Охотники на мамонтов

Глава 5

Внезапно что-то разбудило Эйлу; продолжая неподвижно лежать под покрывалом, она напряженно прислушивалась к тишине. И вдруг отчетливо услышала чьи-то громкие стенания. Казалось, кто-то стонет от невыносимой боли. Обеспокоенная, она приподняла край занавеса и взглянула в ту сторону, откуда доносились стоны. В проходе шестого очага с воздетыми вверх руками стояла Крози, всем своим видом показывая, как она несчастна, и явно рассчитывая вызвать сочувствие.

– Он разобьет мое сердце! Он убьет меня! Этот негодяй настраивает против меня мою собственную дочь! – прижимая руки к сердцу, вопила Крози, точно она уже умирала. Несколько человек обернулись и посмотрели на нее. – О-о-о! Я отдала ему свою собственную плоть… Мою плоть и кровь…

– Отдала!.. Да ты пока еще ничего не дала мне! – орал Фребек. – А вот я отдал тебе Брачный выкуп за Фрали.

– Хорошенький выкуп! Да там и посмотреть-то не на что. Я могла бы получить за нее гораздо больше, – огрызнулась Крози; ее сетования были не более искренними, чем стенания. – Она пришла к тебе с двумя детьми. Разве это не доказательство благосклонности к ней Великой Матери? Ты унизил ее достоинство своими жалкими подарками. И, мало того, ты унизил и ее детей. Взгляни на нее! Великая Мать вновь благословила ее ребенком! Конечно, я отдала ее, бедняжку, за тебя, потому что душа у меня добрая да жалостливая…

– И потому, что никто не хотел брать Крози в придачу к ее дважды благословенной дочери, – добавил чей-то голос, прерывая ее монолог.

Эйла обернулась, чтобы выяснить, кто это сказал. На нее с улыбкой смотрела молодая женщина, та, что примеряла вчера красивое праздничное платье.

– Если у тебя есть желание еще поспать, то ты можешь спокойно забыть о них, – сказала Диги. – Что-то они сегодня начали браниться спозаранку.

– Нет, пора вставать, – сказала Эйла. Ее взгляд скользнул по проходу между очагами. Лежанки уже опустели, и, кроме Крози и Диги, она больше никого не заметила. – И Джондалар уже вставать, – добавила она, взяв свои одежды и начиная одеваться. – Я просыпаться от сна, подумать, что женщина больна.

– О нет, она вполне здорова. По крайней мере – на вид. А вот кого и правда стоит пожалеть, так это Фрали, – сказала Диги. – Она, бедняжка, мечется между двух огней.

Эйла понимающе покачала головой:

– Почему они кричат?

– Не знаю почему, только ругаются они постоянно. Я думаю, каждый из них старается перетянуть Фрали на свою сторону. Крози уже стара и боится, что Фребек может подорвать ее влияние, а Фребек упорно добивается поддержки Фрали. Раньше он имел очень низкий статус, но теперь не хочет терять завоеванного положения. Фрали повысила его статус, хотя Брачный выкуп за нее был довольно низок.

Гостья слушала с явной заинтересованностью, и Диги, сама воодушевленная темой разговора, присела на лежанку, поджидая, пока Эйла оденется.

– Честно говоря, я не думаю, что она прогонит его. Мне даже кажется, она любит его, несмотря на то что он порой может быть таким противным. Не так-то легко найти другого мужчину – такого, кто захочет принять ее мать. Все знают, чем кончилось дело в первый раз, и больше никто не пожелает связываться с Крози. Эта старуха может вытянуть все жилы, угрожая, что уведет свою дочь. Именно по ее вине Фрали считают незавидной невестой. Я бы очень не хотела оказаться в подобной ситуации. Но мне повезло. Даже если мы не станем строить новое жилище на пару с моим братом, а поселимся на обжитой стоянке, то моей матери, Тули, везде будут рады.

– Значит, твоя мать идти с тобой? – озадаченно спросила Эйла. Она привыкла к тому, что жена переходит жить в семью мужа, но впервые слышала, что мать должна перейти вместе с дочерью.

– Мне бы очень этого хотелось, но я думаю, что она не согласится. Скорее, она предпочтет остаться здесь. Я не могу винить ее. Конечно, лучше быть главой на собственной стоянке, чем просто жить в семье дочери где-то в другом месте. Хотя я наверняка буду скучать без нее.

Эйла слушала как зачарованная. Она не поняла половину из того, что наговорила Диги, и была совсем не уверена, что правильно усвоила остальное.

– Да, грустно покидать мать и своих сородичей, – сказала Эйла, – но ведь ты скоро будешь иметь мужа.

– О да. Следующим летом, на Летнем сходе, мы пройдем Брачный ритуал. Моя мать окончательно договорилась обо всем. Разумеется, она установила ужасно высокий Брачный выкуп, и я боялась, что они никогда не согласятся. Но все закончилось хорошо. Хотя знаешь, как трудно дождаться лета. Вот если бы Бранаг мог пожить у нас подольше. Но его ждут дома. Он обещал вернуться как можно скорее и…

Две молодые женщины, увлеченные беседой, медленно шли к выходу из длинного земляного дома, правда, болтала в основном Диги, а Эйла с жадностью ловила ее слова.

В помещении Входного очага было довольно холодно, но, когда распахнули занавес сводчатого дверного проема, Эйлу встретил поток еще более холодного воздуха, и она поняла, как резко изменилась погода. Морозный ветер, отбросив назад ее волосы, ворвался с новой неожиданной силой, взметнув тяжелую мамонтовую шкуру. За ночь земля покрылась легкой снежной пылью. Своенравные вихревые потоки воздуха, играя легкими снежными крупинками, то собирали их в складках и впадинах почвы, то вычерпывали их обратно и переносили на новые места. Лицо Эйлы мгновенно запылало, обожженное острыми ледяными укусами.

Однако в земляном жилище было очень тепло, гораздо теплее, чем в любой пещере. Она надела меховую парку только перед выходом; за этими толстыми стенами верхняя одежда ей вряд ли понадобилась бы. Эйла услышала беспокойное ржание Уинни. Лошадь и жеребенок, по-прежнему привязанные к чахлому деревцу, старались держаться как можно дальше от людей, занятых утренними делами. Она направилась к ним, затем обернулась и с улыбкой посмотрела на Диги. Молодая женщина понимающе улыбнулась ей в ответ и отправилась искать Бранага.

Почувствовав приближение хозяйки, кобыла, похоже, сразу успокоилась и приветливо заржала, взмахивая головой. Эйла сняла с Удальца недоуздок, и они все втроем пошли вдоль по берегу в сторону речной излучины. Когда стоянка скрылась из виду, Уинни и Удалец окончательно успокоились, и после привычного обмена ласками Эйла оставила их на поляне, где лошади могли подкрепить свои силы подмерзшей сухой травой.

Прежде чем пойти назад к стоянке, Эйла задержалась возле кустов и развязала пояс, чтобы снять узкие штаны и справить нужду; пока еще она не могла толком сообразить, как лучше сделать это, не замочив одежду. Эта проблема возникла совсем недавно, когда она облачилась в новые одеяния, которые сшила по образцу одежды Джондалара, починив его растерзанные львиными когтями кожаные штаны и рубашку. Однако надела она эти вещи всего несколько дней назад, перед отправлением в их пробное путешествие. Джондалар очень обрадовался, увидев ее в новом наряде, и она решила навсегда отказаться от своей удобной кожаной накидки – традиционной одежды, которую носили женщины клана. Вот тогда-то и возникли некоторые сложности. Она пока никак не могла понять, как легче справить свои естественные потребности, но не хотела спрашивать об этом Джондалара. Он ведь – мужчина, откуда ему знать, что в данном случае должна делать женщина.

Не видя иного выхода, она сначала сняла кожаные чулки – высокие мокасины, охватывающие нижние концы узких брюк, – а уж потом и сами брюки. После чего Эйла расставила ноги и облегчилась, встав в привычную ей позу. Балансируя на одной ноге, она начала было вновь одеваться, однако, глянув на волнистую речную гладь, изменила свои намерения. Стянув через голову парку и рубашку и сняв висевший на шее амулет, молодая женщина спустилась к воде, решив, что следует завершить очистительный ритуал. Кроме того, ей всегда нравились утренние купания.

Она хотела также прополоскать рот и вымыть лицо и руки в речной воде. К сожалению, ей было неизвестно, какие средства используют мамутои для умывания. Конечно, Эйла могла обходиться и без купания в те времена, когда кучи плавника были занесены снегом и топливо приходилось экономить, а вода превращалась в лед и нужно было откалывать от него куски, чтобы согреть чаю. Но все же ей гораздо больше нравилось быть чистой. К тому же в уголке ее сознания еще таилась мысль о надлежащем ритуале – очистительном омовении, которое следовало совершить как после первой ночи в пещере, так и после ночи в земляном жилище Других.

Эйла окинула взглядом широкую реку. Глубоководный поток двигался быстро и свободно, но спокойное мелководье уже застилала прозрачная ледяная поверхность, обрамленная снежной коркой. Изгибающаяся береговая полоса, покрытая редкими пучками заиндевевшей сухой травы, узкой отмелью вдавалась в реку, образуя тихую заводь. На этой илистой отмели росла единственная карликовая береза, скорее напоминающая куст, чем дерево.

Подойдя к этой илистой косе, Эйла шагнула в воду, разбив вдребезги тончайший прозрачный слой льда. Вода была обжигающе холодной, и Эйла, задрожав всем телом, судорожно вздохнула и схватилась за скелетоподобную ветку чахлой березки, чтобы чувствовать себя более уверенно на этом скользком дне. От резкого порыва морозного ветра ее голое тело покрылось гусиной кожей, длинные пряди волос с силой хлестнули по лицу. Сжав стучавшие от холода зубы, она пошла на глубину. Войдя в реку по пояс, Эйла плеснула себе в лицо ледяной водой, затем, с очередным судорожным вздохом, она быстро шагнула вперед и погрузилась в воду по шею.

Несмотря на все эти невольные вздохи и содрогания, Эйла привыкла к холодной воде и сейчас с грустью думала о том, что довольно скоро придется распрощаться с речными купаниями до следующего лета. Выйдя на берег, она смахнула с себя остатки влаги и быстро оделась. Когда она поднималась по речному склону, холодное оцепенение уже сменилось приятным теплом, давая удивительное ощущение бодрости и новизны жизни, и молодая женщина радостно улыбнулась тусклому солнышку, выглянувшему на мгновение из-за плотного слоя облаков.

Эйла подошла к стоянке и остановилась на краю утоптанной жилой площадки, примыкавшей к длинному холмообразному жилищу, и с интересом наблюдала за несколькими группами людей, которые занимались своими повседневными делами.

Джондалар разговаривал с Уимезом и Данугом, и можно было не сомневаться, что предметом разговора этой троицы является обработка кремня. Неподалеку от них четыре человека отвязывали веревки от выдубленной оленьей шкуры – сейчас уже мягкой, эластичной и почти белой кожи, – растянутой на прямоугольной раме из мамонтовых ребер, скрепленных ремнями. Рядом с ними стояла Диги, которая изо всех сил колошматила гладкой затупленной реберной костью по другой шкуре, закрепленной на подобной раме. Эйла умела выделывать из высушенных жестких шкур мягкую кожу, но впервые видела, как кожу растягивают на рамах из костей мамонта. Поэтому она с интересом присматривалась, стараясь понять все тонкости этого метода.

По всему контуру кожи животного был нанесен ряд маленьких дырочек, затем через эти отверстия пропускались веревки, которые крепко привязывались к раме так, чтобы кожа была туго натянута. Такую раму приставляли к стене земляного дома, чтобы кожаное полотнище можно было обработать с двух сторон. Направив затупленную кость прямо на натянутую шкуру, Диги наваливалась на нее всем своим весом, точно хотела проткнуть ее насквозь, однако эластичный материал не рвался, а послушно растягивался.

Еще несколько человек занимались чем-то совсем непонятным для Эйлы, а остальные мамутои укладывали остатки мамонтового скелета в выкопанные ими ямы. Повсюду были разбросаны кости и бивни. Услышав чей-то призывный голос, она подняла голову и увидела Талута и Тули, которые подходили к стоянке, неся на плечах огромный изогнутый бивень мамонта вместе с черепом. Великое множество костей на этой жилой площадке вовсе не означало, что мамутои убили и съели такое же множество дичи. Здесь были кости, случайно найденные в степи, но основная масса костей скапливалась на крутых излучинах реки, куда стремительно несущийся водяной поток доставлял останки животных.

Оглянувшись вокруг, Эйла заметила еще одного маленького наблюдателя, следившего за жизнью стоянки. Улыбаясь Ридагу, она направилась было к нему, но тут же застыла на месте, заметив, что он тоже улыбается ей. Люди клана никогда не улыбались. Если они и скалили зубы, то их лица при этом становились злыми и враждебными; кроме того, подобным образом они обычно выражали большую тревогу или страх. На первый взгляд эта полуулыбка-полуоскал мальчика показалась Эйле неуместной. Однако она тут же поняла, что ему известно лишь дружелюбное значение такого выражения лица, поскольку этот ребенок воспитывался не в клане.

– Доброе утро, Ридаг, – сказала она, одновременно делая один из приветственных жестов, который члены клана использовали в тех случаях, когда обращались к ребенку.

И вновь Эйла заметила проблеск понимания в его глазах. «Он все вспомнит! – подумала она. – Он обладает наследственной памятью, я уверена в этом. Он сразу узнает все эти знаки, надо только напомнить ему их. А я ничего не знала. Мне пришлось просто выучить этот язык».

Она вспомнила, как испугались Креб и Иза, обнаружив, что ей очень трудно дается язык, который с легкостью воспринимали все дети клана. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы выучить и запомнить все жесты, в то время как любой ребенок клана запоминал их с первого раза. Многие уже начали терять терпение, сочтя ее на редкость глупой, но постепенно она стала запоминать все гораздо быстрее и в итоге отлично освоила знаковый язык.

А Джондалар был поражен ее даром. Для обычных людей такая натренированная память была чудом и значительно убыстряла процесс обучения. Он изумлялся тому, с какой легкостью Эйла запоминает новые слова, – казалось, это не составляет для нее никакого труда. Конечно, развить такую способность было нелегко, и хотя она действительно научилась схватывать все на лету, однако так и не поняла, какой памятью обладают члены клана. Никому из Других это не было присуще; именно такая особая память является главным отличием между этими двумя ветвями человеческого рода.

Люди клана представляли более древнюю ветвь, но их головной мозг был даже больше, чем у их потомков, и, в сущности, мыслительные способности клана были ненамного меньше, скорее это было мышление другого вида. Клан черпал свои знания из памяти, которую отчасти можно было назвать инстинктом, но только более осознанным инстинктом; эти люди с рождения имели в своей мозговой копилке все, что знали их предки. Им не надо было вновь познавать этот мир и учиться навыкам, потребным для жизни, – они все понимали. Дети нуждались только в том, чтобы им напомнили то, что они уже знали, и они с ходу привыкали к такому процессу. А взрослые знали, как следует открывать эту копилку наследственных знаний.

Они легко вспоминали, однако новые знания усваивали с огромным трудом. И если уж они выучили нечто новое – поняли новую идею или приняли новый обычай, – то уже никогда не забывали этого знания, передавая его из поколения в поколение. Правда, копилка их памяти наполнялась крайне медленно. Иза уловила отличие памяти Эйлы и, возможно, даже догадалась, в чем оно заключается, когда учила девочку лекарственному искусству. Этот странный ребенок вспоминал не так быстро, как дети клана, но зато гораздо быстрее воспринимал все новое.

Ридаг сказал слово. В первый момент Эйла не поняла его, но затем узнала: это было ее имя! Он произнес ее имя на том молчаливом языке, который стал ей почти родным, на языке людей клана.

Подобно им, этот ребенок был не способен к четкой артикуляции речи; он мог издавать отдельные звуки, но в этом наборе не хватало некоторых важных составляющих, и из-за этого он не мог научиться произносить слова людей, с которыми жил. Эйла и сама до сих пор испытывала трудности в произношении слов, поскольку отвыкла пользоваться всем набором звуков, назначенных ей от природы. Именно ограниченные возможности речевого аппарата людей клана и их предков стали причиной возникновения и развития богатого и всеобъемлющего знакового языка – языка мимики, жестов и поз, позволявшего выразить все нюансы богатой и всеобъемлющей культуры клана. Ридаг понимал Других, понимал вырастивших его людей; ему была понятна сама идея языка. Он только не умел пока объяснить им этого.

Затем мальчик сделал жест, который вчера вечером изобразил Неззи; он обратился к Эйле как к матери. Эйла почувствовала, что сердце ее учащенно забилось. Последним, кто называл ее так, был ее сын, и Ридаг внешне так напоминал Дарка, что на мгновение ей даже показалось, что перед ней ее родной сын. Как бы ей хотелось, чтобы он действительно оказался Дарком, она жаждала обнять сына, прижать его к груди, произнести его имя. Зажмурив глаза, Эйла с трудом подавила дрожь, вызванную этими мечтами, и вернулась в мир реальности.

Открыв глаза, она увидела, что Ридаг смотрит на нее проницательным, не по-детски мудрым, сочувственным взглядом, казалось, он полностью понимал ее и знал, что она так же понимает его. Но как бы ей этого ни хотелось, Ридаг не мог стать Дарком. Он был похож на Дарка не больше, чем она – на Диги; он был Ридаг, и никто другой. Окончательно овладев своими чувствами, Эйла глубоко вздохнула.

– Ридаг, ты хочешь узнать новые слова? Новые ручные знаки? – спросила она.

Он усиленно закивал.

– Ты ведь уже запомнил слово «мать» прошлым вечером…

Он ответил ей, молча повторив тот знак, который так растрогал Неззи… да и саму Эйлу.

– А вот такой знак ты узнаешь? – спросила она, совершая приветственный жест, и заметила, что он старается вспомнить что-то, словно мысленно пробирается сквозь туман, скрывающий его знания. – Это знак приветствия, он означает «доброе утро» или «привет». А сейчас смотри, – она показала почти такой же, но более привычный для нее жест, – так здороваются старшие с младшими.

Ребенок сосредоточенно нахмурил брови и, изобразив похожий жест, радостно взглянул на нее, оскалив зубы в своей пугающей улыбке. Затем повторил оба жеста, подумал немного и, сделав третий, вопросительно посмотрел на нее, не уверенный в собственных знаниях.

– Да-да, все правильно, Ридаг! Я – женщина, как и твоя мать, и именно так приветствуют взрослых женщин. Ты вспомнил!

Неззи заметила, что Эйла и Ридаг сидят рядышком. Бывало, Ридаг, забыв о своем хрупком здоровье, увлекался какой-то игрой и пытался сделать то, что было ему не под силу; конечно, Неззи очень беспокоилась за него и поэтому всегда держала мальчика в поле зрения, чтобы вовремя помочь ему в случае необходимости. Направившись к этой жестикулирующей парочке, она старалась понять, чем занимаются ее мальчик и эта молодая женщина. Эйла подняла глаза и, заметив выражение недоумения и любопытства на лице Неззи, решила приобщить ее к учебе.

– Я показываю Ридагу язык клана, его родной язык, – объяснила Эйла, – он сможет говорить с помощью рук, как вчера вечером.

Ридаг широко улыбнулся, обнажив свои необычно большие для ребенка зубы, и обратился к Неззи, сделав знак рукой.

– Что это означает? – спросила она, переведя взгляд на Эйлу.

– Ридаг говорит: «Доброе утро, мама», – перевела молодая женщина.

– «Доброе утро, мама»? – Неззи сделала движение, отдаленно напоминавшее точный и обдуманный жест Ридага. – И вот это означает: «Доброе утро, мама»?

– Нет. Садись с нами, и я все покажу тебе. – Эйла сделала правильный знак. – Такой жест означает «Доброе утро», а вот такой, – она слегка изменила движение, – означает «Доброе утро, мама». Он может точно так же обратиться ко мне, подразумевая, что я – взрослая женщина. А ты должна обратиться к нему по-другому, вот так, – Эйла немного изменила движение руки, – и тогда ты скажешь ему: «Доброе утро, малыш!» А вот так, – сказала она, показав очередной вариант, – ты скажешь: «Доброе утро, сынок». Поняла?

Эйла повторила все вариации приветственного жеста, а Неззи, внимательно понаблюдав за ней, сделала еще одну неловкую попытку. Конечно, движения ее рук еще были неуверенными и не очень точными, однако и Эйла, и Ридаг догадались, что она пыталась сделать жест, означавший «Доброе утро, сынок».

Мальчик шагнул к сидевшей на земле матери и порывисто обнял ее за шею. Неззи прижала его к себе и зажмурила глаза, стараясь сдержать подступившие слезы. Эйла с удивлением отметила, что глаза Ридага тоже увлажнились.

Никто из членов клана Брана, кроме нее, не умел плакать, не мог выразить слезами свои чувства, которые тем не менее были столь же сильными. И ее маленький сын в полной мере унаследовал от нее лишь речевые способности; у Эйлы по-прежнему болезненно сжималось сердце, когда она вспоминала, как он кричал при расставании с ней… Но Дарк не мог облегчить свое горе слезами. И Ридаг, подобно своей родной матери, не мог говорить, однако сейчас мальчика переполняло чувство любви к Неззи, и в его глазах блестели слезы.

– Как жаль, что прежде я не умела говорить с ним, – сказала Неззи, – хотя я точно знала, что он все понимает.

– Ты хочешь узнать новые ручные знаки? – мягко спросила Эйла.

Все еще прижимая мальчика к груди, женщина просто кивнула; в данный момент она не доверяла своему голосу, боясь, что с трудом сдерживаемые чувства прорвутся наружу. Эйла показала другой набор знаков и их варианты, а Неззи и Ридаг сосредоточенно смотрели на нее, пытаясь уловить все нюансы. Обучение шло полным ходом. Лэти и Руги, дочери Неззи, а с ними и младшие дети Тули – Бринан и его маленькая сестра Тузи, которая была примерно одного возраста с Руги и Ридагом, – подошли выяснить, что происходит. Чуть погодя к ним присоединился семилетний сын Фрали, Кризавек. И вскоре вся компания уже была увлечена изучением этого странного языка, казавшегося новой чудесной игрой под названием «Говорящие руки».

Большинство игр, в которые играли дети мамутои, были недоступны Ридагу, однако в этой игре он превзошел всех. Эйла просто не успевала за ним. Как только она показывала ему один знак, он тут же вносил в него собственные изменения, придававшие этому знаку новые оттенки смысла. У Эйлы возникло ощущение, что все эти жесты действительно хранились в темной кладовке его памяти и поджидали лишь оживляющего луча света, чтобы Ридаг смог разглядеть богатые запасы собственных знаний.

И самое главное, что его сверстники тоже осваивали язык жестов. Впервые в своей жизни Ридаг мог полностью выразить свои мысли, и ему хотелось, чтобы эта игра никогда не кончалась. Дети, с которыми он вырос, с радостью восприняли его выдающиеся способности к ручному разговору с помощью знаков. Они и раньше умели общаться с ним и понимали, что у него есть свои особенности, из-за которых он не может нормально говорить. Однако дети не могли согласиться с предубеждением взрослых, считавших, что Ридагу просто не хватает ума. И Лэти, как это зачастую бывает со старшими сестрами, уже много лет «переводила его тарабарщину» на язык, понятный взрослым обитателям стоянки.

Процесс обучения шел полным ходом, постепенно дети поняли, что новая игра достаточно сложна, и увлеклись ею еще больше. Эйла заметила, что Ридаг уже исправляет их жесты, а они выясняют у него правильное значение ручных знаков и жестов. Наконец-то он мог занять достойное место в компании своих сверстников.

По-прежнему сидя рядом с Неззи, Эйла наблюдала за детьми, общавшимися на языке знаков. Она улыбнулась, представив, что бы подумала Иза о детях Других, которые говорили на языке клана и одновременно смеялись, выкрикивая непонятные слова. «Наверное, – решила Эйла, – мудрая целительница смогла бы разобраться в такой путанице».

– Да, должно быть, ты права. Это его родной язык, – сказала Неззи. – Просто удивительно, как быстро он все воспринимает. Я и не подозревала, что у плоско… как ты называешь их?

– Клан. Они говорят: «Мы – члены клана». Это означает… семья… люди… разумные существа. Например, клан Пещерного Медведя, то есть племя, которое почитает Великого Пещерного Медведя. А вы говорите: «Мамутои, охотники на мамонтов, которые почитают Великую Мать», – ответила Эйла.

– Клан… Я не знала, что они могут так говорить, даже не представляла, что можно так много сказать с помощью ручных знаков… И мне еще не приходилось видеть Ридага таким счастливым… – Женщина нерешительно умолкла, и Эйла почувствовала, что та хочет сказать еще что-то важное, но не знает, как лучше выразиться. Она молча ждала, давая Неззи возможность собраться с мыслями. – Я удивилась, что ты так быстро приняла его, – продолжала Неззи. – Некоторые люди вообще отказываются признавать его за человека, а большинство просто чувствуют себя неловко рядом с ним. А ты отнеслась к нему так, словно давно знаешь его.

Изучающе глядя на старшую женщину, Эйла медлила с ответной репликой, не уверенная в том, стоит ли рассказывать сейчас о своем прошлом. Наконец, приняв решение, она сказала:

– Когда-то я знала ребенка, похожего на него… моего сына. Моего сына Дарка.

– Твоего сына! – Неззи была потрясена, но Эйла не заметила в ее голосе и тени того отвращения, которое было столь очевидным в голосе Фребека, когда он прошлым вечером высказывался о плоскоголовых и о Ридаге. – У тебя был смешанный сын? Где же он? Что с ним случилось?

Лицо Эйлы помрачнело, в глазах вспыхнула затаенная боль. Живя одна в своей долине, она старалась как можно реже думать о сыне, глубоко запрятав эти воспоминания на самое дно своей памяти, но вид Ридага разбередил ее душу. А вопросы Неззи застали ее врасплох и вытолкнули эти горькие воспоминания и чувства на поверхность, и сейчас Эйла была вынуждена противостоять им.

Неззи, как все мамутои, отличалась прямотой и откровенностью и не могла удержаться от вопросов, если что-то вдруг искренне заинтересовало ее. Однако при этом она не была лишена чуткости.

– Извини меня, Эйла. Мне следовало подумать, прежде чем…

– Не волнуйся, Неззи, – сказала Эйла, стараясь сдержать слезы. – Я понимать, что у тебя будут вопросы, когда сказать о сыне. Это… очень больно… вспоминать о Дарке.

– Может быть, ты не хочешь говорить о нем?

– Когда-нибудь надо рассказать об этом. – Эйла помолчала и начала свою историю: – Дарк живет в клане. У меня была мать Иза, как ты для Ридага. Когда она умирать, то говорить мне, чтобы я шла на север искать мое племя. Уйти из клана и найти Других. Тогда Дарк был еще младенец. Я не ушла. Потом, когда Дарку быть три года, Бруд заставил меня уйти. Я не знать, где жить Другие. Я не знать, куда мне идти, и я не могла взять Дарка. Я отдала его Убе… моей сестре. Она любить Дарка и заботиться о нем. Теперь он – ее сын.

Эйла умолкла, Неззи тоже молчала, не зная, что сказать. В голове ее крутилось множество вопросов, но она видела, с какой болью эта молодая женщина говорит о любимом сыне, которого ей пришлось покинуть, и не хотела усугублять ее страдания. Однако Эйла продолжила рассказ по собственному почину.

– Уже три года я не видеть Дарка. Он расти большой… Ему сейчас уже шесть лет. Может быть, как Ридагу…

Неззи кивнула:

– Да, Ридагу еще не исполнилось семи лет.

Эйла помолчала, казалось погрузившись в раздумья. Затем сказала:

– Ридаг напомнить мне Дарка, но они разные. Глаза у Дарка – такие же, как у членов клана, а рот – как у меня… – Она усмехнулась. – Нет, надо сказать по-другому. Дарк умеет произносить слова, может разговаривать, а люди клана – не могут. Лучше бы Ридаг говорить, а он не может. И Дарк – сильный, здоровый. – Взгляд Эйлы стал отсутствующим. – Он бегать быстро. Он стать лучший бегун… Будет Удалец, как говорить Джондалар. – Когда она вновь осмысленно посмотрела на Неззи, глаза ее были полны печали. – Ридаг – слабый с рождения… У него слабое?.. – Она прижала руку к груди, не зная нужного слова.

– Да, иногда у него болезненное дыхание, – сказала Неззи.

– Нет, болезнь – не дыхание. Болезнь – кровь… нет… не сама кровь… бум-бум-бум… – сказала она, постукивая кулаком по левой части груди. Эйла вновь расстроенно умолкла, не зная слова.

– Ты хочешь сказать «сердце», – поняла наконец Неззи. – Так и Мамут говорит. У мальчика слабое сердце. Но как ты узнала?..

– Иза знала болезни, она была целительницей. Самой лучшей целительницей клана. Она учила меня как дочь. Я стать целительницей.

«Джондалар говорил, что Эйла – целительница», – вспомнила Неззи. Она тогда еще удивилась, что плоскоголовые думают о лечении болезней, она также не представляла, что они могут говорить. Но, с детства зная Ридага, Неззи понимала, что он – не глупое животное, как считало большинство людей, хотя и не может внятно говорить, как все дети. «Эйла, конечно, не Мамут, – подумала Неззи, – но, может быть, не обязательно быть шаманом, чтобы разбираться в болезнях?»

На землю перед ними легла чья-то тень, и обе женщины удивленно подняли глаза. Увлеченные разговором, женщины не заметили приближения подростка.

– Эйла, Мамут велел мне спросить, не хочешь ли ты прийти побеседовать с ним, – сказал Дануг. – Ридагу страшно понравилась новая ручная игра, которую ты показала ему. Лэти все рассказала мне. Ридаг хочет, чтобы я попросил тебя научить и меня тоже каким-нибудь знакам.

– Да-да, я научить и тебя. Я научить любого.

– Я тоже хочу узнать много твоих знаков, – сказала Неззи, когда обе женщины поднялись с земли.

– Утром? – спросила Эйла.

– Да, завтра утром. Но послушай, ведь ты, наверное, еще ничего не ела. Надо сначала немного подкрепиться, – сказала Неззи. – Пойдем со мной, я знаю, чем угостить тебя, и Мамута тоже.

– Я проголодалась, – откликнулась Эйла.

– И я тоже, – добавил Дануг.

– А когда ты бываешь сыт? Я думаю, вы с Талутом сможете съесть на двоих целого мамонта и все равно останетесь голодными, – шутливо заметила Неззи, с гордостью поглядывая на своего рослого и здорового старшего сына.

Когда Эйла и Неззи во главе с Данугом направились в сторону земляного жилища, то их уход был воспринят как сигнал того, что пора отложить все дела и немного подкрепиться; поэтому остальные мамутои тотчас потянулись следом за ними. Все снимали верхние одежды и вешали их на стенные крючки в прихожей. Наступило время обычной ежедневной утренней трапезы, которую можно было готовить либо у своих семейных очагов, либо разводить огонь в просторном помещении общей кухни, где вокруг центрального очага темнели углубления нескольких маленьких очажков. Одни довольствовались холодными остатками вчерашнего мамонтового жаркого, а другие подкрепляли свои силы похлебкой, приготовленной из мяса и рыбы, в которую для аромата добавлялись коренья и овощи, а для густоты – горсти зерен, вышелушенных из колосьев диких степных злаков. Но даже если процесс приготовления еды проходил у семейных очагов, в конце концов большинство людей собиралось у общего очага, чтобы попить горячего чаю и обсудить какие-то вопросы перед очередным выходом из дома.

Эйла сидела рядом с Мамутом и с большим интересом наблюдала за действиями окружающих. Шум от громких разговоров и смеха вновь поразил ее, однако она уже немного привыкла к нему. Гораздо больше ее поражало то, что женщины на равных общаются с мужчинами. Казалось, у этих людей не существует никакой жесткой иерархии, никаких четких правил общежития, касавшихся приготовления и потребления пищи. Каждый самостоятельно накладывал себе еду, за исключением тех женщин и мужчин, которые помогали маленьким детям.

Джондалар, подойдя к Эйле, медленно опустился на циновку рядом с ней, проделав это с особой осторожностью, так как обе его руки были заняты не слишком удобной чашкой с горячим мятным чаем. Этот не пропускающий воду сосуд был сделан из медвежьей травы, его зигзагообразное узорное плетение подчеркивалось контрастным сочетанием цветов, однако этой чашке без ручки явно не хватало жесткости формы.

– Ты встал сегодня совсем рано, – сказала Эйла.

– Мне не хотелось тебя будить, ты так сладко спала.

– Я проснулась от стонов и криков и подумала, что кто-то заболел. Но Диги сказать мне, что эта старуха… Крози… всегда разговаривает с Фребеком на повышенных тонах.

– Да, это был горячий спор, я слышал его даже снаружи, – сказал Джондалар. – Может быть, Фребек и смутьян, но я не спешил бы обвинять его. Эта неугомонная старуха верещит, как сойка. Не знаю, как с ней можно ужиться?

– Я подумала, что кто-то заболел, – задумчиво повторила Эйла.

Джондалар недоуменно взглянул на нее, не понимая, зачем она повторяет свое ошибочное предположение о болезни.

– Ты права, Эйла, – вставил свое слово Мамут, – старые раны иногда долго болят.

– Диги жалеет Фрали. – Эйла повернулась к Мамуту, почувствовав, что наступил удобный момент для начала разговора; у нее накопилось много вопросов, но она не хотела выдавать свое полное невежество. – Что такое Брачный выкуп? Диги говорила, что Тули запросила высокий Брачный выкуп за нее.

Мамут не спешил с ответом, тщательно обдумывая, с чего начать, поскольку хотел, чтобы его поняли. Эйла выжидающе смотрела на седовласого старца.

– Я мог бы обойтись простым и кратким ответом, Эйла, однако это понятие включает в себя гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Долгие годы я размышлял над смыслом этой традиции. Ее не так-то легко понять и объяснить самому себе и своим людям, даже если ты – шаман и все приходят к тебе за ответами. – Прикрыв глаза, Мамут сосредоточенно сдвинул брови и начал с вопроса: – Ты понимаешь, что такое статус или положение человека в своем племени?

– Да, – ответила Эйла. – Статус вождя в клане выше, чем у главного охотника и его подопечных. Мог-ур тоже имеет высокий статус, только совсем иного рода. Он… ведает духовным миром.

– А женщины?

– Все женщины имеют статус жены, но у целительницы – особый статус.

Ответ Эйлы удивил Джондалара. Она рассказывала о плоскоголовых много удивительных вещей, но ему с трудом верилось, что они могут строить свою жизнь на основе сложных понятий иерархии.

– Все понятно, – сказал Мамут и продолжил познавательную беседу: – Мы почитаем Великую Мать, создательницу и покровительницу всего живого: людей, животных и растений, рек, морей и скал, лугов, лесов и всех земных угодий. Она прародительница всей жизни, создавшая наш мир. Когда, испрашивая позволения на охоту, мы взываем к духу мамонта, к духу оленя или бизона, мы сознаем, что именно дух Великой Матери даровал им жизнь. Ее дух сотворит и нового мамонта, оленя или бизона вместо тех, что Она отдаст нам в пищу.

– А мы говорим, что это – дар Жизни Великой Матери, – понимающе заметил Джондалар. Он с интересом слушал Мамута, сравнивая верования мамутои и зеландонии.

– Мут, Великая Мать, наделила женщин особым даром, чтобы показать нам, каким образом Она обретает силу духа для сотворения новой жизни взамен той, которую Она забирает обратно к Себе, – продолжал старый шаман. – Когда подрастают наши дети, они узнают об этом из легенд, сказаний и песен, но я не буду пока рассказывать их, Эйла. Конечно, все мы любим послушать эти легенды даже в преклонном возрасте, но тебе сейчас необходимо понять их происхождение и скрытый смысл, чтобы постичь истоки многих наших традиций. У нас женщина-мать имеет высокий статус, а Брачный выкуп показывает, как высоко мы ценим ее.

Эйла слегка кивнула, она сидела точно завороженная и с напряженным вниманием слушала шамана. Джондалар пытался как-то рассказывать ей о Великой Матери, однако логичные объяснения Мамута были гораздо легче для понимания.

– Когда женщина и мужчина решают соединить свои жизни, то жених и его стоянка присылают многочисленные подарки матери его избранницы и ее стоянке. Ценность этих подарков устанавливает сама мать или вожди – словом, решается вопрос: как много требуется подарков для выкупа невесты? Случается, что выкуп назначает сама невеста, но для этого должны быть особые причины, а не просто ее прихоть. Любая женщина хочет, чтобы ее оценили как можно выше, однако выкуп не должен быть слишком большим, иначе избранный ею мужчина и его стоянка просто не смогут или не пожелают заплатить его.

– Но почему женщину надо выкупать? – спросил Джондалар. – Разве она может служить предметом торговли, как соль, кремень или янтарь?

– Ценность женщины совсем иного свойства. Принося Брачный выкуп, мужчина получает привилегию жить с женщиной. И богатый Брачный выкуп взаимовыгоден. Чем он богаче, тем выше статус женщины: по нему судят о том, как высоко ценит женщину, во-первых, ее будущий муж, а во-вторых – ее собственная стоянка. Кроме того, стоянка жениха может снискать всеобщую известность и завоевать уважение, если ценность их даров будет достаточно велика. С другой стороны, стоянка жениха оказывает почет и уважение стоянке невесты, и Брачный выкуп служит своего рода компенсацией на тот случай, если молодая женщина покидает родные места. Ведь она может уйти к очагу мужа или их семья может основать новую стоянку. Однако важнее всего то, что богатые дары со стороны стоянки жениха показывают, как велико богатство и благополучие его племени. Когда в семье рождаются дети, то они наследуют статус матери, поэтому высокий Брачный выкуп выгоден и для них. К тому же Брачный выкуп состоит из богатых подарков, и часть их будет отдана молодой паре, чтобы у них было с чего начинать совместную жизнь. И все же главное в том, что он определяет статус, ту высокую оценку, которую дает молодой женщине ее родная и все прочие стоянки племени мамутои, и этот статус распространяется на ее мужа и детей.

Эйла выглядела озадаченной, а Джондалар согласно кивал, быстро воспринимая объяснения Мамута. Некоторые детали и тонкости, конечно, не совпадали, но, в сущности, родственные отношения в племени зеландонии строились на тех же основах.

– А каким образом вы оцениваете ценность женщины при назначении Брачного выкупа?

– Величина Брачного выкупа зависит от многих обстоятельств. Мужчина, естественно учитывая собственные возможности, стремится найти женщину с наиболее высоким статусом, поскольку он покидает семью матери и его новое положение будет определяться статусом будущей жены, которая, возможно, уже стала или станет матерью. Женщина, уже подтвердившая свои способности к деторождению, имеет более высокую ценность, поэтому невеста с детьми – предпочтительнее. Мужчины, преследуя собственную выгоду, зачастую стремятся увеличить ценность будущей невесты; два жениха, претендующие на женщину высокого статуса, могут объединить свои усилия, если все трое придут к соглашению, – и при этом Брачный выкуп за нее становится еще выше. Иногда один мужчина может соединиться с двумя женщинами, обычно такое случается, если две сестры не хотят расстаться друг с другом. Тогда их семья получит новый статус, соответствующий положению более уважаемой сестры, и это взаимовыгодно, так как и сам мужчина получает дополнительное преимущество. Вступая в такой двойной брак, он показывает, что способен обеспечить двух женщин и их будущих детей. Рождение девочек-двойняшек считается особым даром Великой Матери, поэтому такие девушки редко расстаются друг с другом.

– Когда мой брат нашел себе невесту в племени шарамудои, он стал родственником женщины по имени Толи из племени мамутои. Однажды она рассказывала мне, что ее как бы «украли» из родного племени, правда с ее собственного согласия.

– Да, мы торгуем с этим племенем, но у нас разные традиции. Толи была женщиной высокого статуса. Отдавая ее в чужое племя, мы лишались не только высокочтимой женщины – хотя они и заплатили богатый Брачный выкуп, но одновременно лишались и того статуса, который она унаследовала от матери и должна была передать своему мужу и детям, поскольку у шарамудои все эти понятия имеют иное значение. Такую потерю невозможно возместить шикарными подарками. В сущности, ее статус действительно украли у нас. Однако Толи полюбила того молодого человека из племени шарамудои и решила стать его женой, поэтому нам пришлось согласиться на то, чтобы ее «украли».

– Почему Диги говорит, что мать Фрали понижает ценность Брачного выкупа? – спросила Эйла.

Старец задумчиво посмотрел на нее и поудобнее устроился на своей циновке. Он понимал, к чему ведет ее вопрос, и ответить на него было не так-то легко. Большинство людей воспринимали их обычаи чисто интуитивно и не могли объяснить их так же четко и ясно, как Мамут. Многие на его месте с неохотой пустились бы в объяснения, касавшиеся их верований, суть которых порой была затемнена неверными толкованиями. Они даже боялись, что излишне откровенный и подробный рассказ о культурных традициях может принизить таинственное могущество высших сил. И сам шаман неохотно говорил об этом, однако он уже составил определенное мнение об Эйле и хотел, чтобы она как можно быстрее усвоила первопричины и поняла историю их традиций.

– Мать может перейти жить в очаг любого из своих детей, – сказал он. – Обычно такое случается, когда женщина становится старой, и чаще всего старые женщины предпочитают жить на одной стоянке со своей дочерью. Ее муж также живет с ней, однако он вправе уйти на стоянку своей матери или жить с сестрой, если захочет. Мужчина зачастую тесно связан с детьми своей жены, детьми своего очага, так как он долго живет с ними и воспитывает их, но его наследниками являются дети его сестры, и они должны позаботиться о его старости. Как правило, к старикам относятся с большим уважением, но, к сожалению, такое бывает не всегда. Фрали – единственный ребенок Крози, остальные уже умерли, и поэтому теперь где будет жить ее дочь, там будет жить и она. Жизнь Крози была нелегкой, и старость отрицательно сказалась на ее характере. Она властная и упрямая, и мало кто хочет делить с ней очаг. Ей пришлось понизить цену Брачного выкупа своей дочери после того, как первый муж Фрали умер, и это обострило ее недовольство и мучения.

Эйла понимающе кивнула и сосредоточенно нахмурилась.

– Иза рассказывала мне о старой женщине, которая жила в очаге Брана до моего появления. Она перешла к ним из другого очага. Ее статус был самым низким, но ее приняли в очаг Брана, и она до конца жизни имела кров, пищу и место у огня. Если бы у Крози не было Фрали, куда бы она пошла?

Мамут немного подумал, прежде чем ответить. Ему хотелось дать Эйле совершенно честный ответ.

– Положение Крози оказалось бы довольно сложным, Эйла. Если человек совсем не имеет родственников, то обычно его принимает какой-нибудь очаг, но Крози так неуживчива, что мало кто согласится принять ее. Вероятно, она нашла бы поначалу кров и пищу на любой стоянке, но спустя некоторое время племя могло бы отказаться от нее, как сделали там, где они жили до смерти первого мужа Фрали… Да и сам Фребек не слишком приятен в общении, – с неодобрением продолжал старец. – У его матери был низкий статус, достоинств у нее было очень мало, если не считать таковым склонность устраивать скандалы, а с таким наследством ему трудно было начинать жизнь. Его родная стоянка не захочет принять Крози, там не особенно расстроились из-за его ухода. Они вообще отказались платить. Вот почему Брачный выкуп за Фрали был таким низким. И здесь они живут только благодаря Неззи. Она убедила Талута выступить в их защиту, и им разрешили остаться на нашей стоянке. Хотя многие вовсе не рады общению с ними.

Эйла кивнула, осознав сказанное. Объяснения шамана немного прояснили положение.

– Мамут, а какое…

– Нуви! Нуви! О Великая Мать! Она задыхается! – раздался вдруг женский крик.

Несколько человек окружили трехлетнюю девочку, которая сдавленно кашляла и захлебывалась слюной, пытаясь нормально вдохнуть. Кто-то похлопал ребенка по спине, но это не помогло. Остальные просто стояли, обступив девочку, и давали разные советы, однако все жутко перепугались, видя, что ей становится все хуже.