Огонь и ветер (СИ)

Глава 15

Я знала, что это равносильно объявлению войны, где не берут пленных, но поступить иначе я не могла. Возможно, это первая вещь, которая принесет Огнареву столько же унижения, сколько он приносил мне. Пока адреналин бушевал в крови, а Алекс еще не пришел в себя и не закатал рукава для кровавой вендетты, я старалась мыслить рационально. Я быстро запрыгнула в джинсы и покинула поле боя. Если бы у меня были деньги, я бы обязательно отправила Огнареву цветы с запиской, чтобы он не злился.

Стоял прекрасный майский вечер, легкий теплый ветерок обдувал мое раскрасневшееся от переживаний лицо, я медленно шла по зеленому скверу и прокручивала в памяти все, что сейчас произошло. Моя нормальная и ненормальная половины сознания снова между собой спорили, пытаясь перетянуть на свою сторону, в голове творился полный бардак, а если бы я стала прислушиваться еще и к своему сердцу, я бы точно сошла с ума!

Я понимала, что Алекс ни за что не стерпит этот выпад, и его следующий удар точно заставит меня страдать, но я сама заварила эту кашу, поэтому мне стоило позаботиться о том, как минимизировать последствия, а лучше сыграть на опережение. За то время, что мы прожили под одной крышей, я успела неплохо его изучить, к сожалению, рычагов давления на Огнарева, у меня не было. Но чем масштабнее была его подлость, тем быстрее он отходил. Я снова терялась в раздумьях, стоит ли позволить Алексу очередной раз вытереть об себя ноги или, пока он не успел придумать новый план, вернуться домой и попытаться извиниться и подлизаться к нему. Оба варианта категорически меня не устраивали.

Я бродила по улицам уже достаточно долго, солнце садилось за горизонт, превращая небо ярко-красное зарево. И чем больше я шла в пустоту, тем тревожнее мне становилось, рано или поздно мне придется вернуться домой и встретиться лицом к лицу с моим демоном. Но самое паршивое чувство ныло и царапалось где-то под ребрами, я понимала, что очень жалею. Я жалею, что не поцеловала его, жалею, что не смогла договориться со своей гордостью, обидела Алекса, когда он был уязвим, что теперь мы не просто в ссоре, а на пороге войны. Я вспоминала, как лежала в мягкой постели, уткнувшись носом в его плечо, а он нежно гладил мою спину и голову. Огнарев так аккуратно и чувственно прижимал меня к себе, что от этих воспоминаний у меня до сих пор сжималось сердце и подрагивали пальцы.

Если бы я не пошла на поводу у своего самолюбия, я бы и сейчас могла лежать в его объятиях и наслаждаться покоем и теплом его кожи, а не слоняться по улицам, ожидая своей участи. Чем больше я об этом думала, тем настойчивее надо мной брала верх моя неадекватная половина. Я снова захотела домой.

Возможно, если бы нам удалось поговорить нормально, без колкостей и бесконечного вранья, в наших взаимоотношениях что-нибудь поменялось. Но с Огнаревым просто не бывает…

Когда на город опустилась ночь, я поняла, что пора возвращаться. Мне было чертовски страшно, ведь что меня ждет за порогом квартиры предугадать было не возможно.

После нескольких часов, проведенных наедине со своими мыслями, я твердо знала одну вещь- на этот раз я не буду ему мстить, что бы он не выкинул. К несчастью, без Алекса я чувствовала себя намного хуже, чем с ним, и как бы не было прискорбно признавать, если бы у меня была возможность перемотать время вспять, я бы просто поцеловала его и не заставляла бы вставать на колени. Делать ему больно мне не понравилось.

Как только я открыла дверь квартиры, в нос сразу бросился неприятный запах дыма и я испугалась, что пока меня не было, дома что-то произошло. Я быстро рванула внутрь, но тут же осеклась, нарвавшись в гостиной на стальной, черный взгляд Огнарева. Он вальяжно сидел в кресле лицом ко входу, в одной руке он держал бокал виски, а в другой зажженную сигарету. В комнате тускло горел ночник и небольшой светильник над барной стойкой. Алекс хищно поедал меня глазами. Он прекрасно знал, что я всегда теряюсь, когда он разглядывает меня слишком откровенно. Тонкая струйка дыма от сигареты поднималась под потолок, но дома пахло не табаком.

— Что горело? — я осторожно спросила Алекса.

Но он не торопился мне отвечать, он не отрывал от меня своих дьявольских глаз и снова заставлял нервничать.

— Как звали парня, с которым ты недавно рассталась?

— Почему «звали»? — испуганно спросила я.

Алекс злобно оскалился, отпил большой глоток из бокала, затянулся сигаретой и выпустил из легких густой клубок дыма.

— Что ты сделал? — я не могла скрыть дрожь в голосе.

— Ничего, — с насмешкой ответил Огнарев, — я даже не выходил из дома! Я весь вечер читал!

Беспокойство нарастало снежным комом и отдавалась тупой болью в висках. Всем своим видом, Алекс давал понять, что пока я решалась на его помилование, он подготовил для меня-что то гадкое.

— Дорогой дневник, сегодня мы с дедушкой ходили на рыбалку и поймали большого карпа…

Мое сердце тут-же рухнуло в пропасть, словно огромной взрывной волной мою душу выбросило из тела, а вместо нее в груди образовалась громадная зияющая дыра. Огнарев произнес цитату из моего дневника.

— Сколько ты его вела? — надменно спросил Алекс и еще раз затянулся, — Лет пятнадцать? Если ты описывала только самые яркие события, то мне тебя даже жаль, у тебя ужасно скучная и не интересная жизнь!

Он топтал ногами мои самые сокровенные чувства, каждая строчка в этом дневнике была написана не просто так и слишком много для меня значила. Алекс переворошил грязными ботинками мои воспоминания и надругался над моей болью.

— Школа, театральные сценки, какие-то никчемные грамоты, — Огнарев ядовито чеканил каждое слово, — про первый поцелуй было более-менее интересно, потом опять пошла одна нудятина! Зачем ты вообще писала эту наивную дичь?

Я снова ощущала себя маленькой беззащитной девочкой. К горлу подступали слезы, а я просто стояла, как вкопанная и смотрела на демона глазами, полными разочарования и смертельной обиды. Если Алекс хотел меня сломить, к него это получилось.

— Впрочем, последние три сезона выдались неплохими, — Алекс затушил сигарету прямо об кофейный столик и опустошил бокал, — Дорогой дневник, мое сердце разбито, Комов пригласил Лерку на медленный танец!

Блондин жеманно кривлялся, изображая меня и говорил театральным голосом. По моему лицу катились огромные горькие слезы, я даже не дышала, только все так-же не отводила от него глаз, каждое движение и каждое слово Огнарева, вбивало гвоздь в мою грудную клетку.

— Как можно три года убиваться по какому-то недоумку? — злобно выкрикнул Алекс, — И часами исписывать листы, восхищаясь какой же он красивый, умный, талантливый! Самый лучший мужчина на земле!

За моей спиной раздался треск стекла от разбитого об стену бокала, я сжалась в испуг, но не двинулась с места.

— И после этого, я — жалкий? За три года тебе не удалось выпросить, чтобы тебя хотя бы трахнули!

Черные глаза Алекса метали в меня молнии, я видела, как в нем стремительно разгорается пожар и пространство вокруг него пылает от ярости. Он тяжело дышал, сжимал кулаки и челюсти, и готов был разорвать меня.

— Спасибо, что уделила мне пару строчек, правда даже без имени, и написала с свой сборник кринжатины, как тебе плохо со мной живется!

— Где дневник? — тихо спросила я, глотая соленые капли.

— В раковине! — агрессивно бросил Алекс.

На трясущихся ногах, я прошла в кухню и остановилась в паре шагов от мойки, я уже знала, что меня там ждет, но упорно не хотела верить, что Огнарев это сделал. Преодолев себя, я сделала два шага и опустила глаза вниз. Среди горстки черного пепла, лежали две железные канцелярские скрепки, которыми я крепила к обложке тетради старые, выпавшие страницы. Все что осталось от моей памяти- это обугленный переплет и две небольшие железки.

Я прикрыла ладонью рот, но все равно не смогла сдержать вой боли и отчаяния, по комнате прошел мой безнадежный крик, я ухватилась за столешницу, пытаясь удержаться от потрясения и меня накрыло волной дикого, неконтролируемого рыдания. Я тяжело всхлипывала и тоскливо ревела, я испытывала такую обреченную горечь потери лишь однажды, когда умер мой дедушка. У меня тряслись губы и руки, а слезы все текли и текли, горячей стеной. Я не знала, что сейчас происходит за моей спиной, мне было совершенно все равно, наслаждается ли Огнарев тем, какую сильную боль он доставил мне в этот раз, или сожалеет о том, что натворил. Я была полностью разбита и погружена в себя. Я ничего не видела из-за пелены слез перед глазами, я не могла дышать и никак не могла успокоиться, продолжая содрогаться в рыдании.

Когда на смену истерике пришла тупая душевная боль, я обернулась. Мне хотелось, чтобы Алекс посмотрел на мое красное, зареванное лицо, я больше не боялась показать ему свою слабость и горе.

— Как же ты мог так со мной поступить? — еле слышно спросила я.

Мои губы дрожали так сильно, что из-за тремора, я слегла заикалась. Алекс стоял напряженный, как струна, в паре метрах от меня. Его взгляд был тревожным и мрачным, рот сжимался в тонкую нить, а плечи были опущены и зажаты.

— Я писала это для своей мамы, — всхлипнула я.

Мне хотелось, чтобы демону стало стыдно и он понял, что в порыве гнева, а он сжег не просто тетрадь, а часть моей души. Я взяла стул и села за столом напротив Алекса, и продолжая плакать и заикаться, я вывалила на него, все, что терзало меня долгие годы.

— Мои родители развелись, когда я была совсем маленькой, отца я почти не помню, он как-то быстро скрылся в закат, и мы с мамой остались вдвоем. Она родила меня очень рано и на момент развода, все еще училась в институте, денег, естественно, не было и мама была вынуждена вернуться к своим родителям и устроиться на работу. Мне казалось, у меня обычное, счастливое детство, бабушка и дед уделяли мне много внимания, пока мама пропадала на работе, мы ездили на речку, кормили голубей в парке, на праздники ходили в мой любимый парк аттракционов и в кафе- мороженное. А потом мама уехала, ей предложили хорошую работу в другом городе… Сначала она очень часто звонила и возвращалась домой на несколько дней каждые два месяца, эти дни были для меня настоящим праздником, я еще не умела считать, поэтому фломастером зачеркивала цифры в настенном календаре и беспокойно ждала новой встречи. А потом она стала приезжать все реже и реже… Я пошла в школу. Я с завистью смотрела, как после занятий, мои одноклассники шли за руку со своими мамами и рассказывали, как прошел их день, они смеялись и болтали обо всем на свете. Я шла сзади и слушала, как они обсуждали, что будут готовить на ужин и куда поедут на каникулы. А потом начались школьные спектакли, конкурсы талантов, линейки и праздники. Все были с родителями, а я одна и мое сердце разрывалось от обиды, когда мне вручали грамоту за победу в конкурсе чтецов, мне не с кем было поделиться своей радостью. Я видела, как другие родители гордились своими детьми, снимали их на камеру и хлопали, а потом они всей семьей фотографировались с учителем. Мне было так грустно, что мама не может разделить со мной эти моменты и гордиться мной точно так-же, как другие мамы. Я думала, что я обязательно все расскажу ей, как только она приедет, но ее все не было, а я стала многое забывать… Тогда я решила, что если со мной произойдет что-то стоящее, нужно сразу же записать об этом в дневник и, как только мама вернется, отдать ей тетрадь, чтобы она могла прочитать его и, как следует, со мной порадоваться или поплакать.

У Алекса дрогнула губа и у меня снова вырвался хриплый стон и нервный всхлип.

— Бабушка и дед меня очень любили, но они были людьми старой, советской закалки и имели свое представление о моем воспитании, не говоря о том, что мне подолгу приходилось объяснять им какие-то простые современные вещи. Сколько бы они не старались вложить в меня тепла, любви и заботы, с мамой они сравниться не могли. А ее все не было… Если бы ты только знал, как сильно я ее ждала! Моя тетрадь заполнялась записями, менялись времена года, и мне даже казалось, что я стала забывать, как выглядит ее лицо вживую. Однажды я закатила бабушке грандиозную истерику. Я требовала, чтобы она немедленно отвезла меня в другой город, к маме, я объявила голодную забастовку и не ела три дня, а бабушка лишь тихонько плакала и о чем-то шепталась с дедом. Я боялась, что, на самом деле, мама умерла и они ничего не говорят мне, чтобы меня не расстраивать, но переодически я слышала, как бабушка ругается с ней по телефону, я узнавала ее голос. А мне она звонила только раз в год, на День Рождения. Хотя бабушка продолжала вручать подарки от мамы на все праздники, позже я поняла, что эти подарки для меня покупала сама бабушка. Я становилась старше, теперь мои подружки таскали у своих мам духи и косметику и рассказывали им о своих первых парнях, вместе они ходили на шоппинг, у них были свои маленькие женские секреты. А у меня был только один вопрос: почему же ты меня оставила? Больше я не ждала ее, но мне очень хотелось ее увидеть, чтобы просто посмотреть в глаза и спросить: «почему?». Я все еще вела дневник, наверно, в глубине души я надеялась, что существует какая-то очень серьезная причина, чтобы бросить свою дочь, и когда я ее узнаю, я смогу понять маму и отдам ей тетрадь, чтобы она узнала, как много пропустила. Но, как видишь, дневник все еще был у меня…

— Ты знаешь, где она сейчас? — взволновано спросил Алекс.

— Конечно, она здесь, в Москве. Счастливо замужем, имеет двоих детей, мальчику — четырнадцать лет, девочке- двенадцать.

— И ты больше никогда ее не видела?

— Ну почему же? — я вытерла хлюпающий нос, — когда я поступила учиться и переехала в Москву, я позвонила ей и попросила о встрече. Я ожидала увидеть наркоманку, алкоголичку или сектантку, но она выглядела совершенно обычной, точно такой же, как я ее помнила, только значительно старше. У ее семьи была хорошая квартира, мы сидели на кухне и я наблюдала, как она нарезает детям бутерброды и отчитывает их за плохое поведение, а потом она ласково погладила свою дочь по голове и поправила ей хвостик. В этот момент внутри меня все умерло, я не запомнила, делала ли она когда-нибудь мне прически. Раньше я думала, что когда увижу ее, сразу брошусь на шею и сорвусь в рыдания, но при первой встрече, мы даже не обнялись, словно чужие люди. Я принесла дневник к собой и собиралась его отдать, но когда я увидела, что совершенно не вызываю у нее никакого интереса и она разговаривает со мной из вежливости, передумала. Ей было совершенно наплевать, чем я занимаюсь, что люблю есть на завтрак, есть ли у меня любимый фильм… Наверно, это стало главным разочарованием моей жизни и я предпочла забыть об этой встрече и хранить в памяти мою молодую маму, которая любила меня и вела за руку из детского сада. Но я все равно надеялась, что однажды она поймет, какую ошибку совершила и попытается все исправить, тогда я и отдам ей мою тетрадь. Ты просто не представляешь, что она для меня значила….

Я прикрыла лицо ладонью и отвернулась в сторону, роняя последние слезы. Больше мне не хотелось ничего говорить.

— Думаю, она не достойна твоего дневника, — тихо сказал Алекс, — Если ты ее отпустишь, тебе станет легче.

Я всхлипнула последний раз и кивнула ему. Я много раз думала об этом, но так просто, бывает только в теории.

— Кать, если бы я знал, я бы не сделал этого… Голос Огнарева звучал тоскливо, я специально не смотрела на него, потому что, как бы он не реагировал на мой рассказ, это уже ничего не изменит.

— Моя мать тоже меня не любит, — печально сказал Алекс.

— Мне так не показалось…

— Ты просто не жила в нашей семье, хотя это и семьей нельзя назвать.

Блондин налил стакан воды и поставил его передо мной, но я к нему не притронулась.

— Истории из семейного архива будут? — колко спросила я, но Алекс сделал вид, что не заметил мой тон.

— Если хочешь… Но я никому об этом не рассказывал.

— Мне все равно, — равнодушно сказала я, — не думаю, что ты сможешь чем-то меня удивить…

— Вообще-то я тоже хотел излить тебе душу, — Огнарев был расстроен, — Могла бы сделать вид, что тебе интересно…

Я вытирала слезы, от соленой воды щипало щеки. Мне было совсем не интересно, что Алекс собирался рассказать, но я больше не хотела думать о своих детских травмах и переживать все это внутри себя еще раз. Сейчас я была готова отвлечься на что угодно, лишь бы дыра в груди начала затягиваться.

— Если хочешь выговориться, я послушаю.

Огнарев достал из кухонного шкафа еще два бокала и разлил в них виски, один из них он поставил передо мной, а второй взял в руку. Он подошел к окну и отвернулся от меня.

— Меня не любили с самого детства. Я был нежеланным ребенком, вернее нужным только для того, чтобы удачно выйти замуж за отца. Ему было вообще все равно на ком из своих многочисленных подружек жениться, но раз одна из них забеременела, пришлось делать предложение. Мать к детям была не готова, она до сих пор упрекает меня, что благодаря мне, ее тело навсегда покрылось растяжками, как будто я был в этом виноват. А еще я был очень беспокойным, все время орал, как резаный и успокаивался только на руках, ее это жутко бесило и меня почти сразу сплавили на няню. Я везде лез, ломал вещи и постоянно требовал внимания, мать визжала, что иметь сына это катастрофа и она всегда мечтала о дочери. Сколько бы я не ходил за ней, в ответ получал только: «отстань, не шуми, иди займись чем-нибудь, замолчи». Родилась Марта, сначала я обрадовался, что можно будет с кем-нибудь поиграть, но потом понял, что стало только хуже, ее сразу окружили заботой, а мне наняли вторую няню, одна со мной не справлялась. Чем старше мы становились, тем сильнее бросалось в глаза, как по разному нас любят. Вернее, Марту любят, а меня терпят. Отца в нашей жизни практически не было, он приходил только поздно вечером, и если мы еще не спали, просил создать в доме тишину. Мать просто млела от дочери, она постоянно возилась с ней, наряжала в цветастые тряпки и везде таскала за собой, постоянно хвастаясь своим подружкам, какая она умница. Хотя Марта и правда была очень спокойным и беспроблемным ребенком, в отличии от меня. Я создавал много шума, дрался с соседскими детьми и все время куда-то влипал, доставляя родителям кучу проблем. Меня стали отправлять по спортивным лагерям и частным школам с проживанием, когда я приезжал на каникулы, я видел как всех бесит мое присутствие. Любая моя ошибка воспринималась в штыки, отец жестко меня наказывал, мне постоянно за что-нибудь влетало. Естественно, я винил во всем сестру, ведь над ней тряслись и сдували пылинки, даже холодный отец говорил с ней очень ласково и нежно. И я стал лупить Марту. Самое ужасное, что она на меня не жаловалась, а молча терпела, хотя мать видела синяки и постоянно расспрашивала, не обижаю ли я ее. Когда Марта подросла, она научилась давать мне отпор, но к тому моменту, кажется, уже просекла, почему я так ее ненавижу. Семья относилась ко мне, как к приемному ребенку дальних родственников, от меня откупались деньгами и подарками, лишь бы я заткнулся и не докучал, пока для нее выбирали все самое лучшее. Брак родителей развалился, отец не стеснялся таскаться с эскортницами по ресторанам, а мать стала спать со своим фитнес тренером, прямо в доме, у нас под носом, но это никого не волновало, даже ее собственного мужа. В конце-концов, я смирился и принял правила игры, но к моему удивлению, понял, что не все оказалось так плохо, и как бы я не старался нагадить сестре, она все равно жалеет меня и даже любит. Мы постепенно стали сближаться и налаживать отношения, Марта не держала на меня обид, а я просто радовался, что теперь не так одинок. Ее тоже бесило происходящее вокруг, и мы вместе мечтали свалить из этого дурдома. Но даже после того, как мы разъехались, моя мать все еще считала, что Марта в нашей семье- общая гордость, а я- сплошное разочарование. Поэтому я предложил тебе деньги за поездку ко мне домой, родители не верили, что я могу встретить кого-то нормального, им кажется, что я способен только покупать женщин. Хотя, фактически, так и было… Но в вопросах тотальной материнской нелюбви я большой специалист, если ты не знаешь, как жить, если тебя ненавидит единственный человек, который должен был любить тебя по умолчанию, то спрашивай, поделюсь опытом…

Алекс вернулся к столу и залпом выпил стакан виски, который предназначался для меня. Я представила его маленьким, шкодным мальчиком, который нуждался во внимании и любви, но вместо этого получал только холод и раздражительность, и чудовище из моих кошмаров стало превращаться в раненого белого кролика. Мне было жаль его. Неудивительно, что Огнарев вырос в жестокого, бездушного зверя, если с самого раннего детства его психику ежедневно ломали родные люди.

После его внезапного откровения, многие поступки Алекса мне стали понятны, он не переносил конкуренцию, критику и впадал в ярость, когда его отвергают. Стоило задеть одно из его слабых мест, срабатывал спусковой крючок и запускал механизм разрушения. Уверенна, он уничтожил мой дневник после того, как прочитал мои многострадальные истории про Сашку Комова, а про себя почти ничего не нашел.

— Я хочу спасть, — устало сказала я, в надежде, что Огнарев уйдет в свою комнату и оставит меня в одиночестве.

— Иди в спальню, я посплю тут.

— Не надо… на диване ты не поместишься и здесь очень неудобно.

— Кать, это не твои проблемы, — нервно ответил Алекс, — ложись.

Я встала из-за стола, пустым взглядом оглядела тускло освещенную комнату, вокруг стоял полный беспорядок, везде валялись разбитые стекла, я вспомнила, как бокал просвистел прямо над моим ухом и подумала, что бы было, если бы демон попал мне в голову. Алекс вернулся на кресло и снова закурил.

Я залезла в постель и плотно завернулась в одеяло. Внутри меня была пустота, будто все выгорело после пожара, я больше не плакала и не всхлипывала, я чувствовала только кромешную темноту, тоску и беспроглядное одиночество. Мне не спалось, я смотрела на большую, яркую луну за окном и изнывала от свербящей раны внутри. Я так хотела ощутить хотя бы немного тепла, спокойствия и равновесия, чтобы меня пожалели, успокоили и обняли, но к сожалению, кроме демона, у меня совсем никого не было. Я прислушивалась к звукам в ночной тиши. Если бы Алекс сейчас вернулся в спальню, лег на свою сторону кровати и я знала, что за моей спиной кто-то есть, мне бы стало чуточку легче. Но Огнарев не собирался возвращаться. Я чувствовала, что он переживает и не хочет меня трогать, чтобы не расстраивать еще больше, наверняка, Алекс считает, что я презираю его и не хочу видеть. А я, как последняя тряпка, лежала и ждала, что он зайдет в комнату.

Стрелки часов тихо отсчитывали минуты, за окном просыпались первые лучи солнца, а я по-прежнему не смыкала глаз. Я встала с кровати, и очень тихо, на носочках, вышла в гостиную. Алекс все еще сидел в кресле с бокалом виски в руках. Он грустно посмотрел на меня и сказал полушепотом:

— Опять кошмары?

Я медленно кивнула и подошла ближе. Огнарев выглядел плохо, его лицо было мрачным и серым, глаза казались безжизненными, а острые скулы и поджатые губы придавали ему суровый вид. Я взяла из рук Алекса стакан и поставила его на столик, об который он тушил окурки. Я запустила пальцы в его волосы и слегла погладила его голову, он тут-же наклонил ее, прижимаясь к моему животу.

— Пойдем спать, — тихо сказала я и протянула ему руку.

Огнарев обхватил мою кисть, встал с кресла и пошел следом за мной. Мы опустились на кровать и я сама обняла его, я снова уткнулась носом в его грудь и прижалась к его телу, на этот раз Алекс не гладил мои плечи и спину, а просто крепко стискивал в своих объятиях. Я чувствовала, как внутри меня появляется тепло и чем дольше я так лежала, тем больше возвращалась к жизни.

— Я хотел извиниться перед тобой…

— Не надо… Я ничего не хочу слышать.

— Но мне правда, жаль…

— Я не хочу с тобой разговаривать, Алекс. Пожалуйста, можешь ничего не говорить?

— Могу. А обниматься можно?

— Можно, — сказала я немного подумав.

— Целоваться?

— Нет, — резко ответила я.

— Точно, я же для тебя слишком жалкий, — иронично сказал Огнарев.

— Для меня ты слишком жестокий и не стабильный!

— Если бы я был слишком жестоким, я бы поцеловал тебя силой…

Удивительно, но даже после крупной ссоры, он все еще не терял игривый тон и пытался меня растормошить, зная, что я обязательно на это поведусь.

— Алекс, мы договорились молчать!

— Прижал бы тебя к кровати, навалился сверху, обхватил руками твое лицо и вцепился бы в тебя губами…

— Закрой рот!

— Ты бы подергалась какое-то время, делая вид, что сопротивляешься, а потом, сама бы на меня налетела, соблазнительно постанывая…

— Звучит заманчиво! — улыбнулась я, уткнувшись в его плечо.

Алекс замешкался, а потом начал крутиться на кровати, пытаясь развернуть меня к себе лицом, но я знала для чего он это делает и крепко вжималась в его грудь.

— Нет, нет, нет! — пищала я, — для начала тебе стоит поработать над своим поведением, а потом думать о поцелуях!

— Так может я заколдованный принц? — Огнарев смеялся, — ты поцелуешь меня и я превращусь в нормального!

Как ему это удается? Пол часа назад, лежа в этой постели, я просто умирала и не могла собрать себя по кускам, а сейчас я флиртовала с ним, будто ничего не произошло и думала о том, что если бы он правда сейчас меня поцеловал, я бы не сопротивлялась.

Как такое вообще возможно?