Прошло двадцать три месяца с тех пор, как Стокгольмский суд первой инстанции приговорил комиссара Йону Линну к тюремному заключению за подготовку вооруженного побега заключенного. В наручниках, кандалах и специальном поясе его доставили в уголовный приемник пенитенциарного учреждения Кумла.
Доставившие Йону сотрудники ведомства проверили его скудные пожитки, постановление суда и удостоверение личности. Далее Йону препроводили в регистрационную, раздели, взяли анализ мочи на наркотики и выдали тюремную одежду, постельное белье и зубную щетку.
После расследования, длившегося пять недель, его поместили в отделение “Т” – вместо особого отделения в Салтвике, где обычно содержались осужденные полицейские. Йоне предстояло провести ближайшие несколько лет в камере в шесть квадратных метров, с пластиковым полом, раковиной и маленьким окном с панцирным стеклом и решеткой.
Первые восемь месяцев Йона работал вместе с остальными заключенными в большой прачечной. Он познакомился со многими из своего отделения, рассказывал каждому о своей работе в уголовной полиции, о суде и приговоре. Он знал, что сохранить прошлое в тайне ему не удастся. Когда в отделении появлялся новый заключенный, остальные очень быстро устраивали так, чтобы приговор становился известен.
Йона спокойно относился к большинству группировок в отделении, но держался на расстоянии от “Братства” и его главаря, Рейнера Кронлида. “Братство” было связано с крайними экстремистскими группировками, занималось крышеванием и торговлей наркотиками в больших тюрьмах.
После лета Йона собрал вокруг себя девятнадцать других заключенных, которые хотели учиться дальше. Они образовали кружок и поддерживали друг друга. За все время обучение бросили всего двое.
Из-за однообразных рутин тюрьма ощущалась как какой-то медлительный механизм. Одинаковые двери камер открывались в восемь утра и запирались в восемь вечера. Каждое деление циферблата, по которому прыгала стрелка, уносило еще одну частицу жизни.
Едва утром жужжал автоматический замок, Йона выходил из камеры, принимал душ и завтракал. Потом все отделение спускалось в ледяной кульверт, который, словно канализационная система, соединял разные отделения тюрьмы.
Заключенные проходили перекресток с закрытым киоском, ждали, пока откроются двери, шли по кульверту дальше.
Ребята из Мальмё кончиками пальцев суеверно крестились на настенное изображение Златана Ибрагимовича, после чего скрывались в направлении мастерской, где работали с порошковой лакировкой.
А группа тех, кто учился, направлялась в библиотеку. Йона прошел уже половину курса – он учился на садовода, а Марко наконец освоил курс гимназии. Подбородок у него дрожал, когда он сообщил, что дальше собирается заняться естественными науками.
Этот день мог оказаться одним из череды однообразных тюремных дней. Но для Йоны он не был таким – сегодня Йона встречался с Валерией де Кастро, и после этой встречи его жизнь сделала неожиданный и опасный поворот.
На стол в комнате для посетителей Йона поставил кофейные чашки и десертные тарелки, разгладил заломившуюся салфетку и включил кофеварку на маленькой кухне.
Услышав, как звенят ключи по ту сторону двери, он поднялся со стула, чувствуя, как забилось сердце.
На Валерии была темно-синяя блуза в белый горошек и черные джинсы. Собранные в хвост темно-русые локоны вились мягким серпантином.
Она вошла, остановилась перед ним, подняла глаза.
Дверь закрылась, повернулся замок.
Они долго стояли и смотрели друг на друга, прежде чем прошептали друг другу “здравствуй”.
– Мне до сих пор странно, когда я вижу тебя, – сказала Валерия с былой робостью в голосе.
Она смотрела на Йону блестящими глазами; взгляд прошелся по обуви с тюремной отметкой, по серо-голубой футболке с песочного цвета рукавами и по вытертым коленкам мешковатых штанов.
– Угощение у меня скудное, – сказал Йона. – Вот, печенье с джемом и кофе.
– Печенье с джемом, – кивнула она и немного поддернула джинсы, прежде чем сесть на стул.
– Довольно вкусное, – улыбнулся он, и ямочки на щеках стали заметнее.
– Откуда в тебе столько очарования?
– Это все из-за одежды, – пошутил Йона.
– Ну да, – рассмеялась она.
– Спасибо за письмо, оно пришло вчера. – Йона сел по другую сторону стола.
– Прости, что я так осмелела, – пробормотала Валерия, покраснев.
Йона улыбнулся. Валерия тоже широко улыбнулась, глядя в стол, потом снова подняла взгляд.
– Но какая гадость, что тебе отказали в увольнениях… кстати, – сказала Валерия и снова улыбнулась так, что подбородок пошел складками.
– Через три месяца сделаю новую попытку… а иначе – подам заявление о разрешении вентиляционного отверстия, – пояснил Йона.
– Все получится, – кивнула она и погладила его руку, лежавшую на столе.
– Вчера я разговаривал с Люми. Она как раз прочитала “Преступление и наказание”, по-французски… было весело, мы просто говорили о книгах, я и забыл, где нахожусь… пока разговор не закончился.
– Не припомню, чтобы ты раньше был таким разговорчивым.
– Но если разделить продолжительность телефонного разговора на две недели, то получится всего пара слов в час.
Локон упал на шею, и Валерия отбросила его движением головы. Кожа у нее имела оттенок припудренной меди, в уголках глаз залегли глубокие морщинки – от смеха. Тонкая кожа под глазами была серой, под ногтями застряли крупицы земли.
– Раньше можно было заказать выпечку из кондитерской. – Йона разлил кофе по чашкам.
– Пока тебя не выпустили, мне надо блюсти фигуру, – ответила она, положив руки на живот.
– Ты красивее, чем всегда.
– Видел бы ты меня вчера, – рассмеялась Валерия; длинные пальцы коснулись эмалевой ромашки на цепочке, висевшей у нее на шее. – Я была в Салтшёбадене, где открытый бассейн, ползала там под дождем, готовила поверхности для посадок.
– Токийские вишни, верно?
– Я выбрала сорт с белыми цветками, тысячи, просто невероятно… в мае словно снежная метель обрушивается на это деревце.
Йона посмотрел на чашки, на голубые салфетки. Свет из окна ложился на стол широкими полосами.
– Кстати, как продвигается обучение? – спросила Валерия.
– Не так легко.
– Странное это ощущение – переучиваться? – Она сложила салфетку.
– По-хорошему странное.
– Но ты уверен, что не хочешь назад, в полицию?
Йона кивнул и перевел взгляд на окно. Между поперечными прутьями решетки виднелось грязное стекло. Спинка стула скрипнула, когда Йона откинулся назад, погрузившись в воспоминания о последней зиме в Наттаваара.
– О чем ты думаешь? – серьезно спросила Валерия.
– Ни о чем, – тихо ответил он.
– Ты подумал о Сууме, – просто сказала она.
– Нет.
– Когда я сказала про метель.
Йона взглянул в ее янтарные глаза и кивнул. У нее была удивительная способность почти читать его мысли.
– Нет ничего тише снега, когда ветер улегся, – сказал он. – Знаешь… мы с Люми сидели рядом с ней, держали ее руки…
Йона подумал об удивительном спокойствии, которое сошло на его жену перед смертью, и о последовавшей за ним неподвижности.
Валерия потянулась через стол и погладила его по щеке, ничего не говоря. Татуировка на правом плече просвечивала через тонкую ткань блузы.
– Мы справимся, верно? – тихо сказала она.
– Справимся, – кивнул он.
– И ты не разобьешь мне сердце, Йона?
– Нет.