Охотники на драконов

Глава 2

В апреле месяце в столице начиналась ярмарка пегасов. На самом деле пегасы там продавались крайне редко, зато торговалась всякого рода сбруя, и за немыслимую цену выставлялись атласные мешки с кормом. Отдельно выкладывали свои трофеи местные охотники. Тут в первых рядах красовались Гнат и Виха. Толпы народу сбежались полюбоваться шкурой виверны, которую братья расстелили на двух прилавках. Болотный зверь виверна похож на дракона лишь отчасти, но редкостью считается изрядной.

В этом году, как и в иные годы пегасов на продажу никто не выставлял. И не потому, что нечего выставлять, а просто нет достаточно богатых покупателей. Пегасов привозили из Магриба, и никто не знал, где берут их тамошние мудрецы. В местных хозяйствах пегасы не размножались, на какие бы ухищрения охотники ни шли. На ярмарке все были наслышаны о недавней гибели двух лучших пегасов, и теперь народ пребывал в ожидании, гадая, у кого могут найтись такие деньги, чтобы приобрести летучего коня.

Мальтон прошёл через ряды, презрительно кривя губы, нигде не остановившись и никого ни о чём не спросив. Поговаривали, будто купив титул герцога и потеряв своего пегаса, который некогда обошёлся ему в половину стоимости маркизата, он решил отказаться от разорительной охоты. Иные в это не верили и придумывали отдельные причины. Никто им того не возбранял.

Сеун тоже неспешно двигался сквозь ряды, время от времени останавливался и, ничего не спросив, шёл дальше. Струйка зевак медленно тянулась за ним. Так или иначе, у Сеуна оставалось два пегаса, чего не было больше ни у кого в стране. Конечно, считалось, что пегасы принадлежат сыновьям и, вроде бы, даже живут отдельно, хотя, кто это видел и просто бывал в далёком захолустье, где жил охотник?

У одного из наглухо закрытых шатров Сеун остановился. Сидящий у входа магрибец приглашающее кивнул. Сеун уселся на подушки и также молча принялся ждать.

Купец протянул руку за спину и вытащил ящичек чёрного стекла. Толпа замолкла, словно ей обещали показать хитрый фокус.

И фокус удался!

Ящичек раскрылся и на свет появился крошечный, размером с котёнка, пегасик. Золотистая шкурка переливалась всеми оттенками жёлтого, стройные ножки перезванивали копытцами по матовому стеклу, шелковистая, чуть заметная грива, которой ещё расти и расти, гордая посадка головёнки… эту голову не разглядеть толком, но пегасик смотрел на мир с благожелательным превосходством, и глаза его сияли.

В прошлое царствование такая кроха жила при дворе вдовствующей королевы. Пегас и женщина — сочетание невозможное, но когда пегас такой крошечный, а женщина — королева… это совсем иное дело.

Пегасёнок жил при дворе и за несколько лет не подрос ни на волос. Как и полагается взрослому пегасу, он не подпускал к себе никого кроме царственной хозяйки, а когда королева скончалась, её пегас тоже перестал жить. Сияние крыльев погасло, и сказочный конь истаял, как не было.

И вот теперь это заморское чудо предлагалось не королю, не маркизу, а верней, герцогу Мальтону, а простому крестьянину, мужику безо всякой родословной, хорошо ещё, что не крепостному, а человеку, прославленному только своими победами.

Сколько бесчестных сердец болезненно сжалось и оборвалось в это мгновение. Пегаса, будь он маленький или большой невозможно украсть, хозяина он выбирает раз и на всю жизнь. Но раз Сеун покупает пегасика, значит, минуту назад у него были огромные деньги, которые сейчас утекут в Мавританскую сокровищницу, откуда их не добудет самый исхитрившийся вор.

Сеун протянул пустую руку, и пегасик склонил гордую голову, ткнулся в ладонь, словно в кормушку, полную небесного зерна. Свободной рукой Сеун достал из-за пазухи раздутый кошель, который до этого никак не выдавал себя.

— Возьми там, сколько надо.

На блюдо перед продавцом потекло серебро. То были не монеты, отчеканенные графствами и княжествами всего мира, а вещь стократно более ценная. Узорные пластины, некогда покрывавшие грудь серебряного дракона. Каждая из них была напоена таинственной магией и стоила вдвое больше, чем слиток золота равного веса.

Уже полсотни лет, как не приходили сведения, что кому-то удалось завалить серебряного дракона. Зачарованные пластины давно разошлись по разным сокровищницам. Так откуда они здесь, в крестьянской мошне? Ответ мог быть один: Сеун сумел не только добыть серебряного дракона, но и сохранить этот подвиг в тайне.

Счёт длился долго, но часть чешуй, к облегчению бандитов и налётчиков, вернулась в кошель.

Сеун отодвинул стеклянный ящик — мол, не надо, обойдусь и так, двумя ладонями принял пегасика, посадил себе на плечо, попрощался с продавцом, произнеся несколько слов на тайном торговом языке. Купец поклонился и гортанно закричал. Тут же подбежали четверо охранников с ужасными кривыми мечами, встали по сторонам, свирепо вращая глазами. Темнокожие слуги поспешно свёртывали шатёр. Сборщик налогов на полусогнутых ногах подбежал к купцу, оговорил размер мыты, получил всю сумму, но не драконьим серебром, а чистым мавританским золотом, каким рассчитываются при крупных покупках на всех базарах мира. У мытаря тоже была охрана — четверо стражников с бердышами через плечо. Эти стояли чуть в стороне, чтобы не пялить глаза на деньги.

И только Сеун шагал безо всякой охраны, свободно, словно по собственному двору, и купленный пегасик играл, путаясь в седеющих волосах.

Кажется, кто может остановить человека с пегасом на плече, однако нашёлся и такой. Толстяк, наряженный в цветастый халат и белый тюрбан; при взгляде на такого никак не понять, кем и ради чего он притворяется.

— Скажите, почтенный, — произнёс он таким честным голосом, что у всякого появилось бы неудержимое желание перепрятать свои деньги. — Чем вы собираетесь кормить купленного пегаса? Я вижу, что корм ему вы не покупали.

— Вон там целый ряд палаток, где торгуют кормом для маленьких и больших пегасов, — спокойно ответил Сеун. — Спросите у них, они не делают секрета из своего промысла.

— Я с ними беседовал, — уныло ответил любопытствующий. — Знаете, что они отвечают? Надо взять блеск августовских звёзд и смешать с лучшим магрибским мёдом. Каково?

— Чем вам не нравится рецепт? По-моему, он не хуже любого другого. Конечно, можно сделать проще, вместо августовских звёзд взять июньские, но посудите сами, насколько они меньше августовских. Вы замучаетесь собирать блеск. Вот к февральским звёздам лучше не прикасаться: простудите пегаса — и чем его лечить? Что касается мёда, то у марокканцев хорошего мёда нет, они ездят за ним на склоны Атласких гор. У нас на любой пасеке мёд лучше. Только брать надо цветочный. Это вам всякий пасечник объяснит. Надеюсь, я всё рассказал понятно?

— Какое там понятно! Не понимаю, как можно собирать блеск звёзд?

— Вы в августе месяце поднимитесь повыше к самым звёздам и встретите там кучу марокканцев, которые собирают звёздный блеск. У них научитесь. Не забудьте только колонковую кисть и чашку для звёздного света.

Толстяк судорожно кивнул.

— Я, кстати, пришёл, — прервал свой доклад Сеун. — Вот моя повозка.

Вместо того чтобы попрощаться, толстяк резво прыгнул, сграбастал пегасика и попытался упихать его под халат. Потом он, видимо, хотел бежать, но пегасик поднялся на дыбки, ударил копытами и сходу сломал вору два пальца.

— Ай-у!..

— Что, больно? — участливо спросил Сеун. — В следующий раз будет больнее.

Подбежали сыновья, с прибылью распродавшие почти весь свой товар, хотя даже редкостная кожа виверны не шла в сравнение с покупкой отца. Гнат сходу ухватил за шкирятник несостоявшегося воришку.

— Пусть его, — усмехнулся Сеун. — Он уже наказан и, надеюсь, научится думать, прежде чем воровать. А не научится, я отдам его страже, и ему не палец сломают, а отрубят руку. Усаживайтесь в повозку, нам следует поторопиться к дому. Малыша надо познакомить со всей семьёй.

Магрибские мудрецы за небольшую плату могли обучить всякого желающего, как надо вести себя с пегасом. Пегас не должен общаться ни с кем, кроме хозяина, не должен есть ничего, кроме специального корма, и так далее и тому подобное. Нарушение этих правил и в самом деле, приводило к гибели летуна, если, конечно, не знать, как именно следует обходить законы.

Сеун законы обходить умел и находил в том особый смак, что не мешало ему пересказывать безумные истории мавританцев, а порой и самому придумывать подобные анекдоты.

Фургон, запряженный парой лошадей, подкатил к дому Сеуна и остановился. У самого Сеуна лошадей в хозяйстве не было, и тем более, не было фургона. В тех редких случаях, когда надо было выезжать куда-то на конной тяге, Сеун просил животных у кого-то из соседей. Лошадей и повозку Сеуну давали с готовностью, так что дома он оказывался быстро.

Вана, увидав порхающую покупку, всплеснула руками:

— Ай, какая красавица! Давай её скорее кормить.

— Всех кормить, — поправил Сеун.

Это была одна из тайн старого охотника. Пегаса, привезённого в дом, следует кормить вместе со всеми членами семьи, иначе на него не напасёшься продажного корма, из чего бы он ни был приготовлен.

— У меня каши житной полный котёл сварен. Только маслицем конопляным сдобрю и мёду добавлю, специально для малыша. Ему, небось, понравится.

— Смотри, не пересласти. А так житная каша еда добренная.

Сельский житель, каким ни будь зажиточным, глазам своим не поверил бы, увидав ужин в семье Сеуна. Обычно скотину приводят в дом во время сильных морозов и ставят в дальнем углу. А тут четыре человека сидят за столом и перед каждым миска с кашей. Рядом на полу расположились четыре пегаса. На полу они улеглись, поскольку за столом коню сидеть неловко.

Перед каждым пегасом такие же миски, что и перед хозяевами, полные такой же каши. Малышу, впервые приглашённому к общей трапезе, ложечка каши была положена на чайное блюдечко, стоящее на столе. Пегасик то и дело бросал своё блюдце, подскакивал к кому-нибудь из старших пегасов, а то и людей, совался в чужую миску, хватал разваренное зерно ячменя, словно себе положено, что похуже, и, вообще, вёл себя, как балованный ребёнок.

— Пусть балует, — улыбался Сеун. — Если его сейчас посадить в стеклянный ящик и кормить покупным кормом, то через месяц он не станет есть ничего, кроме этого корма, не будет признавать никого, кроме своего хозяина и не подрастёт ни на полвершка. А наш увидите, как в росте рванёт.

— Не по-человечески так-то, — произнесла Вана. — Посадить в ящик, лишив пегасика детства.

— Корм мавританский, он какой-то особый? — спросил Гнат. — Окармливают чем-то пегасов?

— Нет, конечно. Варёное зерно и мёд. Вода у них из ямы, плохая, родников нет. Зерно своё, называется кускус. Не знаю, его просто сеют или перемалывают из чего. Но волшебства в нём не заметно.

— А зачем они говорят про блеск звёзд?

— Головы покупателям дурят. Так и ты говори. Больше сказок — меньше порчи.

— Мы на восток ездили, виверну гонять, — вмешался в разговор Виха, — там на рынке лакомство продают на меду. Называется — чакчак. Вкусное — страсть. Так у меня Урун всё слопал, мне кусочка попробовать не оставил. Так может, это тот самый кускус и есть?

— Вот уж, чего не знаю, того не знаю.

— Всё равно житная каша самая нажористая, — сказала Вана.

— Тут есть один хитрый момент. Житная каша — пища мужицкая, баре её не едят, а пегасов приобретают люди богатые, дворяне по преимуществу. Он домой с пегасом приедет, и ему повар подаёт жареную утицу или кабаний, а то медвежий окорок. А пегас мясного не ест, ему покупной корм дают. С того и начинается разлад между пегасом и его хозяином. А наш, во как, по всем мискам прошёлся. Он у нас теперь член семьи.

— А как мы его назовём? — спросил Гнат. — А то всё малыш да малыш. Не годится без имени.

— Маркиз, — мгновенно отозвался Виха.

— Ну-ну… рисковый ты парень. После недавней облавы Мальтон на всех нас вот такой зуб имеет, — Сеун указал в угол, где щерил двухвершковые клыки не проданный на ярмарке череп виверны.

— Тогда Зикрам. Мальтон поймёт, в чём дело, а придраться не сможет.

— Крам — постановил Сеун. — Зикрамом в бою неловко командовать будет.

— А как же Эпинор? — не промолчал Виха.

— Не я ж его так назвал. У маркиза спрашивай.

— До него теперича рукой не достанешь. Он у нас не маркиз, а герцог. Вся ярмарка о том судачит.

— А ещё о чём ярмарка шумит?

— Я откуда знаю? — стушевался Виха. — Время мне было чужие лясы слушать.

— А вот это — зря. Я, например, сплетни не слушал, а ушки на макушке держал. Говорят, в Звучине драконы сбираются. Это не наш рубиновый красавец, он на югах лечится после моего копья. В Звучине объявилась жемчужная пара.

— Ты же говорил, что никогда не пойдёшь против двух драконов разом, — напомнила Вана.

— Ну, говорил. Что же мне после этого жемчужнииков в покое оставить? Жаль мне лететь не на ком, разве что на Краме верхом.

— Нас ты забыл? — ревниво спросил Гнат.

— Надо же, вспомнили! Жемчужников двое, так и вас у меня двое. Рискнёте, мальчики?

— Чего не рискнуть… — протянул Виха. — Это мы можем. Только…

— Что только? Давай, говори прямо.

— Да нет, ничего, — смутился Виха. — Просто к слову пришлось.

— Как же, ничего… — с подначкою протянул Гнат. — Тут дело такое, через неделю деревенские девчонки на берегу гулянку ладят устраивать, вот у некоторых душа распалилась туда попасть. Ну, что, правда?

— Тебя никто не просил не в своё дело лезть. Вот как дам в лоб, шишка в две головы вскочит.

— Тише, вы оглашенные! — в голос произнесли Сеун и Вана, а Сеун добавил: — Морды парни бьют, когда не могут одну девушку поделить. У вас, вроде, ничего такого нет?

— По мне, так хоть бы все девки в драконью стаю собрались и прочь улетели, — проворчал Гнат.

— Ты ведь постарше, — напомнила Вана, — тебе первому женихаться пора.

— Будет вам годами считаться. Лучше скажи, зазнобу-то, как звать, из каких она будет?

Виха молчал, потупившись.

— Сам скажешь, — громко спросил Гнат, — или опять мне за тебя отдуваться?

— Ася, — выдавил имя Виха.

— Из каких она будет? Я что-то я не припомню такой.

— Что ты вообще помнишь, старый? — объявила Вана, убирая со стола миски и выставляя блестящий хромовый самовар. — Это же дочка твоего приятеля кузнеца Стана.

— Так она ещё малая, в возраст не вошла.

— Ты, никак, с ума сбредил? — такое могла сказать только Вана, да и то в большом раздражении. — Девонька давно выросла, самая пора под венец. Все вы, мужики, придурочные, в драконах разбираетесь, пегасов растить умеете, а что у приятеля дочка расцвела, это им невдомёк.

— Будет тебе, раскудахталась. Вот улетят мальчишки на охоту, я схожу к Стану, погляжу, какая она Ася, а может, и о чём-то дельном договорюсь.

— Я те договорюсь! Свататься я пойду, ты всё испортишь.

— Ладно, вместе пойдём. Под ручку, как молодожёны.

— А меня не спросили, — возмутился Виха.

— Тебя и спрашивать незачем. Твоё дело сердечно воздыхать и добывать жемчуга невесте в подарок.

— Вот ещё. Я, может, и вовсе жениться не хочу.

— Хозяин — барин. Не люба тебе Ася — не надо. Её за Гната выдадим. Но тебя я осенью всё равно женю. Скажем, на Муньке Пучеглазой, а то она в девках засиделась.

— Батя, ты так не шути!..

— А ты не кочевряжься. Живой рукой собирайтесь и поезжайте на охоту.

Так и получилось, что три дня спустя сеуновы сыны отправились в первый самостоятельный поход против больших драконов. До этого они без отца мелочь крылатую прореживали и на виверну ходили. Так виверна и не дракон почти, летать не умеет, а вместо огня у неё яд. А тут — жемчужная пара, это уже добыча из самой крупной. На жемчужную пару идёшь и не знаешь, то ли она твоей добычей станет, то ли ты жемчужникам достанешься.

Кто хочет знать все подробности этого похода, пусть читает «Хроники небесных жемчугов». Там он отыщет всю правду и много ещё сверх того.

Во всяком случае, через неделю четвёрка волов с выпученными от ужаса глазами, приволокла к дому Сеуна бревенчатые сани, на которых громоздились две драконьих туши, усыпанные крупным жемчугом. Эти самоцветы заменяли драконам броню, и неплохо заменяли, судя по тому, как непросто было расправиться с хищными жемчужниками.

Три месяца мастерицы жемчужницы и вышивальщицы, собранные чуть не со всей страны, расшивали крупными перлами платье невесты от ворота и да самого подола, струили жемчужные нити вдоль шлейфа, который предстоит нести исходящим от зависти подружкам. На кокошник пошли самые крупные перлы, срезанные с драконов, и даже туфельки были изукрашены лучшим сканым жемчугом. Впрочем, драконий жемчуг был весь сканым, барокко даже отбрасывать не пришлось.

Кузнец Стан, взглянувши на дочь, переливающуюся снежными бликами, произнёс потеряно:

— Ну, дела, не девка и рождественская ёлка.

Всё готовилось к празднику, а у Сеуна на душе было не благостно, словно литиевые драконы окружили со всех сторон и душат щелочным дымом.

За пару дней до венчания Сеун вывел и взнуздал слепого Эпинора.

— Что, брат, мы с тобой оба негодные к жизни, отлетали своё. У меня нет боевого пегаса, у тебя глаз. Что нам теперь делать? Ты ждёшь смерти, я гину от безделья.

Неясно, зачем взял копьё, положил свободную ладонь на шею Эпинора и тот мгновенно прянул в небо, которого не мог видеть. Если сейчас направить скакуна на каменную стену, тот врежется в неё, ничуть не сбавив хода. Наверное, новоиспечённый герцог Мальтон одобрил бы такой поступок, но Сеун лишь позволил пегасу набирать высоту, поднимаясь в те сферы, где Сеуну не доводилось бывать.

Трудно сказать, долго ли он так летел, глядя в зенит или просто с закрытыми глазами. Но неожиданно, резким ударом чувства вернули его к действительности. Пахло драконом. Этот запах невозможно описать и нельзя ни с чем перепутать. Эпинор тоже почуял врага и заржал громко и требовательно, изготовившись к бою.

Громадный дракон лежал на земле. Такого ещё не бывало, бой всегда происходил в воздухе. Но дракон тоже почуял врага и начал подниматься. Пламя он выдыхал не из пасти, а из двух узорчатых ноздрей. Оно было бесцветным лишь с чуть голубоватым оттенком. Кузнец видит такой огонь, когда с сильным поддувом плавит добытый охотником титан.

Дракон распахнул кожистые крылья, словно стену воздвиг на пути летящих. Крылья, морда, весь дракон были густо-чёрного цвета, лишь на пределе зрения отсвечивавшего синими отблесками. Порождение древних сказаний, сапфировый дракон был перед ними. Никем не побеждённый, он и помыслить не мог, что кто-то противопоставит ему свою силу. Но всё же, Эпинор летел, и Сеун сжимал копьё, целясь в несокрушимую грудь.

Для боевого пегаса нет прекраснее мига и желанней гибели, чем погибнуть в бою с бесконечно сильнейшим противником.

Они избегли струй пламени, которые мгновенно испарили бы обоих, и достигли цели. Копьё не пробило броню, не вонзилось в тело дракона, но ударило с маху, сколько в нём было силы. И туда же врезался слепой пегас, ударил копытами, грудью, головой…

Сеуна вышвырнуло из седла и приложило боком о камни. Свет в глазах мигнул и на долю секунды погас. Но уже через мгновение рука охотника зашарила по земле в поисках копья.

Дракон не заметил человека. Он уничтожил безумного пегаса и теперь неспешно взлетал, оставив внизу своё логово. А за соседними скалами, как ответ на смертельную схватку, полыхнул иной огонь, ядовито-смарагдовый, слепящий глаза и разум. Вряд ли кто мог взглянуть на этот огонь вплотную и остаться в живых. Исполинский дракон, равный величиной и силой сапфировому, взлетал, разбуженный громом схватки. Ни в каких самых причудливых историях нет упоминания об изумрудном драконе. Помыслить о таком, значит представить силу, перед которой человек превращается в ничто, а это невозможно для охотника, держащего в руках копьё.

С грохотом, напоминающим горный обвал, два гиганта столкнулись. Они обвили друг друга гибкими хвостами, грызлись пасть в пасть, сжимали себя в страшных объятиях. Окажись здесь посторонний зритель, он бы не мог сказать, кто выиграет схватку, но Сеун видел, что никакого боя нет. Чудовища, сапфировое и изумрудное играют друг с другом, а слабому человеку кажется, что идёт война.

Сеун встал, опираясь на копьё. Что же, пусть эти двое играют. Им никто не станет мешать, пока они не нападают на людей, не жгут дома и посевы, не пожирают стада. Но если они, вместе или поодиночке объявятся в тех местах, где живут люди, слабые человечки найдут способ усмирить великанов.

Каждый шаг отдавался резкой болью в сломанных рёбрах. Но всё же Сеун подошёл к логову дракона. Там на земле лежал огромный сапфир, выбитый из груди гиганта ударом копья или копыта, а вернее, всем вместе.

Ему-таки удалось ранить сапфирового дракона. Конечно, пройдёт не так много времени, рана затянется, на груди вырастет новый сапфир, но всё же, удар был нанесён, и дракон его почувствовал. Сеун, застонав от боли, нагнулся за камнем, поднял его и похромал прочь.

Куда идти? Где его дом? Только на крайнем севере есть места, где не встречается людей. Значит, именно туда занёс его ищущий смерти Эпинор. А дом остался где-то на юге.

«Не дойду, — подумал Сеун, — но идти надо. Охотник не должен останавливаться».

Цокот копыт прервал размышления. Навстречу Сеуну выбежал взмыленный Прафф. Трудно представить, как он мчался за улетающим Эпинором, не имея возможности взлететь. Он понимал, что опоздал к величайшей битве мира, но продолжал бежать, хрипя и роняя клочья пены.

— Прафф!.. — просипел Сеун смятыми лёгкими, и верный пегас услышал и остановился. Сеун осторожно уселся верхом на невзнузданного пегаса.

— Поехали домой, Прафф. Вана полечит меня, и сюда мы ещё вернёмся. А сейчас надо донести людям весть, что кроме непобедимого сапфирового дракона есть дракон изумрудный, о каком мы ничего не знаем, но с которым нам предстоит встретиться.

Вновь повторилась безумная скачка, только на этот раз Сеун не летел над облаками, а скакал по земле. Прафф, понимая, что хозяину худо, не галопировал, а несся плавно, как не проскакать никакому коню. Он то и дело пытался взлететь, но там, где когда-то расцветали крылья, появлялось что-то вроде сгоревшей чёрной паутины, которая, конечно, не могла поднять в воздух бывшего пегаса.

Часть времени Сеун был без памяти и не знал, куда и как везёт его Прафф. И всё же, появились знакомые места, и дом. Сеун сполз на руки Ване, которая донесла его до скорбной постели.

— Рёбра сломал, — прошептал Сеун, то и дело проваливаясь в небытиё.

— Да уж вижу. Потом расскажешь, куда тебя носило, а пока нужно грудь бинтовать, чтобы осколки рёбер лёгкое не проткнули. Лежи смирно, сейчас больно будет.

— Больней, чем было, уже не будет.

На перевязку ушла новая простыня, которую Вана сметила на брачную постель невесте.

А Сеун — вот непоседливый мужик! — через час с кряхтением выполз во двор. Вана этого самоуправства не отследила; что-то она обсуждала с приехавшей свояченицей.

Сеун, выйдя из дома, едва не споткнулся о незваного гостя. Тот был разодет по последней столичной моде. Чёрный камзол, расшитый белейшими кружевами, чёрные кюлоты, белые вязаные чулки, башмаки с золотыми пряжками, завитой парик и шляпа с пером. Но зоркий взгляд охотника не обманешь, столичный щёголь был немедленно узнан.

— Старый знакомец! Ещё что-то задумал украсть? Как пальчики, зажили или до сих пор болят?

— Не понимаю… — процедил гость. — Меня зовут Кент Манихс. Повелением его светлости герцога Орнуэла Мальтона я назначен профостом селения Марново. Я должен навести здесь порядок, и собрать недоимки с крепостных крестьян, в том числе и с тебя. Так что можешь заранее продавать своего цыплёнка.

— Что ты прохвост, это я вижу и сам, но при чём тут герцог Мальтон? Марново — свободная деревня, здесь нет, и никогда не было крепостных.

— Его светлость пожелал взять Марново под свою высокую руку, так что всем вашим вольностям пришёл конец. Но об этом я объявлю завтра, а сейчас у меня более насущное дело. Его светлость герцог пожелал возродить старинный обычай первой брачной ночи. Насколько мне известно, на завтра у вас назначена свадьба. Семья невесты сейчас находится у вас, как я понимаю, женщины примеряют свадебное платье. Всё это очень удачно. Невесту я забираю и отвожу к герцогу. Как он распорядится жемчугами, не знаю, а невесту завтра, после первой ночи, вернут мужу.

Сеун молчал. Наступило время охоты, а значит, кончилось время разговоров.

Возле коновязи стояла распряжённая бричка, на которой приехал Стан со своей семьёй. Там на самом видном месте лежала плеть. Стан, добрейший человек, помыслить не мог, чтобы ударить лошадь, но плеть должна быть, и она была: витая, пятихвостая, с хромовыми поковками, вплетёнными в конец каждого хвоста. Когда Стан приезжал в столицу, все лихачи слюной исходили при виде такой красоты. Точёная рукоять удобно легла в ладонь, плеть свистнула. Клочья кружев полетели во все стороны. Звук, который издал Кент Манихс, не поддаётся никакому описанию. Второй удар лёг поперёк первого, а третий пришёлся по ногам. Белые чулки окрасились красным.

Толстяк бежал. За воротами, распахнутыми по случаю готовящегося праздника, стояло нечто похожее на большой кожаный кулёк. Должно быть, на этом угробище прибыл сюда Кент Манихс, и на нём же собирался увозить Асю в спальню похотливого герцога. Никаких колёс у кулька видно не было, как не имелось лошади или осла, которые могли бы тащить кожаный экипаж.

Прохвост юркнул в кулёк, и тот поехал, ведомый неясно какой силой. Сеун опустил плеть. Срывать гнев на неживом предмете было не в его правилах.

Больше всего сейчас хотелось лечь, чтобы дать покой изломанному телу, но в такую пору покоя ожидать не приходится.

В вышине появилась тёмная точка, и прямо посреди двора опустился пегас, на котором прибыл Нусс Цопин, старый знакомый и добрый приятель. Родом он был из мелких дворян, когда-то разорившихся, чтобы купить самого невзрачного из возможных пегасов. С тех пор он, как и Сеун, зарабатывал охотой на драконов, но если Сеун был смел, удачлив и, как следствие, богат, то Нуссу одной смелости едва хватало на жизнь, достойную дворянина. Дворянством своим Нусс не кичился, и с Сеуном, с которым знался больше четверти века, был на «ты», как то бывает лишь среди равных.

— Видел с высоты, как ты лупцевал этого мерзавца. Прелестное зрелище! — сказал он вместо приветствия.

— Я предупреждал, что в следующий раз будет больнее. Вот он и напросился. Ему ещё мало досталось. Не иначе придётся встречаться в третий раз.

— А вот тут — осторожнее. Этот, как его, Манихс, не знаю уж каким образом, втёрся в доверие к герцогу Мальтону и представляет его интересы.

— А я представляю свои.

— О том и речь. Герцог собирается наложить лапу на деревню Марново с окрестностями. Деревня ему не нужна, места бедные, народ упрямый, но герцог хочет свести счёты с тобой. Не знаю, что вы не поделили, но здесь погиб его знаменитый пегас…

— Шлем надо было надевать не только себе, но и пегасу — не удержался Сеун.

— А ты знаешь, что об этом говорит сам Мальтон? Что пока он сражался с Красным драконом, ты ударил его в спину и убил пегаса. В результате дракон сумел уйти, потеряв лишь рубины, которые герцог носит в своей короне. А за пегаса ты должен будешь отвечать.

— Всё было наоборот! — возвысил голос Сеун.

— Я тебе верю. А как насчёт остальных?

— Я вызову его на поединок, и камни сами покажут, кто их добыл. От первого же тычка они вылетят из его короны, как бы их ни закрепляли столичные ювелиры.

— Ты думаешь, он примет твой вызов? Он герцог, ты мужик, положение слишком неравное. Мне кажется, пока есть время, тебе следует собираться и бежать со всем семейством куда-нибудь подальше, где Мальтон не сумеет тебя достать.

— Я никогда и ни от кого не бежал. А что касается поединка, то я обращусь к королю. Если ты помнишь, то мы оба вхожи к его величеству.

— Чем тебе может помочь король? Кто бы сейчас мог помочь самому королю? Мальтон собирает войска. У него две тысячи гвардейцев и больше десяти тысяч простых рекрутов, вооружённых железным оружием. Как ты думаешь, нужна ли такая армия против деревни Марново и её самовольных мужиков?

— Значит, он готовит государственный переворот… Поцарствовать захотелось. Что же, теперь я знаю, что следует делать. Спасибо тебе, Нусс, ты мне очень помог. Сколько, говоришь, у меня времени?

— Боюсь, что Мальтон со своим войском, будет здесь к завтрашнему вечеру. Во всяком случае, всем охотникам приказано прибыть к Мальтону завтра.

— Приказано?! Кто-то вздумал приказывать свободным охотникам?

— Такие настали времена. У Мальтона в короне три волшебных рубина. Ничего подобного нет ни у кого из нас.

— Я сильно сглупил когда-то. Захотелось посмотреть, как маркиз будет подбирать камни, которые я швырнул в грязь. Но ничего, не беда, если сделал ошибку, гораздо хуже, если не сумел её исправить.