Оглашенные

Вадим Булычев

Оглашенные

Герой книги принадлежит к поколению "дворников и сторожей". Ему немногим за тридцать. Он православный неофит и борец за права русских на Украине. Однако разочарования и неудачи следуют за ним по пятам. Но вместе с ними приходит и некоторое "прояснение ума".

За основу повествования взяты реальные события, реальные русские православные патриоты, монархисты, монахи, батюшки, либералы, бывшие рокеры и другие жители Юга Украины. Время действия - начало и середина 2000-х годов.

Часть первая: Противостояние

День первый

Люди психотерапевта Казиновского возникли бесшумно и незаметно, словно из-под земли. Несколько разодетых ухоженных дам среднего возраста молча столпились в задней части сцены, за занавесом. Рядом с дамами крутился один из сотрудников театра, отвечающий, по-видимому, за подготовку к выступлению всемирно-известного мага. Представитель театра выглядел как-то потрепанно и неуверенно, он был похож на стареющего хиппи.

Спустя минуту вперед выдвинулась пышная особа с крашеными сиреневыми волосами и фиолетовыми губами. Отодвинув занавес и выйдя на середину сцены, пышная дама настороженно, по-звериному, втянула ноздрями воздух. Взгляд ее упал на забрызганный мелкими капельками мокрый пол. Такие же капельки были на стенах, на стуле, стоящем посреди сцены.

Дама с отвращением провела пальцем по спинке стула, принюхалась. Вода ничем не пахла, но почему-то была очень неприятна и напоминала что-то смутно знакомое. Еще казалось, что вода немного жжет палец. Даме страшно все это не понравилось. Ее фиолетовый рот исказился в брезгливую гримасу и взвизгнул:

– Что тут произошло?! Почему тут везде сыро?!

– Ну, это, было освящение сцены, – робко ответил сотрудник театра.

– Какое еще освящение?! – лицо дамы медленно наливалось багровой краской.

– Ну, это, были попы, это, православные, все тут как положено сделали, старались.

Стареющий хиппи медленно бледнел. Дама же напротив все багровела и багровела:

– Старались! Попы! – злобно взвизгнула она, – вы тут все с ума сошли! Кто разрешил?!

– Ну, мы думали, что ничего особенного, что одно другому, так сказать… это, добавить светлой энергетики думали… – виновато зачастил сотрудник театра.

– Вы, это, думали?! – злобно перебила его пышная особа, – А вы Валентина Гельевича спросили?! А ему это понравится!? А известно вам, что Валентин Гельевич – известный и уважаемый во всем прогрессивном мире человек! А известно вам, что он очень не любит перед своими сеансами всякую самодеятельность.

Дама вскинула вверх кривой указательный палец, потом направила его в сторону сотрудника театра:

– И особенно, особенно церковную самодеятельность! – провизжала она.

– Но мы же, это, думали, как лучше. Одно другому так сказать, кто ж знал, – лепетал в ответ белый как лист бумаги сотрудник театра. Но дама его уже не слушала, она впала в бешенство:

– Эти попы! Эти сволочи! Везде лезут! – визжала она, – кто разрешил?! Кто разрешил, я вас спрашиваю?! Я буду жаловаться! Я вам, гадам, устрою! Я вам всем устрою! Вы здесь работать не будете! Я…

В этот момент истеричная дама увидела нас и, на секунду замерев с полуоткрытым ртом, со свистом выдохнула:

– Посторонние! Тут еще и посторонние!

Нас было человек семь, не больше. Священник, что освящал сцену уже вышел, выходили и мы. И буквально на минуту задержались возле дверей, наблюдая, как бесится одна из помощниц великого мага. На реплику дамы о посторонних, не выдержав, ответила одна из певчих, по имени София.

– Мы не посторонние, – гордо заявила она. – Мы представители тех попов, а точнее, священников Православной Церкви, которых Вы тут поносите. И вообще, с чего это Вы так разорались? Ваш Казиновский уверяет, что его дар имеет светлую природу. Священник освятил сцену. Все ж просто отлично! Или что-то мешает?

– Так значит это вы, вы и ваши попы болото здесь на сцене развели. Еще и издеваетесь! – Пышная дама в ярости топнула ногой и, выкинув в нашу сторону свой кривой палец, провизжала:

– Вон!!!

На какие-то секунды повисла могильная тишина. И вдруг (я ушам своим не поверил), в этой могильной тишине довольно громко прозвучал голос добрейшего и даже немного апатичного брата Родиона:

– Заткнись, дура. И без тебя знаем, что пора идти.

Пышнотелая дама замерла с открытым ртом. А мы стали спокойно себе выходить. Краешком глаза я еще успел увидеть, как окончательно побелевший сотрудник театра медленно, в изнеможении, опустился на освященный стул.

Выйдя на улицу, мы присоединились к основной группе «наших».

Минут через десять возле театра появились журналисты. Вид у прессы был скучающий. Заметив молитвословы и небольшие иконки у нас в руках и узнав, что мы православные и что мы против колдовских сеансов, журналисты сразу оживились:

– Нам интересны мнения и «за» и «против», – бойко сказала нам юная девушка журналист. На девушке была темно-синяя футболка, с двумя зелеными листочками конопли на груди и спине. В руке она держала микрофон. Массивный микрофон в хрупкой девичьей руке напоминал боевую гранату. – Так что, если желаете, пару слов для телеканала СТБ, – энергично предложила журналистка.

– И что, вы интервью с нами покажете? – иронично спросил один из наших, по имени Андрей. И окинул недобрым взглядом лист конопли на груди у девушки.

– Покажем, – так же бойко пообещала Андрею журналистка.

– Ничего вы не покажете, вам начальство ваше показывать нас запретит! – Человек с пышной копной волос на голове и коротко стриженной рыжеватой бородкой сделал шаг вперед. Это был Михаил.

– А вот давайте на вас проверим, покажем или не покажем, – девушка выставила в сторону Михаила руку с микрофоном.– Хотите дать короткое интервью телеканалу СТБ?

– Ладно, – согласился Михаил, – вырежете ведь все равно.

Девушка кивнула головой патлатому мрачному юноше с камерой на плече. Тот навел камеру на Михаила.

– Объясните, пожалуйста, почему вы против сеансов, которые, кстати, проводит всемирно известный психотерапевт, – радостно протараторила юная журналистка. – Вы считаете Казиновского черным магом?

Михаил принял величественную позу, огладил рукой бородку и как можно более бесстрастным и в то же время поучающим голосом начал втолковывать журналистке: зачем мы здесь и почему?

– …Мы здесь не потому, что конкретно против Казиновского, хотя он и виновен в оккультном оболванивании миллионов людей и крайне нам не нравится. Но у нас не политический пикет. У нас духовное противостояние. И боремся мы не со всемирно известным, а с духами злобы поднебесной. А всемирно известный, как вы выразились, только жалкая игрушка в руках темных сил.

Михаил ткнул указательным пальцем в сторону черной грозовой тучи, что вставала над западным горизонтом. Продолжил:

– Еще мы здесь затем, чтобы напомнить бегущим на сеанс несчастным, что они на православной земле живут, и что посещение таких сеансов грозит потерей души…

Михаила понесло в туманные мистические дебри. Он было принялся рассказывать о том, как через личности психотерапевтов происходит подключение душ к аду. Но, видимо, увлекся сильно стороной поэтической. И в итоге увяз в «дверях душ, сорванных с петель ветрами преисподними».

Вовремя сообразив, что залез в чрезмерные словесные дебри, Михаил оборвал сам себя, бодро окончив на ожидаемом выводе – опасное дело психосеансы, потому мы и тут.

Все интервью заняло минут шесть-семь. Журналистка поблагодарила Михаила за «интересную позицию».

Минут через пять начался колдовской сеанс и площадка перед театром опустела. А еще минут через десять поднялся резкий, пыльный ветер и непроницаемо-черная туча зависла над нами. Теперь не только пред театром, но и на прилегающей улице не осталось ни одного человека кроме нас. Мы продолжали упорно творить молитвенное правило.

Упадок

В девять тридцать с трудом оторвал свое тело от постели.

Неужели меня так расстроило вчерашнее порезанное интервью с Михаилом?! Как они там все изуродовали! Нас вообще не показали?! Уроды либеральные!

С полчаса тупо просидел на кровати.

Но не могу встать, и все! На молебен к отцу Леониду опоздал – стыдно.

Надо бы хотя бы утреннее правило прочитать, но… так все изуродовать, так все наше стояние к клоунаде свести!

Все думаю о порезанном интервью.

Но какое мне дело до этого интервью?! Что оно, со мной, что ли. И вообще, из наших почти никто в кадр не попал. Попала только София, она у нас самая активная, и Людмила, она всюду с Софией вместе, хотя и спорят постоянно.

София критикует епархиальные власти за бездеятельность, Людмила считает, что у епархиальных властей своих забот хватает, поэтому самим верующим надо больше активность проявлять, организовывать общины, братства. Церковные правила подобное не запрещают.

София маленькая, подвижная, черноволосая, с острым южным лицом и большим носом. Камера выхватила момент когда София, отчаянно жестикулируя руками, что-то втолковывала Людмиле. Людмила – полная противоположность Софии: полноватая, с большой русой косой, мягким округлым лицом и добрыми карими глазами. Людмила неторопливая, спокойная, но поспорить тоже любит.

Впрочем, камера страсть Людмилы спорить запечатлеть не успела. Напротив, на экране Людмила выглядела слишком сонно: София буквально увивается вокруг нее, а Людмила чему-то там улыбается и еле-еле кивает головой.

Еще Андрея мельком показали. Андрей хотел интервью дать, после Михаила. Но журналисты его слушать не стали. И правильно сделали, у Андрея не фотогеничный вид: угловатые черты лица, жидкая бороденка, грустные семитские глаза. Андрей не любит евреев и местных проституток. Ну и, конечно же, «телевизионщиков». И эту свою нелюбовь к ним он никогда не скрывает. Еще Андрей недолюбливает наши епархиальные власти. Андрей закончил семинарию, хотел быть священником, а они, епархиальные власти, его так и не рукоположили.

Из интервью с Михаилом показали только момент, где он объясняет, как происходит «подключка» души через личность психотерапевта к адским энергиям. Как раз самая непонятная для простого обывателя часть интервью. Вырванная из общего контекста, она звучит как абракадабра: какие-то там эгрегоры, черные психокульты, что оставляют за собой «сорванные с петель калитки душ» и т. д. и т. п. И ни слова, зачем мы здесь стоим, что мы конкретно хотим. Ни слова!

Уже начало одиннадцатого, а у меня на душе полный туман. Никак не могу собраться с мыслями. Надо потихоньку выдвигаться к театру, продолжать молитвенное стояние – все это я понимаю. Но с другой стороны, вот все придут после молебна намоленные, от соблазнов защищенные. И тут я сонный, с хаотическими мыслями. Хорошая батарейка для бесов. Кому нужен такой воин духовный?

Может, не стоит ехать сегодня? Отдохнуть, собраться с силами. А уж завтра начать с самого раннего утра молитвенную подготовку. А сегодня обойдутся без меня?… Там есть кому молиться…

В половине одиннадцатого решил все-таки ехать к театру. Ехать надо хотя бы потому, что завтра с утра я никак не смогу начать молитвенную подготовку. И на молебен к отцу Леониду, и к театру я завтра поехать не смогу. Завтра я на целые сутки иду на работу. Так что, если не еду, целых два дня теряю!

Итак, я почти собрался ехать, но тут звонок в дверь. За дверью высокий молодой человек, худощавый, с дипломатом в руке. У человека коротко стриженные светло-русые волосы, прозрачные голубые глаза.

Это Максим, по кличке «Партайгеноссе». Познакомился с ним полгода назад, у отца Леонида.

– Привет… Можно? – Спрашивает Максим.

Ну, как не пустить человека? Так давно не виделись. Целых две недели!

Партайгеноссе выкладывает на стол пакетик молотого кофе и сигареты. Начинаются расспросы: а ты этого видел? А того? А тот чем занимается? А тот? Говорю:

– Максим, всех, кого надо, вчера видел. Тут у нас вчера, не знаю, слышал ты или нет, первый день противостояния Казиновскому был.

– Точно!? И кто организовывал?

– Ну, конечно, отец Леонид.

– А Михаил был?

– Был.

– А Андрей… А Олег с Кислым?…

– Были, все были.

– Ну а что-то интересное было?

– Да, было, – говорю я, – была стычка с Казиновским. Перед самым началом сеанса. Правда, я не видел. Это было с другой стороны театра. Возле черного входа. Рассказывают, что маг пытался затащить нашего Олега в театр. На разборки. А Олег уперся руками и ногами в дверной проем, и ни в какую. На шум прибежала София, Людмила, еще какие-то там женщины. Стали дружно крестить спину бушующего психотерапевта. И представляешь, сработало! Тот отпустил Олега, согнулся весь и, не глядя ни на кого, шмыгнул в театр.

– Да, – задумчиво тянет Максим и ставит «турку» с кофе на газ, – Крест, конечно, сила! Правда, сестры, ну, такие, как София и Людмила, могут и приукрасить немного. А Андрею с Кислым, так тем вообще везде бесы мерещатся.

– Да, ну а что-то особенное было? Не связанное, напрямую, с Софией, Людмилой и Андреем? Не обижайся, не доверяю я им. Они где только бесов не видят, и всюду их крестят, а бесы от них всюду убегают… Поэтому я и спрашиваю: что именно тебе запомнилось, лично?

– Ах, вот ты о чем… Ну, хорошо, ну… тетка одна, из свиты мага, бесновалась перед сеансом. Когда узнала, что мы сцену осветили.

Максим задумчиво кивает головой, мол, продолжай, продолжай.

– Да, была одна погодная аномалия. Когда в театре начался колдовской сеанс, мы разбились на пары. Стали с молитвой обходить здание театра. Сделали буквально пару кругов, и тут такая туча над нами зависла. Черная-черная, просто кусок мрака какой-то!

– День вообще-то вчера был не очень солнечный, но туча, что зависла над нами, – это что-то из разряда метафизики. И сразу все вокруг потемнело, как будто не белый день, а часов десять вечера. Потом резкий ветер задул – пыль в глаза, в рот, и ни капли дождя. Мне, конечно же, Даниил Андреев вспомнился. Те места в «Розе Мира», где демонические слои описываются … В общем бесовщина конкретная…

– Слушай, – перебивает меня Максим, закуривая сигаретку, – а что-то веселое было?

– В каком смысле веселое? – Спрашиваю я. Сам думаю: Максим совершенно не врубается в духовный смысл нашего противостояния. Все на бытовуху, на стеб сводит.

– В смысле, не с метафизикой связанное, – поясняет мой вопрос Максим и подносит мне сигаретку.

– Ну, не знаю? С метафизикой там, кажется, все было связано.

– Понятно… Я имею в виду что-то интересное, не связанное прямо с Казиновским.

– Пожалуй, что интервью с Михаилом, – говорю я после некоторого раздумья.

– Интервью? – Вспыхивает Максим, – с Михаилом! Расскажи! Это действительно интересно!

Рассказываю, как Михаил давал интервью. Максим весь оживает, начинает крикливым голосом изображать Михаила, дающего интервью. Картина, правда, больше похожа не на Михаила, а на «Ленина в октябре».

Посмеялись.

Вспомнилось еще, как Андрей после Михаила ринулся, было, интервью дать. Но его никто слушать не стал.

Посмеялись еще раз.

Максим изобразил унылое, обиженное лицо:

– Эти сектанты, эти масоны, эти нехристи, эти проститутки – проговорил Максим голосом Андрея (вышло немного похоже).

Наконец, перешли на тему вчерашнего восьмичасового выпуска новостей по СТБ. Поведал Максиму, как мастерски у нас умеют резать отснятый материал, как манипулируют нашим сознанием, показывая только то, что выгодно «либерастам» и прочим демократам. Но тут Максим со мной, конечно же, согласился. И спросил меня с надеждой в голосе:

– Что нового в России?

У Максима нет кабельного телевидения. У меня есть. Дом, в котором живет Максим, не подключен к кабелю. А новости российские сегодня на Украине можно узнать только, либо купив спутниковую антенну, либо подключившись к кабелю, либо через Интернет. Интернета у Максима нет, как, впрочем, и у меня.

Слава Богу, ушли от разговора на тему личностей. Гадостно сладкое чувство на душе обычно от таких разговоров. Сегодня больше гадостно, чем сладко (те, кого мы сейчас судим, стоят возле театра, молятся, а я дома гнию).

– В потихоньку возрождается государственность, – вещаю я Максиму, философски закатив глаза. – Путин выстраивает «вертикаль власти». А то Россия уже по кускам распадалась. Татарстан свою конституцию писал… И в Чечне полегче стало. Остались мелкие бандформирования…

Вышли на «просторы России», и Максим сразу преобразился. Выпрямился во весь рост, глаза загорелись. В Максиме заговорил военный историк и патриот России. Ну, и еще военный романтик. Максим может часами увлеченно говорить о карфагенской коннице, о римских легионах, об особенностях русской кольчуги, о Наполеоне, Первой Мировой, Адольфе Гитлере и Иосифе Виссарионовиче. Вот тогда слушать его приятно и время летит незаметно…

Дело к вечеру. Кофе выпито. Насытившийся разговорами Максим задумчиво глядит в окно.

– Вот раньше было время! – говорит он, – помнишь, 92-й, 93-й, 94-е года. «Стройка», «рок-н-ролл». Как мы бухали, какие устраивали тусовки. – Максим тяжко вздыхает, – ну ладно, мне пора. Прости, чем обидел…

Вечер. Состояние тупое. Во мне сидит, наверное, с литр молотого кофе. Точнее, не сидит, стоит. Кофе стоит в пищеводе, давит своей черной густой массой на желудок. Учащенное сердцебиение, и предательски клонит в сон, хотя, казалось бы, кофе, наоборот, должен бодрить.

Абсолютно разобранное состояние. Просто нет сил жить! Словно кто-то выпил всю мою жизненную силу. Зеваю. Засыпаю прямо сидя в кресле, перед телевизором с российскими новостями. Как девяностолетний старик. Перед тем как заснуть, вспоминаю, что собирался читать вечернее правило с покаянным каноном. Ругаю себя ослом, лежебокой, бабайкой, безвольным уродцем и даже бесноватым, но на молитву так и не встаю.

День последний

Услышал наши молитвы Господь! Четвертый колдовской сеанс был сорван самим Казиновским и его людьми. Сдали нервы.

Четвертый оборванный сеанс стал последним. Великий психотерапевт отказался проводить сеанс заключительный. К великому неудовольствию публики, купившей билеты на все пять сеансов (именно на пятый, заключительный, они рассчитывали больше всего). Итак, четвертый день пребывания мага в нашем городе стал последним днем. Слава Тебе, Господи!

Три дня противостояния многому научили. Во-первых, надо всегда держаться вместе. Ни при каких обстоятельствах не прекращать молитву. Не поддаваться на эмоции, кто бы и как ни пытался их вызвать. Что касается самих молитв, то выяснилось, что самая действенная – это Иисусова молитва, которую читают все одновременно, став кругом. Поэтому сегодня решили читать именно ее.

Читать начали с началом сеанса. Сразу же забегали люди мага, однако нас не трогали. Где-то к середине сеанса беготня прекратилась. Возле театра минут на двадцать воцарилась подозрительная тишина. А потом началось.

К театру подъехало сразу несколько милицейских машин. Вышли люди в форме, перекрыли проход возле театра. Нас попросили перейти на другую сторону улицы. Тут же подъехали пожарники, еще несколько спецмашин.

Возле театра творилось что-то невероятное. Больше всего это было похоже на съемки фильма. Михаил подошел к какому-то милицейскому начальнику, узнать что происходит. Вернулся с улыбкой недоумения на лице:

– Говорят, в театре заложена взрывчатка.

– Абсурд, – захохотал Андрей, – кому нужно взрывать этого псевдоцелителя?

– Может быть, какие-нибудь разочарованные пациенты, – осторожно предложила Людмила. – Исцелений, говорят, не было.

В театр тем временем зашли несколько милицейских чинов с собакой и несколько людей в штатском. Вскоре они вышли, окруженные кликушами колдуна. Кликуши что-то втолковывали стражам порядка и махали руками в нашу сторону. Это нас насторожило.

– Бред, бред, полный бред! – эмоционально выдохнул Андрей и снова прыснул от смеху. – Эти нехристи хотят нас обвинить в попытке подорвать театр, что ли?!

Из театра повалили зрители, жаждавшие исцелений. За версту было видно, как они раздосадованы. Люди заплатили деньги, а в итоге ничего не получили, кроме оборванного сеанса. Люди мага постоянно показывали на нас руками. Появился Олег. Он только что был у театра и все слышал:

– Шестерки Казиновского всем говорят, что это мы позвонили в милицию и сообщили, что в театре заложена взрывчатка. И сделали мы это затем, чтобы сеанс сорвать.

– Может, немного отойдем, от греха подальше, – предложила Людмила.

Молча отходим. Метров на двести. На площадь Ленина. Останавливаемся недалеко от памятника вождю мирового пролетариата. А толпа уже двигается в нашу сторону, выяснять отношения. Человек сто, не меньше. Становится страшно, даже не просто страшно, становится жутко. Ужас парализует душу ледяным холодом, словно на нас дохнула сама преисподняя.

Стоим, как в оцепенении, не знаем, не ведаем, что будет и что делать? Нас окружают со всех сторон. Проклятия, крики, угрозы. Кто-то из толпы орет, что у нас личные счеты с драгоценным Валентином Гельевичем и что никакие мы не православные, иначе, если б мы были православные, то с нами были бы духовные люди, батюшки в облачениях, монахи, епископ. А так мы самозванцы, сектанты, человеконенавистники.

Какой-то рыжий взлохмаченный мужик, с усиками, предлагает не церемониться с нами, набить нам хорошенько морду, а потом сдать «куда надо». Что-то еще кричат, но уже тяжело разобрать. Все сливается в сплошной адский гул. Ситуация накаляется до предела. Заряд ненависти готов вот-вот вылететь. Что будет дальше, об этом даже не хочется думать.

Ужас в душе сменяется оцепенелым равнодушием, полной парализацией воли. Молча стоим. Вдруг Олег тихо начинает петь:

– Верую во Единого Бога Отца Вседержителя…

Вслед за Олегом Символ Веры подхватываем и мы. Поначалу тихо, потом все громче, громче, смелее...

И произошло чудо! Толпа, обступившая нас, замолчала. А потом стала потихоньку расходиться. Люди, еще минуту назад предлагавшие «набить нам как следует морду и сдать куда следует», уходили молча, потупив глаза в землю.

Мы пропели «Верую», пропели «Отче Наш» и «Богородица Дево, радуйся». Возле нас не осталось ни одного человека. Это было чудо Божие, это была Победа!

И глянуло на мир Божий долгожданное солнышко. Солнце разорвало тучи как раз в тот момент, когда полностью разошлись люди, пытавшиеся устроить над нами самосуд. И это мы тоже сочли чудом. В солнечном свете вспыхнули мраморные колонны у парадного входа в театр. А в глубоких и темных нишах над колоннами высветились статуи античных богов и богинь.

Театр принимал свой привычный вид. Одна за другой уезжали спецмашины и милицейские «УАЗики», увозя с собой саперов, кинологов с собаками и всевозможных милицейских чинов. Ледяное напряжение окончательно отпустило меня, в душе разлился тихий и благоговейный восторг перед Творцом.

Я оглянулся вокруг, посмотрел на залитые солнцем крыши и почувствовал себя заново родившимся, заново пришедшим в мир. Оказывается, с Богом и православной молитвой многое можно!

– Не забудь, – возвращает меня с Небес на землю Михаил, – в шесть вечера собираемся у отца Леонида. Обсудим последние события.

– Хорошо, – говорю я, – постараюсь, правда, я после работы.

– Потом выспишься, – категорично заявляет Михаил.

Да, спать некогда, – думаю я.

Еду домой. Распирает грудь от сильного и радостного благодатного чувства. Хочется всем сострадать, всех покрывать, всех любить. Всю свою жизнь я проспал в какой-то ступорной прострации, и вот только сегодня проснулся, начал жить.

Еду в маршрутном такси, ни одного знакомого лица. А так хочется с кем-то поделиться своим благодатным состоянием. Но меня окружают чужие, хмурые лица. Так и распирает вскочить и во всеуслышание заявить: граждане, так и будем страдать, пока не примиримся со своим Творцом! Лучший путь примирения – Православие!

На подходе к своему дому встречаю Ярослава, или Витамина, как все у нас его называют. Витамин – респектабельный тридцатилетний джентльмен, работающий экспедитором в какой-то процветающей фирме.

У Витамина округлое благообразное лицо с маленьким носом и огромным покатым лбом, круглые очки с дымчатыми легко затемненными стеклами, жидкая «интеллигентская» бородка. Еще обязательные наушники в ушах. У Витамина всегда есть деньги, и он с удовольствием угощает своих старых друзей выпивкой.

Меня с Ярославом-Витамином соединяет не только далекое рок-н-рольное прошлое. Он – единственный из моих знакомых, кто побывал, как и я, в Москве, в «Богородичном Центре». Но об этом мы почти не вспоминаем.

Если я еще добрался до дома своим ходом, то Ярослава ездила забирать мать. И не в Москву, а в Харьков.

Как он в Харькове оказался и что там делал, покрыто мраком и тайной. Сам Ярослав молчит на сей счет, как рыба. Известно только, что в Харькове Витамин проповедовал Бога и бомжевал, пока не был задержан милицейским патрулем. Было это два года назад. Витамин нашел в себе силы прийти в себя и даже устроить личную жизнь. В Витамине неожиданно обнаружилась недюжинная прагматическая жила. Все считали Ярослава анархистом, асоциальным типом и законченным люмпеном, а он возьми и устройся на хорошую работу.

– Что это мы такие сегодня радостные? – спрашивает меня Ярослав, но не успеваю я и рта раскрыть, чтоб поделиться благодатным состоянием, как Витамин сам же и отвечает на свой вопрос:

– Понятно, Казиновскому сеанс сорвали.

– Откуда ты знаешь?! Ты же не был у театра!

– Хе-хе, надо работать с информационными потоками. А вообще вы молодцы. Колдунам и их дегенератам праздничек малехо подпортили. Это дело надо отметить!…

Почему, собственно, не отметить бы нашу победу? – размышляю я. – Заодно поделюсь с Витамином своими «театральными» впечатлениями. Поговорим как нормальные люди. В кои-то веки.

Собственно, я же русский человек, а не какой-то там араб. К тому же, в Библии сказано – вино веселит сердце. Главное – знать меру. Все беды, все несчастия, все трагедии нашего человека в том, что меры не знаем. Но я-то знаю меру!

Последние два года вообще держусь молодцом. Ни разу нигде не напился. Изредка, правда, приходилось очень культурно выпивать в хороших компаниях. В хороших в том смысле, что никто не надирался там до поросячьего визга. Так что я теперь сторонник культурного употребления алкоголя…

Будто прочитав мои мысли, Витамин говорит:

– Пошли культурно выпьем пива. Пиво, кстати, безалкогольный напиток, хе-хе.

Действительно, почему бы ни пропустить бутылочку пивка – продолжаю размышлять я. – Что, собственно, с бутылочки изменится. А откажусь, человека обижу. Будет потом думать, что все православные – ханжи и фарисеи…

Нехорошо быть человеку одному

Зачем я поехал с Витамином на вокзал? Нет, просто дьявольское наваждение какое-то. Витамин говорит: поехали, вспомним старые добрые времена. Мы же раньше любили на вокзале пить. Почему я согласился пить на вокзале?! Как помрачение нашло. Надо было сразу, еще когда мы возле моего дома пиво пили, откланяться и идти восвояси.

Нет же! Во мне уже бурлили все мои старые греховные привычки. В башке играла «Гражданская Оборона». Витамин все совал мне в уши свои наушники, все включал один из концертов Летова. За 1997-й год. (Спрашивается, зачем мне это надо было?)

…Еще немного, эх, еще чуть-чуть,

Нам только б ночь простоять,

Да, день продержаться…

...Нечего терять, нечего терять…

Душу объяла глобальная ностальгия, начались дурацкие воспоминания из рок-н-рольного прошлого. Но хуже любого «Г.О.» «грузил» Витамин. Оказывается, «колыбель арийской расы – Западная Сибирь и Урал. Само слово «Урал» происходит от известного всем «ура», того самого «ура», что кричат русские солдаты поднимаясь в бой. Ну а само «ура» происходит от слова «Ур». Якобы, таким словом арийцы называли своего праотца...

Чрезмерная увлеченность «арийской расой» не мешает Ярославу изредка посещать церковь, вместе со своим семейством. Ярослав убежден, что Православие, как оно есть на славянских землях, целиком и полностью выросло из арийской культуры. Сам Спаситель был белокур, голубоглаз, в общем, истинный арий…

Спорить здесь бесполезно.

Нет, настоящего разговора с Витамином не вышло. Тогда зачем я поперся с ним на вокзал?! Зачем!!! Если бы я не был православным, подумал бы, наверное, что Витамин наслал на меня порчу. Я подозрительно быстро опьянел! С двух бутылок пива! На вокзале пошла водка, что было совсем плохо. Водка легла на пиво (а я с утра почти ничего не ел) и совсем вывела из строя.

Уже на вокзале вспомнилось, что я пообещал Михаилу быть сегодня в шесть вечера у отца Леонида. Я спросил у Витамина время, было два часа дня. Со всей ясностью я осознал: поход к отцу Леониду отменяется. Я пьян, я уставший, я после работы, меня попросту «свалит» к шести вечера. А если и не «свалит», к чему дышать «выхлопами» среди непьющих людей отца Леонида.

Да, чудовищно нехорошо получается – я был у отца Леонида на молебне лишь в первый день нашего противостояния. Не был во второй, третий и, наконец, не буду в последний день. Что обо мне подумает Михаил, сам отец Леонид?!..

В какой-то момент я едва не пустил пьяную слезу. Потом вздохнул и мысленно сказал сам себе: Ладно, падать, так падать. Да будет это падение мне во смирение. А то возомнил себя лютым молитвенником, победителем всех колдунов… Уж лучше падать, чем быть в прелести своей гордыни...

В привокзальном кафе, Витамин вдруг повел тему, мол, пора мне давно жениться. После ариев, «Ура» и Егора Летова предложение женитьбы прозвучало несколько необычно.

– Вот женишься, гораздо меньше искушений будет, – сказал Витамин. – Не останется времени на левые мысли. И вообще, в Библии сказано: нехорошо быть человеку одному.

Я согласился с Витамином. Витамин сказал, что это дело надо обмыть. И пошел брать еще водку. Пока он ходил, я обвел мутным взором помещение кафе. И сразу же заметил женщину за маленьким столиком в самом углу, слева от входной двери в кафе. Вернее, сперва увидел роскошные каштановые волосы, а уже потом обладательницу роскошных волос.

Женщина сидела совершенно одна. На столике перед ней одиноко стояла полупустая бутылка с шипучей «Ром-Колой». Какое-то время дама неподвижно смотрела на бутылочку, а потом кинула вызывающий взгляд на меня. Глаза наши встретились. Как по заказу.

Сомнений нет, она одинока…

В моей отуманенной алкоголем душе возникла сложная гамма чувств, от жалости до возвышенной влюбленности… Может, это моя судьба? Она так же одинока, как и я…

Вот и Витамин; в одной руке пластиковые стаканчики с огненной водой, в другой пластиковая тарелочка с бутербродами. Выпили за то, что нехорошо быть человеку одному. Закурили. Дальнейшее помню фрагментами.

Витамин цитирует по памяти стихи из Песни Песней Соломона (вот уж не ожидал от него). Витамин тоже не совсем трезв, глаза у него влажно блестят, он разгорячен, машет правой рукой в такт своей речи.

Мы каким-то образом оказываемся за тем самым столиком с одинокой дамой. Знакомимся. Такое ощущение, что она сюда пришла лишь затем, чтобы со мной познакомиться. Легкое, очень легкое знакомство! А я комплексовал.

Итак, дама не замужем, никого не ждет, просто убивает время. Зовут же ее не то Лера, не то Вера. Точно не помню. Дама совсем недурна собой (правда, в таком состоянии мне все женщины кажутся красивыми), где-то моих лет, одета неброско, но со вкусом.

Впрочем, из всего имиджа женщины «за одиноким столиком в привокзальном гадюшнике» запомнились роскошные каштановые волосы и очки. Да, дама была в очках, обычных очках, что носят при плохом зрении. Но именно на очки я купился сильнее всего (даже сильней, чем на волосы), очки показались мне высшим шармом интеллигентности и начитанности.

Следующий фрагмент – Витамина уже нет. Я рассказываю Лере (или Вере) о себе. Мол, какой я молодец, как я крут. Бывший рок-музыкант, несостоявшаяся звезда панк-рока.

Дама понимающе качает головой – она тоже музыку любит, «Scorpions», например.

Что ж, «Scorpions» – это ничего, хотя, конечно, не панк» – думаю я. – По крайней мере, гораздо лучше, чем «Лесоповал», или Шафутинский…

Лера мне жалуется на жизнь. Ее, само собой, бросили – все мужики сволочи, кроме меня. Я вообще очень порядочный человек.

Приободренный комплиментом, стараюсь ее утешить. Утешаю весьма оригинально, спрашиваю – верит ли она в жизнь после смерти? Видимо этим я хотел сказать, что все наши страдания в этой земной юдоли найдут свое разрешение там, в жизни иной. Хорошо помню, как страстно она выдохнула: да, я в это верю, верю! Только не с кем серьезно на эту тему поговорить!..

Ее рука легла в мою руку. Мы вышли из кафе на свежий воздух. Было сыро и даже немного прохладно. Только что прошел очередной дождь… Моя новая спутница положила мою руку себе на талию, нежно ко мне прижалась…

Она пригласила меня к себе! Сказала, что живет одна. Здесь, совсем рядом. Я был на «седьмом небе» от счастья.

Вот она, моя вторая половинка, данная мне Судьбой, нет, Богом! Господи, как хорошо! Хоть я и пьян, как свинья. Но, Господи, прости, ведь так все замечательно складывается; а мы так одиноки… Ты же знаешь… Дальше я перестал о чем-либо думать. Было только безмерное ощущение упругого и в тоже время такого мягкого, такого теплого, такого родного тела.

Дама действительно жила рядом с вокзалом. Мы отошли от привокзальной площади буквально метров на сто. По левую руку от нас начиналось длинное, немного изогнутое девятиэтажное здание, в народе именуемое «китайской стеной». Прошли через первую от вокзала арку во двор «девятиэтажки». Наконец, подошли к одному из подъездов.

Вдруг дама предложила мне прямо здесь, не сходя с места, обмыть наше знакомство. И я согласился. Почему-то мне совсем не показалось странным, что мы пьем на улице, перед самой ее квартирой.

Дама вытащила из сумочки плоскую коньячную бутылочку и стаканчики. Я выпил что-то похожее на коньяк, с самогонным привкусом.

Все, больше ничего не помню.

Никогда (не знакомьтесь с дамами возле вокзала!)

Очнулся на рассвете следующего дня (врагу не пожелаешь такого пробуждения). Сижу в подъезде на лестничной площадке. Голова чугунная, все тело ноет, во рту липкая вонючая слюна и ужасно хочется пить. И главное – на мне нет моих новеньких кожаных туфель!

Постепенно вырисовывается картина вчерашнего вечера: Витамин, привокзальный «гадюшник», знакомство с дамой… Последнее, что помню: плоская коньячная бутылочка, обмыли знакомство…

Ясно! Меня тупо обвели вокруг пальца. В бутылочке было снотворное. Потом меня затащили в подъезд (у дамы, конечно же, были дружки, они ждали ее с очередной жертвой в условленном месте, где-то около подъезда). Дальше все проще простого – сняли туфли и наверняка вычистили карманы...

С трудом оторвал себя от пола, поднялся. Сразу же гулко застучало в висках, заколотилось сердце и еще сильнее захотелось пить. Дрожащей рукой проверил карманы. Так и есть, все вычистили подчистую, не оставили ни копейки! Со стоном я рухнул обратно на пол – ну и что теперь делать, что?!

Какое-то время я неподвижно сидел на площадке между этажами. Бесцельно смотрел в маленькое, мутное от грязи окошко. Чувство омерзения к самому себе охватило меня, будто я всю ночь купался в канализации, в отходах, нечистотах, и сам превратился в нечистоты.

Сквозь мутное подъездное окошко прорвался первый луч утреннего солнца. Как полузабытый сон вспомнилась наша вчерашняя Победа возле театра. Какое величественное, радостное чувство было на душе. Как я говорил себе, что больше никогда не буду жить прежней, греховной, жизнью, что я теперь новый человек. И кто я теперь?! Какое глупейшее падение, достойное, пожалуй, только кинокомедии.

Было так отвратительно на душе, так горько и обидно, хоть волком вой. Я попытался молиться, но в голове был такой кавардак, что даже «Отче наш» не мог толком вспомнить. Тогда я стал взывать к Господу «своими словами»:

– Господи, помоги, помоги, помилуй! Господи, я в подъезде, меня ограбили и разули, смилуйся надо мной, помоги! – отчаянно повторял я. Пока не услышал шаги.

Кто-то спускался по лестнице. Очень не хотелось, чтобы меня видели на ступеньках подъезда и в таком жутком, «скрюченном» состоянии. «Резво» вскочив и согнувшись, я кинулся прочь из подъезда. Выбежав во двор, увидел скамейку. Сел на нее, преодолевая тошноту и страшную головную боль. И тут меня осенило – Максим, Партайгеноссе. Да, да, да! Единственный, кто мне может помочь. Что мне, собственно, надо? Обувь какую-нибудь попросить на время и денег на дорогу. Не пойду же я через весь город в носках.

Из всех моих знакомых Партайгеноссе живет ближе всех к вокзалу, всего в нескольких кварталах, в районе площади «Победа». Но каким же длинным мне показался теперь путь. Поначалу было неловко, что я вот так, не как все, иду в одних носках, но вскоре стыд прошел, и пришло полное безразличие – только бы быстрее добраться до Максима, только бы он был дома, только бы не упасть в изнеможении прямо на дороге.

С трудом добрел до Максима. Долго звонил в дверь (терять было нечего). Партайгеноссе высунулся из-за двери заспанный – оказывается, сейчас только полседьмого утра. Обозрев мой внешний вид, особенно мою «обувь», он сразу проснулся, пригласил в дом. Долго расспрашивал, «что, да как», угощал зеленым чаем. Наконец сделал вывод из моей горькой истории: во всем виноват Витамин.

Я ответил Максиму, что во всем виновата моя глупость. Максим согласился, но добавил: и Витамин, ну, не прямо, а своим духовным воздействием. Ведь это он предложил ехать пить на вокзал.

Где-то через пару часов я покинул гостеприимного хозяина. Было все так же скверно, подташнивало от выпитого зеленого чая. Но на душе спокойнее; на мне были огромные поношенные кроссовки сорок четвертого размера, а в кармане лежали деньги на дорогу…

Приезжаю домой, мне совсем плохо. Наверное, отравился тем самым напитком из плоской бутылочки. Коньячком, что со змеиной любезностью мне предложила привокзальная дама.

Нет! Как можно так легкомысленно знакомиться?! Нет, теперь никогда, никогда, никогда! Правильно говорит Михаил – надо знакомиться с дамами возле Церкви. И только возле Церкви! А возле вокзала и вообще в местах публичного скопления народа – никогда!

Нет сомнений в том, что я отравлен. Меня долго и мучительно рвет зеленым чаем. Потом мучает ничем не утоляемая жажда, и опять рвет, выпитой водой. Так повторяется несколько раз, плюс ужасная головная боль и сердцебиение. Наконец, обессиленный, стонущий, я валюсь на диван. Каким-то чудом засыпаю.

Пробуждение

Сон начисто лишен сновидений, не сон, а провал в небытие, как будто я потерял сознание. Очнулся от странного удара под сердце. Мне почудилось, будто я задыхаюсь. Моя душа вылетает прочь из тела, через затылок. Я жутко испугался, отчаянно дернул ногами и судорожно задышал.

Я чувствовал себя пловцом; с невероятным усилием выплывал из черной стоячей воды на Свет Божий. И все это в один миг пробуждения, в какую-то долю секунды, что показалась мне вечностью.

Был седьмой час вечера, когда я проснулся. Пробуждение ничего хорошего не предвещало. Так уже было со мной, два года назад. Это когда я после «Богородичного Центра» и неудавшихся попыток найти людей «Розы Мира», после того, как моя жизнь в Москве потерпела катастрофу с горя запил.

Потом было похожее состояние, как сейчас… Нет, тогда было хуже. И мучил меня не похмельный синдром, он прошел на второй день, а бессонница. После четырех бессонных ночей я чувствовал, что схожу с ума. У меня начались бредовые видения. Я видел элементарные частицы, атомы, видел пляшущего индуистского бога Ганешу – с четырьмя руками на человеческом теле и головою слона. Помню, сам себе вызывал «скорую». Врач сделал какой-то успокаивающий укол и сказал, что сейчас все пройдет, я засну долгим глубоким сном…

Очень долго не могу заснуть, на улице давно ночь, а я все верчусь, как грешник на сковородке. Спать хочется, но спать нельзя. Только засыпаю – меня сразу же либо выбрасывает из тела, либо удар под сердце. Лежу, слушаю, как завывает за окном ветер, громыхает гром. Порывы ветра такие, что, кажется, еще чуть-чуть и вывернет рамы на балконе. И гром грохочет совсем рядом. Погода опять испортилась. И у меня ад на душе. Мне тревожно, стыдно, я близок к истерике.

Не хочу никого видеть, не хочу! Особенно своих православных знакомых. И особенно Михаила и отца Леонида! Они такие правильные. С ними никогда ничего не случается, только со мной…

Боже, а ведь так можно умереть. Неестественно, некрасиво, без покаяния – умереть наглой смертью. А это значит: очнуться в окружении бесов. А потом, через неделю, сломают дверь моей квартиры и найдут мой разлагающийся труп. И это будет внешний знак того, что я в аду…

От последней мысли делается страшно. Начинаю истерично молиться. На этот раз взываю к Богоматери. Как к своей последней Надежде, Упованию. Как и тогда, два года назад, умоляю Небесную Царицу простить меня, защитить, спасти от бесов. Ну, и чтобы Она попросила своего Сына оставить меня еще пожить на Земле. Дать еще одну попытку покаяния.

Всемилостивая меня услышала! Я заснул. Снился мне город, совершенно серый город, тусклый полусвет, непонятно откуда берущийся, пыльная мгла, словно над городом пыльная буря. Снилось мне, что я стою у окна в квартире, похожей на квартиру Максима. Только Максима нет.

В окне я вижу привокзальную площадь (вокзал на самом деле из окна его квартиры не виден), только дома какие-то другие немного. Вроде бы те же «девятиэтажки», но какие-то перекошенные, искаженные, полуобрушенные, словно после бомбежки, и совсем серые. И здание вокзала странное, точнее, вместо вокзала – огромное, ступенчатое пирамидальное сооружение из черного непроницаемого материала. Что-то вроде мавзолея Ленина, только увеличенное в сотни раз.

И вдруг меня начинает куда-то засасывать. Над «черным мавзолеем» поднимаются пугающие гигантские существа. Они змеевидные, с расширяющимися кверху капюшонами голов и огромными пастями. Они и всасывают в себя все живое в этом унылом сером городе. Я вижу, как люди хватаются за фонари, за углы домов, их отрывает, уносит прочь, в сторону чудищ. Всасывает и меня, вдавливает лбом в стекло, еще секунда, и я улечу вместе с рамой во что-то жуткое, туда, откуда нет возврата.

Я отрываюсь от окна, пытаюсь бежать из квартиры. Открываю входную дверь, а за ней вместо лестничного пролета мглистая серая бездна. Путь к отступлению закрыт, и ужас все плотнее и плотнее сдавливает мое горло.

И вдруг все меняется, так, как это бывает только во сне. Вокруг меня океан мягкого, но в тоже время очень интенсивного света. И нет больше серого города с его змеевидными чудищами, гигантскими мавзолеями и мглистыми безднами. Я на просторной лужайке, прямо передо мной небольшой холм, а на холме стоит… Царь-Мученик Николай II.

Император одет в свой походный мундир и сапоги. Он смотрит прямо на меня, и во взгляде его такое сострадание, что меня пронизывает до самых последних глубин души.

Во сне я плачу, жалуюсь Николаю Александровичу на свое бедственное положение: мол, не хочу грешить, но сам не понимаю, как все получается. Николай II молча смотрит на меня, потом медленно отводит руку, показывает жестом – смотри. Я смотрю в яркую голубую даль и вижу (очень и очень туманно) как бы призрачные яркие фигуры какого-то несметного воинства. Я слышу, как звенят колокольчики, все настойчивее, все ближе…

Просыпаюсь. Надрывно звонит телефон. Но я весь еще захвачен сном. Я потрясен им до глубины души. Никогда не был сильным почитателем последнего императора, но и никогда не был Его хулителем.

Поднимаю телефонную трубку и слышу голос Михаила:

– Куда ты пропал?! Тут папа римский приезжает. Ты забыл? Сегодня все наши едут в Киев на антипапский крестный ход. Вечерним поездом. Ты как, едешь?

– Да, – радостно выдыхаю я, – конечно еду, конечно!

Сам думаю: как же я поеду, ведь мне завтра на работу. Впрочем, какая работа, тут такое!.. Господь мне дает еще шанс… В общем, бой продолжается!

Конспирация

Едем с Михаилом на вокзал. Не удержался. Рассказал Михаилу о том, как мне приснился святой Царь-Мученик Николай. Естественно, умолчал про те позорные события, что предшествовали сну.

Михаил отреагировал прохладно:

– Ну, приснился. Ну, может, это и хорошо, но это же сон. А со снами надо поосторожней, можно ведь и в прелесть впасть.

Я вскипел. Говорю:

– Да знаю я прекрасно про прелесть! По «Богородичному Центру». Я ведь какое-то время жил в «богородичном монастыре» построенном в честь «Императорской Четы». И все эти фантазии по поводу Святых Царственных Мучеников мне хорошо знакомы… Вот это и есть прелесть. Понимаешь! Когда человек в своем самомнении и гордыне начинает желаемое выдавать за действительное. Фантазии за видения свыше.

А все потому, что хочется ему быть пророком, визионером, старцем, незаурядной духовной личностью… короче, хочется кем-то быть. Но у меня не так! Михаил! Я и предположить не мог, что мне император Николай приснится. И если бы мне кто-то с вечера об этом сообщил, я бы просто никогда не поверил. Никогда!

– Друг мой, прелесть не только от фантазий бывает, – спокойно отвечает мне Михаил. – О бесовских внушениях ты забыл?

– Ты хочешь сказать, что мне бес в образе святого императора явился?!

– Я ничего не хочу сказать. Просто будь осторожен. Не накручивай себя. Гони прочь эти самые фантазии, о которых ты говоришь. Читал в Священном Писании: «дерево познается по плодам»?.. То-то же. Время покажет, Царь ли Мученик тебе явился, или бесовское внушение, или что-то еще.

– Ну, ведь Он так на меня посмотрел! – продолжаю кипятиться я, – ведь такое чувство покаяния после сна было!

Но Михаил «безжалостен»:

– И ты побежал в Церковь на исповедь и начал новую жизнь?

– Нет, – честно отвечаю я.

– Ну, тогда не будем об этом… Ты не обижайся, просто я боюсь, что скоро негде будет исповедоваться и причащаться. Все храмы станут автокефальными.

Михаил снова «садится» на свою «основную волну»:

– Вадим, меня страшит позиция нашего архиерея. Как это: я против приезда папы Римского, но выражать протест по этому поводу не благословляю?..

…Все! Молчу о своем сне. Молчу, как рыба, как партизан на допросе! Молчу!.. Потому что никому ничего не надо. И вообще… неужели, неужели все же «богородичники» отчасти правы! Когда утверждают, что фарисеи из Московской Патриархии закрывают Небо! Да, да, да! Любое новое духовное явление сразу же ставится под запрет, объявляется прелестью!..

Вдруг мне делается смешно, я проникаюсь иронией к самому себе, горькой иронией: влезет же в голову ересь. Это надо же, до сих пор «богородичник» во мне не умер. Тоже мне нашелся визионер. По уши в грехах, а все что-то пытаюсь доказать…

Вот и вокзал. А сбоку как раз то самое кафе, в котором я пил с Витамином. Кафе-то и напомнило мне, что я по уши в грехах. Неприятно кольнуло под сердцем. И стало почему-то неловко перед Михаилом, хотя он-то о том, как меня «разули», ничего не знает. Но сказано же в Вечной Книге: все тайное рано или поздно станет явным. И что я тогда на это отвечу, когда станут явными мои тайные дела – фарисеи из Московской Патриархии закрывают мне Небо… Смешно. И горько. Очень горько…

На вокзале нас ждут люди отца Леонида (те самые, что участвовали в молитвенном пикете возле театра). И еще человек восемь – прихожане кафедрального собора. Стоим у центрального входа в вокзал. Из здания вокзала стремительно выходит Олег с огромной дорожной сумкой на плече. Увернувшись от кинувшихся к нему таксистов, Олег устремляется к нам. Вид у него бодрый и немного встревоженный.

– Полный вокзал чекистов, – говорит Олег и делает страшные круглые глаза – увы, нас всех пасут!

– Нам-то что, – сонно говорит Людмила. – Чекисты делают свое дело, мы свое.

– Нет, Людмила, не скажи – возражает Андрей и недоверчиво смотрит в сторону таксистов, словно те тоже переодетые чекисты. – Товарищи из СБУ просто так здесь торчать не будут. Наверняка у них четкая команда: брать на карандаш всех, кто едет на крестный ход.

– Не имеют права! – взвивается София, – у человека билет, мало ли куда он едет. Сейчас не советское время, не надо…

– Конечно, не имеют права, – иронично перебивает Софию Андрей, – но, знаете ли, как-то не хочется на карандаш к ним попадать. Потом начнут на всякие там собеседования вызывать. А насчет несоветского времени, дорогие сестры, да в наши демократические времена есть тысячи, тысячи способов испортить человеку жизнь. Тысячи, понимаете!

– Например, самый простой способ: подбросить наркотики и посадить по уголовке, – говорит Олег.

– Или отравить, – дополняю я Олега. Почему – «отравить», и сам не знаю. Видимо, вспомнилось, как меня здесь, возле вокзала, дама «коньячком» чуть не отравила.

– Лишить недвижимости, свести с ума психотропной наркотой, – продолжает брат Родион и улыбается блаженно.

Родион личность уникальная: вроде бы прихожанин отца Леонида, а вроде бы и нет. Вольный он человек, Родион. Вольный как ветер. Бывший кришнаит.

– О чем вы говорите?! – Удивляется незнакомый мне худощавый мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и военной выправкой. – Друзья, какая наркота, какая уголовка, откуда такие страхи. Слишком много чести для конторы. Да и мы не слишком крупная рыба, чтобы нас психотропной наркотой травить. Так что ничего не бойтесь. С нами Бог! Это главное!

– Действительно, – подтверждает Михаил и нервно оглядывается, – и все-таки отойдем немного в сторону.

Отходим в сторону. Из дверей вокзала вываливается огромная толпа с баулами. Прибыл крымский поезд. Олег с Андреем вертят во все стороны головой, смотрят, нет ли где переодетых чекистов.

– Но все же поостеречься немного надо бы, – рассудительно говорит брат Анатолий, прихожанин кафедрального собора. – Слышали, наверное, власти принимают беспрецедентные меры безопасности. Милиции дана команда всех назад заворачивать. В общем, сделать все, чтобы крестный ход не состоялся.

– Выхода у нас нет, – побледневший Михаил нервно вздымает руку. – Только полная конспирация. Сейчас я раздам билеты. К поезду выдвигаемся по одному…

***

Рано утром прибыли в Киев. Никто не пытался нас высадить с поезда, отравить или подбросить нам наркотики. Однако расслабляться было рано. Вместе с нами ехали верующие из соседней епархии. Они-то нам и сообщили, что киевской милиции предписано задерживать делегации, пребывающие на крестный ход, и по возможности либо сажать в КПЗ, либо отправлять обратно.

– Делать нечего, – сказал Михаил, – опять конспирация. Из поезда выходим мелкими группами. Нет! Лучше по одному. Через час, ну, полтора максимум, встречаемся у метро «Арсенальное». С Богом!

Боец невидимого фронта

Прекрасное солнечное утро. Чистый свежий воздух. Просыпающаяся столица. Кто-то уже спешит на работу. Вид у всех сытый, благодушный. Даже бомжи выглядят как-то по-европейски ухожено. С трудом верится, что я прибыл на линию фронта, на антипапский крестный ход.

Оставив вещи у родственников, иду в сторону завода «Арсенал». Небольшие петляющие улочки и обилие свежей зелени. Тенистые скверики, парки, состоящие из раскидистых каштанов, дубов, буков, грабов и аккуратных скамеечек и дорожек – все это завораживает глаз. А попавшаяся навстречу машина, щедро поливающая водой улицы, газоны и тротуары, приводит в умиление.

В какой-то момент мне начинает казаться, что все вокруг словно заколдовано иллюзией европейского благополучия. И вот уже чудится, как птички киевские щебечут мне на все лады: моя хата с краю, ничего не знаю. Ничего не знаю, моя хата с краю…

От станции метро «Арсенальная» до Киево-Печерской Лавры не более тридцати минут ходьбы. Торопиться нам некуда. Время есть, и до литургии и, тем более, до начала крестного хода.

Идем – впереди я, Михаил, Олег и Андрей. Позади нас неразлучные Людмила с Софией и «свободолюбивый» брат Родион с ними. Остальные растянулись за нами, наверное, метров на сто.

По-прежнему ничего не предвещает предстоящий визит римского понтифика. Ни тебе плакатов, объявлений, восторженных толп католиков. Вдруг взгляд спотыкается о черную, с жирными подтеками надпись на стене дома – БОГ.

Ого, так ли спокойно в столице!

– Смотрите, – с жаром восклицает Родион, – «Бог», прямо на стене.

Останавливаемся.

– Странно, – говорю я. – Непривычно. Ну, когда, пишут «prodigy», «Гр.Об», «Цой жив» или классическое «Вася + Маша» – это если и не всегда понятно, но привычно. Но зачем писать на стенах «Бог»?

– Глупость какая-то, – равнодушно пожимает плечами Людмила. – По-моему, писать на стенах «Бог» да еще и черной краской, мягко говоря, не эстетично.

– Не эстетично, – подхватывает София, – сразу видно, писали люди неверующие.

– Сатанисты писали! – Спокойно говорит Андрей и добавляет со знанием дела, словно специалист по «настенным надписям»: – Видите черные потеки, их специально сделали, чтобы проклясть имя Божие…

– Смотрите, – перебивает Андрея Олег, – еще одна надпись.

И точно. Буквально через двадцать, тридцать шагов следующая надпись. Опять черной краской и опять на стене дома: Слава Православию!

– Написано, как «Слава КПСС», – недовольно говорит Михаил. – Интересно, кто это мог сделать?

– Конечно же, жидовня, – с ходу отвечает Андрей.

– Сказать жиды, значит, ничего не сказать, – парирует София. – Это то же самое, что масоны, Андрей, слишком размытое понятие.

– София, что ты знаешь о масонах? – с иронией спрашивает Андрей.

– Что я знаю! – заводится София, – Господи помилуй! Андрей, да еще когда я журналистом в Узбекистане, в советской газете работала, еще тогда…

Дальше Софию никто не слушал. Потому как в этот самый момент мы все, словно по команде, увидели еще одну надпись, а под ней свастику.

– Все ясно, – сказал Олег. Хотя ясно ничего не было. Следующая надпись была сделана неимоверно огромными черными буквами и опять на стене дома. Надпись гласила: Папа, геть з Украiни. Прямо под надписью была начертана жирная, с черными потеками, свастика.

– Все ясно, – повторил за Олегом Михаил, – самая типичная провокация.

– То есть, – морщится Андрей, – на случай, если папа все же приедет в Киев и решит, например, посетить Лавру. А участники крестного хода его туда попросту не пустят.

– Вот именно, – раздраженно говорит Михаил. – Тогда телевизионщики используют сие «религиозное» творчество на стенах в качестве компромата против нашей Церкви.

– Да! – почти кричит София, – мне, как бывшему журналисту, эта тема хорошо знакома. Представьте себе, визит папы сорван. По ТВ говорят, что немногочисленная кучка махровых ортодоксов из Московского Патриархата воспрепятствовала визиту мира на Украину, или в Киев, или, там, в Лавру. При этом камера сперва фиксирует слово «Бог», намалеванное страшной черной краской, потом показывают надпись «Слава Православию». Дальше добавляется, что никакие они не православные, они отщепенцы, фашисты, пригретые недобросовестными клириками из Московского Патриархата. И показывается свастика на стене. Все! Дело сделано. Информационная мышеловка захлопнулась!

Повисло минутное молчание, которое нарушил Михаил:

– Молодец, София. Сразу видно, что не зря ты «Манипуляцию сознанием» проштудировала. Не зря.

Михаил добродушно смеется.

– Прямо-таки боец невидимого фронта, – недовольно говорит Андрей и обводит всех своими грустными черными глазами, – а все-таки зря вы недооцениваете эту заразу, это мировое жидо-масонство. Провокация провокацией, а кто за ней стоит, а? Все они, они!

– Проклятый мировой капитал, – то ли в шутку, то ли всерьез говорит брат Родион и грозит кулаком в сторону ультрасовременного сооружения из блестящего стеклобетона.

Здание, которому грозит Родион, напоминает уменьшенную копию российского «Газпрома». Этакая аккуратная «фига в Небо».

Дальше идем молча. Обходим «фигу в Небо». Надписи повторяются опять. В том же порядке, только крест теперь нарисован другой, тевтонский вместо свастики, с равносторонними засечками на концах.

Еще несколько раз повторяются «Бог», «Слава Православию» и «Папа геть…».

У меня на душе от утренней беспечности и следа не осталось. На душе тревожно – эта дурацкая «религия на стенах», это нелепое здание.

В уме проносятся свирепые образы ОМОНа с дубинками, забитые участниками крестного хода КПЗ, нагло ухмыляющиеся лица сотрудников милиции, хитрые семитские лица «телепроповедников», слепые объективы камер и жирная, вопящая к дьяволу надпись на стене дома – «БОГ».

Очередная темная громада какого-то административного здания отползает в сторону, взору открываются залитые солнцем купола Лавры. Тревожных мыслей как не бывало.

Стоит ли забивать себе голову воображаемыми информационными провокациями, когда еще ничего не произошло? Да ничего и не случится!

Противостояние

Многотысячная колонна участников крестного хода собирается перед СвятоУспенским Собором. Носятся тревожные слухи, говорят, что все руководство Киево-Печерской Лавры нас предало, и что киевляне почти не принимают участие в антипапском стоянии. Так что все организовано общественной организацией «Союз Православных Братств» и силами приезжих.

А приезжие, кажется, чуть ли не со всех епархий Украины. Вся Православная Украина здесь! Иконы, хоругви, транспаранты с антипапскими лозунгами.

Начинается «движение». Появляется «голова» крестного хода. Десятки людей в священнических и монашеских одеяниях. На инвалидной коляске везут какого-то схимонаха: блаженный седенький старичок, не от мира сего. Втягиваемся в колонну и мы. Идем между Овручской и Ивано-Франковской епархиями. Ивано-Франковская епархия выглядит солидно: священнослужители, иконы, хоругви, транспаранты: полный «боезапас».

И людей-то сколько! И это Ивано-Франковск?!..

Мои представления о православных западно-украинцах (мол, все они униаты и греко-католики) рушатся, как карточный домик. До меня доносится обрывок разговора двух верующих: «западенцы приехали на крестный ход, потому как на собственной шкуре знают, что такое католики и униаты»…

Вот оно что!

Меня охватывает радостное, почти Пасхальное чувство единства.

Мы – сила! Мы остановим визит папы в Киев! Остановим, еще как остановим…

Вокруг меня нарастает молитвенное пение. Наши поют тропарь: «Спаси, Господи, люди твоя…» Ивано-Франковцы – «Богородице, Дево, радуйся…» Что-то еще поют. Слов не разобрать. Все сливается в сплошной, негромкий, но мощный гул. Будто это гудит-молится сама Соборная Душа народа Православного. И нет одессита и ивано-франковца, нет «москаля» и «хохла», но все едины во Христе!

Вдруг к гулу примешивается еще один гул, точнее вой – высокий и резкий, очень неприятный. Это сигналят нам киевские водители. Оказывается, многотысячная колонна крестного хода растянулась от Лавры и почти до Верховной Рады! И этим надолго перекрыла движение.

Столичные водители возвращают меня в обыденную реальность. Давно не приходилось видеть таких перекошенных от злости лиц. Впрочем, понять тех, кто за рулем, можно: кто-то торопится по делам рабочим, кто-то по своим. Люди теряют время, а время – деньги.

Но с этого момента и до самого конца крестного хода меня не будет покидать ощущение двух непересекающихся, несовместимых реальностей – крестного хода и обыденной столичной жизни. Хотя, казалось бы, и там, и там – люди.

Вот и Верховная Рада. И «вечный» митинг вокруг нее. Какая-то женщина кричит в мегафон. Слов не разобрать. Возле Рады наш молитвенный строй несколько нарушается. У переносного металлического ограждения, вокруг Рады, образуется столпотворение из участников крестного хода. При этом основная часть колонны верующих невозмутимо, с пением тропарей продолжает двигаться вперед. Минуя Раду по касательной.

Меня, вместе с Михаилом и Олегом распирает любопытство – что же такое могло произойти, что часть верующих покинула молитвенный строй, неужели тетка с мегафоном что-то интересное о нас говорит?

Выходим из строя и мы. И что же видим: толпящиеся у ограждения по очереди здороваются за руку с холеным седоватым мужчиной, стоящим по ту строну ограды. И бегут догонять своих.

В человеке, «по ту сторону», сразу же узнается лидер украинских коммунистов Петр Симоненко. Он вышел поприветствовать участников антипапского крестного хода Оказывается, только коммунисты в Верховной Раде против визита понтифика. Только они поддерживают нашу инициативу с крестным ходом. Все остальные – проклятые евро-атлантисты.

Здороваемся и мы с лидером коммунистов. Вблизи Петр Симоненко кажется «белым и пушистым». Плюшевым каким-то. Кабинетным. Словно родился он сразу же в кабинете Верховной Рады.

Догоняем своих. Но как-то все мешается. Мы почему-то оказываемся в «хвосте» Днепропетровской епархии. И оказываемся не зря. Едва отходим от Рады, как у одного из днепропетровцев начинает мироточить икона Царственных Мучеников.

Никогда еще не приходилось видеть, как мироточит икона. На внутренней стороне стекла янтарные бисеринки капель. Бисерные капельки в несколько раз меньше дождевых, их очень много. Такое ощущение, что икона внезапно запотела изнутри.

Вместе с Михаилом и Олегом прикладываюсь к иконе Царственных Мучеников. В воздухе легкий, неописуемо ароматный запах. Запах отдаленно напоминает благоухание хорошего ладана. И все же, он немного другой, ни с чем не сравнимый.

Царь-Мученик на иконе в шапке Мономаха и при всех царских регалиях. Канонический. Не такой, какой приснился мне. Но… взгляд, тот же самый взгляд! В памяти в мановении ока проносится мое последнее пьяное падение: Витамин, привокзальная дама, алкогольное отравление, приснившийся адский город и приснившийся мне Царь.

Кажется, Николай II плачет янтарными бисеринками слез. И меня душат слезы. Возвращаюсь в строй, а по колонне уже несется:

– С нами Бог! С нами Царственные Страстотерпцы!

Молитвенное единение, немного порушенное у Рады, возвращается вновь. У участников крестного хода словно открывается второе дыхание. Идем к Михайловскому Собору.

Златоверхий Михайловский Собор – подарок «филаретовцам» от государства. Сержант милиции поспешно закрывает церковные ворота перед нами. Сержант при всей амуниции – наручники, рация, дубинка.

– Да, – философски тянет Олег, – благодать в филаретовской церкви – вещь дефицитная. Ее ментами охранять надо.

Площадь перед Собором заполняется участниками крестного хода. Служим молебен. На протяжении всего молебна за нами с одной из колоколен наблюдают в бинокль какие-то странные личности: две модно одетые девушки и три парня.

Что они там делают, на колокольне? Кто они? Туристы? Но тогда кто позволил им забраться на колокольню? А может они агенты СБУ?.. Впрочем, кто бы они ни были, от всей обстановки вокруг захваченного «филаретовцами» собора отдает чем-то жутко мирским, светским.

Вот она подлинная спайка «церкви» и «незалежного» государства. А ведь Филаретовскую «церковь» в народе так и именуют – карманная церковь пэршого президента Украины Кравчука. Не больше, не меньше: «церковь» рожденная в «кармане» нового украинского государства…»

Следующий краткий молебен возле американского посольства. Именно возле него ощущение двух непересекающихся реальностей (крестного хода и обыденной светской жизни) было как никогда острым. И доходило до сюрреализма, до абсурда. С одной стороны многотысячная колонна бородатых людей с иконами и хоругвями, с другой – за крепкими стенами посольства бегают какие-то инопланетные люди в оранжевых комбинезонах. За нами пристально наблюдают в десятки биноклей. Фотографируют и даже снимают на камеру. Еще заметно нервничает охрана посольства. Впрочем, это как раз понятнее всего.

Наконец-то достигли папской нунциатуры. На подходе к «осиному гнезду» Ватикана солидная дама в элегантной шляпке кричит нам с тротуара:

– Сволочи, что вам папа плохого сделал. Что?!

На женщину никто не обращает внимания. Сама же папская нунциатура словно вымерла. Ни звука, ни движения. Окна наглухо закрыты и занавешены. Такое ощущение, словно служим краткий молебен перед пустым мертвым домом. Видимо, к встрече с нами здесь готовились загодя.

Финал нашего маршрута – Софийский Собор. К Собору я уже не иду, а, скорее бреду на усталых ногах. В голове почти нет мыслей, только тропари и «Богородица, Дево, радуйся…» И по сторонам глядеть не хочется, совсем не хочется. Если бы сейчас та дама, в шляпке, догнала нас и кинулась с кулаками, я, наверное, и головы бы не повернул.

Заключительный молебен у Софийского Собора прошел на одном дыхании (несмотря на общую усталость). Все закончилось коленопреклоненной молитвой тысяч людей (вот зрелище было для столичных обывателей).

А потом произошло чудо, оно одно и врезалось в память: в чистом небе над золотыми куполами Софии появляется небольшая кольцеобразная радуга.

В небе, над самыми куполами, небольшое такое колечко и колечко это переливается всеми цветами спектра. Чудесное зрелище, воистину, дивны дела Твои, Господи. Радуга сияла нам до самого конца молебна. А потом тихо растворилась в атмосфере.

Здесь и сейчас

Ночую у родственников, но перед тем как лечь спать, жадно просматриваю выпуски новостей. Я разочарован, впрочем, ничего другого от украинского ТВ и не ждал. Несмотря на обилие каналов, общая информационная картина удручающе однообразна. Такое ощущение, что все каналы заранее обсудили, что они будут показывать и как. Все информационные блоки вертятся вокруг предстоящего визита папы. Визиту – 90% внимания!

В целом, картинка в голове после просмотра новостей примерно такая:

Папа – это «посланник мира», «духовный лидер прогрессивного человечества», «визитная карточка на пути в Европу» и прочая, прочая, прочая.

Комментарии дают представители «греко-католической церкви» и «филаретовцы». Все они, конечно же, ждут, не дождутся визита понтифика. Просто жаждут встречи с папой, словно из него текут реки воды живой.

«А что же представители Московского Патриархата? Почему они молчат? Почему не вставят свой голос в общий хор прогрессивного человечества? Ведь это именно с их молчаливого попустительства некие маргинальные группы (один телекомментатор назвал нас даже «агентами влияния Москвы») упорно продолжают протестовать против визита папы. Папа к ним с распростертыми объятиями любви, а они…»

Тут только показывают наш крестный ход. Но показывают мельком, смазано. Словно мы «досадное недоразумение на пути в Европу». Из всей колонны крестного хода выхвачен какой-то кусок, фрагмент. В итоге создается впечатление, что участников жалкая горстка. И те в основном женщины пожилого возраста.

Почти не показывают хоругви и иконы. Зато транспаранты с антипапскими лозунгами «телеоко» фиксирует с большим удовольствием. Ну и еще бомжей, случайно попавших на крестный ход.

Плюрализм мнений украинские СМИ проявили, пожалуй, лишь в подсчете участников крестного хода. Так канал «Интер» насчитал три тысячи человек, «1+1» – четыре тысячи, «ТЕТ» – пять тысяч, «ICTV» – десять тысяч. По нашим же подсчетам нас было не менее тридцати тысяч.

Ладно, сколько бы нас не было, это уже не имеет значения. Визиту папы быть. Ради этого визита украинские власти готовы на все. Будь нас хоть сто тысяч, все равно бы показали по телевизору горстку отщепенцев. И сказали бы: «ну, протестующих было максимум шесть, десять тысяч».

После просмотра новостных блоков мне захотелось разразиться злобным демоническим смехом. Так изощренно все исказить. Нет, ощущение внутри такое, будто на меня только что вылили ведро помоев. Назвать черное белым, а белое черным, и при этом даже глазом не моргнуть, может только украинское ТВ.

И вот уже на периферии сознания звучит вкрадчивый голос – ну и надо оно тебе было, этот крестный ход? Чего ты добился, только на посмешище себя выставил. Вон вся родня неверующая над тобой смеется…

И точно. Приезжает с работы мой дядя. Упитанный, респектабельный киевский житель. Улыбается в свои усы, как кот.

– Ну как, ходил, протестовал?… Ах, молился, хе-хе. Ну и надо оно тебе было, помолиться можно и дома… Ах, соборная молитва?! А что с нее толку. Старичок-то (так дядя называет папу) все равно едет.

Дядя достает полбутылки шотландского виски. Признаюсь, я даже рад виски, на душе очень горько.

Пьем заграничное пойло. У виски немного самогонный привкус. Дядя продолжает начатую тему:

– Все ваши так называемые крестные ходы – показуха. Они ничего не дают, потому как приезд старичка – это часть большой политики под названием «интеграция Украины в Европу». Поэтому все давно решено в тиши кабинетов. И наверняка все согласованно с вашим церковным начальством. Все «шито-крыто». А вы, дурачки, ходите своими крестными ходами. Добавляйте, тем же коммунистам, политические дивиденды. При этом ни коммунисты, ни ваше церковное начальство никогда за вас не вступятся. Ни-ког-да!

Дядя наливает по следующей. Я пытаюсь ему возразить, по поводу того, что наше начальство договорилось с мирскими властями. Но почему-то совсем не находятся нужные слова. Как назло вспоминается наш владыка со своим негативным отношением к антипапскому крестному ходу.

Может, действительно, они все там наверху договорились?!

Виски уже разлилось живительным теплом по телу, вымыло телевизионную муть из мозгов. Стало все равно. А дядя не унимается.

– И вообще, вот я не понимаю, что вам всем старичок плохого сделал? – При этих словах дядя сладко потягивается в кресле, проводит ладонью по своим кошачьим усам. – Старичок и так в маразме, совсем безобидный. Ну, приедет. Уедет. Что изменится?

– Кстати, если даже и не приедет, все равно интеграция Украины в Европу состоится. Что бы там ни кричали оболтусы, вроде тебя.

Я начинаю что-то лепетать про унию, шестнадцатый-семнадцатый век, про то, сколько крови православной на Украине католиками было пролито.

– Шестнадцатый век! – хохочет дядя и гладит себя по упитанному животу, – семнадцатый век! Да ты еще Александра Невского вспомни. Ну, вы все фантазеры. Где вы живете? На какой планете?

– Вадим, надо жить здесь и сейчас, здесь и сейчас! В этом времени, в этой реальности. Ну, вы, короче… как дети, блин. И пока будете детьми, вас все, кому не лень, будут использовать для своих грязных политических делишек.

Дядя разливает остатки виски.

– Лучше бы ты на программиста выучился, – говорит дядя. – Сейчас бы нормальные бабки имел. А так, работы серьезной нет, времени свободного уйма, вот и носит тебя по всяким митингам и крестным ходам. И вообще, я не понимаю, что общего у церкви с политикой?

– Я сам не понимаю, – отвечаю я. – Только крестный ход – это не митинг. Это совсем другое. Это молитвенное взывание к Богу. И я ничуть не жалею, что принял участие. Пусть я плохой православный, но я верю в Бога. Я знаю, что есть Бог, есть Его Пресвятая Матерь и они так же реальны… вот как Вы сейчас передо мной!

– Да, – задумчиво протягивает дядя, – может, и есть, кто это отрицает. А тебе с такими мыслями в монахи пора. Все ж лучше, чем болтаться без дела?

– Может быть. Я подумаю…

Спал беспокойно. Снилась колонна крестного хода, и я в этой колонне. А вокруг меня какие-то старушки и бомжи. Я верчу головой, ищу наших, но наших нет. Ни Михаила, ни Олега, никого. И мы поначалу куда-то идем, а потом выясняется, что никуда мы не идем, мы ходим по кругу и все время здороваемся за руку с Симоненко.

Я начинаю спрашивать, почему мы все по кругу ходим, почему не идем к Софийскому Собору. А мне кто-то отвечает, что это только кажется, будто мы по кругу ходим, а на самом деле мы не по кругу ходим, мы жизнь проживаем, как она есть, в настоящем. Здесь и сейчас. Здесь и сейчас…

Тамплиеры

Как и следовало ожидать, наш антипапский крестный ход не остановил визита понтифика. И церковное руководство нас, действительно, предало. Визит папы в Киев состоялся.

Ничего. Мы спокойны. Все что не делается, все к лучшему.

Руководство Киево-Печерской Лавры не с нами, зато стихии природы за нас! Все три дня, что папа был в Киеве, стояла ужасная погода – сыро, ветрено, дождливо и довольно прохладно для конца июня. Едва ли ни каждый час налетали внезапные ливни. Мне даже казалось, что струи дождя черные.

Киево-Печерскую Лавру остояли. Запланированный визит в Лавру понтифика не состоялся. Все три дня мы служили, на территории Лавры, почти не прекращающиеся молебны и акафисты. И вот вчера папа покинул Киев. И сразу же засияло солнышко, вернулось лето. Сегодня последний день нашего пребывания в столице. Устраиваем себе паломничество в Китаевскую Пустынь. Не терпится посмотреть знаменитые Пещеры.

Можно было бы посмотреть Пещеры и в самой Киево-Печерской Лавре, но ни я, ни Михаил не любим туристов. За пять дней нашего антипапского противостояния в Лавре туристы изрядно намозолили нам глаза. Пещеры же Китаевской Пустыни, как считает Михаил, более «девственные», менее истоптаны туристами.

Китаевская Пустынь поразила меня отсутствием строго очерченной монастырской территории. Без всякого ограждения и монастырских ворот двух-трех этажные мирские домики плавно перешли в небольшие монастырские строения: сарайчики, одноэтажные кельи. Потом опять пошли мирские дома, и опять монастырские строения. Только что на уютных скамеечках сидели почетные киевские пенсионеры, и вот уже вокруг нас ходят редкие монахи.

– Скорее, – тянет меня за руку Михаил, – надо быстрее найти игумена, взять у него благословение.

– Как же так, – возмущаюсь я, – ни забора тебе, ни ворот. Странный монастырь.

– До революции здесь был нормальный, довольно большой монастырь, – говорит Михаил. – Потом большевики, как водится, монастырь закрыли. Все попереломали. А потом и вовсе стали жилые дома на территории монастыря строить. Наконец, додумались институт пчеловодства в монастыре открыть.

– Потом пришли новые власти. Часть территории монастырю вернули, кусочками. Вот и вынужден монастырь сосуществовать с пчеловодами и обычными мирскими жителями… И вообще, говорят, монастырь мирские власти нещадно притесняют… За тамплиеров.

– Что?! Каких еще тамплиеров?!

– Темная история, – говорит Михаил. – У меня здесь в Киеве брат есть. Он православный. Так вот, от него я слышал, что тут, на территории монастыря, находился орден тамплиеров. Под видом некоей благотворительной организации они снимали помещение. Всем золотые горы обещали: пчеловодам – новые ульи, монастырю – золотые купола.

– Однако монахи на золотые купола не купились. Подняли шум. Потребовали от непрошеных гостей удалиться с территории монастыря. Одним словом, скандал был на весь мир. Представь, нашему киевскому митрополиту звонили из администрации президента Америки, возмущались, «по какому праву милых их сердцу тамплиеров выгоняют»? Но братия своего добилась. В общем, ушли еретики. А монастырь у властей на карандаш попал. Кстати, сейчас, брат говорил, в Китаевской Пустыни от силы двадцать-тридцать насельников. И их становится все меньше и меньше. Так что ничего не стоит все это за ненадобностью прикрыть.

Игумена находим возле трапезной. Увы, Пещеры отменяются, закрыты. Какие-то трения у монастыря с местными властями. Михаил деликатно спрашивает о делах в монастыре, в общем плане, двумя-тремя словами.

– Каждый день ходим, как по лезвию ножа. Не удивлюсь, если меня завтра посадят, – отвечает игумен и радостно улыбается, словно сообщил нам нечто приятное.

– Как же это так?!

– По грехам нашим, – игумен вздыхает и снова солнечно улыбается. – Да что говорить! Если самого Спасителя гнали, то тем паче нас, грешных. У нас тут гонителей хватает, – игумен делает легкий жест рукой в сторону мирских домов, – вот, судебная тяжба с пчеловодами по поводу территории. Вряд ли ее выиграем… Ну, да на все Воля Божия … А вы с дороги? Устали? Сходите, покушайте…

Игумен мне понравился. Добрый, жизнерадостный человек. А я ведь игуменов побаивался. Я игуменов по образу нашего епископа представлял: строгий такой дядька в тучном теле с посохом в руках и тяжелым взглядом. Всегда недоволен, то ли малым смирением вокруг него, то ли еще чем-то. Здесь же – легкий, подвижный, солнечный человек. Не игумен – маленький Серафим Саровский! Слишком молод, правда. И черен, как румын, или как грек.

Сидим в трапезной. На меня пристально смотрит какой-то монах. Что-то отдаленно знакомое улавливается в его южных (таких же, как у игумена) чертах лица – в длинном тонком носе, в пышной волнистой копне волос на голове. Что-то знакомое скрывается за длинной жидкой бородкой. Но что?

Чувствую себя не в своей тарелке. После трапезы этот монах подходит ко мне:

– Здравствуй, Вадик. Не узнаешь?

Меня поражает, словно молнией. Я узнаю своего древнего знакомого по старым «рокерским» делам – Андрея, по кличке Кутерьма.

Вот так встреча.

– Слушай, говорили же, что ты в Израиль уехал?!

– Здесь мой духовный Израиль, – отвечает Андрей и слегка улыбается.

Вообще-то Витамин говорил, очень давно, еще до нашего с ним «Богородичного Центра», что Кутерьма собирается в монахи православные, – вспоминаю я.

Я тогда еще подумал: ну, собирается, так флаг в руки. Мало ли кто куда собирается. Кто-то в Тибет, кто-то в православные монахи. Потом разговор забылся. К тому же, Кутерьма не был моим близким знакомым, с ним больше дружил Витамин.

Мне не нравилось в Андрее его чрезмерное увлечение Кастанедой и очень тяжелой музыкой. Весь его клоунадный сатанизм. Потом он крестился. (Да, это я помню). Стал православным верующим. Я тогда не думал, что это серьезно. Мне все казалось, Кутерьма «играет смыслами». То он буддист, то сатанист, то поклонник Кастанеды, то православный, да еще монах. Слава Богу, я ошибался! Вижу теперь, что ошибался. Выходит все серьезно…

– И кто ты теперь? – Спрашиваю я Андрея.

– Монах, – отвечает бесстрастным голосом Андрей, – монах Ахилла… А вы какими судьбами?

Рассказываем вкратце, «какими судьбами».

– Так вы участники крестных ходов против папы! – радостно восклицает Ахилла. – Это другое дело!.. Вы не торопитесь?

– Нет, что Вы, – жизнерадостно отвечает Михаил.

– Поезд только в семь вечера, – добавляю я.

– Ну, и Слава Богу!..

На столе, за которым мы трапезничали, появляются чай и конфеты. Обстановка почти домашняя. Встреча старых друзей. Так что пообщались от души. (Общение наше было, правда, омрачено под конец, но это другая история).

Ахилла оказался не просто монахом, а иеромонахом. И послушание у него – чуть ли не эконом монастыря. Одним словом, не последний человек в Китаевской Пустыни. Михаил по этому поводу не очень удачно пошутил: «батюшка, да вы без пяти минут епископ». (И это смиренному-то монаху).

Ахилла сделал вид, что не расслышал. Повисла неловкая пауза, и у Михаила хватила ума перевести разговор на тамплиеров. И не зря. Ахилла поведал интересные вещи. Оказывается, они (монахи), с самого начала знали, что за «гости» к ним пожаловали.

– Гости особо и не скрывались, – рассказывает Ахилла. – Вели себя по-хамски. Угрожали. Пугали «сильными мира сего». Мол, в нашем ордене много и политиков, и бизнесменов, и журналистов, и просто влиятельных людей. Так что тронете нас, мы такой шум поднимем. Поэтому сидите, помалкивайте. И действительно, чувствовалась высокая «крыша» над этими масонами.

– Братия монастыря не один раз жаловалась в разные инстанции. Наконец, в декабре прошлого года терпение верующих лопнуло. Как-то само собой, точнее, по Промыслу Божиему, собрался православный народ. Причем мирян было в несколько раз больше чем монахов. Подключилось и какое-то братство.

– Пошли на еретиков штурмом. Спустились с молитвой в их осиное гнездо, а тамплиеров уже и след простыл. Бросили все, сбежали. Даже мечи свои оставили, всю свою символику оставили, литературу. Кстати, вся литература сатанинская. Один Алистер Кроули чего стоит. Ты же знаешь, Вадик, я свое время этой мути хлебнул. И Алистера Кроули читал.

– Но больше всего нас поразили нас не книжки и мечи: единственный христианский символ – крест – у еретиков находился прямо на полу, под ковром. Получается, всякий, кто входил к ним невольно попирал ногами Крест Христов!

– От всего увиденного народ православный в ужас пришел. Помню, высыпали все на улицу из этого жуткого душного подвала и возблагодарили Бога, что избавил нас от таких соседей. Как сейчас помню, слякоть, мокрый снег, а мы «Христос Воскресе» кричим. Вот это сила! – Ахилла бросил на меня и Михаила огненный взгляд и сделал резкое рубящее движение правой рукой.

Кутерьма, вылитый Кутерьма, – сразу и не без удовольствия подумал я.

Именно по этому резкому жесту рукой, горящему эмоциями взгляду и запомнился мне когда-то, очень давно, Андрей. Когда мы с ним познакомились на тусовке у Витамина…

«Другая история»

– … Они, тамплиеры, так называемые, – продолжает Ахилла уже ровным, бесстрастным «монашеским тоном». – Они все гордились и величались своими связями с сильными мира сего. А сбежали от горстки православных верующих! О чем это говорит?.. Ну, само собой, нечистая сила боится православной молитвы. И, – снова резкий рубящий жест рукой, – организованного народного протеста!

– А ведь вера без дел мертва. Молитва – это, конечно, основа основ. Но ведь и дела же должны быть. А мы все сидим, молчим. Все соглашаемся. Сатанинская реклама, пожалуйста. Сатанинское телевидение, пожалуйста. ИНН, пожалуйста. Пластиковые карточки, пожалуйста. Антихрист, пожалуйста. Уже скоро на лоб будут печати ставить, а мы все бубнить будем: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Да, – думаю я. – Игорь не изменился. Как был радикалом, так им и остался. Он же еще тогда, на тусовке, (когда я только с ним познакомился) всюду сатану видел. Зато потом увлекся Кастанедой и, наоборот, в упор стал не видеть силы тьмы. Другая крайность. Да, Кутерьма человек радикальных крайностей был…

– А что, – осторожно спрашивает Михаил Ахиллу, – действительно, что ли, в ИНН есть три шестерки?

– А как же! – восклицает смиренный монах Ахилла, – и старцы об этом говорят, и программисты наши, православные, тоже об этом говорят: в ИНН однозначно присутствуют три шестерки. А теперь судите сами, братья, кому нужна эта повальная нумерация шестерками? Украине, России, Белоруссии? Ведь невооруженным глазом видно, что вся эта компания с присвоением ИНН идет по всему миру. Вся информация стекается в Брюссель и закладывается в мировую компьютерную базу по имени «Зверь». Так что вся эта нумерация нужна только мировому правительству, а точнее – антихристу!

Ахилла замолчал, промочил горло чаем и вопросительно посмотрел на меня и Михаила. Взгляд его словно бы говорил: «ну вы-то со мной точно согласны».

– Ведь вы понимаете! – продолжил Ахилла, – смысл глобализации в том, чтобы привести мир к антихристу! А для этого нужно пронумеровать его тремя шестерками. Что и делает ИНН.

– Дорогой батюшка, – спокойно возражает Михаил, – это-то мы как раз понимаем. Только мы думаем, что ИНН – это еще не его печать. Антихриста-то еще самого нет. Вон, и священноначалие наше и богословы…

– Что мне священноначалие, что ваши богословы, – перебивает Ахилла и торжествующе улыбается. – Есть духоносные старцы, они не сидят в дорогих кабинетах, не ездят на шикарных машинах, не летают на сомнительные экуменические шабаши, не поют осанну этому жидомасонскому правительству, а собственной жизнью утверждают Истину Христову.

– Дорогие мои, старцы однозначно говорят: никаких новых документов не брать. Вы что же, всерьез, вместе с вашими богословами думаете, что раз нет антихриста, то и незачем этой мировой жидомасонской власти сопротивляться. Дорогие мои, да когда он реально воцарится над миром, поздно уже будет ему сопротивляться.

– Наивные мои, неужели вы считаете, что вас персонально притащат к его поганому трону, чтобы спросить: отрекаетесь ли вы от Христа, или мученичество желаете принять? Нет, братья, все гораздо тоньше. Недаром Писание диавола называет отцом лжи. Поэтому духоносные старцы нам и говорят: никаких новых документов не брать. В том числе и ИНН. Стоять в Истине до конца. А если не можем стоять, то мы и не христиане вовсе!

– Простите, батюшка, – говорит Михаил. В Михаиле, по-видимому, взыграла честность, – вынужден Вам сообщить, дабы в заблуждения не вводить; мы уже приняли ИНН. И при всем моем уважение к Вам, вынужден не согласиться с Вами, – тон Михаила подчеркнуто официальный, он даже встал со стула, как на митинге:

– Я не считаю ИНН печатью антихриста. ИНН мне всучили практически без моего согласия. И вообще, в вере в то, что налоговый номер автоматически лишает человека Образа и Подобия Божьего, мне видится что-то оккультно-магическое. А не православное.

– Так я и думал, – тихо, почти шепотом говорит побледневший Ахилла, – а ты, брат, сядь, – обращается он к вскочившему со стула эмоциональному Михаилу. – Подумай лучше, как спасаться будешь с сатанисткой печатью? Сам видишь, мира нет в твоей душе… Бог тебе в помощь.

– Простите, батюшка, – выдыхает раскрасневшийся Михаил, – но я остаюсь при своем мнении…

Общение наше расстроилось. Из него исчезла искренняя эмоциональная изюминка доверчивости, живости. Ахилла теперь вычурно вежлив и сух, Михаил подчеркнуто официален, а мне совсем общаться расхотелось.

Опять чувствую себя «не в своей тарелке». Вот вроде все доводы разума, и доводы уважаемых мной богословов говорят: ИНН – еще не «печать сатаны». Безусловно, шаг в сторону «печати», но еще не печать.

А в голову раз за разом возвращается мысль, наводя тонкую мистическую депрессию – а вдруг уже печать?! Или некая подготовительная печать, приняв которую, с легкостью примешь и саму печать диавола… Ну, тогда конец! К чему тогда все наши молитвы и крестные ходы…

Ахилла расспрашивает нас о Витамине. О ИНН больше не говорим. Ахилла невозмутим и холоден. Делать нам больше здесь нечего.

На прощание я все-таки спросил у Ахиллы, то, что хотел спросить с самого начала, если б не ИНН:

– Слушай, Андрей, а как ты стал монахом?

– Благодаря Климову, – сухо ответил Ахилла. – Его книги «Князь мира сего». Читал?

– Э-э, что-то такое помню, Витамин рассказывал.

– Вот, возьми у него обязательно, почитай… Климов гениально всех этих чернушников и извращенцев описывает. Он их называет – «легионеры». Читал в Евангелии место, где Спаситель выгоняет из одного бесноватого кучу бесов? Еще Он спрашивает его, ну, бесноватого – как твое имя?

–А бесы отвечают – имя нам легион, потому что нас много… Вот и я. Прочитал и понял, что я сам легион. В миру таким, как я, не спастись. Путь один – стать монахом. И никаких компромиссов с миром. Никаких печатей и ИНН. Вот так, Вадик.

Вежливо откланявшись, мы попытались взять у иеромонаха Ахиллы благословение в дорогу. Но смиренный борец с кодами, нам смиренно отказал. С тем и покинули Китаевскую Пустынь.

***

До станции метро шли пешком. И заблудились. Оказались в странном для Киева месте. Не то промышленная зона, не то огромный пустырь. С трудом верилось, что это далеко не окраина Киева. Какой разительный контраст с теми тихими, по-европейски ухоженными киевскими улочками, что так очаровали меня в первый день приезда в Киев. Если тогда вокруг меня были аккуратные фасады домов и такие же аккуратные деревца, то теперь нечто обратное. Теперь нас окружают неаккуратные склады, заборы, ворота, низкорослый, чахлый кустарник и тощие пирамидальные тополя по обочинам дороги. Сама дорога разбита до неузнаваемости, асфальт вздыбился, а местами и вовсе отсутствует. Вместо асфальта кучки какого-то шлака. С трудом верится, что мы в Киеве, а не в шахтерском поселке где-то под Кривым Рогом.

– Откуда эта свалка взялась, – недовольно ворчит Михаил, – почему нам ничего о ней не сказали?! Я же ясно спросил: как пройти к метро?

– Михаил, может, нас бес попутал? За ИНН. Ну и Ахилла еще помолился, а у него молитва сильная, монашеская. Ну, и завертело нас, закрутило, занесло на свалку. А?

– Это, типа, юмор? – спрашивает Михаил.

– Типа, да, – отвечаю я.

– Ха-ха-ха, – нервно смеется Михаил и тут же умолкает. – Нет, Вадик, не смешно. Если мы будем так шутить, на поезд точно опоздаем. А попутал нас не бес, а собственная самоуверенность, гордыня. Не захотели как все люди, на троллейбусе, вот и попустил сию помойку нам Господь.

– Да, не захотели как все нормальные люди, – соглашаюсь я с Михаилом.

Идем мимо унылого бетонного забора. За забором огромные кучи ржавого железа. Тонны и тонны гниющего металла.

– Печальны дела либерастов, – вздыхает Михаил, – всю страну в помойку превратили…

«Промышленный пустырь» оказался не столь велик, как показалось вначале. Еще несколько минут ходьбы – и дорога пошла резко вверх, на холм. В глаза брызнула свежая киевская зелень, жилые пяти-девяти этажные дома, магазиы, офисы.

– Ура, входим в цивилизацию, – сказал повеселевший Михаил.

Минут через десять-пятнадцать мы увидели долгожданное метро. А еще через несколько часов поезд уносил нас прочь, из столицы «незалежной» Украины.

В поезде, под бутылочку хорошего сухого вина раз за разом прокручиваем наше последнее общение в Китаевской Пустыни. Все хорошо, и можно только порадоваться за бывшего тусовщика и сатаниста Кутерьму, взявшего на себя бремя нелегкого монашеского служения. Все отлично, если б… если б не ИНН.

Ну откуда такое устойчивое убеждение, что принятие ИНН автоматически, магически лишает человека Образа Божьего?! Получается, судимся уже не за нравственные дела, не за Добро или зло, не за грехи, не за вольное отречение от Бога, а за какие-то внешние знаки, цифры, амулеты.

Михаил говорит, что истерия вокруг ИНН – не больше, чем обыкновенный человеческий страх. Мол, караул, власти, силы мира сего нас опять посчитали. И пронумеровали…

– … Это что же получается, – доносится до меня возмущенный голос Михаила, – принял ИНН – и все, как проклятый. В храме от тебя, как от чумы, сторонятся. Как от змея. Ну ладно бы там подобные вещи среди неграмотных бабок ходили. Но среди монахов! Нам что, больше заняться нечем? У нас Церковь на Украине скоро автокефальной станет. Скоро благодать и без ИНН из наших храмов уйдет. А мы все с ветряными мельницами сражаемся…

Тут меня «осеняет»:

– Михаил! Знаешь, что мне все это напоминает?

– Что? – спрашивает меня Михаил, раскрасневшийся от вина и ораторского искусства.

– Ну, все эти разговоры; принял ИНН – и спастись уже никак не возможно… Так вот, напоминает мне все это учение «Богородичного Центра» о семени змея. Помнишь, я тебе рассказывал. Ведь если поменять «детей змея» на иэненщиков, получается следующее: есть святые, есть обычные грешники рода Адамова, а есть проклятые, не подлежащие спасению, иэненщики. Все те, кого пронумеровали.

– Точно, – хлопает Михаил себя ладонью по лбу. – Это что ж получается… хотя, казалось бы, при чем здесь «Богородичный Центр», при чем здесь «семя змея»?!

– Кто его знает, может, и ни при чем, – задумчиво тяну я, на меня опять наваливается нечто вроде мистической депрессии. – Кто его знает, может, это мы вместе с нашим священноначалием и богословами ошибаемся. Может, правы духоносные старцы, о которых Ахилла говорил.

– Допустим, ИНН еще не печать антихриста. Но, может, преддверие этой самой печати. Может, действительно, принятие ИНН – первый шаг к печати антихриста? Потом, скажем, будет второй шаг, пластиковые паспорта, потом третий – микрочипы под кожу. И не заметим, как саму печать примем.

– А? Михаил! Где гарантия, что мы остановимся, сделав второй, или третий шаг? А вдруг отречение от Христа будет тихим и незаметным, будничным таким. А?

– Не пугай, – устало отвечает Михаил, – так мы совсем заблудимся. Ведь если наши церковные начальники и богословы заблуждаются, то где тогда вообще Церковь-то? И во что мы тогда верим? В Бога Всемогущего или во всемогущие козни антихриста? И что значит, незаметное отречение от Христа? Ведь если, например, чипы начнут на правую руку ставить, то это любому христианину ясно, что все, это уже печать. А пока всего этого нет, ни печати на правую руку, ни мирового правителя, то и нечего себе голову забивать ветряными мельницами, – устало вздыхает Михаил. – Давай лучше выпьем.

– Давай, – соглашаюсь я.

Допили вино. У Михаила внезапно разболелась голова. Разговор наш расстроился. Да и так, по-моему, сказано все. Добавить нечего.

– Давай спать, – говорю я Михаилу. – Все равно наше противостояние окончено.

Часть II: Политика

Куда жить?

Оказывается, все мои греховные падения, вся неразбериха в моей духовной жизни только оттого, что я бегаю от Креста, предназначенного мне Богом. Это мне сказал отец Леонид еще полгода назад. Вот главная причина, что не дает мне стать Воином Христовым! Ибо взять Крест – это значит мужественно принять свою жизнь такой, какая она есть, без всяких фантазий по поводу себя, любимого. И из этой обыденной, серой, неустроенной жизни научиться взывать к Богу, побеждая именем Божиим свои греховные страсти.

С каждым своим падением убеждаюсь, насколько прав отец Леонид.

В двадцать первый век я вошел со смутным, но огромным ощущением Русского Мира, как мира Православного. И с твердым убеждением, что наконец-то обрел почву под ногами. Однако мало что изменилось в моей жизни. Окончились крестные ходы, молитвенные противостояния, поездки, тусовки, и я обнаружил себя там же, где и был. У «разбитого корыта».

С работы пришлось уволиться (участие в антипапских крестных ходах не есть уважительная причина). Все лето нахожусь в подвешенном, полуреальном, жалком состоянии. От участника антипапских крестных ходов не осталось ничего. Киев, Лавра, папа, Симоненко, Китаевская Пустынь, иеромонах Ахилла – все это вспоминается, как сон…

По ночам мне душно, беспокойно, мучает блуд. А по утрам мучает вопрос: куда жить? Что делать?

Несколько раз был в гостях Партайгеноссе. Поговорили обо всем и ни о чем. Максим словно бы почувствовал мое внутреннее состояние. Привез пару порнофильмов, («веселые фильмы», как он их называет). Я почему-то их взял, сказал, посмотрю, как-нибудь. И положил диск с фильмами на полку. До худших времен.

В конце лета Партайгеноссе женился. Жена красавица, умница – учитель русского языка. Был у них на свадьбе. Были все наши. И все напились. Даже Михаил. Смутно помню, как он все хотел меня познакомить с человеком «Розы Мира». От человека «Розы Мира» в памяти осталось добродушное круглое лицо и... гитара. А так, даже имя не запомнил.

Искренне рад за Максима. Рад за всех своих. Всем желаю счастья, всех да спасет Господь! Все, как могут, цепляются за эту жестокую жизнь. Окончательно взрослеют. Глядишь, этот женился, этот хорошую работу нашел, этот удачно перебрался в столицу. А я? Что я!..

Через меня хлещет хаотический поток чувств, мыслей, желаний. Я никак не могу в нем определиться. «Где я зарыл свой талант. Где?!» То воображаю себя писателем, то безвестным монахом, то опять писателем. Понимаю, что все это «воздушные замки», что в реальности все будет не так, да и не полезно душе увлекаться мечтаниями. Понимаю, и все равно строю фантастические планы.

Этим летом рухнули все мои планы. Меня так и не напечатали, я так и не стал монахом, борьба за Русский Мир на Украине так и не началась… И подступили ко мне враги мои невидимые.

Неделю назад мне приснился очень нехороший сон. А началось все с того, что от нечего делать я решил в последний раз перечитать книгу Даниила Андреева «Роза Мира». Ну, чтобы там все точки над «i» расставить, разобрать книгу с православной, с догматической точки зрения.

Когда-то я был сильно увлечен Даниилом Андреевым. Лет шесть носился с идеей создания Всемирной «Церкви Роза Мира». Иллюзии прошли несколько лет назад, в Москве. Теперь идея создания «Церкви Розы Мира» вызывает у меня горькую иронию. Однако я и предположить не мог, что так еще связан с мировоззрением Даниила Андреева. Метафизика «Розы Мира» вошла в мою кровь и плоть.

Да, пока я читал утопические главы и главы «богословские», наиболее противоречащие православному вероучению, мой критический ум работал. Все было яснее некуда: «ересь, она и в Африке ересь». А вот грандиозные картины «иноматериальных слоев планетарного космоса» опять меня увлекли. Особенно описание демонических слоев, оно у Даниила Андреева наиболее согласуется с христианской апокрифической литературой, и вдобавок описание это отдает пугающим реализмом.

Как-то, загрузив ум пейзажами демонических слоев, я лег спать. Тогда мне и приснилось «оно» – нечто огромное, неопределенное, жуткое и темное насквозь. Без формы, без лица, без образа – анонимная, беспредельная вселенская тьма.

«Оно» втягивало меня во сне в себя, всасывало, поглощало. Это было похоже на то, как засасывает, втягивает в свою орбиту безвозвратно черная дыра. Было сладостно и жутко одновременно. Я переставал существовать как личность. Я умирал. И конца этому всасыванию-умиранию не было. Наконец, что-то вытолкнуло меня наверх, вон из сна.

Пробудился с ощущением сладостной жути внутри. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что сон мой демонический, опасный. И все же ощущение сладостной жути не прошло. Оно только трансформировалось в почти бессознательное, полусексуальное желание раствориться в темных стихиях мира. Забыть свой Образ, Лик, забыться совсем. Исчезнуть.

Естественно, находясь в здравом уме, я понимаю, что все это не более, чем бесовские внушения. Потому что «исчезнуть» можно только одним способом – наложив на себя руки. Само собой, на это я не пойду никогда. Но ощущение «сладостной жути» гнетет душу.

Хочется пуститься во все тяжкое. Рвут противоречивые желания: то ли пойти бесцельно побродить по вечернему городу, то ли напиться до бесчувствия, или снять женщину легкого поведения (потом, конечно же, покаяться).

А когда отпускает меня это бесовское сладострастие, начинаются ложные сокрушения, «покаяния на бумаге»: «как же так, ведь я вроде бы православный, молитвы читаю, на службу вместе со своим старым другом, ныне священником, отцом Иваном езжу. И тут такие соблазны!

Хуже всего – я втайне услаждаюсь своим демоническим состоянием. Калека!

Господи помоги!

Кстати, насчет отца Ивана. Спасибо ему огромное! Он сейчас единственная моя отдушина. Если не считать «Библиотеку» отца Леонида. Но с отцом Леонидом у меня так и осталась досадная дистанция, так и не смог перейти с ним на «ты». Он, конечно, ортодокс, однако, слишком суховат, как все ортодоксы. Он словно боится испачкаться об этот грешный мир.

Не получается у меня с ним никак легкое доверительное общение; с шутками-прибаутками, как с отцом Иваном. Возможно, причина в том, что отец Леонид родом не из рокерского мира. Но, скорее, дело в моих собственных мозгах. Я ведь и сам себе толком не могу объяснить свои «туманные бесовские состояния». Живу, как во сне.

Нет. Отец Леонид не поймет. Он слишком высок, он занят творением «Иисусовой Молитвы». С отцом Иваном проще. Правда, и ему не все во мне ясно. У него другая психология.

И все же, огромное спасибо старому другу отцу Ивану! Почти все лето каждую неделю ездил к нему на приход. На службу и на требы. В итоге и материальная помощь и хоть какая-то отдушина. И каждый раз молился истово, жадно. Каждое слово молитвы, как глоток воздуха для утопающего. Не чувствовал ни жары, ни усталости. Но служба заканчивалась, заканчивались и требы; все возвращалось на круги своя. К тому самому вопросу: куда жить?

Овация!

Звонок по телефону, голос отца Ивана:

– Ты взорвал Манхэттен?

– ?!

– Ну, признавайся, твоя работа?

«Вот манера у отца Ивана шутить. Правильно Михаил его безумным черногорским попом называет. Делать нечего, «надо признаваться»…

– Ну… почему только я… Вместе, вместе, отче, взрывали. Ты же ведь не любишь Америку? Правда?

Когда-то отец Иван относился к Соединенным Штатам благосклонно. Не то, чтобы любил, но как-то идеализировал. Мол, Америка – это страна больших возможностей и свобод. А ругают США те, кто завидует высокому материальному уровню жизни американцев.

Так было, пока не обрушились бомбы на Югославию. Мы тогда с отцом Иваном открывали приход в Ягорлыцком Куту. Вокруг небольшого села – заповедник, глушь страшная, девственная степь: совы, змеи, зайцы, степные волки. Вся связь с миром – через полуразбитое радио. По нему и услышали о начале бомбежек.

Отец Иван долго не мог поверить – как это, в наше демократическое время бомбить суверенное государство? Да еще и в центре Европы!

Поверил только тогда, когда у председателя колхоза по телевизору увидел дымящийся Белград. И поверив, изменил свой взгляд на Америку в одночасье. Так что я совсем не удивляюсь его шутке по поводу Манхэттена. Но батюшка не шутит:

– Включай ящик, сейчас будут новости, сейчас, брат, ты увидишь такое!

– Да что я увижу, отче?! Что?! Воронку ядерную вместо Нью-Йорка? Или какой-нибудь новый фильм-катастрофу?.. Загадками хватит говорить!

– Много слов, очень много слов, – нетерпеливо частит отец Иван, – включай ящик! Включай ящик, говорю тебе! Любой канал. Это щас все каналы передают: русские, украинские, французские… Короче, все, до связи…

То, что я увидел на экране телевизора, напоминало именно голливудский фильм-катастрофу. Но это была реальность! Это был срочный выпуск новостей, и бесстрастный голос диктора вещал: на Америку совершенно чудовищное террористическое нападение… Америке объявлена война… Террористы-смертники на двух самолетах протаранили «башни-близнецы» Всемирного торгового центра на Манхэттене. Еще один самолет упал на Пентагон…

На экране ТВ происходит невероятное. Объятые дымом небоскребы начинают медленно оседать, рушиться, погребая под собой тысячи жизней. Над Манхэттеном сотни тонн пыли. Толпы обезумевших горожан бегут по улицам Нью-Йорка.

Из толпы бегущих врезался в память один парень, одетый в белую безрукавку с цветастым галстуком на шее и аккуратным рюкзачком за спиной. Запомнился он мне, наверное, потому, что очень похож на моего старого знакомого по кличке «Пропеллер».

Вспомнилось, как в начале 90-х Пропеллер мечтал уехать в Америку, «чтоб заробить много-много доллярусов и потом ничего не делать. Лежать где-нибудь на Майями на пляже и потягивать кока-колу...» Потом Пропеллер исчез. И больше ни слуху о нем, ни духу. Может, он осуществил свою мечту, может, это он и есть?!

Человек, похожий на Пропеллера, беззвучно открывал и закрывал рот. Как рыба, выброшенная на берег. Мелькнули его округлившиеся безумные глаза. Потом все накрыло облако пыли.

Опять звонок телефона. На проводе Михаил:

– Ты видел?!

– Да.

– Ну что?

– Похоже все на голливудский фильм в реальности. Одним словом, чудовищный сценарий. Видно, что сценаристам людей не жалко совсем.

– А танцующих от радости палестинцев ты видел? – Спрашивает Михаил.

– Нет, – отвечаю я.

– А я видел. На «Евроньюс» показывали. И комментарий такой двусмысленный, с намеком, мол, весь цивилизованный мир скорбит по поводу разрушения мирового торгового центра, а эти арабы радуются. Значит, они и сделали. Понимаешь?!..

– Понимаю.

Михаил немного посопел в трубку и выдал свою «основную» мысль:

– Знаешь, что мне все это напоминает?… Поджог рейхстага. Начало третьей мировой войны. Теперь Америка наверняка объявит войну арабскому миру.

– Да, – задумчиво говорю я, – вот мы и вступили в новую эпоху… Ну что, смотрим новости дальше.

Весь вечер смотрел новости. Картинка с разрушением небоскребов обошла многократно все телеканалы. Постепенно к ней добавились лозунги: «Америка в войне… террористы объявили Америке войну… главный подозреваемый – Усама Бен Ладен и арабские террористы». Лозунги подкрепили танцующими палестинцами.

А на противоположном информационном полюсе, «полюсе добра» – соболезнования «цивилизованного» мира. Одним из первых свои соболезнования по поводу трагедии высказал президент России Путин. В телефонном разговоре с Бушем. Этот факт неприятно кольнул сердце.

Зачем же так торопиться. Вот тебе и мочить в сортире… Да, столь поспешные соболезнования – знак того, насколько нынешняя российская власть сильно еще зависима от США.

Весь вечер звонил телефон. Звонил отец Иван. Заступался за Путина.

– А что ты хочешь, он же первое лицо государства, а там ведь свои правила игры, своя дипломатия. Это нам кажется, что все просто. Вон, и про патриарха в 90-е годы говорили, мол, чего он с этим Ельциным, разрушителем России, общается. Плюнул бы ему в лицо, предал бы анафеме. И что бы вышло? Либеральные СМИ это так бы раздули, что от Православия стали бы шарахаться, как от чумы. Так и Путин…

Отец Иван считает, что Путин – чуть ли не национальный лидер, родомысл, если по терминологии «Розы Мира». Я бы пока от таких оценок воздержался. Но, безусловно, этот человек остановил распад России.

Звонил Партайгеноссе, жадно расспрашивал о деталях теракта, о версиях по поводу случившегося. Высказал свою версию – это все устроили бывшие спецслужбы бывшей Югославии. Отомстили за уничтоженную страну.

Звонил Михаил, и с ходу отверг идею мести сербских спецслужб.

– Сербы деморализованы, – сказал Михаил со знанием дела. – Им сейчас не до США. У них сейчас Косово – такая головная боль!

Не поверить Михаилу нельзя. Он был там. В Белграде был, и в Косово был. Сразу по окончании бомбежек. Он видел все своими глазами. Так что Михаил у нас теперь специалист по Балканам.

Последним звонил мой старый знакомый Владислав, по кличке Анархист. Звонил из Днепропетровска, где он уже несколько лет проживает.

Владислав человек не совсем церковный, к тому же левых взглядов; то есть немного коммунист, немного анархист и антиглобалист. А по профессии – журналист.

В свободное от «работы на систему» время он издает неформальный журнал «Вольный Лист». Поэтому, наверное, его мнение было самым радикальным и бескомпромиссным, как творчество Егора Летова.

– Ну, как, видел, что в Америке произошло? – спросил меня Владислав и продолжил торжественным тоном, – глобальной системе нанесен реальный удар, реальный, понимаешь?! Это акт возмездия, дружище! Я не знаю, кто это сделал, но они герои…

Последовал длинный монолог, в котором Анархист изложил свое «самое правильное» видение ситуации. Монолог, потому как я упорно молчал: так устал уже от разговоров на тему «а ты видел, что в Америке произошло?», что даже дышать в телефонную трубку не хотелось.

На дворе была почти полночь, и голова за весь вечер успела распухнуть от геополитики. Владислав же, напротив, находился на самом пике энергии. Просто в ударе был! Сегодняшний теракт он сравнил с боем под деревней Калиновка в 1941-ом году. Тогда немцы были ненадолго отброшены советскими войсками. В стратегическом плане это не дало ничего, а вот в психологическом наши поняли: немцев можно бить!

Так и этот теракт должен подействовать ободряюще на всех борцов с глобальной системой. На всех наших. Ибо теперь ясно – врага можно бить!

Анархист что-то еще говорил про бомжей и спивающуюся интеллигенцию. Я слушал его краешком уха, засыпая. Владислав начал было перечислять страны, в которых Америка совершила государственные перевороты, страны, в которых она развязала военные конфликты.

– … На одной только Украине по рецептам американского МВФ погибло не менее 4 миллионов людей, – подытожил Владислав и вдруг неожиданно спросил меня:

– И тебе все еще жалко американцев?

– То есть… в каком смысле жалко?.. если простых, то да, – пробормотал я неразборчиво и сонно.

– А нам не жалко, – торжественно, с пафосом произнес Владислав, – а мы скажем – овация!..

Встал на вечернюю молитву, но какая здесь молитва. Читаешь слова молитвы, и с трудом понимаешь, что читаешь. Нет, геополитика вещь весьма недуховная. Пытаюсь настроиться на молитву, а в голове бумерангом кружится одна и та же фраза, словно кто-то мне ее нашептывает: «и тебе еще жаль американцев? А мы скажем – овация!»