Огонь в затемненном городе

СООБЩЕНИЕ ОБ ОТЦЕ

После того как Олев собрал свое радио, мы больше не живем словно на отрезанном от всего остального мира острове. Правда, мы по-прежнему в рабстве. Мы живем, как крепостные, потому что даже для поездки из одного города в другой нужно специальное разрешение. Теперь на все требуется разрешение или документ. Но на эфир власть нацистов не распространяется, хотя слушать Москву, конечно, запрещено. Из Москвы летят слова, которые вселяют в нас надежду и веру. Эти слова не задерживает линия фронта, им не страшны пули и снаряды. Чтобы слушать их, мы не просим у немцев разрешения. Мы не считаемся с запретом, потому что в душе мы вовсе не рабы и никогда ими не станем.

Радиоприемник Олева ловит сообщения о наступлении Красной Армии и о победных сражениях по всему широкому фронту, о беспорядочном отступлении немцев и о больших их потерях. Слушая эти известия, мы с каждым днем яснее понимаем, в какую сторону катится тележка истории. Результат исторического развития — вовсе не сила и мощь фашистской Германии, как говорит директор нашей гимназии, а наоборот — разгром фашистского государства. Нацисты не спасутся от разгрома и уничтожения — в этом мы с Олевом совершенно уверены.

Московское радио рассказывает о героических подвигах многих солдат и офицеров Эстонского корпуса, и мы с Олевом слушаем с захватывающим интересом.

Один из таких героев — младший лейтенант Альберт Каристе. Много часов он со своими людьми отражал натиск немецкого танкового десанта и не отступил ни на шаг. Когда немцы стали забрасывать его окоп гранатами, он ловил эти гранаты в воздухе и швырял обратно в немцев. Это был настоящий героический подвиг, потому что ведь неизвестно, в какой момент граната взорвется. Так он поймал и швырнул обратно целых пять гранат! И каждая граната сеяла смерть среди немцев. Но шестая граната взорвалась у него в руке. Каристе был тяжело ранен. Но он отказался покинуть поле боя, он сказал: «Я буду сражаться до конца!»

Сегодня мы с Олевом снова сидели возле радиоприемника и с волнением слушали, хотя на сей раз не говорилось прямо о героических подвигах. Радио сообщало о наградах, которыми Советское правительство отметило отвагу и мужество бойцов-эстонцев.

Орденом Красного Знамени награждены…

Орденом Отечественной войны I степени награждены…

Орденом Отечественной войны II степени награждены…

Орденом Красной Звезды награждены…

Сотни солдат и офицеров Эстонского корпуса награждены орденами и медалями.

Приемник Олева ловит имена мужественных людей, которые награждены медалью «За отвагу», а мы внимательно слушаем.

Младший сержант Аарон Эдуард Карлович…

Красноармеец Арулоо Эндель Юулиусович…

Все новые и новые имена. Чужие и все-таки знакомые фамилии.

Красноармеец Каазик Карл Эдуардович…

Сержант Каиро Амброзиус Яанович…

Красноармеец Отсман Оскар Андреевич…

Красноармеец Парм Готфрид Карлович…

Красноармеец Пихлат Айн Нигулович…

Имена… Имена… Имена…

Но я не слышал больше ни одного имени.

Диктор сказал: «Пихлат Айн Нигулович».

Не может быть двух Айнов Нигуловичей Пихлатов! Это мой отец!

— Ну, — сказал Олев, — твой отец отважный человек.

Но для меня сейчас самым важным было то, что мой отец жив.

Я даже не заметил, как Олев выключил радио.

— Мне пора, — сказал я.

— Куда?

— К маме.

На улице в этот день была оттепель. Со стрех капало. Я пошел к парникам — там работала мама. Воробьи прыгали по улице. Воробьи прыгали, и мой отец был жив.

Я не заметил, как все ускорял шаг и, наконец, побежал. На углу я столкнулся с двумя толстыми тетушками, но даже не извинился.

Я бежал. Юло Айнович Пихлат бежал по улицам родного города. Он страшно спешил, потому что отец его был жив и об этом нужно немедленно сообщить матери.

В конторе я, задыхаясь, спросил маму.

— Пройдите в парники, — ответили мне коротко.

Они здесь меня знали. Они знали, что я Юло Айнович Пихлат.

Мама возилась с цветочными горшками. На ней был рабочий халат.

— Мама! — крикнул я.

От неожиданности мама выпустила из рук цветочный горшок и испуганно оглянулась. Но, увидев меня, она улыбнулась.

— Мама! — сказал я. — Папа жив.

И тут вдруг мама обняла меня. Крепко обняла своими испачканными в земле руками. В нашей семье не принято обниматься. Но сейчас она обнимала меня.

— Ну, расскажи! — сказала наконец мама.

Новостей было не так уж много. Медаль «За отвагу». Вот и все. Но все-таки это очень много.

— Ведь не может же быть двух Айнов Нигуловичей Пихлатов, — сказал я. — Это, конечно же, отец.

— Конечно, сынок. Я верю, он вернется, — сказала мама. — Ох, я так на тебя набросилась, я тебя испачкала…

Она отряхнула мое плечо.

— Иди теперь. А то ты опоздаешь в школу.

— Мама! У нас есть еще мука?

— Да, немного есть.

— А Кыка снесла три яйца. Испеки вечером пирог.

— Хорошо, — сказала мама. — Так много яиц и не требуется.

— Ты все-таки возьми их все. Ведь такой день. Почти день рождения.

— Хорошо, — сказала мама. — Пусть так и будет.

Я ушел.

В воздухе уже чувствовалась весна. Солнце грело по-весеннему. И по-весеннему чирикали воробьи. Воробьи чирикали по-весеннему, и мой папа был жив.