Во тьме таился ужас.
Новости три дня назад принес Артанис, юный новый лидер. Происходило немыслимое. Надвигалась страшная катастрофа. Айур, прекрасный, горячо любимый Айур, видевший и переживший столь многое, совсем скоро мог стать неузнаваемым.
«Идите к вратам искривления, – так сказали им. – Торопитесь».
Вначале, разумеется, каждый старался забрать с собой как можно больше. Эвакуация – отнюдь не развлечение; так много хочется взять из прекрасных домов, полных чудесных вещей.
Заветные фамильные реликвии? Драгоценные кайдаринские кристаллы? Одежду для путешествия? Но все это, как и многое другое, тут же утратило всякую значимость, как только стало ясно: ситуация критическая. Тяжелобронированные челноки и небольшие воздушные корабли отправлялись и переполненными, и полупустыми; они стремились к одной цели – единственным уцелевшим на планете действующим вратам искривления. Суда по возможности сопровождались «разведчиками». Они же сдерживали огнем волны обезумевших, дезориентированных зергов, которые покрывали некогда зеленую планету тошнотворным живым ковром.
Опустошители ползли в самую гущу тварей. Эти машины держали основной удар, пока драгуны и зилоты истребляли сотни зергов, преследуя лишь одну цель – расчистить и обезопасить зону для посадки, чтобы челноки с бесценным живым грузом смогли оказаться в радиусе действия врат.
Какими бы огромными и широкими те ни были, этого оказалось недостаточно для свободного прохода перепуганных толп, стремящихся воспользоваться ими. В длинную шеренгу выстроились бесстрашные высшие тамплиеры – последний рубеж обороны между беженцами и монстрами, ведомыми лишь жаждой убийства.
Ладраникс стоял среди защитников. Сукровица покрывала некогда сиявшую золотом броню, а там, куда попали брызги кислоты, доспех оплавился. Рядом с Ладраниксом стояли двое: Феникс, его старый боевой товарищ, и терран Джим Рейнор, новый друг, не так давно заслуживший доверие протоссов. Все случилось так быстро: героическая смерть доблестного вершителя Тассадара, раскрытие тайны существования темных тамплиеров и объединение с некогда изгнанными собратьями, а затем – нашествие зергов.
Теперь они бежали на Шакурас – те, кто мог. Те, у кого имелся транспорт, кто еще был способен идти, бежать или ползти сквозь портал. Воздух наполняли дым, звуки сражения и отвратительное верещание наступающих волна за волной зергов. Атакующих без разбора, пришедших убивать или быть убитыми – и неважно, протоссами или другими зергами. Это не имело для них значения.
Протоссы, однако, не издавали ни звука. Ладраникс позволил себе на мгновение задаться вопросом, что думает обо всем этом терран. Но если бы Рейнор мог «услышать» то, что слышал разумом Ладраникс, – страх, решимость, ярость, – то вряд ли счел бы, что протоссы столь молчаливая раса, как ему, скорее всего, сейчас казалось.
А затем врата вспыхнули. Эмоции, и без того уже вызывавшие у Ладраникса едва ли не физическую боль, усилились, и даже он, несмотря на отличную ментальную выдержку, на мгновение пошатнулся под телепатической атакой.
– Какого черта, что происходит? – по старой привычке закричал Рейнор, хотя терран уже знал: чтобы быть услышанным, ему достаточно об этом подумать.
Ладраникс не знал, кто ответил на вопрос, но случилось это немедленно. Сам он был занят превращением в кашу четырех зерглингов, что пытались вскарабкаться на него и разорвать на части.
«Мы отключаем врата. Мы обязаны. Некоторые зерги уже прошли сквозь них. Мы не можем больше рисковать. Шакурас должен выжить. Наш народ должен выжить. Остается лишь надеяться, что мы не опоздали».
«Айур пал».
Поднялась волна ментальных стенаний, и на опасную долю секунды Ладраникс окаменел.
Ужас.
Страдание. Потеря, мучительная невыносимая потеря. Что еще они могли сделать? Как жить дальше? Одиноки, одиноки, так одиноки…
Оставалось лишь сражаться.
– Бегите! – Ладраникс вложил в этот приказ всю свою силу. Шокированные протоссы опомнились и немедленно разбежались во все стороны.
Ладраникс и оставшиеся воины продолжали беспощадно убивать, надеясь выиграть хотя бы несколько секунд – мгновений, которые могли спасти еще пару жизней. В том, что им самим не выбраться, он не сомневался.