Охота на охотника

Глава вторая

Алексей надавил кнопку звонка, удержал, затем начал баловаться – нажимал и отпускал. В некотором роде условный сигнал. За дверью раздался пронзительный детский крик, затопали ножки. Но открывать не спешили – мама делала внушение чаду. Костров терпеливо ждал, убрал за спину коробку с игрушкой. Он жил в Тушинском районе на северо-западе столицы, Вадим Шаламов – в Гагаринском на юго-западе. Если на метро, то не страшно. Но пришлось заскочить в «Детский мир», сделав крюк. Повальный дефицит товаров народного потребления касался и детских игрушек. В отделах было шаром покати, а на то, что выставляли, даже смотреть не хотелось. Избитый лозунг «Все лучшее – детям» звучал и смотрелся как-то странно. Куклы на витринах пришли из страшных сказок для взрослых, настольные игры навевали зевоту. Он бродил по секциям, грустный и расстроенный.

– Не можете подобрать подарок? – спросила продавщица – молодая, хотя и не очень, того самого критического возраста, когда «или сейчас, или уже никогда».

– Не могу, – признался Костров.

– Своему ребенку ищете? – задала особа уточняющий вопрос, при этом высматривала на пальцах покупателя обручальное кольцо.

– Чужому, – поведал Алексей удручающую правду. – Своих нет. – Хотел добавить, что и жены нет, но постеснялся.

– Знаете, я могу посмотреть, – доверительно, подавшись к покупателю, сообщила работница. – Возможно, что-то осталось из старой партии. Пройдите сюда, пожалуйста.

Выбора не было, он не мог уйти с пустыми руками. В кулуарах секции продавщица открыла коробку: мол, будете брать? Плюшевый медвежонок был само очарование – вылитый Винни-Пух, только в детстве. На прилавках такие товары не залеживались – да их там и не было, распределяли среди своих.

– Какое чудо, – восхитился Костров. – Сам бы игрался, да уже вырос.

– Берите, вам крупно повезло, – сказала продавщица. – И еще заходите… если что-нибудь понадобится для чужого ребенка. – Она смотрела с таким призывом, что стало неуютно.

Алексей пообещал, что обязательно заглянет, и поспешил скрыться с покупкой. Цена на изделие была вполне государственной.

Дверь открыл Вадим Шаламов – в брюках, белой рубашке, слегка навеселе. Заулыбался, распахнул объятия. Это был уже не тот Вадим, с которым утром проводили совместную операцию. В домашней обстановке даже стальные чекисты меняются кардинально.

– Ну, слава богу, добрался, заходи! А то время спать, а мы еще не ели!

Весьма странно, но после разрыва с Надеждой отношения с семейством Шаламовых остались прежними. Алена не дулась, только иногда укоризненно качала головой. И Вадим не огорчался – какая разница? Не бывает бывших родственников. Раз уж отметился в их рядах – считай, навсегда. Только у Алены Шаламовой имелся пунктик – она спала и видела, как бы свести обратно разведенных супругов.

Алексей поколебался, сделал неуверенный шаг, сунул нос в квартиру и понизил голос:

– Надежды нет?

– Боишься? – засмеялся Вадим. – Да уж, приятель, это тебе не под вражеские пули, это гораздо хуже. Не бойся, нет твоей Надежды. Была, но уже убежала. Не могла же она не поздравить свою племянницу? А как узнала, что ты тоже пожалуешь, быстро собралась и умотала, сослалась на дела. Можно подумать, мы не знаем, какие могут быть дела в пятницу вечером.

– Какие? – не понял Алексей.

– Да никакие! Ты долго там будешь мяться, как агитатор?

Других гостей не было. Как позднее рассказала Алена, взявшая отгул, после обеда заходила соседка с внучатами-близнецами из верхней квартиры. Дети наелись, побесились, и соседка увела их обратно. Леночка осталась довольна. Много она понимала в этих днях рождения, когда самой едва исполнилось четыре? Немного поспала, потом опять побуянила, задирала маму, пришедшего с работы папу, нагрянувшую с куклой тетку. Теперь дошла очередь до дяди Леши. Очаровательная кнопка в платьишке-колокольчике выкатилась из детской комнаты, где наводила ревизию в подарках, радостно засмеялась, бросилась на шею «бывшему родственнику». Алексей раскрутил ее, подбросил к потолку. Леночка, жмурясь от удовольствия, заливисто смеялась.

– Эй, хватит! – протестовала белокурая красотка Алена, чем-то похожая на Мэрилин Монро. – Самому бы такое понравилось?

Леночка суетливо развернула упаковку, сделала огромные глаза, доставая медвежонка. Снова засмеялась, прижимая его к себе, забегала кругами по комнате.

– Надо же, угодил, – удивилась Алена. – Где взял, Костров? Отличный медвежонок. У тебя что, особое снабжение?

– Ты бы видел, какую куклу принесла твоя бывшая, – не замедлил оповестить Вадим. – Лично я не хотел бы с ней столкнуться в темном коридоре… в смысле с куклой. Или представь такое. Ночь, она стоит на полке рядом с кроватью, бледный лунный свет скользит по оскаленному рту этого жуткого создания, ты хватаешься за сердце…

– Ладно, не очерняй, – поморщилась Алена. – Нормальный подарок. Что смогла, то и купила. Главное – внимание.

– Ага, объясни это ребенку, – хмыкнул Шаламов. – Впервые видел на лице Леночки такое задумчивое выражение. То есть человек подозревает, что его лихо накалывают, но не может понять в чем… Все, молчу, молчу, – Вадим миролюбиво перекрестил руки. – Гость, давай к столу. Мы, конечно, старались к твоему приходу все съесть, но, увы, не смогли.

С этими людьми было легко и непринужденно. Жесткость и цинизм Вадим оставлял на работе, дома был обычным человеком – приветливым, беззлобным, подтрунивал над Аленой, больше жизни любил Леночку. Алена тоже была проста – не упертая, как ее сестра, не злопамятная, всегда выслушивала, давала советы. Иногда по ее губам скользила загадочная улыбка, сравнимая с улыбкой одной известной особы, томящейся в Лувре. Сегодня она расстаралась, наготовила кучу еды, надела лучшее платье. В гостиной работал телевизор – в принципе, цветной, но с красками, как и во всех советских телевизорах, было что-то не так. Показывали цирковое представление – гимнасты кувыркались на крупах лошадей, носящихся по кругу. В Советском Союзе не только балет был лучшим в мире – цирковая школа тоже имела хорошие традиции.

– Смотрите телевизор? – удивился Костров.

– Нет, до недавнего времени слушали музыку, – удрученно поведал Вадим. – «АББА», «Бони-М», «Чингисхан» – все как полагается… Кстати, ты знаешь, что, по последним проверенным данным, в песне «Москау» нет антисоветского содержания? И тот, кто ее запрещает, просто дебил. Ребята хвалят Москву – таинственную и прекрасную, восторгаются золотыми башнями Кремля, широкой душой русского человека, нашими девушками, которых так и хочется целовать. Уверяют, что в Москве повсюду любовь. Ну конечно, не без стереотипов: Наташа, казаки, стаканы об стену, танцы на столе и что ночью будем творить что попало… Но это нормально, согласись. О чем это я? Так вот, играл магнитофон, слушали музыку. Потом Леночке это надоело, залезла под стол, нашла вилку, включенную в розетку, и выдернула. И вылезает такая, руками разводит, «тю-тю́ ля-ля́» говорит – что в переводе означает «кирдык вашей музыке». «Тю-тю ля-ля», представляешь? – Вадим смахнул слезу умиления. – Выразить то, что не можешь выразить нормально. У нас с Аленой просто духу не хватило ее наказать. Ты бы видел эту «бороду» на магнитофоне. Я на спиннинге таких не видел. Пленка запуталась, даже под крышку залезла. В кладовку убрал, потом разберусь…

– Это кто тут хулиганка? – Алексей схватил пробегающую мимо Леночку, снова ее подбросил, завертел. – Ты хулиганка? А ну признавайся! – девчонка била ножками, заразительно хохотала. Он поставил ее на пол от греха подальше. – А ведь взрослая уже, как не стыдно. Признавайся, ребенок, сколько лет исполнилось?

– Четыле! – Леночка растопырила три пальца и показала Кострову. Опять развеселилась и стала забираться на стул – аппетит нагуляла.

– Ну, примерно так, – допустил Шаламов. – Говорим и показываем, называется. Алена, неси зимний салат.

– А что, зима, Новый год на дворе? – удивился Алексей.

– Нет, – покачал головой Вадим. – В Новый год мы едим оливье – хотя ингредиенты те же. А это зимний салат – для любого времени года. Нам всегда чего-то не хватает, понимаешь? Зимою – лета, осенью – весны. И вообще, ешь что дают. Алена, между прочим, за этой «Краковской» колбасой полтора часа выстояла.

– И еще минут сорок – за горошком, – добавила Алена. – Очередь двигалась быстро, потому что взвешивать не надо.

– Ничего, – подмигнул Шаламов. – Через три месяца Олимпиада, Москву продуктами завалят, и мы от них отбиться не сможем, задыхаться будем под завалами… Ты накладывай, Вадим, не надо стесняться.

Алена готовила вкусно, стол ломился. Странное «природное» наблюдение: в магазинах – шаром покати, а у граждан на столах и в холодильниках – полное гастрономическое изобилие, включая жутко дефицитную красную икру. Ну может, и не полное изобилие, но с голода никто не умирал. Алексей наворачивал салат, украдкой поглядывая на хозяев. Алена и Вадим были отлично парой, идеально подходили друг другу. У Алены – приятное миловидное лицо, мягкие черты, большие смеющиеся глаза. Белокурые кудряшки красиво обрамляли голову. «Не на той сестре женился», – не раз ловил он себя на постыдной мысли.

– Ле-Попо́, Ле-Попо́! – внезапно возбудилась Леночка, запрыгала на стуле и стала тыкать пальчиком в телевизор. По арене цирка бегал клоун в клетчатой кепке и с наклеенным носом. Он совершал такие ужимки, что зал вздрагивал от хохота.

– Олег Попов, – снова перевел Вадим.

Леночка, сделав сосредоточенное личико, закивала:

– Ле-Попо́, Ле-Попо́…

– У ребенка прекрасная память, – похвалила Алена. – Она еще и не такое может выдать. Но, увы, кому-то за этим столом, кажется, пора спать.

Леночка насторожилась, догадавшись, что зреют происки. Сделала плаксивое лицо, но пока молчала, ждала.

– Пусть еще посидит, – разрешил Вадим. – Завтра выходной, отоспимся. Ты наливай лимонад, Алексей, наливай, не делай такое оскорбленное лицо.

Несколько минут наблюдали за клоуном – как он действовал на нервы артистам цирка, приставал к униформистам. Смотреть без слез на Олега Попова было невозможно. Алена спохватилась – у нее же индейка в духовке! – убежала на кухню, стала скрипеть дверцей жарочного шкафа.

– Индейка? – не понял Алексей.

– Точно, – кивнул Шаламов. – Вам, холостякам, не понять. Я тоже, честно говоря, не понимаю. Но лишь бы не индеец…

Когда вернулась Алена, Леночка клевала носом. Алена приложила палец к губам, взяла ее на руки и понесла в спальню. Ребенок пару раз взбрыкнул, но не проснулся. Алена с улыбкой глянула на Кострова – в глазах возникло что-то меланхоличное, она ногой закрыла за собой дверь в детскую комнату.

– Все, – облегченно выдохнул Шаламов, убавляя громкость телевизора. – Наше время пошло, начинаем неофициальную часть. Можно и отравушки попить…

Он сбегал на кухню, вернулся с запотевшей бутылкой «Столичной», извлек из серванта хрустальные стопки. Стало веселее, и аппетит появился. Пить при ребенке Алена, судя по всему, запретила, и до прихода Кострова Вадиму приходилось как-то выкручиваться.

– Ну, давай, вздрогнули, – Шаламов поднял стопку. – Дети – цветы нашей жизни, за них и выпьем.

– Насчет клумбы не задумывался? – Алексей махнул стопку, закусил соленым огурцом.

Шаламов чуть не поперхнулся.

– Да иди ты… Нет, мы с Аленой в принципе за, но как ты себе это представляешь? Мои родители давно умерли, царствие им небесное. Раз в два года езжу на могилку в Ханты-Мансийск, снег там разгребаю. Алена работает, бросать свое перспективное поприще не намерена. Я тоже работаю… ну, ты знаешь. Утром по очереди забрасываем ребенка в садик – и на работу. Отец у Алены тоже умер, есть только мать, Алла Михайловна… женщина сложного устройства.

– Мне ли не знать свою бывшую тещу, – проворчал Костров.

– Это для тебя она бывшая, – отрезал Шаламов. – А для меня – действующая. Видимо, карма. Чем лучше жена, тем хуже теща, ну и наоборот. А Алена у меня, сам знаешь, ангел, такого поискать… – в глазах собутыльника появилось что-то мечтательное, но быстро прошло.

– Ладно, я понял тебя, – усмехнулся Алексей. – Будем считать, что ушел от ответа. Только у меня не спрашивай, когда я намерен жениться и завести наследников. Вопрос тяжелый и пока на очереди в папку для обдумывания.

– Не буду, – согласился Вадим. – Для нас это вообще не актуально. Кстати, готовься, сейчас Алена уторкает Леночку и начнет склонять тебя к возвращению к Надежде. Она это любит.

– Только не умеет… – Алексей прислушался. Из детской комнаты доносилось колыбельное мурчание. Видимо, Леночка все-таки проснулась и заявила свои права на продолжение банкета. – Так, – заторопился Костров, – быстро выпиваем и идем курить, пока не началось.

Вадим, ухмыляясь, наполнил стопки – выпили. За счастливое детство, за безоблачное семейное будущее. Индейка еще не подошла, видимо, томилась в отключенной духовке. Костров провозился с поиском сигарет, когда протиснулся через балконный проем, Шаламов уже был там, облокотился на перила. Неприкуренная сигарета торчала изо рта. Он словно впал в оцепенение, пристально смотрел сквозь пространство. С седьмого этажа открывался вид на детскую площадку, на окна соседних многоэтажек. Сгущалась темнота, в окнах загорались огоньки. Электричество в Советском Союзе экономили – в отличие от воды, которую можно было лить в канализацию хоть тоннами.

– Ищешь кого-то? – пошутил Алексей. – Среди чужих пространств и веков?

– А? – Вадим вздрогнул, как-то кривовато улыбнулся. – Нет, все в порядке, давно нашел. Есть, знаешь ли, о чем задуматься… Спички дай, свои не знаю где…

Он затянулся, выпустил дым. Из квартиры в лоджию просачивался сквозь тюль неяркий свет. По лицу Шаламова ползали серые тени.

– Не дает покоя минувшая операция? – предположил Костров.

– Да, все время пережевываю ее в голове, – признался Вадим. – Фигня какая-то с этим Шпаковским…

– Вот и ты туда же, – расстроился Алексей. – Ну да, допросить теперь не сможем – на тот свет командировок не выписывают. Но все, что он содеял, мы, в принципе, представляем. Следователи разберутся в этапах его большого пути. Сурин им в помощь… хотя помощник, мягко говоря, так себе, думает лишь о том, как не прислониться к стеночке. Шпаковского будет очернять, а себя – выгораживать. Ты же не сомневаешься в виновности Шпаковского?

– Боже упаси, – замотал головой Шаламов. – Шпаковский виновен, на нем клейма ставить негде. И это не только мое мнение. Ты тоже со своим управлением влез в это дело, надеюсь, все понял. Но что у нас прежде всего? Закон. А последний гласит, что только суд может признать человека виновным. Не хочу наговаривать, но сам знаешь про тридцать седьмой год, никому не хочется снова туда. И что теперь? Не будет никакого суда…

– То, чем он занимался, не всплывет. А если всплывет, то на уровне слухов и домыслов. Шпаковский будет похоронен как честный человек. И это, в принципе, правильно.

– Да и черт с ним, – поморщился Шаламов. – Главное, обезврежен, уже не навредит. Канал утечки информации мы точно перекрыли. Но следует проверить – лучше без шума, – не причастен ли еще кто из «Спецприбора» к его деятельности. Это не обязательно, но вполне возможно.

– Если так, то канал мы не перекрыли, – усмехнулся Костров.

– Временно перекрыли, – возразил Вадим. – Если кто-то остался, то сделает паузу, побоится действовать дальше. К тому же куратора из посольства депортируют. Пока появится новый, пока опять возникнет возможность взяться за старое – а в новых условиях на это понадобится немало силы духа…

– Сурин не упоминал, что есть другие. А должен знать. Не станет он эту фигуру выгораживать, сдал бы с потрохами, чтобы избежать расстрела.

– Может, и так, – пожал плечами Шаламов. – Спорить не буду. Продолжим работу. Американцы знают наши шифры, видят нас и слышат, а это такая неповоротливая система, что в одночасье ее не заменишь. Вот что убивает больше всего…

Но, судя по его унылому виду, больше убивало другое.

– Боишься, что будут неприятности? – догадался Алексей. – Человек, чья вина не доказана, умер во время задержания – и это не какой-нибудь алкаш дядя Вася из подворотни, а ведущий специалист крупного оборонного предприятия, чья деятельность крайне важна для страны. Значит, виновны участники задержания, чьи грубые, непрофессиональные действия и привели к такому результату. Ты это хочешь сказать?

Вадим сделал неопределенный жест, промолчал.

– И что, уже были звоночки?

На сей раз последовало пожатие плечами. Стало как-то неуютно. Майор Костров тоже принимал участие в задержании и, в принципе, несет ту же ответственность. И глупо доказывать, что Шпаковскому следовало заботиться о своем здоровье. Если кому-то понадобится нагадить Комитету, то сделать это можно легко и непринужденно – например, по линии Моссовета или, бери выше, по линии ЦК партии, обосновавшегося на Старой площади. Много голов не полетит, но головы двух майоров не только полетят, но и покатятся…

– Я в таком же положении, Вадим. Мое начальство считает, что своих полномочий мы не превысили. Это так и есть. Всякое случается в жизни… и в смерти. Ладно, ерунда, будем переживать неприятности, когда они наступят.

Мужчины вернулись в комнату, закрыли балконную дверь. Алена в переднике убирала со стола грязную посуду, расставляла чистую – под индейку. Из-под фольги струились соблазнительные ароматы.

– О, в здоровом теле – здоровый душок? – Алена принюхалась, покосилась на ополовиненную водочную емкость. – Ладно, сегодня можно, только сильно не налегайте. Не забывай, дорогой, что тебе завтра за руль.

– Но не с раннего же утра? – Вадим забеспокоился.

– Нет, – допустила Алена, – раньше двенадцати не поедем.

– Неужели на дачу? – ужаснулся Алексей.

– На нее, родимую, – подтвердил Вадим. – Ты же знаешь Аллу Михайловну. Копать, садить, полоть, поливать… И не важно, что еще снег в низинах не сошел. Трудовая повинность называется. Всегда считал, что в нашем прогрессивном государстве ее отменили. Дорогая, а ты не можешь объяснить своей маме, что сейчас никакая лопата, даже с моторчиком, не возьмет землю?

– Я пыталась, – вздохнула Алена. – Но это пустой номер. Почему мы с Вадимом такие бестолковые, не понимаем элементарных вещей? Как можно столь безответственно относиться к таким важным вещам? Дача – это наше все, это важнее Пушкина, работы и всех связанных с поездкой неудобств.

– Помню, – кивнул Костров. – Моей тещей Алла Михайловна тоже была. Замечательная женщина. Если бы ее поставили на место начальника нашего управления, никто бы не почувствовал подмены.

– Я вам не мешаю? – нахмурилась Алена. – Это моя мама.

– О которой мы говорим только в хвалебном ключе, – кивнул Шаламов, украдкой подмигнув бывшему свояку. – Знаешь, Вадим, не родился еще человек, посмевший бы возразить Алле Михайловне. Все самое лучшее в своем характере она взяла у покойного мужа – бывшего заместителя командующего Киевским военным округом. Так что выбора нет – завтра открываем дачный сезон. Нам разрешено выспаться, а потом вперед – в Березовку. Копать и сеять, конечно, рано, но много другой работы – убирать листву, переворачивать бочки, жечь мусор, восстанавливать раздавленные снегом теплицы…

– Только тех, кто любит труд… – напомнил Костров.

– Мы знаем, октябрятами зовут. Вечером топим печку, всю ночь дружно мерзнем, утром со свежими силами продолжаем сельскохозяйственные работы. Не раньше вечера возвращаемся в Москву, быстро моемся, едим и утром – на работу… Алла Михайловна не поедет, согласилась посидеть с Леночкой. Вот за это давайте и выпьем… – Вадим без усилий соорудил скорбную мину и поднял стопку.

Алена загадочно улыбалась, иногда украдкой поглядывала на гостя. Водка пилась хорошо, была кристально чистой, как слеза. Видимо, из партии на экспорт, а на Запад сивуху не гнали, сивуха – для закаленного советского человека.

– У тебя ведь тоже есть дача? – спросила Алена.

– Есть, – согласился Костров. – Раньше следующего месяца я там точно не появлюсь. И вряд ли буду торчать на грядках вверх тормашками. Дача – для отдыха, а овощи и фрукты, если понадобится, куплю на рынке. Помню, сколько копий было сломано с Аллой Михайловной, в итоге она махнула на нас рукой, переключилась на вашу семью, как наиболее податливую.

Вадим завистливо помалкивал. Алена не стирала с губ загадочной и какой-то грустной улыбки.

– Впрочем, не уверен, что это моя дача, – добавил Костров. – Имущество при разводе распилили, а дачу оставили на сладкое. Руки до нее не дошли. Иногда Надежда туда приезжает, иногда я, пару раз встречались, порычали друг на дружку…

– Кстати, об этом, – встрепенулась Алена, и Вадим расплылся в мстительной улыбке – дождался. – По моим последним, к сожалению непроверенным данным, Надя готова пойти на переговоры, связанные с воссоединением вашей семьи.

– Ну, все, – вздохнул Алексей, – тонкий намек, что пора отчаливать.

– Да нет же! – возмутилась Алена. – Вы должны помириться и жить вместе. Вы так похожи, вы просто… – Алена замолчала, подыскивая сравнение.

– Суккуб и инкуб, – подсказал Вадим.

– Да, – кивнула Алена. – Не помню, что это значит, но именно так. Подумаешь, поругались, кто сейчас не ругается? Уперлись, встали в позу, а потом решили, что это не ваше. Чушь. Мы же помним, как вы любили, как поедали глазами друг друга. Что случилось, Алексей? И не надо, что от любви до ненависти тридцать сантиметров. Вы должны подумать, посидеть, все вспомнить, может быть, даже выпить…

– Смотри, какое выгодное предложение, – вставил Шаламов.

– Не лезь, – огрызнулась Алена. – Я же вижу, как она страдает, мается неприкаянная, в квартире беспорядок, на работе неразбериха. Да, вы жили не душа в душу, но сейчас ей гораздо хуже. Стала какой-то нервной, жалуется на головные боли. У нее никого нет, Алексей, во всяком случае мне об этом ничего не известно. Почему не попробовать? Попытка не пытка, в лоб не дадут. У тебя ведь никого нет? – бывшая свояченица пытливо уставилась в глаза Кострову.

– М-м… – замычал Алексей. – Ты сейчас о чем, Алена? Есть ли у меня некто, с кем я могу удовлетворить свои низменные инстинкты?

– Фу, какая гадость, – Алена передернула плечами.

Засмеялся Вадим:

– А почему сразу низменные?

– Так, ты от темы не уводи. – Алена повернулась к Кострову. – Ситуацию нужно исправлять, а сами вы ее – умрете, не исправите. Мягче надо быть, Леша… Хорошо, и своей сестре я об этом скажу. Помиритесь, ну пожалуйста, – Алена сменила тон. – Никого у тебя нет, Костров, я же вижу. И плохо тебе без Наденьки, так же как и ей без тебя…

«Может, я об этом просто не знаю?» – подумал Алексей.

– Ладно, подумаю.

– Ага, подумает он, – рассердилась Алена. – Говоришь, чтобы отстала. Иди удовлетворяй с кем попало свои инстинкты…

– Ладно, пойду, – вздохнул Костров.

– Подожди, – спохватилась Алена. – Я же не в этом смысле.

– А не выпить ли нам чего-нибудь? – задумался Вадим.

– Пейте, – махнула рукой Алена. – Пойду посуду мыть – сама себя не вымоет.

Минут через десять уровень в бутылке опустился и Костров засобирался. Его уже не останавливали – время позднее. Все устали, день был трудный. Алексей застегивал куртку, путаясь в пуговицах, Вадим обнял сзади Алену, пристроил подбородок на ее плечо. Что-то с ними было не так, или выпил мало? Алена смотрела пристально, Вадим казался каким-то отрешенным. Водка не пьянила, только гнула к земле. Каким-то скомканным вышло прощание. Он пожал руку Шаламову, чмокнул в щеку Алену и откланялся. Метро еще работало – наверное…