Огненная купель Шантунга

Глава 2 Осакская побудка

Филиппинское море, Осакский залив 09–10 ноября 1904 года

– Ваше превосходительство! Разрешите доложить, наше место по счислению на семнадцать часов – 134 градуса 55 минут восточной, 32 градуса 40 минут северной. До входа в пролив Кии сто двадцать миль, – доложил вошедший в ходовую рубку «Ушакова» младший штурманский офицер броненосца прапорщик Зорич.

– Спасибо, Эммануил Иосифович. Когда производили обсервацию и кто?

– Лейтенант Максимов, по солнцу, утром проглядывало. Семь часов сорок минут назад.

– Добро. Ну-с, командуйте к повороту. Курс – норд, ноль – обернулся к командиру корабля Сильману контр-адмирал Беклемишев.

– Туман так и ползет, Николай Александрович. Может быть, подождем часок-другой? Ветерок тянет, есть ведь шанс, что в итоге разгонит.

– Федор Федорович, любезный, вы же не хуже моего знаете: в это время года здесь куда вероятнее, что к утру он вообще как молоко станет. Тем более ближе к берегам. А вот то, что и вам, господа офицеры, и мне одеться потеплее не помешает, так это точно. Сырость эта уже до костей пробирает…

Такой погодой просто грех не воспользоваться: волнение меньше балла… Нет. Вперед и только вперед! Мы и так из-за этого трехдневного шторма отстаем от расчетного времени на пятнадцать часов. Но нет худа без добра, проплюхаем ночь потихоньку, без перегруза машин. Прилив в проливе Кии нам добавит узла полтора, так что к узости пролива Китан подойдем как раз за час-полтора до максимума высокой воды. Сегодняшний день мы потеряли, с этим уже ничего не поделаешь, зато к цели подойдем в расчетное время суток, на восходе.

– Эммануил Иосифович, по вашим с Максимовым и Сипягиным расчетам, что у нас получается?

– Пройти ворота пролива Кии мы должны за два часа до рассвета. С учетом приливного течения скорость нужно держать восемь узлов.

– Спасибо… А если мы часа три сейчас простоим?

– Минуточку… Так… На одиннадцати узлах нужно будет идти. Наши транспорты вполне поспеют.

– А не вылезем на камни в тумане, Николай Александрович? – озабоченно проговорил старший офицер «Ушакова» Мусатов.

– Навигационный риск есть, конечно. Но я в наших штурманах уверен. При ширине пролива в узости в двадцать миль да промахнуться? И в конце концов, Александр Александрович, мы ведь не зря впереди этот конфискат пустили, а за ним уже «Храброго». Так что, ежели вдруг… Но все равно: не дай бог!

Минут через двадцать встанем, как всем отрядом ляжем на новый курс. Первый пункт плана мы выполнили: не открытыми противником вышли на широту горла пролива Кии. Теперь пути назад нет, мы должны атаковать в любом случае – Камимура нас перехватить на отходе не успевает.

Игорь Андреевич, прикажите набрать сигнал по отряду: «Лечь в дрейф. Командирам прибыть на флагман». Предварительный – как перестроимся, исполнительный – как все отрепетуют. В сумерках, да еще и с туманом, нас уже никто не опознает. Тем более ночью. А к утру как раз пройдем остров Ишима. Вряд ли их наблюдатели оттуда нас засекут.

– Есть! – вахтенный начальник мичман Дитлов козырнул, выходя из рубки на мостик.

– Все собрались, господа офицеры? Тесновато, конечно, но не обессудьте. Ну-ка, чайку! Чайку горяченького миноносникам нашим! Продрогли, небось? Сейчас согреетесь… Однако пришла пора нам начинать у самураев в горнице шорох наводить. Время пошло. У меня, откровенно говоря, на душе пусто как-то даже. Отработали все изрядно, и мы, и штаб командующего, для той спешки. Так что просто неловко перед япошками. Да и не только перед ними, ведь не им одним завтра достанется. Кстати! Как раз к случаю. Мне Всеволод Федорович перед расставанием анекдотец рассказал. Изрядный весьма… Стало быть, встречаются два подвыпивших малоросса:

«Привет, Петро!» – «Привет, Михась! А пидэмо москалям морды бити!» – «Хм… Гарно! Це дило… Тильки, Петро, а коли вины нам набуцкають?» – «Тю… Та нам то за шо?!»

К чему это я… Конечно, мы обнаглели. Шутка ли, с семью истребителями, канонеркой, тремя ББОшками и шестью минными катерами лезть на крупнейший неприятельский порт, защищенный полутора сотнями орудий и миноносной флотилией. Но, как мы все понимаем, задача для нас вполне по силам. А чтобы никто ничего не забыл, сейчас еще раз пробежимся по пунктам. Давайте-ка все поближе к столу…

Пока теснившееся общество скрипело стульями и креслами, Беклемишев попросил своего флаг-офицера кавторанга Свенторжецкого подготовить карту предстоящей операции, и когда все, наконец, расселись, констатировал:

– Итак, господа, мы идем в бой. Отменительного сигнала по телеграфу через Егорьева мы не получали, так что план оставлен в силе. Первый шаг сделан: дошли не обнаруженными и никого не потеряв. «Невки» держались в строю и на волне удовлетворительно, о штормовых и иных повреждениях никто из вас не докладывал, – контр-адмирал Беклемишев обвел взглядом сосредоточенные лица командиров истребителей, – значит, как я понимаю, к бою вы готовы. «Храбрый» тоже на волне смотрится прекрасно, признаю, что вы, Давыд Васильевич, были правы, когда заставили меня разрешить вам взять по тридцать пять шрапнелей на каждую шестидюймовку сверх комплекта. Даст бог, придутся кстати…

Ох, замечательный чаек! Все попили? Согрелись? Вот и славно. Ну, докладывайте, будьте добры, Евгений Владимирович. Что и кто нас ждет.

– Итак, господа, общая характеристика береговой обороны Осакской бухты, или залива Идзуми, как его зовут сами японцы. Входными воротами в Осакскую бухту является сравнительно узкий, менее трех миль на входе, но глубоководный пролив Китан, открытый в обширный залив Йошино, который, в свою очередь, сообщается с Филиппинским морем через пролив Кии. Пролив Китан расположен между западной оконечностью острова Токушима и юго-восточной оконечностью острова Авадзи. Между Токушимой и мысом Када лежит еще один остров – Тарушима, примерно равный первому по площади. Эти два небольших острова преграждают вход в Идзуми-ван, оставляя туда из залива Йошино три прохода. Западный, упомянутый пролив Китан, является судоходным. Он в несколько раз шире, чем два других, расположенных восточнее него пролива, а глубины в нем достигают ста метров, позволяя свободно проходить любым типам кораблей и судов. Два малых пролива мелководны, изобилуют подводными камнями, и в период отлива средний непроходим вовсе. Даже для небольших рыбачьих парусников. Трудности навигации дополняет то, что перепад высокой и низкой воды в заливе достигает двух с лишним метров, а максимальная скорость приливно-отливных течений зафиксирована на уровне шести узлов. Кстати, по заслуживающей доверия информации, с началом войны японцы перегородили оба этих узких пролива бонами.

В проливе Китан боны отсутствуют. Ставить там таковые или минировать этот пролив – занятие бессмысленное. Что касается бона, держать в проливе с такими течениями и интенсивным движением судов сооружение подобного размера просто нереально. В отношении мин есть два принципиальных момента. Во-первых, постоянные их срывы повлекут за собой серьезную и постоянную угрозу собственному судоходству. Во-вторых, это главный порт страны. Перекрыть пролив к нему минами – значит колоссально усложнить себе и нейтральным купцам жизнь. И многие из последних не рискнут везти груз в «защищенный» таким образом порт. Следовательно, и это принципиально важно, ни мин, ни искусственных препятствий в проливе мы не встретим.

Японцы уповают прежде всего на их береговую артиллерию, как на главную защиту портовой зоны. Такому положению дел способствует и рельеф местности в районе пролива. В непосредственной близости к побережью, не далее полутора-двух миль, как на острове Авадзи, так и на Кюсю в районе мыса Када и мыса Арида, лежащего к югу от города Вакаяма, есть высоты более тысячи футов. Остров Токушима представляет собой скальный массив с высотами до шестисот-восьмисот футов. Остров Тарушима выглядит на этом фоне лилипутом – его высота в западной оконечности не достигает ста пятидесяти футов, плавно понижаясь к востоку.

С учетом удобства секторов обстрела, высот и скального грунта японцы расположили свои береговые батареи в трех тактических группах. Группа «Юра» на Авадзи объединяет одиннадцать батарей, на вооружении которых находятся 62 орудия: шестнадцать 9-сантиметровых пушек на батареях № 1 и № 2, двенадцать 12-сантиметровых пушек на батареях № 3 и № 4, десять 15-сантиметровых орудий на батареях № 5 и № 6. На батареях № 7 и № 8 установлены одиннадцать 28-сантиметровых «осакских» гаубиц, а на батарее № 9 находятся четыре 24-сантиметровые пушки также производства Осакского арсенала. Высота верков этих батарей от 280 до 480 футов над уровнем моря. И наконец, дальнобойные 27-сантиметровые пушки Шнейдера. Их имеется восемь. Они стоят на батареях № 10 и № 11. Высота их расположения порядка 680 футов, и отстоят они от моря в глубину острова примерно на милю.

Группа «Томагошима» включает в себя шесть батарей при тридцати четырех орудиях на Токушиме. Из них одна пушечная – на небольшой возвышенности его восточной оконечности. Это батарея № 6. Там расположены четыре 24-сантиметровых орудия. Плато от середины острова до западной оконечности буквально упихано орудиями. Батареи № 1 и № 2 имеют двенадцать 12-сантиметровых, а № 3 – шесть 15-сантиметровых пушек и, наконец, № 4 и № 5 – девять 28-сантиметровых гаубиц. На островке Тарушима орудий нет.

Третья группа батарей, «Када», имеет сорок восемь орудий. Восемь батарей. В районе одноименного мыса – четыре. № 1 – шесть 9-сантиметровых пушек, № 2 и № 3 имеют одиннадцать 12-сантиметровых, а № 4 – пять 15-сантиметровых орудий. В районе мыса Арида находятся батареи № 5 и № 6 с десятью 28-сантиметровыми гаубицами. А несколько дальше от береговой черты, примерно в полутора милях от берега, стоят батареи № 7 и № 8 с восьмью шнейдеровскими 27-сантиметровыми. Принцип расположения батарей этой группы аналогичен группе «Юра». Кроме того, они отвечают непосредственно за оборону рейда портового города Вакаяма, где японцами организован ночной отстойник для транспортов и таможня. Ночью движение купцов в проливе Китан запрещено. У Вакаямы дежурят два номерных миноносца из приписанных к морскому округу Курэ и брандвахта – вооруженный пароход. Подобного типа брандвахта стережет и горло пролива Китан. Возле нее также обычно держатся один-два миноносца.

Вот так в первом приближении выглядит противостоящий нам с вами противник по артиллерийской части. Почти полторы сотни стволов… Но, как отметил на военном совете у Иводзимы Степан Осипович, не так страшен черт, как его малюют. И причина такой оценки очевидна. Среди этих пушек и гаубиц нет ни одного современного скорострельного орудия. Кроме того, даже в пределах одного калибра, что в особенности относится к шести- и пятидюймовым пушкам, имеет место разнотипность артсистем.

В качестве примера приведу 25-, 35- и, возможно, 45-калиберные 12-сантиметровые пушки Круппа, заводов «Шнейдер-Крезо» и «Сен-Шамон»; 15-сантиметровые представлены 35- и 40-калиберными также систем Круппа и Сен-Шамона. Все разработаны в период с 1880-го по 1892 год, и среди них, повторюсь, нет ни одной, по скорострельности сопоставимой с нашими пушками Кане аналогичного калибра или же армстронговскими, стоящими на вооружении японского флота. Реальную их скорострельность можно оценить в один-два выстрела в минуту или даже несколько меньше: навряд ли японцы существенно улучшили эти орудия в сравнении с теми аналогами, которые имелись и имеются на вооружении ряда европейских армий и флотов.

Исходя из наших планов атаки осакского рейда истребителями, именно орудия этих калибров будут представлять для «Невок» наибольшую угрозу, не сравнимую, однако, с той опасностью, каковую несла бы эта сотня пушек, будь они современными и скорострельными.

Скученность большого количества береговых батарей на относительно небольшой территории, что, как видно на карте, имеет место на острове Авадзи и острове Токушима, не только облегчает задачу ведения огня по ним; ее следствием делается наложение их секторов обстрела друг на друга, что неизбежно приведет не к взаимному усилению батарей, а к тому, что они попросту будут мешать друг другу вести пристрелку.

Разнокалиберность батарей и разнотипность установленных на них орудий исключает возможность централизованного контроля огня нескольких батарей по одной цели или группе целей. При таком положении вещей можно предположить три возможных способа стрельбы: в первом случае батареи ведут огонь по очереди, что в разы уменьшает суммарную огневую производительность укрепленного района, сокращает время действия и снижает эффективность стрельбы каждой конкретной батареи, вынужденной передавать эстафету соседней, едва успев пристреляться; во втором случае, являющемся разновидностью первого, две или три соседние батареи пристреливаются по очереди, после чего все вместе открывают огонь на поражение, что в итоге несколько повышает огневую производительность и эффективность стрельбы назначенной группы батарей; в третьем случае все батареи, которым позволяют их секторы обстрела, стреляют одновременно, руководствуясь либо заранее разработанными правилами стрельбы по площадям, либо разумением их командиров. В результате образуется визуально эффектный шквал огня, а море закипает от всплесков снарядов вокруг кораблей неприятеля, что, однако, вовсе не ведет к обязательному его поражению.

Первые два способа применимы к стрельбе по тихоходным целям, движущимся строго определенным курсом. Для стрельбы по целям, маневрирующим на большой скорости (пятнадцать и более узлов), подходит исключительно третий способ, так как при быстром и непрерывном изменении координат цели и по дальности, и по направлению пристрелка теряет смысл.

Под интенсивным огнем маневрирующих броненосных кораблей японские береговые батареи, расположенные на открытых позициях, не смогут оказать им длительного, упорного сопротивления. Тем паче если противник будет в ответ обстреливать их высокобризантными фугасами и шрапнелями. Личный состав из открытых орудийных двориков будет вынужден либо спуститься в укрытия, либо покинуть расположение батарей, а орудия в ходе обстрела достаточной продолжительности будут уничтожены или серьезно повреждены.

Необходимо подчеркнуть, что стрельба с ходу по неподвижной цели представляет собой задачу более простую, нежели стрельба с места по цели движущейся: в первом случае не требуется вводить поправку на упреждение. Что подтверждается результатами наших стрельб на походе и у Горки.

Наши броненосные корабли имеют двадцать три среднекалиберных скорострельных орудия. По своей боевой огневой производительности они практически сопоставимы со всей сотней стволов на японских батареях. Однако необходимо учитывать, что в бортовом залпе будет участвовать половина нашей артиллерии, зато при запланированном распределении целей проблем с наводкой у нас возникнуть не должно.

Каждому кораблю назначена своя группа целей и порядок их подавления. Здесь ничего нового, господа, добавить я не могу: на «восьмерках» «Ушаков» работает район «Юра», «Сенявин» – остров Токушима, за исключением батареи 24-сантиметровых пушек на восточном мысу, «Апраксин» – эту батарею, она будет угрожать «Ушакову», и район «Када». «Храбрый», после прохода истребителей в залив, маневрируя по способности, должен подавить батарею из таких же пушек на западном фланге района «Юра», прямо угрожающую «Сенявину».

Порядок обстрела целей ясен. Если противник открывает огонь по нашим истребителям до момента вхождения в пролив Китан «Ушакова» и «Сенявина», начинают работать среднекалиберные батареи и шестнадцать крупповских девятисантиметровок на косе у берега острова Авадзи, а также среднекалиберные батареи на западном мысу острова Токушима. Если истребители прорвутся, воспользовавшись элементом внезапности, огонь открывается после их прохода проливом. Постараемся упредить противника, так как неожиданные залпы вдогон могут быть опасны нашим минным судам. После ухода Коломейцова и Матусевича в Осакскую бухту главной целью наших кораблей становятся батареи тяжелых пушек и гаубиц.

На «Апраксин» возложена дополнительная нагрузка – он должен обеспечить выход в атаку на якорную стоянку транспортов у Вакаямы наших минных катеров, поскольку пара находящихся там миноносцев попытается им помешать.

Важная задача возложена на «Храбрый». Во-первых, брандвахта и миноносцы при ней у пролива. Вы, Давыд Васильевич, должны, прикрывшись нашими головными пароходами, сблизиться на эффективную дистанцию, и когда станет ясно, что противник всполошился, решить эту проблему. Во-вторых, сразу после этого вам надлежит занять артиллерийскую позицию № 1 и шрапнелью и фугасами привести к молчанию батареи № 10 и № 11 группы «Юра» на острове Авадзи, чем обеспечить «Сенявину» и «Ушакову» спокойную работу по определенным им целям. И наконец, в-третьих: когда наши истребители двинутся на выход из залива, вам надлежит прикрыть их своей артиллерией, не останавливаясь для этого даже перед входом в залив, если обстановка того потребует…

Теперь более подробно о японских артсистемах. Основой орудийного парка японской тяжелой береговой артиллерии являются 28-сантиметровая гаубица и 24-сантиметровая пушка, обе образца 1890 года, англо-итальянской конструкции, производящиеся серийно на арсенале в Осаке. Кстати говоря, большая часть стволов для них была сделана в Англии, а лафетов – в Италии, что не лучшим образом характеризует мощности этого арсенала.

Один выстрел в три минуты – такова оценка нормальной технической скорострельности таких гаубиц офицерами германского генштаба. Она, в отличие от боевой, не учитывает время, необходимое для прицеливания, наведения на цель. Чтобы не быть голословным, вот краткое описание процесса заряжания рассматриваемой гаубицы.

За точку отсчета примем тот момент, когда ствол орудия был опущен на угол, пригодный для заряжания. Понятно, что при угле семьдесят шесть градусов к горизонту гаубицу не зарядить. Очередной снаряд весом около 220 килограммов, поданный из погреба, соответствующий номер расчета уже подкатил на специальной тележке к основанию орудия. Другой номер, используя заплечные ремни, доставил из порохового погреба пенал, содержащий картуз с 20-килограммовым зарядом бездымного пороха. После этого орудийной прислуге, общая численность которой двенадцать человек, надлежит выполнить следующие операции: подкатить тележку со снарядом к подъемному крану по пандусу, прикрепленному к поворотной раме лафета; застропить снаряд с помощью приспособления, состоящего из переднего кольца, задней насадки и соединяющей их цепной перемычки, и подцепить снаряд гаком крана; с помощью ручного привода поднять снаряд краном на высоту оси казенной части орудия, после чего поворотом крана подвести его к открытому затвору; опустить снаряд на отведенный в сторону зарядный столик, расстропить снаряд, вернуть зарядный столик в исходное положение и втолкнуть снаряд ручным прибойником в зарядную камору; положить на зарядный столик картуз с зарядом, втолкнуть его в зарядную камору и закрыть затвор.

Проделать все перечисленные операции с тяжелыми и опасными предметами быстрее, чем за три минуты, можно разве что на состязаниях лучших орудийных расчетов крепостной артиллерии на приз императора. А затем надо сделать самое главное – навести посредством мускульной силы прислуги 24-тонное орудие в целом и 10-тонный ствол в частности на движущуюся цель, которая за время заряжания гаубицы весьма значительно изменила свое положение относительно ее огневой позиции и по дальности, и по направлению. Отсюда вытекает, что реальная боевая скорострельность этого орудия – один выстрел в пять минут.

Как было сказано, второе основное тяжелое орудие японской береговой артиллерии – 24-сантиметровая пушка. Разработанная на пару с 28-сантиметровой гаубицей, она отличается от нее только калибром, массой снаряда (150 килограммов) и, как и положено пушке, длиной ствола в 23 калибра. Несколько иная и конструкция лафета. В главном же для нас «осакские сестры» идентичны: подача боеприпасов посредством крана, раздельно-картузное заряжание, ручные приводы механизмов наведения и, как следствие – неповоротливость и медлительность. По дальности стрельбы – девять километров – пушка превосходит гаубицу, по скорострельности – едва ли.

Двадцатичетырехсантиметровый парк дополняет некоторое количество 27-сантиметровых пушек с длиной ствола в 26 калибров французской фирмы «Сен-Шамон» образца 1884 года, которыми, в частности, была вооружена шестиорудийная батарея на мысе Каннон, а также 36-калиберные пушки Шнейдера образца 1889 года. Эти системы в целом аналогичны орудиям, находящимся на вооружении старых французских броненосцев.

Мне удалось рассмотреть такие на броненосце «Ош». Техническая скорострельность их была медленнее, чем выстрел в две минуты. На берегу японцы в три минуты точно уложатся. С учетом неплохой баллистики системы такие пушки представляют наибольшую опасность для наших больших судов. По данным бывшего морского агента в Японии Русина, они по четыре штуки стоят на батареях острова Авадзи и мыса Арида. Их желательно постараться подавить как можно скорее.

В целом же, с учетом полного отсутствия на японских батареях скорострельных пушек, способных бороться с маневрирующим, достаточно быстроходным флотом, дело поражения наших кораблей можно отнести скорее к моменту случайному. Хотя на войне случайности бывают. К счастью, нет здесь у японцев и ничего похожего на современные германские разработки с бронебашнями или бронеколпаками. Поэтому наш огонь должен быть вполне эффективным, по мере поражения позиций вражеских батарей их ответ начнет существенно ослабевать. По нашим расчетам, с учетом опыта стрельб, это должно вполне проявиться уже к концу первого получаса артиллерийской дуэли…

Теперь о японских минных силах, с которыми, очевидно, нам предстоит встретиться.

Район Кобэ-Осака находится в оперативном подчинении морского командования базы в Курэ. По данным Русина, на начало войны к нему были приписаны четыре отряда номерных миноносцев 2-го и 3-го классов, по четыре корабля в каждом. С учетом вероятных серьезных потерь в кораблях этого типа, а наш штаб оценивает их в семнадцать единиц минимум, в настоящий момент число базирующихся на Курэ миноносцев вряд ли больше дюжины в трех отрядах.

Таким образом, даже в случае если японцы все свои миноносцы, приписанные к Курэ, будут держать у Кобэ, их число не должно превысить двенадцать. Два, как мы знаем, находятся на рейде Вакаямы. Еще два – у брандвахты, стоящей на бочках под берегом острова Токушима, в непосредственной близости от входа в пролив Китан. Таким образом, в самом заливе нашим истребителям могут противостоять до восьми миноносцев противника. Вооружены они парой минных аппаратов, как правило, одним носовым и одним поворотным, а также двумя малокалиберными пушками в 37–47 миллиметров. На вооружении наших контрминоносцев по два трехдюймовых и два 37-милиметровых скорострельных орудия Гочкиса, а также по две автоматические 37-миллиметровые пушки Максима из числа призовых с «Моники». Огневое превосходство над японскими миноносцами представляется подавляющим. Как и очевидное превосходство в скорости…

– Да! Простите, Евгений Владимирович, перебью вас на минутку. Господа командиры отрядов истребителей, что имеем по вашим скоростям после перехода? Как у вас, Николай Николаевич?

Коломейцов, начальник 1-го отделения миноносцев, быстро поднялся со своего места и, нервно теребя бородку – он был довольно робок перед высоким начальством, – доложил:

– На данный момент «Бедовый» и «Блестящий» 24 узла часа на два дать смогут. «Бодрый» – тот двадцать три. Хуже всего с моим «Буйным», к сожалению, – не свыше 22 узлов. Машины почти на ладан дышат, да и котлы латаные уже не раз, все-таки за кормой три океана у нас…

– Евгений Владимирович, дорогой! Не ругать мы вас собрались. Или я не понимаю, что после такого пути на списочную скорость нечего рассчитывать. Полагаю, что в завтрашнем деле нам ваших двадцати двух отрядных вполне хватит. Хотелось бы, конечно, чтобы вы побыстрее из-под батарей убрались. Но что выросло, то выросло, что поделаешь… Терпимо. А как у вас дела, Иосиф Александрович?

Дородный, осанистый Матусевич достал из кармана сложенный вдвое листок бумаги:

– Я тут рапортичку подготовил, по всем нашим делам… Скорость полного хода… Так, «Безупречный» мой – 23 узла. Больше никак, в завод надо. «Быстрый» – даже 25 без проблем, молодец наш Николай Степанович и его духи, от Кронштадта ни одной серьезной поломки… «Бравый», как и мы, – 23 узла.

– Брезенты с иероглифами и японские флаги готовы у вас?

– Да, все в порядке. Пока мы к вам ехали, брезенты должны были уже растянуть. Так что мой «Безупречный» уже стал «Оборо», так сказать… И флаги достали, но ведь их мы по плану только перед прорывом поднимаем…

– Конечно. Спасибо… Будьте добры, Евгений Владимирович, продолжайте.

– Что касается задач командирам истребителей, здесь все понятно. Проскочить в залив и атаковать минами грузовые суда. Против миноносцев противника, которые будут стараться им помешать, применять только артиллерию. Мины Уайтхеда – исключительно по крупным целям. Главное, что после прохода в залив можно особо не спешить и не торопиться. У вас, господа, в общей сложности 35 мин. Если хотя бы две трети из них найдут свои жертвы, удар по японской торговле будет нанесен сокрушительный. Причем если японские миноносцы нападут на вас до начала атаки на транспорты, это даже желательно: проще оправдываться перед мировым сообществом за потопление нейтральных пароходов.

Задача, возложенная на наши шесть минных катеров-газолинок, – атака транспортов, ночующих в таможенном отстойнике у Вакаямы. Два миноносца, что там могут находиться, должен взять на себя «Апраксин», ну а кроме того, шесть полуторадюймовых «максимов» на катерах против миноносцев – страшное оружие. Им же в катера, при их малых размерах, семнадцати узлах хода и маневренности, попасть будет совсем не просто…

Минут через сорок, когда активное обсуждение предстоящего дела стало постепенно затухать, контр-адмирал Беклемишев неторопливо поднялся со своего места:

– Ну что ж, будем считать, часы мы сверили. Каждый командир знает свой маневр. Но план не догма, реальность вполне может внести свои коррективы. Жду от всех храбрости, разумности и инициативы. Помните суворовское: «Быстрота, глазомер, натиск!» Хоть и из сухопутной войны формула, а применительно к флоту лучше не скажешь.

Тост, господа!

За веру, царя и Отечество! С Богом. Начинаем, перекрестясь…

Мутная промозглая мгла, плотной пеленой затянув начинающее робко светлеть небо, висела над мачтами «Ушакова». У стоявших на мостике негромко переговаривающихся офицеров создавалось впечатление, что клубящиеся прямо над головой туманные сгустки, зацепившись за стеньги и топенанты, плывут вперед вместе с кораблем, источая на все и всех внизу мелкие, летучие капельки то ли дождя, то ли невесомой водяной пыли, проникающие даже под капюшоны дождевиков.

– Ну что, Евгений Александрович, как нам быть дальше? По прокладке и счислению мы уже должны быть в проливе, а маяков не видать. Либо хмарь эта так низко лежит, либо выключили их японцы все-таки, – обратился Беклемишев к старшему штурману броненосца лейтенанту Максимову.

– Не думаю, что они их к нашему пришествию повыключали, Николай Александрович. А туман этот – дождевой, ближе к полудню обязательно поднимется. Не молоко же. Мое мнение – как шли, так и идем. Не могли мы настолько ошибиться, чтоб в ворота Кии не попасть. Увидим скоро маяки… или маяк, обязательно увидим.

– Да, хмарь, конечно. Согласен. Вряд ли они пойдут на выключение маяков на главной торговой дороге. И встреч нежелательных по пути не было, те пароходы, что позавчера на горизонте мелькнули, шли из Японии, телеграфом никто не пользовался. Мы и «Стокгольм»-то наш отсюда плохо видим, а «Гриффинсборг» я даже в бинокль едва различаю… Нет, дергаться не будем. Идем дальше. И если не подкачали наши дорогие «боги карты и секстана», то рано или поздно… Что это? Померещилось мне или ратьер? Смотрите внимательнее… Да, «швед» наш морзит, но не разберем пока… Ага! «Храбрый» нам дублирует. Читайте!

– «Справа по курсу маячный огонь!»

– Где? Не видно же ни черта!

– А от нас и рано, наверное…

– Дать сигнал по отряду: «Боевая готовность!»

– Вон! Вон он, левее смотрите…

– Так… Да! Вижу! И это «справа по курсу»?! Он же у нас по носу практически. Смотрите все внимательнее, мало ли что. Борис Сергеевич должен опознать его. Он здесь не раз был. Правда приходилось ли ему в такой мути ползать, не знаю.

– Семафор, ваше превосходительство! С «Гриффинсборга»: «Мыс Мисаки. Принимаю четыре румба к весту, следуйте за мной».

– Слава богу… Я уж подумал, что к Муротозаки вылезли, – не отрываясь от бинокля процедил Сильман, – а то пришлось бы сначала назад отползать, чтобы Ишиму обойти…

– Сигнал Коломейцову: выйти на левый траверз «Храброго», дистанция пять кабельтовых, удерживать место. И по всему отряду: скорость – двенадцать. Боевой порядок № 1.

Бог не выдаст – штурмана не подведут! Ну-с, за мной не пропадет, господа, коль живы будем. Кстати, если бы вышли точно посередине пролива, маяков в этом киселе могли бы не увидеть. Вот чего я больше всего боялся – что будем блуждать в заливе и искать пролив. Теперь – все. Есть привязка. Теперь-то Кробовской выведет нас точно. Слава тебе, Царица Небесная!

Кстати, если такая хмарь и дальше продержится, японцы стрелять-то не смогут! Не увидят нас со своих высот просто… Эх, жаль наши транспорты быстрее не разгонишь. Но все одно – пока расклад наш, господа офицеры.

– Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить…

«Тада-Мару» был довольно пожилым, видавшим виды небольшим каботажным трампом. Построенный в Филадельфии в самом конце 1880-х, он успел уже дважды сменить флаг, побывав «Форт-Дженкинсом» и «Атабаской», до того как был куплен новыми хозяевами и начал совершать регулярные переходы между портами тихоокеанского побережья Японии и местом своей приписки – Осакой. В дальние рейсы его не пускали из-за слабости машины и непропорционально большого угольного аппетита. Так бы и коптить ему небо в каботажниках еще лет пять-семь до честной отправки в утиль, но вмешалась судьба в виде комиссии из трех морских офицеров, которые неожиданно явились на пароход во время его захода на мелкий ремонт в Кобэ.

В итоге ветеран-углепожиратель из заурядного, ничем не примечательного трудяги-грузовика превратился в корабль Императорского Соединенного флота! Под прежним своим именем и новеньким боевым флагом он был поставлен на бочках у самого входа в пролив Китан, прямо под обрывистым берегом острова Токушима, с которого грозно смотрели в сторону Тихого океана вороненые стволы орудий береговых батарей.

Здесь он терпеливо и честно исполнял сразу две роли – нес брандвахтенную службу у пролива и был базой для снабжения и отдыха экипажей швартовавшихся к нему дежурных миноносцев. Мало того. Теперь он и сам был вооружен! На его баке, обращенном в сторону пролива Кии, было установлено крупповское 88-миллиметровое орудие, а на крыльях мостика, специально усиленных по такому поводу, два мощных прожектора, таких же, что и на самом флагмане Соединенного флота – броненосце «Микаса»! Ну, или почти таких же.

Кроме того, на «Тада-Мару» установили аппарат беспроволочного телеграфирования системы Маркони. Предложение армейцев о соединении его кабелем со штабом артиллеристов района «Тадошима» не нашло поддержки у моряков, которые считали, что если в случае шторма, например, пароходику придется срочно сниматься с якоря, лишнее электрическое хозяйство будет только помехой.

Но главное, на корме парохода, там, где были срублены фальшборты, был установлен поворотный минный аппарат, а в трюме под талями покоились три самодвижущиеся мины Уайтхеда к нему! Каждая из них имела дальность хода больше чем до середины пролива и вполне могла оказаться роковой для любого упрямца, не желающего исполнить приказ о немедленной остановке.

Хотя война с северными варварами грохотала где-то далеко, «Тадо-Мару», став боевым кораблем, всей своей котлозаклепочной душой гордился таким поворотом судьбы. Чего нельзя было сказать о его новом капитане. Вернее, командире – капитан-лейтенанте Ямасита Йозо. За неуживчивый характер, склонность резать начальству правду в глаза именно в том виде, как он, Йозо, ее понимал, а также тягу к неумеренному общению с пивом «Асахи», он, вместо того чтобы покрывать себя славой где-нибудь в Желтом море, сражаясь с врагами императора на корабле первой линии, вынужден был убивать время и душу на этой ржавой куче металлолома, мертво стоящей на двух бочках возле входа в Осакскую бухту.

Поначалу он еще не воспринял встречу с «Тада-Мару» как бесповоротную жизненную катастрофу. Но тянулись дни, недели и месяцы, проходили в залив и выходили из него суда и парусники, менялись под бортом дежурные миноносцы. Их командиры, добрые сердца эти лейтенанты, периодически пополняли его арсенал бутылок «Асахи» во втором трюме (там было холодно, и пиво долго не портилось), и они же скрашивали его досуг, вместе с еще тремя офицерами брандвахты.

За почти год стояния у пролива «Тада-Мару» и скучающие возле него миноносцы не совершили ничего выдающегося, если не считать остановку и отправку к Вакаяме полутора десятков иностранных пароходов, пытавшихся по незнанию пройти в залив ночью. До сих пор все обходилось без стрельбы: суда послушно стопорили ход в лучах прожекторов, а неспешно подходивший к ним миноносец конвоировал нарушителей к Вакаяме и передавал с рук на руки такой же брандвахте, как и «Тада-Мару», у которой, кроме миноносцев, гнездились еще и несколько таможенных катеров. Даже предупредительного выстрела делать не пришлось ни разу…

Нет, стрельбу с «Тада-Мару», конечно, слышали, когда раз пять или шесть за время его стояния у Токушимы орудия на высоких скальных верках за спиной начинали лупить в море: или по квадратам, или по предварительно установленным мишеням. Это был еще тот спектакль! Грохот, клубы дыма, гейзеры воды, взлетающие высоко в небо… пару раз не так и далеко от «Тада-Мару». Остановленное на время учений судоходство, высокое армейское и морское начальство на брустверах батарей…

Увы, весь этот праздник жизни оставался за бортом «Тадо-Мару», если не считать периодических визитов в гости пары артиллерийских офицеров, с которыми Йозо был в приятельских отношениях – миноносцы регулярно брали с собой в порт кого-либо из артиллеристов с острова. Так быстрее всего, а на обратном пути можно было прихватить кой-чего, не опасаясь досмотра начальства: полежит день-другой у Ямаситы на «пыхтелке», а там шлюпкой заберем.

Именно так – «пыхтелка» – прозвали армейские артиллеристы старый брандвахтенный пароход, болтающийся где-то внизу, под воронеными жерлами их многочисленных орудий.

Но уже наступило утро 10 ноября 1904 года, когда этот бывший трамп в своем первом и последнем бою нанесет атаковавшим Осакский залив русским кораблям урон больший, чем все полтораста стволов армейской береговой артиллерии. Утро того дня, когда имя его командира, капитан-лейтенанта Ямаситы станет синонимом непреклонной воинской стойкости, встав в один ряд с именами самураев-героев из средневековой истории страны Ямато, как Мусаси Минамото или Тории Мототада…

– Местное время 09:07, ваше превосходительство!

– Спасибо… Сомнений нет – это они, входные маяки на Авадзи и Токушиме. Сигнал по отряду: «Атаковать согласно плану!»

– Наш сигнал принят. Истребители уходят вперед… Красиво побежали!

– Хорошо. Сколько до пролива, как вы оцениваете, Евгений Александрович?

– Мили четыре, не больше. И смотрите – вон и берега уже видно.

– А посередине, это и есть пролив… Почему такие плоские, или это туман еще так низко висит?

– Так точно. Туман. Но он с каждой минутой поднимается. Прямо как занавес в театре. Красиво, кстати… – Красиво-то оно красиво, но нам сейчас не до красоты. Минут через десять-пятнадцать их батареи нижнего яруса смогут по нам работать…

Сигнал на «Сенявин» и «Апраксин»: занять позиции по плану!

– Внимание, господа! Справа от прохода прожектор и морзянка!

– Наши пароходы засекли. Там, похоже, как раз стоит эта брандвахта. Не проспали-таки нас господа самураи. Представление начинается, господа!

Разбуженный вахтенным, капитан-лейтенант Ямасита, на ходу быстро застегивая на все пуговицы тужурку, поднимался на мостик своей брандвахты. Термометр за стеклом окна его каюты показывал +6 градусов по Цельсию, поэтому он приказал матросу прихватить накидку. С трудом подавив закипавшее возмущение – ну что, Хига сам не мог разобраться в ситуации с подходящими слишком рано от Вакаямы транспортами и нужно было будить его? – командир «Тада-Мару», жестом остановив доклад лейтенанта, поднес к еще заспанным глазам окуляры бинокля…

– Так… Два здоровых парохода. Флаги пока в этом тумане дурацком не различаю. А из-за них выходят… Ну да, это истребители, однозначно. Три, четыре… Впереди дивизион и за ним еще идут. Нас предупреждали о подходе со стороны Кии кораблей Соединенного флота, Хига? Никаких телеграмм вообще? Хм… По виду наши, но…

– Командир, они увеличивают ход – видите, какие буруны у головных?

– Да… Боевая тревога! Орудие и минный аппарат приготовить! На телеграф: «Тревога! Немедленно подтвердите подход со стороны Кии двух дивизионов истребителей». Если через пять минут квитанции и подтверждения, что это наши, не будет, отбивайте вторую – «Всем! Всем! Всем! Боевая тревога! Неизвестные истребители у пролива Китан. Действую по обстановке».

Пары поднять до марки! Расклепать цепи с бочек!

Гойсо, Йосокава, у ваших миноносцев пары разведены? Ясно. Тогда «Восемнадцатому» приказ – остановить головной дестроер до выяснения, в случае чего действовать по обстановке, быть готовым к открытию огоня! «Двадцатому» – немедленно поднять пары, по готовности поддержать «Восемнадцатый». Все. Действуйте, господа!

– Есть, господин капитан-лейтенант!

Командиры миноносцев кинулись исполнять приказ, и через пару минут «№ 18» уже отдавал швартовы, отваливая от борта брандвахты.

– На головной истребитель – запрос позывных!

– А транспорты?

– Оставьте! Им еще до нас ползти и ползти, а дестроеры через несколько минут будут в проливе.

– Что он морзит?

– Не могу знать, господин капитан-лейтенант, таких кодов на сегодня нет ни у кого…

– Приказ: немедленно застопорить! Лечь в дрейф… Что отвечает?

– Не могу разобрать, это не наш код…

– Прожектора – осветить первый дестроер! Баковое! Предупредительный выстрел по курсу!

– Командир! Это же наши! «Акацуки»… Видите надпись на борту?

– Вижу. А вы видели на кораблях типа «Акацуки» такой кожух между средних труб? Или носовой минный аппарат?

– Н-н-нет…

– На телеграф! «Всем! Всем! Срочно! Боевая тревога! Дестроеры противника на входе в пролив Китан. Веду бой!»

Баковая девятисантиметровка звонко ахнула, и спустя пару секунд по курсу головного истребителя, чью скорость на глаз можно было определить уже узлов в двадцать, вырос водяной фонтан.

– Но, командир, может быть, это все-таки…

– Бить по головному дестроеру! Наводи на четверть корпуса перед форштевнем! Огонь! Я хорошо знаю, как выглядит «Акацуки», Хига. Мой «Сазанами» стоял у соседнего пирса, а с Ноодзиро, его командиром, мы часто бывали друг у друга. В этом русским не повезло. Но если я все-таки ошибся, не беспокойтесь, всю ответственность я беру на себя.

Миноносцам: в атаку! Отсемафорьте на «Двадцатый»!

Йосокава-сан, отваливайте немедленно, нас могут вскоре подорвать. И постарайтесь их задержать, хоть немного! Да помогут нам всем боги…

– Но откуда они вообще здесь взялись, господин капитан-лейтенант?!

– Уже не важно… Хотя, полагаю, это часть русской «пропавшей» эскадры, той, что не дошла до Шанхая и была потом потеряна нашей разведкой. Мы знали, что их коммерческие крейсера пошаливают у тихоокеанского побережья, но чтобы еще и контрминоносцы…

Или они все здесь?..

– Командир, там, за пароходами, смотрите, еще один! Я пока не могу его опознать. Похож или на большой портовый буксир, или на…

Лейтенант Хига не успел договорить: на небольшом корабле, показавшемся из-за транспортов, борт окрасился двумя бледно-алыми вспышками, а чуть позднее до ушей японских офицеров долетел грохот первого пристрелочного полузалпа «Храброго». Вместе с воем двух прошедших прямо над головами снарядов, разорвавшихся в полосе прибоя за их спинами. Инстинктивно втянув голову в плечи, молодой лейтенант украдкой бросил взгляд на своего командира.

Ямасита, казалось, даже не заметил пронесшейся над головой шестидюймовой смерти. Его редкие усики топорщились так, как это случалось с ним в нечастые и оттого особенно памятные моменты, которые ничего хорошего не предвещали нерадивым подчиненным. Превратившиеся в узкие щелочки глаза, чуть согнутые в коленях ноги, прямая спина и руки с биноклем… Да! Йозо Ямасита держал бинокль так, что будь на его месте катана, можно было бы подумать, что это средневековый воин, изготовившийся к броску…

Он и был самураем. В шестнадцатом колене. Именно так было прописано в фамильном свитке, хранящемся в комоде его каюты.

– Хига, – процедил сквозь зубы капитан-лейтенант, – семафор артиллеристам на гору и то же на телеграф: «В пролив Китан прорываются крупные силы врага: обнаружены семь истребителей, два вспомогательных крейсера, канонерская лодка. Предполагаю присутствие всей Второй тихоокеанской эскадры. Веду бой. Хэйко Тенно банзай!»

На баке: отдали цепи? Хорошо… Машинное: полный вперед! Право на борт! Идем в пролив. Истребители нам не задержать, а вот пустить мину по кому-нибудь покрупнее… Или хоть пошуметь, пока эти армейские олухи наверху соизволят проснуться!

Снова сдвоенный тугой грохот… Прямо под бортом вздыбили воду фонтаны от второй пары шестидюймовых снарядов с «Храброго». Взвизгнули осколки, а среди дроби мелких отчетливо послышались несколько гулких ударов ближе к корме…

Брандвахтенный пароход неторопливо двинулся вперед. За это время носовая пушка «Тада-Мару» успела выпустить три снаряда по головному дестроеру, уже проносящемуся сквозь входные створы пролива. Пока мимо. Было видно, как на его борту матросы деловито втаскивают на борт брезентовые полотнища с японскими иероглифами, а на мачту вместо флага с восходящим солнцем взлетает голубой Андреевский крест… – Смотрите-ка, лейтенант, вон еще идут, видите!

– Да, это большой корабль, только он, похоже, еще далеко, командир…

– Не такой уж и большой, и ближе, чем вы думаете, к сожалению. Это их броненосец береговой обороны. И в башнях у него по две десятидюймовки. Нам одного снаряда может хватить за глаза… Все-таки они пришли.

Удар! Дым… Падающие обломки… Вата в ушах… Нет, просто слегка оглох.

– Симатта! Черт! Эта гадская канонерка с третьего залпа влепила мне! Кисама сукубэ, удзаттэ! Ты, грязная хрычевка, иди в задницу! – прошипел Йозо, поднимаясь на ноги.

Первый попавший в пароход снаряд с «Храброго» взорвался, попав в кнехт на левом борту, почти напротив фок-мачты. На стыке бортовой обшивки и палубы теперь зияла огромная рваная дыра с загнутым вверх покореженным куском палубы в обрамлении торчащих перебитых бимсов. Из нее столбом валил плотный сизый дым, закрывая все, что происходило, в нос от исковерканного трюмного люка…

Общая картина разрушений от одного лишь снаряда впечатляла. Грузовая стрела улетела за борт.

Форс осколков посек стенки и выбил окна ходовой рубки, порвал фалы и телеграфную антенну, однако ни Ямасита, ни Хига не пострадали, если не считать синяков и ушибов. Легко раненный осколками стекла, продолжал уверенно держать штурвал рулевой, сигнальщик наскоро перевязывал ему голову бинтом.

«Так, тут пока вполне терпимо. Но почему мы не стреляем?»

– Хига! Бегом на бак! Что там происходит? Почему они… А, ясно… Не увидел сперва за дымом. Лейтенант, возьмите пару матросов и к орудию! Помогите раненому. Огонь по миноносцам. Смотрите сами, кто будет ближе.

– Есть, командир!

Расчет баковой пушки получил свою дозу осколков сполна. В результате из четырех человек только один еще подавал признаки жизни. Тело наводчика билось в агонии, третий артиллерист лежал бесформенной кучей чего-то… Четвертого же не было вообще. Видимо, смело за борт.

– На руле! Так держать! – прокричал в рубку капитан-лейтенант, сбегая с мостика.

«Так, телеграф… Что здесь?»

– Последнее донесение передать успели?

– Нет, господин капитан-лейтенант. Русские мешают искрой. Я и третью-то телеграмму успел без помех послать только наполовину.

– А именно?

– «Всем! Всем! Срочно. Боевая тревога!» После этого они меня сразу забили. А теперь больше нет возможности…

– Видел. Антенну пока не натянуть… Здесь – все. Вы – в распоряжение боцмана. Живо!

Ямасита заторопился к минерам, на юте разворачивающим минный аппарат на левый борт. «А все-таки здорово, что я послал их нытье и стоны ко всем чертям и всегда держал мину в аппарате! Да, парни бесились, ведь это ежедневный регламент, но зато сегодня нам не пришлось поднимать мину из…»

Удар!..

На этот раз капитан-лейтенант с трудом устоял на ногах, поскольку попавший в борт шестидюймовый «подарок» с «Храброго» пробил пароход насквозь в районе первого трюма и взорвался после этого. Правый борт принял в себя несколько десятков больших и мелких осколков. Опасаясь течи, командир отправил в трюм выскочившего прямо на него из жилого коридора боцмана Ариту с двумя матросами и телеграфистом, им предстояло постараться затушить все, что поджег русский снаряд: дальше в нос располагался снарядный погреб.

Подбегая к кормовому трапу спардека, Ямасита бросил взгляд в сторону противника, оценивая стремительно меняющуюся обстановку.

«Ага… У них на мосту не дурак стоит. Понял, что я хочу прикрыться его пароходами или вспомогательными крейсерами, и отвернул вправо. А эти тоже влево поползли, ясно – испугались миноносцев…Надеюсь, о том, что и у меня еще мины имеются, они не знают… Сейчас канонерка встанет ко мне бортом. Ко-но-яро! Вот сволочь! Уже почти повернула…»

– Право на борт! – проорал Йозо в сторону рубки, но его крик потонул в вое и грохоте: «Храбрый» перешел на беглый огонь и бил на поражение.

Удар!.. Еще удар!

Капитан-лейтенанта подбросило в воздух и немилосердно швырнуло с трапа вниз, прямо на лебедку грузовой стрелы грот-мачты…

Помня приказ Беклемишева о том, что раскрывать себя можно только после первых выстрелов японцев, Коломейцов облегченно вздохнул, увидев вспухшее на носу брандвахты облако дыма и всплеск от падения снаряда метрах в ста впереди и справа по курсу.

– Ну, наконец-то… Снять всю эту японскую писанину, к чертовой бабушке! Только не вздумайте бросить за борт, на винты поймаем. Наш флаг поднять! Самый полный вперед!

– Евгений Владимирович, а не открыть ли нам огонь по брандвахте этой?

– Нет, ни в коем случае. Это «Храброго» работа. Мы молчим как минимум до первого выстрела по нам батарей с берега. А от них нас еще неизвестно, видно или нет. Пока тихо…

– Это ненадолго. Смотрите: там, слева впереди на косе… Видите?

Коломейцов, перестав разглядывать выпустившую в их сторону очередной снаряд брандвахту, повел биноклем влево.

– Ага. Это и есть батареи крупповских девятисантиметровых… Народ бежит по орудиям… Начинают сдергивать чехлы. Но это все цветочки. Поближе взгляните, по траверзу: видите? Это пятидюймовые.

– И справа на Токушиме, похоже, тоже. Ну, и где же наши броненосцы? Видимость уже вполне позволяет… А, нет! Зря я… Смотрите, сейчас начнется кордебалет.

По левому борту стремительно втягивающейся в пролив Китан колонны русских истребителей, на невысокой каменистой косе острова Авадзи располагались три артбатареи района береговой обороны «Юра». Две с девятисантиметровками были еще относительно далеко, но ближайшая, на вооружении которой шесть французских пятидюймовок, для кораблей Коломейцова и Матусевича представляла сейчас наибольшую опасность.