Охота на охотника

Часть вторая Игра в убийство

Сообщение было коротким.

В первой строке – семерка, пробел, дефис, пробел, тройка, вопросительный знак и восклицательный. Вторая – немного длиннее – явно представляла адрес электронной почты. Завершали вторую строчку несколько латинских букв, разделенных точкой – почтовый сервер, а перед «собакой» стояли буква «а» и семь цифр, знакомых Арине как уголовно-процессуальный кодекс.

Она даже головой потрясла, но цифры остались теми же. Не померещилось. Середина ее собственного телефонного номера.

И, значит, прислать сообщение мог один-единственный человек.

За квартал от Следственного комитета на углу невзрачного серо-зеленого здания располагалось крошечное фотоателье – из-за него Арина всю зиму старалась ходить на службу другой дорогой. Ряды «образцов» в подслеповатой витринке казались молчаливым укором – что же ты, все бросила? А как же профессиональная честь и все такое?

Полгода назад, когда все началось – так нелепо, неправдоподобно, наперекосяк – дело казалось неподъемным. Непонятные дела в ее практике случались, конечно, но чтобы настолько – впервые.

Криво, страшно, тяжело.

Портреты, украшавшие витрину ателье, не имели к ней никакого отношения. Но точно такими же рядами висели снимки над письменным столом, левый угол которого занимала стопка аккуратных картонных папок. А посреди комнаты распростерлось тело: кровь, вытекшая из простреленного виска, казалась на крашеном полу очень темной, почти черной. Чистое самоубийство, не сомневайся, эх, жалко Степаныча, хороший был опер, сказал тогда Плюшкин – лучший из всех судмедэкспертов, с какими Арине только приходилось работать. И начальник ее, полковник юстиции Пахомов возбуждать дело запретил категорически. Нечего, мол, на ровном месте копать. Присутствие посторонних не выявлено? Не выявлено. Выстрел соседи слышали? Слышали. Предсмертная записка наличествует? Да еще какая. Вот и ладушки.

Предсмертная записка лежала в центре стола: я, Шубин Егор Степанович, совершил следующие убийства… И перечень, который Арина уже почти полгода называла списком Шубина.

Она тогда почему-то сразу решила, что в идеальной картинке «классического самоубийства» что-то не так. Идеальный порядок – и свисающие с буфетной дверцы подтяжки. Все говорят, что покойный Шубин пил без продыху – а где же тогда залежи пустых бутылок? И главное: по мнению медиков, смерть наступила чуть не на четыре часа позже того времени, когда соседи слышали выстрел.

Даже пулю на пустыре она отыскала – от того «лишнего» выстрела. И не только пулю.

Потому что старый опер Егор Степанович Шубин изобразил – как на сцене сыграл – собственное убийство. Да ведь как красиво изобразил – самоубийство, замаскированное под убийство, замаскированное под самоубийство. Имитация внутри имитации. И вся эта изощренная красота – ради того, чтобы оставить собственноручное «признание». Чтобы прибывший к трупу следователь гарантированно обратил внимание на собранные старым опером материалы по старым, давным-давно расследованным делам. Ладно бы висяки были – или, как Арина привыкла говорить после нескольких лет работы в Питере, глухари – все дела давным-давно раскрыты, злодеи сидят, один даже вышел уже. Вот только Шубин в результатах следствия – и суда, конечно – сомневался. Даже нет, не сомневался – был уверен, что следствие зашло «не туда».

Папка с результатами доследственной проверки «по Шубину» давно отправилась в архив. Но у Арины остались копии всего самого важного. Потому что она сомневалась. Потому что итоговый вердикт: безусловное самоубийство – оставил множество вопросов в подвешенном состоянии. Клифхангер, вспомнила вдруг она. Это называется клифхангер, крюк для подвешивания.

А еще так называется жанр, требующий в конце каждой серии оставлять главного героя в абсолютно безвыходной ситуации – чтобы спасти его в начале следующей. И не обязательно спасать именно положительного персонажа. Когда на Холмса, только что отправившего Мориарти в пучину Рейхенбахского водопада – ура, победа! как же, как же – сверху начинают сыпаться камни, это означает, что зло не уничтожено окончательно.

Клифхангер.

Вот он, этот «крюк»: перечень убийств, которые она уже привыкла называть «списком Шубина» или, когда находило дурное настроение, «загадкой Имитатора».

Именно этим делам и были посвящены аккуратные ряды фотографий над письменным столом Шубина: жертвы и их убийцы. Точнее, те, кто был за эти убийства осужден.

И галерея эта до сих пор не давала Арине покоя. Потому что чем дольше она – без ведома начальства, на собственный страх и риск – копалась в старых делах, тем сильнее крепла в ней убежденность: Шубин не напрасно сомневался в тех семи приговорах.

И ничего бы в том не было страшного, тем более стыдного… Ах, если бы в списке Шубина было не семь дел, а четыре! Но их было семь – и это было очень, очень плохо. Последние три не были последними хронологически, просто иллюстрирующие их фотографии завершали соответствующие ряды. Даже квадраты выцветших обоев под ними были темнее, чем под первыми, – как будто покойный добавил их к уже готовому «списку».

Как будто подсказал кто…

Собственно, Арина почти не сомневалась – кто именно.

Борька Баклушин, которого за глаза звали Бибикой, очень хорошо понимал, с какой стороны у бутерброда масло. Ведь управление собственной безопасности, которому положено высматривать тех, кто «кое-где у нас порой», отнюдь не всеведуще, а Баклушин был, разумеется, очень, очень аккуратен, так что его не только за руку никогда не ловили, напротив – в пример ставили. И карьеру он делал куда стремительнее не столь показушных коллег. Правда, ему все казалось – недостаточно. И когда подвернулся случай, Бибика не сплоховал. Разве можно упускать такой шанс! Если доказать, что хваленый Морозов, прославленный Халыч, легенда следствия, рыцарь без страха и упрека – что он «оборотень в погонах»… У-у-у! Это какой же карьерный рывок можно сделать!

Арине вспомнилось, как Александр Михайлович слушал: немного наклонив голову и едва заметно хмурясь. Как вздергивалась левая бровь, когда кто-то из студентов ляпал глупость:

– Стыдно, юноша! – Леха Груздь, вылезший с «умным» замечанием, сперва хорохорился, но быстро сник. – Что, видите ли, делать, если попадется парадоксальный выделитель вроде Чикатило, как с уликами работать, если такое бывает! Бабке Марусе у соседнего подъезда простительно, но вы-то будущий юрист! Впрочем, сегодня, наверное, даже бабке Марусе известно, что парадоксальное выделительство – миф, что несоответствие группы крови Чикатило и результатов анализа оставленных им биологических следов объяснялось всего-навсего ошибкой самой первой экспертизы. Признавать ошибку не хотелось, вот и придумали миф о парадоксальном выделительстве. Где вы вообще такое вычитали? Ах, в интернете… ну-ну. Нет-нет, я не против интернета, я даже не против того, что там лежит масса интересной информации. Но любую информацию следует проверять, прежде чем возводить ее в ранг факта. В том же интернете, кстати, есть подробные разъяснения и профессора Дубягина, и признание самой Гуртовой, и слова Иссы Костоева о том же… Что вы так на меня смотрите? Вам ничего не говорят эти фамилии? Что, неужели никому? Вершина, ну хоть вы-то в курсе?

– Следователь по особо важным делам Исса Костоев возглавлял следственную группу по розыску «убийцы из лесополосы», – сообщила Арина, потупившись. Ей было неловко. Не столько из-за того, что одногруппники сочтут ее выскочкой (умные не сочтут, а на дураков плевать), сколько потому, что перед Александром Михайловичем было стыдно за молчание однокурсников. – Гуртовая, не помню ее должность, была экспертом, по чьему заключению «убийца из лесополосы» имел четвертую группу.

– Дубягин криминалист, маньяка-людоеда поймал, несколько учебников написал, – подал голос Севка Мацеревич.

Арина облегченно вздохнула.

Морозов улыбнулся:

– Молодцы. Может, и напрасно я так рассердился. Но нельзя, недопустимо ограничиваться очевидным. Вы же будущие следователи. По крайней мере некоторые из вас. Вот приводят к вам якобы злодея: весь в крови, взяли над теплым еще телом, на ноже его отпечатки. И что? Вы сразу делаете вывод, что он – убийца? Может быть, да, но может быть, и нет. Проверять, проверять, и еще раз проверять. Иначе выйдет, как с Чикатило. Гуртовая всего лишь некорректно составила экспертное заключение, а в результате – еще двадцать одна отнятая жизнь. Вы только вдумайтесь – двадцать одна жизнь! Вот она, цена ошибки.

Студенты юрфака, где Арина училась, а Морозов преподавал, его обожали. А бывшие коллеги – и следователи, и оперативники, которые уж точно лучше прочих знают, кто чего стоит – при одном упоминании Халыча мечтательно улыбались – да, были люди в наше время!

И вот его-то Баклушин и вознамерился «разоблачить». Рассчитывая, по всей видимости, на колоссальный резонанс с участием СМИ и, как логичное завершение громкого дела – карьерный скачок для себя, любимого. Должность повыше, погоны посолиднее…

Откуда эта идея взялась в баклушинской голове, какие улики его подтолкнули к мысли о том, что Морозов – легенда следствия – преступник? Арина не знала. Да и какая разница! Самое страшное заключалось в том, что это было правдой. Халыч сам признался. Ну не глаза в глаза, а по телефону, голосовой почтой – но признался же! Но поверить – одно, а вот принять, что любимый учитель, что он всего лишь… Арина никогда, даже мысленно не произносила этого слова. Потому что, конечно, не «всего лишь», конечно, Халыча никак нельзя было причислить к «обычным преступникам». Да и преступник ли он, строго говоря? С точки зрения закона – безусловно, а если положа руку на сердце? Ведь он всего лишь покарал тех, кого не смогло покарать правосудие. Мерзавцев, каких любой нормальный человек был бы готов уничтожить собственноручно. Вот он и уничтожил. Справедливость восторжествовала… но какой ценой?

Не мне, повторяла Арина как мантру, не мне его судить. Но именно меня он попросил помочь. Она удалила то сообщение, но помнила наизусть не только каждое слово – каждую интонацию, каждый вздох, каждую паузу.

И если сейчас Александр Михайлович сам вышел на связь, значит, та опасность, от которой ему пришлось так стремительно скрываться, те нависшие над ним обвинения – значит, сейчас они рассыпались в прах? Или как минимум близки к тому. Значит, те три дела «о справедливом возмездии» Баклушин, как ни старался, повесить на Халыча не сумел.

Но ведь открывали список покойного Шубина еще четыре убийства! Открывали! То есть Шубин начал свое личное следствие именно с них! А там-то Морозов гарантированно ни при чем! Именно на них указывала комбинация «семерка пробел дефис пробел тройка» завершенная вопросительным и восклицательным знаком: семь минус три – что с ними?

Потому что Баклушин, потерпев неудачу с делами «о возмездии», может попытаться пристегнуть Морозова именно к этим, «чужим». Ибо обвинение против невиновного при желании слепить проще, чем против настоящего преступника. Такой вот парадокс. Вот только, ехидно нашептывал внутренний голос, откуда ты знаешь, что Морозов – ни при чем? Он же сбежал, разве нет? Эти сомнения были еще мучительнее, чем терзания по поводу «карательных» убийств. Арина изо всех сил старалась не слышать этого ехидного шепотка в собственной голове. Если Халычу не верить – то кому тогда? И вовсе он не «сбежал трусливо, когда запахло жареным». Если бы так, о нем сейчас ни слуху ни духу бы не было. Никаких таких сообщений. Да и уезжая – неизвестно на сколько, не зная, сможет ли вообще вернуться – он просил Арину разобраться с этими четырьмя делами. Разве виновный – стал бы? Нет, конечно, говорила себе Арина и на время успокаивалась, погружаясь в более конкретные и куда менее болезненные размышления. Три «морозовских» дела подсунул умирающему Шубину Баклушин. А первые-то четыре? Почему Шубин выбрал именно их? Почему решил, что это – серия? Чей след он в них почуял?

И теперь Арине казалось, что она знает ответ.

Ну так, может, хватит уже огибать то фотоателье, хватит оглядываться на выставленные в витрине портреты, ежась так, словно все они глядят на нее с укором?

Она решительно свернула направо. Сердце слегка подрагивало, но, когда до фотоателье оставалось всего два дома, стало ясно: витрина освещена как-то по-другому. Арина прибавила шаг…

Что за притча? Окошко, где раньше висели фотопортреты, сейчас закрывала золотисто-оранжевая штора, мягко освещенная изнутри. И табличку с часами работы фотоателье сменила другая: «Восход». Надпись располагалась по дуге, между букв пробивались как будто солнечные лучи, а на половинке солнечного диска внизу было аккуратно написано «кафе». Арина даже рассмеялась – хорошо бы, если бы все страхи так же исчезали. Зайти, что ли, кофе выпить? Может, там и вай-фай есть?

Кофе тут был так себе, средненький. Зато в углу, за пыльной пальмой прятался столик с «дежурным» компьютером, не только подключенным к интернету, но и оснащенным сканером и принтером, – на случай, если кому-то из посетителей понадобится. Очень удачно. Держать переписку с Халычем в собственном смартфоне или ноутбуке казалось небезопасным – мало ли, в чьи руки они могут попасть. Тот же Левушка Оберсдорф любой гаджет может и удаленно вскрыть. Против Арины он действовать не станет, но ведь на свете не один Оберсдорф, есть и другие специалисты.

Она раз десять повторила про себя то, что выглядело адресом электронной почты, и удалила сообщение – из тех же соображений: береженого бог бережет. Да, на серверах телефонного оператора сообщение осталось, но тут уж как повезет. Главное, чтобы случайно никто не добрался.

Стремительно создала новый почтовый ящик – на том же сервере, который использовал Александр Михайлович – лишь на мгновение задумавшись над логином. Хотя чего там задумываться? Надо всего лишь чуть-чуть изменить присланный адрес: пусть вместо «а» – Арина – будет «би», которая выглядит так же, как русское «в» – Вершина. Морозов сразу поймет.

Осталось понять, о чем, собственно, можно ему сообщить?

Раскапывая дела из шубинского списка, она успела выяснить довольно много.

Церковный староста, осужденный за убийство своего священника, даже на суде продолжал настаивать на своей невиновности, утверждая, что про растрату церковных фондов его кто-то оговорил, и отец Серафим сам предложил встретиться и поговорить – да, это действительно было как раз незадолго до его смерти. Но, уверял староста, оправданиям его батюшка поверил, расстались они вполне мирно, батюшка ему потом даже смс-ку прислал с дополнительными извинениями. Ферапонт получил ее, уже довольно далеко отъехав от автостоянки, где с батюшкой беседовал – и где того в итоге убили. И в момент убийства он находился совсем в другом месте. Но, поскольку в телефоне старосты Ферапонта никакой такой смс-ки не обнаружилось, прочим его оправданиям тоже никто не поверил. Только письмо, которое Ферапонт, прислал из колонии Шубину, письмо, с которого старый опер, вероятно, и начал свое безумное расследование – письмо кричало все о том же: я не убивал батюшку, перед смертью клянусь, очистите мое имя! И Арина – она улыбнулась, вспоминая – сумела добиться информации от техников телефонного оператора. Оказывается, и смс-ка, на которую ссылался староста, существовала, и телефон в момент убийства находился в районе сотовой вышки километрах в десяти от места преступления. Это еще не было неоспоримым свидетельством невиновности – телефон и его владелец вполне могут находиться в разных местах – но все же вызывало серьезные сомнения в приговоре.

Подобная же нестыковка обнаружилась и в деле антиквара, погибшего от укола отравленным кинжалом – прямо как в романе Агаты Кристи. Сын погибшего утверждал, что кинжал принес на экспертизу «такой невзрачный дядечка». Но, поскольку следствие не обнаружило и тени таинственного посетителя, зато обнаружило вполне ощутимый материальный конфликт, случившийся между отцом и сыном – сына. разумеется, осудили. Разглядывая фототаблицы с места преступления, Арина обратила внимание на то, что Шубин для своего «следствия» выбрал лишь одну из них – ту, на которой четко выделялся свежезаправленный кулер. И сумела отыскать не только фирму-поставщика, но и доставившего баллон курьера. Который – о чудо! – вспомнил, что видел того самого «невзрачного дядечку». Описать визитера он, разумеется, не смог, но сомнения в правомерности приговора опять возникали.

Чем глубже Арина закапывалась в «список Шубина», тем больше возникало таких сомнений.

Взять хотя бы убийство на охоте: один из совладельцев крупной фирмы случайно (обвинение, кстати, настаивало, что не случайно) застрелил другого. Обвиняемый вел себя не слишком разумно: сперва утверждал, что вообще не стрелял, затем согласился, что стрелял, но – в другую сторону, вроде кабан оттуда пошел. Этот «кабан» кардинально противоречил показаниям егеря, по словам которого кабанов в тот момент еще и близко к «номерам», где стояли охотники, не было. Результаты же баллистической экспертизы были и вовсе однозначны: пуля, убившая господина Семченко, вылетела из карабина его партнера, господина Любавина. Стараниями защиты Любавин получил срок как за «причинение смерти по неосторожности» и на свободу вышел всего через два года. С Ариной, однако, разговаривать отказался наотрез и вообще вел себя столь же агрессивно, как и на суде. Но она уже закусила удила. Егерь из лесничества, где проходила злополучная охота, помог отыскать в стволе одной из обильно произраставших на участке берез «подходящую» пулю. Черт с ним, усмехалась Арина про себя, с господином Любавиным, обиженным на весь мир: посадили ни за что, фирму, воспользовавшись случаем, прибрали к рукам конкуренты, и вообще все вокруг один сплошной мрак и беспредел. Пусть себе обижается. А она отнесет найденную пульку лучшему в мире баллистику Арсену Федотовичу, пусть сравнит с контрольной, а заодно и со смертельной. И если скажет, что «березовая» пуля вылетела из любавинского карабина, – явно встанет вопрос о пересмотре дела.

В конце концов, в деле об убийстве бизнесмена Федяйкина ей это удалось же! Вдова, якобы сбросившая пожилого мужа с балкона, теперь оправдана! Ну да, дело, отправленное на доследование, Пахомов с самой что ни на есть ехидной усмешкой вручил именно Арине, но, может, это и к лучшему. Теперь-то у нее есть официальное право изучать «шубинские» дела.

Потому что при всем несходстве их она начала понимать: старый опер, «признавшийся» во всех этих убийствах, был прав, они – часть одной головоломки. Впрочем, не столько понимать, сколько чувствовать. Ведь если Шубин брал все эти убийства на себя, значит, пытался сказать, что все они совершены одним и тем же человеком? И Арина все сильнее ощущала некий общий… почерк? узор? запах? Прав был старый опер, что-то стояло за всеми этими убийствами. Точнее – кто-то. Тот неизвестный парень в бейсболке, которого она углядела на записях с камер наблюдения возле федяйкинского подъезда и который, вероятнее всего, сыграл потом на федяйкинском балконе роль супруги, сбросившей того вниз. Тот парень на автостоянке, про которого писал Шубину умирающий в колонии староста Ферапонт. Тот невнятный визитер, о котором говорил «водяной» курьер.

И тот же «запах» она почуяла сейчас в убийстве красавца-стриптизера. И там мелькнула такая же неясная тень – неопознанная клиентка.

И Левушка Оберсдорф, рассуждая, куда можно потратить полсотни тысяч евро, сказал со смешком «заказать небольшую яхту».

Яхта была, конечно, ни при чем. Но слово сверкнуло, едва не ослепив.

Заказ. Это объясняло все. Вот что учуял Шубин в этих убийствах! Вот чья тень скользила на самой границе поля зрения – неслышная, почти невидимая, неуловимая.

Не серийный убийца. То есть серийный, конечно, но не псих. Не маньяк.

Наемник. Киллер.

Не только же в кино они встречаются, киношники, хоть и криво, а все-таки жизнь отображают.

Единственное, что смущало в этой версии: дела из списка выглядели как совершенно обычные, практически бытовые убийства. Арина, представлявшая себе киллера в основном с пистолетом, снайперской винтовкой или на худой конец с импровизированной бомбой, засомневалась – бывают ли наемные убийцы вообще «такими»? Но, с другой стороны, наемники, специализирующиеся на несчастных случаях, совершенно точно бывают. А главное, как бы там ни было, за все время, что она ломала голову над шубинским досье, версия «заказа» была первой, хоть сколько-нибудь похожей на правду. Все обстоятельства, раньше казавшиеся странными, даже неуместными, ложились в нее, как инструменты в хороший органайзер: каждая ячейка своего размера и формы, захочешь – не перепутаешь.

Единственным обстоятельством, никак не желавшим укладываться в стройную версию «серия заказных убийств», было недавнее на Арину нападение. Она до сих пор вздрагивала, вспоминая, как корчилась на мерзлом асфальте под шипящее «кто тебя просил лезть куда не просят», пытаясь увернуться от ударов тяжелых, высоко зашнурованных ботинок. Только ботинки она тогда и разглядела. Темная гибкая тень над ними так и осталась неясной тенью неопределенного пола и даже возраста. Счастливо появившийся неподалеку собачник «тень» спугнул, и Арина даже сумела убедить его не вызывать полицию: все обошлось, спасибо, спасибо, спасибо. Все и вправду обошлось, что называется, малой кровью: два треснувших ребра да несколько ссадин и синяков, которые уже почти сошли. Хотя там, на асфальте, она была уверена – сейчас ее забьют до смерти. То ли нападавший вовсе не собирался ее убивать, то ли она так уж удачно уворачивалась – бог весть. Но нападение это – грубое, прямолинейное, примитивное – не вязалось с образом действия предполагаемого наемного убийцы. Тот все дела обстряпывал так ювелирно, что не то что комар – микроб носа не подточит. И вот так вот – с кулаками? То бишь, с ботинками? Может, ее просто с кем-то перепутали?

Интересно, почему Александр Михайлович дал о себе знать именно сейчас? Как будто почувствовал, сколько она за прошедшие месяцы успела накопать.

Что ж, самое время. Теперь у нее есть чем его порадовать.

Впрочем, излагать все свои соображения – пока что довольно туманные – Арина не стала, ограничившись коротким:

«Федяйкин на пересмотре по открывшимся обстоятельствам. Заказы? А.».

Ну вот. Пока этого довольно.

Если бы не осторожность, она наверняка проверяла бы почту в новом ящике каждые пять минут, забыв про сон и еду, не говоря уже о работе. Но не с собственного же ноутбука это делать. Телефон тоже, разумеется, не годился. Удаляй не удаляй историю, толковый спец что-нибудь да отыщет.

К счастью, в закутке одного из «экспертных» коридоров стоял «ничейный» (в смысле общий) компьютер, на котором при необходимости мог поработать кто попало: и собственно сотрудники, и следователи, и просто случайные посетители. Одна из уборщиц скайпилась тут с сестрой, укатившей года два назад в Бразилию. Арина пару раз была тому свидетельницей: свежеиспеченная бразильянка, судя по всему, устроилась там такой же точно уборщицей, как работала и здесь. Вот и надо ли было ради этого уезжать на другую сторону земного шара? Хотя, конечно, экзотика: пальмы, бананы, карнавалы и, как знает вся эта страна из популярного фильма, много-много диких обезьян.

Компьютер оказался свободен. И ответ от Халыча уже дожидался – такой же краткий, как ее собственное письмо: «Заказы? Очень похоже. Ищи кто рядом. Знания и доступ».

Значит, сумасшедшая на первый взгляд идея о наемном убийце Морозову сумасшедшей отнюдь не показалась. Непонятные же на первый взгляд «знания и доступ» Арина расшифровала как – неуловимый киллер много знает о следствии и, возможно, имеет к нему доступ. И это было очень, очень похоже на правду. Настолько похоже, что пугало. Ведь рядом-то – близкие люди! Что ж ей теперь, Левушку Оберсдорфа подозревать? А ведь, судя по всему, придется.

– Что-то ты к нам зачастила… – начальница криминалистов Адриана Георгиевна Грек двигалась совершенно бесшумно, и ее появление чуть не каждый раз заставляло Арину вздрагивать. – У тебя с Левушкой не роман ли часом намечается?

Про роман – это было сильно сказано. Левушку Оберсдорфа никто и никогда еще не видел с девушкой. Хоть с какой-нибудь. Или хотя бы – в свете модных современных тенденций всеобъемлющей и все оправдывающей толерантности – с юношей. Но нет, просто Левушка, как это обычно называется, был женат на своей работе. И ничего кроме работы его уже не интересовало. И никто.

– Да нет… – Арина почему-то смутилась. Впрочем не «почему-то». Рядом с Адрианой она всегда чувствовала себя не очень уверенно. – Это я… мне для себя кое-что нужно…

Адриана вздернула совершенную бровь. Черт, привычно подумала Арина, почему за ней половина персонала следственного не ухаживает вкупе с полным оперсоставом УВД? Слепые, что ли? Да, конечно, на работе она выглядит… да, собственно, никак. Невнятный костюм, ни капли косметики. уныло опущенные плечи – прямо Людмила Прокофьевна из «Служебного романа». Кадр «до». Интересно, слышит ли она, что говорят за ее спиной? «Специалист, конечно, высочайшего класса, мирового уровня и все такое, но ведь взглянуть не на что… не женщина, а так, мышь лабораторная». Если слышит – то-то, небось, веселится. Потому что видели бы вы эту «мышь» на выходе! Арина – видела. И восхищалась Адрианой Георгиевной безмерно, и завидовала ей столь же безмерно, почти безнадежно мечтая когда-нибудь стать такой же – уверенной в себе, не снисходящей до «женских штучек», непререкаемо авторитетной. Специалист высочайшего класса – да, это была, наверное, самая главная правда. Много ли без этого стоят любые «женские штучки»?

– Используем служебное положение в личных целях? – усмехнулась Адриана Георгиевна. – Да не вздрагивай ты так, шучу. Почему бы и не использовать возможности? Если они есть.

Обожать-то Арина ее обожала. Но именно сейчас эта встреча была совсем некстати. Когда Левушка обнаружил финансовые странности в делах покойной Райской, да еще и одарил ее ослепительным словом «заказ», Арина притащила ему данные по четырем убийствам из списка Шубина. Кому и искать следы возможных «заказов», как не главному цифровому гению?

Нашел Левушка вроде бы немного, но мал золотник, да дорог. Похожие странности наблюдались в финансовых делах и покойного бизнесмена Федяйкина, и отравленного антиквара. И значит, заказчиков нужно было искать в их ближайшем окружении. И она попросила Левушку покопать еще.

Как бы там ни было, меньше всего Арине сейчас хотелось обнародовать их с Левушкой самодеятельность перед Адрианой Георгиевной. Впрочем, нет. Меньше всего – перед собственным начальником Пахомовым. Узнает, чем она занимается – голову снимет и скажет, так и было, иди работай и не отвлекайся по сторонам. Но и Адриана, при всем своем неподражаемом профессионализме – начальник, значит, и перед ней светиться – не стоит.

Уф, ушла.

Вряд ли начальница экспертов заинтересуется Ариниными манипуляциями в этом компьютере, но береженого бог бережет. Она торопливо подчистила свои следы и поклялась сама себе, что в следующий раз так рисковать ни за что не станет.

Днем на каждом углу уже сверкали радостные лужи, но вечерами ощутимо подмораживало. Задумавшись, Арина не заметила прятавшуюся под уже вполне весенней грязью наледь – поскользнулась, замахала руками, едва удержалась на ногах. От здания, которое криминалисты делили с бюро судебно-медицинской экспертизы, приходилось выбираться по узенькой, кривоватой, когда утоптанной, когда раскисшей, а когда и бугристо промерзшей тропинке. С другой стороны к особняку подходила вполне приличная. гладко заасфальтированная дорога, по которой подъезжали автомобилисты, но Арина там ходить не любила, предпочитала тропинку. Вот и допредпочиталась. Да еще и телефон из кармана голос подал. Ну кто там еще?!

– Привет, душенька моя! – прозвенело из трубки нежным колокольчиком.

С мамой, такой очаровательной, ни капельки не постаревшей, сохранившей столько юного обаяния, что ее нередко принимали за подружку собственной дочери или девушку собственного сына, с ней бывало нелегко. Душенька! Сколько раз Арина просила так себя не называть! Как об стенку горох. Маме казалось, что это звучит нежно, ласково, любовно – и необычно. И все тут. Наши недостатки есть продолжение наших достоинств, регулярно напоминала себе Арина. Но помогало не очень.

Если маме что-то бывало нужно, то это было нужно сию минуту.

– Девочка моя, ты не забыла, что мы с тобой собирались вместе пообедать? – звенел колокольчик.

Девочка, душенька, милая – господи, дай мне терпения, взмолилась мысленно Арина, чувствуя себя виноватой из-за напрочь забытых планов на совместный обед. И еще – за «тот случай», за нечаянную встречу на улице. И даже не встречу – мама ее тогда не заметила. А вот Арина разглядела прекрасно – и маму, и ее спутника, ласково сжимавшего мамин локоток и нежно шептавшего что-то в приоткрытое модной меховой шляпкой ушко. Арина знала, конечно, что мама – та еще кокетка, и мужчины вокруг нее вьются всю жизнь, но тут все было как-то очень уж… по-настоящему.

Спросить напрямик у Арины язык не поворачивался, рассказать отцу – тем более. Но и выкинуть из головы гадкое воспоминание не получалось. Арина его почти видела: сидит в глубине головы, как жаба на дне колодца.

– Да, мамуль! – обреченно вздохнула она. – Только я не знаю… я только что от экспертов вышла.

– Ни о чем не беспокойся! – перебила мамуля. – Ты ведь хотела сказать, что не знаешь, сколько у тебя дорога займет? Не беспокойся, – повторила она. – Гоша сейчас за тобой заедет.

Почему вдруг встреча с мамой превратилась в «на троих»? И что еще за Гоша? Что, если – тот самый? Хотя надежда теплилась: может, другой кто, может, «тот случай» – ничего не значащий пустяк? Арина начала было объяснять, где именно ее нужно «подобрать», но мама опять перебила:

– Гоша знает, где это, – и пояснила несколько свысока, – он их иногда консультирует.

Ладно, пусть консультирует, думала Арина, пробираясь по той же узкой тропке назад к зданию, чтобы, обогнув его, выйти к автомобильной дороге. Но как я его узнаю? «Того-то» запомнила, а это, может, совсем даже кто-то другой. И, главное, как его зовут-то? Гоша, видите ли! Мамуля в своем репертуаре. У нее до ста лет все будут Гоши, Миши и Леши. А ведь она помощник нотариуса, казалось бы – официоз должен прямо в кровь впитаться. Не впитался, видно. Или все наоборот – официоз на работе так надоел, что в жизни хочется чего-то попроще?

Насчет «как я его узнаю» Арина боялась зря: когда она, спотыкаясь и чертыхаясь, добралась наконец, до автомобильного подъезда, там стояла одна-единственная машина – сверкающий разнообразными металлическими штуковинами черный джип, возле которого вежливо дожидался невысокий худощавый мужчина в элегантном верблюжьем пальто цвета прошлогодней травы.

Тот самый, что мамуле тогда так нежно на ушко шептал…

Симпатичный, недовольно отметила она, лихорадочно пытаясь сообразить, как бы повежливее уточнить имя-отчество. Мама-то может обращаться к своим приятелям как ей угодно, но Арине неловко называть Гошей человека, который годится ей в отцы. Это на работе они все на «ты». Хотя Плюшкина-то она все-таки не Семой зовет, а Семен Семенычем.

– Добрый вечер, Ариночка, – мужчина шагнул к ней.

Ариночка! И этот туда же! Ну уж нет. Мало ей маминых «душенек» и «девочек»! Уж этому она объяснит, что – будьте добры, никаких сю-сю-сю.

Не сию минуту, конечно, но объяснит. Честное слово!

– Лизанька нас в ресторане дожидается, тут близко, – пояснил «этот», явно не догадываясь о том, какую бурю чувств вызвал он своим, довольно невинным, по сути, обращением.

Лиза? Ах да, мама. Если она называет этого типа Гошей, вряд ли он станет обращаться к ней «Елизавета Владимировна». Хотя вообще-то мог бы. Ради приличия.

Игорь Константинович, вспомнила вдруг Арина, когда он через десять минут подавал ей руку, помогая спуститься с высокой джиповой подножки перед крылечком небольшого симпатичного ресторанчика. Вот как звали того Гошу, что ей вспомнился, – Игорь Константинович! Если, конечно, это тот самый Гоша.

Оказался – тот самый.

– С Игорем Константиновичем ты давно знакома, – сообщила мама, ослепительно улыбаясь на весь зальчик, обставленный в стиле итальянской таверны. – Садись скорее. Я не просто так тебя вызвонила. Мне с тобой поговорить нужно… Впрочем, – она улыбнулась еще ослепительнее, – это подождет. Ты наверняка голодная? Оссо-букко у них тут – м-м-м! – она закатила глаза к потолку, изображая крайнюю степень восторга. – Я тебе заказала.

Не просто так? У Арины оборвалось сердце. Неужели все-таки?..

Есть, впрочем, хотелось ужасно. Хотя она не особенно уважала телятину, но сейчас готова была съесть хоть подметку. Тарелка опустела стремительно. В желудке потеплело, и предстоящий разговор уже почти не пугал. В конце концов, мамино «нужно поговорить» могло относиться к чему угодно. Например, она случайно встретилась с бывшей Арининой свекровью, и две кумушки решили, что Арине следует вернуться к мужу. Хотя, если тут сидит, гм, Гоша, вряд ли дело в Арининых личных делах. Но, если уж зуб предстоит вырвать, то давайте быстрее уже!

– Ну, мне нужно… – торжественно откашлявшись, начала мама, когда Арина как раз начала раздумывать: взять второе пирожное или с нее достаточно.

– Мам, – усмехнулась она, еще надеясь, что «все это пустяки», хотя какие уж тут надежды, когда все так торжественно, – ты говоришь с такой интонацией, что дальше должно последовать «я должен сообщить вам пренеприятное известие».

– Ай, перестань! – кокетливо отмахнулась та. – Действительно, я должна тебе кое-что сообщить. Но вовсе не неприятное, как ты могла подумать?

Действительно, мысленно усмехнулась Арина, и как это я могла такое подумать?

– Ма-ам! Не тяни кота за хвост. Говори, что собиралась. Не могу же я тут до полуночи сидеть.

– Не так уж часто я твое время занимаю, – обиженно заявила Елизавета Владимировна. – Могла бы и посидеть. Тем более, такой повод…

– Какой повод, мам? – Арина устало подумала: а ведь то, что мамуля сообщит, еще и обсуждать придется… Улыбаться, изображать понимание, даже радость, боже упаси…

Елизавета Владимировна опять откашлялась и улыбнулась – столь же ослепительно, но как будто еще и отчасти… да нет, не может быть… просительно? Значит, она не совсем уверена в правильности решения, о котором намеревается сообщить?

Арина глядела сейчас на саму себя словно со стороны. Так бывало во время допросов: там улыбнуться, здесь сделать суровое лицо, здесь – сочувственное, а вот тут и кулаком по столу можно. Следователь – всегда немного актер. Без этого никак. И вот сейчас, точно как на допросе, можно выбрать: пойти следом за ситуацией, изобразив понимание и сочувствие или… или наоборот? Потому что понимание пониманием, но сама-то она, Арина, тоже имеет право на чувства, разве нет?

Возражать она, собственно, не собиралась. Но и радостно лыбиться на тему «с новым счастьем» – нет уж, дудки.

Кашлянув еще раз, мамуля начала свою речь. Тоном диктора Левитана, читающего правительственное сообщение:

– Мы с Игорем Константиновичем решили…

– Что?!! – Арина, чувствуя, как внутри вскипает яростная волна и почти с восторгом давая этой волне волю, вскочила. Зазвенела упавшая вилка. – Что ты такое…

– Но, девочка моя, – залепетала Елизавета Владимировна, – ты уже взрослая, ты понимаешь, в жизни всякое бывает… Мы с твоим папой сейчас уже не…

Но Арина уже вскочила. Главное услышано, а от подробностей – увольте. Зацепившаяся за джинсы салфетка, про которую она забыла, соскользнула на пол уже почти у самых ресторанных дверей. Красивых, деревянных, с полупрозрачными янтарными прожилками…

Что-то в этом было не так…

Ах да! Куртку из гардероба забрать… И – да, теперь бегом. Хотя вряд ли этот самый Гоша кинется ее преследовать. Тем более – мама.

Не то чтобы она помчалась прочь в самом деле бегом, но опомнилась кварталах в четырех от ресторана. Никто ее, конечно, не преследовал. Даже неотвеченных вызовов в телефоне не обнаружилось. Мама решила дать ей время привыкнуть к новостям? Или надеется, что Арина побежит докладывать о «новостях» отцу? Нетушки! Ничего она никому говорить не станет. И домой не поедет.

Черт! Возненавидеть, что ли, итальянскую кухню? Хотя ни пицца, ни оссо-чертово-букко, ни прочие лазаньи ни в чем не виноваты. Но ведь и Арина за свой, скажем так, всплеск эмоций тоже вины не чувствовала. Ай, ладно. Что теперь опилки пилить? Проявила свое отношение к ситуации? Молодец. Что теперь будет – время покажет. А пока оно покажет, надо бы понять, как жить-то теперь – в этих новых обстоятельствах? Вот прямо сию минуту – как?

Проще всего было позвонить Денису. Или даже просто к нему поехать – прямо так, без звонка. Он не станет лезть с назойливыми расспросами «почему у тебя глаза грустные», напоит душистым чаем, а то и чего покрепче плеснет, накормит (ох, нет, вот этого не надо!) и спать уложит. И будет тихо, спокойно, надежно… Безмятежно…

Нет.

Нипочему. Просто – нет. Нырнуть сейчас в защищенную безмятежность – значит, сделать вид: все в порядке. У вас своя жизнь, а у меня своя. Пусть вам там сто раз плохо и холодно, а мне тепло и прекрасно. Так по-маминому… Нет.

Может, вообще в следственный комитет вернуться? Или у оперов в дежурке пристроиться? Там вполне приличный диванчик… и, весьма вероятно, участливые расспросы… Нет, в своем кабинете лучше. Спать на сдвинутых стульях – не верх комфорта – но уж точно не смертельно.

Снился ей Игорь Константинович в алом, шелковом, абсолютно дамском халатике и мама – в ослепительно черном фраке и с таким же ослепительным цилиндром в руках. Из цилиндра ехидно торчали кроличьи уши и почему-то – березовый веник…

Смертоносная пуля из дела, названного Ариной «Выстрел на охоте», завалялась в ее сейфе с осени. Тогда, сразу после самоубийства Шубина, начальство еще не возражало против ее стремления перекопать старые дела – не найдется ли каких зацепок, чтобы объяснить возникновение шубинского списка. Дела, разумеется, вскоре пришлось вернуть в архив, вещдоки – в положенное им хранилище. Но… не все. А что такого? Она же не робот, может что-то и забыть, не заметить, в конце-то концов! Подумаешь – малюсенький пакетик! Завалился в угол сейфа, вот она и просмотрела! А что вдобавок выписок из сданных в архив папок понаделала и материалов накопировала – ну так старалась, что ж теперь, выбрасывать?

Никто, к счастью, Арину до сих пор ни в чем не обвинял – но она все равно мысленно сочиняла оправдания. Вдруг тот же Пахомов вот прямо сейчас призовет ее для доклада – а чем это ты, Вершина, занимаешься? Причем отнюдь не только в свободное от исполнения непосредственных обязанностей время. Ай-яй-яй! Тебе что, работы не хватает? Так это можно быстро исправить. К счастью, начальник, если и знал что-то – Арина в том почти не сомневалась, суровый ППШ, кажется, знал о делах в своем подразделении абсолютно все и, возможно, даже умел видеть сквозь стены – однако пока что смотрел на ее самодеятельность сквозь пальцы.

Самодеятельность… Эх, если бы действительно можно было обойтись исключительно собственными силами!

Вот лежат перед ней сразу две пули: одна в пакетике с этикеткой, другая – в криво вырезанном куске березового ствола. Да, не исключено, что никакого отношения к делу Любавина эта пуля не имеет, как-никак места охотничьи, и стреляют там много. Но про еще три «деревянных» пули егерь сказал, что они явно слишком свежие, а еще парочку, ткнув в них гигантской рукавицей, забраковал как «явное старье». А вот эта оказалась подходящей. Береза, кстати, была смешная: складки и трещины на стволе образовали угрюмую морду. Морду Арина сфотографировала – не столько в интересах следствия, сколько на память. Хотя и в интересах следствия тоже – мало ли, вдруг когда-то все-таки придется доказывать правомерность изъятия. И протокол изъятия оформила – егерь и Денис, с которым она гуляла по лесничеству, подписались как понятые – все честь по чести.

И что, признать, что добытая с такими ухищрениями деревяшка с металлической «начинкой» не имеет отношения к делу?

Нетушки. Эту линию надо отработать до конца. То есть – сравнить эти чертовы пули. Любавинского карабина у Арины, конечно, нет, тест отстреливать не из чего, зато есть копия экспертизы по смертельной пуле: слева она, справа контрольная, все аккуратненько совмещается, вуаля – идентификация. А у Сурьмина в компьютере наверняка и более подробные снимки сохранились, да скорее всего, и сами контрольные пули до сих пор в пулегильзотеке лежат. Вот только захочет ли он возиться?

Вообще-то можно было попросить помощи у Адрианы Георгиевны – чтоб сделали побыстрее… Это было очень соблазнительно. Однако после недолгого размышления Арина помотала головой. Нет, не годится. Сравнивать-то пульки придется не совсем официально, а точнее – и вовсе неофициально. Адриана вряд ли откажет, но она, хоть и криминалист высшей марки, и профессионального любопытства в ней навалом, так что заковыристая загадка просто не может оставить ее равнодушной, а все же… начальник есть начальник. Вдруг она на каком-нибудь совещании Пахомову лишнее слово скажет? И так уже заметила, что Арина к Оберсдорфу зачастила.

Оставалось одно: попытаться уговорить Сурьмина. В конце концов предыдущую-то баллистику он же делал, а с профессиональным любопытством у него тоже все в порядке.

– Ты что думаешь, у меня дома филиал лаборатории? – угрюмо буркнул баллистик, когда она до него дозвонилась.

– Ну Арсен Федотович, – заканючила Арина. – Я просто принесу, чтоб в лаборатории не светиться.

– Надо же, какие тайны… Ладно, приноси, – он назвал адрес. – И не пугайся.

Ура! Не отказал! Раз согласился, чтоб она «материал» к нему домой принесла, значит, и сравнение сделает – не выбросит же. И, кстати, что это он такое странное сказал про не пугаться? Можно подумать, Арина частного сектора никогда не видела.

Ничего страшного на застроенном кривоватыми домишками «пятачке» между торчащими вокруг девятиэтажками не наблюдалось. Заборы – иногда глухие, чаще хлипкий штакетник – калитки с прорезями почтовых ящиков и разномастными цифрами адресной нумерации. На сурьминской калитке номер был белый, аккуратный, сама калитка выкрашена веселенькой зеленью. Во дворе возле здоровенной дождевой бочки копошилась замотанная в платок старуха. Платок когда-то, видимо, был расписным, но теперь потемнел, пышная бахрома уныло обвисла. Чистая баба-яга, подумала Арина.

Едва завидев ее, баба-яга оживилась, заулыбалась, разрумянилась, сразу помолодев лет на двадцать. Цепко обхватив девушку за талию, она потащила ее к крылечку:

– Пришла, деточка? Вот и наконец-то! Красавица наша! Сейчас живо-дело банька готова будет, я мигом, не сумлевайся! Бабки наши в банях рожали! И порядок был! А то ишь, завели какие-то дома специальные, одна грязь от них! В баньке-то – милое дело… И перина – чистый пух, ни единого перышка, будете как в раю на облачке…

– Мама! – устало окликнул появившийся на крыльце Сурьмин. – Это не Ксана, это с работы.

– Да как не Ксана, чего ты балаболишь… – баба-яга замахала руками в разнокалиберных перчатках: на правой – рыжей заскорузлой замши с грязной меховой оторочкой по запястью, на левой – синяя, почти новая, с белым «норвежским» орнаментом.

Но баллистик сноровисто высвободил Арину из цепких объятий и увел в дом.

– Как Ксанка моя родами умерла, так она и тронулась, – поморщившись, объяснил он. – Уж так внуков хотела, а ждали-то сразу двойню… оба не выжили. И Ксанка моя с ними. Вот мать с тех пор каждую заглянувшую во двор девушку Ксанкой и считает. Восьмой год уже. Ты не пугайся, она безобидная. Сейчас поплачет и опять пойдет баньку готовить, невестку беременную дожидаться. И откуда ей эти роды в баньке втемяшились? Сама-то в роддоме рожала, а поди ж ты… Ладно, пустое. Что у тебя?

– Вот, – Арина протянула пакетик и деревяшку, в трещине которой поблескивал металл. – Старая идентификация и еще одна пуля. Надо сравнить.

– Ты бы хоть намеком объяснила, чего так таинственно? – Сурьмин недоуменно вздернул левую бровь. – Надо – сравним, – он повертел в руках березовую «пирамидку». – Вот молодец, с носителем изъяла. А то наизвлекают своими кривыми ручками, а после обижаются, что результаты баллистической, видите ли, сомнительные. Сами помнут, поцарапают, а эксперт виноват, – ворчал он не сердито, а скорее по привычке. – Ага, а вот этой охотника застрелили, да?

Про Сурьмина говорили, что он помнит «в лицо» все проходившие через его руки боеприпасы.

– Ну да, – подтвердила Арина. – Мужик пальнул и случайно угодил в того, кто на соседнем номере стоял. Прямо в голову, тот прямо на месте и умер. По официальной во всяком случае версии.

Пассаж про «официальную версию» Сурьмин, однако, пропустил мимо ушей:

– Как – в голову? В глаз, что ли? Или в ухо?

– Почему вдруг в глаз? В затылок, кажется.

– Что ты несешь? Какой еще затылок? – он пристально вгляделся в пакетик с летальной пулей.

– Ну так… – растерялась Арина. – Разве ты не знал? Ты же идентифицировал, твоя подпись там.

– Сравнивал я, – подтвердил баллистик. – А что в голову… мне и не говорил никто. Смертельная пуля, извлеченная из тела… как его…

– Семченко, – подсказала она.

– Может, и Семченко. Из тела, понимаешь? – казалось, он изрядно растерян. – Мне пулю с сопроводиловкой принесли, карабин тоже. Я контроль отстрелял, сравнил. Слыхом не слыхивал ни про какую голову.

– Да ладно, Арсен Федотыч, успокойся, – остановила его Арина, не очень понимавшая, чего это он так раскипятился. – Ну не сказали и не сказали. Какая теперь разница?

С Сурьмина сейчас, подумалось вдруг ей, можно картину рисовать – крайняя степень изумления – для учебника по основам эмоциональной мимики. Разве что глаза не вытаращил, а в остальном – образцовая «маска оторопи».

– Вершина, ты чего, вообще? Совсем без понятия? Вот эта пуля, – он потряс пакетиком, в углу которого болтался смертоносный кусочек металла. – Вот эта вот пуля никого в голову убить не могла. Это ты понимаешь?

– Почему? – удивилась Арина.

– Ох ты ж, боженьки мои! Потому что в голове – кость! У некоторых, – он саркастически усмехнулся, – так вообще ничего другого, похоже, и нету. Сама посуди. Чтоб угодить в мозг, пуля эту кость должна пробить. Череп, я тебе скажу, довольно прочная штука. Так что вместо аккуратненькой пульки в итоге получается этакий гриб. Эх, на работе я бы тебе кучу снимков показал, и даже живьем. Да у тебя же осенью две простреленные головы в производстве были, вспомни, как пули выглядели.

– Да ладно, я и так верю, и осенние выстрелы помню. Но я ж не баллистик, может, там раз на раз не приходится. Но если ты говоришь, что вот эта – не из головы, значит, так оно и есть. Но, Арсен Федотович, как такое может быть? Мужика-то действительно выстрелом в голову убили, а получается, это какая-то другая пуля. Значит, подменили?

– Да ну тебя, – отмахнулся баллистик, – почему сразу подменили. Может, следователь перепутал. Кто там был? Скачко неуловимый? Запросто мог перепутать.

С упомянутым Скачко Арина лично знакома не была. Тот пришел работать в следственный комитет сразу после юрфака, поскакал, по выражению пахомовской секретарши Евы, годик и подался не то в адвокатуру, не то в частные консультанты – в общем, туда, где слой масла на хлебе потолще, да еще и икоркой сверху сдобрен. Совсем недавно ей самой пришлось заново расследовать одно из дел, прошедших через руки шустрого Скачко. Вот именно что «прошедших через». Осудили в итоге невиновного, а настоящий преступник остался вовсе вне подозрений. Понять, почему Сурьмин назвал следователя неуловимым, было нетрудно. Как и поверить в то, что тот просто перепутал пули.

– Да уж, Скачко – тот еще, говорят, был работничек.

– Положим, не он один, – Сурьмин брезгливо поджал губы. – Да и не пойман – сама знаешь кто. Я в том смысле, что не обязательно это его косяк, может, и у нас напортачили. Переложили или даже на сувенир кто-то прихватил.

– У вас?!!

– Чего ты удивляешься? – он дернул плечом. – Сами-то эксперты к вещдокам с почтением относятся, но тут и без нас народу хватает. Уборщицы, адвокаты, да мало ли кто по нашим коридорам шляется. Могли, кстати, и до нас перепутать. Знаешь, как бывает? Из тела одну пулю извлекли, а до следователя, если он на вскрытии не присутствовал, или там до экспертов совсем другая доехала. Пульки-то все на одно лицо. Для неспециалиста то есть. Как на мой взгляд, тут вместо летальной пули одна из контрольных затесалась. Этикеточку не на тот пакетик наклеили – и привет.

– Но ты все равно сравни, ладно? – Арина умоляюще сложила руки. – Вот с этой, что в деревяшке засела.

– Куда ж я от тебя денусь.

Позвонил он уже на следующий день, ближе к вечеру, бодро сообщив:

– Вершина, с тебя коньяк!

– Зачем тебе? – автоматически удивилась она. – Ты же не пьешь, – Сурьмин страшно заботился о своем здоровье, даже зимой, бывало, в лабораторию на велосипеде приезжал.

– Подарю кому-нибудь, – небрежно бросил он. – Короче, я сделал.

– Арсен Федотыч, не томи! – взмолилась она.

Сурьмин удовлетворенно хмыкнул:

– Ладно, записывай. Все пули идентичны – ну в смысле выпущены из одного и того же оружия. Это я про твою из деревяшки и контрольные с того карабина.

– А та, что числится смертельной?

– Ан-нал-логично, – промурлыкал эксперт голосом мультперсонажа. – В смысле, все предъявленные пули отстреляны из одного оружия. Ну а насчет той, что якобы летальная, я тебе уже говорил. Если тебе сказали, что ее извлекли из чьей-то головы – тебя сильно обманули.

– А можно определить… ну если она не из головы… можно предположить, откуда она?

– Разве что предположить, не под протокол. Но – да, в общем, можно. Точно не кость и не что-то настолько же твердое. Да, я тебе сказал, что похожа на контрольные, но – не совсем. Они-то вовсе чистенькие, без малейших деформаций, для того, собственно, пулеуловители и придуманы, чтоб все особенности конкретного ствола видеть. А эта все же слегка деформирована. Ну ты видела. Не до гриба, но приплюснута.

– То есть тут что-то среднее? Между серьезным препятствием и фактическим отсутствием препятствия?

– Как-то так, – подтвердил Сурьмин. – Будешь смеяться, но деформации очень похожи на ту, которую ты в куске березы принесла. С немалой долей вероятности могу предположить, что стреляли во что-то деревянное. Мягко деревянное – то есть не самшит, не черное дерево, даже не дуб – липа, береза опять же. Ну как, это тебе что-то дает?

– Может быть… – задумчиво проговорила Арина и начала было рассыпаться в благодарностях, но баллистик, не дослушав, отключился.

Кто угодно может зайти, повторяла она давешнюю сурьминскую фразу, глядя на зажатую в руке телефонную трубку. Что-то с этим предметом нужно было сделать. Кажется, положить в карман? Или хотя бы на стол? Впрочем, это неважно. Кто угодно…

И Халыч посоветовал искать «рядом».

И, значит, доверять нельзя никому. Сама, все сама.

При мысли о третьей ночевке на кабинетных стульях ребра протестующе заныли: нас недавно ногами пинали, мы еще в себя не пришли, а ты нас на стулья укладываешь?!

Нападение, после которого она действительно не совсем еще оправилась, было диким и абсолютно, абсолютно непонятным.

Нападавший не требовал ни телефон, ни деньги, не искал золотых украшений. Он напал не чтобы ограбить, он просто… напал. Повалил на мерзлый асфальт, пинал ногами, шипел яростно. То ли случайный хулиган, несомый внезапным всплеском агрессивности, вызванной воздействием алкоголя или еще каких-то веществ, то ли… не хулиган и не случайный?

Примерещилось ей, или нападавший действительно это сказал? Даже не сказал – прошипел: «Кто тебя прос-сил лез-зть, куда не прос-сят!» Смешная фраза, если подумать. Хотя в тот момент было, конечно, не до смеха. Может, и не бормотал нападавший ничего такого? Может, Арина все выдумала? Когда больно и страшно, чего только не померещится.

Потому что – куда это она «лезла»? Такая фраза могла бы прозвучать, к примеру, из уст какой-нибудь ревнивой идиотки. Но кого к ней ревновать, кроме Дениса? А у него вроде давно уже никого постоянного не было. Может, он лукавит? Или, еще вероятнее, просто ошибается: девочки из одного-единственного свидания способны много чего напридумывать. Как в «Золушке»: мама, принц посмотрел на меня три раза! И в голове у девицы уже готова история любви на всю жизнь, вплоть до имен для будущих внуков. А если условный принц и думать не думает о продолжении, тут да, можно и взбеситься. Вот только обиженные девицы все больше по угрожающим звонкам и смскам специализируются. Могут гадость какую-нибудь к порогу подбросить. Но – реальное нападение? Да еще такое… убедительное.

Тут куда вероятнее то, что в криминальных репортажах именуют «связью с профессиональной деятельностью потерпевшего». Следователю могут мстить – за старые дела, или могут пугать в связи с делами текущими. Все это возможно. И все это совершенно не лезет ни в какие ворота. За что – мстить? По каким сегодняшним делам – пугать?

Еще и двух лет не прошло, как она после развода вернулась из Питера домой. Чьи-то интересы в процессе следствия затронуть, или испугать кого-то – настолько – вроде бы пока не случалось. Откуда бы взяться настолько остервенелым врагам? Да и дел по-настоящему серьезных – так, чтобы кто-то настоящую злобу затаил – через ее руки пока не проходило. Разве что мать того зачинщика ресторанной драки со смертельным исходом, убедившая себя в том, что злая следовательша специально засадила ее «кровиночку»? Кровиночке, к слову, почти полтинник, но мамаша его возненавидела Арину, что называется, смертельно, в зале суда ее чуть не оттаскивать пришлось. Но она почти старуха, а нападавший был несомненно молод. Гибкий, стремительный, как вставший на дыбы леопард.

Может, Арину с кем-то перепутали? Все-таки темно было, росту она среднего, куртка и джинсы тоже вполне обыкновенные. Может, это вовсе и не ей предназначались все те удары и та фраза про «лезть куда не просят»?

В таком случае – понял ли нападавший, что ошибся? Скорее нет, чем да: Арина с тех пор регулярно просматривала сводки происшествий по району – похожих нападений не было. А если объектом была она сама, почему тот, темный и стремительный, больше не появлялся?

И не посоветуешься ни с кем, вот жалость. Рассказывать о нападении она не стала никому – ни Пахомову, ни даже Денису. Первые дни, когда даже вздохнуть было больно, он был в отъезде, а когда вернулся, самочувствие было уже вполне терпимым.

Но провести еще одну ночь на сдвинутых в ряд кабинетных стульях? Бр-р. Она купила пару водолазок и упаковку трусиков – там и сям по городу попадались машины, с которых заезжие узбеки торговали трикотажным бельем, добротным (Узбекистан – хлопковая республика) и буквально за копейки. С утра, когда в здании не было еще никого кроме дежурных внизу, обтиралась в туалете мокрым бумажным полотенцем. И мечтала о нормальном душе.

Вздохнув, Арина, вместо того чтобы отложить телефон, полезла в быстрый набор.

Денис отозвался после первого же гудка:

– Привет, только хотел тебе позвонить…

– До меня дошло, что некоторые люди занимаются благотворительностью, подкармливают голодных следователей. Ты не в курсе, где таких людей найти?

– За тобой заехать или ты сама?

– Лучше я сама, а ты придумай что-нибудь, а? Я бы сейчас лошадь съела!

Он хмыкнул:

– Лошадь жалко. И где ж я тебе ее на ночь глядя возьму? Ладно, что-нибудь придумаю.

С террасы федяйкинского пентхауса тело несчастного бизнесмена внизу казалось совсем крошечным. Странно, подумала Арина, тут же всего восьмой этаж, а такое впечатление, что не меньше тридцатого.

Просторный двор до краев – будь то восьмой этаж или пятидесятый – заполняла та особая теплая свежесть, которая бывает только в мае, если он выдался жарким, и только ранним-ранним утром. Когда до дневного пекла еще несколько часов, и воздух напоминает прохладную, кристально прозрачную воду – пей не напьешься. Почему утро, снова удивилась она, он же в полдень погиб…

– Потому что утром веселее, – прожурчал бархатисто-вкрадчивый голос за спиной.

Арина стремительно обернулась. Улыбка стоявшей сзади высокой блондинки в алом шелковом халате источала дружелюбие и заинтересованность. Изящно протянутая – для рукопожатия? нет, скорее, для поцелуя – рука весело искрилась перстнями. Арина отшагнула назад. Ни пожимать, ни тем более целовать эту узкую с длинными пальцами ладонь не хотелось совершенно.

– Ну что же ты? Не бойся, – улыбка стала еще шире.

И еще шире… Кожа на красивом незнакомом лице пошла складками – как резиновая маска, что тысячами продают на Хэллоуин – и начала медленно стекать на алый шелк, выпуская на волю совсем другие черты…

– Игорь Константинович?! – сдавленно прошептала Арина. – Что вы тут…

Простертая к ней рука блондинки – или это все-таки был мамин Гоша? – стала удлиняться, пальцы вытянулись…

– Не бойся, Ариночка…

Ариночка!

Она попыталась еще попятиться, но за спиной было ограждение. Арина, чтоб дать себе хоть немного больше опоры, попыталась за него схватиться… но вместо массивного каменного барьера под рукой оказалось что-то круглое, тонкое, неустойчивое… Она инстинктивно стиснула пальцы…

…ветка, хрупнув, обломилась…

Ветка?

Ну да, ветка. Стоит ли удивляться, обнаружив в лесу – ветку?

В лесу?

Ну да, в лесу. И лес какой-то… как будто знакомый, отстраненно заметила Арина. Кажется, вон из той березы она извлекла любавинскую пулю. Да, точно, там еще такой смешной гриб на стволе, над обломанным сучком, под которым – кривая трещина. Все вместе – точно как угрюмая физиономия в надвинутой на самые глаза фуражке. У нее даже фотографии есть…

За спиной что-то зашуршало. Арина стремительно обернулась.

Приближавшийся к ней человек, хотя и держал в руках карабин, улыбался широко и дружелюбно.

– Эрик? – нахмурилась Арина.

В охотничьем камуфляже он совсем не был похож на того элегантного помощника адвоката, которого она привыкла видеть. Но это несомненно и определенно был он.

Ласково улыбаясь, фигура в камуфляже шагнула к ней, протягивая – нет, не руку – ствол своего карабина. Арина пошевелила плечами, пытаясь определить, нет ли в окружающих кустах прогалины… кажется, вот тут, правее…

Холодный металл ружейного дула коснулся ее щеки. Арина рефлекторно попыталась оттолкнуть смертоносное железо. Эрик улыбнулся еще нежнее:

– Не бойся, малыш, это не больно…

– Но, Эрик, почему? – слова проходили через горло с трудом и даже как будто со скрежетом. – Почему? – повторила она свистящим шепотом.

– Ты мешаешь… – равнодушно объяснил он, по-прежнему ласково улыбаясь.

Обрез ствола опять достал до ее щеки и пополз выше – к виску. Арина отшатнулась, готовясь услышать грохот выстрела или как минимум треск ломающихся сучьев.

Но – ни выстрела, ни треска. Вообще ни звука. И угловатая, ощерившаяся сучками и прочим лесным мусором земля, на которую она с размаху уселась, оказалась гладкой и мягкой. Как… дорогой диван.

Кожаный, цвета слоновой кости… Рядом, на низком столике – фруктовая ваза, в чаше которой вольно разлеглись четыре шампура, полных ароматными, истекающими коричневым соком кусками мяса.

Пятый – пустой – держал в руке стоявший напротив…

Не-ет!

Облаченный в униформу официанта – белоснежная рубашка, темные брюки и бордовый жилет – дядя Федор улыбался широко и дружелюбно. Как и полагается любящему брату.

– Федька, ты что?

Улыбка стала еще шире. Рука, державшая шампур, шевельнулась, кончик лезвия выписал в воздухе замысловатую фигуру. Дядя Федор сделал шаг, приближаясь к вжавшейся в мягкое диванное чрево Арине…

– Нет… – собственный шепот прогремел в ее ушах громче орудийной пальбы…

Федька улыбался так светло, так знакомо… Только глаза были совершенно пустыми. Словно… неживыми.

Кончик шампура почти коснулся Арининых губ. Упав вбок, она одновременно попыталась оттолкнуть смертоносное лезвие. Получилось! Шампур, выскользнув из Федькиной руки, взмыл к невысокому потолку, звякнул о край узорно-матового стеклянного плафона, стремительно скользнул вниз… царапнул пытавшуюся поймать его руку…

Федька пошатнулся и неловко, как деревянная кукла, рухнул на пышный, чуть темнее дивана, ковер. Рядом упал… нет, не шампур – старинного вида кинжал. Зачем столько украшений на рукоятке, неудобно же, отстраненно подумала Арина – только чтоб не глядеть на лежавшее рядом тело. Лицо лежавшего стремительно серело, становилось восковым, неузнаваемым… непоправимо мертвым.

Не-ет!

Федька, не-ет!

Должно быть, она действительно закричала. Или, быть может, дернулась, пытаясь вырваться из тягучего, липкого, отвратительного кошмара. Денис, к счастью, не проснулся, но – то ли услышал. то ли почувствовал – прижал ее к себе, повернулся слегка, чтоб поудобнее, пробормотал что-то неразборчивое, но бесспорно ласковое.

Дыша раскрытым ртом, Арина попыталась унять сумасшедшее сердцебиение. Воздуха не хватало – Денис обнимал ее крепко. Она попыталась выскользнуть, но не тут-то было – обхватившие ее руки сомкнулись еще сильнее. Так и задохнуться недолго… Но будить спящего было почему-то страшно.

Через несколько минут – они показались Арине часами – ей все же удалось выскользнуть из теплых. таких родных объятий… Теплых! Тело, покрытое липким потом, тряслось отвратительной ознобной дрожью…

Хватаясь руками за стены, на подгибающихся ногах она доковыляла до ванной.

После горячего – очень горячего! – душа дрожь вроде бы унялась. Теперь еще кружку густого сладкого чая…

Господи! Счастье еще, что в этом проклятом сне Денис не появился – тогда бы она точно спятила. Впрочем, ей и Федьки хватило.

Поудобнее устроившись на жестковатом кухонном диванчике, Арина устало прикрыла глаза. Легко сказать – ищи рядом. Если подозревать всех подряд, свихнуться, может, и не свихнешься, но результатов точно не получишь – слишком много объектов. И как их отсеивать – непонятно. Даже фоторобота никудышного – и то не составить. Воистину неуловимый киллер. Осторожный, черт бы его…

Фоторобот?..

Перед глазами, как наяву, встала картинка с видеокамер федяйкинского дома. И на ней – парень в бейсболке на фоне входной подъездной двери. Господи, спасибо, улыбнулась Арина, чувствуя, что засевший где-то под ложечкой тугой ужас растворяется, слабеет, пропадает… Ну конечно же! Как она раньше не додумалась?!

Денис – Арина даже дыхание затаила и зажмурилась: так ослепительно сверкнуло внезапное счастье – на роль киллера очевидно и определенно не подходил. Элементарно по комплекции: он на голову выше того парня в бейсболке. Ну или блондинки на балконе. Да и плечи в полтора раза шире.

И Халыч – тоже!

Она почувствовала, как тает засевшая где-то возле сердца ледяная иголочка. Как замолкает мерзкий голосок в голове, вот уже несколько месяцев саркастически нашептывавший: откуда ты знаешь, что на Морозове – только «справедливые» убийства? В чем бы он там ни уверял – кто сказал, что это правда? Почему бы «легенде следствия» не быть оборотнем? Может, он тобой просто манипулирует? А ты, наивная дурочка, веришь… Но сейчас шепоток вынужден был заткнуться. Теоретически Александр Михайлович мог, конечно, врать, мог вообще оказаться кем угодно – но только не тем самым призрачным киллером: Арины он выше на полторы головы, киллера, соответственно, больше чем на голову, и в плечах явно шире той «блондинки» на федяйкинском балконе. Ну или парня в бейсболке возле подъезда.

И Пахомову – высоченному, квадратному, смахивавшему на медведя – было бы затруднительно притвориться той блондинкой, пусть и статной. Она даже прыснула, представив себе Пахомова в парике с золотыми локонами. Это не считая того, что и само предположение выглядело, мягко говоря, слегка абсурдным. Подозревать ППШ в том. что он – тайный киллер? Арина Марковна, тебе не кажется, что это уже отдает паранойей?

Но, с другой стороны, если подозревать всех, то – действительно всех. Никаких «он не может, это бред». «Не может» – характеристика субъективная, поэтому в расчет приниматься не должна. А из объективного… да вот, пожалуй, только та самая комплекция. Рост – чисто теоретически – можно прибавить или, хотя это гораздо сложнее, убавить. Нет, насчет «убавить» – это, наверное, тоже чересчур. Парень в бейсболке двигался легко и упруго. Хотя что-то в его походке все же казалось странным – Арина никак не могла понять, что же именно. Ладно, допустим, рост оставляем в некоторых разумных границах: не меньше ста шестидесяти, не больше ста восьмидесяти. Приблизительно, потому что с поправкой на подогнутые колени или наоборот, каблуки. А вот комплекция – это да. Плечи, если они есть, как ни сутулься, они все равно есть, и ножовкой их не подрежешь. Как хорошо, что федяйкинская сцена на балконе происходила в мае!

Навеянная кошмарным сном паника понемногу отступала. Денисова кухня вообще действовала на Арину умиротворяюще. Просторная, высокая – совершенно необыкновенная. Темные не то от морилки, не то просто от времени стропила под потолком – в Париже это именовалось бы мансардой, в наших же палестинах все проще – технический этаж, он же чердак, переделанный под жилье. Закопченный пузатый чайник на деревянной полке – рядом на такой же полке сверкала черным стеклом похожая на космический пульт управления микроволновка, в углу – плоский двустворчатый холодильник, на котором был нарисован зубчатый, угловатый силуэт предрассветного города. В самом нижнем углу как будто приоткрывалась крошечная дверца, из которой выглядывала любопытная мышиная мордочка. Силуэт был нарисован так натурально, что Арина однажды оставила на полу возле «дверцы» кусочек сыра. Наутро там не осталось даже крошек. Наверняка Денис, поднимавшийся раньше, убрал, но ей нравилось думать, что сыр утащила за свою приоткрытую дверцу любопытная мышка. Нарисованная мышка, которая живет в нарисованном городе и по ночам выходит погулять на настоящую кухню. Наверное, тут все кажется ей неправдоподобно огромным…

Улыбнувшись, Арина вытащила из рюкзачка блокнот. Расчертила несколько страниц пополам: левая колонка – аргументы против очередного подозреваемого, в правой – в его, так сказать, защиту.

Чайник – не тот, закопченный, а электрический, с загадочной синей подсветкой прозрачного стеклянного корпуса. почти такой же, как в ее служебном кабинете – щелкнув, погас. Выключился. Заваривать чай «по-человечески» (так говорила покойная бабушка, ругая Арину за «торопыжность») было лень, и она сыпанула в толстую лиловую кружку из первой попавшейся банки, не глядя на сорт: неважно, пусть будет, какой будет. Плеснула в кружку кипяток – от дружно всплывших чаинок поползли коричневые струйки.

Когда Сурьмин сообщил, что «березовая» пуля вполне соответствует контрольной, то есть выпущена из карабина Любавина, стало ясно, что совет Халыча – искать «где-то рядом» – больше, чем просто совет. Так напугавший ее сон был про то же самое. Что бы там Сурьмин ни говорил про «кто угодно может зайти», круг этих «кого угодно» все-таки изрядно ограничен. Просто так с улицы к экспертам, может, и пройдешь – но будешь ли знать, где и что нужно искать? То-то же.

Заварки она, кажется, сыпанула слишком щедро – а может, сорт такой ядреный попался – чай в кружке больше напоминал кофе: густо-коричневый, слегка мутноватый от крепости. Ну и ладно, побольше сахару, и сойдет.

Поболтав в «кофе» ложкой, чтоб разогнать немногие оставшиеся на плаву чаинки, она сделала глоток – и решительно придвинула к себе блокнот.

Первым на бумагу легло имя Эрика. Симпатичный помощник адвоката, роман с которым, к счастью, рухнул, не успев толком выстроиться, выглядел и впрямь довольно подозрительно.

Итак, Эрик.

Худощав, узкоплеч, моральные устои весьма сомнительного свойства, имеется легкий доступ к криминалистам и, видимо, знание, как там все устроено. Вдобавок почему-то ни с того ни с сего пытался возобновить отношения примерно тогда, когда Арина почти развалила дело против федяйкинской вдовы – по крайней мере получила серьезные свидетельства ее невиновности. А значит, возникла угроза раскрытия реального убийцы – того самого неуловимого, почти призрачного киллера. В эту же графу добавилось слово «сон». Не то чтобы Арина верила снам, но помнила, что подсознание порой выкидывает странные штуки. Типа менделеевской периодической таблицы элементов, над которой он ломал голову лет десять, а после – раз, и увидел во сне, как все должно быть устроено. Так что сон – это тоже аргумент, только надо попытаться понять, чем именно – мелким, проходящим мимо внимания – он навеян.

В колонку «защита» она записала «рост?» – все-таки Эрик был малость повыше предполагаемого убийцы. И, подумав, добавила «слабак и рохля». Без особой, впрочем, уверенности – из чего можно сделать вывод, что он слабак и рохля? Из того, что ради шкурно-профессиональных интересов ее, Арину, пытался использовать? Ну так из этого можно сделать вывод о моральной нечистоплотности, а не о слабости. Хотя, конечно, это еще вопрос – что считать слабостью.

Еще немного поразмыслив, она добавила к двум первоначальным колонкам третью – «алиби». Если у потенциального подозреваемого обнаружится алиби на момент хотя бы одного из рассматриваемых убийств – значит, этого фигуранта придется вычеркивать. Колонка получилась узкая, писать приходилось криво, наискось или сокращенно. Впрочем, много туда и не напишешь. Если у кого-то нарисуются алиби сразу по нескольким делам – значит, этого фигуранта придется проверять с особым тщанием. Ибо безупречное алиби – это очень, очень подозрительно.

В этой графе рядом с именем Эрика она написала: «Проверить передвижения». Ну да, было совершенно непонятно, как это сделать без официальных на то полномочий, но распоряжение, подобное тем, что она отдавала операм, почему-то выглядело «по делу». И вообще, весь процесс, задуманный больше для собственного успокоения, начинал потихоньку напоминать обычное следствие.

После Эрика ей почему-то вспомнился Андрюша Карасик. Наверное, потому что из всех ее коллег по следственному комитету он был не только самый молодой, но и самый «мелкий». Щупленький, невысокий. едва выше самой Арины, больше похожий на старшеклассника, чем на взрослого мужчину. Когда – с месяц, кажется, назад – она увидела, как первая красотка комитета Эльвира Глушко тренирует на Карасике свое обаяние, бедного Андрюшика стало даже жалко. Прижавшись к стене, он смотрел на снисходительно и в то же время маняще улыбавшуюся Эльвиру, заливаясь краской до самой макушки – из-под белобрысой стрижки просвечивала розовая от смущения кожа. И тоже улыбался – робко, смущенно, потерянно… Вот только в глазах мелькала какая-то искра – Арине даже показалось, что Карасик сотворит сейчас что-нибудь несусветое: плюнет на сверкающие Эльвирины туфли, сунет в декольте смятую купюру или, может, даже ударит… ну или расплачется, тоже вариант. В графу «алиби» она вписала «курсы?» – кажется, в момент «антикварного» убийства Карасик был на курсах повышения квалификации – какой-то разговор об этом смутно мелькал в Арининой памяти. В общем, это следовало проверить. Искра там во взгляде или не искра, но хорошо бы Карасика из подозреваемых исключить – примерять на него роль законспирированного киллера Арине не хотелось совершенно.

То же, только в еще большей степени, можно было сказать про Левушку Оберсдора. Он, хотя и подходил на роль киллера по комплекции, в качестве подозреваемого выглядел как минимум глупо. Именно он, как ни крути, нашел для Арины «денежный» след, что в итоге и навело ее на мысль о заказных убийствах. Наверное, в каком-нибудь полицейском сериале, подумалось ей, киллером бы оказался именно Левушка – а его помощь следствию была бы хитрой игрой, способом развлечься и пощекотать киллеровы нервы. В кино это, пожалуй, и прокатило бы, а вот в жизни – не очень. Киллер – персонаж сугубо прагматический, а щекотать нервы, заводя игру со следователем – это скорее про какого-нибудь маньяка. В общем, логика разваливается. Можно даже колонку «алиби» не пытаться заполнять – разве что для очистки совести.

Сурьмин, хоть и худ, слишком, пожалуй, длинный. Хотя при его любви к ковбойским сапожкам и рокерским ботинкам на толстенной платформе, черта с два определишь, какой у него на самом деле рост. Может, и подходящий. Но это не имеет значения. Не имеет, и точка! Ведь именно Сурьмин обратил внимание на то, что пуля из «охотничьего» дела «не та». В смысле не летальная. Сама-то Арина в качестве версии, альтернативной официальному обвинению, придумывала всякие сложности. Изобретала, как можно воспользоваться карабином без ведома владельца. Ей тогда и в голову не пришло самое элементарное решение: «смертельную» пулю (выпущенную из постороннего, разумеется, оружия) можно попросту подменить другой! Та же история, что с Оберсдорфом: колонку «алиби» можно даже не пытаться заполнять – и так ясно: Сурьмин на роль подозреваемого не годится.

Равно как и оба «ее» опера – ни кругленький Мишкин, ни плечистый, хотя и не столь медведеподобный, как Пахомов, Молодцов. Комплекция, господа-товарищи-граждане, она же конституция – великая вещь!

Вычеркивать потенциальных подозреваемых было очень приятно, но вряд ли, подумалось Арине, это удастся делать хоть сколько-нибудь долго. Увы.

Следующим ей вспомнился Клюшкин – молоденький опер «с земли», исполнявший «сопровождение» по нескольким ее делам, в том числе и по Шубину, кстати. Худенький, невысокий… Довольно сообразительный, насколько Арине помнилось. Впрочем, знала она его плохо. В графе «защита» написала «статус»: можно ли представить, чтобы элитный киллер работал мелким опером, которого любой может гонять в хвост и в гриву? Хотя, с другой стороны, лучшей маскировки не придумаешь.

Маминого Гошу – Игоря Константиновича Дорофеева – Арина внесла в свой импровизированный реестр с некоторым даже удовольствием. Вот тебе. Бизнесмен он, видите ли! Состоятельный, извольте радоваться! Эксперты-криминалисты его для консультаций приглашают, здрасьте вам! Рост и комплекция кандидата в отчимы – Арина скрипнула зубами – очень даже подходящие. Староват, правда, но и осанка, и походка вполне молодые. А успешный бизнес вполне может оказаться ширмой для легализации совсем других доходов.

И чего это мамуле вздумалось семейное положение менять? Отец-то хоть в курсе?

Она помотала головой, стараясь отрешиться от эмоций – отец. Еще один невысокий худощавый мужчина в ее непосредственном окружении. Кандидат юридических наук, знакомый и со следственными методами, и с техникой работы экспертов. В защиту его, впрочем, говорило достаточно скромное материальное положение. Нет, Аринина семья, боже упаси, не бедствовала: две машины, хорошая квартира, солидная дача, регулярные поездки на не самые дешевые курорты… Но если представить, какие доходы должен иметь киллер, отец выглядел практически нищим. И невозможно было предположить, что он мог «левые» доходы скрывать – зачем? Когда так легко легализовать хотя бы часть их – отец достаточно часто публиковался, в том числе в солидных зарубежных журналах, так что сочинить «лишние» гонорары ничего не стоило. Колонка «алиби» едва не осталась пустой, пока Арина не додумалась вписать туда кривую строчку «проверить график поездок».

Дальше пришлось вспомнить и дядю Федора… Э-эх. Брата Арина вписала, едва не скрежеща зубами. Но если уж всех – значит, всех. Во-первых, Федька заканчивал театральный и, хотя карьеры ни на подмостках, ни в кино не сделал, навыки перевоплощения у него, как это нынче называют, прокачаны до высоких уровней. Сам-то он уверен, что его сценическому успеху мешает маленький рост. Оценить, насколько это справедливо, Арина, конечно, не могла, но – рост?! Немногим выше ее самой – точно, как у парня в бейсболке возле федяйкинского подъезда, ну или как у той «блондинки» на федяйкинском балконе. И про то, как экспертно-криминалистические закрома устроены, он более-менее в курсе – двое полноценных юристов в семье, она и отец. Она братца как-то даже на экскурсию к криминалистам водила – точнее, в гости к Левушке Оберсдорфу, на консультацию по черт его знает каким высоким компьютерным технологиям. Так что чего-чего, а возможностей у Федьки хоть отбавляй. Да еще и сон этот… Проклятье!

В колонке «защита», кроме отсутствия непонятных финансовых поступлений, можно было написать только «не может быть». Черт. Черт, черт, черт! Это не может, не должен быть Федька! Иначе мир просто рухнет!

И тут она вспомнила! И выдохнула с неописуемым облегчением – во время убийства Федяйкина дядя Федор точно был в отъезде! Точно-точно! Познавал тонкости обработки фото и видео на каких-то специальных курсах. Или то была конференция, где асы изо-программ делились своим богатым опытом? Ай, неважно. Главное, что Федьки в городе не было. Правда, проходило мероприятие в каком-то тверском пансионате, неподалеку от волжских истоков, так что чисто технически он, наверное, мог бы слетать туда-обратно… Ох, нет. Только не это.

Вписав в колонку «алиби» под Федькиным именем «проверить Тверь» и повздыхав, Арина злорадно занесла в блокнот Виктора Пахомова – вот уж прекрасный кандидат в подозреваемые! Подходит не только по комплекции: невысокий, жилисто-худой – не в отца пошел – но и по моральным критериям. Или в этом случае надо говорить не о морали, а об аморальности? Что из себя представляет младший Пахомов, знали все. Чрезмерная суровость к простым (то есть без денег и связей) задержанным была лишь малой веточкой на развесистом древе его грехов, взросшем на жирной почве безнаказанности, политой беспредельным отцовским попустительством. Разумеется, Сынок «брал», разумеется, мог за соответствующую мзду отпустить нарушителя, разумеется, мог «слиповать» улики, если следователь типа Баклушина в том нуждался и готов был «поделиться». За руку Витьку никто, конечно, не хватал – смысла нет, все равно отец прикроет – но знать знали все. И так же все гадали: надолго ли еще хватит терпения у старшего Пахомова, которого уважали вполне искренне, и только вечное попустительство своему изрядно избалованному сыночку портило общую, вполне приличную картину.

В графу «защита» она со вздохом вписала «интеллект?». Все-таки при всей своей дурно пахнущей хитрости пахомовский сыночек был субъектом не так чтоб великого ума. А призрачный киллер каждый раз демонстрирует недюжинную предусмотрительность и тщательность. Ведь нигде, ни разу не прокололся! Ну да, ухитрилась соседка сфотографировать его на федяйкинском балконе – да еще в тот момент, когда супруга, тщательно подготавливаемая на роль убийцы, уже покинула дом, о чем неоспоримо свидетельствуют записи с камер наблюдения. Но это, господа хорошие, не прокол, это просто казус. Такую случайность предусмотреть не может никто, будь он хоть сверхпредусмотрителен.

В колонке «алиби» она привычно записала «проверить передвижения», хотя делать этого вовсе не собиралась. Разве что Витенька Пахомов останется последним подозреваемым – тогда придется отрабатывать его по полной программе. Но на это, по правде говоря, надежды было мало. Мозгов у Сынка недостаточно, чтобы такую роль играть.

Вот у Баклушина с мозгами – полный порядок. И комплекция у него подходящая, и рост, и знаний-навыков вполне достаточно. Идеальный кандидат. И в «защиту» внести нечего. Кроме тех самых «передвижений» в колонке «алиби». Ой ли, Арина, так уж и нечего? М-да, вздохнула она, вписав еще и «время». Борька слишком занят собственными делишками – хоть и сомнительными, но более-менее очевидными – чтоб оказаться еще и киллером. Разве что он ведет двойную жизнь, пряча под маской не слишком чистоплотного, но очевидного до оскомины карьериста и сребролюбца, еще одну личность. Гм. А ведь возможно. Очень удобно. Даже элегантно в некотором смысле: кто заподозрит мелкого воришку в убийстве? Да, баклушинские передвижения – на предмет возможного алиби – проверять придется очень тщательно.

Арина еще раз оглядела свой реестр с обильными пометками возле каждого имени. Оглядела с сомнением. Пусть и решено было отбирать кандидатов в подозреваемые по характеристикам хоть сколько-нибудь объективным – по росту, комплекции и возможности доступа в экспертно-криминалистические закрома – но ясно же: вставленные «чтоб по справедливости» Сынок и Бибика на роль неуловимого до призрачности – очень, очень предусмотрительного – киллера годятся не очень. И она их туда примеряет только потому, что попросту не хочется представлять в этой роли Оберсдорфа. Карасика или даже мамулиного приятеля. А вот именно Баклушина с Витенькой – «не жалко». Да и Гошеньку – Игоря Константиновича, за которого мамуля вдруг замуж собралась – по большому счету и его тоже не жалко. Хотя какие уж из них таинственные киллеры?

Составление реестра позволило не только успокоить дыхание, но и охладить кипящий от паники мозг. Но, увы, пользы от списка потенциальных подозреваемых – кроме абстрактной пользы систематизации вообще – Арина все еще не видела, утешая себя тем, что это «пока». Пока, да-да-да. Пока все это было не более результативно, чем гадание на кофейной гуще. Кто? Этот? Этот? Или вон тот? Да кто угодно. Можно монетку бросить. Или, раз кандидатур так много, игральную кость. Говорят, есть кости не с шестью гранями, а чуть не с двенадцатью – вот в самый бы раз такая подошла.

Обидно. Информации вроде бы немало, а выводы из нее никак не выводятся. Не складываются кусочки в цельную картину. Не происходит в мозгу волшебная реакция, именуемая озарением. То ли масса фактов чуть-чуть не дотягивает до критической, то ли катализатора какого-то не хватает. Но где искать этот самый катализатор…

Погоди-ка… Арина нахмурилась. Таинственный киллер? Глубоко законспирированный? Откуда же он заказы берет? Кто-то кому-то что-то посоветовал? Не смешите, не вариант. Точнее, вариант-то как раз возможный – лет тридцать назад. Но, во-первых, такую схему ей не раскопать – и значит, чего над этим мозги наизнанку выворачивать. И, во-вторых, уж больно различаются «шубинские» убийства. Не только стилем, но и жертвами. И, соответственно, различаются их заказчики. Все, все разное и самое главное – круги общения этих гипотетических заказчиков. А значит, вариант «кто-то кому-то что-то посоветовал» – действительно «не вариант». Ибо гипотетические заказчики вращаются в столь разных сферах, что точки соприкосновения просто отсутствуют. Это только в бане все равны, а в жизни каждый сидит в своей собственной нише…

В бане, засмеялась она. В бане все равны! Точно! Даже и думать дальше не о чем. Дальше – только искать.

Арина подняла руки, сцепила их в замок, выгнула спину, поводила плечами. Все тело, все мышцы и связки ныли так, словно она весь день разгружала вагоны.

Нет, она не пойдет к зеркалу! И отыскивать в сумке складную расческу с зеркальной «спинкой» тоже не станет. Чего смотреть-то? И так ясно, что глаза у нее сейчас – как у простуженного кролика. Столько времени в монитор пялиться – спасибо, что еще хоть как-то смотрят. А уж как они при этом выглядят – плевать.

Низкий, конечно, поклон Левушке Оберсдорфу, что сумел обеспечить ей доступ к закрытым от общего взора «подвалам» интернета – так называемым «черным сетям», даркнету. Все-таки спец он фантастический! О том, какими методами и способами Левушка пользуется – вряд ли абсолютно законными – и, главное, откуда он их знает, Арина предпочитала не думать, вспоминая Стругацких: «Если бог берется чистить нужник, нельзя ожидать, что у него останутся чистыми пальцы». Так что пусть уж оттачивает мастерство, пусть ходит по краешку, даже и перешагивая за него – был бы результат.

Вот с результатом пока было не очень. Только в глазах рябило от казавшихся бесконечными страниц. Правда, Арина начинала уже улавливать в утомительном мельтешении некое подобие структуры. Как будто она бродила по гигантскому волшебному замку, путаясь в лестницах, комнатах и переходах, но постепенно сквозь непонятную путаницу проступал… нет, еще не смысл, но что-то вроде невидимых указателей: там, похоже, будет кухня, там – спальня, вон там – бальный зал, а вон за тем поворотом наверняка ловушка, через которую можно провалиться в подземелье. Ни на кухню, ни в бальный зал, ни тем паче в спальню ей не нужно. Ей нужен оружейный склад. Или, быть может, что-то вроде клуба «Черная молния», куда водил ее Денис и где не продохнуть было от байкеров. Только ей, конечно, нужны не байкеры.

Глаз отмечал повторяющиеся элементы: реплики, похожие на кодовые фразы (иначе почему они дублируются в самых разных диалогах и, главное, объявлениях), одни и те же ники… Может, ей нужен вот этот – Night Knight, Ночной Рыцарь? Или вот эта Зеленая Зебра? Или вот этот, чей ник состоит из одних нечитаемых символов? Или… Нет, невозможно понять. Или надо ловить именно кодовые фразы и отталкиваться уже от них?

Или нужного ей человека тут вообще нет? Впрочем, это как раз вряд ли. Если в ее предположении есть хоть какой-то смысл – если убийства из списка Шубина совершили не те, кто за них сидит, а некий киллер… Неуловимый, вообще практически невидимый. Призрак, мастер имитировать чужую вину. Только едва заметная тень указывает на его присутствие.

Если Призрак-имитатор существует – а в этом она почти уверена – как его находят потенциальные клиенты? Благодаря «сарафанному радио»? Невозможно. Слишком разные сферы, слишком разные, нигде не соприкасающиеся круги знакомств. Значит, в интернете, ничего другого не остается. Точнее, в «подвальной» его части. Нельзя же, в самом-то деле, спросить про киллера поисковые системы.

Кстати, о поисковых системах: как потенциальные заказчики вообще хоть что-то узнают? Кто им тропку к цели прокладывает? Впрочем, в «большом» интернете (том, что у всех на виду то есть) можно искать и спрашивать как бы в шутку. И кто-нибудь где-нибудь в итоге подскажет дорожку к закрытым сообществам, форумам и прочим «подвалам».

Потому что, скажем, «несчастная сиротка» Кристина – не так чтоб большого ума девица. Одна ее идея «стать звездой» чего стоит. И вот такая – ухитрилась отыскать что-то? Как? Надо будет у Левушки об этом поподробнее расспросить. Не именно про Кристину, а вообще. В компьютер «бедной сиротки» Оберсдорф, конечно, влез, но там – тишь да гладь да божья благодать. Весьма вероятно, что у нее есть (или, скорее, был) еще один компьютер, и даже не вероятно, а наверняка. Да что толку? Время ушло, ищи ветра в поле!

Еще один гипотетический вариант: пойти по следам, оставленным в мировой паутине Мариной Райской – сейчас Арина была уверена, что именно эта дамочка заказала убийство красавца-стриптизера. Не сумев добиться взаимности и не найдя в себе сил забыть, решила разрубить невыносимо саднящий узел. И ничего, что в итоге-то убила парня его собственная невеста – форс-мажор, непредвиденные обстоятельства, киллер явился к уже мертвому телу. Гримаса судьбы. Но заказ на убийство был! Иначе зачем бы Райской понадобилось закладывать квартиру, продавать машину и дачу, и куда она девала эти деньги? Да еще как «девала»! Если даже всемогущий Левушка не сумел дойти до последнего звена финансовой цепочки, оборвавшейся в болоте каких-то невнятных оффшоров. Он и вообще обнаружил странное движение денег лишь потому, что начиналось все во вполне законопослушных банках с вполне открытой документацией. Ну как – открытой? Для Левушки, конечно.

Вот если бы удалось проследить то, что предшествовало движению денег. Но тут тоже наличествовал полный тупик. Информация на жестком диске ноутбука Райской оказалась безвозвратно стертой. Куда уж тут ее похождения в интернете отслеживать! Не за что ухватиться.

С другой стороны, именно это более чем убедительно доказывало: Призрак существует. Другого сколько-нибудь разумного объяснения загадочным финансовым манипуляциям и самоликвидации данных в ноутбуке Райской Арина не видела. Да и «пропажи», обнаруженные Оберсдорфом у других фигурантов из шубинского списка, явно «из той же оперы»…

Она потерла ноющие виски и снова уставилась в монитор.

Глаз зацепился за странноватый (даже здесь – или особенно здесь, в царстве почти полного обезличивания) ник. Рубль.

Рубль.

Что должно быть в голове у человека, придумавшего себе такое «имя»?

Арина вспомнила, как еще в школе, зачитываясь Стаутом, встречала что-то подобное. Речь шла об английском языке со всеми его «оу» и «уа», и Вульф рассуждал: если у человека в фамилии присутствует дифтонг, то очень может случиться, что, меняя фамилию, он постарается сохранить часть прежней. Рассуждения, по правде говоря, казались несколько натянутыми, но, с другой стороны, наблюдение «при смени имени и фамилии человек старается сохранить инициалы» тоже выглядит необоснованным, однако подтверждается статистикой. То есть условная Людмила Владимировна Колесниченко, начиная новую жизнь, с высокой степенью вероятности превратится в Ларису Викторовну Кузнецову или в Лилию Валерьевну Карманову. Зачем люди, даже стремясь начать абсолютно новую жизнь, стараются сохранить хоть какие-то кусочки прошлой своей личности – этого не знает никто. Но в большинстве случаев это так и есть. Великому же Ниро Вульфу тогда совсем не за что было зацепиться – и его мозг зацепился за повторяющиеся в фамилиях дифтонги… И – бинго!

Этот вот Рубль почему-то напомнил про те английские дифтонги вкупе с сохранением инициалов при смене фамилии.

И в этом было что-то похожее на смысл.

Нет, в самом деле… Никто не сочиняет на пустом месте. Да, ник можно взять из любимой книги, из фильма, из рекламы магазина через дорогу (интересно, откуда взялась Зеленая Зебра или вот эти нечитаемые символы?) Откуда угодно можно. И это, с точки зрения идентификации – тупик.

Но раз все так безнадежно, почему бы не позволить себе поискать «повторяющиеся дифтонги (или хоть инициалы, без разницы)»? Каким бы бредом это ни казалось. Нет, в самом деле… Если ты – человек без лица, есть соблазн свое «отсутствие лица» хотя бы немного персонифицировать. Эдакая шутка, понятная только себе самому.

Умных людей вообще тянет к осмысленности, неупорядоченность их отталкивает.

Арине вспомнилось, как Александр Михайлович на семинаре, усмехнувшись, сообщил, что на допросе труднее всего расколоть полного тупицу. Группа глядела на Морозова с плохо скрываемым недоверием. Но впоследствии Арина не раз убеждалась, что Халыч был прав на все двести процентов.

Потому что какой-нибудь условный Толян с полутора извилинами даже на явные улики и показания десятка свидетелей будет лишь упрямо бубнить: ничего не знаю, не был, не делал и так далее. Даже не скажет, что его подставили, станет крутит одну и ту же пластинку: я этого не делал. Хорошо, если эти самые явные улики и свидетели есть, тогда суд и без признания обойдется. Одна радость: от тех, у кого полторы извилины, улики, как правило, остаются.

Те, что поумнее, следов оставляют, возможно, и меньше. Зато они выстраивают у себя в уме схему защиты – очень логичную! – и на вопросы отвечают в соответствии с этой схемой. Тупо бубнить «я не я и лошадь не моя» тем, кто поумнее, просто в голову не приходит. Точнее, это кажется им глупым. Хотя именно такая глупая тактика и работает лучше всего! Но умные в это, разумеется, не верят – как не поверила Аринина группа в объяснения Морозова. И если, допрашивая умника, заходить справа, слева, сверху, снизу и вообще со всех сторон – непременно вылезет противоречие. Потому что интеллектуал отвечает, подумав, просчитанная заранее схема защиты непрерывно усложняется – да еще в голове у него сидит то, что было на самом деле – и готово, непременно будет где-нибудь прокол. Для умника, строго говоря, одно спасение – вообще не попасть в поле зрения следствия. А уж если попал (и если следователь не Скачко и не Баклушин), вполне возможно поймать его, умника, на противоречиях – и загнать в угол.

Может, этот Рубль – и не тот, что ей, Арине нужен. Но чем-то неуловимым этот ник притягивает. Как бы там ни было, «ее» киллер, безусловно, очень и очень неглуп. И, значит, возможно (и даже вероятно), что ник у него будет «со смыслом». С «изюминкой». Просто по естественному свойству интеллекта – везде отыскивать логику, а там, где ее нет и быть не может – создавать. Рассудок не любит хаоса, рассудок стремится его упорядочивать. Почти на уровне инстинкта. Придумать же что-то бессмысленное умному человеку и вовсе почти невозможно. Как грамотному – «тся» и «ться» перепутать или переместить камыш в женский род, воткнув в него мягкий знак…

Рубль. Арина задумалась. Вот если бы она сама придумывала себе псевдоним, какую часть, какой отзвук фамилии она постаралась бы сохранить? Вершина – Горина? Нет, слишком в лоб. Рыбкина – от «верша – снасть для рыбной ловли»? Еще банальнее. Любшина – если не Вера, так Любовь? Слишком отдаленно, пожалуй. Казбекова? Памирова? Высоковская?

Вдруг вспомнился туповатый анекдот про Хрущева в картинной галерее:

Гид: Это, Никита Сергеевич, картина знаменитого русского художника…

Хрущев (не дослушав): Знаменитого? И недорого – вон в уголке цена обозначена, всего в рубель…

Картина знаменитого художника…

Ценою «в рубель»…

Рубль…

Черт! Рубль!

Арина едва не подпрыгнула. Ну конечно же! Рубль!

Вот ведь балда, ругала она сама себя. Уловила, что основные неизменяемые характеристики – рост и общая комплекция – и не догадалась, что это означает. Даже на странность походки внимание обратила – а истолковать не истолковала. А еще следователь! Работник, как это раньше называли, умственного труда.

Фу. Стыдно-то как, Арина Марковна!

А уж как будет стыдно, зашелестел ехидный шепоток в голове, когда окажется, что ты опять ошиблась…

На шепоток она цыкнула – сиди тихо и не возникай.

Да, ошибиться было страшно, но она чувствовала, что головоломка сложилась.

Парень в бейсболке с неуловимо странной походкой, блондинка на федяйкинском балконе, посторонняя пулька в «охотничьем» деле, неопознанная заказчица приватного танца в стрип-клубе… и плюс ко всему – этот дурацкий ник.

Рубль!

Но если это так… Невозможно поверить. Этого не может быть, это какое-то дурацкое совпадение…

Вот только это «совпадение» слишком многое объясняет. Практически все.

Свернув браузер, она быстро защелкала мышкой. Вот фотография неизвестной блондинки на балконе Федяйкина, сделанная дамой из соседнего дома, а вот еще один снимок… У человека на второй фотографии волосы были темные, но это, конечно, не имело никакого значения. Арина вглядывалась в соседние изображения, пока у нее не заслезились глаза. Нет, невозможно. Но в то же время…

– Марковна, ты спятила! – для убедительности Мишкин даже пальцем у виска покрутил.

А что делать? Она вздохнула.

До сих пор Арина занималась чистой самодеятельностью, но на этом этапе – хотелось надеяться, что финальном – без оперативного сопровождения было не обойтись. Причем действенно оперативного – без Левушкиных талантов тоже, конечно, ничего никуда не сдвинется, но должен же кто-то и руки заламывать, и наручники надевать. Собственно, при необходимости Оберсдорф тоже был вполне в состоянии заломить руки любому злодею, однако сейчас ему точно придется заниматься совершенно другим. Кроме того, уметь – не значит мочь. Драться Левушка умел – мастер спорта по какому-то из единоборств, Арина до сих пор не выяснила, по какому именно, говорить об этом он не любил. Равно как и применять боевые навыки в жизни. Одно дело – схватка на татами, и совсем другое – реальный бой с реальным преступником. К тому же Левушка – эксперт, а не опер. Да и вообще: глупо использовать человека с такими специфическими мозгами в наблюдении или тем паче на задержании. Можно, конечно, и к гоночной феррари плуг прицепить, и даже, если особо не газовать, получить некий результат – но трактор все одно вспашет лучше.

И Арина пошла к начальству.

Пахомов воспринял ее доклад примерно так же, как сейчас Мишкин, разве что пальцем у виска не крутил:

– Вершина! Ты вообще соображаешь, что говоришь? Киллера она вычислила, скажите, пожалуйста!

И это она еще не поделилась с ним своими догадками про ник «Рубль», в смысле – кто за ним скрывается. Тогда бы ППШ ее точно просто выгнал – и не только из кабинета, но и вообще с работы.

Она была уверена в своей догадке: решение «загадки Имитатора» щелкнуло звонко, как та детская головоломка, и все детали и обстоятельства аккуратно встали на свои места, ни лишних, ни недостающих. Но личная уверенность – одно, а доказательства оной – совсем другое. Нет уж. Для начала лучше просто выложить доказательства самого существования неуловимого киллера.

– Соображаю, Павел Шайдарович, – кротко улыбнувшись, Арина терпеливо повторила свои доводы.

– Но у тебя же ничего нет! – повторил Пахомов несколько мягче. – Ну то есть соображения, не спорю, интересные. И даже убедительные. Но финансовые изыскания Оберсдорфа к делу не подошьешь, по крайней мере на нынешнем этапе – это-то ты понимаешь?

– Как не понять! Да только… – она демонстративно пожала плечами. – Не зря же всегда говорят, что ловят глупых преступников. А умных не то что не ловят, о них даже не догадываются. А если и догадываются… ну сами знаете… Потому тут и нет ничего… существенного то есть. Было бы – покойный Егор Степаныч бы нам, кроме списка убийств, еще что-нибудь да оставил бы, – про добытые именно Шубиным фотографии, благодаря которым была оправдана вдова Федяйкина и про выделенную им же фототаблицу из дела антиквара она предусмотрительно напоминать не стала, нечего начальство без лишней надобности сердить. – А дело Федяйкина теперь что, так и повиснет?

Ничего не скажешь, соображал ППШ со скоростью того самого пистолет-пулемета, в честь которого и получил свое прозвище.

– На живца хочешь поймать? – слегка прищуренные глаза смотрели так остро, что Арине даже стало неуютно.

Она помотала головой:

– Не хочу. Но какие еще варианты?

– Ладно, – вздохнул он, соглашаясь. – В производстве у нас только возобновленное дело Федяйкина, но по сути это оно и есть, можно в его рамках работать. Ладно, – повторил он несколько живее. – Будем считать, что проводим проверку по оперативным данным. А там поглядим. Бери Мишкина с Молодцовым…

– И Левушку, – подсказала Арина, – без него ничего не выйдет.

– Ну с Оберсдорфом ты, насколько я понимаю, сама уже обо всем договорилась. М-да – Пахомов опять вздохнул. – Задерживать-то придется без судебного постановления. По неотложной… ну сама знаешь. Ладно, – повторил он снова. – Иди уже. Разработаете план операции, доложишь.

Легко сказать – разработаете план, думала Арина, вызывая к себе оперов. В голову, как на грех, не приходило ни одной хоть сколько-нибудь подходящей идеи.

Стоило, однако, решить, что чем проще, тем лучше, и общими усилиями легенду придумали быстро. Дескать, внук, ожидающий наследства от дедушки-генерала, забеспокоился, ибо у дедули вдруг возлюбленная появилась. Еще немного – и прощайте, генеральская дача и пятикомнатная квартира в «сталинском» доме с коллекцией антиквариата внутри оной. Старенького генерала убивать, конечно, без надобности – много ли ему и так осталось. А вот ликвидировать «рыжую стерву», так и норовящую стать очередной госпожой Тарасовой – и единственной наследницей! – явно следовало побыстрее. Пока дедуля и в самом деле, неровен час, не успел еще на своей «молодке» жениться. «Молодке», правда, под сорок, но самому-то отставному генералу за восемьдесят, и здоровье уже не так чтоб прекрасное. Ай, все все понимают! Для внука-то вовсе без разницы, к кому дедушкины богатства норовят уплыть. Главное – не допустить этого «уплывания». И хорошо бы эту «стерву» спалить в ее собственной даче, куда она катается чуть не каждую субботу – нужды нет, что ветхий домишко там разваливается на глазах, а дачный сезон еще и вовсе не начался. Тишина и одиночество ее, видите ли, манят. Сойдет за несчастный случай – хорошо, а нет – у «рыжей стервы» конфликт с одним из соседей. Затяжной, вялотекущий, но за мотив сойдет.

– В целом вроде правдоподобно выглядит, – задумчиво подытожил Мишкин. – Только… Марковна, ты не думаешь, что Рубль этот может отказаться? Если его специализация – убийства под видом убийства, захочет ли несчастный случай устраивать?

– Типа ниже его достоинства? Или вкусы у него такие специфические, что иных вариантов он не рассматривает? Да ладно! А если засомневается, так вот и его любимая схема в готовом виде: убийство с готовым подозреваемым.

– Да… – протянул обычно молчаливый Молодцов. – Весь шубинский список – это же реально убийства с непременной подставой. Схемка-то, если под правильным углом посмотреть, очень даже вырисовывается.

– Ну да… – Арина нахмурилась, соображая. Что-то в этой «непременной подставе» было важное… Черт! Ускользнуло!

Пока, перебивая друг друга и подсказывая, придумывали персонажей и обстоятельства, она представила себе «стерву» как живую. Подумав попутно, что костюмированный бал устраивать ни к чему, но кое-какая маскировка, чтоб Рубль ее не опознал, все-таки необходима. И хорошо бы помощью профессионала заручиться. Тем более что у нее как раз знакомая гримерша имеется – чудо что за мастер. Давным-давно, в последних классах школы Арина зачем-то записалась в так называемую «юношескую телестудию», что-то вроде профессионального факультатива для тех, кто мечтает о тележурналистике. Она-то, собственно, не мечтала, просто захотелось посмотреть, как там на телевидении все «внутри» устроено. Терпения хватило всего на пару месяцев, но кое-какие контакты с тех пор сохранились. В том числе – чудесная Гертруда Илларионовна. Маленькая, стремительная, очень похожая на Рину Зеленую в фильме «Весна» («Такие губы уже не носят!»), только абсолютно седая. Возраста она была глубоко пенсионного, но работать продолжала. Смеялась только: «Вы думаете, деточка, Гертруда – это из Шекспира нашего Вильяма? Ничего подобного, это сокращение от «герой труда», были, знаете ли, когда-то в моде такие имена. И скажите, что ж я, объявленный герой труда, – тут она смеялась, – на пенсии делать стану?» Ко всему прочему день рождения Гертруды Илларионовны приходился на восьмое марта. Тут и постараешься – не забудешь. Арина поздравляла старую гримершу каждый год. И сейчас, уповая на ее отзывчивость, надеялась – не откажет.

Не ошиблась, разумеется. Гертруда Илларионовна от объяснений отмахнулась, но помочь согласилась почти радостно. Подобрала в своих запасах рыжий парик, выглядевший чуть ли не натуральнее собственной Арининой прически, поколдовала над бровями и губами, но главное – помогла изменить походку и осанку с помощью насыпанных в ботинки монеток, резюмировав:

– Ватные тампоны вам, деточка, без надобности, с этими бровями и волосами вы и так на себя не похожи. Но вы же говорите, на вас будут издали любоваться? Человека не по лицу узнают – по общему облику. Ну оденетесь так, чтобы казаться немного толще, но основное – осанка и походка. Вы держитесь очень прямо и двигаетесь стремительно, как гончая. Переучивание требует времени, а вы, как я понимаю, торопитесь. Тут-то старый трюк – насыпать что-нибудь в обувь – и поможет. Это заставит вас умерить шаг и даже несколько сгорбиться. Но все-таки потренируйтесь ходить, опустив плечи. Вот-вот, именно так. Вполне сорокалетняя дамочка. Удачи вам!

Опера, впервые увидев Арину в новом облике, дружно засвистели и показали большие пальцы.

– Я и сам бы тебя на улице не узнал, – удивленно качая головой, констатировал Мишкин. – Даже если, как ты говоришь, есть вероятность того, что Рубль знает тебя в личность.

– Ненулевая, Стас, – со вздохом подтвердила Арина, подумав, что назвать эту «вероятность» ненулевой – это как Эверест холмиком обозвать. Но «испорченные» ботинки и впрямь сильно меняли осанку и походку – она сама себя в витринах не узнавала. Даже без рыжего парика.

– В этом образе тебя отец родной не признает, – веско добавил Молодцов.

Арина улыбнулась – почти довольно. Хотя ни о каком довольстве пока и думать не приходилось. Да что там – все поджилки тряслись, как тот овечий хвост. И в животе холодело – как перед трудным экзаменом. Господи, неужели это она сама заварила такую кашу? Которую, будем честны, еще неясно, удастся ли толком расхлебать. Впрочем, кашу-то заварил Шубин, а Арина в нее просто вляпалась. Ай, ладно, теперь-то о чем сокрушаться! Да и в панику впадать тоже не стоит – для дела это совсем не полезно. В конце концов, замаскировала ее Гертруда Илларионовна не просто хорошо, а куда лучше, чем Арина надеялась, поэтому шансы на успех этой довольно безумной, по правде говоря, операции выглядят вполне обнадеживающе.

– Ну… я поглядел, что и как… сымитировать перевод денег не так чтоб элементарно, но можно… – задумчиво молвил Оберсдорф, возвращая всех к техническому отлаживанию придуманной легенды.

– И чего, там прямо так деньги и перечисляют? – усомнился скептический Стас Мишкин. – И кидалова не опасаются?

Левушка презрительно фыркнул:

– Кидалова! Темная сеть, конечно, анонимизирована сверх всякого вероятия, но в то же время… Короче, я тонкости тебе объяснять не стану, просто поверь: единственная попытка кидалова – и кидальщик никогда ни одного заказа больше не получит. А то и чего похуже…

– Подумаешь! – фыркнул Стас. – Создаст себе новый, как это называется, аккаунт – и опять можно лохов разводить.

– Угу, – насмешливо хмыкнул Оберсдорф. – Только где он их тогда брать будет – лохов? Кто пойдет с заказом к неизвестному хрену с горы? Анонимность – сильная штука, но репутация тут – совсем не пустое слово. И не спрашивай, как одно с другим увязывается.

– А если я мечтаю о карьере киллера? – вклинился доселе молчавший Молодцов, которого скорее можно было заподозрить в мечтах о ферме по разведению единорогов. – Они же не сразу эту самую репутацию получают. Каждый с чего-то начинал. Как мне убедить потенциальных заказчика, что я истинно крут?

Левушка поморщился:

– Есть способы. И поверь, тебе о них лучше не знать.

– Это почему это? – подхватил тему Мишкин. – Знать всегда лучше. Мало ли как жизнь повернется, лишняя профессия не помешает.

Оберсдорф вздохнул:

– Балабол ты, Стас. Вот как ты думаешь, на фига террористические организации чуть не наперегонки бегут брать на себя ответственность за всякие пакости? Взрывы станций метро и тому подобное. Ну казалось бы: народонаселение дружно ненавидит исполнителей, так чего высовываться? Взорвали – и затихаритесь, на фига вам шум? Так вот очень даже на фига. Как раз ради авторитета. Реклама называется. Мол, глядите, какие мы умелые, дайте денег, мы и по вашему заказу такой апокалипсис замутим, что все описаются – одни от страха, другие от восторга. Вот у киллеров примерно то же самое. Хотя помягче, конечно. Вон в США, пишут, вьюноши, стремящиеся попасть в солидную банду, убивают кого-нибудь случайного. В качестве, так сказать, вступительного экзамена. Типа я, господа крутые парни, и в деле хорош, и доверять мне можно – кровью-то уже повязан. У нас в девяностые подобная практика существовала, сейчас эту публику все-таки приструнили. Но ежели кто тут мечтает в киллеры на старости лет податься, начинайте придумывать эффектную демонстрацию своих способностей.

Арина вспомнила некоторые убийства, выглядевшие совершенно бессмысленными – такие обычно списывают на «отморозки развлекаются». Может, и отморозки. А может, некий кандидат в киллеры репутацию зарабатывает. Убил, а фото или видео – себе в портфолио «лучшего убийцы всех времен».

– Ну так можно же, если ты реально чего-то такое эдакое сотворил, ну там генерального директора холдинга «Интерсервисэкспорт» завалил – чего ж не намекнуть? Мол, я это, смотрите, как я умею ваши проблемы решать. Убедительно же, а? – Стас разглядывал поверхность своего стола так сосредоточенно, словно и впрямь всерьез задумался о карьере киллера.

Или не только задумался?

Ох. Арина помотала головой – так, пожалуй, и впрямь свихнуться недолго. Какой Мишкин? Даже если она промахнулась, определяя кандидатуру Рубля, Стас вдвое толще, чем надо!

– Э нет, – усмехнулся в ответ на мишкинские разглагольствования Оберсдорф. – Реальные заказы так никто, конечно, светить не станет, ты что.

Это, в общем, всем и так было понятно. А Стас… ну что – Стас? Правильно Оберсдорф сказал – балабол. Что, впрочем, не мешает ему быть отличным опером. А то и помогает.

– А есть такие, кто без аванса работают? – деловито уточнил отличный опер.

Левушка пожал плечами:

– Лет всего десять-пятнадцать назад вообще стопроцентная предоплата была принята. С авансом – это уже вполне вегетарианские нравы. Бывают ли без аванса – не знаю. Разве что мелкая шелупонь. Солидный исполнитель в такое не полезет.

– Погоди… – не унимался Мишкин. – Допустим, взять аванс и никого не убить нереально, ну в смысле, себе дороже. А если наоборот – заказчик платить не станет? Аванс перечислит, а как дело будет сделано, сольется в неизвестную даль. Типа сэкономил, ищи его!

– Стас, ну вот чего ты докопался, а? – остановила его Арина. – В самом деле, что ли, в киллеры намылился?

– А что… – мечтательно протянул Мишкин. – Заманчиво. Денежка эвона какая, а навыки у меня как бы вполне подходящие имеются… И вот как бедному начинающему киллеру обезопасить себя от кидалова со стороны заказчика? Если везде сплошная анонимность…

Оберсдорф саркастически сморщился:

– Вообще-то чтоб наемника кидать, надо полным дебилом быть. Заказчик, когда о требуемой жертве рассказывает, по сути, сообщает и о себе, причем весьма подробно. Вычислить, кто он – пара пустяков.

Это операм тоже было более чем понятно.

– Так что, на роль заказчика обязательно нужен кто-то реальный? Иначе не проканает? – Стас сделал вид, что изумлен до глубины души, хотя агент с дедулей-«генералом» был как раз его.

– А я с чего начал? – устало вздохнул Левушка.

– Ты начал с имитации перевода денег… а! – Стас хлопнул себя по лбу. – Ну да, понятно.

– Вот и я о том же. Если этот Рубль не полный дубина, то да, не только жертва должна быть настоящая, но и заказчик. Или тот, кто за него сойдет.

– И не забываем, что этот самый Рубль, похоже, фигура весьма осведомленная, – напомнила Арина. – Не удивлюсь, если ему весь оперсостав в лицо известен. Именно поэтому и нужен кто-то более-менее левый.

На роль «заказчика» выбрали одного из мишкинских агентов. Хлипковат, поморщился обстоятельный Молодцов. Да ладно, парировал легкомысленный Мишкин, ему и делать-то ничего не придется. Просто надо, чтоб был. Чтоб досаждающая ему злыдня – Арина в образе «рыжей стервы» – помелькала в подъезде дедули, от которого агент-«заказчик» якобы ждет наследства. Дедуля-генерал у агента как раз имелся, правда, предполагаемое наследство еще лет восемь назад, овдовев, отписал по завещанию на строительство храма в родном селе покойной жены. Но о завещании знал, пожалуй, только этот самый «хлипкий» агент да дедулин духовник. Арина слегка опасалась, но успокаивала себя тем, что раскопать историю с завещанием вряд ли реально, не всемогущий же этот Рубль!

Нашлась и полузаброшенная дачка, которую «рыжая стерва», по легенде, посещала регулярно. Для Арины, исполняющей роль «последней утехи старика» подобрали средства связи – что-то вроде сбруи, включающей в себя микрофон и наушники. Оберсдорф предупредил, чтобы о переговорах по мобильным даже и не помышляли – слишком легко подслушать – поэтому сбруя с рацией на закрытом диапазоне оказалась в самый раз. Во всех смыслах слова.

Левушка «прописал» Арину – точнее, «рыжую стерву», которую она изображала – в одной из оперативных квартир. «Прописал», разумеется, задним числом, чтобы все выглядело так, словно тетка живет тут уже не один год. В полуквартале от точки дислокации располагался большой торговый центр, где удобно было затеряться и переодеться, если нужно было ехать на работу. То есть в следственный комитет.

По субботам же Арина под видом все той же рыжей стервы отправлялась на дачу. Топила в покосившемся, но еще крепком домишке печку, чистила от снега дорожку, ловко орудуя расхлябанной лопатой, и вообще… суетилась. Летом заброшенность дачи бросалась бы в глаза, но сейчас, когда и снег сошел еще далеко не везде, участок не слишком отличался от соседних. В дачном поселке пока что царила более-менее мертвая тишь. И это тоже успокаивало. Не то чтобы Арина опасалась, что Рубль станет расспрашивать о потенциальной жертве соседей, но береженого бог бережет. Кажется, когда-то она себе что-то подобное уже говорила? Ай, неважно.

Важными почему-то казались острые тонкие иглы молодой травы, пробившиеся на серо-коричневой проталине возле хлипкого штакетника. Ведь если трава – значит, весна? Значит, кончилось темное безвременье? И, значит, дальше будет… свет? Черт знает почему, но эти бледно-зеленые узкие росточки и впрямь вселяли надежду: теперь все получится, жизнь восторжествует!

В развилках старых вишен и яблонь, по периметру крыши, на сарае, над крыльцом, даже возле калитки – везде натыкали камер наблюдения, в том числе и с функцией ночного видения. Ну и внутри дома, конечно, тоже. Оставалось только ждать. Вот будет прелестно, саркастически усмехалась Арина – мысленно, разумеется – если все «схемы» и «планы» окажутся одним сплошным пшиком…

Выходя из оперативной квартиры, Арина осторожно приглядывалась к окружающим. Не то чтобы она и впрямь рассчитывала обнаружить слежку, но не осматриваться было выше сил. Она напоминала себе, что нужно вести себя максимально естественно, но все равно потихоньку зыркала по сторонам.

Это было бессмысленно, конечно. В городе ждать особенно нечего: главное должно было произойти на дачном участке. Сразу Рубль ее убивать станет или сперва приглядится? Или приглядываться будут помощники? Нет, вряд ли, слишком осторожен. Лишние люди – лишняя информация. Этот все собственноручно делает. Ох, скорее бы уже!

«Объект» появился на вторую – считая после «контакта» в сети – и первую, если считать с «перевода» денег, субботу.

– А это что за фря? – раздался в Аринином наушнике мишкинский голос, изрядно искаженный, даже как будто бы и не его. – Среди местных таких вроде не было. И в гости к кому-то рановато, везде пусто.

Фря, вылезшая из потрепанной «девятки» с грязными до полной нечитаемости номерами, оказалась могучей теткой в расписном – с розами и тюльпанами! вот уж красотища неописуемая! – пуховике (которым, возможно, и объяснялись ее впечатляющие формы), щедро намотанном на голову павлопосадском платке и здоровенных темных очках. Очки к общему рисунку не подходили совершенно. Но, однако ж, успешно скрывали лицо. Важно ли это? Нет? Да черт ее знает! Может, это и есть долгожданный «объект», а может – просто какая-то посторонняя тетка. То есть совершенно посторонняя. Хотя если приглядеться… очень может быть, что и не посторонняя. Комплекция – дело наживное, а вот рост подходящий. И тот кусочек носа, что виден между очками и платком…

Тетка меж тем лениво огляделась, мазнула безразличным взглядом по копошащейся возле дождевой бочки Арине, вытащила из машины что-то вроде косметички, а оттуда что-то вроде пудреницы, начала прихорашиваться…

Может, все-таки не эта? Таких на улицах – каждая вторая. Может, ей, Арине, просто хочется, чтобы визитерша оказалась «тем самым»? Или про тетку надо говорить «той самой»?

– Марковна! – азартно зашептал в наушнике Мишкин. – Ты глянь, какой маскарад, а? Я прямо аплодирую, честное слово! Может, прямо сейчас и возьмем?

– Стас, ты опер или кто? – шикнула Арина. – Сиди тихо, не буйствуй. Во-первых, это еще. может, и не наш объект, а во-вторых. что ты ему сейчас предъявить можешь? Остановку в неположенном месте?

– Так чего? – обиженно фыркнул наушник. – Непременно ждать, когда он тебя убивать начнет?

– Без вариантов, – буркнула Арина, передернувшись от «он тебя убивать начнет». Ей-то самой уже было ясно, кто такой «он». Хотя поверить в это до сих пор было почти невозможно. Может, она все-таки ошибается?

Файл: bezimeni

Создан: 01:01 01.01.01

Изменен: 11.04.17

Я – Мастер. Специалист высочайшего класса. Таких в стране раз-два и обчелся. А может, и во всем мире. Я не играю на виолончели – впрочем, на арфе тоже не играю – не катаюсь в «Тур-де-Франс», не готовлю коллекций к Миланской неделе высокой моды. Я – Охотник. Такие пустяки – все эти виолончели, велосипеды, подиумы. Про них знают все, про меня – никто. Почти никто.

Знакомые, улыбаясь, желают мне доброго утра, даже не догадываясь, с кем они говорят. Вот и отлично. Пока они не догадываются, все идет прекрасно.

Иногда мне кажется, что я – сразу два человека. Нет, не как в психиатрии, никакого раздвоения личности. Личность-то одна, а вот жизней – две. Причем происходят они – одновременно. Я вполне могу обсуждать с коллегами рабочие вопросы, размышляя при этом об операции, намеченной на послезавтра. Или о той, что прошла – блестяще, как все что я делаю! – позавчера. Нет, разумеется, мои операции случаются гораздо реже, но принцип, принцип! Это так забавно – глядеть на исполненные почтительного уважения лица коллег, готовых ловить каждое мое слово, и думать о чем-то для них совершенно недоступном. Как будто они – не живые люди, а всего лишь мой сон.

Иногда бывает и наоборот: реальностью кажется та моя жизнь, о которой знают все. А та, другая – как будто сон.

Нет-нет, дело тут, конечно, не в погоде. Скорее уж в перерывах между… делами. Когда событие переходит из оперативной памяти в долговременную, оно словно бы теряет живую плотность, превращается из реальной действительности в изображение на внутреннем экране.

Хотя, быть может, и в погоде тоже. За окном висит невнятная среднерусская весна. Разве это заслуживает названия «весна»? Колкий неуютный ветер, потемневшие, неаппетитно просевшие сугробы, подъедаемые тем, что гидрометцентр именует оттепелью. Оттепель! У них все, что выше нуля – оттепель. А по сути – пакость. По дорогам течет гадкая темная жижа, под вечер она подмерзнет, но симпатичнее не становится.

Глядеть не хочется. Гораздо приятнее глазу – и душе, душе! – картинка на рабочем столе ноутбука. Прозрачно аквамариновая вода, лазурный купол неба – крошечный остров кажется в этом обрамлении драгоценностью, сияющей из дорогой шкатулки. Сверкающе белые скалы, окаймленные темной зеленью оливковых рощ. Или, быть может, садов? Или просто заросли – пышные, густые, средиземноморские.

Мысли в голове – под стать этому уютному разноцветью – теплые, приятные, такие же сияющие, как средиземноморский островок посреди аквамариновых волн на мониторе.

Подумаешь, слякоть. Временное неудобство, на которое и внимания-то обращать не стоит.

Когда я отойду от дел… Черт побери, это даже звучит красиво: когда я отойду от дел! И буду жить на таком же сияющем острове. Или, быть может, мой остров будет поменьше? Мой остров… Ведь островов там, в этом аквамариновом раю, тысячи, есть и небольшие – такие, что вполне по карману одному владельцу. Все в этом мире можно купить. Были бы деньги. И не такие уж большие, к слову сказать. Не миллиарды. Миллиардов мне, при всем моем мастерстве, и за десять жизней не заработать. Да мне и не нужен миллиард.

Мысли о работе тоже приятны. Как всегда. У меня самая лучшая работа. Я люблю Охоту. Это ведь редкая удача – когда ты наслаждаешься тем, что делаешь, а тебе за это еще и деньги платят. И неплохие, надо сказать, деньги. Прямо сказать, такие мало кому достаются. Не считая тех, кто сидит на нефтяной трубе. Но их и считать не стоит. Неинтересно. Чтобы тебе хорошо платили, нужно немного – всего лишь стать лучшим в своем деле специалистом. Если ты – из лучших, уже не столь важно, где ты специализируешься: в финансовой аналитике, в искусстве, в архитектуре даже. Я не обладаю абсолютным слухом, мои рисовальные навыки также весьма скромны – их ровно столько, сколько может потребоваться в работе. Мне никогда не хотелось стоять на сцене или блистать на киноэкране, хотя в искусстве перевоплощения я понимаю получше многих нынешних актеров. Фигляры, петрушки, клоуны, кривляющиеся на потеху толпы. Им почему-то кажется, что они – над толпой, что они что-то там такое вершат. Дурачки.

Я специалист совсем иного рода. Специалист по смерти.

Пальцы дрогнули, на мониторе явилась табличка контекстного меню: вставить, удалить, создать… Нет-нет, создавать ничего не нужно. Никаких рабочих записей, разумеется. По крайней мере здесь и сейчас.

Хотя иногда бывает чертовски жаль, что нельзя никому рассказать о своей работе. Об охотничьем азарте, о ловушках, о преследовании ничего не подозревающей цели. Иногда хочется стороннего восторга, аплодисментов…

Только восторги эти вкупе с аплодисментами должны быть и впрямь очень, очень… сторонними. Приятно, когда тобой восхищаются. Но лишь – издалека.

Когда я отойду от дел… О нет, уж конечно, я не стану заводить семью – ничего, что может быть на нее похоже. Зачем? Мне и в собственном обществе очень неплохо. Это сейчас приходится иметь дело с другими людьми, а некоторых даже подпускать совсем близко. Будь моя воля… впрочем, что об этом думать. Так жизнь сложилась. Когда я отойду от дел, лучшее, что мне предстоит – одиночество.

Даже любовных связей заводить не стану. Так, быть может, периодические одномоментные приключения. Это может быть и забавно, и приятно. Но – связи? Боже упаси! Зачем они? Все эти многозначительные взгляды, именуемые «говорящими» – все об одном, в одних и тех же выражениях, какая скука! – все эти однообразные, якобы пылкие и «единственные» объятия – все они лишь попытки избавиться от страха перед одиночеством. Вполне бессмысленные, разумеется, попытки. Каждый умирает в одиночку. Мне ли не знать.

И как только ты познаешь эту, простую, в сущности, истину – наградой за понимание становится легкость. Никогда больше одиночество не станет тебя тяготить. Напротив – оно станет желанней, чем самый чуткий, самый страстный, самый нежный любовник. И слаще. О, насколько слаще!

Сейчас пока о подлинном одиночестве можно лишь мечтать. Но когда-нибудь я его получу. Только я и… я. Вот так вот.

Да, это будет прекрасно: наслаждаться жизнью на средиземноморском – своем собственном! – острове и писать мемуары. Их ведь можно издать и анонимно. И назвать… ну, скажем, «Все мои смерти». Да, именно так: «Все мои смерти. Исповедь киллера». То-то будет бестселлер!

О да, мне есть что рассказать.

Иногда я гляжу в зеркало и говорю «ты» собственному отражению. Не себе! Та тень за стеклом – разве это я? Нет, конечно же, нет. Я – это я, а тень – всегда разная. Сколько раз проверено. Там, за стеклом – целая толпа самых разных людей: мужчины и женщины, юноши – почти мальчики – и старухи – из тех, про кого говорят, что им на кладбище уже прогулы ставят. Если понадобится, я создам еще кого-то. Да хоть десяток. Но разве эти персонажи в зеркале – я? Глупо считать их мной. Они просто мои безотказные помощники, продукт пройденных когда-то театральных курсов. Тогда это было чистым развлечением. Так забавно: капелька грима, подходящий «маскарадный» костюм, немного сгорбиться или наоборот, расправить плечи, и вот ты уже превращаешься в совсем другого человека. Очень забавно. Мне, правда, быстро наскучило, а повторять тот давний опыт сейчас было бы, пожалуй, неосторожно. Впрочем, главное везде и всегда сосредоточено в самых первых занятиях, остальное зависит только от тебя. Потом, годы спустя, то, что казалось забавой, стало полезным. Очень полезным. На других ведь нельзя полагаться. Опасно. А мне и не нужны никакие «другие», вон у меня их сколько – помощников.

Расписной пуховик – апофеоз безвкусицы – на шесть размеров больше, чем требуется, под ним дутая жилетка, на ногах жуткие сапоги с вьетнамского рынка (очень удачно приобретенным несколько лет назад, один взгляд на эти чоботы говорит об их «владелице» больше полутора килограммов любого грима), на голове вульгарный платок в «народном» стиле – таких теток на каждом рынке десяток. Изумительная тетка получилась! Даже здоровенные темные очки (необходимая деталь) не портят образа: такие вот простоватые бабы очень склонны к дешевому «шику». Нацепит очки а ля какая-нибудь голливудская звезда – и кажется ей, что она и сама… тоже… звезда. Я эту тетку почти люблю. Хотя жить ей осталось совсем немного. Может, еще разок она появится, а может, и сразу «в сундук». В «сундуке» (хотя никакой это, конечно, не сундук, а целая комната), как марионетки кукловода, хранятся все мои помощники.

Нынешняя Охота обещает быть простой: старик, наследство, нежелательная персона возле, всего-то и надо, что эту нежелательную персону ликвидировать, а стрелки на дачных соседей перевести. Элементарнее, чем фигу из трех пальцев сложить: пожар в дачном поселке со смертельным исходом. И – как вишенка на торте – специально для пожарного дознавателя, если он вдруг дотошным окажется – след к соседскому участку. Этот заказ ни сил, ни времени много не займет. Это одна из причин, почему я люблю Охотиться в своем городе. Не главная. Главная – острота ощущений. Потому что, как ни крути, работать там, где тебя знают, это дополнительный риск. Но я и правда люблю двойственность.

Для мемуаров будущий дачный пожар не пойдет, конечно. Тупо, неизящно, почти банально. Впрочем, «все мои смерти» в гипотетическом заглавии гипотетических мемуаров – это ведь условность. Почему непременно «все»? Фигура речи, не более. Некоторые. Самые лучшие, самые изощренные, самые виртуозные.

Да и слово «киллер» мне, если честно, ужасно не нравится. Очень уж примитивные ассоциации вызывает: снайпер, взрывник – тьфу, банальщина, дешевка. Впрочем, времени на то, чтобы придумать название поярче, еще сколько угодно. Например, «Специалист по смерти: исповедь».

Все-таки киллеры – это те, кто расстреливает жертву автоматной очередью из проезжающей мимо машины (угнанной на несколько часов) или подкладывает взрывчатку. Ну или ликвидируют ее одним точным выстрелом из снайперской винтовки. Снайперы – это уже, конечно, классом повыше, но все равно скучно. Ни выдумки, ни изящества. Все примитивно, практически топорно.

Есть специалисты по несчастным случаям. Эти поинтереснее. Их даже киллерами уже не называют.

И есть подлинные Мастера: они ликвидируют одним убийством сразу двоих – собственно жертву и того, кого за это убийство посадят. Я – Мастер.

Удивительно, как этот Шубин меня вычислил? Без единой зацепки. Были бы зацепки, он бы их после себя вместо «признания» оставил. А – нетушки. Значит, никаких зацепок он не обнаружил. И все-таки учуял… Что это, пресловутое сыщицкое чутье? В которое я, признаться, не верю, но ведь как учуял-то! Почти безошибочно. Ну, пропустил многое, ну, лишнего приплел – но все-таки! Ай, молодца! Сейчас, когда догадливый опер давным-давно покоится на кладбище, можно его и похвалить.

Вряд ли его домыслы могли представлять какую-то угрозу. А ничего, кроме домыслов, у него не было. Ах да, пресловутые фотографии, обеспечивающие алиби осужденной за убийство мужа мадам! С другой стороны – ну и фотографии, ну и алиби, и что? Дело-то давным-давно сделано: бизнесмен на кладбище, его вдова на зоне, дочка сама себе и папочкиным богатствам хозяйка. А что вдову в итоге оправдали – ну так о сроках заключения мы с вами не договаривались.

Интересно, кстати, эта оправданная вдовица теперь с падчерицей из-за наследства сцепится или миром разойдутся? Но «интересно» так, вчуже. Даже если конфликт и возникнет, ничего девчонка предпринять не сможет. Потому что она меня даже не видела. Это важное, кстати, правило: не встречаться с заказчиками. План квартиры – не сказать чтобы великий секрет, его можно было и самостоятельно раздобыть и изучить. Как и привычки всех потенциальных участников «операции» проанализировать. Еще проще – приблизительную копию знаменитого алого халатика изготовить (было бы ужасно непрофессионально надевать настоящий, оставляя на нем свои «отпечатки», например, запах, тем более – биологические следы, которые остаются всегда, мне ли не знать). На долю девчонки осталось лишь передать дубликаты ключей, спровоцировать ссору папаши с мачехой и затихариться на время собственно события.

Нет, даже если вдовица (или даже дочка) и кинется в разборки, мне это ничем грозить не может, слишком много времени прошло. Да, в квартире могли остаться мои биологические следы, и даже наверняка. Но искать их надо было еще тогда. А сейчас все, поезд ушел, следы утрачены. Так что даже если какая шальная мысль этой малолетней в ее дурную голову и придет, ничего у нее на меня нет.

И у Шубина не было. Хотя при первом взгляде на его знаменитое «признание», честно говоря, холодок по позвоночнику пробежал. Потом-то стало ясно – ничего этот чертов опер не знал, так, сам с собою грезил. Нюх у него, видите ли! Да пошел он со своим нюхом… хм, а ведь именно там он сейчас и находится, забавно. Он – там, а я – здесь.

Главное – все продумывать. А уж это я умею. Быть может, лучше всех.

Да, мемуары – это прекрасная мысль. Пожалуй, можно бы уже начать выбирать: что подойдет, а что нет.

Со священником тоже все было, конечно, очень просто. Но совсем не столь примитивно, как сейчас. Простота сия суммировала элегантность замысла и точность исполнения. Заронить в священническую голову подозрения – староста ворует! – было элементарно. Наверное, довольно оказалось бы и соответствующих писем, но это было бы грубо. Как говорил, кажется, Великий Комбинатор, второй сорт, нечистая работа. Не люблю работу на «и так сойдет». Когда печальная «прихожанка», пряча глаза – совестно ей, видите ли, обвинять, но и смолчать не может – делится с батюшкой своими подозрениями… да, это было изящно, тонко, достоверно. Ход настоящего Мастера. Я не люблю выступать в женском обличье – к женщинам всегда больше внимания – но эта «прихожанка» получилась настолько безликой, почти бесполой, что сама по себе заслуживала отдельных аплодисментов. Шедевр потому что. Даже те, кто «ее» видел (и даже те, кто видел ее неоднократно), наверняка не сумели бы дать внятного описания невзрачной батюшкиной собеседницы.

Ну а дальше нужно было всего лишь добыть что-то, принадлежащее старосте, и последить, выбирая подходящий момент для финального удара. Конечно, они выяснили отношения, конечно, староста сумел развеять обвинения в растратах – да что толку! Через десять минут после сей судьбоносной беседы батюшка был уже мертв и никому ничего сказать уже не мог. Не успел. А поскольку о подозрениях «все знали» (смешно, как стремительно распространяются самые беспочвенные слухи), принадлежавшее старосте орудие убийства стало всего лишь завершающим штрихом безукоризненной картины «убийства для сокрытия другого преступления».

Да, Мастер – он даже в таком простом деле Мастер.

Только не надо под руку лезть! Некоторые уверены, что они все на свете знают лучше любого специалиста.

Как та антикварова сноха. Нет, заплатила не чинясь, по-моему, из антикваровых же запасов что-то стащила, своих-то денег у нее немного было, но что за придурь – требовать исполнения работы по собственному плану? Небось, сериалов детективных насмотрелась, вот и решила, что самая умная. Хотя план выдумала – ох, без слез не взглянешь: все сложно до изощренности, вульгарно до отвращения, еще удивительно, как нигде ничего не сорвалось. Почему было не устранить старика-антиквара просто и убедительно. Да хотя бы «удар тяжелым тупым предметом в теменную область»! Старинных статуэток, годных на роль «тяжелого тупого предмета» в квартире навалом, и на каждой – отпечатки антикварова сына. Просто потому что у папули он частый гость. И время, разумеется, подгадать к его очередному визиту. Чтоб с перепугу в крови вымазался и следов своих дополнительно наоставлял. Так нет же: ой, так могут подумать на случайного грабителя! Пусть орудием убийства будет отравленный кинжал, да непременно чтоб яд был современный, чтоб не подумали на несчастный случай, да чтоб сынуля консультировался на антикварских форумах о соответствующей легенде для этого самого кинжала (как по мне, так в этом вовсе никакого смысла не было, раз уж вещь сама по себе старинная). Нет, мне нетрудно изобразить загадочного посетителя, «владельца кинжала», в том гриме назначенный на роль обвиняемого антикварский сын не то что меня, собственную жену бы не узнал. И так же несложно было создать для сынули любую фальшивую историю интернет-похождений: хоть переписку с любителями старинных легенд, хоть обмен опытом с зоофилами или участие в заговоре сатанистов. Ладно еще, ни до сатанистов, ни до зоофилов дамочка не додумалась. Но и того, что она насочиняла, довольно. Надо ж такого наворотить! Должно быть, не в одном стариковском наследстве дело было, сильно ее, похоже, собственный муженек достал. Посадить показалось недостаточно, надо было еще чтоб он решил, что с ума сходит. Нет, дикое дело было, дикое.

Вот те ребятишки, которым надо было обезглавить конкурирующую фирму (чтобы, насколько я понимаю, подгрести ее под себя, не влезая в серьезные расходы), им было все равно – как. Главное – чтобы оба владельца оказались выведены из игры, а на «ребятишек» чтобы никто при том не подумал. Именно поэтому им не годились ни снайперы, ни тем паче взрывники – при таком модус операнди первая мысль про бизнес-конкурентов. Вот и пришлось устраивать «выстрел на охоте»: один в морге, второй на скамье подсудимых. Честное слово, есть чем гордиться: одним выстрелом убрать сразу двоих в буквальном смысле слова. Хотя выстрелов, разумеется, было два. Второй – мой, первый – одного из «охотничков». Мне ведь до последнего момента было не ясно, кто из них станет убийцей, кто жертвой. Кто-то должен был выстрелить в заколыхавшиеся от протянутой мной бечевки кусты (якобы кабан ломится), другой в этот момент получал пулю уже от меня. Стояли бы они по предоставленным «номерам» наоборот – и жертва с убийцей так же поменялись бы. Самой изящной деталью была последующая подмена фатальной пули. Очень, я считаю, красивая схема у меня получилась. Образцовая просто.

И со стриптизером запланировано было ювелирно, тоже есть чем гордиться. Замаскироваться под заказчицу, чтобы первые, по горячим следам, подозрения на «клиентку мальчика» направить, а после – раз, и алиби железобетонное! А после уж и его пассию подставить: вот вам ее сережка, вот вам волос (достать и то, и другое оказалось легче легкого, благо, девчонка снимала жилье на паях с подружками), ну и так, кое-что еще. «Кое-что еще» не пригодилось, к сожалению. Все вышло, как тот первый блин, комом. Такой форс-мажор, что и представить-то себе невозможно. Примерно как если бы снайпер, поджидающий свою жертву, увидел – в перекрестье оптического прицела! за секунду до выстрела! – как сверху на голову объекту валится тяжеленная сосулька. Ну или бешеная собака из подворотни выпрыгивает – и рвет жертве горло. Что тут делать снайперу – только усмехнуться над парадоксальными поворотами судьбы. Аванс вернуть? Я вас умоляю!

Это дело вообще во всем пошло шиворот-навыворот. Еще смешнее, пожалуй, чем кирпич, свалившийся на жертву за секунду до снайперского выстрела. Когда наследство, из которого должен был быть оплачен заказ, оказывается завещанным той самой жертве – ну не смешно ли! А та девица, на которую нужно было перевести все подозрения – кажется, последняя любовница этого стриптизера – оказывается настоящей его убийцей… да это вообще цирк!

Заказчица могла бы, пожалуй, стать опасной, но ведь и тут как удачно все повернулось, как вовремя с ней этот несчастный случай произошел. Судьба меня любит.

Да, этот случай мог бы занять в мемуарах весьма выигрышное место – ибо такого придумать нельзя. Это будет глава «Наперегонки с судьбой: моя единственная неудача». Ну или «Судьба успевает первой». Или даже «Тот не утонет» (в смысле тот, кому суждено быть повешенным).

Очень, очень разнообразный список вырисовывается. Книжка получится – пальчики оближешь!

Еще, пожалуй, операций пять-шесть надо провести, и можно будет заняться обустройством своего персонального, сугубо личного рая. Единственное, что смущает: не заскучаю ли я – отойдя от дел? Не затоскую ли без своей любимой Охоты? Остров, счастье одиночества, мемуары – это прекрасно. Но без живого дела… Хм. Забавный каламбурчик получился: живое дело. С другой стороны, я же не собираюсь вывешивать над Красной площадью транспарант с пятиметровыми буквами: «Рубль ушел на отдых». Хотя если над Красной площадью – такое было бы даже забавно. Ладно, там видно будет. Можно ведь время от времени и позволять себе развлечься, соглашаясь на самые интересные заказы. Так, глядишь, накопится материальчик на «Специалист по смерти: исповедь – 2»…

А пока – рога трубят, Охота начинается!

В очередную субботу Арина сидела как на иголках. То есть не сидела, конечно же. Возилась во дворе, изображая хозяйственную необходимость, сгребала с дорожки остатки неожиданного – но сейчас весьма полезного – пятничного снегопада, даже в павильончик на ближнем перекрестке сбегала, притащив в домик пару упаковок сомнительного сыра, умопомрачительно пахнущую, еще горячую буханку серого хлеба и пакет томатного сока. Ладно, киллер там или нет, а томатный сок – это всегда прекрасно. Отвлекает от крутящегося в голове «ой, скорее бы!» Виртуальный «генеральский внучатый племянник» просил (что там «просил», умолял слезно!) «решить вопрос» побыстрее, а то дедуля, если приспичит, может в ЗАГСе все в один день устроить. Нервного очень «племянника» они изобразили. Впрочем, Арина сейчас и сама такая же нервная была.

– Есть «девяточка»! – радостно сообщил по рации Мишкин. – Та же самая. Номера опять не читаются, но я ее в прошлый раз так запомнил, что где хошь узнаю. Та машинка, точно. Только встал подальше. Если до правого угла участка дойдешь, увидишь, он там в конце улицы за поворотом пристроился.

Машина и впрямь была та же, что на прошлой неделе – старенькая «девятка» с номерами, как и в прошлый раз, вполне в соответствии с ситуацией на слякотных дорогах, вусмерть заляпанными. Но, прав Мишкин, та же машинка. Ну да, мельком подумала Арина, больно много хлопот, если на каждый «выезд» другую тачку угонять. Проще для выполнения очередного заказа купить по дешевке бросовую развалюху (типа на запчасти) и сжечь ее потом, чтоб лишних следов не осталось. Хотя при такой цене заказа можно было бы и на несколько разгонных машин раскошелиться. Господи, о чем она думает – о том, насколько аккуратно работает этот чертов киллер! С другой стороны, как раз это-то и важно: малейшая небрежность – дополнительный шанс для следователя.

Водитель сегодня был другой. Вместо могучей тетки – да полно, может, под необъятным расписным пуховиком был кто-то вполне компактный! – из машины гибко выскользнул невысокий парень в бесформенной темной куртке и надвинутой на глаза бейсболке. Арину накрыла волна дежавю. Кажется, именно этот тип мелькал на записи камер наблюдения с федяйкинского двора. Только вместо куртки на нем была серенькая ветровка.

Или это из-за сумерек кажется, что парень тот же?

Но походка… Да, точно, походка. В ней и впрямь было нечто странное. Сейчас-то, зная, в чем дело, да после разговора с Гертрудой Илларионовной, Арина уже не видела в гибком скольжении темной тени ничего странного. Но если не знать – да, цепляет. Когда чувствуешь какую-то неуловимую неправильность, но понять в чем дело не можешь. Как будто идущий пытается скрыть хромоту. Или наоборот, чемпион по бегу старается изобразить хромого. Так бродяга-оборвыш, сколько ни ряди его в парчу, вместо изящного придворного реверанса изобразит издыхающую лягушку. Но – она усмехнулась – и у обряженного в лохмотья царедворца в униженном поклоне попрошайки пробьется элегантный аристократический реверанс. Тело помнит. И выдает – ох, низкий поклон Гертруде Илларионовне за «испорченные» ботинки!

Именно так, успокаивала она себя, все правильно.

В углу комнаты, где все должно было случиться, притулился старый рассохшийся комод, здоровенный, почти как слон. Едва появившись в доме, Арина проинспектировала «слоновьи» ящики. Там царила пустота, только в нижнем болтался моток капроновой нити. Должно быть, в избушке когда-то жил старичок-рыбачок, чинивший этой нитью браконьерские сети. Впрочем, какие сети? До ближайшего водоема, куда их хотя бы теоретически можно забросить, верст семьдесят. Или, может, старичок был сапожником? Или вовсе бабусей, которая подвязывала этим самым капроном помидоры и огурцы? Хотя для огородных надобностей нить годилась не очень – жесткая, скользкая, в узел толком не завяжешь, да и нежные стебли порежет… Тьфу ты, какая ерунда в голову лезет! Какая разница, кто жил в этой хибаре раньше?

Печку, чей зев выходил в кухню, Арина топила не так давно, но от тускловатой лампочки комната казалась как будто холоднее. И уж точно неуютнее. Комод, видимо, продолжал рассыхаться и время от времени поскрипывал – как будто жаловался. Ох, скорее бы уж, повторила Арина в миллионный уже, кажется, раз…

Дождавшись, пока на черное небо высыплются частые звезды, она погасила свет: киллер должен решить, что она легла спать. Интересно, долго дожидаться придется? Никакого терпения не хватает – вот так вот ждать. Как опера в засадах часами выдерживают? И с ума ведь не сходят, вот что интереснее всего! А вот у нее, похоже, от нетерпения начинает крыша ехать – шорохи какие-то мерещатся, скрипы, стуки.

– Дом обходит, – доложил Мишкин. – Из канистры на нижние венцы какой-то гадостью плещет. Бензином, что ли?

Арина поправила наушник. Значит, шорохи и шаги ей не мерещатся. Но – бензином на стены? Пожарный газоанализатор же моментально следы дополнительных горючих веществ обнаружит – что там этот киллер себе думает? Впрочем, для того и предусмотрен скандальный сосед…

– Арина Марковна, ну что, брать? – слегка задыхаясь – тоже, видимо, от нетерпения – прошептал в наушнике Стас.

– Погоди, – остановила его Арина. – Пусть в дом зайдет.

– А если не зайдет? Спичку бросит сейчас и привет.

– Бросит – потушите, – отрезала она. – Зря что ли целую обойму огнетушителей приволокли и пропиткой защитной венцы поливали. Да только давай поспорим, что сперва зайдет. Пожар, знаешь ли, такая штука… непредсказуемая. Потенциальный труп вдруг раз – и в окошко сиганет. А надо, чтоб дом вместе с хозяйкой сгорел. Понимаешь?

– Угу, – буркнул наушник. – Либо усыпить, либо придушить. Не до смерти, а слегка, чтоб жертва и наружу не выскочила, и чтоб эксперты после копоть в легких обнаружили.

Дощатый пол наискось рассекала неправдоподобно яркая полоса лунного света. Из-за этого остальные части комнаты казались скоплением беспорядочных теней. Очень темных…

– Уходит, Арина! Он уходит! – шепот в наушнике показался криком.

Что за…

– Погоди, Стас, не дергайся, – она старалась говорить и спокойно, и убедительно – чего довольно сложно, знаете ли, добиться, когда приходится шептать, ибо черт его знает, насколько безопасно говорить в полный голос. – Он, когда с канистрой ходил, останавливался где-то? Мог успеть поджигу подложить? Ну такую, знаешь, из сигареты сделанную?

Про самодельные – но весьма действенные – поджиги из банальных сигарет (ну и так, по мелочи еще кое-чего) ей как раз пожарные эксперты объясняли. И про то, что остатки или хотя бы следы такой поджиги есть шанс обнаружить даже при сильном пожаре. Шанс, впрочем, не так чтоб очень великий… Но чтоб оставить поджигу, надо не на секунду остановиться, а хотя бы на полминуты.

– Да нет вроде, не останавливался, так, притормаживал, когда из канистры плескал, – сосредоточенно доложил Мишкин. – Ну так, может, он чего-нибудь посложнее подсунул. В щель какую-нибудь, чтоб попозже сработало.

– Вряд ли… – Арина мотнула головой, забыв, что Мишкин ее не видит… хотя… видит – на камерах. Смешно. – Поджига должна быть самая примитивная. Остатки-то все равно будут, а сосед, на которого предполагалось стрелки перевести, не спец. Неправдоподобно будет, если поджига сложная окажется. Погоди. Он не через улицу пошел?

– Точно! – обрадовался Мишкин. – Небось, пустую канистру сейчас соседу подбросит. Ну тому, у которого с этой теткой якобы конфликт.

– Почерк, Стас, – почти с восторгом выдохнула Арина. – Это почерк. Бывают киллеры, которые по несчастным случаям специализируются, а тут всегда есть очевидный подозреваемый. Более того, – она торжествующе улыбнулась, вспомнив ту молодцовскую фразу про «непременную подставу». – Думаю, как правило, этот самый очевидный подозреваемый тоже включен в заказ. Понимаешь, если надо убрать двоих, не обязательно обоих убивать, можно, если они связаны, одного посадить за убийство второго, – она не хотела сейчас ни подтверждения, ни опровержения своей догадки, ей важно было лишь… высказать. – У меня в эту схему только убийство стриптизера пока не укладывается, но мы же не знаем, как оно все планировалось, очень может быть, что обнаружились бы какие-нибудь улики… ну скорее всего против этой нежной официанточки, на которой он жениться собирался. То есть кроме ее серьги. Но киллеру нашему не повезло: милая невеста его опередила.

– Но ты ж ее поймала! – удивленно буркнул в наушнике Стас. – Официантку-то.

– Ну… да, – нетерпеливо бросила она. – Но именно поэтому планов киллера именно по этому убийству мы теперь не узнаем. Но его любимая схема, по-моему – убить двух зайцев одним выстрелом. Ну или не выстрелом…

– Арин, он к машине пошел! Уйдет ведь! – перебил подключившийся к переговорам Молодцов.

– Не уйдет, – остановила его Арина. – Если будет за руль садиться, тогда придется брать. А пока погодите.

– В багажник полез, – задумчиво сообщил Стас, – бутыль вытащил, здоровенную…

– Наверняка с пакостью какой-нибудь типа ацетона! – она искренне обрадовалась подтверждению своих предположений. – Поставит в сенях, опрокинет, чтоб лилось, тогда и подожжет. Тогда и следы посторонних горючих веществ будут оправданы – я имею в виду для пожарных дознавателей. И очаги возгорания будут не только снаружи, но и внутри.

– Получается, наш гость сразу два варианта отрабатывает: случайный пожар и поджог.

– Ну так если сразу поджог очевиден, что ж, сосед-то, полный кретин, что ли? Неправдоподобно будет выглядеть. А наш киллер все очень, очень правдоподобно выстраивает. И знает, как у следователей мозги работают.

– Он, по-твоему, какой-то прям профессор выходит, – недоверчиво буркнул Молодцов.

– Не то чтобы профессор, но – специалист высокого класса, это да, – почти расстроенно подтвердила Арина. – Цены-то не просто так ломит. Снайперы вон куда дешевле берут.

Специалист, подумала вдруг она… Никакой он не Призрак – он Специалист. Специалист по смерти.

– Не нравится мне, что ты там, – буркнул осторожный Молодцов. – Сидела бы с нами, камера ж не только ночного видения, она же пишет, для доказательства достаточно…

– Нет, Иван Сергеич, – перебила Арина. – Мне надо быть тут. Потому что… просто потому что надо. Чтобы все было по-настоящему. Не попытка поджога заброшенной халупы, а реальная попытка убийства.

– Ух! Ты прям ясновидящая – в сени бутыль затащил, – азартно зашептал Мишкин. – Ну что, брать?

– Скоро уже, – выдохнула Арина. – Совсем чуть-чуть осталось. Думаю, планируется сперва меня убить, а затем дом поджечь. Ну или, может, не убить, может, усыпить, не знаю. Даже скорее усыпить. Чтоб на вскрытии в крови угарный газ обнаружился, а в легких следы дыма. Так-то проще было подушкой прижать…

– Ты так спокойно об этом говоришь… – Стасу ее хладнокровие явно не нравилось.

– Ну а чего… – начала было Арина, но осеклась. – Так, всем постам – тишина!

Непонятные звуки перестали быть непонятными. Сейчас это были совершенно определенно шаги. Очень мягкие, осторожные – но как ни осторожничай, а половицы-то старые, то хрустнут, то скрипнут. Да и дверь тоже… Тихонько пискнула, но все-таки не вовсе беззвучно.

В падавшей из окна полосе лунного света появилась темная тень. Задержалась на мгновение – вероятно, осматриваясь – скользнула влево, возле кровати опять замерла.

Прислушивается?

Арина затаила дыхание. Кажется, в комнате появился какой-то чуждый запах – то ли сладковатый, то ли прелый. Значит, все-таки не придушить, а усыпить покрепче. Очень, очень умно. Даже с учетом подставления соседа. Непосредственное убийство из-за дачного конфликта все-таки не слишком правдоподобно выглядит, а вот поджечь нелюбимую соседку со злости – это да, эту версию гипотетический грядущий следователь должен проглотить, как конфетку. Но чтоб жертва и вправду в окно не сиганула, надо ее отключить. Лучше всего усыпить. Спит человек и не слышит, не чует, что хранимая в сенях бутыль с растворителем треснула и потекла… а если рядом есть проводка – а она там есть, старая, гниловатая – вот вам и пожар. А человек спит себе… Интересно, чем киллер пользуется? Хлороформом? Впрочем, неважно. Чем-то таким, что через несколько часов никакая токсикологическая экспертиза уже не обнаружит. Да, очень умно.

Лежавший в кровати не шевельнулся. Хоть из пушки над ним пали – не проснется.

Манекен притащили оперативники – не жесткий, портновский, а вроде спасательского, на котором приемы первой помощи отрабатывают. Ребята называли его Костиком – бог весть почему. На голову Костику напялили тот же рыжий парик, в котором Арина изображала «объект заказа», уложили клубочком – даже стоя вплотную к кровати не усомнишься: баба какая-то спит.

Не усомнишься, да.

Киллер, кажется, все-таки усомнился. Или просто решил, что «наркоза» уже достаточно?

Впрочем, это было уже неважно.

Сглотнув – горло пересохло, не хватает еще «петуха» дать – Арина громко, отчетливо произнесла сигнальную фразу:

– Добро пожаловать! – и после секундной паузы, не удержавшись, добавила: – Адриана Георгиевна.

И тут же об этом пожалела. Что, если парни, ждавшие какого-то никому не известного киллера, растеряются? Но, с другой стороны, Адриана тоже должна ведь растеряться? Эффект неожиданности – во всех учебниках пишут, как это здорово…

Даже если имя визитера и повергло оперативников в шок, на эффективности их действий это не сказалось. Уже через пару секунд руководительница криминалистического отдела стояла с заломленными за спину руками лицом в стену. И…

И… смеялась:

– Да сдаюсь, сдаюсь! Осторожней, медведь, руку сломаешь, как я потом работать буду? Ну вы молодцы! Говорили мне не увлекаться самодеятельностью, не лезть в оперативную работу или уж хотя бы согласовывать свои действия… Но так хотелось самой попробовать…

– Адриана Георгиевна? – осведомился для порядка несколько опешивший Молодцов. – Вы что тут…

– Да мы с вами, – все еще смеясь, перебила она, – похоже, на одного и того же злодея охотимся… – она слегка задыхалась. – Ну то есть охотились… Ох… Ну не велите казнить…

Даже сейчас – или особенно сейчас? – она была поистине великолепна. Улыбалась, несмотря на скованные за спиной руки, говорила легко, без нажима. Как будто действительно не чувствовала никакой опасности, никакой за собой вины. Как будто искренне верила: произошло дурацкое недоразумение, сейчас все выяснится. В эту искреннюю невинность невозможно было не поверить.

Арине показалось, что в сердце воткнулась тонкая ледяная игла. Господи, опять. В который уже раз?

Уже сидя с Адрианой в машине – опера, решив, что пристегнутая наручниками добыча никуда уже не денется, помогали техникам снять камеры наблюдения – Арина не удержалась:

– Но почему? Почему, Адриана Георгиевна? Неужели вам не хватало денег?

Идеально очерченные губы искривила саркастическая усмешка:

– Молодец, девочка. Недооценила я тебя. Только не надейся, что ты меня сумеешь надолго закрыть. Думаешь покушение на убийство инкриминировать? Пустяки и глупость. Адвокат хороший много может сделать, а денег у меня и правда довольно. Только не думай, что я из-за денег. Их мне, в общем, хватало. Все-таки специалист мирового уровня, не хвост собачий, гранты, премии и прочие плюшки прилагаются. Только скучно это. И симпозиумы международные, и речи хвалебные, и награды. Приедается. Когда день за днем, год за годом держишь в руках человеческие судьбы – которые напрямую зависят от результатов твоих экспертиз – в конце концов начинает хотеться подержать эти судьбы живьем. Придумывать, оттачивать, реализовывать – ничего увлекательнее не знаю. А уж как весело, когда на тебя с почтительным придыханием смотрят – ах, какой специалист, да чего там, ты сама на меня так смотрела – и как же весело в этот момент думать, что на самом деле никто про меня ничего не знает. Ничегошеньки. Вот это самое веселое. И даже если у тебя сейчас где-то диктофон припрятан – что я такого сказала? Что хотелось поучаствовать в живом деле – и ничего больше, все остальное – фикция и твои домыслы.

Арина промолчала.

Нет!!! Этого не может быть!!! Она же такая умная, она все просчитывала и предусматривала – как могли ее поймать?!! Разве могла она ошибиться, чего-то не учесть? Не рассчитать? Немыслимо, невозможно, невероятно!

Нет, это просто дурацкое, непрогнозируемое стечение неудачных обстоятельств. Просто не повезло. Так бывает даже с самыми осторожными людьми. Даже с ней… С Адрианой. Приходилось называть ее Адрианой. Она не терпела личных или тем более нежных обращений, называла их «сопли в сахаре». Адриана, и все. Ладно еще, не Адриана Георгиевна.

Но как же теперь быть?!!

Отчаяние скручивало окружающий воздух тугими узлами. Плотными и тяжелыми, как океанские волны. Только океан этот был словно бы живой. Как огромный – нет, исполинский, гигантский, невозможно, неправдоподобно бесконечный! – удав. И волны – это его кольца. Гладкие, мощные, безжалостные… давящие… сжимающие… накрывающие с головой… еще вдох… еще один… но уже скоро, скоро вдохнуть будет невозможно!

Отчаяние и безнадежность.

Нет!

Так нельзя! Не может быть, чтобы все безнадежно! Это просто невезение. Получается, что хоть до посинения рассчитывай и планируй, а всего не предусмотришь. Сложатся обстоятельства наперекосяк – и привет. От этого никакими расчетами не застрахуешься. Даже самыми правильными и тщательными. Так что главное – действовать.

Никакое невезение не может продолжаться вечно. Удачу можно вернуть – надо только вернуть… уверенность. Не впадать в панику! Взять себя в руки!!! Да-да-да, действовать!

Эта проклятая Вершина… Почему, почему она не остановилась, когда ей так понятно все было объяснено? Тупая упертая тварь! Ах, как жаль, что она не подохла там, на мерзлом асфальте! Вот тогда все было бы расчудесно. Надо было сразу камнем ей по башке двинуть… но так приятно было держать ее жизнь в своих руках… Нет, не в руках, еще лучше! Каким наслаждением было чувствовать под своими ботинками хрупкость ее тела… так хотелось, чтобы тело это корчилось подольше. Проклятье! Надо было не поддаваться эмоциям, не тянуть момент – будь он самый что ни на есть восхитительный! – а покончить с этим побыстрее. Она должна была сдохнуть! И сдохла бы – если бы не тот придурок с собакой!

Сейчас ее даже убить нельзя. Слишком это будет очевидно.

И, главное – слишком просто. Слишком легко. Для нее, проклятой следовательши, легко. Она должна на собственной шкуре почувствовать, как больно – терять, как невыносимо чувствовать собственное бессилие.

Пусть дозреет. Пусть ожидает удара – отовсюду.

Пока нельзя ее убивать. Не время. Да, ее необходимо уничтожить, но не сейчас. Нужно подождать. И не просто подождать, а – спасти то, что можно! Не может быть, чтобы рухнуло – все!

Надо стать тенью Адрианы.

Да, так будет правильно. Вот оно – решение.

Невозможно ведь драться с тенью! С невидимой тенью! Тень не достанешь, тень ускользает из-под любого удара. Как… как тень! А тот, кто пытается с ней бороться, только изматывает себя. И – проигрывает! Потому что нельзя, невозможно победить тень!

Невидимую, неизвестную – и смертоносную! Быструю, как молния, и безжалостную, как… как… тоже как молния! Молнии ведь наплевать, что чувствует тот, кто оказался на ее пути…

Нет.

Наплевать – это не то. Нельзя делать дело, не наслаждаясь им. Если тебе наплевать, никакого вдохновения не будет, а как – без вдохновения? Поэтому надо, чтобы эта проклятая Вершина… чтобы она тоже корчилась в муках, чтобы вокруг нее вздымались тугие тяжелые волны… давили… не давали вздохнуть… Пусть почувствует, как сжимаются кольца исполинского – но невидимого, неуловимого! – удава, как все меньше воздуха вокруг, как труднее и труднее становится каждый следующий вдох…

И тогда она остановится!

Наверняка остановится! Как можно не остановится, когда не знаешь, откуда ждать удара? Когда удары бьют по самому больному, по самому дорогому…

Да!

Не железная же она!

Да пусть хоть двадцать раз железная. Пусть она пока думает, что ее невозможно испугать. Это ее никто и никогда еще по-настоящему не пугал. Нет людей, которых нельзя испугать. Не бывает.

Ей придется остановиться. Потому что – самое главное – ведь ясно же будет, что она «взяла» не того человека. Если не сама поймет – начальство объяснит! Ну или коллеги… Да, это правильная мысль. Да что там правильная – гениальная. Если охота будет продолжаться, значит, «охотник» на свободе, значит, следовательша ошиблась! И ей придется это признать!

И тогда Адриана сумеет выкарабкаться. Конечно, сумеет. Можно сколько угодно злиться на нее за чрезмерную осторожность, но она самая умная.

И все будет, как раньше. Нет, лучше, чем раньше. Потому что если удастся ей помочь – несомненно, удастся! – она наконец поймет, что рядом с ней – не случайный человек, не гримаса судьбы, а – ее подарок! Кто же откажется от подарка судьбы?

Кабинетная дверь ходила ходуном, но Арина высокомерно игнорировала все возможные внешние воздействия – не до них, к лешему. Идут они все!.. лесом. Частым. Непролазным. Заболоченным.

– Вершина! – загрохотал в коридоре начальственный баритон. – Что за фокусы? Не придуривайся!

Пришлось подниматься, открывать, смотреть слипающимися от усталости глазами… Какая скука!

– Ну что? – насмешливо усмехнулся Пахомов. – Победила, а радости нет? Понимаю… – он со вздохом покачал головой.

– Пал Шайдарович! Я же… – не то от неожиданности, не то от общей усталости Арине показалось, что она прямо сейчас, не снеся взятого груза, забьется в глупых, неприличных, смешных рыданиях. – Я же… Пал Шайдарович, я же на нее разве что не молилась! Я так ей восхищалась! – она размахнулась, чтобы треснуть кулаком по столу, но остановила руку. Негоже так перед начальством распускаться. Да и вообще негоже распускаться. – Думала, она самая-пресамая…

– Понимаю, – повторил он, пристально глядя в угол: слева стеллажи, справа подоконник, что там можно высмотреть? А он смотрел. Словно видел что-то невидимое. И лицо у несгибаемого полковника юстиции было… никакое. Восковое. Гипсовое. Мертвое, в общем. – Это больно, да. Когда Машенька моя умирала, я ей обещал, что из кожи выпрыгну, а для Витьки все сделаю. Он же у нас тоже… самый-пресамый… Вот и довыпрыгивался… И я ведь его даже окоротить теперь не могу. Если я его… ох, нет. Машенька меня с того света проклянет. А он ведь, Витька-то, уже по самому краешку ходит… Даже заступает… И поздно, поздно уже. Не дойдет до него. Поздно.

Он понимал, что происходит с его единственным сыном. И – ничего, ничего не мог с этим поделать!

– Пал Шайдарович, – робко проговорила Арина.

Но он, похоже, не слушал и не слышал. Потом нахмурился, тряхнул головой:

– Ладно, проехали. Каждый выбирает для себя. И если те, кто нам дорог, выбирает другую сторону… да, Арина, я понимаю твои… терзания… – горько усмехнулся он, но через мгновение заговорил уже совсем другим тоном. – Одного вот только не понимаю – как ты догадалась? Ладно там вообще про киллера, тут да, спасибо Шубину покойному…

– И Левушке! – радостно подсказала она, заметив, как пахомовское лицо из мертвой восковой маски превращается… ну… в обычное, пусть и донельзя усталое человеческое лицо. – Я когда узнала, что компьютер Райской… как бы это поточнее… сам себя очистил, ну, думаю, теперь никаких концов точно не найдешь. А Оберсдорф же упрямый. Подумаешь, жесткий диск отформатировался, следы-то человек не только у себя оставляет, – она тараторила, не очень себя контролируя – слишком страшным было восковое пахомовское лицо, что угодно, только бы вернуть его сюда, в мир живых. – Ну и вот, он когда в финансовую историю Райской-то влез – квартира по максимуму заложена, машина продана… а деньги где? Ничего другого кроме киллера к этим всем делам уже пристегнуть и нельзя было.

Пахомов помолчал и вдруг неожиданно сообщил:

– Кстати, ты знаешь, что Морозов послезавтра прилетает?

– А… Разве… – Арина поперхнулась загустевшим вдруг воздухом.

– Ты не знала, что ли? – Пахомов недоверчиво усмехнулся, потом дернул плечом – дескать, хочешь скрывать, скрывай, дело твое. – У него же болячка какая-то обнаружилась, он с занятий сорвался посреди семестра, на кафедре рвали и метали, ринулся не то в Швейцарию, не то в Израиль, не то еще куда-то, где клиники самые лучшие. Как по мне, так и у нас не хуже, но когда внезапно по башке шарахнет, куда только не кинешься. Я, по правде сказать, и сам подробностей пока не знаю: то ли подлечили его, то ли диагноз ошибочным оказался, в общем, возвращается наш Халыч. Живой и, говорит, вполне здоровый, – он покачал головой и добавил с саркастическим смешком. – Баклушин в обморок упадет.

– Баклушин? – тупо переспросила Арина, пытаясь переварить услышанное. Лечиться, значит, Морозов ездил, вот оно как! С другой стороны, чем не объяснение, в качестве официальной версии событий вполне сойдет. И ей, Арине, этой официальной версии следует придерживаться истово. Истово, но без фанатизма. Чтобы Пахомов с его рентгеновским взглядом не заметил фальши. Нельзя, чтоб он догадался. Меньше знаешь, крепче спишь.

– Только не говори, что тебе неизвестны теплые баклушинские чувства к твоему любимому учителю. Если бы с Халычем что-то нехорошее стряслось, наш Боренька на радостях лезгинку бы сплясал, не иначе… – Пахомов вдруг осекся, взглянув на Арину чуть ли не с подозрением, впрочем, тут же вновь помягчел. – Ладно, ну его. Бодливой корове бог рог не дает, знаешь такую поговорку?

Арина кивнула. Мысли в голове метались беспорядочной стаей мотыльков вокруг лампы – вокруг ослепительной новости: Морозов возвращается?!! Значит, ему ничего уже не угрожает, никакие обвинения? Никому и в голову не придет, что он не только следователь-легенда, но и… нет-нет, об этой стороне морозовской жизни даже думать нельзя… Почему ППШ сказал про Борьку «бодливой корове бог рог не дает»? Да именно поэтому! Он же не знает, что я слышала, как Баклушин перед ним постановлением на задержание Морозова размахивал… Александр Михайлович успел уехать… и потом так странно поблагодарил: «Арина, спасибо за предупреждение», как будто это она ему сообщила об опасности…

Господи! Ведь это же Пахомов, догадалась она вдруг, как я могла не сообразить! Ева мне тогда еще мой телефон притащила – типа я его в приемной забыла. А я не забывала! Вот обронить второпях – да, могла… И Пахомов моим аппаратом воспользовался, чтобы предупреждение Халычу послать – и тут же его стер. Но Морозов-то видел, с чьего номера предупреждение пришло… Господи, воля твоя! А она-то еще размышляла об осторожности, о том, чтоб не дать Пахомову заметить в ее поведении ни граммулечки фальши, не дать ему заподозрить Морозова… Ну Павел Шайдарович! Ну несгибаемый боец! Вот это и называется – дружба?..

Ей вдруг стало страшно, что она сейчас попросту расплачется. Не от огорчения или боже упаси отчаяния – ни от чего, по сути. Господи, как удержаться?! В носу щипало, в глазах тоже, в горле стоял колючий комок…

– Расскажешь ему о своих подвигах, – усмехнулся несгибаемый ППШ, словно не замечая охватившей Арину бури. – Пусть гордится – вон какую ученицу воспитал!

Она, все еще не в силах вымолвить ни слова, опять кивнула.

– Но ты-то – тоже хороша! Ведь заранее знала, кого задерживать будешь? – усмехнулся Пахомов. – И мне ничего не сказала.

Сейчас он смотрел уже не в угол, а на Арину. И – устало, но – не мертво.

– А вы бы поверили? – она тоже усмехнулась. – Хоть на мизинчик?

– Пожалуй, нет, – медленно проговорил он. – Или, может… Да, пожалуй, вряд ли… Слишком уж дико. Сама-то как додумалась? – в погасших было глазах мелькнула искра живого интереса.

– Вообще-то я дура, конечно, – облегченно засмеялась Арина. – Когда начала потенциальных фигурантов сравнивать, только мужиков ведь выбирала. Должно быть, потому что «киллер» мужского рода. Даже мысли, что это может быть женщина, не мелькнуло. Ну идиотизм, да. Когда ник увидела – Рубль, глазам не поверила. Но тут, конечно, сразу все сложилось.

– Рубль? – Пахомов нахмурился, явно не понимая. – Ну и что? Почему это указывает на…

– Потому что Адриана Грек, Пал Шайдарович, – торжествующе провозгласила Арина. – Два самых известных русских иконописца – Андрей Рублев и Феофан Грек. Она – Адриана Грек, Рублев тут прямо просится. Ну и вдобавок… Я ведь могла и раньше сообразить, что не мужик это. Когда еще записи с камер наблюдения от федяйкинского дома смотрела, там незадолго до убийства парень какой-то пришел. Если бы кто-то из жильцов сказал, что это к ним, то и ладно. Но никто не признался. Я тогда первый раз про киллера подумала, правда, еще без связи с шубинским списком, думала, кто-то из Кристининых дружков для нее постарался. Потому что хотя сама Федяйкина уже ушла, но блондинка-то на балконе была! Парень невысокий, гибкий такой, парик светлый на него надень – вот тебе и статная блондинка. Но дело не в этом. Мне тогда походка парня немного странной показалась. Как будто что-то не так. Мне бы сразу на этом сосредоточиться, а я не сообразила… – она махнула рукой. – Это уж потом додумалась, что же именно в этом парне было не так.

– И что же?

– Мальчики и девочки по-разному двигаются. То есть не парень это был.

Пахомов взглянул на нее с нескрываемым уважением:

– Выходит, сама ты была уверена, но никому ничего не сказала, – он покрутил головой, не то недоверчиво, не то восхищенно.

– Кто бы мне поверил? – саркастически усмехнулась она. – Нет-нет, погодите. Даже не потому что никто не поверил бы. Просто… вдруг бы я все-таки ошибалась? Зачем всех с панталыку сбивать? Ловушку-то ставили на вообще киллера, а не именно на Грек.

– Да ладно, не кипятись, я ж понимаю, – миролюбиво улыбнулся суровый ППШ. – Ты мне лучше другое скажи. Сама-то как думаешь, доказать там хоть что-то удастся? Кроме этой твоей ловушки.

Арина пожала плечами – скрывая сомнения. Вспоминать про уголовно-процессуальный кодекс – а еще и про грядущее противостояние с адвокатом, наверняка самым изворотливым из всех, да еще под руководством умнющей, изобретательной Адрианы, и про возможных присяжных, вот ужас-то! – думать об этом сейчас не хотелось совсем. Потом. Может быть…

– С покушением на убийство доказательств вагон: записи с камер, с ними не поспоришь, тряпка с хлороформом, запаховые следы растворителя и хлороформа на ее куртке, ну и все прочее. Наскоро выдуманная легенда про желание поучаствовать в живом деле – мол, вычислила злодея и очень хотелось поймать его самостоятельно – на фоне растворителя и хлороформа точно не прокатит. Острый психоз или еще что в этом духе попытается изобразить? Ну… не знаю. Не настолько она гениальна, чтоб психиатрическую экспертизу обмануть. Умна – да, но тут же и актерство гениальное нужно. Нет, психоз не прокатит. Так что с ловушкой все норм. По остальным… – Арина вздохнула, очень хотелось спать. – Убийство Федяйкина – тоже практически наверняка, спасибо соседке. Пожалуй, еще убийство священника. Там Левушка любопытные финансовые манипуляции засек. И не только финансовые. Шанс есть. А прочие еще копать и копать.

– Значит, пока всего два из семи? – Пахомов вдруг осекся. – Или не из семи? Это я о том, что если Шубин именно ее заподозрил, весь его список надо на нее примерять. Хотя, конечно, где-то мог и промахнуться…

У Арины екнуло сердце. Да, предупреждение Халычу с ее телефона отправил именно он. Отправил, потому что иначе не мог остановить баклушинский «наезд». Но, получается, не только поэтому. А и потому что он – знает. Или догадывается. Догадывается, что не просто так, не на пустом месте Борька Баклушин под Халыча копать начал. Знает или догадывается о реальном положении дел – и не хочет, чтобы что-то всплыло. Не хочет – и боится, что обстоятельства могут оказаться сильнее. Да, надо было срочно, немедленно уходить от этой темы… и еще попытаться дать понять, что Арина тоже… что она никогда не сделает ничего во вред Халычу… но мозги работали уже не сказать чтоб очень…

– Да, конечно, не из семи, Пал Шайдарович, – она дернула плечом, стараясь говорить словно бы небрежно. – Шубин где-то и промахнуться мог, а с другой стороны, думаю, далеко не все сумел вычислить.

– Полагаешь, их больше? – Пахомов вздохнул, и Арине показалось – с облегчением.

– Наверняка. Но что именно удастся отыскать, бог весть… – она развела руками. – Попробуем, конечно. Может, Левушка сможет что-то еще накопать в ее компьютере. Не в том, которым она постоянно пользуется, там, конечно, чисто. Должен быть еще один. Будем искать, Пал Шайдарович. И, кстати, не факт, что она работала только у нас. Может, в других регионах что-то подходящее отыщется. Поищем. Она, конечно, хвосты прятать мастерица, но взяли неожиданно, так что, может, что-то и обнаружим. Например, съемную квартиру или рабочий ноутбук. Должно что-то быть!

– Ладно. Пусть доказать удастся хотя бы два дела. Уже лет на десять можно рассчитывать, даже при самом лучшем адвокате. Неплохо.

– Все равно в первую очередь по федяйкинскому делу работать надо.

– Это который с балкона выпал? – он погрозил Арине пальцем. – На моей памяти такого раз-два и обчелся: чтоб доказанного убийцу через три года после суда оправдывали. Меня, знаешь, как там, – он показал на потолок, – взгрели? Краснел и в пол пялился, как мальчишка в директорском кабинете. Что я должен был говорить? Что мой следователь Эльвира Глушко – не следователь, а так, погулять вышла? Нет, я ей выговор, как полагается, вкатал, конечно. Хотя тоже… А! – Пахомов махнул рукой, как бы демонстрируя, что выговор Эльвире стоил ему очередного скандала с собственным сыном. Который хоть и погуливал от официальной любовницы, но и защитника ее изображал регулярно и вполне рьяно.

– Да черт с ней, с Эльвирой, – улыбнулась Арина. – Невиновного человека освободили, вот что главное, разве нет?

– Это да. У тебя там, я так понимаю, получился тот самый счастливый случай с любопытными соседями?

– Не у меня, Пал Шайдарович, – уточнила, мысленно усмехнувшись, Арина. – А у Шубина. Но еще смешнее, что даже вовсе не любопытными, представляете? Действительно, чистый счастливый случай. Правда, помноженный на оперское упрямство. Шубин же реально все окрестные квартиры обошел – и везде не просто так, а действительно по делу разговаривал. Иначе черта с два он бы эту дамочку из дома напротив обнаружил. Она ж забыла уже все на свете, она ж не намеренно фотографировала, так, баловалась, новый телефон осваивала. Но Шубин ее отыскал, разговорил, заставил вспомнить тот день и значение фотографий понял. Кстати, снимки-то те нам еще пригодятся. Не только в качестве алиби невинно осужденной вдовы. Левушка утверждает, что они вполне пригодны для идентификации. Грим, конечно, то да се – я ж Адриану на этих фото не узнала, только потом уже, когда вглядываться принялась – но, как он говорит, по реперным точкам лица можно сравнивать… только не спрашивайте, что это за зверь такой, реперные точки, я сама не очень понимаю.

– Нет, ну надо же! – Пахомов засмеялся: весело, с удовольствием, как будто не он только что сидел с мертвым лицом, хотя, может, именно поэтому. В темноту нырять – невелико удовольствие, тут любому, самому слабому напоминанию о хороших сторонах жизни, как спасательному кругу, обрадуешься. – Киллер попадает на фотографию, случайно сделанную случайным свидетелем аккурат перед убийством. Кто бы рассказал – ни за что не поверил бы. Хотя в нашей работе и не такие случайности бывают. Правда, чтобы такого вот «счастливого» свидетеля отыскать, операм приходится до мозолей языки пустыми разговорами натирать. Шубин покойный настоящим опером был, это да… Так кто заказчик по бизнесмену – точно дочка? Не тетка? Ну эта, домоправительница их, как ее…

– Анна Гавриловна, – подсказала Арина, в очередной раз восхитившись, как ППШ, мельком просмотрев дело, улавливает – и запоминает накрепко! – все ключевые обстоятельства.

– Да-да, – он кивнул. – Мотив у нее, в общем, тот же, что у дочери.

– Мотив – да, Пал Шайдарович, – она улыбнулась. – А возможности? Федяйкин ей, конечно, недурно платил, и подарки делал, и на курорты за свой счет отправлял… но это не те суммы, на которые можно киллера нанять, у Шуваловой просто нет столько, сколько нужно. И попыток найти не наблюдается, Левушка проверял. Квартира не заложена, не продана, машина тоже на месте, а по завещанию ей мало что обломилось.

– Если докажешь вину девчонки, обломится посолиднее, – все еще улыбаясь, подсказал Пахомов. – Она ведь единственная родственница остается? Ну кроме оправданной вдовы?

– А ведь точно! – Арина развеселилась. – Она нормальная тетка, только жизнь не очень сложилась, пусть ей хорошо будет. А то бедная сиротка сейчас тратит как не в себя – курсы звезд, в смысле на сцене петь девочка жаждет, и всякое такое.

Пахомов удивленно приподнял брови:

– Курсы звезд! Надо же. Так, если у нее настолько… мощный интеллект, может, удастся с нее получить показания?

– Да вы что? – удивилась Арина. – Кристина-то? Показания? Чтоб организатором пойти? Заказчиком, точнее. Она, конечно, редкостная идиотка, но вы же знаете, именно тупиц тяжелее всего к стенке припирать. Я вот думаю… насчет ее умственных способностей. Не могу поверить, что эта кукла сама отыскала наемного убийцу – да еще такого класса! Почти наверняка кто-то помог. И я даже догадываюсь – кто. Вот с этого-то влюбленного идиота, пожалуй, и начну.

– Думаешь, саму девчонку расколоть не удастся?

– Сомнительно, – Арина помотала головой. – Она достаточно тупа для того чтобы бесконечно долдонить, что вообще ни сном ни духом, не знаю, не ведаю, мало ли кто и откуда мог ключи добыть. Самое смешное, что даже если ее и удастся расколоть, не факт, что ее показания помогут нам против… Грек, – Арина запнулась, но все-таки сумела произнести фамилию когда-то обожаемой экспертрисы более-менее ровным голосом. – Потому что, знаете ли, Кристина ее в глаза не видела. Ключи, куда велели, переслала, аванс перевела. Ну а дальше и вовсе я не я и хата не моя. Сидела у себя и музыку слушала.

– Не сама впустила?

– Думаю, нет. В общем, работка предстоит… та еще. Ниточки есть, конечно, но мало. И тоненькие. Осторожная она.

– Осторожная… а на тебя темным вечером набрасываться с кулаками – это осторожность?

Арина только плечами пожала.

Про то, как неизвестный напал на нее в ста метрах от дома, она Пахомову все-таки рассказала. Пришлось. Хотя была почти уверена, что это кусочек какой-то другой головоломки, а то и вовсе – глупая бессмысленная случайность. Все, что делала Адриана, было сделано ювелирно. А тут… слишком грубо, слишком неосторожно.

Телефон пиликнул – тебе смс. Она ткнула «просмотреть»… что за…

«тебя предупреждали не лезть куда не просят» – именно так, без всякого почтения к правилам орфографии и пунктуации, изъяснялся неведомый отправитель.

Вопреки многочисленным предупреждениям – не реагировать, все подобные смс суть попытка снять с тебя немного денег – она попробовала «встречный звонок». По нулям.

Вообще-то после беседы с Пахомовым она почувствовала настоятельную необходимость похвастаться. Ну то есть не то чтоб прямо похвастаться, но хотя бы небрежно эдак обронить, что… а тут еще смс-ка эта дурацкая… и она вызвала зачем-то номер Дениса… И еще раз. И еще… Механический женский голос раз за разом сообщал, что аппарат вызываемого абонента выключен или недоступен… недоступен… недоступен… Да что такое? Может, со связью что-то? Она набрала номер брата Федьки. Соединение прошло моментально, Федька тут же сообщил, что мать с отцом ссорится, а Майка сперва затыкала уши, потом закрылась демонстративно в своей берлоге и выходить отказывается, и ничего не слушает, никого не слушает, как будто я ей не отец, а ты ж понимаешь, возраст у нее трудный… До «трудного» подросткового возраста Майке было еще как пешком до Китая, но характер у девчонки и впрямь был не сахарный. Точнее, он просто – был. Вот будет фокус, если она бабушку с дедушкой в чувство приведет, а мамин Гоша будет вынужден отправиться в туманную даль…

Отодвинув телефон с бубнящим Федькиным голосом подальше от уха, Арина послушала немного неразборчивое издали бульканье – смешно. Потом вдруг испугалась. Это было очень глупо, но она вправду испугалась. Клятвенно пообещав братцу непременно поговорить с упрямой Майкой, Арина опять принялась вызывать номер Дениса. И вновь механический голос раз за разом журчал ей в ухо, что аппарат вызываемого абонента выключен или недоступен.

Если бы не идиотская смска, Арина, разумеется, и не подумала бы волноваться. Мало ли что может у человека с телефоном случиться: в подвал какой-то зашел, где сигнала нет, уронил, залил мыльным раствором – или чем там промальпинисты окна в высотках моют – да попросту забыл зарядить!

Но ведь именно эту фразу – «не лезть куда не просят» – произнес тот, кто месяц назад бил ее по ребрам так, что казалось, что жизнь кончена. И если бы не гулявший неподалеку собачник…

Да, но при чем тут Денис?!

Арина уже почти убедила себя прекратить психовать, когда безжизненный автомат с его «аппарат вызываемого абонента недоступен» сменился наконец длинными гудками. Уф-ф. Значит, действительно просто был «вне зоны».

Но ответивший ей голос Денису не принадлежал.

– А вы ему кем приходитесь? – вежливо осведомился приятный баритон.

Телефон выскользнул из ослабевших вдруг Арининых пальцев, рыбкой ринулся к облезлому линолеуму, подпрыгнул, булькнул невнятно… и умолк…

Продолжения следует…