Алкантара. Нас два человека. Нас сопровождают пес, ужин, две бутылки пива и канарейка, которая сейчас спит. Нас поддерживают радиостанция „Cadena Dial de La Coruna“ и сайт „Экстремальные ситуации в космосе“. Мы не собираемся никуда сворачивать, потому что находимся на астероиде Мучача и являемся гипермаяком Висс Ки Эйт Файв Файв Пояса Астероидов Системы Тау Кита. Можете принять все сраные меры, какие считаете необходимыми, и сделать что угодно для обеспечения безопасности вашего сраного корабля, но он вдребезги разобьется о скалу. Поэтому еще раз настоятельно рекомендуем вам сделать наиболее здравую вещь: изменить ваш курс на пятнадцать градусов во избежание столкновения». Контр-адмирал: «О’кей, принято, спасибо».

История была смешная, но уж больно долгая.

После обеда восемнадцатый чемпионат Шестого флота ВКС ООН по смешанным боевым искусствам был продолжен. К этой минуте на ринге остались четверо бойцов. В полуфинале противником Спивакова оказался его старый знакомый — Артем Гарнет.

Этот полуфинальный бой по очереди был вторым. Кондуктор имел несколько лишних минут для отдыха, но вряд ли они что-то могли изменить. Выглядел Спиваков хреновато — под глазами черные круги, смотрел все больше в пол, начал горбиться — как при первой встрече на Земле. Хотя некоторые зрители были уверены: русский хитрец только прикидывается немощным. А потом ка-ак даст…

Кавторанг помнил рассказ Спивакова об инструкторе по кличке «Морчелла». Странный уродец учил Аристарха Львовича обороне без оружия в спецподразделении «Мангуст». Как выглядел второй ученик Морчеллы Артем Гарнет, кондуктор ничего не упоминал. Но если верить словам Спивакова, сейчас у ринга стоял никакой не Гарнет, а Морчелла собственной персоной: ростом не вышел, кожа да кости, грудь впалая, сероватое лицо покрыто морщинами, глаза узкие, с белесым хрусталиком.

«Интересно, к какой нации принадлежит этот тип?» — подумал Петр Сухов. Если бы в занятых людьми секторах Млечного Пути жили гуманоиды, которые могли скрещиваться с хомо сапиенс, капитан «Котлина» не сомневался бы: перед ним метис. — «Неужто владение особыми приемами так сильно меняет человека?»

Выйдя на ринг, Гарнет внимательно посмотрел на Спивакова и слегка развел руки. Что означал этот жест? Удивление, возмущение или сочувствие? Кондуктор будто ничего не заметил — он готовился к своему последнему поединку.

Судья свел бойцов. Не откладывая выяснение отношений в долгий ящик, они двинулись навстречу друг другу. Аристарх Львович распрямил спину и теперь казался выше противника на полметра.

А затем бойцы одновременно оторвались от ринга. Две мельницы столкнулись в воздухе. С неслышным скрежетом. Сцепились, прокрутились еще немного и распались… Два человека лежали на ринге. Потом один медленно встал, а второй — нет.

Кавторанг Сухов испугался. Он решил, что его адъютант мертв. Судья нарочито медленно считал до десяти. Публика вопила. Начмед Лукашин, не дожидаясь конца отсчета, выскочил на ринг и склонился над лежащим на спине кондуктором. Гарнет, маленький и нестрашный, терпеливо ждал решения в своем углу. Наконец судья поднял его руку вверх.

— Жаль, — произнес адмирал Кобурн. — Я надеялся, что ваш дойдет до финала. И все же бронзовый кубок полетит на «Котлин».

— Наш боец сделал все, чем мог, — сказал Петр.

— Он даже больше русский, чем вы, — неожиданно для самого себя произнес командующий Шестым флотом. — Хотя я думал, что это невозможно.

Глава восьмая Эхо Сорбонны

В кают-компании фрегата «Котлин» собрались все офицеры, кроме командира, вахтенных и уснувших после вахты.

Помещение освещали бра, стилизованные под керосиновые лампы. Офицеры сидели на диванах и стульях, попирая ногами парфянский ковер с изображением битвы при Абукире. Матрос принес из буфета бутылку рома и красного вина, расставил рюмки и стаканы. Повар расстарался и сделал роскошную закуску — бутерброды с псевдотреской горячего копчения, тарталетки с салатами и икрой.

Младший лейтенант Гурко начал было перебирать струны на антикварной гитаре, но игра как-то сразу не задалась. Гитарой душевное напряжение не снимешь. Экипаж выпил по первой. И сразу же по второй. А потом — слово за слово — у военморов стали развязываться языки…

— Вы знаете, я никогда не брешу. Все истории — из жизни, — начал штурман Иванов-Третий. — Это был мой первый учебный поход. Допотопный эсминец проекта «Жерминаль». Гальюны устроены, как на подводной лодке. В космосе ими пользоваться нужно по особой инструкции. Главное — вовремя проверить, открыт ли в отсек клапан вентиляции у емкости для говна. Это через вонючий фильтр — ну, вы понимаете… Старые моряки любили пошутить над салагами: закрыть клапан и надуть емкость воздухом высокого давления. Если нарушишь инструкцию — эффект сногсшибательный.

Офицеры не забывали выпивать. Если что и забывали, так закусывать. Матрос только и делал, что бегал за новыми бутылками. Благо командир фрегата не выходил из своей каюты и не мешал пиршеству.

— В пятом отсеке народу мало, поэтому перед вахтой выстраивается очередь из обитателей других отсеков, — отхлебнув настоящего ямайского рома, продолжал начальник БЧ-один. — Очередной посетитель не желает обоссаться — молотит в дверь гальюна. В ответ — тишина. Время идет. Моряк снова стучит. Тишина. Очередь растет. Терпение у людей не железное. А снаружи можно остановить вентилятор гальюна и выключить там свет. Первый в очереди не выдерживает и вырубает фонарь. Дверь открывается, выходит страдалец, мокрый с ног до головы, и орет: «Вы что, совсем охренели? Я говно из глаза достаю, а вы свет выключили!!!»

— Ну да… мужик сдуру повернулся лицом к унитазу и нажал педаль, — подхватил мысль старлей Хвостенко. — Знаю такое.

Кавторанг Петр Сухов в это время лежал на койке в командирской каюте и смотрел на потолочном экране «Последние известия» от канала «Звезда». Плоский экран давал объемное изображение с эффектом присутствия.

Петр Иванович отдавал короткие команды, и каналы менялись. На смену текущим новостям пришли аналитические обзоры за неделю и месяц. И затем он снова вернулся к сегодняшним новостям с разных концов Галактики. Планет у космического человечества было много, разнообразной информации — выше крыши, а все не о том.

Командир «Котлина» пытался нащупать в бесконечной череде кадров и комментариев какую-нибудь зацепку, сигнал, что заговор раскрыт, начались аресты или мятеж пришлось начать прежде времени.

Круговерть каналов остановилась на университетской планете Сорбонна, откуда вели прямую трансляцию телекорпорация Си-Эн-Эн и канал «Эль-Джазира».

Петр Сухов смотрел, как дюжий констебль валит на пластфальт хрупкую девушку в куртке с надписью «Хочу быть русским» и лупит ее дубинкой по голове. Снова и снова — с размаху, будто пытаясь вколотить маленькую девичью голову в уличное покрытие. Бьет до тех пор, пока студентка не перестает вскрикивать и шевелиться. А потом констебль непонимающе смотрит на то, что натворил. Роняет дубинку и пошатываясь, выходит из кадра.

Кавторанг глядел, как бронированный глайдер, разогнавшись над широким бульваром, влетает в толпу студентов, разбрасывая их, как тряпичные куклы. Подскакивает в воздух, поднимается метров на пятьдесят и опять ныряет вниз. Снова бьет мордой и пропахивает, как бороной, плотное скопление людей, превращая его в кровавое месиво…

Сухов никого не позвал в свою каюту, не передал по «Каштану», чтобы включили телики. Да, парни были бы злее. Но кавторанг не хотел портить парням настроение в последний мирный вечер. Они еще навоюются…

— Что вы все о говне, да о говне, — укорил механик Левкоев — самый молодой из собравшихся офицеров. — Давайте лучше о любви.

— Можно и о любви, — согласился Иванов-Третий. — Парнишка поступает на корабль. Стартовали, скачут по гиперу. «А что, на корабле совсем нет женщин? — спрашивает парнишка капитана. — Как же вы обходитесь?» «Сейчас покажу», — говорит капитан, заводит его в кубрик. Там на стене висит стереография роскошной голой бабы. И у бабы этой на самом интересном месте дырка просверлена. «Попробуй». Парнишка пробует. «Ну как?» — спрашивает капитан. «Офигительно!» Парень в восторге. «Вот видишь! И так можешь в свое свободное от службы время — ежедневно, кроме среды». «А в среду почему нельзя?» — спрашивает парнишка. «В среду твоя очередь за картиной стоять».

Военморы покатились со смеху. Лейтенант Левкоев покраснел, икнул от возмущения, закашлялся, глотнул вина.

— Не подавись, сынок, — хлопнул его по плечу каплейт Бульбиев. — Ладно… Коли все такие нежные, расскажу самую невинную историю. Было это лет десять назад. Служил я тогда начальником БЧ-один на новеньком тральщике. И вот однажды решили мы отдохнуть как следует и почти всей командой махнули на Старую Землю. В городе Северодвинске хотели взять напрокат большой катер, да нашлись только какие-то лоханки. Тогда мы перетрясли старый порт и обнаружили настоящую подводную лодку, на которой предки возили туристов. Заправили мы ее, загрузили ящиками с «белой головкой» и копченой рыбой, плывем себе по Белому морю…

Офицеры затихли — из уважения к старпому. Да и рассказывать он умел здорово.

— А командир наш, каплейт Поскребышев, царство ему небесное, очень любил пострелять. Даже в космос с собой дедову двустволку брал. А уж если отпуск да на дикой природе — тем более. Какую дичь заметит — все застрелить норовит. Видать, предки его были сибирскими охотниками. И сам он стрелок был отменный. Так вот, всплыла лодка у скалистого берега. Когда заканчивался очередной ящик водки, каплейт поднимался наверх подышать морским воздухом. И вдруг заметил он, что на утесе олень стоит, да так красиво: гордый, одинокий, на фоне хмурого северного неба. Принесли мы командиру его винтовку, он прицелился. Мы все… ну, кто еще на ногах был, сбежались посмотреть на это представление, даже ставки делать стали: попадет или нет. Раздается выстрел, олень падает с обрыва в воду. «Ура!» — кричит экипаж. А за оленем следом летят нарты с чукчей… И тотчас команда: «Срочное погружение!»

Заговор вошел в решающую стадию. Объекты нападения заранее расписаны, разработаны планы действий для каждого корабля, отряда, боевой группы, назначены пароли и явки. Подготовлены люди и техника, добыты оружие и боеприпасы.

На Старой Земле все было на мази. Сотня тщательно подготовленных бойцов, взятых из спецназа флотской контрразведки и морской пехоты, под видом мирных граждан поселились в тихом городе Брюсселе. Они шатались по улицам, провожая глазами каждую юбку, пили газировку, ели мороженое и ожидали сигнала, чтобы захватить Главный штаб Первого сектора Галактики и Парламент планеты.

В Москве две тысячи вооруженных до зубов отставных военных были готовы взять штурмом Кремль, где с недавних пор размещался губернатор провинции Старая Земля и его многочисленная свита. Губернатору здесь нравилось гораздо больше, чем в скучном, сонном Брюсселе. В Белокаменной можно было побаловаться с девочками без последствий для карьеры и погулять на полную катушку.

В «русском» городе Париже мятежники собирались захватить Академию Генерального Штаба и старый космопорт «Де Голль». Боевые дружины были организованы из бравых отставников, которых здесь пруд пруди. На другие столичные мегаполисы вроде Токио, Пекина, Лондона, Мехико, Сан-Паулу и Каира должны были десантироваться сводные отряды полицейского спецназа и береговой обороны. Их поддержит ополчение, тайно сформированное в русских кварталах и обученное военспецами.

На космическом лифте в Цейлоне уже полностью сменена охрана. На орбитальной станции «Галилей» такая же смена произойдет сразу после времени «Ч». На законсервированные базы ВКС и зенитные батареи на Луне будет сброшен десант с нескольких частных яхт, что участвуют в специально устроенной регате, и с круизного лайнера. А еще мятежникам предстоит захватить ремонтные доки Норфолка, галактические верфи в Портсмуте и базу морской пехоты в Мадрасе.

Офицеры пили без тостов — по своему усмотрению. Иногда закусывали — они ведь не жрать собрались.

— Я про чукчей тоже историю знаю, — подал голос лейтенант Сидоров, начальник БЧ-семь. — И про подлодки, кстати. Рассказать?

— Валяй, — разрешил старпом.

— Плывет наш противолодочный корабль, акустик докладывает командиру: «Под нами неопознанная подводная лодка!» Командир вызывает аквалангиста, приказывает погрузиться и выяснить принадлежность лодки. Через несколько минут тот выныривает. «Лодка японская». «Почему?» — спрашивает командир. «На корпусе нарисованы иероглифы». «Чепуха, — заявляет командир. — Сейчас японцы производят половину всей подводной техники. У кого ее только нет. Ныряй по новой». Аквалангист ныряет, выныривает, докладывает: «Лодка английская». — «Это почему?» — «Я ухо к борту приложил — там по-английски разговаривают». — «Треть человечества говорит по-английски. Ныряй по новой», — говорит командир. Аквалангист ныряет, выныривает, докладывает: «Лодка была чукотская». — «Почему?» — «А я постучал в люк — они и открыли…»

— А почему именно чукчи? — не понял Ваня Чонг, начальник БЧ-три. Он, как видно, плохо знал российскую историю и особенно культуру, да и немудрено.

— Чукчей, конечно, жалко, — осушив стакан чая с ромом, ответил за всех присутствующих Бульбиев. — Но ты пойми, голуба мой, у каждого народа есть свои чукчи. Это всего лишь фольклорные персонажи. У финнов их роль играют шведы. А у шведов… Вот послушай анекдот, что рассказал мне один шведский моряк.

Офицеры с удовольствием приготовились слушать.

— Как потопить норвежскую подводную лодку? Надо подплыть, постучать сверху. Норвежцы откроют и спросят: «Кто там?..» А как финскую? Надо стучать, стучать, пока они наконец не откроют и не скажут: «Ну, мы же не такие дураки, как норвежцы!..» Ну, и как потопить шведскую подводную лодку? Посадить туда норвежцев…

Военморы захохотали.

— Ты понял, о чем я толкую, сынок? — обратился старпом к Чонгу.

— О чем?

Карие, слегка навыкате глаза — и ни грана понимания. Вот оно, молодое поколение — одни бицепсы и музычка из вживленного чипа, вечно звучащая в тебе…

— О теории относительности, голова ты садовая.

На планете Малайя много русских моряков — действующих и отставных. Захватить тамошнюю базу ВКС не составит труда — равно как и космопорт, доки и зенитные батареи на каменистых островах. Орбитальная оборона уже под контролем.

Гораздо сложнее поднять мятеж в боевых порядках юнитских флотов. Командиры военных кораблей и доверенные лица среди офицеров и мичманов ждали сигнала. Русские корабли должны помочь русским военморам на кораблях со смешанными экипажами. И сделать это непросто — тут уж как карта ляжет… А вот овладеть теми кораблями, где русских в экипажах можно пересчитать по пальцам, шансов нет вовсе.

Маленьким быстроходным суденышкам поручено захватывать лайнеры-трансгалы и гипербаржи со стратегическими грузами. Космические десанты будут высажены на десятки горнодобывающих планет. В руки мятежников попадут стратегические объекты, в том числе и на большом удалении от Старой Земли — изначально отрезанные расстоянием и юнитским флотом. Специфика этого мятежа и новизна в истории человечества — его рассеянность по Галактике. Место действия — треть Млечного Пути.

Бульбиев хватанул рома из граненого стакана и занюхал его головкой зеленого лука, который выращивали в корабельной оранжерее вместе с петрушкой и укропом. Есть свежий, сочный лучок было жалко, а нюхать — в самый раз.

— Хохмить-то можно о чем угодно. Соврешь — недорого возьмешь… А ты чистую правду вспомни да расскажи — так расскажи, чтоб все от смеха упали, — настаивал лейтенант Сидоров. — Случилось это на захолустной планете с гордым именем Тмутаракань. Сейчас там ничего не осталось после взрыва Сверхновой, а когда-то была база Седьмого флота. И вот представьте себе… Очередная годовщина Объединенных Наций. На планете разгар зимы. Праздничный парад флотского резерва и гарнизона — словом, все тыловики и планетарный отстой. С покрытой ледяной коркой площади перед трибуной вымели грязный песок и для эстетики присыпали тонким слоем чистенького снега. Это была первая стратегическая ошибка…

Начальник БЧ-семь отхлебнул винца — для чистоты звучания.

— Сочная картина: стройные, тонкоусые красавцы каплейты, убеленные сединами каперанги, слегка хмельные от морозца и вчерашнего розовощекие лейтенанты. Все выглажены, кортики на боку «чух-чух» в такт уверенному шагу, боевые знамена приготовлены, золотые погоны сверкают, как вершина Эльбруса на рассветном небе. На трибуне, до особой торжественности утыканной серебристыми шишками микрофонов, командующий Седьмым флотом — полный адмирал Жан-Пьер Паризьон. Короче — самый цвет, ну просто элита юнитского Флота!.. До сих пор не пойму, зачем адмирал решил впервые за историю гарнизона вывести на парад и офицеров военно-строительного батальона. Только по странному стечению жизненных обстоятельств они считались офицерами флота со всей атрибутикой.

Это славное воинство носило пыльные шинели, мятые погоны, бесформенные головные уборы, брюки, напрочь позабывшие о стрелках… О ремнях скромно умолчу. Командир строителей с какого-то перепугу прибыл в фуражке с белым чехлом, перепачканным красной и зеленой краской. Он отменно смотрелся на фоне белоснежных кашне и перчаток, антрацитовой черни шинелей и золота погон, кортиков и «капусты» лакированных козырьков. Одним словом, — картина Верещагина «Войска атамана Ермака перед штурмом Бастилии». Вокруг войскового каре на площади перед штабом базы толпились скучающие гражданские.

Командующий флотом прочел здравицу славному юнитскому государству, толерантному человечеству, мудрому руководству Генеральной Ассамблеи и лично его высокопревосходительству генсеку ООН. Прозвучала команда: «Первая шеренга — прямо, остальные — напра-аво! На одного линейного, ма-арш!» И тут в центр нашего каре ворвалась стая бродячих собак, а их главковерх начал отмечать праздник Весны и Любви со своей хвостатой подругой. Толпа гражданских радостно загудела. Комфлота недоуменно крякнул. Патруль бросился растаскивать кобелька и сучку. Войска оживились. Сучонка лаяла и визжала, кобелек гавкал и пытался кусаться.

Дирижер оркестра, стоящий спиной к происходящему, взмахнул руками. Грянул марш «Янки Дудль». Знаменная группа, печатая шаг, двинулась строевым вдоль трибуны. Чистенький снежок, которым был присыпан гололед перед трибуной, сделал свое дело. Знаменосец с ассистентами, как Тарас Бульба в гопаке, всплеснув руками и ногами, «прилег отдохнуть» на импровизированный каток. Нестройная толпа строителей, налетев на них, увеличила кучу-малу. Дирижер, не сразу поняв, почему оркестр внезапно поперхнулся, сделал страшные глаза и вновь взмахнул руками. Музыканты грянули «Марсельезу».

Гражданские заходились от хохота. Командир батареи, отвечавший за салют, замахнулся сигнальным жезлом на приблизившуюся собачью свадьбу. Вышколенные матросики, приняв это движение за сигнал, дали залп. Разноцветные ракеты фейерверка усилили праздничное настроение участников торжества. Комфлота метался по трибуне, предчувствуя поросшей ракушками задницей звездопад со своих погон. Короче — праздник удался на славу…

Офицеры от души веселились. Но Сидоров еще не закончил.

— Теперь вы спросите: «А где же мораль этой басни?» Естественно, был и приказ, ибо ничто на Флоте не может произойти, не будучи подкрепленным приказом. Со следующего утра всем патрулям была вменена новая обязанность — не допускать «расплода и свободного перемещения по территории базы животных природного происхождения».

Прямая трансляция с планеты Сорбонна шла без перерывов на рекламу. Си-Эн-Эн могла себе позволить такую роскошь. Петр Сухов неотрывно смотрел на потолок, где продолжались столкновения студентов с полицией, и думал о грядущем смертоубийстве.

Кто первым нанесет решающий удар? Вот вопрос. Если ударим первыми мы, мятеж начнется согласно плану. И вероятность его успеха рассчитана: один к десяти. Если юниты, то мятежа не будет. После многотысячных арестов и казней русские корабли поставят в доки, экипажи расформируют и опальных военморов спишут на берег. Дорога на Флот русским людям будет заказана.

В заговор вовлечено слишком много народа, и потому утечка информации неизбежна. Внедренные в русские экипажи агенты контрразведки ВКС должны были попасть под колпак наших людей. Русские офицеры флотской контрразведки и их агенты обязаны перехватывать отправленные осведомителями донесения. Но они не сумеют перекрыть все каналы. Надо готовиться к худшему и полагать, что о заговоре уже известно наверху. Тогда аресты могут начаться в любую минуту.

— А я расскажу вам романтическую историю, — заговорил потертый жизнью зенитчик Гурко. — Что может быть романтичнее, чем девушка в четырнадцать лет? Но спрашивается: кто их просил приезжать на экскурсию по крейсеру за час до назначенного времени? Пока девочки, не замеченные дежурными, выпрыгивали из аэробуса на летном поле, на кораблях нашей эскадры проходил телесный осмотр. В теплое время года он, как известно, проводится на пандусах кораблей, и со взлетных площадок всё отлично видно. Этот телесный осмотр был приурочен к появлению на Седьмом флоте марсианского сифилиса. Какая-то береговая «бабочка» опылила шестерых моряков с «Ла-Рошели», и в результате они намотали себе на «пестики». А всё потому, что недостаточно ведётся воспитательная работа среди личного состава, — изрек назидательно начальник БЧ-пять.

— Да-а… Ну, значит, девочки высыпают на поле и смотрят на наш легкий крейсер. А там стоят две сотни бравых военморов в трусах и тапочках. И тут звучит команда дежурного по кораблю: «К медицинскому осмотру на предмет сифилиса трусы спу-стить!» И все четыреста человек в три секунды остаются в одних тапочках. Очень красиво получилось. То есть я хотел сказать — некрасиво. Страшно представить, какое впечатление произвёл этот военно-космический стриптиз на неокрепшие детские умы. Кстати, девочек потом еле загнали на крейсер.

Старпом одобрительно похлопал Васю Гурко по плечу. В левой руке Семена Петровича был непочатый стакан с ромом. Все видели, как Бульбиев пил, но никто не видел, как он наливал или подливал себе «горючее».

— Служил я на корвете, — начал рассказывать байку мичман Щепетнев. — Вот однажды сели мы на космодром. Поднялся я в командную рубку и слышу разговор нашего командира и первого помощника. «Слушай, Сеня, — говорит каплейт помощнику. — Уже три месяца прошло. Когда на управление кораблем сдашь?» Тот в ответ: «Петр Иванович, я еще не готов, не умею…» «А че тут уметь? Вот — нос, вот — корма. В люк центрального крикнешь: „Вы что тут — охренели?!“ Вот и все управление».

Связист, понятное дело, имена поменял, прикалываясь. Про старпома Бульбиева и командира Сухова вроде как байку рассказывал. Старпом юмор этот оценил — Щепетнева он тоже хлопнул по плечу, да так ловко, что шутник корабельным воздухом подавился — всерьез.

Целую минуту в кают-компании раздавалось только характерное бульканье. Матрос упарился бегать за бутылками и теперь носил спиртное коробками.

— А я хочу рассказать о науке, — заговорил начмед Лукашин. Он еще не утратил слабую надежду, что экипаж, слушая байки, напьется поменьше. — Психология называется. Для долгих полетов — важнейшая штука. Когда фрегаты серии «Баренцбург» — ну, для дальней разведки — начали спускать со стапелей, «умники» вдруг озаботились: экипажам по много месяцев находиться в космосе, в тысячах парсеков от родных, нагрузка на психику огромная. Начали изобретать, как облегчить военморам жизнь. Одни «умники», недолго думая, предложили всяких там птичек-рыбок разводить. Другие придумывали разные хитрожопые методики, чтобы сохранять душевное здоровье военморов. Но, ей-богу, никто еще не придумал лучшего лекарства от хандры и стрессов, чем здоровый смех.

Итак, подходит к концу наш долгий полет. Побывали мы на другом конце Млечного Пути, насмотрелись разных чудес и ужасов — аж тошнит. Нам бы на всех парах домой, но локаторы засекли на пределе видимости неопознанную эскадру. И, как говорится, легли мы на грунт — ибо береженого бог бережет. Прячемся за камушком — двадцать на тридцать верст, а эти гаврики уходить не собираются. Ждем… В отсеках — полный расслабон. Уже выявлены чемпионы по трехмерным шахматам, домино и нардам, по третьему кругу просмотрены взятые с собой фильмы и прослушаны аудиозаписи. Народ идет на вахту с радостью — хоть какое-то разнообразие. В каюте замтолера, то бишь заместителя командира по обеспечению толерантности, двухголосый храп сменяется бряцанием кубиков о фанеру. Это старлей-замтолер и гауптман-контрразведчик из штаба Четвертого флота, что прикомандирован к экипажу на время разведывательного похода, режутся в нарды.

И вот мичман, начальник БЧ-четыре, штатный наш юморист и прикольщик, решает расшевелить команду. Мол, кто, если не я? И направляется прямиком в каюту к командиру. По должности начальник БЧ-четыре ведает тахионной связью — особа, приближенная к верхам, свободный вход к командиру имеет в любое время.

Командир слушает мичмана, прыскает в рукав и благословляет его на подвиг.

Выделенная по приказу Сухова выпивка кончилась. Бульбиев пошел на камбуз — переговорить с коком. У хорошего кока всегда есть скрытые резервы… Тем временем начмед продолжал свой рассказ:

— Через полчаса мичман подстерегает у гальюна замтолера, который закончил суточный обход боевых постов, и шепчет ему на ухо. Глаза зама лезут на лоб. Экстренная информация такова: контрразведчик, с которым он живет в одной каюте, тронулся умом. Дело понятное, человек третий месяц без работы мается. Залез, мол, в шкаф, достал бластер и хаарских диверсантов в засаде поджидает. Замтолер, полчаса назад видевший гауптмана в добром здравии, бежит к командиру докладывать о происшествии. Начальнику БЧ-четыре не верить нельзя — человек надежный, к самым секретным секретам допущенный. А мичман тем временем тихо, как настоящий стукач, скребется к заму, проскальзывает внутрь. Мичман с суровым и непроницаемым лицом докладывает контрразведчику: у замтолера круто съехала крыша. Он ходит с бластером по кораблю и досматривает на предмет выявления хаарских шпионов. Скоро и до вашей каюты доберется… Вы его уж как-нибудь обезвредьте. Можно в шкафчик залезть — он как раз в рост человека. Оттуда и кидайтесь. А я побегу командиру доложу.

Замтолер получает «добро» у командира на то, чтобы обезвредить тронувшегося контрразведчика. И идет брать его со всей идейной убежденностью спасителя Объединенных Наций. Возле каюты останавливается, прислушивается. Тишина. Тихонько открывает дверь. Та предательски скрипит. Сжимая в потной ладони рукоять «магнума», зам входит внутрь. Гауптмана на привычном месте, на койке второго яруса, нет. Ни спящего, не бодрствующего. Зато в шкафу кто-то нервно сопит… В это время контрразведчик, вцепившись обеими руками в такой же незаряженный бластер, наблюдает из шкафа через вентиляционную сетку за сбрендившим замтолером, который тихо крадется с «магнумом» в руках. Гауптман уже примеряется, как ухватить бластер, чтобы шарахнуть искателя хаарских шпионов по голове… Дикий двухголосый крик «Руки вверх!» поднимает с коек всех, кто в этот час спит между вахтами. Подвахтенным приходится разнимать в каютной тесноте замтолера и контрразведчика, переплетшихся в схватке и молотящих друг друга рукоятками «магнумов»…

Пару недель до окончания похода весь экипаж рассказывал эту историю каждый на свой лад. И еще месяца два после прихода на базу весь экипаж, включая командира, таскали в контрразведку давать подписку о неразглашении…

Закончив рассказ, Лукашин поискал взглядом свой нетронутый стакан с вином. И не нашел.

Трезвомыслящие, обученные азам военнокосмической стратегии офицеры задают себе принципиальные вопросы — не могут не задавать. И вопросов этих много. Даже слишком.

Как отреагируют на русский мятеж большие нации? Те же ханьцы или индусы? Попытаются пойти нашим путем? Но они-то в любом случае еще не готовы действовать или даже помыслить о мятеже боятся. Займут выжидательную позицию, рискуя нарваться из-за этого на юнитские репрессии? Будут симулировать военную активность, а сами копить силы — на случай, если ООН зашатается и настанет удобный момент для выхода?

Или все наоборот: накопленную за века ненависть к русским можно выплеснуть под предлогом борьбы за нерушимость ООН? Ханьцы начнут истреблять нас в ходе боев и просто под шумок, а затем получат бонусы в виде кораблей, станций и планет?

Главный вопрос: чего ждать от атлантистов? Они сильны своей вековой солидарностью и будут стоять за ООН насмерть… или пока не возникнет крайняя необходимость драпануть. И что будут делать наши давние союзники: сербы и болгары, осетины и белорусы? Поддержат идею воссоздания Империи, разведут руками или помогут нашим врагам?

Позицию враждебных народов необходимо знать заранее, иначе можно очень сильно пострадать. Значит, надо зондировать почву. Тут Ригерту и его сотоварищам карты в руки…

Если напрячь маленькие серые клеточки, каждую конкретную проблему наверняка можно решить. Например, ханьский вопрос. Все подданные бывшей Поднебесной, что обитают на Старой Земле, в случае успешного мятежа станут нашими заложниками. И активных боевых действий со стороны ханьских кораблей ждать не придется…

Кок выслушал старпома и покачал головой. Излишества он не любил, однако пошел навстречу каплейту Бульбиеву. У кока была отличная интуиция, и по интонациям Семена Петровича он понял: очень скоро заначка может не понадобиться.

Каплейт вернулся в кают-компанию, прижимая к груди две трехлитровые бутыли самогонки. Офицеры встретили его аплодисментами. И пока прозрачный напиток разливали, старпом начал рассказывать очередной анекдот:

— В гарнизонном доме офицеров проходит ежемесячный бал. Молодой лейтенант только что вернулся с дальнего похода и приглашает на танец молодую девушку. Во время танца девушка обращает внимание: у лейтенанта что-то выпирает из штанов. «Что это?» — спрашивает она. Лейтенант, слегка сконфуженно: «Я сошел на берег прямо с вахты и забыл сдать свой „магнум“. Вот и засунул его в карман». На следующий танец девушку пригласил адмирал. «Вы представляете, танцую я с лейтенантом, смотрю, а у него что-то из штанов выпирает. Спрашиваю, что это. Он говорит: „магнум“. Адмирал, а у вас есть „магнум“?» Адмирал, задумчиво: «Да, был „магнум“, а теперь одна кобура осталась».

Мятеж готовили тщательно, не полагаясь на случайности, не приурочивая его ни к каким политическим или военным событиям. А тут идиотское восстание, которое подняли русские студенты на учебной планете Сорбонна.

Ребятишки требовали сделать русский язык государственным на Старой Земле, а самые радикально настроенные призывали ООН самораспуститься и возродить национальные государства, включая Российскую империю. Многие студенты иных национальностей в душе были на стороне русских, но не решились их поддержать.

Мирные демонстрации быстро переросли в погромы. Неизвестные лица в масках подожгли несколько кампусов и атаковали прибывшие туда подразделения полиции. В ход пошли традиционные уличные средства: бутылки с зажигательной смесью, светозвуковые гранаты и баллоны с веселящим газом. Детские игрушки по сравнению с силовыми щитами, психотропными излучателями и «глушилами» — акустическими генераторами. Но и этих спецсредств юнитским силовикам показалось мало: они применили винтовки с резиновыми пулями и парализующий газ.

Волнения русских студентов на планете Сорбонна были подавлены с неоправданной, даже необъяснимой свирепостью. Кто-то провоцировал молодежь на бессмысленные акции, а полицейских и солдат — на жестокие репрессии. Кто-то целенаправленно подталкивал сто пятьдесят миллионов русских к восстанию. Кто именно? Сухов не сомневался, что это устроили люди из контрразведки. Замешан ли в Сорбоннском побоище лично господин Ригерт? Бог весть.

Закончились офицерские посиделки песнями под гитару. Военморы драли глотки что есть мочи. Наверняка голоса были слышны всей эскадре.

Военморы разошлись по каютам. Порфирий Петрович будто дожидался этого момента. Через пять секунд он вышел на связь по защищенному каналу.

— Что случилось, Кассир? — спросил Сухов, назвав кодовое имя Ригерта.

Сам же он именовался Игроком.

— Начинаем, — донесла тахионная волна через сотни парсек. — Начальник контрразведки ВКС дал на подпись Председателю Комитета Начальников Штабов приказ о немедленном расформировании русских экипажей и превентивных арестах русского комсостава. К Старой Земле сегодня двинется Черная эскадра Восьмого флота.

— По-о-ня-ятно, — протянул Сухов.

В груди заледенело.

— Сегодня в восемнадцать тридцать по среднегалактическому. Выбора уже нет. Зато есть очевидный плюс: пришел конец любым сомнениям.

Петр Сухов поглядел на старинные ручные часы, что подарил отец, отправляя его в школу гардемаринов. До начала мятежа — чуть больше четырех часов.

— Не забывай, Игрок: ты — наше знамя, — напомнил Ригерт, желая польстить.

— А знаменем размахивают, у него не спросясь.