Охотник до сказок

НИКИТА КОЖЕМЯКА Пересказал К. Ушинский

В старые годы появился невдалеке от Киева страшный змей. Много народа потаскал в свою берлогу, потаскал и поел. Утащил змей и царскую дочь, но не съел её, а крепко-накрепко запер в своей берлоге. Увязалась за царевной из дому маленькая собачонка. Как улетит змей на промысел, царевна напишет записочку к отцу, к матери, привяжет записочку собачонке на шею и пошлёт её домой. Собачонка записочку отнесёт и ответ принесёт.

Вот раз царь и царица пишут царевне: «Узнай-де от змея, кто его сильней». Стала царевна от змея допытываться — и допыталась.

— Есть, — говорит змей, — в Киеве Никита Кожемяка — тот меня сильней.

Как ушёл змей на промысел, царевна и написала к отцу, к матери записочку: «Есть-де в Киеве Никита Кожемяка, он один сильнее змея, пошлите Никиту меня из неволи выручить».

Сыскал царь Никиту и сам с царицею пришёл его просить — выручить их дочку из тяжёлой неволи. В ту пору мял Кожемяка разом двенадцать воловьих кож. Как увидал он царя — испугался; руки у Никиты задрожали — и разорвал он разом все двенадцать кож. Рассердился тут Никита, что его испугали и ему убытку наделали, и сколько ни упрашивали его царь и царица пойти выручить царевну — не пошёл.

Вот и придумал царь с царицей собрать пять тысяч малолетних сирот — осиротил их лютый змей — и послали их просить Кожемяку освободить всю русскую землю от великой беды. Сжалился Кожемяка на сиротские слёзы, сам прослезился. Взял он триста пуд пеньки, насмолил её смолою, весь пенькою обмотался и пошёл. Подходит Никита к змеиной берлоге; а змей заперся, брёвнами завалился и к нему не выходит.

— Выходи лучше на чистое поле, а не то я всю твою берлогу размечу, — сказал Кожемяка и стал уже брёвна руками разбрасывать.

Видит змей беду неминучую, некуда ему от Никиты спрятаться, вышел в чистое поле. Долго ли, коротко ли они билися, только Никита повалил змея на землю и хотел его душить. Стал тут змей молить Никиту;

— Не бей меня, Никитушка, до смерти! Сильнее нас с тобой никого на свете нет, разделим весь свет поровну: ты будешь владеть в одной половине, а я в другой.

— Хорошо, — сказал Никита, — надо же прежде межу проложить, чтобы потом спору промеж нас не было.

Сделал Никита соху в триста пуд, запряг в неё змея и стал от Киева межу прокладывать, борозду пропахивать; глубиной та борозда в две сажени с четвертью. Провёл Никита борозду от Киева до самого Чёрного моря и говорит змею:

— Землю мы разделили, теперь давай море делить, чтоб о воде промеж нас спору не вышло.

Стали воду делить — вогнал Никита змея в Чёрное море, да там его и утопил.

Сделавши святое дело, воротился Никита в Киев, стал опять кожи мять, не взял за свой труд ничего. Царевна же воротилась к отцу, к матери.

Борозда Никитина, говорят, и теперь кое-где по степи видна; стоит она валом сажени на две высотою. Кругом мужички пашут, а борозды не распахивают: оставляют её на память о Никите Кожемяке.