Огненная лавина

Крылья крепнут в полете

Облака шли ровной величавой грядой, и казалось, будто уносят они с собой вдаль юношеские мечты.

Небо. Ты приходило в быстролетучие сны, волновало и влекло к себе сперва пугающей неизвестностью, потом, после обретения крыльев, — своей красотой, величием и недосягаемой глубиной. Преодолевая земное притяжение, летел вверх вырезанный из листа ученической тетради самолетик, и ты ласковым взглядом провожал его в полет. Думалось, что никогда не кончится юность, что над Родиной всегда будет чистое небо. Но пришла пора и тебе встать в строй защитников Отчизны. Ты выбрал авиацию, потому что просто не мыслил себя без неба…

Юра Зыков в 1940-м окончил аэроклуб, а в 1942-м — летное училище, стал летчиком-штурмовиком. Теперь и на земле он думал о небе. Да и как же иначе. Ведь оно стало ареной борьбы. Фронт огненной лавиной подкатывался к Сталинграду.

Когда Юрий прибыл в авиаполк и представился командиру, майор Скляров, оглядев молодцеватую фигуру летчика, спросил:

— Небо любишь?

— Как же его не любить, товарищ майор… Небо-то оно наше, родное.

Ответил на вопрос и удивился — почему командир полка спросил сперва о небе, не поинтересовался, как он ориентируется в воздухе, хорошо ли овладел материальной частью машины.

Командир полка смотрел на Зыкова, и редко подводящая его интуиция подсказывала: из этого еще не обстрелянного соколенка выйдет настоящий летчик-штурмовик. Решимость во взгляде, внутренняя собранность и подтянутость, рослая фигура парня — все располагало к Зыкову.

— Вопросы ко мне будут? — спросил Скляров.

— Не вопрос — просьба. Разрешите, товарищ майор, вылететь на работу.

Выражение «на работу» тоже говорило в пользу новичка. Командир полка даже потер от удовольствия сильные руки.

— Работа у нас — крепко бить врага, — ответил он. — А пока познакомьтесь с товарищами, с расположением части, хорошенько проверьте самолет и отдохните с дороги.

Нагнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку, Юрий вышел из штаба. Узнав, где располагается вторая эскадрилья, зашагал к самолетам.

На посадку заходил подбитый Ил-2. Летчик пытался выровнять его, на секунду-другую это удавалось, но штурмовик опять кренило влево. «С работы пришел», — отметил про себя Зыков и облегченно вздохнул, когда перед самой землей летчику удалось убрать крен и произвести посадку.

688-й штурмовой авиаполк базировался на поле бывшего совхоза. При беглом осмотре хозяйства полка молодой летчик увидел, что маскировка самолетов, упрятанных в капониры, превосходная, что зенитки умело затянуты камуфляжными сетками, цистерны с горючим выкрашены в зеленый цвет. Под сенью раскидистых тополей располагались полковые ремонтные мастерские, их крыши были обложены ровным слоем дерна. Если бы пролетел над аэродромом вражеский самолет-разведчик, то увидел бы с высоты лишь несколько цепочек серых деревенских изб, росчерки дорог в изжелта-зеленой степи да островки редколесья в заброшенных, осиротелых полях.

Мимо Юрия к одному из капониров пробежал техник в синем замасленном комбинезоне, кирзовых сапогах, обрызганных краской. Техник в правой руке держал ведро с тавотом, в левой несколько медных изогнутых трубок.

Командира звена Василия Филиппова удалось отыскать возле столовой: тот колол дрова. Зыков представился.

— Ловко у вас получается, — заметил Юрий здороваясь. — Пополнение принимаете?

— Всегда рады, — приглядываясь к новичку, ответил Филиппов, — Дрова колоть умеете?

— Приходилось.

— Держите!

Зыков ловко ухватился за отполированное руками топорище, стал колоть дрова.

— В деревне рос? — быстро перейдя на ты, поинтересовался командир звена.

— Родился в Брянске. Рос в Москве.

— Неплохо, неплохо. Не каждый горожанин может так орудовать топором. Пойдем, самолет посмотришь. Был он в разных переделках, латали его не раз, но мотор — зверь.

Посылая Зыкова в одно из лучших звеньев полка, Скляров знал, что Филиппов быстро сумеет передать новичку опыт ведения воздушных боев и разведки. Талантливый летчик, он не раз штурмовал вражеские аэродромы, переправы, танковые колонны. Из уст в уста ходил его девиз: «Будь скромным на земле и дерзким в воздухе».

Прошло недели две, прежде чем Зыков, успев совершить десятка два боевых вылетов, отправился с Филипповым на свободную «охоту», а заодно и в разведку.

Они вылетели ранним утром. Сильный северо-западный ветер нес над сталинградской степью перемешанную с дымом пыль. Серое месиво с трудом пропускало лучи солнца. В квадратиках крупномасштабной карты, находящейся в планшете Зыкова, были обозначены островки леса, поля с балками и оврагами, многочисленные линии дорог и речушек.

Летчики всматривались в словно омертвелые дали, зная, что внизу не дремлют наши бойцы, что почти все они сейчас упрятались от зоркого ока врага в окопы, землянки, замаскировали орудия, танки, походные кухни. Скоро кончится наша территория и начнутся позиции врага. А пока, внимательно следуя за ведущим, Юрий думал о своей земле и о своей Родине. Есть клятвы, подписанные сердцем, именно такую клятву дал Зыков, вступив в комсомол. Без громких фраз и как-то само собой произошло породнение с героями прежних лет. И теперь надо было быть самому героем, научить сердце бесстрашию, подвергнуть волю закалке.

Вспомнился накоротке и первый день, вернее, первое утро войны, когда глухие раскаты бомбовых ударов врага были приняты за дальний июньский гром. Тогда курсанты и не подозревали, что этот гром — вестник войны.

Авиашкола находилась неподалеку от Киева. Курсанты хорошо видели яростные воздушные бои над городом; фашистские бомбы обрушивались на древний, утопающий в зелени город. Группы бомбовозов с крестами на широких крыльях прилетали как по расписанию. Бомбили они и учебный аэродром.

Теперь же в тыл врага летел Зыков. Внизу проплывали островки разнолесья, поросшие кустами искривленные балки, поблескивали речки и озера. Наконец-то и линия фронта.

Чем глубже в тыл противника залетают самолеты-разведчики, тем меньше дыма над землей, лучше видимость.

— Двадцать первый, слева железная дорога, — услышал Юрий в наушниках шлемофона.

Повернув голову, Зыков увидел поблескивающие на солнце ниточки рельсов. Сержант поругал себя, что не первый заметил стальной путь, рассеял внимание. Кое-где виднелись группы людей. Похоже немцы привлекли для ремонта железной дороги жителей оккупированной территории.

Всполошились зенитки. Впереди от разрывов снарядов появились дымки, словно невидимый пасечник прошел с дымарем и окурил небо.

Километрах в трех от железнодорожной насыпи тянулся островок редкого леса, похожий с высоты на огромную запятую. Среди почти однотонной зелени Юрий различил несколько пятен другого оттенка — желтовато-коричневого, словно в лесок раньше времени пожаловала осень.

— В лесу что-то замаскировано, — сообщил по радио ведущему Зыков.

— Молодец, Двадцать первый. Я тоже вижу. Ветки-то успели завянуть. Пролетим над лесом, сфотографируем.

Чем дальше «илы» уходили от линии фронта, тем больше попадалось на дорогах вражеских пехотных колонн, автомашин, бронетранспортеров — все двигалось к Волге, к Сталинграду.

Зыков то и дело включал фотоаппараты. Приближалась и давно поджидаемая минута, когда можно будет пустить в ход реактивные снаряды. Брошен беглый взгляд на приборы. Профессиональное, почти подсознательное зрение летчика успело выработаться еще в авиашколе. Оно позволяло при мгновенном осмотре добиваться зоркого наблюдения и корректировки приборов винтомоторной группы и всего комплекса навигационных приборов. Летчики, познавшие тонкости своего искусства, внушали Зыкову: будешь вглядываться в каждый прибор — проглядишь небо, прозеваешь врага. Сержант зорко следил за землей и небом, видел, как при появлении грозных «илов», словно песчинки вихрем, сдувало с дороги вражеских солдат.

Ему хорошо было видно, как кто-то падал в придорожные канавы и рвы, кто-то прыгал на подножку машины, сворачивающую с дороги в поле, кто-то строчил вверх из автоматов и ручных пулеметов. Из укрытия ударили скорострельные зенитные пушки.

— Двадцать первый, за работу!

— Вас понял.

Увеличив расстояние между штурмовиками, ведущий свел свою машину в пологое пике. Земля словно бы летела навстречу. Скопировав угол снижения, Зыков направил свой штурмовик вниз. Пальцами он прикоснулся к одной из гашеток. Через несколько секунд — атака.

Самолет Филиппова стремительно проносился над головной колонной бронетранспортеров. Выпущенные реактивные снаряды легли в цель. Один снаряд, должно быть, угодил в машину с боеприпасами: над ней взметнулся огромный столб огня. В черном дыму потонули обломки машины. Объятый пламенем ее борт оторвало и бросило на бензозаправщик. Прошло несколько мгновений, и на его месте поднялся огненно-черный султан взрыва.

На дороге образовался затор автомашин и тягачей. Многие из них были объяты пламенем. При выходе из атаки Юрий оглянулся назад и с ликованием в душе увидел густые шапки разрывов в самом центре скопления вражеской техники. Первая атака, и такой отличный результат! Ладони Юрия цепко впились в ручку управления. Он даже почувствовал, как в пальцах отозвалась боль. Разгоряченный боем, он поневоле поднес к лицу занемевшую правую руку, озорно, как делал не раз перед тем, как начать колоть дрова, поплевал на ладонь и стал энергично разворачивать штурмовик для нового захода.

Теперь крупнокалиберные пулеметы и зенитные орудия повели более интенсивный и прицельный огонь. Летчикам приходилось вести самолеты «змейкой».

Ошеломленный внезапностью удара, враг не понимал, откуда вынырнули самолеты русских. Зенитчики пролили сто потов, наводя скорострельные пушки на самолеты, буквально поливая бронированные «илы» густым потоком огня. Но снаряды, казалось, проносились мимо. Или, может быть, само небо помогает русским?

Предупредив ведущего, Зыков энергично отжал от себя ручку управления, направив машину к земле. Зенитчикам наверняка показалось, что наконец-то они подбили самолет и он, западая на левое крыло, пошел в свой последний путь.

Выведя машину из пике, сержант вновь понесся к колонне фашистов. Упруго спружинила под пальцами гашетка управления пулеметами и пушками: смертоносный ливень пуль и снарядов безжалостно сек разбегающуюся в страхе колонку фашистов. Юрия вновь охватил горячий азарт атаки. С поразительной ясностью и отчетливостью виделись земля и небо. Послушно и четко работали руки, и под мерный гул мотора думалось не о себе, не о своей жизни, — о неминуемой смерти ненавистных врагов, тех, что пришли осквернять и топтать родную землю.

— Молодец, Юра! — раздался голос ведущего. — Немного причесали колонну. Уходим в направлении хутора Бородкина.

Старший лейтенант Филиппов знал, что скоро сюда прилетят вызванные по рации немецкие истребители. Он зорко вглядывался в даль небес. Внизу простиралась ковыльная степь, изрезанная оврагами, тянулись поля, попадались опустелые фермы, оазисами возникли перелески — над всем нависала легкая бирюзовая дымка, просвеченная лучами нежаркого солнца. Ведущий не первый раз подумал о том, какой славный парень пришел в его звено. Зыкову всего девятнадцать. Совсем недавно он прошел боевое крещение, но уже дерзок в воздухе. Сегодня он тоже хорошо вел бой. Такой хватке мог позавидовать опытный, побывавший в пекле войны летчик.

После атаки штурмовики вышли к железной дороге и под «салюты» вражеских зениток полетели вдоль нее.

Показались пристанционные постройки, водокачка, серые пакгаузы, приземистые желто-коричневые здания. Справа от путей будки стрелочников, полосатые шлагбаумы, десятка полтора цистерн.

Навстречу им, от станции, паровоз тащил на подъем порожняк. Юрий предположил, что машинист спешит за грузом, тем самым, что неумело замаскирован под пожухлыми ветками.

Пришло время возвращаться на свой аэродром. Легли курсом на Сталинград. Василий Филиппов был в отличном расположении духа: застать врасплох и помолотить колонны фашистов, сфотографировать важные объекты, безнаказанно пройти под огнем зенитной артиллерии — это ли не везение. Но ведущий удерживался от преждевременной радости — всякое может случиться…

Чем ближе подлетали к линии фронта, тем хуже и хуже становилась видимость.

Следуя за командиром и мельком поглядывая на карту, Зыков представил, как по широкому фронту расползлась теперь фашистская саранча, готовя массированный прыжок через Волгу. Вот заштрихованные на карте квадратики, прямоугольнички кварталы Сталинграда, вот близко лежащие друг от друга волжские острова Зайцевский и Спорный. И теперь, когда задание было выполнено и опасность, казалось, осталась позади, Зыков, следя за режимом полета и выдерживая свое место в строю, с мягкой улыбкой подумал: «Вот и все — дома!».

Но неожиданно с солнечной стороны появились истребители Ме-109. Летчики почти одновременно заметили их приближение.

— Юра, сомкни строй!

Зыков вплотную подошел к Филиппову, и вот теперь рядом с командиром он летел навстречу врагу. Наблюдая за истребителями, Зыков не забывал посматривать и на землю. Оттуда открыли сильный огонь зенитные орудия. Строй «мессеров» рассыпался. Каждый старался выбрать удачный ракурс атаки. Вот один из них устремился на него. Трасса прошла неподалеку от кабины. Зыков, прикрывающий Филиппова, ответил огнем пушек и пулеметов, вынудив Ме-109 прекратить атаку.

Другие «мессеры» пронеслись так близко от «ила», что Юрий мог рассмотреть даже заклепки.

И вот радостный миг: Зыков увидел, как со стороны солнца спешат на помощь четыре наших истребителя. «Мессеры» сразу же покинули район боя.

Но машина Зыкова получила повреждение. Летчики с истребителей видели, как то и дело накренялся на правое крыло подбитый Ил-2. Филиппов и летчики-истребители понимали, каких усилий стоило сержанту Зыкову выровнять самолет.

— Держись, Юра! — подбадривал своего юного друга старший лейтенант Филиппов.

— Держусь, командир! — устало ответил Зыков.

После посадки Филиппов подошел к Юрию. Не произнеся ни слова, они обнялись, и не нашлось бы теперь сил разъединить их: война накрепко завязала еще один узел дружбы, которая была необходима людям, идущим по грани жизни и смерти.

— Здорово же тебя, дорогой «Илюша», покусали зенитки! — Василий Филиппов обходил самолет Зыкова, ласкал его ладонью, словно живое существо. — А ведь не подвел, дотянул до дома.

— Так это ж «ил»! — с гордостью заметил подбежавший механик Егоркин. — Не самолет — танк с крыльями!

Вскоре веселость сошла с его покрасневшего лица. Механик принялся присвистывать, переводя взгляд с поврежденного самолета на Зыкова.

— Да, сержант, задал ты мне задачку — опять придется дня три колдовать. Ну, да ладно… не привыкать, отремонтируем.

— Товарищ старший лейтенант, железнодорожную станцию следующий раз надо бомбить, — сказал Юрий, идя с Филипповым в штаб полка.

— Доложим Склярову. Думаю, что на это важное дело он выделит эскадрилью.

— А я заметил еще один замаскированный объект! — все более оживлялся сержант.

— Где? — насторожился командир звена, потому что сам больше ничего не обнаружил.

Юрий приостановился, взял в руки планшет.

— Вот здесь, — ткнул пальцем в карту возле балки Безымянной, — есть хлебное поле, а рядом лесок. Немцы, видимо, спрятали в нем технику и для маскировки подъездов навтыкали деревца, натянули маскировочные сетки. Получилось так, что к лесу нет ни дороги, ни тропинки.

— А ты, оказывается, глазастый.

Пришли в штаб. Ведущий доложил командиру полка о выполнении задания. Майор Скляров внимательно слушал рассказ, изучающе поглядывая на Юрия. Иногда командир полка, пододвинув ближе карту, делал на ней пометки.

— Хвалю, хвалю, други мои! — сказал майор. — Вы славно поработали. Прибавим к вашему докладу материалы дешифровки и потом поговорим подробно. А сейчас отдыхать. На штурмовку танковой колонны у Гумрака, о которой вы сообщили по рации, я уже отправил пятерку штурмовиков… Зыков может идти.

Козырнув, четко повернувшись, сержант вышел из штаба.

— Ну, старший лейтенант, доволен ведомым?

— Еще бы, товарищ майор! Славный парень. Уверен, со временем он будет отличным летчиком, да и в разведке будет незаменим.

— Ну, ступай отдыхать. Спасибо.

К вечеру над аэродромом стали гуртиться густые тучи. Между ними еще кое-где виднелись светло-голубые просветы неба, но и эти отдушины вскоре покрылись непроницаемой мглой. Со стороны горизонта доносились глухие раскаты грома.

В избе, отведенной для второй эскадрильи, чувствовалась предгрозовая духота. От запечного угла тянуло плесенью. Зыков вышел на улицу. Сгущалась и нарастала темнота. Откуда-то вынырнул ветер, взвихрил мелкую, как зола, пыль. Юрий пошел полевой дорогой.

В сердце жила тоска по дому, по родным. До мельчайших черточек вспомнилось лицо матери Елены Филипповны. Как ей сейчас живется, как работается на должности старшего санитарного инспектора? Беспокойная должность. Думалось об отце, о сестре Лиле, о младшем брате. Мысленно говорил с ними, улыбался. Побыв наедине со своими думами, Зыков вернулся к месту постоя своей эскадрильи. Присев на завалинку, задумался. Надо постараться правдиво и ясно проанализировать разведывательный вылет. Юрий поругал себя, что в бою был чрезмерно суетлив, рассеивал внимание. Он сам себе поставил оценки: за бомбометание и воздушную разведку — хорошо, за бой с истребителями — лишь посредственно.

Опять с особенной теплотой думалось о Москве. Такая же теплота рождалась в сердце, когда вспоминал о Люсе Медведевой. Вместе с ней он учился в аэроклубе, посвящал ей свои стихи. В школьные годы Юрий много писал, но безмерная любовь к авиации, стремление быстрее обрести крылья все дальше и дальше уводили его от литературных мечтаний. Так и остались в его уютной комнатке в поселке Сокол неузнавшие печатной страницы новеллы, наброски стихов, незавершенная повесть и планы ненаписанных рассказов.

Зыков вошел в избу. В двух небольших комнатах разместились летчики эскадрильи. Хозяин избы, крутоплечий старик Савелий, два года назад похоронил жену. До войны он еще стоял у горна в совхозной кузнице. Летчики любили слушать занятные стариковские рассказы, наполненные прибаутками. Особенно были расположены к старику механики. Он часто ходил в капониры, помогал промывать детали при разборке узлов самолета, зачищал напильником концы медных трубочек, выбивал бородком отверстия в тонких стальных пластинках. Подавая детали, крутил в восхищении головой.

— Вот эт-то сокол! — разглядывая штурмовик, как диковинку, восхищался Савелий, проводя щербатой ладонью по гладкому боку машины. — Не аэроплан сплошное угрозье фрицам! Громите их, ребятки, режьте пулей, рвите бомбой!.. Я с ними повоевал еще в четырнадцатом.

Особенно любил Савелий слушать рассказы бывалых летчиков.

— В начале войны, — вспоминал Саша Бондарь, — мне, как летучей мыши, больше по ночам приходилось летать. Иногда — ни звезд не видишь, ни земли, запеленатой тучами. Внизу прожектор полыхает. Насмотришься так, что после огненный пляс в глазах долго уняться не может… Однажды интересный случай произошел. Далеко на территорию врага залетел, надо было бомбить вражеский аэродром. Лечу — темень внизу, лишь изредка земля, как из кратера вулкана, вышвыривает снопы искр: паровоз жмет во всю прыть, и видно хвост за ним длинный — сыплет с натуги искрами… Со второго захода попал в него бомбами красивый фейерверк получился. От пожара свет по округе разлился…

Бондаря в эскадрилье любили. Был он летчиком высокой выучки, мастерски громил врага не только днем, но и ночью. Сашу слушали охотно еще и потому, что он служил в полку с самого его основания. Организованный в сорок первом, полк сразу же после ноябрьских праздников оказался на фронте. Сначала он назывался ночной легкобомбардировочный полк. Базировался под Москвой. Жили в тот период летчики в кельях под спасительной броней толстокаменных стен. Но они не отсиживались за древними стенами — в любое время суток усиленно приходилось работать всему личному составу полка.

Из Подмосковья полк перебазировался в Дятково, потом в Торжок. С Обуховского аэродрома ему пришлось действовать всю зиму сорок второго года. Летчики полка блестяще выполнили операцию по снабжению продуктами и боеприпасами наших пехотных частей, выходивших из окружения. Вскоре на станции Кинель им пришлось детально познакомиться с новыми машинами «Ильюшин-2». Получив в Куйбышеве самолеты, они вылетели на Сталинградский фронт.

Юрий Зыков внимательно слушал рассказы Бондаря, вникал в жизнь части, присматривался к однополчанам, и первое, непокидавшее его чувство неловкости, стеснительности постепенно сменялось иным — после каждого вылета он все сильнее чувствовал родство со своими старшими братьями по оружию, понимал, что маленькой частицей вливается в могучее боевое соединение.

Слушая Филиппова, Бондаря, других товарищей, он проникался к ним чувством доверия и симпатии. Ему хотелось скорее стать полноправным членом летной семьи. Да и сами сослуживцы шли ему навстречу. Возле столовой как-то подошел к Юрию крепко сбитый бровастый сержант с потертым футбольным мячом под мышкой. Обнажая в улыбке белизну зубов, сказал:

— Поздравляю, сержант! Говорят, ты сегодня забил не один гол фрицам.

Так началось знакомство с флагманским стрелком Владимиром Большаковым, заядлым футболистом.

Владимир и до войны увлекался футболом. Жил в Орехово-Зуеве, в фабрично-заводском училище получил специальность токаря, одновременно посещал аэроклуб.

Дождь, начавшийся с полчаса назад, все еще шумел за окнами избы. Над степью опускались гнетущие сумерки. Кто-то из летчиков крикнул задорным голосом:

— Богачев! Когда ты пойдешь принимать дождевую ванну?

Командир звена Иван Богачев, которого за глаза в шутку называли Ваней Богатым, постоянно обтирался холодной водой, не расставался с гантелями, сделанными в полковой ремонтной мастерской. Любил принимать небесный душ, подставляя тело под живительную прохладу струй. Сегодня было бы непростительно упустить такую возможность: долго стояла сушь, давно летчики не слышали громовых раскатов.

Богачев стал раздеваться. Быстро снял сапоги, ловко стянул гимнастерку, повесил на спинку кровати. Обнажилось мускулистое тело. Иван собирался шагнуть за порог, как в избу в накинутой на плечи плащ-палатке вошел дежурный по полку: эскадрилья приглашалась на занятия по воздушно-стрелковой службе.

— Ваня, обмундировывайся скорее! — посоветовал другу Филиппов.

— Дайте человеку искупаться под дождем, — заступился Бондарь.

Перебрасываясь шутками, летчики направились к столовой, где обычно проводились собрания, политзанятия, учебные сборы.

Помощник командира полка по воздушно-стрелковой службе капитан Клименко, поджидая пилотов второй эскадрильи, просматривал свежие газеты. Когда все расселись на широкие скамейки, Клименко начал спокойным твердым голосом:

— Товарищи! Страна переживает сейчас тяжелые дни. Обстановка на фронте продолжает оставаться угрожающей — враг, собрав огромные силы, рвется к Волге, к Сталинграду, фашисты опытны и коварны. Мы обязаны знать технику врага не хуже своей. В совершенстве ли мы овладели тактико-техническими данными самолетов противника, отлично ли знакомы с их вооружением?

С напряженным вниманием слушал капитана Зыков, Не было в выступлении помощника комполка назидательного тона, Клименко как бы вел доверительную беседу с глазу на глаз. За кажущейся строгостью капитана Юрий мог разглядеть теплоту его взгляда, догадаться об общительном характере человека.

— Лейтенант Богачев.

— Слушаю, товарищ капитан.

— Можете вы назвать отличительные особенности немецких истребителей?

— Имеют хорошую маневренность.

— Еще.

— У них сильное стрелковое и пушечное вооружение. Велик радиус действия. Например, у Ме-109 дальность полета составляет до тысячи километров, а у Ме-110 на четыреста километров больше…

— Сержант Большаков, продолжите.

— На истребителях противника последних выпусков были установлены пушки, стреляющие через втулку винта…

Незаметно проходили дни за днями, недели за неделями. Лето 1942 года набирало силу. Вновь наступили дни с одуряющей духотой в полдень, с завесами дыма и пыли вдоль передовой.

Во всех частях и соединениях в эти дни зачитали самый суровый за Отечественную войну приказ — «Ни шагу назад!».

Летчики-скляровцы свято выполняли клятву, данную Родине. С каждым вылетом крепли их удары по врагу.

За успешную разведку в глубоком тылу противника Зыков получил первую благодарность от командования. Разделили с Юрием радость его боевые наставники — Филиппов и командир звена Богачев.

В августе полк интенсивно бомбил вражеские переправы через Дон. Звено Ивана Богачева добровольно вызвалось лететь бомбить одну из наиболее защищенных переправ у населенного пункта Нижний Акатов. По прочному настилу, лежащему на понтонах, соблюдая дистанцию, шли танки, бензозаправщики, машины с тесно сидящими на них солдатами, катились поблескивающие лаком штабные лимузины.

Не только возведенная наскоро понтонная переправа прогибала свою хребтину под тяжестью великого груза, но, казалось, суровел от натуги сам батюшка-Дон, повидавший на долгом веку немало супостатов.

Звено Богачева шло на штурм переправы. Час назад Иван обтирался колодезной водой, хорошо снимающей усталость, придающей мышцам упругость и силу. Он натрудил гантелями руки и теперь в полете ощущал, как стягивало и поламывало запястья. На свежую голову хорошо думалось. В первую очередь решено было бомбить зенитные батареи. И после первой же атаки «илов» несколько орудий было выведено из строя.

Во втором заходе бомбы легли неподалеку от середины переправы, подняв водяной смерч и образовав крутой вал. Он с гулом обрушился на понтоны. Солдаты прыгали из кузовов машин на настил, под колеса и гусеницы идущей сзади техники.

Зенитки и пулеметы врага вели яростный огонь по «илам».

— Орлы, за мной! — вновь звенит в эфире голос командира звена.

Зенитные снаряды разрывались в такой близости от машины Богачева, что он даже улавливал кисловатый запах дыма, просачивающийся в кабину. Осколки снаряда повредили винт, чиркнули по крылу.

Богачев заводил штурмовик от правого берега Дона так, чтобы переправа оказалась параллельно фюзеляжу его машины. Надо произвести поправку на ветер, зайти к понтонному мосту с другого конца. Задача одна: разорвать нанизанные на толстые стальные канаты овальные бусы понтонов, как можно скорее отправить на донское дно в спешке бегущие танки и машины.

Но вот штурмовик Ивана будто подпрыгнул на ухабе: крупная дрожь машины передалась человеку, по телу расползлась нехорошая истома. Командир звена в мыслях постоянно ограждал штурмовик от всякой напасти и даже, пожалуй, начинал верить в его неуязвимость. И вот тебе на — в фюзеляже разорвался фашистский снаряд.

«Что теперь делать?» — спросил сам себя.

— Ваня, горишь! — отозвался с хрипотцой голос в шлемофоне.

Богачев не видел пламени, но, оглянувшись назад, заметил пока негустую струю дыма, словно под брюхом машины подпалили клочок бересты и подтопка зачадила, оставляя кривую угольно-черную полосу с темно-красными языками пламени у самого фюзеляжа.

«Скорее набрать высоту, войти в крутое пике, постараться сбить пламя, задушить красношерстную зверюгу, терзающую сейчас самолет. А может, не надо тратить времени и продолжать следовать своим курсом к переправе?» Торопливый бег секундной стрелки на часах заставлял немедленно принимать нужное решение.

Богачев хотел потянуть ручку управления на себя и взмыть в задымленное небо, но первые завитушки огня, начинающие подползать к кабине, заставили отказаться от задуманного. Отчетливо представилось: пламя властно подбирается к бензобакам с наполовину израсходованным горючим, возможно, успело накалить резервуары, и вот-вот наступит роковой момент…

Огонь начал нагревать кабину, гуще обволакивать стекло, но летчик старался держать под постоянным наблюдением переправу. Он подходил к ней, словно к аэродромной полосе на посадку, все сильнее и сильнее отжимая от себя ручку управления… Богачев смотрел на стекло кабины, и на какой-то миг ему показалось, что он глядит в широкий зев русской печки в своей деревенской избе. Жарко пылают березовые дрова, на загнетке стоит чугун со свежими щами. В одно мгновение промелькнуло лицо матери в отблесках буйного огня — мать в цветастом переднике, на подбородке у нее мучная пыльца… Исчезло видение, больно защемило сердце. Он мысленно простился с родными, с землей, с небом, которое так любил. Надо что-то сказать на прощание ребятам, пусть передадут товарищам и командиру, как дорого стоила его жизнь.

— Вы слышите меня, ребята?! — гортанным голосом выкрикнул Богачев.

— Прыгай, Иван!..

— Прощайте, друзья! Иду на мост!

С берегов по нему били зенитки, строчили автоматы и ручные пулеметы. Сбрасывая в спешке ранцы, с настила посыпалась в воду фашистская солдатня, отчаянно разгребая руками донскую воду, стараясь подальше отплыть от моста — к нему с катастрофической быстротой приближался объятый пламенем советский штурмовик. Ничто теперь не могло предотвратить столкновение самолета с переправой, забитой техникой и людьми.

Иван с благодарностью подумал об «иле» — молодец, не подвел, не взорвался раньше времени…

Небывалой силы взрыв разметал переправу над Доном. С огнем, дымом подняло вверх понтоны, машины, орудия. Новенький «оппель» так швырнуло взрывной волной, что насадило его на конец танкового ствола. Вместе они и ушли на дно реки.

Уничтожив еще несколько зенитных орудий, звено вернулось на полевой аэродром. Только не было с ними любимого командира — Ивана Богачева.