Охота на Мамонта

Сцена первая

Уголок летнего кафе. Входят Леня и Официантка.

ЛЕНЯ. Я ничего не понимаю. Подходит какой-то хмырь и предлагает, чтобы я за деньги дал по физиономии Белану.

ОФИЦИАНТКА. А ты что?

ЛЕНЯ. А запросто, говорю.

ОФИЦИАНТКА. Все, можешь катиться от меня со своими кулаками.

ЛЕНЯ. Да погоди ты! Я уже и сам не хочу. И почему-то не просто дать по физиономии, а обязательно пощечину. А у меня рука в пощечину сложиться не может, только в кулак. Ну хорошо, тогда кулаком, говорит, но только не слишком сильно.

ОФИЦИАНТКА. Ты как с дерева свалился. Против него все наши городские власти.

ЛЕНЯ. А зачем тогда им я?

ОФИЦИАНТКА. А зачем им всегда такие безмозглые дураки.

ЛЕНЯ. По-моему, это ты звезда в «Кто тупее», а не я. Как это кулаком — и не сильно?

ОФИЦИАНТКА. Потому что тот, кому публично дали по лицу, никем никогда уже всерьез восприниматься не будет. Ты отказался?

ЛЕНЯ. Я уже деньги взял.

ОФИЦИАНТКА. Поздравляю. У нас с тобой все кончено.

ЛЕНЯ. Обожди ты! Твой Белан сто раз говорил, что мы сейчас без совести и чувства долга. Я ему поверил и не буду ничего выполнять.

ОФИЦИАНТКА. Молодец! Дай я тебя поцелую. (Целует и кричит.) Гена, закрывай кормушку. У меня отгул. Я в наш Капитолий, там сегодня заседание этой комиссии. (Официантка и Леня уходят.)

Входят Михейчик и Ирина.

ИРИНА. Ну, как дела?

МИХЕЙЧИК. Две новости: одна плохая, другая очень плохая.

ИРИНА. Ну?

МИХЕЙЧИК. Результаты голосования. Из трехсот пятидесяти шашек только две черные. Догадайся с одного раза, чьи это.

ИРИНА. А очень плохая?

МИХЕЙЧИК. Белан через полгода станет молодым папой.

ИРИНА. Почему же это очень плохо? Ну, а насчет комиссии?

МИХЕЙЧИК. Все, как заказывали, мэм. Он нарушил два золотых правила на тиви: не трогай евреев и голубых. Теперь все просто так не успокоится.

ИРИНА. А где это у него было про голубых?

МИХЕЙЧИК. Не думай, что только ты такая запасливая. Другие тоже владеют чистописанием. Как-то одна дура его спросила: а правда ли, что вы голубой? Он ответил: я надеюсь, что это счастье у меня еще впереди, дайте мне сначала с женщинами как следует разобраться.

ИРИНА. И это все?

МИХЕЙЧИК. А тебе мало? Вчера разговаривал с одним французом о Белане. Тот сказал, что, конечно, свобода слова это величайшее достижение цивилизации, но только не для русских, потому что даже из этого вы способны сделать черт знает что. Между прочим председателем назначили Мохову Полину Сергеевну.

ИРИНА. Обрадовал! Для него любая женщина — это недоразвившийся мужчина. Ей ему на пятнадцать минут хватит.

МИХЕЙЧИК. Не скажи. Во-первых, она блестящий юрист с московским образованием и американской стажировкой, во-вторых, большая умница, трижды была замужем, сейчас свободна и яд из нее так и брызжет, а в-третьих, именно из-за того, что она недоразвившийся мужчина, он будет с ней деликатен и снисходителен.

ИРИНА. А что они могут с ним сделать?

МИХЕЙЧИК. То, чего даже он не может ожидать.

ИРИНА. Что именно?

МИХЕЙЧИК. А это мой секрет. Ты заказала его сломать, я это и делаю.

ИРИНА. «Я заказала». Да ты сам всю жизнь мечтал об этом. Разве нет?

МИХЕЙЧИК. Все-то ты знаешь.

ИРИНА. А если он примет эту новую работу и всех нас оставит с носом?

МИХЕЙЧИК. Но это тоже будет значить, что он сломан, поэтому наш договор все равно остается в силах, не так ли?

ИРИНА. Ты просто не знаешь, на что себя обрекаешь.

МИХЕЙЧИК. После двадцати лет общения с Беланом мне все твои взбрыкивания будут семечками.

ИРИНА. Посмотрим.

Сцена вторая

Квартира Белана. Тая подает Белану завтрак.

БЕЛАН. Слушай, ты все-таки не той профессией занимаешься. Из тебя первоклассный кулинар. Давай мы с Михейчиком купим тебе забегаловку и назовем ее «Обжорские грезы».

ТАЯ. Я сегодня видела нехороший сон. Рассказать?

БЕЛАН. Лучше не надо. Кстати, как там твой любвеобильный начальник поживает?

ТАЯ. Смотрит на меня испуганными глазами. В редакции даже спорят, кто теперь из нас завотделом. Ты ему не звонил?

БЕЛАН. Боже упаси! Только ужасом своего имени. И видишь, подействовало.

ТАЯ. Скажи, а они тебя могут снять с работы?

БЕЛАН. Пока я не совершил уголовного преступления и катастрофи-чески не снизил рейтинга популярности канала — навряд ли. По крайней мере так написано в моем контракте.

ТАЯ. А ты можешь мне его дать посмотреть?

БЕЛАН. Мой контракт? Он у Михейчика. Но я могу у него для тебя взять. Напомни только потом.

ТАЯ. Ну почему, почему все против тебя?

БЕЛАН (кричит). Хватит! Надоело! Почему все? Ты против меня? Михейчик против или Ирина? Что за навязчивая идея такая! Если я еще раз от тебя услышу, что все меня не любят…

Тая плачет.

Ну, извини, сорвался. Ну, прости. Нервы ни к черту, все это так просто не проходит. Я думал, что за четыре месяца ты уже изучила, что мне можно говорить, а что нет.

ТАЯ. Ты про себя мне никогда ничего не рассказываешь. Ну что я такого сказала?

БЕЛАН. Ты напомнила мне… Помнишь, как ты красочно описывала, что у вас в роду одни зеки и алкаши, но я больше всего уверен, что все они были любимыми детьми. А у меня все наоборот. Я почти эталон всех достоинств, но при этом не являюсь любимым сыном. Я проклят собственным отцом. Даже не знаю, что хуже.

ТАЯ. Как, проклят?

БЕЛАН. Когда мне было шестнадцать лет, я совершил преступление: украл у родной тетки сто рублей.

ТАЯ. И что?

БЕЛАН. Ничего. Об этом никто кроме тетки и родителей не узнал. Я как раз получал паспорт и отец сказал, чтобы я взял себе другую фамилию, не его. Так из Беланова я стал Беланом.

ТАЯ. Не может быть!

БЕЛАН. С тех пор я стараюсь прикасаться к деньгам как можно меньше. Так, кстати, когда я поступил в МГУ, и возник Михейчик, мой личный казначей.

ТАЯ. А с родителями? Ты с ними как?

БЕЛАН. Ты же знаешь как. Все в пределах приличий. Нормальная английская семья.

ТАЯ. А мать, она тебя не защищала?

БЕЛАН. А она ничего не знает. Я наплел ей бог знает чего, и она переживала уже не за меня, а за отца — какой я выродок, что искажаю их фамилию. До сих пор иногда пилит.

ТАЯ. Теперь понятно, почему ты запретил мне говорить им, что у нас будет ребенок? Сомневаешься, будут ли они рады? Но ведь сколько лет прошло.

БЕЛАН. Ну должны же быть у меня хоть какие-то отклонения от нормы.

ТАЯ. А может ты уже и сам этому не рад. Ты не хочешь, чтобы он был у нас, я же чувствую это. Но почему?

БЕЛАН. Вот потому. Наверно, надо было сразу еще тогда, в кабинете, рассказать тебе об этом, но я побоялся. Почему-то решил, что с твоей помощью сумею преодолеть это проклятие. Поэтому прошу, не обижайся на то, что я не сюсюкаю, как положено нормальным отцам, не говорю о пеленках и кроватках. Просто мне кажется, что если я не буду говорить об этом вслух и ничем себя не выдам, то ускользну от всего плохого и все у нас будет хорошо. Понимаешь о чем я?

ТАЯ. Мне надо все это как следует обдумать.

БЕЛАН. Вот и обдумывай, а я пошел. Мне пора.

ТАЯ. Разве я не с тобой?

БЕЛАН. Я думаю, тебе это не понравится. Одно дело отбрехиваться от конкретного судьи и обвинения, а другое — от скопища неврастеников. До ужаса не хочу, чтобы они вынудили меня говорить на их языке. Могу сорваться.

ТАЯ. Тогда я тем более должна быть рядом.

БЕЛАН. Для моральной поддержки?

ТАЯ. Пускай все видят, что у тебя молодая красивая жена, что ты полон сил, энергии и таланта. Дразнить гусей так дразнить!

Сцена третья

Заседание комиссии. Присутствуют все действующие лица и несколько статистов.

МОХОВА. Повторяю еще раз, мы собрались здесь не для того, чтобы обвинять или осуждать кого-либо, а чтобы как следует разобраться в нездоровой общественной ситуации. Когда в обыденной жизни один человек противопоставляет себя всем окружающим, для тех, кто живет на соседней улице, это почти незаметно, но когда такой человек занимает видное место в культурно-социальной сфере, мы должны, по крайней мере, знать, для чего он это делает. Олег Викторович, ответьте, пожалуйста, на этот вопрос.

БЕЛАН. Для чего я противопоставляю себя всем окружающим?

МОХОВА. Да.

БЕЛАН. Моя главная служебная обязанность заключается в том, чтобы мой канал смотрело как можно большее количество телезрителей. Поэтому меня можно обвинять только в том, что я не достаточно занимаюсь саморекламой, а не наоборот.

МОХОВА. Перестаньте паясничать. Вы, видимо, хотите все свои слова и поступки низвести до простых случайных шалостей, мол, я же все время шучу и не виноват в том, что моих шуток кто-то не понимает?

БЕЛАН. Шутить и при этом говорить, что пошутил — это не мой стиль.

МОХОВА. Значит, вы сами признаете, что во всех ваших словах есть нечто большее, чем простое зубоскальство и ерничанье?

Пауза.

БЕЛАН. А если я скажу, что все мои слова всегда были полным зубоскальством и ерничаньем, это позволит нам считать вопрос закрытым и прекратить дальнейшее разбирательство?

МОХОВА. К сожалению, это ваше ерничанье не совсем безобидно, потому что вольно или невольно вы навязываете его миллиону телезрителей нашего города.

БЕЛАН. О, я знаю, как с этим бороться. Берется один пальчик. Этот, нет, лучше этот и нажимается кнопка другого телеканала. Если вы не сделали этого, значит, вас устраивает все, что я делаю.

МОХОВА. Выходит, вы согласны с тем, что ваши личные взгляды напрямую отражаются на содержании вашего телеканала?

Пауза.

БЕЛАН. Четкая работа! Теперь осталось только доказать, что мои взгляды никуда не годятся — и что тогда?..

ЛЕНЯ. А можно мне? Я именно по этим взглядам и хотел.

МОХОВА. Пожалуйста.

ОФИЦИАНТКА. Нет, он передумал.

ЛЕНЯ. Убери руки от меня. Граждане, тут какие-то девицы лапают молодого, неженатого.

ОФИЦИАНТКА. Ну, подожди! Я тебе еще это припомню.

ЛЕНЯ. У меня вопрос к Белану. Вы всех тех, кто не читает книг, постоянно обзываете компьютерными олигофренами. Ну зачем, по-вашему, читать всю эту дурацкую литературу, когда она еще в школе уже и так всех достала?

БЕЛАН. В вашем возрасте я читал ее для того, чтобы научиться лучше ухаживать за девушками. Хотя, может, ухаживания за девушками вас не очень интересуют, но для ухаживаний за юношами романы тоже читать полезно.

Сдержанный смех присутствующих.

МОХОВА. Вот здесь у меня некий самиздат, который гуляет по городу из рук в руки, с вашими ответами на некоторые вопросы. Вам знаком этот текст?

БЕЛАН. Да, час назад мне дали с ним ознакомиться. Я его пролистал.

РЕФЕРЕНТ. Это все ваши слова?

БЕЛАН. Да, если никто не претендует, что он сказал их первым.

МОХОВА. Я зачитаю отдельные фрагменты. «Самые выдающиеся люди двадцатого века?» — «Сталин, Гитлер, Мао Дзэдун». Вы это серьезно?

БЕЛАН. Если определять ценность личности по воздействию на планету, то кто еще может сравниться с этими персоналиями?

МОХОВА. То есть, святой или злодей — никакой разницы. Лишь бы было воздействие? Я не хотела этого зачитывать, но вы тут Гитлера и Пол Пота называете последними рыцарями Древнего мира. По-моему, еще совсем недавно слово «рыцарь» было синонимом благородства и великодушия.

БЕЛАН. Рыцарь — это еще и соблюдение воинского долга.

МОХОВА. И какое же соблюдение воинского долга вы нашли у Гитлера?

БЕЛАН. Победитель поступает с побежденными не так, как велит ему какая-нибудь глупая Женевская конвенция, а так, как ему самому захочется. Не будь побежденным — и не будет тебе ни газовых камер, ни крематориев, а будешь побежден — не пищи, что с тобой плохо обращаются. Ну, на основании чего Гитлер или Пол Пот должны были действовать как-то иначе? Они поступали в точном соответствии с правилами древних египтян и ассирийцев. Поэтому они и последние рыцари Древнего мира.

МОХОВА. Ну да, раз вы к Гитлеру так относитесь, то теперь понятно и ваше отношение к евреям. Цитирую ваши слова: «Надо отдать евреям должное — они сумели хорошо выдрессировать всю планету. Стоит только произнести вслух „еврей“ или „антисемит“ и ты уже проиграл, в каком бы контексте ты это ни говорил». И дальше: «Но так как я проигрывать не люблю, то на вопрос, о моем отношении к евреям, я всегда радостно говорю, что являюсь главным антисемитом всех времен и народов, и стоит любому еврею приблизиться ко мне ближе, чем на шестьдесят сантиметров, как он тут же вспыхивает ярким пламенем от исходящей от меня ненависти и злобы». Был такой ответ?

БЕЛАН. Вообще-то правильнее сказать: пятьдесят сантиметров. В шестидесяти сантиметрах от меня евреи только слегка обугливаются, а не загораются.

МОХОВА. Здесь не КВН и ваш черный юмор не очень уместен.

БЕЛАН. Вы еще не обнародовали мои высказывания об инопланетянах, снежном человеке и кулинарных рецептах Занзибара.

МОХОВА. Это мы сделаем в другой раз. А пока предоставим слово вашим коллегам. Прошу.

Вперед выходит Режиссер.

РЕЖИССЕР. Лично я ничего против черного юмора Олега Викторовича не имею. Конечно, этот юмор хорош где-нибудь в курилке, а здесь он звучит как-то не так. Мне кажется, что все эти высказывания являются для него неким персональным допингом, наркотиком, с помощью которого он подхлестывает себя на сверхпроизводительную деятельность. Потому что он словесный вампир, живет и благоденствует только за счет необычных и ярких словесных выражений, причем ему все равно слышит он их от других или издает сам. Здесь его цитировали, я тоже кое-что когда-то записал. (Достает записную книжку.) «Сама идея всемогущего и непознаваемого Бога должна наводить на мысль, что количество интеллекта на нашей планете строго дозировано, следовательно, сколько мы не будем придумывать компьютеров и самого изощренного высшего образования с увеличением общего количества населения средний уровень интеллекта будет неизбежно понижаться. Поэтому по большому счету не имеет никакого значения образованы мы или нет: если образованы, то в другой точке планеты от этого лишь больше дураков, а если не образованы, тоже не страшно, значит, кто-то над чем-то думает больше нас».

МОХОВА. У вас все?

РЕЖИССЕР. Я только хотел объяснить позицию нашего канала, который все, кому не лень, обвиняют в потакании дурным вкусам.

МОХОВА. Выходит, вы утверждаете, что занимаетесь этим не из желания больше, чем надо развлекать, а с четко выраженной установкой на понижение интеллекта телезрителей?

РЕЖИССЕР. Нет, я этого не утверждаю, вы что? Вы не так меня поняли.

МОХОВА. Садитесь. Елена Петровна Белан, вы будете говорить?

ПЕРВАЯ ЖЕНА. Буду. Для тех, кто вдруг не знает, я не его сестра, я его первая жена. Сейчас по счету у него уже пятая. Да никакой он не словесный вампир. Наоборот, он ненавидит любые слова вообще. Все из-за того, что любое обращение к себе он воспринимает как вторжение в собственную жизнь и тут же дает отпор. Стоит одно и то же повторить ему несколько раз, как он уже готов на стенку лезть, я-то знаю. А уж когда с провокационными вопросами — тут же получишь в сто раз более провокационный ответ. Ну загоните вы его в угол — и что? Потом самим без него скучно и пусто будет. Обещаю. Из-за каких-то там слов!.. Что я еще не сказала? Забыла, потом доскажу. (Садится.)

МОХОВА. Михейчик Пал Палыч. Ваш взгляд на это как руководителя двенадцатого канала.

МИХЕЙЧИК (вставая). По профессии у меня к нему нет никаких претензий, все движется, развивается, от рекламодателей отбоя нет.

МОХОВА. Никто не разбирает его профессиональные качества. Только вопросы этики и нравственности. Ну, а у вас какая версия того, что говорит и делает ваш подчиненный? Купается он в словах или их ненавидит?

МИХЕЙЧИК. Я думаю, нечто среднее?

МОХОВА. Вот как! Что же это?

МИХЕЙЧИК. Он верит, что человек как личность существует только тогда, когда молчит. Стоит же ему произнести любое слово, как он скукоживается, сокращается до этого слова. Поэтому ему хочется скукоживаться по крайней мере не до банальных обычных слов, а до чего-нибудь более дерзского, чтобы это имело хоть какой-то отзвук.

МОХОВА. Пожалуйста, Софья Аркадьевна.

УЧИТЕЛЬНИЦА (вставая). Я учительница восемнадцатой средней школы. «Принято думать, что чем более одарена творческая личность, тем она более чувствительна и ранима перед окружающей прозой жизни, — говорил Белан, правда, не знаю где и перед кем, — поэтому когда такая личность вскрывает себе вены мы почему-то думаем, что она была особенно сверхчувствительна и сверхранима. На самом деле это полный бред. Именно сверхчувствительная личность никогда не может покончить с собой, потому что умеет чувствовать не только себя, но и окружающий мир. А кончают самоубийством только совершенно тупые и бесчувственные типы. Природа тем самым как бы отбрасывает, отбраковывает их от себя». На этом заявлении вот, посмотрите, темным написано: «Это не бред!» Темное — это кровь десятиклассника Вани Соколовского, нашего поэта, умницы, красавца, самого славного мальчишки, который когда-либо проходил через мои руки. Он пытался покончить с собой, его спасли и теперь он уже полгода находится в психлечебнице. Так вот, в этой лечебнице должен сидеть не Ваня Соколовский, а вот этот… этот!.. (Рыдает.)

Режиссер выводит Учительницу из зала.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Кто еще хочет сказать?

РЕФЕРЕНТ (поднимаясь). Я. Мы здесь все о нравственности и мировоззрении. А на самом деле вопрос надо ставить по-другому. Является ли, Олег Викторович Белан умственно дееспособным работником или не является. Даже сегодняшние его ответы свидетельствуют, что у него нет и тени сомнений относительно собственного поведения. В то же время среди всех присутствующих нет ни одного человека, который безоговорочно принимал бы то, что он творит на своем канале. Или такие здесь есть?..

Пауза.

То, чем Белан так искусно жонглирует, называется обратными прописными истинами. Вместо «не убий» говорить «убий», вместо «не укради» — «укради» и так далее. То, что большинство людей не могут его переубедить, свидетельствует только о том, что у большинства людей мозги в порядке и они просто не могут стать на эту вывернутую наизнанку логику Белана. Было бы понятно, если человек признавал, что он хоть иногда бывает неправ. Так нет же! С маниакальным упорством он всем своим поведением говорит, что это мы ничего не понимаем, а он все делает правильно и замечательно. Вывод из этого может быть один: или Белан признает себя не совсем правым и тогда на двенадцатый телеканал должно прийти более здоровое руководство, или мы должны подвергнуть его обследованию в психиатрической лечебнице.

Пауза.

ТАЯ. Минуточку! Я тоже скажу. Неужели никто не видит, как все это напоминает самую настоящую политическую цензуру? Вы только вдумайтесь, что происходит. Кто осудит журналиста, если он напишет, что в соседней деревне родился теленок с двумя головами? Никто даже не подумает писать опровержение. Потому что журналист всегда может сказать, что он пользовался непроверенными базарными слухами. Что мешает Белану ответить точно так же? А то, что в самом начале у него силой вырвали согласие, что все что он когда-либо говорил не было простой шуткой, и теперь вы пытаетесь устроить судилище над его якобы не такими убеждениями как у всех.

РЕФЕРЕНТ. Причем тут политика? Речь идет об умственной вменяемости и все!

ТАЯ. Только в угоду вашему губернатору и его команде.

Шум в зале.

ОФИЦИАНТКА. Это все другие каналы подстроили, у которых никакого рейтинга нет!

Белан поднимается и выходит из зала.

РЕФЕРЕНТ. Э-э, куда? Он куда пошел? Это что же такое?

ОФИЦИАНТКА. Так вам и надо!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Я думаю, необходимо отложить заседание комиссии на завтрашний день. Возражений нет?.. Тогда завтра в двенадцать ноль-ноль мы продолжим наше заседание.

Сцена четвертая

Приемная Белана. Ирина в плаще собирает в большую сумку вещи. Входит Михейчик.

МИХЕЙЧИК. Я распорядился убрать со входа этот дурацкий герб. Может, заберем его себе на память?.. А что это ты?

ИРИНА. Забираю свои личные вещи.

МИХЕЙЧИК. Правильно. Мы тут теперь сделаем генеральную перестановку. Чистая работа, между прочим, получилась. Я даже не ожидал, что эта Мохова с референтом так четко сработают. Я думаю, чета Беланов уже пакует вещи. Бегству храбрых поем мы песню. Эй, ты чего на меня так посмотрела? Я сделал что-то не так? Давай сразу договоримся. Ты даешь мне первых сто президентских дней, когда каждый вечер нежным голосом поправляешь все мои промахи. И только потом будешь смотреть на меня, словно я сел на твою любимую канарейку. Ты же сама все это хотела!

ИРИНА. Я?

МИХЕЙЧИК. Уничтожить его, сломать. Твои же слова. И вот с твоей и моей помощью его сломали. Конечно, без крови, без битья посуды, по-интел-лигентному, но сломали. Ты думаешь, они сами до этого варианта допетрили: или повинная и вон с работы, или дурдом? Это я им подсказал.

ИРИНА. Я не сомневалась.

МИХЕЙЧИК. Не понял. Ты, кажется, еще и чем-то недовольна?

ИРИНА. Ты его лучший друг. Ты, который жил с ним в одной комнате в студенческом общежитии. Ты, кому он доверял получать все свои деньги…

МИХЕЙЧИК. Да, да, да, все это я!

ИРИНА. Как ты мог так его предать?

МИХЕЙЧИК. Из любви к тебе, дорогая. Как ты меня науськивала? Кусь, кусь, кусь. Я и сделал кусь. Или этого не было?

ИРИНА. А ты не мог меня отговорить? Мало ли что тебе в истерике скажет безумная женщина? Ты тут, как тут. Остановить, дать одуматься, отложить на несколько дней, на это у тебя ума не хватило. Ты всегда ему завидовал и ненавидел. Еще бы: читали одни книги, смотрели одни фильмы, слушали одних профессоров, и он извлекал из этого все, а ты ничего. Думаешь, никто не видел на худсоветах, как ты всегда пыжился угадать его мнение и всегда попадал впросак. Еще делаешь вид, как тебе это не выгодно, «не будет ни такого понта, ни таких денег». Да тебе на два-три года за глаза хватит тех наработок, что он сделал, а там еще какого-нибудь умника на себя пахать запряжешь. Как все это противно! Он жениться на мне захотел. Какие мы! Да я готова снова ждать и быть его шестой, седьмой, семнадцатой женой, но только не с такой дрянью как ты!

МИХЕЙЧИК. Дрянью! Я сейчас загоню эти слова тебе обратно в глотку! Ты никуда не уйдешь, ты поняла! Я сказал, что ты будешь моей женой, ты поставила условия, я все выполнил, значит, других вариантов не будет. Стой, я же сказал, ты никуда отсюда не пойдешь. Рабочий день еще не кончился.

ИРИНА. Пусти, Михейчик, ты внушаешь мне физическое омерзение. (Уходит.)

Входит Режиссер с гербом Белана.

РЕЖИССЕР. Пал Палыч, а это куда?

МИХЕЙЧИК. Себе на дачу повесь.

РЕЖИССЕР. Хороший же реквизит. Сгодится для музея.

МИХЕЙЧИК. Какого еще музея?

РЕЖИССЕР. Там народ решил, что если Белана уйдут, то открыть на студии его музей. А что, почти у каждого есть его цитатники. Два человека, я знаю уже и мемуары сели писать.

МИХЕЙЧИК. Ты там не заговаривайся, смотри. Я вам покажу музей.

РЕЖИССЕР. Ну так куда?

МИХЕЙЧИК. На помойку, в печку, в мясорубку. Вон отсюда!

Сцена пятая

Квартира Белана. Утро. Тая в халате ходит из угла в угол. Входит Белан.

БЕЛАН. Не хотел тебя будить. А в парке так хорошо. Кормил на пруду уток. Они подходили и прямо из рук брали. У меня — и из рук! Представляешь!

ТАЯ. Представляю. Ты сказал, что мы утром поговорим.

БЕЛАН. О чем?

ТАЯ. Еще ты мне вчера разрешил упаковать вещи.

Входит Артемьев.

АРТЕМЬЕВ. Вот два билета в эсвэ. У вас еще целых три часа, чтобы собраться.

ТАЯ. А вы сами не едете?

АРТЕМЬЕВ. Я налегке на самолете. Как раз успею вас встретить на вокзале. Могу помочь вам собрать вещи, если не возражаете?

ТАЯ. Я уже часть вещей собрала.

АРТЕМЬЕВ. Самое главное — не забыть дискеты и кассеты с его программами.

ТАЯ. Они в этой сумке. Я сама их понесу.

БЕЛАН. Я вам не мешаю, у вас такой интересный деловой разговор?

АРТЕМЬЕВ. Олег Викторович, разве вы не понимаете: все было решено еще до начала заседания? Переубедить их ни в чем не получится.

ТАЯ. Тебе предлагают другую работу, другой город, другую жизнь. И самое главное — ты уедешь непобежденным и все это прекрасно знают и даже дают тебе такую возможность. Иначе они точно упрячут тебя в психушку. Даже если ты выйдешь из нее через неделю, все будет уже не так. Одно то, что ты там побывал — пятно на всю жизнь.

БЕЛАН. Как все ординарно и скучно.

ТАЯ. Да не скучно это, не скучно! Не думаешь о себе, подумай обо мне и о своем будущем сыне. Ну что тебя здесь держит?

БЕЛАН. Скажи, счастье мое, ты за чью команду играешь?

ТАЯ. Ты еще спрашиваешь!

АРТЕМЬЕВ. Я могу подождать за дверью.

БЕЛАН. Спасибо. Вы очень деликатны.

Артемьев выходит.

Если ты будешь меня уговаривать бежать, я сделаю все наоборот. Мне нужно самому принять решение, понимаешь?

ТАЯ. Я знаю.

БЕЛАН. Тогда о чем будем говорить?

ТАЯ. О том, что два следующих сына у нас появятся после того, как в психушке тебя напичкают особыми лекарствами.

БЕЛАН. О, ты всегда знаешь, как ко мне подойти! Как просто: взять и поменять работу. А ты знаешь, что я на нее хожу каждый день пятнадцать лет подряд и еще не было ни одного дня, чтобы я шел на нее без радости. Не знаю достигал ли когда-нибудь какой человек, чтобы все его сомнения, комплексы, догадки, предположения перерабатывались в нечто увлекательно придуманное, что становилось интересно миллиону телезрителей, а у меня это получилось.

ТАЯ. С этим никто не спорит. А эти твои вопросы-ответы?

БЕЛАН. Кто мне может указать, что мне следует говорить, а что нет? Кто?

ТАЯ. Ну так пойди в студию, сядь напротив камеры и все это скажи, объясни в прямой эфир. Уверяю: тебя поймут. И это сразу закроет всем рты.

БЕЛАН. Полагаешь, я сам об этом не думал?

ТАЯ. А раз думал, то почему нет?

БЕЛАН. Я еще когда пятнадцать лет назад пришел в студию рядовым ассистентом, то дал себе слово никогда собственной персоной в эфир не выходить.

ТАЯ. Но почему?

БЕЛАН. Говорящая голова в стеклянной колбе мне всегда напоминает экспонат из питерской Кунсткамеры.

ТАЯ. Но ты же сам этому делу отдал всю свою жизнь…

БЕЛАН. Потому и отдал, что как факир загонял в стеклянную колбу других, но только не себя. Все, этого не может быть, забудь.

Входит Артемьев.

АРТЕМЬЕВ. Вас слышно даже за дверью. Так что будем делать?

Пауза.

В общем я оставляю два билета и как хотите. В конце концов взрослые люди. (Уходит.)

ТАЯ. Я вчера звонила твоему отцу. Рассказала все как есть.

БЕЛАН. Все?

ТАЯ. Да. Он сказал, что не возражает, если его внук станет не Беланом, а Белановым. Ему очень понравилось про этого оранжевого мамонта на золотом щите.

БЕЛАН. В самом деле?

ТАЯ. Так все-таки что ты решил?

БЕЛАН. У меня сейчас дикое желание: отключить все телефоны и домофоны, занавесить окна и никому не открывать.

ТАЯ. Все равно все будут знать, что ты спрятался дома.

БЕЛАН. Ну вот, уже и помечтать нельзя.

ТАЯ. Скажи, ты не жалеешь, что женился на мне? Я тебе не обуза?

БЕЛАН. Зачем тебе прямые ответы на прямые вопросы? Хоть здесь избавь меня от этого. Знаешь, мне иногда кажется, что любой человек может двадцать четыре часа в сутки рассказывать о всех своих мыслях, чувствах и комплексах, и все равно не расскажет и сотой доли правды о себе.

ТАЯ. Я же чувствую, что ты хочешь спрятаться не только от людей, но и от меня. Почему?

БЕЛАН. Я всю жизнь старался построить что-то основательное, нужное, веселое, но в то же время ни для кого необременительное. Чтобы человека в это мое царство влекло только собственное желание. И вдруг в этом царстве мне самому пытаются запретить говорить что я хочу. У моих дикторов и ведущих берут автографы, а меня шпыняют за всякую мелочь.

ТАЯ. Между прочим, я из-за этого в тебя и влюбилась.

БЕЛАН. Ну да?

ТАЯ. Как это удивляло меня с самого начала, когда я еще только слышала о тебе: «Этот несносный Белан», «Этот циник Белан», «Этот шут гороховый Белан». Как же так, говорила я однокурсницам, у него на канале идут спектакли наших театров, звучат концерты классической музыки, пенсионеры взахлеб озвучивают свои мемуары — этого почему-то никто не видит. Замечают только выпендреж его телепопсы. Ты ничего не понимаешь, говорили мне, за эту обязаловку ему еще больше денег платят, чем за попсу. Сперва мне просто хотелось восстановить элементарную справедливость своим «правдивым пером». Потом, когда увидела тебя и один раз и второй, поняла, вернее, ощутила в каком вакууме ты живешь. Большой, богатый человек, любимец женщин и вдруг в абсолютном ненормальном вакууме. Твой оранжевый мамонт был последней точкой. Говоря на двести процентов о своей силе и вседозволенности, ты почему-то превращаешься в испуганного, неуверенного в себе подростка, которому как воздух необходимо каждый день торопиться домой, где его всегда хорошо встретят, успокоят, ласково до него дотронутся. Ты так привык ко всеобщему отчуждению, что тебе просто не приходит в голову, что тебя можно любить без всякой третьей причины, просто любить за то, что ты вот такой, какой есть. В тебе так всего много, что все остальные мужики по сравнению с тобой — это стая шакалов и только.

БЕЛАН. Красиво говоришь. Все первокурсницы пединститута уже тебе аплодируют.

ТАЯ. Когда мне еще признаться тебе в любви, убедить, что я тебе нужна, как не сейчас?

БЕЛАН. Слишком поздно. У меня вчера забрали что-то важное. Я теперь безволен, как ртутный шарик. Раньше все эти комариные укусы только раззадоривали меня, а теперь нет. Еще этот Ваня Соколовский со своими венами. Ничего не хочу. Ты понимаешь меня: ни-че-го не хо-чу! Хотел показать людям какими они не должны быть, над чем должны смеяться, что презирать, чего не бояться. А они назвали это обратными прописными истиными, превратив меня в заурядного пошляка и клоуна. И сам тон, которым они говорили…

Входит Ирина.

ИРИНА. Доброе утро. Можно мне с тобой поговорить?

БЕЛАН. Обязательно. (Тае.) Оставь нас на несколько минут.

Тая выходит.

ИРИНА. Что ты собираешься делать?

БЕЛАН. Сто пятьдесят причин, чтобы бежать, и ни одной, чтобы остаться. Скажи мне, только честно, во мне что, какая-то порча? Ты же со мной пять лет работаешь, почему все так?

ИРИНА. Потому что ты ведешь себя, будто за твоей спиной ничего нет. Ни привычной религии, ни истории, ни искусства. Словно ты сам для всего судья в последней инстанции. Люди этого не прощают.

БЕЛАН. Хорошо, а ты?

ИРИНА. Ты опасный человек, Олег Викторович, ты умеешь приучать женщин к новому качеству жизни. Другое им уже становится не нужно.

БЕЛАН. Боже, ну что сегодня за день такой? Два любовных признания за пятнадцать минут. Я сейчас начну смеяться.

ИРИНА. Это я все устроила.

БЕЛАН. Ты?

ИРИНА. Знаешь почему?

БЕЛАН. Обожди, обожди…

ИРИНА. У меня к тебе только один вопрос. Если бы в тот день я на полчаса раньше ее сделала тебе такое же предложение, что бы ты мне ответил?

БЕЛАН. Какое предложение?

ИРИНА. Руки и сердца. Ты был моей последней надеждой на собственного ребенка. Теперь она рухнула. Я не прошу у тебя прощения, я просто хотела объяснить: почему.

БЕЛАН. А Пашка? Он в этом тоже замешан?

ИРИНА. Разумеется.

БЕЛАН. Ты сняла с моей души большой камень. Теперь я могу хотя бы о вас с Пашкой не заботиться. Это уже кое-что.

Входит Тая.

ИРИНА. Ты все слышала?

ТАЯ. Да.

ИРИНА. Не хочешь мне ничего сказать?

ТАЯ. Остался один час.

ИРИНА. Мне уйти?

ТАЯ. Нет. Подождите на улице.

ИРИНА. Жду. (Уходит.)

ТАЯ. Если у тебя нет воли что-то решить, то это должна сделать я.

БЕЛАН. Зачем так меня пугать?

ТАЯ. Не издевайся. Ты же всегда любил принимать какое-нибудь третье решение.

БЕЛАН. Ну?

ТАЯ. Мы не бежим и не идем на эту комиссию, а едем в твой законный отпуск. Вот твое заявление подписанное Михейчиком без даты. Ну что, я ставлю сегодняшнее число?

Пауза.

БЕЛАН. Это мы с тобой прожили только четыре месяца, а какой ты станешь через год, а через два?!

ТАЯ. Ты взял и ушел с этой комиссии — и правильно сделал. Теперь ты должен встать и уйти с телеканала, но не по их указке, а по своей. Это уже закон стиля. Ты по-другому просто не можешь. Ставлю?

БЕЛАН. А куда мы едем?

ТАЯ. Горящие турпутевки то, что нам надо. Ставлю?

БЕЛАН. Ну ставь. Третье решение, говоришь.

Сцена шестая

Заседание Комиссии. Не хватает Белана, Таи и Ирины.

МОХОВА. Двенадцать часов уже есть. Что будем делать?

РЕФЕРЕНТ. А что скажет руководитель канала?

МИХЕЙЧИК. Я думаю, все ясно. Всероссийский розыск объявлять не стоит.

Входит Ирина.

ИРИНА. Извините, что опоздала. Автомобильные пробки.

РЕФЕРЕНТ. А мы расходимся. Виновник торжества, как и следовало ожидать, не явился.

ИРИНА. Я знаю. Вот его подписанное заявление на отпуск с сегодняшнего дня.

РЕФЕРЕНТ. Кем подписанное?

ИРИНА. Руководителем телеканала Михейчиком.

РЕФЕРЕНТ (Михейчику). Это что же, и нашим, и вашим?

МИХЕЙЧИК. Это фальшивка. Где моя подпись? (Берет у Ирины заявление.) Я же говорю, фальшивка. (Рвет заявление.)

ИРИНА. Вообще-то, это ксерокопия. Оригинал лежит в отделе кадров.

РЕФЕРЕНТ (Михейчику). С вами все ясно. Я посмотрю, как вам удастся ответить на некоторые вопросы.

МИХЕЙЧИК (Ирине). Ты уволена.

ИРИНА. Я знаю. И тоже с сегодняшнего дня. Вот мое заявление, подписанное Беланом. (Протягивает ему лист бумаги.)

МИХЕЙЧИК (тихо). Какая же ты гадость!

МОХОВА. Я так понимаю, можно расходиться.

Входят Тая, работники студии, Белан. Работники расставляют световые приборы и видеокамеры.

БЕЛАН (Режиссеру). За работу.

РЕФЕРЕНТ. Что происходит?

МОХОВА. Кто разрешил?

БЕЛАН. Шоу «Охота на Мамонта» продолжается. Крупным планом обличительные документы. Тая!

ТАЯ (с микрофоном подходит к Моховой). Полина Сергеевна, вкратце расскажите, что было здесь вчера.

МОХОВА. Я ничего не буду рассказывать. (Уходит.)

ТАЯ (подходит к Референту). Когда губернатор упоминал фамилию Белана последний раз и в каком контексте?

РЕФЕНТ. Да пошли вы, клоуны! (Уходит.)

ТАЯ (подходит к Михейчику). Говорят, вы уже убрали из студии герб с оранжевым мамонтом?

МИХЕЙЧИК. Только чтобы его удобней было сейчас внести сюда.

БЕЛАН. Больше крупняков, больше.