Охота на Пушкина

Все началось с того, что Сашка купил по случаю три вагона подмороженного лука. Взял, можно сказать, даром.

А надо сказать, что подмороженный лук – это и не лук вообще! То есть внешне он мало чем отличается от обыкновенного, и только разрезав, можно заметить, что его внутренние кольца как будто слегка увяли. Но человек опытный знает, что такой лук через несколько дней потемнеет внутри, через неделю начнет пованивать, а через две его можно будет смело везти на свалку.

Сашка купил лук, прельстившись на дешевизну. В расчете на то, что большую часть можно будет без убытка перепродать на консервный завод, а остальное небольшими партиями очень выгодно сплавить в супермаркеты так называемого эконом-класса: покупатели таких супермаркетов покряхтят-покряхтят, поворчат-поворчат, поругают жадных торгашей да и раскупят все, запав на экономию в полтора рубля.

А на следующий день секретарша соединила Пушкина с лучшим торговым агентом Прохвостовым. То есть фамилия агента была Хвостов, от слова «хвост», но Пушкин любовно за глаза называл его Прохвостовым.

– Александр Константинович, вы очень заняты? – проговорил в трубке вкрадчивый голос Хвостова.

– Совсем не занят! – бодро ответил Пушкин, у которого, и правда, выдались свободные полчаса.

– Тут, Александр Константинович, к нам зашел один… клиент – Хвостов запнулся. Мне кажется, вам будет интересно. Я к вам направлю?

– Кончено! – сказал Пушкин и потер руки, заранее предвкушая развлечение. Потому что Прохвостов отлично знал свое дело и просто так к начальству никого никогда не отправлял.

Через некоторое время в кабинет вошел невысокий, складный, очень аккуратный молодой человек в каракулевом пирожке, какие носили пижоны лет сорок назад, с бакенбардами и маленькими усиками. По тому, как молодой человек держался – подчеркнуто воинственно и негибко, было понятно, что он сильно робеет.

– Я из Медвежьего Угла! – без лишних предисловий начал молодой человек, усаживаясь за стол напротив Пушкина.

– Откуда? – приподнял брови Сашка. Скулы молодого человека порозовели.

– Медвежий Угол – название районного центра на Севере, – запальчиво пояснил он.

– А-а… И что?

Выяснилось, что молодой человек только накануне приехал в город и пришел к Пушкину на базу для того, чтобы купить большую фуру лука.

– Так вы у себя в Медвежьем Углу занимаетесь луком? – догадался Сашка.

Молодой человек опять едва заметно покраснел. И сам на себя за это рассердился.

Дело в том, что до сих пор он луком не занимался. Но это ничего не значит. У него все продумано и организовано. Заказан грузовик. Есть договоренность с магазинами на местах.

– А каким бизнесом вы до этого занимались? – спросил Сашка.

Вместо ответа на этот вопрос молодой человек почему-то пояснил, что у них на Севере, как дело к зиме – так всегда перебои с луком. А лук для северян – важнее хлеба. Потому что в луке содержатся необходимые организму витамины, без которых человека в их широтах и при их рационе неизбежно ожидает цинга!

Поэтому нет никаких сомнений, что качественный лук из центра разлетится у них в районе в считаные дни на ура.

Сашка одобрительно кивнул.

Собственно, и без всяких вопросов с первого взгляда было ясно, что никаким бизнесом сидевший перед ним человек никогда прежде не занимался. Что, скорее всего, он только что получил наследство от умершего дедушки-шахтера или продал бабушкин дом в Черноземной полосе, или сам скопил северную зарплату за несколько лет и вот теперь решился броситься в манящие воды частного предпринимательства.

«Молодец Хвостов! Сечет поляну, – подумал Сашка. – Неизбалованный северный покупатель как пить дать любой лук сметет за пару-тройку дней!»

– Вот и правильно! Вот и молодец! – одобрил он инициативу северянина. – Как сказал классик, человек сам кузнец своего счастья. Я терпеть не могу людей, которые все время ноют, жалуются на жизнь, винят во всем государство! Зарплату им не платят, овощи не завозят. А ты возьми судьбу в свои руки и купи грузовик лука! – пошутил он. – А потом продай! Вы сколько хотите взять?

Выяснилось, что у северянина нанята десятитонная фура. И он хочет заполнить ее целиком. По его расчетам, это как раз соответствует потребностям родного края в витаминосодержащем продукте.

– Если конечно, мы договоримся о цене, – сурово предупредил он.

– Цена вас устроит, – пообещал Сашка, профессионально глядя клиенту прямо в глаза. – Вам мы продадим на гривенник ниже, чем везде. Для хороших покупателей у нас гибкая система скидок.

Он пристально посмотрел на посетителя.

– А вообще-то… – стало заметно, что Пушкин находится в нерешительности. – Нет. Не знаю… – он еще раз в сомнении посмотрел на посетителя из далекого региона. – Эх, была не была! – Сашка хлопнул ладонью по поверхности стола. – Вы ведь, наверняка, наличными собирались платить? – Он кивнул куда-то под стол, туда, где находился брючный карман посетителя. – Есть у меня один вариант. Только для вас. Учитывая острую потребность северных народов в свежих витаминах.

И Пушкин предложил купить лук, который припасал практически для личных нужд, можно сказать для себя, только для своих. На целых два рубля ниже, чем рыночная цена. При условии, что оплата будет произведена сразу и наличными.

– Только для вас, – добавил Пушкин. – Потому что сразу видно – вы человек серьезный!

Посетитель кивнул. Его нахмуренное лицо красноречиво показывало, что насчет серьезности – это абсолютно верно. И с ним шутки шутить не стоит.

А Сашка продолжал внимательно за ним следить. Потому что шутки шутками, – а в наше время можно запросто нарваться на серьезных людей и из-за поганой машины лука – ой как попасть! Но на человека, сидевшего напротив Пушкина и напряженно о чем-то думающего, и смотреть долго было не надо. С первого взгляда ясно – абсолютный лох!

– А почему этот лук дешевле? – спросил молодой человек, видимо, припоминая что-то смутное из далекого детства и материнских наставлений, что-нибудь про мышеловку и сыр.

– Во-первых, потому, – не моргнув глазом, сказал Пушкин, – что мы дорожим своими клиентами. А вы, безусловно, перспективный клиент. А во-вторых, бывают разные условия закупки. И конкретно на этом луке мы можем сделать вам скидку. На другом – не могли бы. А на этом можем!

Посетитель опять задумался.

Вообще говоря, Пушкин не испытывал к нему ни презрения, ни, скажем, злобы. Как говорится, ничего личного. Сдержанный северянин ему даже нравился. Но бизнес – есть бизнес. У бизнеса, мать его ети, свои законы. Если можешь втереть кому-то за червонец то, что сам вчера купил за пятак – втирай и не раздумывай! Не будь ослом! И не гневи судьбу!

– А лук не мелкий? – подозрительно спросил посетитель.

– Да что вы! – И Пушкин сложил руки так, будто обхватил пальцами маленькую дыню.

На лбу молодого человека выступила испарина.

– А это… как его… Кондиционный?

– Первый сорт!

– Нового урожая?

– Конечно!

Посетитель, как чувствовалось, израсходовал весь запас вопросов, основанных на его знаниях о луке.

Сашка смотрел на посетителя ласково, почти с любовью. Ведь тут как? Задавай вопросы, не задавай, а если ты не знаешь предмета, то тебе остается только гадать на кофейной гуще. И ты всегда будешь находиться во власти продавца, а тот может забавляться с тобой, сколько захочет.

– Да вы не волнуйтесь! При вас будем со склада отгружать. Все увидите собственными глазами. Не понравится, не возьмете! Чтобы потом – без обид!

Посетитель подумал еще немного и согласился.

Пушкин передал его с рук на руки обратно Прохвостову, для согласования деталей и отгрузки товара. Сказав, что еще раз встретится с ним, когда все будет оформлено и погружено.

– Но только, брат, смотри! – честно предупредил его Сашка, прощаясь с покупателем на крыльце административного здания и провожая глазами подъезжающую к воротам заполненную фуру.

– Что такое?

– Дело осеннее! Ночью так и жди заморозков. Тем более на Север повезешь!

Посетитель смотрел вопросительно.

– Смотри, не поморозь лучок! – прикрикнул Пушкин на непонятливого клиента. – У тебя, я смотрю, фура-то не утепленная… Не термокамера…

– Обычный КамАЗ с тентом, – согласился молодой человек. – Если термокамеру брать – до Петрозаводска не успеешь доехать, лучок золотым станет. Да пока что еще не холодно. Я узнавал. И прогноз положительный.

– Ну, как знаешь!

Попрощался Сашка, помахал дружески покупателю с крылечка административного здания и думать о нем забыл.

А о чем тут, собственно, думать? Обычное дело. Кто овощами занимается, тот по молодости и по неопытности наверняка попадал в похожую ситуацию – покупал некондицию как кондицию. Это не смертельно. Побегает человек недельку, посуетится, разберется что к чему и продаст лучок кому-нибудь дальше – за треть цены. Перекрестившись и вздохнув с облегчением. Если человек рожден для торговли – будет ему урок на всю жизнь. А если не рожден – тут уж извиняйте! Такому человеку от овощей лучше держаться подальше!

А через три дня в его приемной раздался междугородний звонок. Секретарша, не очень разобравшись, кто звонит и зачем, соединила звонившего с Пушкиным.

– Александр Константинович! – откуда-то издалека прокричала трубка. – Потапов вас беспокоит, из Медвежьего Угла. Вы меня помните?

– Нет! – соврал Сашка.

– Ну как же! Я у вас еще лук покупал. Десять тонн. Медвежий Угол – это райцентр на Севере. Вы еще говорили, что я перспективный клиент. Помните?

– Не помню. У меня, знаете ли, каждый день столько перспективных клиентов… А что вы хотели?

– У меня ваш лук магазины не берут.

– Почему это?

– Говорят, что он подмороженный.

– А зачем же вы его подморозили? – удивился Сашка.

– А я его не морозил. Потому что заморозков не было. Я все время в кузове с термометром сидел. Было плюс три минимум.

– Как это не было, если он подмороженный?

– Так он подмороженным еще у вас был. Вы мне его уже подмороженным продали!

– Этого не может быть! – убежденно сказал Сашка. – У нас по всей базе стоит шведское оборудование, круглосуточный контроль температуры.

– Мне один знающий человек сказал, если лук завонял, значит его подморозили не меньше, чем неделю назад. А я покупал назад трое суток.

– Я не знаю, что вам сказал ваш человек и что этот человек вообще знает, – раздраженно оборвал его Пушкин, – но я твердо знаю, что у нас лук заморозить не могли.

– Могли, Александр Константинович. Или вы такой сами купили.

– Слушайте, что вы себе позволяете! Я с пятнадцати лет в этом бизнесе. Я этого лука перевидал!… Короче! Что вы от меня хотите?

– Я хочу, чтобы вы взяли свой лук обратно, а мне вернули деньги!

– Да ты что, мужик, опух? – отбросил всякие церемонии оскорбленный Пушкин. – Ты катал этот лук неизвестно где целую неделю, заморозил его, сгноил, а теперь на меня наехать хочешь? А может быть, ты вообще аферист! Может быть, ты мой первосортный лук обменял где-то на десять тонн гнилья и теперь хочешь за мой счет приподняться? Я таких, как ты, ушлых, знаешь сколько встречал!

Северянин хотел было что-то возразить, но Пушкин его перебил.

– Тебя предупреждали, что фура в осенний сезон должна быть утепленная? Предупреждали! Ты не послушал? Не послушал! Какие могут быть претензии? Так что всего хорошего! Живи и не кашляй!

– Александр Константинович! Не говорите так, – глухо проговорил незадачливый покупатель. – Я квартиру свою продал, чтобы этот лук купить! И дом материнский…

– А я здесь при чем? – огрызнулся Сашка. – Головой нужно было думать в свое время, а не… Мой тебе совет: вези этот лук на ближайшую ферму на силос, пока за него еще хоть что-то дадут.

Сашка бросил трубку и велел секретарше с этим человеком его больше никогда не соединять.

Несколько раз неудачливый северянин пытался достать его по телефону, изменяя голоса и даже прося незнакомых женщин позвать к телефону Александра Константиновича, но опытная секретарша каждый раз фильтровала его звонки.

Далее указывалось, как Сашка, если не хочет, чтобы стало хуже, может связаться с жителем Медвежьего Угла.

Короче, не человек, а лох! Одно слово: лох!

Неприятно, конечно, но бизнес есть бизнес. Сашка передал записку в службу безопасности. Которую некоторые отсталые граждане все еще по старинке называют крышей.

Служба безопасности посетила незадачливого бизнесмена и объяснила ему, что времена беспредельщины давно позади, и на ровном месте оскорблять серьезного бизнесмена и угрожать ему расправой у нас никому не позволено. Не нравится – подавай в суд. Только ведь и ежу понятно – никакой суд твоей правоты не признает. Акт приемки подписан? Подписан. Там черным по белому сказано, что кондиция лука проверена и устраивает покупателя? Сказано! Так какие могут быть претензии?

И нечего портить кровь серьезному человеку. У серьезного человека и без этого лука дел хватает… Он не может переживать из-за каждой незадавшейся фуры. Северянин не глупый человек и должен понимать. А если все-таки не понимает, то, как говорится, ему могут объяснить. И не только ему, но и всей его родне до пятого колена! Сам виноват. Нечего было лезть в дело, в котором ни уха ни рыла!

Северянин, как передала служба безопасности, все понял. Просил его извинить и обещал больше Пушкина со всякой ерундой не беспокоить.

Так что инцидент можно считать исчерпанным и продолжать спать спокойно.

А на октябрьские праздники выпало четыре выходных дня подряд. К тому же осень в том году была поздняя и октябрьские совпали с перелетом птиц – а перелет, как известно, – праздничная страда для каждого охотника! Пушкин заранее предупредил всех, чтобы готовились.

Но то ли народ устал от загородных безумств, то ли семьи наконец взбунтовались, но директора один за другим отпадали из общей компании. Одному нужно было на дачу разобраться со строителями, которые не так покрыли крышу, другому дети подкинули внучку, третьего жена тащила к морю на Бали. Уже за несколько дней до охоты стало ясно, что в ней примет участие не больше половины обычного состава.

Лопатин тоже было собрался улизнуть под общий шумок, но Сашка даже слышать не захотел:

– Нет, Лопата! Уж ты-то обязательно! Не то обидишь на всю жизнь!

– Да у меня, знаешь, Сашок, какие-то предчувствия… Сам не знаю… Может быть, вообще не ездить?

– Как это не ездить! Егерь звонил, говорил, наверняка гуси пойдут. А уж уток – немерено! Предчувствия, вишь, у него! Ты что, бабка старая? Даже слышать ничего не хочу!

Когда они втроем – Лопатин, Сашка и Пистон – уже выехали на пушкинском джипе в сторону заказника, в кармане Пушкина зазвонил мобильный телефон.

– Василич! Ну где ты? Уже наливать пора! – прокричал Пушкин в трубку. – Что?! Как это не приедешь? Почему? Разбили стекло в машине? Пытались вынуть магнитолу? Ну, ё-моё! Бывают же еще такие отморозки! Ну что ж поделать… Езжай в ремонт.

Лопатин робко проследил за тем, как Пушкин спрятал трубку в карман.

– Что? – спросил он.

– Что слышал! Василича не будет, – мрачно сказал Пушкин. – Просто мор какой-то среди людей.

Лопатин кивнул, тоже опечалился и бросил невольный взгляд на Пистона. Пистон как ни в чем не бывало смотрел в окно, с постной физиономией разглядывая макушки окружающих деревьев.

Минут через двадцать телефон зазвонил опять.

– Исай, ты, что ли? – прокричал Пушкин. – Что?! Кобель сбежал? Кобеля сманила бездомная сучка? Не можешь приехать, потому что идешь искать кобеля? Ну, ё-моё! Вы что, сговорились все?

Пушкин помрачнел еще больше.

Лопатин опять посмотрел на Пистона, и тот опять сделал вид, что не замечает его взгляд.

Когда они уже прибыли на место, выяснилось, что и последний, третий оставшийся участник мероприятия не сможет приехать.

Настроение у Пушкина совсем испортилось.

Дальше все проходило как обычно, протопленная баня ждала их, и озерцо со студеной водой никуда не делось, и мясо для шашлыков было замариновано умелой рукой жены Лопатина, и водочка в багажнике была первый сорт – но все проходило как-то вяло, без подъема. Как говорится, без куража.

Перед тем как укладываться спать, созвонились с егерем. Егерь подтвердил, что на Глухом озере два раза видел гусей. И советовал охотникам с раннего утра идти на Глухое, потому что на осеннем перелете птицу нужно брать с самого утра, на водоеме, когда она проснулась после ночевки и подкрепляет силы перед дневным маршрутом.

Но, как бывает, если уж не задастся что-то с самого начала, так все и пойдет наперекосяк. Пистон, который отвечал за раннюю побудку, то ли забыл завести будильник в своем мобильнике, то ли не расслышал его – короче, никого не разбудил. В связи с чем утреннюю зорьку охотники благополучно проспали. Пушкин, проснувшись, чуть Пистона не убил: утренние выстрелы на дальних озерах уже смолкали, можно было не спешить – теперь птицы будут садиться на воду только после обеда, после того, как отмахают крыльями свою дневную норму в сторону теплых стран.

Чтобы не торчать весь день в охотничьем домике, решили выдвигаться все же в сторону Глухого озера, вдруг какая-нибудь стая устанет раньше времени и присядет передохнуть или от косяков отобьются слабые одиночки.

Едва только вышли, начал накрапывать мелкий дождичек, что само по себе неприятно. Отошли метров пятьсот, выяснилось, что Пистон забыл мобильник – пришлось ждать, пока он сбегает обратно и вернется. Охотнички! Мать их ети! Не охота, а сплошное недоразумение.

На Глухом озере, конечно же, было пусто хоть шаром покати.

Но прогулка по свежему воздуху, острые запахи осени, черная застывшая поверхность озера, в которой, как в зеркале, отражались изрезанные контуры хвойных деревьев на противоположном берегу, стынущая вода, покрытая медальонами упавших листьев, и то и дело пролетающие над головой птичьи клинышки понемногу развеяли настроение Пушкина.

Сашка присмотрел отличную позицию на самом берегу, посреди облетевших, но все еще усыпанных фиолетовыми ягодами кустов черноплодки.

Пистон, который всегда искал свой собственный путь, пошел дальше по берегу и скрылся из глаз. А Лопатин устроился недалеко от шурина, на другой стороне заросшей камышом бухточки, которую и бухточкой-то трудно было назвать, камнем можно перекинуть, а при большом желании просто переплюнуть.

– Ты смотри в меня не пальни, охотник! – шутливо крикнул ему Сашка, усаживаясь на сгнивший сосновый пенек, который торчал посреди кустарника, и укладывая на колени ружье. Теперь из кустарника торчала только его голова.

Лопатин посмотрел на шурина укоризненно. Грешно шутить такими вещами.

В ожидании прошло примерно полчаса. Над головами то и дело пролетали торопящиеся на юг косяки птиц – то побольше, то поменьше, то совсем маленькие, то такие большие, что все птицы не умещались в один клин, и на его хвостах успели образоваться маленькие дополнительные клинышки, похожие на зазубрины.

Было видно, что стаи еще полны сил и садиться не собираются.

Пушкин с досады выкурил две сигары подряд. Черт-те что, в самом деле. Не охота, а порнография… Хоть по воронам начинай стрелять, как маленький.

Он нагнулся, чтобы сорвать с ближайшей кочки пригоршню ягод черники, когда боковым зрением вдруг уловил где-то справа вспышку ружейного выстрела, и почти мгновенно вслед за этим со стороны Лопатина раздалось близкое раскатистое «Ба-ах!» и тут же Сашка услышал хорошо знакомый каждому охотнику свист картечи совсем близко над головой. Прежде чем он успел что-то сообразить, сработал защитный рефлекс, и уже лежа лицом в прелой траве, Сашка услышал, как еще два раза совсем близко оглушительно сработал многозарядный «Ремингтон» хорошего калибра: «Ба-ах! Ба-ах!» – и на голову посыпались срезанные картечью ветки. А потом, совсем другим голосом еще раз прогрохотало коротко «Бах!» – и все стихло.

Еще некоторое время он лежал лицом вниз, инстинктивно прикрывая голову руками, а когда осторожно приподнялся и выглянул сквозь кусты, то увидел ошеломленного Лопатина, стоявшего на другом берегу опустив ружье дулом вниз, и торопливо бегущего в его сторону Пистона в тяжелых болотных сапогах.

– Сюда! Александр Константинович! Сюда! – закричал срывающимся голосом Пистон.

Поднявшись на ноги, Пушкин увидел, что на той стороне, на земле, ногами к Лопатину, а головой в заросли орешника распростерто тело незнакомого мужчины.

Подхватив ружье, он бегом бросился огибать болотину. Последним, что он успел увидеть, было белое, как бумага, лицо Лопатина, которого выворачивало наизнанку у ближайшего дерева.

Когда Пушкин добежал до противоположного берега, Лопатин уже кое-как пришел в себя.

Пистон отступил в сторону, и на Пушкина глянуло лицо покойника, один остекленевший глаз которого был уставлен в небо, а на месте второго вспухло, расперев вывороченные веки, месиво из фиолетовых сосудов, красного мяса, сахарных обломков кости и волосков ресниц. Из раны слабеющим ключом, булькая, вытекала кровь

Пушкин почувствовал, что ему тоже становится плохо, и поспешно отвернулся.

Пистон с ожесточенным лицом огляделся вокруг, сапогом сломил пару разлапистых веток с ближайшей молодой елки, оторвал их и накрыл верхнюю часть тела убитого.

– Я по нужде отошел… – больным голосом произнес Лопатин и слабо махнул в сторону старой березы. – А он из кустов… Я не ожидал… что с ружьем… Он не видел меня… Я думал охотник, хотел поздороваться… А он вдруг… в твою сторону… два раза… И сразу еще…

Лопатин непроизвольно вздрогнул, еще раз переживая минуту опасности.

Стало заметно, что и от Сашкиного лица отлила кровь.

– Я на ветку наступил… – продолжал Лопатин. – Он услышал… Обернулся так быстро и на меня стволом… Ну я и выстрелил…

Сашка не мог отвести глаз от протянутых ног убитого киллера.

– Картечью медвежьей. Псих… С такого расстояния… – сказал Пистон.

Пушкина передернуло. Он мрачно посмотрел на товарищей.

– Это он! – проговорил Сашка.

– Кто?

– Тот чудак из Медвежьего Угла! Который купил мороженый лук.

Пистон хмыкнул и отвернулся.

Некоторое время на бережке царила тишина.

– И как же он умудрился меня найти… – проговорил Сашка.

– Нужно, наверное, скорую, – предположил Лопатин.

– Какая тут скорая! – махнул рукой Пистон. – Не видишь, что ли? Наповал!

Лопатин робко на него посмотрел.

– Что же делать? – спросил он.

Ему никто не ответил.

– Как же он подошел так неслышно? – спросил Сашка.

Ответом опять было молчание.

– Что же делать? – опять спросил Лопатин. – Вызывать ментов?

Хладнокровный Пистон пожал плечом и достал мобильник.

– Постой! – сказал Пушкин.

– Что?

– Не нужно пока ментов.

– Почему? – спросил Лопатин.

Пистон дернул плечом и спрятал мобильник обратно в карман.

– Нужно как-нибудь без них, – проговорил Сашка и покосился на Пистона. Тот отвел глаза в сторону.

– Как же без ментов? – опять спросил непонятливый Лопатин. – Я же его… В смысле самооборона… Вы, конечно, подтвердите?

Пушкин досадливо махнул на него рукой. И опять пристально посмотрел на Пистона.

– С ментами свяжешься… – проговорил он. – Сто лет будет не отмыться… Поди им доказывай, кто в кого стрелял и почему. Затаскают. Им же что? Им, главное, денег с тебя побольше стрясти. Я эту братию отлично знаю. Сталкивался. Экспертизы, очные ставки. А счета в банке тем временем арестуют. И в офисе перевернут все вверх дном. Нет, – убежденно сказал он. – Ментов нельзя!

Пистон пожал плечами. Ему, конечно, было понятно, куда клонит Пушкин, но он предоставлял Сашке самому выпутываться и высказывать рискованные предложения.

Пушкин нахмурился. Он уже более или менее взял себя в руки.

– Этот тип приехал из какого-то дремучего Угла. Вряд ли кто-то его будет искать… – он сделал еще одну паузу. – Если ликвидировать труп… И убрать следы…

– Как это – ликвидировать труп? – испугался Лопатин. Пистон хмыкнул.

– Если бы, скажем, кто-то отвез его подальше в лес и зарыл… Не бесплатно, конечно… – Пушкин опять посмотрел на Пистона.

– Ага! – согласился Пистон. – А потом вы меня моч-канете, как ненужного свидетеля. Нет уж… Хотите, прячьте сами…

Лопатин испуганно перевел взгляд с одного на другого. Пушкин усмехнулся.

– Вот такие у тебя друзья, – горько сказал он Лопатину. – Когда твою водку пить – они тут как тут! А когда ты в беде окажешься – задний ход! Выпутывайтесь сами.

Пистон бросил на него злобный взгляд, хотел что-то сказать, но не сказал.

Некоторое время все трое молчали.

– Зарывать его здесь нельзя, – проговорил Пистон, который напряженно о чем-то думал. – Это какая-то партизанщина. Останется след на земле. А места охотничьи. Люди, собаки… Почуют, разроют… Егерь знает, что мы здесь были… Нельзя! – Он мотнул головой. – Нужно везти куда-то в другое место… А куда? Вы знаете? Я не знаю… Опять-таки везти… Ехать с трупешником в багажнике… А если, не дай Бог, кто остановит? Это точно вилы!

– У тебя есть другие предложения? – спросил Сашка. Пистон пожал плечами.

– Ну говори, говори… – прищурившись, сказал Пушкин.

– Есть у меня один знакомый… – начал Пистон и умолк.

– Вечно у тебя есть знакомый… Ну, не тяни резину, говори…

– Я, собственно, не уверен… Он на кладбище работает… Где-то в области. Как-то трепал за бутылкой, что для кладбищенских скрыть труп – плевое дело. Подкладывают в свежевырытую могилу, а сверху гроб с настоящим покойником. В жизни никто не найдет!

Пушкин озадаченно на него посмотрел.

– Да, я тоже читал… В газете… – подал голос Лопатин.

Пушкин кивнул. Потом прищурился.

– Это, наверное, денег стоит… – предположил он.

– Само собой, – сердито сказал Пистон.

– Сколько?

– Не знаю. Тут уж – сколько скажет… В вашей ситуации не до торговли…

– В нашей? – Сашка мотнул головой и на некоторое время задумался. Потом велел: – Звони!

Пистон достал мобильник, порылся во встроенном телефонном справочнике, нажал кнопку вызова и приложил трубку к уху.

– Иван Севастьяныч, это Толик вас беспокоит, помните, с радиостанции! – трубка в ответ что-то загундосила. – Понимаю, понимаю. Ха! Ха-ха! Да уж это как водится. Иван Севастьяныч, а ведь я к вам по делу… Да-да! Просьба есть… по вашей специальности…

И Пистон намеками и недомолвками объяснил некоему Ивану Севастьянычу, в чем дело и что от того требуется. Сказал, что вывезти «человечка, которому неожиданно поплохело», нужно вывезти прямо сейчас и поинтересовался, сколько это будет стоить.

– Тут все чисто, – добавил он. – Несчастный случай. Просто людям хлопоты не ко времени… Нет, нет, транспорт ваш… Что?! Понятно. Я сейчас перезвоню.

Пистон дал отбой и спрятал трубку в карман.

– Ну? – нетерпеливо спросил Пушкин.

– Десятка! – мрачно сказал Пистон.

Пушкин нахмурился.

– Что?… – не понял Лопатин.

– Что-что! Десять тысяч долларов!

– Он что, опух! – досадливо сказал Пушкин. – За такие деньги половину города можно сначала замочить, а потом похоронить!

Пистон пожал плечами. Что он может поделать? Как ему сказали, так он и передает.

– Севастьяныч говорит, сейчас по городу такие цены, – заметил он.

– По городу! Видали, рынок услуг развели… – Пушкин задумался. – Десять тысяч! С ума народ посходил!

Пистон пожал плечами.

– А вывезет он сам? – спросил Пушкин.

– Да.

– А нам только денег дать и все?

– И все.

Пушкин кивнул. Это по-деловому.

– А потом этот твой человек начнет с нас деньги тянуть… – предположил он.

Пистон едва заметно побледнел.

– Так это… Он может вас никогда и не увидеть.

Пушкин вскинул на него глаза:

– Как это?

– Я его тут встречу… Передам… А вы можете уезжать… Или, скажем, спрятаться где-нибудь и наблюдать издалека…

Сашка глянул на него, прищурившись, и хмыкнул. Пистон никак на это не отреагировал.

– А твой процент уже заложен?

Пистон порозовел.

– Нет! – с вызовом сказал он.

Сашка опять о чем-то задумался:

– А когда платить?

– Предоплата, конечно! Сто процентов. Деньги вперед.

– А где мы сейчас возьмем такие деньги?

– У меня есть, – смутившись, сказал Лопатин. – Совершенно случайно… Мы с Мариной Константиновной вчера ездили в мебельный магазин… И ничего не купили. Я не успел выложить… Не все, конечно… Но тысяч восемь… с небольшим…

– Приедем в офис, я тебе отдам, – сказал Сашка. И опять посмотрел на Пистона. – А ты сам-то не проболтаешься? – усмехнувшись, спросил он. – Или там, шантажировать не начнешь?

Пистон пожал плечами:

– А зачем? Что я – дурак? Мне жить надоело?

Сашка кивнул. Правильно мыслит товарищ. Сечет поляну.

– Да и потом… – сказал Пистон. – Мы с Лопатой как-никак друзья! Одноклассники!

Пистон еще раз позвонил своему кладбищенскому знакомому и обо всем с ним договорился. Иван Севастьяныч не стал откладывать дело в долгий ящик и обещал сразу же выехать на место.

Охотники присели на поваленное дерево. Пушкин достал из внутреннего кармана фляжку и все трое как следует приложились к коньяку. После чего Пистон и Пушкин закурили.

– Кто бы мог подумать что он… с ружьем… – задумчиво произнес Сашка. – По виду – лох лохом!

Ему никто не ответил.

– А я тебя предупреждал, – заметил Лопатин. – Не связывайся ты с этим луком. В наше время нужно вести дела честно…

Пушкин отмахнулся. Если все делать честно, то откуда деньги в кошельке заведутся?

– И как только он меня выследил? Чудеса!

Пистон время от времени посматривал на часы и минут через двадцать поднялся.

– Ладно! Пора! Я пошел встречать могильщика.

Пушкин хмуро оглядел его с ног до головы и кивнул.

Пистон развернулся и, хлопая подвернутыми ботфортами болотных сапог, зашагал в сторону шоссе.

– Ну что, – поднялся вслед за ним Пушкин. – А мы в укрытие. Прятаться…

Напоследок Пушкин не удержался, подошел к трупу и откинул с его лица ветки, чтобы еще раз на него взглянуть.

Кровь перестала течь и свернулась на лице одним большим еще не застывшим струпом. Под головой человека из Медвежьего угла растеклась большая темная лужа.

Пушкина передернуло, и он опять прикрыл покойника ветками.

Пистон отсутствовал минут тридцать. Сашка с Лопатиным, которые спрятались в кустах на противоположном берегу, успели как следует озябнуть. Лопатин несколько раз принимался энергично ходить взад и вперед, топая ногами, а Сашка дважды прикладывался к охотничьей фляжке с коньяком.

Над лесом по-прежнему царила тишина. Начал накрапывать осенний дождичек.

Потом откуда-то из-за косогора донеслось завывание мотора, работающего на низкой передаче, и вскоре на поляну, перекашиваясь на бок и соскальзывая со склона по мокрой листве, выехала забрызганная грязью незнакомая «Нива».

«Нива» остановилась посреди поляны, из нее выбрался Пистон, а с другой стороны – хмурый коренастый мужичок в стеганом ватнике, замурзанной армейской ушанке и кирзовых сапогах. Лопатин с Сашкой поняли, что это и есть Севастьяныч.

Из их укрытия было видно, как Пистон подошел к кусту орешника, под которым был спрятан труп, откинул скрывающую его ветку, и отступил в сторону, демонстрируя Севастьянычу клиента.

Лицо покойника произвело впечатление на Севастьяныча. Даже издали было видно, как его передернуло, он хмуро достал из кармана смятую пачку папирос и поспешно закурил.

Пистон принялся что-то говорить, достал пачку денег, полученную от Лопатина, и попробовал вручить ее суровому Севастьянычу. Севастьяныч выслушал, решительно помотал головой и замахал руками. Между ними завязался спор, причем могильщик упрямился, мотал головой и зло сплевывал на землю… Несколько раз Пистон пытался всучить Севастьянычу деньги, но тот решительно отказывался и даже прятал руки за спину. В свою очередь Севастьяныч трижды порывался сесть обратно в свою «Ниву», но Пистон трижды не давал ему этого сделать, удерживая то за рукав, то за полу ватника.

Лопатин и Пушкин следили за их спором, затаив дыхание. Постепенно жар препирательств начал спадать, Севастьяныч, видимо, уступал, и спорившие наконец договорились.

Севастьяныч опять уселся за руль свой машины, подал ее задом к кусту орешника, открыл вверх заднюю дверцу машины и достал кусок лежащего в багажнике брезента. Они с Пистоном расстелили брезент рядом с трупом, потом подхватили покойника под коленки и подмышки и переложили на брезент. Севастьяныч умелым движением стянул углы брезента узлом, подельщики подхватили получившийся куль, мелко семеня, поднесли его к автомобилю и перевалили в багажник. Севастьяныч навалил поверх криминального груза какие-то строительные мешки и коробки, они с Пистоном с разных сторон забрались в машину, хлопнули двери, «Нива» взревела и резко взяла с места.

«Нива» на хорошей скорости катила по шоссе по направлению к городу.

Пистон, сидевший на переднем пассажирском сиденьи, с самодовольным видом вертел головой по сторонам.

Севастьяныч, он же Платов – а роль могильщика, как легко догадаться, исполнял именно он, – не отрывая глаз от дороги, сдернул с головы грязную ушанку, не глядя бросил ее куда-то назад и расстегнул ватник.

Он покачал головой.

– Ну, ты… даешь! – сказал он. – А если бы они не перешли на другую сторону озера? Или бы вообще решили вызвать милицию?

– Если бы да кабы! – передразнил его Пистон. – Ты не в Чикаго! Какой русский бизнесмен захочет вызвать милицию? Не смеши народ!

– Ну что, блин, скоро? – вдруг раздался сзади злой голос. Платов вздрогнул.

Пистон подождал еще немного. Потом сказал:

– Все. Можешь вылезать.

Платов услышал сзади звуки возни, коробки и мешки зашевелились, из-под них показались сначала руки, потом плечи и, наконец, голова покойника с кровавым месивом вместо левого глаза.

– Пистон, а ты погрязнее ничего не мог на меня навалить? – зло спросил покойник. – Всю рожу какой-то мукой запорошило!…

– Что было, то и навалили… – отозвался Пистон.

– И такое приходится терпеть за какой-то жалкий косарь!

Пистон ничего не ответил.

Голова с синюшным лицом принялась озираться по сторонам, пытаясь сориентироваться, далеко ли до города.

– И вообще! Сволочи вы! Я сорок минут на холодной земле провалялся. Ждал, пока вы по телефону наговоритесь.

– Меньше нельзя было. Вышло бы ненатурально… – заметил Пистон.

– Ну и замерз же я! – сказало лицо. – Бляха-муха! Что у тебя такая машина холодная! – обратился он к Платову. – Да еще изваляли всего! Выпить ничего нет?

Платов пожал плечами – откуда? – но Пистон нисколько не удивился. Он полез куда-то во внутренний карман и вынул плоскую фляжку. Во фляжке оказался коньяк.

Покойник с удовлетворением принял фляжку, запрокинул голову и не опускал ее до тех пор, пока туда не вылилось все содержимое до последней капли.

– Во! Так уже лучше! – сказал он.

Пистон неодобрительно покосился через плечо.

– Ты бы, Боря, глаз-то отлепил. Скоро в город въедем. Менты остановят – проблем не оберешься.

Боря презрительно скривился, показывая свое отношение в ментам, но все же подцепил ногтем где-то у себя возле уха и, как кусок глазуньи, отклеил от глаза гуттаперчевую заплатку с кровавой раной. Под заплаткой оказался обычный левый глаз. Такой же злой, как и правый. В зеркальце заднего вида на Платова глянуло небритое худое лицо с выражением голодной решимости.

Лицо показалось Платову знакомым. Кажется, он видел его по телевизору где-то в эпизодах. А может быть, и нет.

Боря опять принялся озираться по сторонам, выглядывая в окна. За окнами уже начались городские окраины.

– А что у нас с бабосами? – спросил он.

Пистон небрежно достал из кармана пачку, аккуратно перетянутую резиночкой, отсчитал положенное и протянул через плечо назад.

– Ага, – удовлетворенно сказал Боря. Он, не глядя, сунул деньги в карман рубашки. – А дополнительные когда будем делить?

– Дополнительные к вам отношения не имеют.

– А жаль! А ты, Пистончик, выходит, поболее нашего заработаешь?

– А что ты сравниваешь? Ты в кустах повалялся полчаса. А я два месяца этого Пушкина обрабатывал. Одной только водки сколько пришлось выпить! Прикинь!

– Ладно, я не в претензии. Только мало ты, Пистон, с них слупил. Гадом буду, мало. Такие перцы сладкие. Они бы вдвое легко отстегнули. Кроме шуток!

Пистон ничего не ответил.

– Тебе куда? – спросил он у Бори.

– Высадите меня у кабака какого-нибудь подороже. Пистон досадливо крякнул.

– Ты ж уже выпил… – сказал он.

– Кто?! Я?! Разве это выпивка? – Боря с недоумением глянул на пустую фляжку в руке и отбросил ее в угол. – И потом, я не за выпивкой. Мне туда, где публика пошикарнее. И девочки… Нужно снять стресс…

– Э, зря я тебе деньги отдал, – сказал Пистон. – Ты до дома ни копейки не довезешь. Надо было Женьке половину… Чтобы хоть дочке что-то перепало…

– Ничего… Обойдутся. Я на той неделе им деньги давал.

– Ребенок же… Жалко…

Боря пожал плечами. Пусть привыкают. Их дело бабье…

– У тебя ж к вечеру ничего не останется. Все деньги спустишь…

– Это не деньги… – презрительно сказал Боря. – Деньги – это хотя бы пятьдесят кусков. А это – так… Помог приятелю по старой дружбе…

Пистон промолчал.

– И вообще, – уверенно сказал Боря. – С деньгами нужно легко расставаться. Начнешь маромойничать, крохи копить – тысяча здесь, пятьсот там – и пропадешь совсем.

Пистон не стал спорить. В этих словах была доля правды. Кроме того, у каждого должен быть свой подход к деньгам.

– А здорово ты это… Труп изображал, – проговорил Платов. – Я в какой-то момент подумал, что ты, вправду, помер. Что застрелил тебя этот Лопатин с испугу…

Боря махнул рукой – пустяки! Хотя в ответ на похвалу в его глазах на мгновение что-то потеплело.

– Это его фишка, – рассмеялся Пистон. – Лучший покойник Российской Федерации. Стольких переиграл!… Боря дыхание останавливает на три минуты. Почти мировой рекорд! Даже сердце может остановить.

Боря опять махнул рукой. Пустяки. Как говорится, джентльмен в поисках десятки.

– А как вы это… Чтобы кровь текла… А потом вроде как остановилась?

– Ребята бутафоры выручили. С киностудии. Заливаешь в баллон томатный сок. А на дно мякоти. Короче, технология. У них еще не то есть.

Только когда «Нива», рыча, взобралась по мокрому откосу и скрылась из глаз, сидевшие в укрытии Лопатин и Сашка, наконец, позволили себе расслабиться.

Сашка полез куда-то во внутренний карман, достал из специального кармашка сигару и закурил. Лопатин довольствовался леденцом из жестяной коробочки.

– Ну, вот и все! – выдыхая дым, сказал Пушкин. – Вот и поохотились…

Лопатин кивнул. Охота получилась с приключениями. Хорошо еще, что закончилась благополучно.

В лесу прокричала незнакомая птица.

Пушкин искоса взглянул на зятя. Так, будто только что разглядел в нем что-то новое. Как будто только сейчас заметил, что за привычной смешной внешностью скрывается совсем другой Лопатин – в нужный момент решительный и хладнокровный.

Они помолчали. Один – сосредоточенно раскуривая сигару, другой – посасывая лечебный леденец.

Потом Пушкин, кашлянув, сказал:

– Ты это… Про деньги не беспокойся. Как только в город приедем, до офиса доберемся, я тебе все сполна… верну… Маринка ничего не узнает.

Лопатин кивнул. Он, собственно, и не сомневался.

– И вообще… – Пушкин, глядя куда-то вдаль, затянулся. – Я, Лопата, твой должник… По жизни… Если бы ты его не завалил… – Сашка помотал головой. – Не знаю, что бы сейчас было. Наверное, это меня увозили бы на кладбище…

Лопатин смущенно махнул рукой. И слабо улыбнулся:

– Это я так… С испугу… И вообще, на моем месте каждый бы…

Сашка коротко на него посмотрел – на самом ли деле Лопатин не понимает, что для него сделал, – и опять покачал головой.

– И потом, ты прости, если я когда… – Сашка понурил голову. – Шутки там всякие и прочее… Это я не со зла. А так… Из вредности натуры.

Он умолк, не находя подходящие для важного момента слова.

– Ладно, Саша! Бог тебе судья, – сказал Лопатин и отвернулся, чтобы Сашка по лицу не мог заметить, как он растроган. – Что вспоминать… Как говорится, кто старое помянет, тому… сам знаешь…

Лопатин умолк, почувствовав в горле спазм от нахлынувших чувств.

– Мне ведь, Саша, ничего не нужно… – добавил он. – Ты же знаешь. Ни власти, ни славы. Я ведь все для жены, для Маринки… Да для детишек…

– Я понимаю… Понимаю… – сказал Сашка, тоже чувствуя, как его глаза заволакивает влага.

Они некоторое время молчали.

Потом Пушкин затянулся, пыхнул дымом в небо и толкнул зятя локтем в бок.

– И как ты умудрился в него попасть? Ты же всегда стрелять боялся!

Лопатин смущенно пожал плечами. Он и сам не понимал, как все получилось.

Оба с облегчением рассмеялись.

– Ведь, если задуматься, – заметил Сашка, – мы с тобой самые близкие в этом мире люди. Ближе никого нет. К тому же родственники. Ты и Маринка… я вижу, как она тебя любит. А за Маринку я, знаешь, как! Я за Маринку – любого к ногтю!

Пушкин со значением посмотрел на зятя:

– И батя перед смертью – помнишь… Сказал, чтобы мы друг дружку держались. Чтобы всегда вместе. Короче, можешь на меня рассчитывать.

Пушкин замолчал. Потому что слова иногда не нужны. Два лишних слова, сказанные между двумя мужиками, иногда могут не помочь делу, а испортить его.

Лопатин кивнул. Он, собственно, всегда так и думал. И никогда в этом и не сомневался. Потом махнул рукой. Ладно, все! Забыли… Оба почувствовали облегчение оттого, что важный разговор остался позади.

Сашка повеселел. Он рассмеялся и снова толкнул Лопатина локтем в бок.

– Нет, в самом деле! Как это ты умудрился? Прямо в глаз! Ты ж в лося с пяти шагов никогда попасть не мог!

Лопатин смущенно развел руками.

– Так то, Саша, в лося. А лось мне ничего плохого не сделал. А тут убийца! На моих глазах в шурина стреляет! Тут каждый бы попал, – с хитроватой улыбкой и в то же время скромно сказал он.

Сашка с удовольствием рассмеялся, влажными глазами глядя на зятя. А он ничего, этот Лопатин! Как говорится, золотое сердце. Разве можно такого не любить?

Он обхватил зятя за плечи и крепко прижал к себе.

Лопатин повернул к нему широкое доброе лицо и доверчиво улыбнулся. Думая о том, что для крупной компании, какой является их холдинг, восемь с половиной тысяч долларов – это совсем немного. Это вполне разумная плата за то, чтобы между двумя ее директорами установились наконец доверительные отношения.

«Нива» между тем въехала в город и покатила в сторону центра.

– О! «Колибри»! – воскликнул Боря. – Тормози, командир! Приехали!

Платов остановился возле светящегося огнями подъезда большого ресторана. Бородатый двухметровый швейцар в шинели с пелериной стоял у дверей. Боря попрощался и вышел. Швейцар поздоровался с Борей за руку.

Боря вышел, а Платов с Пистоном поехали дальше.

Пистон со значением посмотрел на Платова, достал из внутреннего кармана заветную пачку, перетянутую резиночкой, отсчитал из пачки десять бумажек и небрежно бросил их на торпедо автомобиля.

– Держи! – шикарно сказал он Платову. – Твоя доля.

Платов принял деньги и спрятал поглубже в карман.

Потом ревниво покосился на оставшиеся в пачке купюры. После расчетов с ним и с Борей пачка почти не похудела.

– Не фальшак? – ворчливо поинтересовался он, имея в виду свою долю.

Пистон посмотрел на него свысока и только хмыкнул. Платов понял, что солидные люди в такие игры не играют.

А Пистон развалился на своем месте рядом с ним. Кислый вид Платова не мог испортить ему хорошего настроения.

– Эх! Прав Боря! Мало мы с них содрали! – сказал он. И принялся самодовольно разглагольствовать: – И вообще! Они нам оба благодарны должны быть. Что у этого Пушкина за жизнь? Скука! Утром шофер отвез в офис. Вечером привез из офиса. Ну, к морю съездил с семейством. Ну, в ресторан сходил. А тут столько впечатлений! Чуть не замочили! В засаде сидел! Труп в двух шагах видел. Впечатлений на всю жизнь! Он о сегодняшнем дне детям будет рассказывать. И внукам. Гадом буду, за такое развлечение он никаких денег жалеть не должен!

Пистон рассмеялся неприятным смехом.

– Да я вообще подумываю, – добавил он, – не устроить ли такое платное шоу для богатых – «Несостоявшееся покушение»! Настоящий киллер стреляет в вас, скажем, из окна напротив. Для детей особый тариф. Женам скидка! Вот увидишь, отбоя не будет!

Он опять рассмеялся. А Платов почувствовал, что его почему-то раздражает болтовня Пистона. Как будто в том, что Пистон гордится своим умением обманывать окружающих, было что-то обидное для самого Платова.

Платов вспомнил, с чего началось это утро, вспомнил про Тайсона и покраснел.

– Мало мы с них содрали! – повторил Пистон. – Ну да ладно! И это ничего! А вообще я собой доволен. Ай да Пистон, ай да сукин сын!

– А, по-моему, тут большого ума не надо, – упрямо заметил Платов.

– Для чего?

– Для того, чтобы парить ближнего.

– Ты думаешь? – Пистон насмешливо на него посмотрел. – Нет, братан, не скажи! Это кому-то дано, а кому-то нет. Кому-то суждено быть хищным волком, а кому-то – глупой овцой. И большая часть людей во все времена так и остается овцами. Или, научно выражаясь, лохами. И при древних греках, и при Калиостро, и сейчас!

На этот раз Платов промолчал.

А Пистон самодовольно похлопал рукой по нагрудному карману, в котором покоилась его часть заработанных денег:

– Так что все нормально. Пока на свете существуют лохи, умный человек не останется голодным!

Платов хмуро покосился на Пистона и опять перевел глаза на дорогу.

– А я кто, по-твоему? – через некоторое время спросил он. – Лох или не лох?

– Ты-то? – Пистон окинул его веселым оценивающим взглядом. – Ты, конечно же, лох. Без всякого сомнения. Но стремительно меняешься в лучшую сторону. Прямо на глазах.

– Слушай, – спросил Платов. – А может, тебе все-таки в бубен съездить? Для завершения знакомства.

Пистон рассмеялся.

– Ладно, ладно! Я пошутил, – примирительно сказал он. – Смотри на мир веселее.

– А я не шутил. И вообще, что ты здесь расселся, как в такси? Тебе куда?

– Мне – на Гражданку.

– А мне в другую сторону, – отрезал Платов и вырулил к обочине.

– Что? – поинтересовался Пистон, когда машина остановилась.

– Выходи.

Пистон огляделся вокруг. Они стояли у какого-то забора. За забором виднелась линия высоковольтной передачи. Еще дальше темнел парк.

– Что же, ты меня так и высадишь в ровном поле? – с любопытством произнес Пистон. – Хотя бы до метро подбрось!

– Двадцать баксов! – заявил Платов.

Пистон опять рассмеялся.

– Ну ты и скотина! Так заряжать! Ладно. Вези!

Платов тронул машину с места, и они поехали дальше.

– Вот они, люди… Я сделал доброе дело, дал ему заработать, а он с меня деньги за проезд дерет. Думал ли ты сегодня утром, что попадешь в такое приключение?

Платов промолчал.

– Не думал! – вместо него ответил Пистон. – А думал ли ты, что просто так нарубишь целую тонну зелени? Нет! То-то! Цени мою доброту!

Он повертелся на своем месте, глядя по сторонам.

– И вообще! Ты мне чем-то нравишься. Есть в тебе что-то располагающее. Наивность, что ли? Или простота… Слушай, а может, нам тоже в кабак с девочками? Отметим успех дела?

Платов ничего не ответил.

– Согласен, – сказал Пистон. – К девочкам нам не надо. Мы с тобой выше продажной любви.

Пистон некоторое время молчал, раздумывая о чем-то с довольным видом.

– А на что, кстати, ты собираешься потратить свои деньги? – спросил он.

– Не волнуйся. Придумаю, – буркнул Платов.

– Нет, скажи, на что?

Платов промолчал.

– Хочешь, угадаю? – повернулся к нему Пистон. Он окинул Платова с ног до головы. – Та-ак. Ты купишь новую кожаную куртку – раз, колеса зимние для машины – два, и девушке что-нибудь из бижутерии. Так?

Платов мрачно на него покосился и ничего ответил.

Пистон рассмеялся. Он закурил, держа сигарету не обычным образом, а особенно шикарно: зажав между мизинцем и безымянным пальцем.

– Ладно, не сердись. Это любя!

– А ты на что?

– Что?

– На что деньги потратишь?

Пистон на минуту задумался.

– Ни на что! – подумав, сказал он.

– Как это?

– А так! Это разве деньги! – пренебрежительно обронил он. – Это не деньги!

– Почему?

– Потому что мало! Боря прав. Это не деньги!

– А сколько же тебе надо? – спросил Платов.

– Мне? – Пистон посмотрел на него свысока. – Как минимум лимон!

Платов хмыкнул.

– Лимон – это как минимум, – не обращая внимания на иронию, подчеркнул Пистон. – А лучше пять!

Платов кивнул: это каждому понятно. Пять, без сомнения, лучше одного.

– Тебе этого не понять… – высокомерно заявил Пистон. – Слушай! А может быть, нам закатиться в казино? А? Крутанем колесо фортуны? Сегодня, я чувствую, мой день.

Платов насторожился и как-то странно посмотрел на Пистона.

– А что? – продолжал тот. – С деньгами нужно обращаться легко. Они или есть или их нет. Или пан или пропал.

Платов покосился в его сторону.

– Ты что, серьезно? – спросил он.

– А что тебя удивляет?

– И во что же ты играешь?

– Как во что! Покер. Все по-взрослому.

Платов опять сбоку как-то странно посмотрел на Пистона.

– А в каком казино?

– Да все равно. Где играют по-крупному. Например, «Паллада». А что такое?

Платов ничего не ответил. Только пожал плечами.

– Вон метро-то, – заметил Пистон.

– Ладно. Подвезу тебя. Так в «Палладу»?

– Да!

Они пропетляли по переулкам, проехали под железнодорожным мостом и выехали на проспект. Через несколько минут сбоку стали видны яркие огни «Паллады».

– Приехали.

Платов остановился.

– Хочешь, пошли со мной, – предложил Пистон. – Шампанского выпьем. А может, и картишки раскидаем.

Платов задумался.

– Пойдем, – повторил приглашение Пистон. – Ты в покер играешь?

– Играл когда-то… Пару раз, – неохотно сказал Платов.

– Вот и хорошо! Меня там знают. В задней комнатке компания собирается… Играем без крупье… Я тебя буду учить. Если сольешь бабки, так не в чужие руки. – Он рассмеялся. – А может, и не сольешь! Новичкам ведь везет!

Платов некоторое время колебался. В это время у него в кармане зазвонил мобильный телефон.

– Ладно, иди, – сказал он Пистону, доставая телефон. – Я догоню.

– Я буду во втором зале. Наверху.

Пистон вышел, а Платов приложил трубку к уху.

– Платов! – прокричал в трубке голос Верещагина. – Это ты?

– Нет, папа Карло! – огрызнулся Платов.

– Что это у тебя целый день телефон не отвечает?

– Я занят был.

– Чем? – удивился друг.

– Тренировался, – мстительно ответил Платов. – Готовился к бою с Тайсоном.

Верещагин на том конце линии умолк, стараясь по интонации определить настроение Платова.

– Ты что, все еще сердишься? – спросил он.

– Нет. Уже не сержусь.

– Честно?

– Честно.

Верещагин повеселел.

– Ты это… Мы тут шары собрались погонять… В «Шароварах». Приезжай. Нам как раз четвертого не хватает.

Платов некоторое время раздумывал.

– Нет, – сказал он.

– Почему?

– Да так. Дела.

Верещагин насторожился.

– Что-то мне твой голос не нравится… – подозрительно сказал он. – Ты где? Что делаешь?

– Ничего, – беспечно ответил Платов. – Стою возле казино. Решил вот в картишки перекинуться.

Друг молчал почти целую минуту.

– Платов! – сказал он через некоторое время. – Ты же зарок дал – больше не играть!

Платов легкомысленно хмыкнул:

– Я и не буду. Поиграю один раз – и все.

– Ты что? Забыл, как тебя из этой трясины вытаскивали?

– Грех, Верещагин, отказаться. Уж больно случай подходящий.

Верещагин опять молчал целую вечность.

– А деньги-то хоть приличные? – напоследок спросил он.

– На мороженое хватит, – усмехнувшись, отвечал Платов.

Было уже далеко за полночь, когда Платов и Пистон вышли из дверей казино «Паллада».

Пистон поддал валявшуюся на тротуаре пластиковую бутылку из-под «пепси» и зло сплюнул в кучку мусора, собранную дворниками, да так и не вывезенную прочь.

Платов, заметив его досаду, рассмеялся.

– Что же ты, сволочь, раньше не сказал? – зло спросил Пистон.

– О чем? – поинтересовался Платов.

– О том! Что ты в карты… Это…

– Что?

– Профи…

– Ну какой я профи! – махнул рукой Платов. – Так… Увлечение юности… Я в армии на точке служил… Офицеру не с кем было играть, так он нас по очереди… На отжимания… Тут все дело в памяти. Нужно всю колоду в голове держать. Карту за картой… Если хотеть – можно натренироваться…

Пистон посмотрел на него сердито:

– Нужно было предупреждать…

– Так ты не спрашивал!

Диджей зло сплюнул в снег.

– К черту эти карты! Два месяца работы коту под хвост! Это ведь ты – на машине покатался и заработал три месячных оклада. А я, между прочим, сегодняшний день долго и тщательно готовил. – Он опять сплюнул.

– Ты же сам хотел: или пан или пропал, – напомнил Платов.

Они подошли к одиноко стоящей у тротуара машине.

– Подвезти тебя? – спросил Платов, доставая ключи.

– Пошел ты! Сам доберусь.

– Метро уже закрыли… – напомнил Платов.

– Пешком дойду!

– Как хочешь…

Пистон развернулся, зябко спрятал голову в поднятый воротник и, загребая ногами, зашагал в сторону площади.

А Платов нащупал в кармане выигранные деньги, пожал плечами, огляделся и сел в машину.

Платов еще некоторое время сидел в машине, думая о том, хорошо ли он поступил по отношению к Пистону или нет.

Потому что, с одной стороны, – вроде бы нехорошо. Воспользовался моментом. Обыграть порывистого Пистона было делом несложным. Как говорится, исход поединка был заранее предрешен.

А с другой стороны… С другой стороны, Пистон первый начал. Еще вчера, с этим Тайсоном. А сегодня продолжил. Своими разглагольствованиями.

Платов так ничего и не решил, достал из кармана мобильный телефон и набрал номер Верещагина.

– Слушай, – небрежно спросил он, – а сколько ты хочешь за свою машину?

– А что такое? – встрепенулся Верещагин.

– Радуйся! Так и быть, куплю я твое старое ведро. Верещагин замер. И молчал, наверное, целую минуту.

– А зачем оно тебе? – наконец проговорил он. – Честно говоря, машина уже не очень… Такую продавать друзьям – последнее дело. Она в любой момент из транспортного средства может превратиться в недвижимость…

Платов хмыкнул.

– Так я ее ради недвижимости и куплю. Разрисуем ее со всех сторон рекламой нашей мастерской и поставим на людной улице. Кто мне запретит на своей машине написать все, что захочу? А тогда, сколько бы ты ни запросил, все равно выйдет дешевле, чем платить городу за рекламные площади.

– А-а-а… – Верещагин задумался. – Так для этого можно вообще доходягу купить, за пятьдесят долларов. У меня-то пока еще машина ездит… Я за нее реальные деньги хочу получить. Какой тебе смысл?

– А смысл в том, – строго сказал Платов, – что друзьям нужно помогать! Понял?

Верещагин рассмеялся.

– А что? Правильная мысль! Давай. Помогай, – он подозрительно помолчал, а потом спросил: – А что это ты такой щедрый? В карты, что ли, выиграл?

– Есть немножко… – скромно сказал Платов.

– Ишь ты! И много?

– Ну, это как считать… Какому-нибудь олигарху – ерунда. А мне на первое время хватит.

– Ишь ты! – повторил Верещагин. – Так ты теперь любую машину сможешь купить!

– Любую – не любую, а кое-что могу себе позволить, – отозвался Платов. – Только, знаешь… Пока денег не было – смерть как хотелось новую машину. А теперь, когда они есть, кажется, что и моя ничего. Сам не знаю почему. Как-никак русский джип.

Верещагин рассмеялся.

– Что ты смеешься? – спросил Платов.

– Ты, Платов, не хочешь покупать новую машину потому, что жмот! Вот и все объяснение! – сказал друг.

Платов не стал спорить. О чем спорить с таким человеком, как Верещагин? Не о чем с ним спорить. Он все равно ничего не поймет.

Платов посидел некоторое время, нахмурившись, потом набрал номер Полины.

Как обычно Полина не подходила к телефону минут пять.

– Алло! – наконец важно проговорила она.

– Ты что делаешь? – спросил Платов.

– Я загораю под лампой.

– Откуда у тебя лампа?

– Соседка дала. Чтобы дома загорать.

– И что? Прямо без ничего загораешь? – поперхнувшись, спросил Платов.

– А то как же! Иначе зачем нужна такая лампа! Она нужна для того, чтобы все места загорели.

Платов почувствовал, что в животе у него начало разливаться тепло.

Но он постарался взять себя в руки.

– Ты это… уже купила куртку? – небрежно спросил он.

– Нет.

– Так покупай, – посоветовал Платов. – Желтое авто скоро будет.

Даже на расстоянии Платов почувствовал, как ушки Полины насторожились.

– А ты что, уже побил этого… Тайсона? – оживилась она.

– Не-а, – не стал вдаваться в подробности Платов. – Он отказался.

– Почему?

– Кто его знает… Испугался, наверное, – пошутил Платов.

Полина никак не отреагировала, но Платову показалось, что ему наконец-то удалось, если не удивить ее, то, по крайне мере, возбудить интерес.

– А тут в парикмахерской женщины говорили что-то про Тайсона…

– Что?

– А вроде как сегодня по радио… Какого-то мужика диджей какой-то… Я не очень поняла… Тоже вроде уговаривал с Тайсоном драться.

Платов порадовался тому, что Полина не могла видеть, как он покраснел.

– Не слышал, – коротко ответил он. И собрался заговорить на другую тему.

Но Полина сама уже думала о чем-то другом.

– А ты когда хочешь новую машину покупать?

– Еще не знаю… Можно хоть завтра. Но, честно говоря… – Платов замялся. – Ты хочешь?

Полина в задумчивости пропустила его вопрос мимо ушей.

– А денег у тебя много? – спросила она.

– Много.

– Очень?

– Ну, как посмотреть. Вообще-то да.

– Тогда, знаешь что…

– Что?

– Не надо покупать желтую машину. Давай лучше, знаешь что? Давай поедем на атолл!

– Куда? – удивился Платов.

– На атолл в Индийском океане. Я сегодня передачу по телевизору видела. Он такой красивый… Весь в пальмах. Круглый, а внутри как будто озеро… И кораллы, кораллы… Удивительные. И рыбки плавают разных цветов – желтые, голубые, фиолетовые, полосатые… Как в аквариуме в нашем бизнес-центре, только намного лучше. На атолле есть гостиница. В ней маленькие бунгало стоят на сваях прямо над водой. А пол в бунгало стеклянный. Можно включить свет, лечь на пол и смотреть на рыбок. Хоть всю ночь… Смотреть, смотреть… Их на свет видимо-невидимо приплывает. Даже большие, как акулы…

Платов зачарованно молчал.

Ну и придумщица эта Полина! Скажет тоже – атолл! И рыбки под полом приплывают на свет… Чудеса!

– А еще, – сказала Полина, – на атолле водятся бамбуковые мишки. Такие потешные… Ужас! Они на наших медвежат похожи, только ушастые и глаза большие. Их туда из Австралии завезли.

– Из Австралии? – еще больше удивился Платов. – А почему они бамбуковые?

– Потому, что на деревьях живут и бамбуком питаются. Они такие потешные… Очень добрые и доверчивые. И людей совсем не боятся. По телевизору говорили, что можно их приручить и тогда они будут жить прямо в доме. Как собака. Или кошка. Только намного лучше.

– Что-то я не слышал, чтобы у нас у кого-нибудь жил бамбуковый мишка… – в сомнении сказал Платов. – Их, наверное, с этого атолла и вывозить нельзя.

– Нельзя, – согласилась Полина. – Но если договориться с моряками или летчиками, они могут этого мишку контрабандой для тебя провезти. Так журналист по телевизору сказал.

Платов задумался.

Из казино вышел припозднившийся игрок, с удивлением посмотрел на сидевшего в машине Платова и зашагал прочь.

– Поехали на атолл? – попросила Полина. – А? Там сейчас как раз лето начнется. Будет тепло. А у нас начнется зима. А я так зимой мерзну!

– На всю зиму не получится, – подсчитав что-то в уме, строго сказал Платов. – Денег не хватит. Да и с работы меня надолго не отпустят…

– Ну хотя бы ненадолго… А потом нам мишку бамбукового привезут, он такой мягкий и теплый… Я об него буду греться. Буду брать его с собой в постель и греться…

Платов представил Полину, лежащую в постели в обнимку с маленьким ушастым мишкой с большими грустными глазами, и почувствовал, как тепло из живота начинает распространяться по всему организму.

– Ну, знаешь, это уж слишком! – стараясь не терять над собой контроль, сказал он. – Брать животное в постель! Он хоть и бамбуковый, но медведь!

– Вовсе нет! Они ведь совсем маленькие и очень чистоплотные. И знаешь, какие умные! А в общем, не обязательно в постель. Можно ему домик сделать. Из подушек. И бамбука. Главное, что мы оба будем тебя так любить!…

Платов замер. Полина впервые сказала что-то о своих чувствах.

– Как ты сказала?…

– Он тоже будет любить тебя. Как и я.

Платов почувствовал, что тепло подступило к самому горлу и начало затоплять голову. У него на глазах даже выступили слезы.

А что? Мишка так мишка. Это, наверное, денег стоит – мама, не горюй! Его там купить и в наши широты перевезти. А потом бамбуком всю жизнь кормить. Притом, что он, наверное, абы какой бамбук есть не станет. Ему только свежий подавай, да молодые побеги… Так что деньги листать придется конкретно.

Ну да что эти деньги? Сегодня есть, а завтра их не будет. А потом, глядишь, опять откуда-нибудь на голову свалятся.

Так что ерунда. Мишка так мишка. Атолл так атолл.