Охота за мыслью (заметки психиатра)

Глава 1 Двуликий Янус

Вначале, как и полагается исследователю, Олдз не поверил своим глазам.

В опыте не было, казалось, ничего нового. Тонкий металлический стержень плотно сидел в глубине мозга крысы. Конец электрода находился в заранее намеченной анатомической точке. Через наружный вывод в мозг подавался слабый, короткий электрический импульс. Задача была проста: посмотреть, как станет вести себя крыса, если ей раздражать мозг в этой точке. По опытам других исследователей Олдз знал, что электрическое раздражение некоторых глубоких частей мозга животных может вызвать у них ярость, страх, возбуждение или, наоборот, подавленность, оцепенение, сон…

Но эта крыса вела себя совершенно удивительно. После двух-трех раздражений она уже не стремилась убежать подальше от экспериментатора, как это обыкновенно делают ее соплеменники и как только что делала она. Наоборот, теперь, если даже ее отгоняли, крыса упорно стремилась приблизиться к тому месту, откуда Олдз посылал в ее мозг электрический импульс.

Понравилось?

Животное пересадили в специальную камеру. Уважающей себя крысе необходимо срочно обследовать новое помещение: все осмотреть, обнюхать, потрогать… Вот какой-то интересный выступ… Педаль.

Есть!

Ток замкнулся. Нажимая педаль, соединенную с электрической батареей, крыса начинает раздражать собственный мозг. Она сама подсказала исследователю, куда введен электрод. На проводе — Рай.

Случайность! Сколько еще гимнов споет наука во славу тебе?

Американский исследователь запустил опыты с самораздражением настоящим конвейером. Все новым крысам Олдз вживлял электроды во все новые точки мозга, наблюдал за поведением животных, изменял условия содержания, вводил всевозможные вещества, оперировал — словом, добросовестно старался выжать из своих подопытных максимум информации.

А они, если только электроды оказывались в областях мозгового Рая, становились настоящими электроманками.

Вот очередной крысе только что вживили в мозг электрод. Ее поместили в камеру. Исследователь сам нажал на педаль. Первая порция электрического удовольствия вошла в маленький мозг.

Как ведет себя крыса?

Она начинает искать! Быстро, суетливо движется по углам камеры, все обнюхивает, все трогает лапами, пока, наконец, не находит того, что нужно, — педаль. Теперь ее не отгонишь. Ритмично, один-два раза в секунду, она посылает себе в мозг электрические раздражения. На всю процедуру выработки электромании уходит одна-две минуты. До 8 тысяч раз в час и в некоторых точках по 24 часа беспрерывного самораздражения, до полного изнеможения или до судорожного припадка!

Если теперь исследователь прерывает электрическую цепь, так что нажимать на педаль напрасно, получается экспериментальная модель изгнания из Рая. Цитирую Олдза: «Животное несколько раз с яростью нажимает на педаль и только после этого отворачивается от нее и начинает чиститься или засыпает. Однако время от времени оно возвращается и нажимает на педаль (как бы желая убедиться, что ничего не упустило)».

Исследовав сотни животных, Олдз составил эмоциональную карту крысиного мозга.

Около 60 процентов его объема эмоционально нейтральны. Крысы не стремятся к электрическому раздражению этих отделов, но и не избегают его. Нейтральны в основном части мозга, лежащие снаружи, ближе к поверхности черепа. Рай занимает 35 процентов мозгового объема. Он находится ближе к внутренней полости мозга.

Нейтральные отделы как бы прикрывают собой Рай. Общая масса его точек похожа на крест, вдвинутый внутрь мозга. Однако расположение отдельных точек довольно причудливо. Во многих местах они чередуются с нейтральными. Внешне их различить невозможно, только по реакции животного на раздражение. Больше всего райских точек в области подбугорья, у основания мозга, там, где ствол (продолжение спинного мозга внутри черепа) переходит в полушария мозга.

И здесь же, в самой глубине мозга, под точками, где частота самораздражения достигает максимума, под самым что ни на есть Раем маленьким клинышком сидит самый что ни на есть Ад.

Природа оказалась как будто гуманной, по крайней мере в отношении крыс: Ад у них занимает всего 5 процентов мозгового объема. Преисподняя невелика. Однако Ад мал, да удал. Его легко опознать. Стоит один раз послать туда электрическое раздражение, как животное всем своим поведением сигнализирует: «Никогда больше!» Если крыса при исследовании новой камеры случайно наступит на педаль и замкнет импульс на Ад, можно быть уверенным: к педали она больше не подойдет. Если же Ад раздражается беспрерывно, а педаль служит размыкателем тока, то в поисках спасения крыса в конце концов наталкивается на нее и ведет себя внешне точно так же, как и при самораздражении: судорожно нажимает на педаль лапой так часто, как только может.

Пряник и кнут могут выглядеть одинаково.

Олдз обнаружил, что голодные крысы особенно охотно раздражают себе мозг в некоторых вполне определенных точках. У сытых, наоборот, стремление к раздражению тех же самых точек заметно падает. Отсюда Олдз заключил, что нервные клетки этих точек ответственны за удовольствие насыщения. И самораздражение — это, вероятно, воспроизведение наслаждения процессом еды.

В других точках животные совершенно перестают раздражать себе мозг после кастрации. Но стоит ввести им достаточные дозы половых гормонов, как они возобновляют самораздражение. Таким образом, давняя гипотеза «любовь и голод правят миром» получила очередное экспериментальное подтверждение.

Подтвердилось и мнение, тоже не новое, что любовь и голод в некотором роде враги. В тех точках мозга, где голод вызывает увеличение самораздражения, половые гормоны его понижают, и наоборот. Даже странно, что все оказалось так просто. Но только на первый взгляд.

Некоторые точки самораздражения у крыс, как выяснилось, не имеют отношения ни к голоду, ни к любви, ни к жажде, ни к каким бы то ни было иным очевидным потребностям.

Что же еще нужно этим зверькам? Какие еще страсти владеют ими? Забывая и о голоде и о любви, они преодолевали запутанные лабиринты, чтобы получить порцию электрического наслаждения. Они бежали за ним гораздо быстрее, чем за пищей.

Олдз ставил перед подопытными и другие препятствия. Зверькам приходилось бежать к райской педали по металлической сетке, через которую пропускался электрический ток, больно бивший по лапам. По такой же сетке голодные крысы бежали за пищей. И что же? Ради нового наслаждения крысы преодолевали в два раза большую боль, чем ради еды (если измерять боль силой тока, подаваемого на сетку). Оказывается, наслаждение можно выразить в единицах мучения — и наоборот. И кроме того, «желание, возникающее из удовольствия, при прочих равных условиях сильнее, чем желание, возникающее из неудовольствия» — эта истина, к которой путем геометрических доказательств в XVII веке пришел Спиноза, получила опять-таки своеобразное экспериментальное подтверждение.

Надо отдать должное крысам. Покуда было возможно, они сохраняли благоразумие, стремясь и поесть и насладиться самораздражением, если только электрод не оказывался в тех точках мозга, раздражение которых заставляло их забывать обо всем. Олдз обратил внимание, что крысы, которые и ели и самораздражались, выглядели крепче и свежее животных, которые жили как обычно. Электроманы становились подвижнее, энергичнее, словно наслаждение вливало в них новые силы. Правда, возникали и некоторые осложнения. Чересчур бурные увлечения приводят к конфликтам. Мне рассказывали, что крысы не одобряют поведения своих самораздражающихся товарок. Некоторые электроманки в своем неистовстве доходят до того, что продолжают, словно в бреду, нажимать на воображаемую педаль, когда их вынимают из камеры и относят в клетку. В этом случае сородичи немедленно набрасываются на крысу и приводят ее в чувство.

Между тем открытие Олдза вызвало новую волну экспериментов и размышлений.

Метод подхватили десятки исследователей, и, конечно, крысами не ограничились. Рай и Ад найдены у рыб, птиц, у кошек, у собак, у дельфинов, у кроликов… У всех можно выработать навык самораздражения.

Непоседливую обезьяну приходится сажать в особое кресло-станок, несколько ограничивающее свободу движений. Электрический стул?.. Сходство даже не только внешнее. И там и здесь через мозг пропускается электрический ток. Но обезьяне вовсе не худо, она и не собирается вырываться. Напротив, судя по мимике, переживает лучшие минуты своей жизни. Обезьяна ликует. На ее голове что-то вроде шлема или короны, из которого, как вы уже догадываетесь, торчат выводы электродов, вживленных в глубокие части мозга. За обезьяну можно не беспокоиться и потому, что опыт ведет Джон Лилли, знаток дельфиньего языка, известный своей гуманностью к живым существам.

Обезьяна ликует и наслаждается, ибо ток пропускается в электрод, расположенный в зоне Рая. Лилли назвал эти зоны «старт-зонами».

Говоря языком кибернетики, обезьяна становится активной частью системы с положительной обратной связью. Руками, ногами или языком — все равно чем нажать, как угодно исхитриться. Двадцать часов подряд, с небольшими перерывами для торопливой еды или даже одновременно с едой, двадцать часов подряд посылать себе в мозг электрический ток, потом изнеможение, сон прямо в станке и снова за самораздражение — это уже серьезно.

Обезьяна становится послушной, живой, гладит руку экспериментатора вместо того, чтобы царапать ее. Используя эту награду, обезьян поразительно легко обучать. Лилли казалось, что еще немного — и подопытных можно будет научить говорить.

И еще одна любопытная деталь: если обезьяна чем-то испугана или недовольна, она стремится как можно сильнее нажимать на райский рычаг, даже если отключен ток. Электрический Рай становится средством самоуспокоения, как для детей соска или собственный палец. Не исходит ли стремление к Раю из Ада? Ну конечно! Ведь и голод, и любовь имеют и свой Ад, и свой Рай.

Электрод продвинут чуточку дальше в глубину мозга. Замыкается ток. Обезьяна внешне спокойна, но почему-то протягивает лапу к рычагу и останавливает раздражение.

Исследователь снова дает раздражение, увеличивает силу тока. Поведение обезьяны меняется. Она выглядит испуганной, настороженной. Теперь она уже стремится любыми способами разомкнуть ток.

Еще усилен ток. И вот тут картина становится совсем неприятной: «…зрачки расширены, глаза широко раскрыты, усиленное дыхание сопровождается раздуванием ноздрей; волосы на теле встают дыбом… Обезьяна крепко держится за какой-либо находящийся вблизи предмет или отталкивает этот предмет, предпринимая неистовые попытки убежать, кусает и рвет на куски несъедобные предметы, лежащие в поле ее зрения около рта, вплоть до того, что ломает при этом зубы…»

Хватит. Электрод находится в «стоп-зоне», в Аду. Обратная связь отрицательна.

После трех часов подобной «награды» обезьяна делается больной на несколько суток. Она дичает, отказывается от еды, угрюмо и апатично сидит в своей клетке, набрасывается на приближающихся. Единственный способ быстро вывести ее из этого состояния, как подчеркивал Лилли, — это включить Рай через другой электрод. Несколько минут раздражения «старт-зоны», и перед вами снова оживленное и дружелюбное животное с прежним незаурядным аппетитом и блеском глаз.

У меня создалось впечатление, что за последние годы не было нейрофизиологического открытия, которое столь близко касалось бы психиатрии.

Когда размышляешь об этих экспериментах, перед глазами встают десятки и сотни больных, с которыми приходилось работать в психиатрической клинике. И не только больных.

Все меньше и меньше сомнений, что гигантская палитра человеческих влечений и настроений основывается на работе этих систем мозга, в которые ныне проник электрод. Эти системы — реальность нашего мозга. Это, по-видимому, и есть материальная основа той стороны эмоций, которая определяет шкалу оценок «хорошо — плохо», «приятное — неприятное»; глубочайший, фундаментальнейший инструмент наших чувств.

Если самораздражение известных точек у животных, очевидно, соответствует тому, что мы считаем грубыми чувственными наслаждениями, то, может быть, в других случаях их внутреннее состояние сравнимо с теми неизъяснимыми ощущениями блаженства, восторга, экстаза, которые мы испытываем под влиянием иных, более сложных причин.

Состояния животных, самозабвенно нажимающих на рычаг, сравнимы с человеческими состояниями исступления — упоительного, оргиастического — в случае положительной обратной связи, яростного, отчаянного — в случае отрицательной.

В клинике это, очевидно, соответствует состояниям крайнего возбуждения. Эти состояния всегда связаны с предельным напряжением эмоций либо отрицательного, либо положительного знака. В последнем случае психиатры говорят о маниакальности.

Джон Лилли пишет: «„Старт- и стоп-реакции“ с получением и без получения действительной награды должны пронизывать всю жизнь животных и людей… Одной из аналогий по отношению к самораздражению обезьяной „старт-зон“ с частотой три импульса в секунду может служить человеческая болтливость — такая же форма активности, такая же форма поощрения». Не знаю, как насчет частоты, но говорливость маниакальных больных — это действительно постоянный, наиболее бросающийся в глаза признак их состояния.

Вероятно, и судорожные припадки во многих случаях связаны с какой-то сверхсильной работой Ада и Рая, которые должны обладать способностью вовлекать в деятельность другие системы нейронов. А судорожный разряд в мозгу возникает, когда массы нервных клеток начинают разряжаться одновременно и сильно, вовлекая друг друга в единый ритм.

Достоевский, страдавший эпилепсией, описывал свое состояние перед припадком как невыразимый экстаз, высочайшее наслаждение, божественное откровение, на какое-то мгновение перед ним будто бы открывался смысл всего сущего. Подобные состояния у некоторых людей может вызывать музыка, и, кстати, сама музыка, особенно очень ритмичная, тоже иногда бывает причиной судорожных припадков…

Иногда возникает впечатление, что современная наука о мозге просто с другой стороны подходит к тому, с чем мы постоянно сталкиваемся в своей жизни, о чем можно было легко догадаться, используя элементарное наблюдение и самонаблюдение.

В самом деле, кажется, что о существовании мозговых систем Рая и Ада можно было бы давно догадаться и без проникновения в мозг электродами. Ведь есть и у животных и у людей зоны тела, прикосновение к которым вызывает иногда слабое, иногда большое удовольствие. А почему любое прикосновение к мякоти зуба вызывает немедленную острейшую боль?

Уже исходя из этих и многих других простых фактов, можно было бы предположить, что какие-то особые, раздельные нервные центры ответственны за наши наслаждения и страдания. Лилли заметил, что дельфины очень любят прикосновения человеческих рук; вся поверхность их тела представляет собой как бы сплошной аппарат наслаждения. В сущности, так же устроено и наше тело, и все звери любят, когда их гладят и чешут. Очевидно, по всему телу разбросаны какие-то приемники и проводники удовольствия. Похоже, они лежат ближе к поверхности, а глубже расположены нервные приборы неприятных ощущений и боли. Это понятно: то, что действует слишком сильно, проникает слишком глубоко в тело, угрожает жизни. Такая картина, в общем, соответствует и внутримозговому распределению.

Но ход научной мысли извилист. Науке, как и обыкновенному человеку, чтобы убедиться в чем-нибудь, нужно сначала «пощупать», и не один раз.

И вот найдены мозговые системы Ада и Рая у человека. Первыми с ними вплотную столкнулись нейрохирурги. Многие из них на операциях обращали внимание, что случайное раздражение некоторых глубоко расположенных частей мозга может вызывать у людей резкие изменения психического состояния.

Необычайная веселость, приподнятость, говорливость… имитация чувственных наслаждений… обострение восприятия окружающего, беспричинный смех, неожиданное остроумие… смутное, неопределенно-приятное состояние, напоминающее состояние курильщика при вдыхании табачного дыма, наслаждение, подобное тому, которое дает музыка, неизъяснимое блаженство… экстаз… Когда больным раздражали эти точки электрическим током, они просили о повторении раздражения, просили настойчиво.

И совсем рядом, в нескольких миллиметрах: неопределенное беспокойство… волнение… настороженность… злоба… подавленность… растерянность… потеря ориентировки… страх… ужас… кошмар… паника… различные неприятные ощущения… дикая, ни с чем не сравнимая боль… Раздражение нельзя продолжать слишком долго, нельзя повторять.

Сомневаться не приходится: Ад и Рай человека нащупаны кончиком электрода. Они лежат близко друг к другу и, по-видимому, тесно взаимодействуют.

Исследования эмоциональных зон мозга людей ведутся ныне в нескольких лабораториях, и за рубежом и у нас. Огромное исследовательское преимущество: человек сообщает о событиях в своем мозгу не только непосредственными реакциями, но может рассказать о своем внутреннем состоянии. Пусть этот отчет далеко не полон, пусть остается бездна невыразимого, но все-таки это существенное дополнение. По своему анатомическому расположению наши Рай и Ад, в общем, совпадают с тем, что наблюдается у животных. Но явно больше индивидуальный разброс и, видимо, неизмеримо сложнее и запутаннее связи эмоциональных точек с нейтральными, объем которых относительно колоссален.

Самораздражение люди производят так же охотно, как и животные, с той же сосредоточенностью, только с большим разнообразием внешних мотивировок, одна из которых — желание служить интересам науки. Первый случай человеческой электромании наблюдался ленинградским нейрохирургом Натальей Петровной Бехтеревой — случай, вызванный ненамеренно. Больная, которой несколько раз произвели раздражение райских точек, стала делать все возможное и невозможное, чтобы получать его снова и снова. Она стремилась чаще бывать в лаборатории, заводила разговоры с сотрудниками, подкарауливала их. Тут были и домогательства, и недовольство, и нетерпение, и демонстративное поведение. Более того, у пациентки развилась самая настоящая влюбленность в экспериментатора, любовное преследование, навязчивое и неотступное, с излияниями преувеличенной благодарности за лечение… Да, это предупреждение…

Несомненно, общая схема эмоционального аппарата та же, что и у животных, и те же главные части райского и адского спектра. Шокирующее утверждение Фрейда о едином, всепроникающе-сексуальном характере всех видов удовольствия опровергнуто фактами «абстрактного» удовольствия даже у крыс, но вместе с тем и частично подтверждено, что все виды удовольствия (и неудовольствия) и у животных и у людей проникают и переходят друг в друга. Вопрос, видимо, не в том, да или нет, но насколько.

Свой Ад и свой Рай имеют и голод и любовь, но ведь есть еще Ад боли и страха, усталости и тоски, и есть Рай хорошего физического самочувствия, родительства — и так далее. Все удовольствия и неудовольствия связаны с какими-то побуждениями. Однако, судя по всему, наряду с частными отделами Рая и Ада существуют какие-то обобщенные. Похоже, что именно «ад вообще» и «рай вообще» работают по наиболее длинным временным шкалам, определяя общий фон настроения и расположенность ко всяческим удовольствиям и неудовольствиям.

Если я дьявольски голоден, я еще могу, пожалуй, сохранять, правда до поры до времени, хорошее настроение, но если я поссорился с близким человеком, никакая сытость не победит скверного расположения духа. Я попадаю в «ад вообще». Спасти меня может только какое-то интенсивное отвлечение, деятельность, время, изменение ситуации… либо — не дай бог! — вот и «выпьем с горя…». Именно «ад вообще» и «рай вообще», видимо, используются в деятельностях, не связанных прямо ни с какими непосредственными биологическими побуждениями. Эти системы скорее всего и служат исполнительным инструментом «поощрения» и «наказания» в социальной деятельности человека и разлаживаются при психических нарушениях.

Один мой знакомый подросток вывел великий и страшный закон сохранения эмоций: сколько кому радости прибавится, столько горя присовокупится (зато и наоборот).

Закон есть закон, и нет смысла перечислять все каждодневные, бесконечные его подтверждения. Подростковая формулировка в прямом утверждении особенно очевидна: стоит лишиться чего-нибудь, с чем мы успели связать свой Рай, и мы попадем в Ад. Труднее осознать обратное. Как-то не очень верится, что страдание, особенно зряшное, бесцельное, без которого можно вполне обойтись, может вдруг даровать радость. С чего бы это?

Но человек, спасшийся от смерти, выпущенный из тюрьмы или просто как следует продрогший, вернувшись к обычной доле жизни, свободы и тепла, начинает постигать и формулировку: «Блаженны страждущие, ибо утешатся». Или как в том анекдоте, где бедняк, живя в страшной тесноте, поместил в свою комнату по совету мудреца еще курицу, свинью и прочую живность, а потом убрал и стало просторно. Это уже начатки теории эмоциональной относительности. Почему мы с особенной силой привязываемся к тому, что нами выстрадано, почему «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей»?

Ясно: Ад накидывает баллы Раю, и наоборот, только они вместе определяют меру ценностей. «Научились ли вы радоваться препятствиям?» Да, научились. Но… до определенных пределов. Во внутреннем балансе равновесия все равно нет. Шутить со своим Адом, дабы через него подбавлять Рая, мы решаемся только в сфере относительного благополучия, и даже самая суровая любовь к опасности и риску имеет свои границы. Тех, у кого Рай нуждается в чрезмерно щедрой адской поддержке, зовут попросту мазохистами. И если справедливо, что нет чистого наслаждения и чистого мучения — в каждом всегда присутствует некая, пусть самая ускользающая примесь другого, — то верно и то, что доля страдания в радости для нас по крайней мере заметнее, чем доля удовольствия в муке…

Что побуждает к самому удовольствию? Разве не недостаточность его даже в самый миг переживания?

«Остановись, мгновенье…» «О, если б навеки так было…» Только сохранить, ничего больше, никакого движения, застывшая максимизация. И как раз в этот момент…

В опытах Юрия Макаренко некоторые крысы во время самораздражения начинали беспокоиться, метаться и в конце концов с писком отбегали от рычага, правда, вскоре снова возвращались. Этих животных экспериментатор назвал «невротиками». Возможно, райские электроды сидели у них в чересчур близком соседстве с Адом. А может быть, сам Ад у этих нервных слишком уж возбудим, слишком легко накапливает потенциал, и тот его подыгрыш, который у других создает лишь прерывистую ритмичность удовольствия, каким-то образом суммируется и прерывает процесс…

Да, разное дело: стремиться к удовольствию и избегать страдания, олдзовский электрод разделил эти два полюса четко. Но существует ли такая четкость в жизни, в нашем психическом мире? Можем ли мы, например, раздельно определить, чего мы хотим: утолить голод или насладиться едой? Весьма приблизительно, хотя ноги подчеркивают разницу между голодом и аппетитом.

Каков принцип действия Рая? Очевидно, это системы нейронов, организующие поведение таким образом, чтобы получать раздражения, принимать поток импульсов. Они максимизируют «вход», работают на себя.

У Ада — все наоборот. Он работает от себя: отводит, отталкивает, отвергает импульсы — иначе говоря, организует поведение так, чтобы минимизировать вход. Вот и антиподы-стратеги, держащие в руках нити оценок и действий. Вот Двуликий Янус, ведущий нескончаемую игру биологического эгоизма.

Но субъективная ось эмоций всегда однонаправленна: от минуса к плюсу (если отвлечься от всех извращений и усложнений). Это движение и есть наш великий сизифов труд. Это в нас и только в нас. Силы же, противодействующие движению, низвергающие обратно в адову бездну, действуют и извне и изнутри.

Я говорю сейчас только о внутренних силах.

В глубинном эмоциональном механизме мозга есть нечто напоминающее маятник: чем сильнее отклонение в одну сторону, тем сильнее в другую. Чем сильнее наслаждение, тем сильнее потом мучение, заставляющее искать повторения. Принцип маятника воплощен в действии самых разнообразных систем организма: в дыхании, в деятельности сердца и даже в работе кишечника. Это схема, повторяющаяся с удивительным постоянством и в биомолекулах, и в клетках, и во множестве других, неэмоциональных мозговых систем. Рождающая сонмы ритмов.

Пытаясь отладить маятник настроения депрессивного пациента, я перевожу его в маниакальное состояние, если ошибаюсь в прогнозировании ритма качаний и в расстановке доз. Иногда даже и не ошибаясь, если качка сама по себе слишком сильна. Я приблизительно чувствую момент, когда маятник эпилептоидного психопата, сейчас такого сладкого и обворожительного, даст адскую вспышку ярости, и стараюсь предупредить, но это не всегда удается…

Этот маятник и создает движение эмоций в обе стороны, а не только в одну, желаемую, вопреки всему внешнему и в сложном взаимодействии с ним.

Рай и Ад в нормальных условиях уравновешивают друг друга подвижно. Они подавляют друг друга, но вместе с тем и заряжают, подготавливая к будущей деятельности. Реакция крысы на отключение райской педали аналогична поведению кошки, которая через некоторое время после раздражения центров ярости становится необычайно благоразумной и ласковой, и той особой ненависти, которую обыкновенно испытывают к другу, ставшему врагом. (Все это связано еще и с прогнозирующим механизмом мозга, о котором речь дальше.)

Из субъективной однонаправленности адско-райской оси вытекает, что Ад — это печка, от которой танцуют всегда, за ним, увы, первое и последнее слово. Но именно поэтому Рай никогда не сдается. Ад толкает. Рай тянет. Фундаментальный факт, которым мы сегодня располагаем: каждая потребность представлена в мозгу раздельными клетками Ада и Рая. При реализации влечения они работают одновременно. Видно, только такой двойной рычаг и обеспечивает возможность равновесия.

Как общ этот принцип избыточного, массового производства! Как любит природа пользоваться одинаковыми стандартными элементами, производя их без края и без конца. Даже неживая: атомы так атомы, звезды так звезды, песчинки так песчинки… А живая: уж листья так листья, волосы так волосы, половые клетки так половые клетки — куда их столько, подобных друг другу, зачем так много, когда достигают своей цели лишь единицы? Лишь единицы…

Да ведь в этом ответ! Именно поэтому и нужна избыточность. Это ведь главная ставка в борьбе Жизни!

Смысл избыточности — в повышении вероятности достижения цели. В запасе на случай гибели части, на случай поломки, в готовности к самым крайним требованиям среды.

Смысл избыточности — надежность, а все ненадежное осталось на кладбищах эволюции.

Принцип избыточности буквально пронизывает весь организм, все наше «клеточное государство», и нам еще не раз придется столкнуться с его плюсами и минусами.

Лучше переесть, чем недоспать, говорят студенты. Инфляция в крови у природы: чем важнее, тем избыточнее. Уже из простого сопоставления обыденных вещей ясно, что мы несем в себе, помимо разных прочих избыточностей, огромный потенциал избыточной эмоциональности — спасительный и губительный перестраховочный фонд.

Самое поверхностное наблюдение обнаруживает по крайней мере два вида эмоциональной избыточности: явную и скрытую. Явная, из-за которой происходят драки там, где можно просто договориться, паника — где необходима оперативность, отчаяние — где нужно переосмысливание… Но та же явная избыточность рождает и радость удачи, и кучу счастливых пустяков, и всю эстетическую сторону жизни, и, между прочим, любовь, и так далее, и так далее…

Скрытая же, подпирая явную, обнаруживает себя лишь в крайних случаях.

Приблизительные подсчеты показывают, что в работе нашего мозга одномоментно используется лишь около 15–20 процентов от общей пятнадцатимиллиардной массы нейронов — цифра и разочаровывающая, и внушающая надежды. Еще не подсчитано число нейронов Ада и Рая и сколько используется фактически; неизвестно, какова разница между обычной и максимально возможной амплитудой разрядов эмоциональных нейронов. Вероятно, скоро это будет сделано, и мы получим меру скрытой эмоциональной избыточности. Мы узнаем тогда, быть может, возможные и допустимые пределы наслаждения и страдания и дадим этому математико-физиологическое определение. Мы будем точно знать, что происходит в мозгу самых несчастных больных.

Сейчас же нам ясно, что крайние состояния обоих полюсов очень редки: могущественные силы отгоняют от них эмоциональный маятник, не позволяя упасть слишком низко или взлететь слишком высоко.

Деятельность Рая и Ада в природе очень редко достигает крайних пределов, почти никогда. Крайние состояния — кульминации наслаждения или страдания — испытываются считанные разы в жизни, и подчас это дорого обходится организму.

Электроды, на кончиках которых находились Ад и Рай, показали, что максимум интенсивности в работе этих систем лежит выше того, что достижимо в обычных условиях. Неприкосновенный запас! Вероятно, это настолько важный механизм, что природа позаботилась о средствах предохранения. (Представьте, как быстро испортится автомашина, если ее все время гонять на предельной скорости.) Да и сами слова «рай» и «ад», если отвлечься от мифической стороны, разве не служат издревле прямым обозначением бездн скрытой эмоциональной избыточности?

Об этом стоит, кажется, поразмыслить.

Один немецкий психиатр заметил: «Психопат тот, кто либо страдает сам, либо заставляет страдать других». Если строго следовать этому определению, то большинство людей надо назвать психопатами. Дело, однако, не в названии. Явная избыточность отрицательных эмоций — чрезвычайно распространенное свойство, крайне разнообразное в проявлениях. Есть и избыточность положительных эмоций, но никто никогда не жалуется на чрезмерно хорошее настроение, на избыток радости, на сверхнеобходимую доброжелательность и легкость в общении. Наоборот, этого всегда не хватает, положительные эмоции по самой своей природе всегда в дефиците. Зато отрицательные приносят массу неприятностей самых разных масштабов. В них труднее всего соблюсти меру…

Глубочайшая причина этого — печальное наследие биологического отбора.

До какого-то времени ковавшей человека природе было выгодно создавать избыточность Ада. Избыточность страха обеспечивала самосохранение, избыточность агрессивности — господство, «место под солнцем»…

Труднее понять, зачем природе понадобилось создавать избыточность той разновидности Ада, которую можно назвать «психической болью» (плохое настроение, подавленность, депрессия, тоска…). Эволюционно-приспособительный смысл этой части эмоциональной шкалы мне лично не совсем ясен. Создается впечатление, что здесь природа просто перестаралась, а мы за это расплачиваемся, как расплачиваются в жаркую погоду за свою длинную шерсть лохматые псы-водолазы.

Впрочем, природе всегда легко найти оправдание. Не исключено, что «психическая боль» — деятельность обобщенного, «абстрактного» Ада — пригодилась как основа незаменимого инструмента межчеловеческих отношений, именуемого совестью. Но тогда надо признать, что природа, напротив, недостаралась.

Избыточность Ада, как и всякая другая, в силу стихийной неравномерности одним дается в большей степени, другим — в меньшей.

Целиком устранить эту избыточность, если взять ее в большом, общечеловеческом измерении, не только невероятно трудно, но и вряд ли необходимо. Совсем лишить человека, например, способности испытывать недовольство так же опасно для его психического развития, как опасно для жизни полное отсутствие болевой чувствительности: редкие люди, неспособные испытывать боль, постоянно подвергаются риску случайной гибели. И все же человечество всеми силами борется с болью, и это уже принесло превосходные плоды медицине. Борьба идет не с болью как таковой, а именно с ее вредной избыточностью: дикие, истощающие страдания, болевой шок, нередко ведущий к смерти, — все это ни к чему, согласитесь. Боль должна остаться, но лишь как необходимый сигнал. Ее нужно до предела умерить, укоротить, обуздать — и так поступить со всеми прочими отрицательными эмоциями. «Все есть яд, и все есть лекарство; тем или другим делает лишь доза…»

Он выходит из дому на многолюдную улицу. Идет с каким-то твердым намерением, ни на кого не обращая внимания.

Останавливается, смеется.

Затем, будто вспомнив что-то, поворачивает назад, проходит несколько шагов и спокойно ложится на тротуар, напевая популярную песенку.

Собираются люди. К месту происшествия торопится полисмен.

Человек тем временем неторопливо встает и дружески обращается к какому-то господину. Внезапно, с ужасом оттолкнув его, выскакивает из толпы и бежит. Сумасшедший?

Доктор Дельгадо начал с животных. Уже знакомая нам картина: кошки и обезьяны с коронами вживленных электродов на голове. Но никаких станков нет. Животные свободно передвигаются. Их поведением управляют по радио.

Сигнал с пульта — и дружеские отношения двух котов внезапно прерываются ужасающей дракой. Они останутся врагами и дальше, если нажатием кнопки в мозг не будет послан приказ: «Ничего не было. Вы снова друзья».

По клетке, где находится несколько обезьян, гордо расхаживает самец № 1. Он властелин, самый сильный, самый агрессивный, может быть, просто самый наглый. Как бы то ни было, еда и самки принадлежат ему в первую очередь. Потом самец № 2, и № 3, и так далее, вплоть до самого последнего, низшего представителя этой не слишком оригинальной, на человеческий взгляд, иерархии.

Радиосигнал послан, он проник через электрод в миндалевидное ядро мозга самца № 1, и наглости как не бывало. Мимика замешательства — и немедленно, через секунду-другую, происходит переворот. Бывший диктатор подвергается неслыханным издевательствам. Искусанный, исцарапанный, жалкий, он сидит в углу клетки, а верховную власть берет на себя самец № 2. Но и его господство длится недолго. Нажатие кнопки — и вот уже у кормила самец № 3, самец № 4… Последний на троне!

Теперь посмотрим, что будет, если снова выпустить природные силы из-под контроля.

Так и есть. Все мятежники расшвыряны по местам, попранная законность не замедлила восторжествовать. Диктатура самца № 1 становится жестче, чем раньше.

Обезьяна сидит одна. Ей дается банан. Она протягивает к нему руку. Внезапно рука отдергивается. Снова протягивается — снова отдергивается. И вот (природная сообразительность наших двоюродных братьев!) в момент, когда рука в четвертый или пятый раз отдергивается назад, обезьяна ловко хватает банан ногой.

Но что такое? Едва надкусив, с отвращением отшвыривает. Недоброкачественный продукт? Нет, дело не в этом. С пульта управления послан сигнал «отвращение к пище». Изменено не движение, а само желание, побуждение. Животное делает что хочет, но хочет оно теперь то, что заказывает экспериментатор.

То, что «хочет», делает и человек. Дельгадо убедительно показал это. Странное поведение человека на улице — не совсем фантазия, это возможный вариант эксперимента. Опыты электрического контроля над поведением Дельгадо провел на нескольких больных, которым были вживлены в мозг электроды.

Мозг человека сдается очень легко, и, главное, незаметно для себя самого.

Посмотрим, как дело идет дальше.

Вживление электродов хотя и достаточно безопасная, но чересчур громоздкая процедура. Техника позволяет обойтись и без них.

В научно-исследовательском центре университета в Атланте, штат Джорджия, ныне работают над так называемым телестимулятором мозга. Это крохотный приборчик, не больше горошины, закрепляющийся на голове, прямо под кожей. Как он устроен, известно пока лишь ученым, экспериментирующим с ним. Очевидно, в него вложены самые последние достижения радиоэлектроники. Сигналы «спать», «есть», «сражаться» и подобные им могут передаваться мозгу через эту горошину с дистанционного передатчика. Пока опыты проведены на двадцати обезьянах, но американское управление по аэронавтике и космонавтике уже считает телестимулятор «идеальным средством контроля за поведением космонавтов». Контроль будет вестись прямо с земли.

«Космонавтов можно усыплять, заставлять есть, забывать об одиночестве, вызывать сверхнастороженность в моменты опасности».

«Умственным стимулированием мозга с помощью аппаратуры телеконтроля можно будет заставлять людей познавать больше или гораздо быстрее, чем обычно».

«Телестимулирование может помочь умственно неполноценным людям стать более полноценными гражданами, избавить наркоманов от их пагубной болезни, заменяя „удар“ иглой ненаркотическим „ударом“ телестимулирования».

«Это удивительное открытие, но оно в то же время может оказаться опасным, особенно если попадет в плохие руки…»

Когда я читал описания экспериментов Дельгадо, у меня появилось смутное воспоминание, что где-то что-то подобное уже делалось. Потом осенило: да это же «Властелин мира» фантаста Александра Беляева! Честолюбивый, демонический Штирнер, действуя радиоволнами на мозг отдельных людей и целых толп, последовательно добивался своих целей, довольно банальных (деньги, власть, женщины), навел панику в целом мире, действовал тайно, пока его не накрыли, потом сопротивлялся, был сломлен, исчез…

…Всю планету охватывает волновое поле психического управления… Каждый человек под контролем. О состоянии каждого отдельного мозга непрерывно идут сведения в единый центр управления, и оттуда несутся приказы, каждому мозгу свой… По земле ходят живые роботы. Пределы свободы жестко определены. Гибко, но непреклонно регулируется поведение… Психический бунт, неверная мысль, самостоятельное желание? Небольшое усиление мощности волн заставляет забыть все за долю секунды…

Сколько мрачных картин управления психикой на расстоянии успели нарисовать фантасты! Но все эти картины, надо сказать, довольно однообразны.

Мы почему-то часто забываем, что поведением каждого отдельного человека испокон веков без всяких телестимуляторов, тысячами способов управляет и общество в целом, и отдельные люди с большим или меньшим успехом. Это реальность, с которой почти все свыкаются и замечают ее лишь в отдельных случаях, когда она выглядит действительно неприятной. Так ли уж необходимо проникать непосредственно в мозг, когда к услугам жаждущих управлять человеком столько косвенных способов, столько пряников, столько кнутов и их умопомрачительных сочетаний?

Буржуазная пропаганда, реклама и прочие методы обработки мозгов — разве их мало?

Телестимулятор закреплен на голове у здорового человека — и живой робот, идеальный солдат готов. Готово к действию орудие преступления, снабженное мускулами, нервами, знаниями и оружием. Но таких роботов уже видели и уже побеждали: это были роботы, простимулированные гитлеровской пропагандой.

Вряд ли с помощью телестимулятора можно сделать из человека что-либо худшее, чем удавалось до сих пор делать обычными методами.

Настораживает другое.

Сейчас много говорят об «эликсире молодости с кнопочным управлением»: нажал на кнопку в кармане и привел себя в нужное состояние. Никаких забот. Никаких огорчений. И главное, никаких желаний, кроме одного — беспрерывно нажимать кнопку. Все в ажуре.

Главная опасность, кажется, именно здесь — не в воздействии со стороны, а в личном стремлении. Змей-искуситель скрытой избыточности еще не сказал последнего слова. Существо, получившее неограниченный доступ к наслаждениям, не связанным ни с сохранением организма, ни с продолжением рода, ни с сохранением вида в более широком смысле (эта последняя цель обнимает собой все высокие наслаждения человека, в том числе творчество), — такое существо ожидает жалкая участь, бесплодное существование, бесцельная гибель. Об этом предупреждают трагедии наркоманов, о которых еще пойдет речь. Не хотелось бы дожить до того времени, когда человек будет нажимать на кнопки в кармане, вместо того чтобы работать руками и головой, воспитывать детей, ходить на концерты, читать книги или на худой конец писать их.

А ведь весьма вероятно, что в условиях свободного предпринимательства нашлась бы легальная или подпольная фирма, изготовляющая такие приборчики. Правда, эта фирма могла бы работать только в том случае, если бы работникам строго-настрого запрещалось употреблять собственную продукцию. И если бы они следовали этому запрету…

Оставим, пожалуй, опасливые размышления.

Обратимся к реальности. Наверное, уже действительно недалеко время, когда можно будет с помощью дистанционных приборов фокусированно управлять состоянием мозга и вводить в него информацию, минуя органы чувств. Видимо, будет изобретен и дистантный стерео-энцефалограф. С его помощью можно будет получать информацию о состоянии любой точки мозга в любой момент. Это и будет технической телепатией, которая, судя по всему, оставит позади поиски биологической.

А пока доктор Дельгадо радиоимпульсами возбуждает и усмиряет разъяренного быка и принуждает обезьяну то кормить, то отталкивать собственного детеныша. Электроды продолжают зондировать мозг человека. Вместе с тонкими мозговыми подрезками, филигранными замораживаниями, ультразвуковыми и протонными облучениями они борются с параличами и тиками, болью и тревогой, яростью и тоской, навязчивостями и бредом. Фронт войны с Адом проходит теперь в самой преисподней.

Вот и кнопка в кармане, она есть теперь у одного новоорлеанского бармена: профессор Хит вживил ему в мозг постоянный электрод и предоставил возможность самостоятельно распоряжаться собственным мозгом. Кончик электрода сидит в бодрственных центрах ствола. Импульс снимает усталость и сонливость, одолевающую бармена во время ночной работы. Что еще можно было сделать, если не помогали ни волевые усилия, ни таблетки? Правда, неизвестно, что станет с этим барменом дальше.

В последних опытах Дельгадо показал, что при раздражении центров ярости животное нападает главным образом на тех сородичей, с которыми уже до этого было в скверных отношениях. Аналогий этому в человеческом поведении более чем достаточно. Здесь очевидна взаимоуправляющая связь эмоций с системой памяти. Быть может, будущие эксперименты покажут, что человек не так уж бессилен и против непосредственных влияний на интимную автоматику мозга.

Понять, как из множества событий в мозгу складывается единое — психика…

Идеал мозговедения — полное соответствие двух картин работы мозга: картины «сверху», со стороны поведения и субъективных переживаний, и картины «снизу», со стороны анатомии и физиологии. Такое же исчерпывающее знание, каким обладает механик, досконально изучивший анатомию, физиологию и патологию автомобиля. Автомобиль едет, набирает скорость, тормозит, поворачивает, а механик в это время прекрасно себе представляет, что делается в коробке передач, в карбюраторе, как поживает карданный вал. Послышался подозрительный стук, что-то скрежещет, машина плохо берет подъемы, и механик уже знает, что случилось и где надо подмазать, подвинтить, заменить…

А врач, разве он не хотел бы стать искусным настройщиком, моментально определять, какая струна лопнула в тончайшем инструменте природы, научиться осторожно подтягивать струны, вычищать молоточки, добиваясь идеальных звучаний?

Перед нами полуторакилограммовая живая машина, устроенная, в общем, совершенно одинаково у всех трех миллиардов людей на земле, повторяющаяся снова и снова. Конструкция конечна и однотипна. Неужели же мы не разберемся когда-нибудь окончательно, что в ней происходит?

…Чувствительные приемники, волокна-проводники, тела нервных клеток, снова бесчисленные волокна, умопомрачительное количество переключений с одного нейрона на другой, наконец, окончания на органах-исполнителях, мышцах и железах — вот, пожалуй, и все главные звенья этого аппарата. Тресты, главки и министерства сосредоточены в костном футляре черепа и позвоночника, а периферические инстанции разбросаны по всему телу, проникают повсюду тончайшей сетью нервных стволов, узлов, сплетений, сеточек, веточек…

Сейчас уже мало осталось таких кусочков в мозгу, последствия удаления, разрушения или изоляции которых не были бы досконально изучены в самых разнообразных сочетаниях. Результаты оказались полезными, но вместе с тем обнаружили изрядную грубость методов.

Выяснилось лишь самое общее распределение мозговых функций. Тонкое различение, точное управление осуществляет кора. Грубые автоматические реакции — подкорка. Мозжечок занят тонкой отделкой движений. В глубине ствола мозга сосредоточены механизмы, от которых зависят дыхание и кровообращение. Здесь же, в стволе и в областях, лежащих над ним, таламусе и гипоталамусе (бугре и подбугорье), обнаружили особое сетчатое образование, состоящее из массы мелких нейронов. Это тонусный мотор мозга. Он особенно мощно влияет на все другие отделы. От сетчатого образования зависит, будет ли мозг бодрствовать или спать, вызовут ли приходящие сигналы активную деятельность или будут игнорироваться, гаситься. Этот активирующе-тормозящий мотор, как выяснилось в последнее время, интимно связан с системами Ада и Рая.

Долго мешало явно или молчаливо принимавшееся представление (отчасти сказывающееся и сейчас), что те отделы мозга, которые определяются на глаз и получили причудливые анатомические названия («морской конь», «скорлупа», «подушка» и прочее), — что все эти бросающиеся в глаза узлы, бугры, извилины и есть рабочие блоки машины мозга.

Теперь все яснее становится: что не сами блоки, а лишь их пространственные совмещения, что-то вроде секторов. В одном таком секторе могут быть сосредоточены разные нейронные блоки. Множественные, многоэтажные системы нейронов захватывают и кору, и подкорку и, взаимодействуя, составляют единый мозговой аппарат.

У физиологов, изучающих нервную клетку, на прицеле элементарная единица, 15 миллиардов раз умноженная в мозгу. Крохотное острие микроэлектрода проникло под оболочку. Это микрофон, через который нейрон дает показания языком электрических импульсов. Оболочка нейрона неодинаково заряжена ионами снаружи и изнутри. Когда нейрон «молчит», ионный конденсатор оболочки находится в равновесии. Но вот происходит быстрая, волнообразно бегущая по нейрону перезарядка ионного конденсатора — это и есть импульс. Импульсы могут быть одиночными, залповыми или следовать друг за другом очередями. Любопытно и странно сознавать, что в головах у нас переливается подвижное микроэлектричество. Именно поэтому и можно управлять поведением с помощью электрических раздражений. Но то, как будет работать нейрон, с какой частотой и силой будут идти его импульсы, зависит от работы миллионов и миллионов других.

Обычная электроэнцефалограмма кажется чем-то вроде корана, где на одно понятное место приходится десять непонятных, а у понятных нужно еще искать семь смыслов, один из которых неведом самому Магомету, но лишь Аллаху, вещавшему через него.

Здесь и старый знакомый нейрофизиологов — альфа-ритм спокойного бодрствования при закрытых глазах, по частоте приближающийся к частоте колебаний электромагнитного поля Земли и в точности совпадающий с частотой дрожи пальцев при волнении, усталости или алкоголизме. Альфа лучше всего просматривается в затылочных отведениях, исчезает, как только испытуемый открывает глаза, и это заставляет думать, что он как-то связан со зрением. (Впрочем, у некоторых людей альфа-ритма вообще нет и это связывают с особой живостью зрительного воображения.) Здесь и величавый, медленный дельта-ритм спокойного сна, во время сновидений снова сменяющийся быстрыми ритмами. Здесь острый, стремительный бета-ритм внимания и напряженной активности. Он появляется в ответ на неожиданные раздражения. Временами в височных отведениях появляется неуравновешенный тэта-ритм «заботы». (Он возник у Эйнштейна на фоне безмятежного альфа в момент, когда он, лежа на кушетке в шлеме из электродов, внезапно понял, что сделал ошибку в расчетах.) Этот же ритм часто обнаруживают у детей.

У больных, страдающих судорожными припадками, можно увидеть мелкие острые волны над очагом поражения мозга и громадные электрические вспышки во время припадков. Над зонами опухоли биотоки становятся траурно-медленными или зловеще молчат… Какие-то тонкие, едва уловимые отличия замечаются у больных с психозами и неврозами, но как раз у этих больных все ритмы мозга часто оказываются особенно нормальными, слишком нормальными…

Каждая точка мозга по-своему откликается на поступление сигнала извне, иногда сама, без видимого толчка, начинает взволнованно обращаться к своим соседям, побуждая их к деятельности. Стоит дать любой незначительный раздражитель, какой-нибудь щелчок метронома, как это событие начинают шумно обсуждать сверху донизу все этажи мозга — либо разом, либо в порядке очереди, либо по кругу. И долго не затихает этот странный, как будто бы совсем беспорядочный обмен мнениями…

Кто-то очень верно сравнил электроэнцефалограмму с бурлением стадиона во время футбольных матчей: совокупный «рев» добрых 15 миллиардов нейронов, помещающихся под черепной крышкой. Когда забит гол или стукнули мимо ворот, ясно, но поди разберись, что кричит каждый болельщик и кто за кого болеет!

А ведь «болельщики», находящиеся в мозгу, заняты самыми разными делами и связаны между собой самыми тесными узами!