14 ноября погода была хмурой и морозной. Машина мчалась по трассе на Белогорск, которая с самого утра покрылась тонким ледяным налетом. Впереди несколько часов непрерывной езды по жутким дорогам, состояние которых было словно после землетрясения.
Около часа дня показался пост ГАИ перед въездом в столицу края. Суровый инспектор проверил документы, осмотрел автомобиль и тронул козырек: проезжайте.
Здание консерватории, где учился в свое время Пономаренко, найти было нетрудно. Кажется, даже младенец, родившийся в этом городе, знал, где находится это учреждение. Первый встречный дяденька весьма доходчиво объяснил мне, что консерватория находится на улице Чешской, по которой можно только ходить пешком, поэтому целесообразнее будет завернуть на улицу Радонежа и то с обратной стороны, потому что там одностороннее движение. Место для парковки придется поискать, но это не составит больших проблем.
Наконец, колеся по улочкам города, я добралась до здания, в котором учились будущие звезды российской культуры. Я вышла из машины и ахнула. Тарасов такого не видал. Здание было выполнено в духе немецких построек с башенкой в готическом стиле и остроконечными окошечками. Пожалуй, это была красивейшая постройка в городе и, к сожалению, не исконно русская.
Пономаренко в этом учреждении знали и весьма высоко ценили. Я заявилась прямо к ректору и долго говорила с ним о роли культуры в деле воспитания российского гражданина, после чего получила адрес старенького профессора, который преподавал в то время, когда учился Пономаренко.
Пришлось ехать на улицу Чернышевского и искать дом под номером сто двадцать.
Дверь открыл старичок невысокого роста в очках с толстыми стеклами.
– Простите, я могу видеть Бориса Ивановича Миловидова?
Старичок мотнул головой с редкими седыми волосами:
– Это я. Чем могу служить?
– Разрешите?
Хозяин квартиры отступил в сторону:
– Пожалуйста.
Квартирка была так себе, малогабаритка. Развернуться особенно было негде, если учесть, что посреди комнаты стоял рояль размером с тихоокеанского кита, заставлявший посетителей двигаться по стенке.
Мне была предложена старенькая табуретка, на которую я с удовольствием опустилась.
– Не знаю, насколько важным покажется вам мой вопрос, – рискнула начать я, слегка раскачиваясь на том самом предмете мебели, который был предложен обходительным хозяином. – Вы преподавали вокал в шестидесятых годах…
– И не только, – с готовностью отозвался Борис Иванович, – но и в семидесятых, восьмидесятых и даже в девяностых. Последние пять лет я не преподаю, пора и честь знать. Молодые пришли на смену нам, старикам. Наступают на пятки, так сказать.
А на пятках жуткого имиджа мозоли, подумала я про себя.
– Вы знали Пономаренко Александра Ивановича?
– Он поет в оперном театре в…
– Совершенно верно.
– Как поживает знаменитость?
– Он умер…
Я решила разрубить узел сразу. Молчание заполнило собой окружающее пространство.
Старичок сложил сухие губы бантиком.
– Вот ведь как… Ай, как жалко, хороший был человек.
– Борис Иванович, припомните, не было ли у Пономаренко завистников или откровенных врагов? Пожалуйста, это очень важно.
Старичок пожал плечами.
– Давно было дело, но я помню. На том курсе было двое ребят – Пономаренко Александр и Войнович Геннадий. Остальные все – девчонки. Как раз для их выпуска в нашем оперном театре была одна вакансия, нужен был актер. Вот они и спорили между собой – и тому и другому хотелось попасть в театр. Однажды они даже подрались друг с другом. Громкая история была, чуть не выгнали обоих взашей – и это перед самым-то выпуском! Виноват, конечно, был Войнович, уж очень он любил попетушиться. А в театр взяли все-таки Пономаренко. У Геннадия больно вспыльчивый характер был, не хотелось такого бузотера принимать на работу. Ох и обиделся Войнович. Пил целую неделю, мотался под окнами, орал непотребное.
Моему заду стало тепло, очевидно, я приближалась к разгадке. Бывший однокашник Пономаренко, вне всякого сомнения, был человеком образованным. Он вполне сумел бы написать пару стихотворных строк, посвященных своему давнему недругу. Кстати, газета бесплатных объявлений выходит одновременно в нескольких городах, включая Белогорск! Это я выяснила абсолютно точно, справившись в киоске «Роспечати».
– Борис Иванович, какими были отношения у Пономаренко с девушками?
– С девицами-то? Санька видным парнем был. Статным, красивым, девчонки его любили.
– Женился он поздновато, в тридцать лет. Уж очень странно, как вы думаете?
– Разве? – Мутноватые глаза старичка забегали туда-сюда, как тараканы при внезапно включенном электричестве. – Вот об этом я, простите старика, не знаю. Не помню… Только мне кажется, он вроде бы женился вскоре после окончания консы… или я ошибаюсь…
– После окончания чего?..
Старик явно устал, заговариваться начал.
– Я сказал «консы»? – Борис Иванович улыбнулся. – Так наши студенты называют консерваторию – «конса».
Мой словарный запас пополнился еще одним словом. Спасибо клиентам, выручают.
– А где сейчас этот Войнович?
– Где он сейчас – не знаю… А после окончания ушел в музыкальное училище преподавать.
– Отчество его не помните?
– Войновича? Нет, не помню… Генка – и все. Хорошо еще, что фамилию помню, в моем возрасте пора от склероза страдать.
В общем-то я выяснила все, что смогла. Пора искать этого самого Войновича и поговорить с ним с глазу на глаз, как Болек и Лелек.
Я распрощалась с гостеприимным старичком и поспешила на улицу.
– Нет, Войнович здесь больше не работает.
Я разговаривала с завучем, пожилой женщиной со стянутым на затылке пучком волос.
– Давно?
– Лет пятнадцать. Мы с облегчением вздохнули, когда он ушел.
– Были проблемы?
– С ним невозможно было работать. Грубый, вспыльчивый, приходил на работу, как бы это сказать, с жуткого похмелья. И было это почти каждый день.
– Как мне найти его? Дайте адрес.
– Ничем не могу помочь. Никаких данных не сохранилось.
– Может быть, вы посмотрите? – с надеждой спросила я.
– Нет-нет! Я знаю, что говорю! – уверенно заявила женщина. – По-моему, он ушел работать в подростковый клуб. Здесь неподалеку, может быть, до сих пор там работает…
Подросткового клуба уже не существовало. Помещение выкупили коммерсанты и устроили обыкновенный магазин с водкой, колбасой и шоколадом «в ассортименте».
Мне удалось выяснить, кому, в свою очередь, принадлежал тот самый клуб несколько лет назад, нашла эту самую организацию, которая оказалась банно-прачечным трестом, и нанесла визит в отдел кадров. Там мне повезло больше, потому что информация на всех работников, даже бывших, сохранялась в банке данных.
Дом номер двенадцать по улице Жуковского имел четыре этажа. Мне предстояло подняться на третий и позвонить в квартиру двадцать пять.
Я оказалась перед нужной дверью и протянула было руку к звонку, когда заметила, что та приоткрыта. Что бы это значило? Вход свободный или в квартире лежит труп?
Однако, стоя перед дверью, этого не узнаешь. Рискнем?
Я натянула на кулак рукав плаща, обезопасив себя от соприкосновения с обшарпанной поверхностью, покрашенной половой краской лет двадцать назад, и осторожно толкнула дверь. Та приоткрылась, издав звук, похожий на звучание симфонического оркестра, когда он настраивается перед концертом.
Я вошла в чужую квартиру. Было тихо.
Озираясь по сторонам, я чуть ли не на цыпочках прошла до жилой комнаты.
И вдруг! Совершенно внезапно я услышала душераздирающий крик. Какой-то болван налетел на меня сбоку и свалил на пол, вцепившись костлявыми руками в горло.