Охотники за пшеницей

I. На новые земли

Полным контрастом к печальной судьбе охотника за пшеницей Карльтона является ясная и тихая жизнь Ангуса Маккея, смелого пионера, своими упорными трудами подготовившего путь для сильной коренастой «маркизы» — кормилицы народа.

Задолго до того, как родилась самая мысль о «маркизе», Маккей был обыкновенным фермером в Пикерингском округе штата Онтарио. И отнюдь не стремление к научным открытиям повлекло его на запад. В 1881 году этот поджарый шотландец держал совет со своим другом фермером Вильямсоном.

— Давай распродадим здесь все и двинемся на запад, в Манитобу, — сказал один из них. — Говорят, там поднимают новую богатую почву близ Виннипега.

И вот они отправились вдвоем в далекий путь с той необъяснимой уверенностью в успехе, которая так свойственна всем пионерам.

Благополучно добрались до Виннипега. Но условия здесь оказались неподходящими, и осесть не удалось. Маккей двинулся дальше в поисках нужной ему земли. Он стал одним из тех многочисленных безвестных скитальцев, которые колесят взад и вперед по западной прерии, безбрежной и величественной как океан.

Весной 1882 года Маккей прошел некоторое расстояние вдоль линии железной дороги, а затем углубился в великую северо-западную пустыню. Он молчал и угрюмо шагал позади своих волов.

— Я буду итти до тех пор, пока не найду настоящей земли, — упрямо твердил он. И только в 1883 году чутье пионера заставило его остановиться на сочной земле Индиен-Хэда.

Маккей только что перешагнул за сорок. Это был крепкий сухопарый человек, полный надежд и дьявольски терпеливый. Он вонзил свой плуг в девственную прерию Ассинибойи и вспахал в этот первый год восемнадцать акров жирной глинистой почвы. Весною он посеял на этой земле твердую яровую пшеницу — «красную свирель».

В этот год природа была благосклонна к Маккею. Черная глина на маленьком поле вернула зерно в учетверенном количестве. К Маккею присоединились еще два пионера из Онтарио, а также его друг Вильямсон. Совместными усилиями эта четверка игроков запахала пятьсот акров жирной почвы.

Теплый ветерок навевал светлые надежды. Горячее солнце колдовало над зеленым ковром молодых всходов. Живительные дожди вытягивали вверх стебли пшеницы. Но вот наступил август — довольно прохладный. За ним сентябрь — еще холоднее.

«В этом голу все наши посевы замерзли, — писал Ангус Маккей. — Мы начали жатву 7 сентября, но в ту же ночь ударил мороз».

Пионеры были совершенно разорены.

— Ну, это конечно особенный год, — сказал неунывающий шотландец. Увы, он не знал, что все годы в этой стране бывают «особенные». Снова взялся он за плуг и поднял новые участки прерии. Он нанял несколько упряжек волов и работников. И полными пригоршнями посыпались в землю семена пшеницы.

II. Неожиданное открытие

Часть полей была уже тщательно засеяна, как вдруг пришла весть о восстании среди северных индейских племен. Представители власти, гремя оружием, прискакали в Индиен-Хэд, без разговоров захватили коней, увели работников Ангуса Маккея для пополнения армии.

Все лето большая часть свежеподнятой нови лежала незасеянной, мрачно чернея. А рядом волновались золотые пространства «красной свирели», давшей в этом году превосходный урожай. Маккей не в состоянии был один засеять покинутую землю, но, ненавидя сорные травы, очистил бороною этот пар от лебеды и дикой горчицы.

Наступила весна, работники и кони благополучно вернулись с войны. Прошлогоднее жнитво и гулявшая под паром земля были засеяны «красной свирелью».

Первые всходы пшеницы сулили надежды. Наступил июнь. Каждое утро Маккей выходил из маленькой хижины и смотрел на запад из-под своей широкополой шляпы в надежде увидеть какие-либо признаки дождя. Июнь прошел, а дождя все не было. Наступил июль, и вместо ожидаемых ливней начались сухие горячие ветры.

В то время как пшеница по всей прерии сохла под знойным дыханием августа, на ферме Маккея в Индиен-Хэде случилось чудо.

На том поле, которое ему удалось использовать в прошлом году, Маккей собрал всего по два бушеля с акра. Зато на соседнем поле, пролежавшем весь год под паром, теперь волновалось море тяжелых тучных желто-красных колосьев. Маккей просто не верил своим глазам, Тридцать пять бушелей с акра снял он с этого поля.

Сама природа преподнесла этот эксперимент смелому пионеру. Не спрашивая, как и почему, он извлек из него прекрасный урок.

— Опасно в этой сухой стране сеять хлеб два года под ряд на одном и том же поле, — сказал он себе. — Необходимо каждый год оставлять часть земли под пар.

Путем простого сравнения, на основании собственного горького опыта фермер Маккей нашел способ, как перехитрить засушливые годы, и никакие ученые агрономы не смогли бы вывести этого способа из своих формул и теорий. Больше сорока лет прошло с этого памятного лета, а ученые до сих пор еще спорят о том, почему оставленный под паром чернозем родит хорошую пшеницу в следующий засушливый год.

И вот Маккей стал учить других поселенцев не засевать сразу всю площадь, а вспахать часть ее, хорошенько обработать и оставить под пар для накопления каких-то сил, помогающих пшенице бороться с возможной засухой следующего года.

Собиравшиеся вокруг него поселенцы смотрели, слушали и разносили эту радостную весть на запад и на север. И суровая неприветливая страна стала быстро развиваться. Черные квадраты пара легли бок о бок с золотыми полями спелой пшеницы. Словно гигантскими шахматными досками покрывались все новые и новые участки северо-западной прерии. Строились дома, суетились люди в бодром труде, слышался веселый детский смех.

III. Армия борцов за пшеницу

В тот самый год, когда Ангус Маккей сделал свое ценное открытие, канадское правительство решило наконец что-нибудь предпринять с миллионами акров северо-западной области, где почва настолько же плодородна, насколько климат суров.

И вот в 1886 году парламентская комиссия поручила Вильяму Саундерсу, продавцу аптекарских товаров, заняться организацией правительственных экспериментальных ферм. Это был человек за пятьдесят лет с представительной внешностью. Ему удалось вырастить некоторые новые сорта слив и яблонь, известны были также его работы в области скрещивания разных пород крыжовника. Но о пшенице Саундерс не знал почти ничего.

Саундерс энергично принялся за работу. Первым делом устроил экспериментальную ферму в Оттаве. Однако он не остался здесь работать, а пустился в далекое путешествие на запад. Частью верхом, частью в телеге, невероятно страдая от тряски, он проделал путь через Брандон и всю Манитобу до самого Индиен-Хэда. Сотни километров он проехал по прерии, останавливаясь у каждого бедного домика и расспрашивая поселенцев:

— В чем эта страна больше всего нуждается?

И поселенцы в один голос говорили:

— Нам нужно найти способ собирать что-нибудь с полей в те годы, когда нет дождей до самого августа…

И вот Вильям Саундерс встретился с Маккеем. Он узнал от фермера о чуде с паровым черноземом. Он посмотрел на крепкоголового Ангуса и понял, что этот человек умеет видеть и делать важные выводы из своих наблюдений. Он назначил Маккея смотрителем экспериментального филиала в Индиен-Хэде, и весной 1888 года шотландец приступил к сооружению той примитивной гигантской лаборатории под открытым небом, где двенадцать лет спустя «маркизе» предстояло пройти через ряд тяжелых испытаний…

Старый Вильям Саундерс при всем своем невежестве имел нечто общее с Карльтоном — он оперировал целыми континентами, а не стеклянными стаканчиками или лабораторными кюветками. На восточном конце прерии, в Наппане в Новой Шотландии он посадил опытного поселенца Бэдфорда, поручив ему наблюдение за этим местом. В заросшую папоротником долину реки Фрэзер в Британской Колумбии он отправил вечно брюзжащего, но прекрасного и толкового работника Томаса Шарпа — пионера из Черепаховых гор. Шарп самостоятельно вырастил новый крупный и урожайный сорт картофеля с густою ботвой, предохраняющей клубни от горячего солнца и засухи.

И вот на всех этих фермах по указанию Саундерса начались опыты невиданного масштаба. Ангуса Маккея он завалил всевозможными разновидностями ячменя, овса и картофеля, не говоря уже о репе и свекле. В то время как Ангус трудился над постройкой житниц и амбаров, воюя с диким ветром, срывавшим крыши и стропила, Саундерс прислал ему еще двадцать три тысячи корней лесных и фруктовых деревьев, чтобы попробовать насадить их в этой голой, безлесной стране.

Этот необузданный экспериментатор должен был испробовать все и везде. Саундерс работал, как сама природа, — расточительно, на широкую ногу. От взморья до взморья трудились в поте лица его наместники.

Шли годы. Золотые прямоугольники пшеничных полей, перемежаясь с полосами парового чернозема, неудержимо распространялись к северу и западу. Эти поля оттеснили девственную прерию к далекому северу, до самых границ Саскачевана.

Но чем дальше к северу продвигались поселенцы, тем больше они начинали испытывать неприятностей от внезапных августовских морозов. На паровом черноземе пшеница созревала гораздо позже, чем на жнитве, и больше рисковала подвергнуться действию морозов.

— Дай нам пшеницу, которая поспевала бы на несколько дней раньше «красной свирели», но такую же крепкую и твердую, и чтобы она давала такую же хорошую белую муку! — взывали поселенцы к Вильяму Саундерсу.

IV. Брак «красной свирели» с «калькуттой»

Подобно Марку Карльтону, Саундерс стал искать по всему свету ранние сорта пшеницы, вызревающие в феноменально короткий срок — в сто дней. Он выписывал их из различных стран. В нем пробудилась старая мания к скрещиванию; ночи напролет он просиживал на опоясанной деревьями экспериментальной ферме.

— Ведь удалось же мне повысить качество крыжовника путем скрещивания, — ворчал про себя старый Вильям. Он проводил рукою по седой шевелюре и щурил раскосые светлосерые глаза. — Так почему бы не пшеницу?

Про этого человека рассказывают, что он спал по нескольку часов в сутки, все же остальное время он работал — медленно, сосредоточенно, тяжеловесно, с сумасшедшим упорством.

— Только путем скрещивания можно получить пшеницу, которая нужна жителям прерии, — не переставал повторять Саундерс. — Я попробую скрестить скороспелые сорта иноземной пшеницы с нашей доброй старой «красной свирелью».

И вот в начале июля 1892 года славная и гордая «красная свирель» сочеталась со скромной, рано созревающей твердой «калькуттой». Этот важный акт природы совершился в тихой, лесистой, устланной коврами папортника долине реки Фрэзер.

Старый энтузиаст отправил своего ученого сына Перси в деловую прогулку по континенту. Перед отъездом отец показал ему один хитрый прием — как переносить пыльцу с одного вида пшеницы на пестики другого. И вот Перси Саундерс побывал сначала в Брандоне у Бэдфорда, затем ненадолго задержался в Индиен-Хэде у Ангуса Маккея и наконец прибыл в Агассиз, на ферму вечно жующего табак Томаса Шарпа.

Перси с Шарпом взялись за работу на маленьком экспериментальном участке, засеянном пшеницей. С помощью щипчиков они обрывали зеленую мякину с первых цветов невзрачной «калькутты» и снимали с них крошечные пыленосные тычинки. Таким способом «калькутта» превращалась в пшеницу женского пола, годную только для материнства. Затем они брали немного золотой пыльцы с цветка «красной свирели», росшей по соседству. Эту животворную пыль они наносили на пушистые пестики матери-«калькутты», после чего осторожно сажали на место оборванную мякину, чтобы прикрыть и защитить оплодотворенные пестики. С ловкостью швейцарских часовщиков они обертывали колосья «калькутты» тонкой манильской бумагой, чтобы на них случайно не попала пыльца с какого-либо другого вида пшеницы.

Тридцать три таких брачных союза устроили Томас Шарп и Перси Саундерс. Затем Перси отправился домой, а Шарп стал вести наблюдения. Среди буйных неистребимых папоротников этой почти тропической северной долины, под шум сосен он исполнял тысячи обязанностей, возложенных на него старым Вильямом Саундерсом.

Он трогательно ухаживал за драгоценными колосьями, охранял их от прожорливых птиц, заботливо ощупывал твердеющие зернышки и разбухающие колосья, которые из зеленых постепенно делались золотыми под ласковым солнцем Британской Колумбии. Брак оказался удачным и весьма плодовитым. Большинство колосьев скрещенной пшеницы принесли семена. Когда наступил срок, бородатый смотритель срезал эти зрелые, налитые, приветливо кивающие колосья, уложил их в небольшой мешок и отправил Вильяму Саундерсу в Оттаву.

Мешочек, заключавший в себе потомство мужественной «красной свирели» и женственной, рано созревающей «калькутты», прибыл в Оттаву и вместе с остальной почтой был выгружен в конторе Саундерса. Вбежали двое мальчишек, схватили мешочек, стали им играть и бросаться и наконец зашвырнули на шкаф, стоявший в углу.

Долго пролежал там мешочек, и никто даже не знал, что он получен.

Но вот однажды старик Вильям спохватился:

— А где же новая пшеница, которую прислал мне Томас Шарп? — закричал он громовым голосом.

Начались долгие и шумные поиски, во время которых старик бушевал. Наконец какому-то гениальному человеку пришла мысль заглянуть на шкаф. Тем самым участь Канады была спасена.

Вильям тут же посеял все семена новой пшеницы.

Каждую весну он сеял их на заднем дворе, получая все новые и новые сорта скрещенной пшеницы. Собственными руками он сажал их в почву, засыпал сверху землей и с величайшей аккуратностью ставил палочки с ярлыками около каждой маленькой грядки. Он знал наперед, что среди этих новых пшеничных детей будут хорошие, плохие и посредственные — больше всего будет посредственных. Умный старик неустанно собирал жатву со своих крошечных полей, делал опыты, отбирал, взвешивал, размышлял.

Людям равнины нужна пшеница с крепким стеблем. Вот перед ним старое пожелтевшее письмо от неукротимого Маккея, рассказывающее о том, как он пытался устроить огород на ферме в Индиен-Хэде. Едва он приступил к делу, как свирепый ветер выдул из почвы все семена, и старый Ангус нашел их потом благополучно растущими за километр от фермы.

В шестилетний срок он со своим ближайшим помощником Вильямом Мэкаун испробовал семьсот разновидностей скрещенной пшеницы на экспериментальной ферме в Оттаве. Целыми днями он прохаживался среди своих миниатюрных посевов, занимаясь отбором отдельных экземпляров из пестрого сборища молодых поколений пшеницы. Он радостно улыбался, срывая золотой колос, успевший уже созреть, в то время как его братья стояли еще зелеными. Что за восхитительный скороспелый молодчик! Может быть он-то и даст семена, которые смогут справиться с утренними заморозками? Свою истрепанную записную книжку Вильям заполнял бесчисленными записями и странными замысловатыми крючками.

Год за годом сеял Саундерс свои надежды и упования и никогда не жаловался, если они погибали. За это время народившиеся когда-то в Агассизе от брака «красной свирели» с маленькой жалкой «калькуттой» семена произвели огромное потомство. Мэкаун безжалостно обрывал сотни и тысячи неудачных колосьев. Это были или слабые неурожайные сорта, подобные матери-«калькутте», или же крепкие, но слишком поздно созревающие, подобно отцу — «красной свирели». Где же наконец настоящая пшеница?..

За десять лет Саундерс и Мэкаун исписали гору записных книжек, весившую, пожалуй, не меньше, чем урожай каждого нового вида пшеницы. Они точно высчитывали сроки созревания, определяли крепость соломинки. Они не обольщали себя иллюзиями, так как знали, что рослый отец может иногда дать поколение карликов, но никогда не переставали надеяться, ибо знали также хорошо, что ничтожная мать может произвести на свет чемпиона-тяжеловеса, призового бойца.

V. Маккей учит поселенцев

Началось новое столетие. Козни мороза не прекращались. В Индиен-Хэде Ангус Маккей начал получать новые задания от Вильяма Саундерса, новые виды пшеницы для опытов. Под вечной угрозой многочисленных враждебных сил, притаившихся среди природных богатств Саскачевана, новая пшеница «престон» пробовала свою силу на полях экспериментальной фермы. Маккей посеял ее, возделал и наблюдал за ней. Это был уже не прежний грубый поселенец; почтенные седые бакенбарды обрамляли его квадратное лицо, но косматые брови были все еще черны и низко нависали над умными острыми глазами.

Он разослал новую пшеницу всем поселенцам в округе для пробы. Он применял методы широкой общественной работы, привлекая к участию в ней всякого, кто мог принести какую-либо пользу. Маккей до тонкости изучил природу прерии. Ему были знакомы все невзгоды этой злосчастной страны.

Как часто повышалось у него настроение весною, в пору цветов и зеленеющей пшеницы; сколько лет под ряд он задыхался в знойные июльские дни, и с какой боязнью он посматривал на термометр в прохладные августовские вечера, когда небо прояснялось и ветер принимал северо-западное направление.

Он испробовал многообещающую, скороспелую пшеницу «престон», превратил в муку весь ее обильный урожай, но мука, к сожалению, оказалась немного темноватой. Хлебопромышленники Миннеаполиса и форта Вильям не захотели ее взять.

А старик Саундерс не переставал забрасывать его новыми фантастическими сортами пшеницы, получавшимися от беспрерывного скрещивания. И Маккей не переставал их испытывать…

Всеми силами он старался изменить условия жизни прерий. Не имея секретаря, умудрялся писать поселенцам больше пяти тысяч писем в год, давая им различные ценные советы. В эти горячие годы на его ферме иной раз собиралось до двух тысяч человек поселенцев; они приходили сюда на воскресные пикники со своими женами и детьми или же специальными экскурсиями, чтобы поучиться его науке. Они приходили из тех мест, где его паровой чернозем и сотни других ценных советов помогли им встать на ноги.

В торжественные дни коллективной учебы на ферме в Индиен-Хэде дети учеников играли в тени аллей, в садах и цветниках, выращенных рукою Ангуса Маккея, жены сидели под деревьями, награждая ребят шлепками за беготню по клумбам и обмениваясь своими женскими секретами.

Одетый в длиннополый черный сюртук с высоким стоячим воротником, Ангус принимал толпы поселян на своих экспериментальных полях.

— Вот участок жнитва, вспаханный осенью и засеянный весною «красной свирелью», — рассказывал он им. — Вот кусок, вспаханный этой весною непосредственно перед севом. А вот этот засеян с помощью сеялки без всякой обработки ни до ни после сева. А вот новая косматая «гурона». Быть может она нам заменит «красную свирель». Поспевает она немного скорее.

Фермеры осматривали хлеб на всех полях, сравнивали и мотали себе на ус. Они отлично знали, что могут вполне положиться на Ангуса Маккея.

VI. Молодой философ в неожиданной роли

Между тем старый Вильям предложил своему второму сыну — доктору философии Чарльзу Саундерсу — взяться за работу над пшеницей: заняться селекцией, улучшением и т. п. По правде говоря, Чарльз Саундерс не рассчитывал сделаться охотником за пшеницей, не испытывая никакой склонности к фермерскому делу. Высокий, изящный, не особенно здоровый, он питал большое пристрастие ко всякого рода утонченным занятиям. Он был недурным химиком. Несколько лет учился пению в Нью-Йорке и Лондоне. Затем преподавал пение молодым девицам в колледже в Торонто. Кроме того он мастерски играл на флейте, а во время длительной болезни, приковавшей его к постели, увлекался изучением женских рукоделий и достиг большого совершенства в плетении французских кружев. Как мог такой человек быть охотником за пшеницей? И все же, если бы Вильям Саундерс не поручил своему сыну эту работу, знаменитая «маркиза» никогда не родилась бы на свет…

За десять лет, протекших с того времени, как Перси Саундерс и Томас Шарп поженили в Агассизе «красную свирель» с твердой «калькуттой», много приключений и тяжелых ударов постигло потомков этой пшеничной четы. Саундерс и Мэкаун основательно потрудились над искоренением негодных поколений, и оставшиеся в живых разновидности были достойны полного уважения. Среди них был один сорт, которому старик Саундерс дал название «маркхем».

Трудно сказать, почему Чарльз Саундерс, новичок в этой сложной работе, занялся отбором скороспелых экземпляров именно на участке, засеянном «маркхемом». Из девяноста трех разных сортов пшеницы на оттавской ферме «маркхем» по урожайности числился по списку восемьдесят пятым. Его зерно было гораздо легче, а мякина куда гуще, чем у «красной свирели». Созревал он на шесть дней раньше своего праотца.

И вот этот тонкий изящный молодой человек с ввалившимися щеками и большими грустными глазами, защищенными белой полотняной шляпой, сидит на складном стуле у волнующегося поля пшеницы «маркхем», обрезая ее кивающие колосья.

«Улучшение пшеницы скорее всего может быть достигнуто путем отбора наилучших колосьев и размножения их семян», — рассуждал Чарльз.

Чарльз Саундерс посеял весною отборные семена этой посредственной, слабо урожайной пшеницы. Новые отпрыски «маркхема» созрели в 1904 году.

— Нужно добиваться, чтобы наша пшеница давала белую муку, — не раз повторял старик Саундерс своему сыну.

Из бесчисленных сортов скрещенной пшеницы Чарльз Саундерс выщипывал по нескольку зернышек, клал их в рот и старательно разжевывал, но не проглатывал; он скатывал языком жвачку в шарик наподобие жевательной резины. Это был старый практический прием для определения клейкости будущей муки. Зерна «маркхема» давали хорошую жвачку. В них было высокое содержание клейковины, что и требовалось для прерии. Но какова все-таки будет мука?

— Можешь жевать свою пшеницу, пока не задохнешься, но никогда не узнаешь, светлая или темная мука из нее получится, — говорили старожилы Саскачевана.

В следующую весну Чарльз Саундерс снова посеял эти зерна и родившемуся от них новому сорту пшеницы почему-то дал имя «маркизы». Вызревала она на несколько дней раньше «красной свирели» и среди других сортов стояла по урожайности на двадцать пятом месте.

Испытывая сотни разных сортов пшеницы, Чарльз Саундерс пустил на приобретенную его отцом маленькую вальцовую мельницу также красные налитые зерна новой пшеницы — «маркизы». Она дала хорошую, белую муку.

Вместе с Чарльзом Вильям Саундерс внимательно просматривал новый список лабораторных сортов пшеницы. Вот «чельси». Она тоже дает прекрасную муку, и урожайность ее на экспериментальном участке гораздо выше, чем у «маркизы». А вот новая пшеница «гатино», названная так в честь живописной реки, протекающей через Оттаву. У «гатино» целая дюжина превосходных качеств, сказавшихся в мягких климатических условиях оттавской ферты.

«Но как-то пойдет дело в прерии?» — думал Саундерс.

Может быть в глубине души, умный старик проклинал уже свои красивые экспериментальные площадки? Его волосы и косматые брови, нависшие над странно бесцветными косыми глазами, совсем побелели. Разве можно еще надеяться на новую чудесную пшеницу, которая освободит людей запада от козней мороза? Слишком много было разочарований, чтобы верить в результаты тонких искусных опытов.

— Давай-ка пошлем для пробы все наши новые сорта на западные фермы, — сказал сыну старик Вильям.

И они отправили на запад множество мешков с семенами различных сортов пшеницы, в том числе и «маркизы».

VII. «Маркиза»-победительница

Наступил 1907 год — исключительный по своей суровости. Весь апрель земля лежала твердая, как гранит, под холодным серым небом. Не было никакой возможности втиснуть в нее семена до середины мая. Три провинции — Манитоба, Саскачеван и Альберта — волновались и нервничали. Худые люди с дублеными лицами тяжело шагали по твердой черной земле, хмуро посматривая на свои заложенные дома и амбары.

«На месяц опоздали с севом, — одна мысль преследовала их днем и в долгие бессонные ночи. — Это значит, что мы сможем начать жатву только в сентябре… А что будет в сентябре?»

Каждый из них знал, что сентябрь в этой нелепой стране может быть чем угодно — от мягкого лета до лютой зимы…

На ферме в Индиен-Хэде Ангус Маккеи заботливо подготовил поля и посеял на них присланные Саундерсами скороспелую «красную свирель», многообещающую «гатино», высокоурожайную «чельси», а также посредственную, слабоурожайную «маркизу».

Началось лето. Июнь был не очень плох: шли дожди, показывалось и солнце. В июле было достаточно солнца, чтобы вызвать хорошие всходы на всех полях. Маккей каждый день аккуратно осматривал свои посевы. Вот поля, гулявшие в прошлом году под паром. Хороший, сильный хлеб идет на этих полях, но поздновато! Уже конец июля, а хлеб еще совсем зеленый.

Он медленно прохаживался по своим экспериментальным полям, стараясь уловить первые признаки перехода зеленого цвета в желтый, и поглядывал на небо. Какой скверный август! Солнце совсем потеряло силу. Тяжелые эскадроны серых туч медленно плыли с запада.

Утром 20 августа колосья неспелой еще «красной свирели» на полях поселенцев, лежащих вокруг Индиен-Хэда, оказались ознобленными, прихваченными заморозком.

— Ну, ничего, будем ждать перемены к лучшему, — утешал Маккей огорченных соседей.

Но наступила перемена… к худшему. Пошли холодные дожди, поля покрылись черной липкой грязью. А «красная свирель» — кормилица Саскачевана — едва только начинала принимать желтый оттенок. Маккей взял книгу записей и отметил в своей сводке:

«Самый скверный с 1882 — начала заселения страны».

Пришел сентябрь. Небо прояснилось. В ночь на 12 сентября завернул настоящий мороз. По всей северо-западной области пшеница погибла. То, чего так боялись весной, случилось осенью. Зимою мальчики снова будут ходить в заплатанных штанишках, а девочки останутся без башмаков…

В это утро 12 сентября Маккей встал, как обычно, в шесть часов и занес в свою книгу записей печальное сообщение о морозе. Методичный, уравновешенный, он с философским спокойствием принимал новый удар судьбы. Он пошел на свои поля. Осматривал их ясными серыми глазами. Вот «красная свирель», зеленая и поникшая. Да. Убита морозом. Вот пшеница, называемая «гуроной», вот небольшой участок «престона», а рядом с ним знаменитый «принглс-чемплин», на которого старик Вильям возлагал такие большие надежды. Все, все погибло!..

Но что это? Вот маленький участок, — не более одной пятой акра, — который резко выделяется в гигантской траурной раме всеобщего опустошения. Пшеница на нем стоит прямо, ее тяжелые налитые колосья чуть-чуть склонились; они еще подернуты легкой зеленцой, но уже готовы к жатве.

Маккей не мог оторвать глаз от желтокрасных нежного оттенка колосьев «маркизы». Искусным движением он сорвал один колос и выщипнул несколько зерен. Зерна оказались совершенно спелыми, твердыми, тучными.

15 сентября Маккей снял эту пшеницу и взвесил зерно. Урожай — сорок один бушель с акра. Второе чудо! Как зачарованный, стоял старый Ангус перед новым великим экспериментом, преподнесенным ему… морозом. После многолетней бесплодной возни с сотнями неудачных воспитанников Саундерса он увидел наконец подлинно стойкую пшеницу в худший из всех годов. Люди Саскачевана в нем не ошиблись.

— Когда придет настоящая скороспелая пшеница, не бойтесь, — говорили они, — Маккей ее не прозевает…

И вот «маркиза» пришла.

VIII. Патриархи прерий

В эту печальную осень 1907 года, когда у жителей прерии нечего было молотить, Маккей отправился на выставку в Регину с бушелем великолепной красной пшеницы. Она была настолько тверда, что самый опытный глаз не мог отличить ее от «красной свирели». Перед огромной толпой поселенцев Ангус продемонстрировал новый отпрыск старинного брака «красной свирели» и невзрачной коротконогой «калькутты».

— Вот вам новая пшеница — «маркиза». Эта пшеница для наших равнин…

Сгрудившись тесным кольцом вокруг могучего патриарха прерий, поселенцы проталкивались вперед, чтобы посмотреть.

— «Маркиза» поспела на десять дней раньше «красной свирели», она перенесла холод, справилась с морозом. Она на шесть дней опередила наступление настоящих, убийственных морозов, — говорил Ангус. — Даже на паровом черноземе, который всегда задерживает рост пшеницы, она созрела так же быстро, как «красная свирель» на жнитве…

Толпа загудела, заволновалась. На оратора посыпался град вопросов.

— Где нам достать эту пшеницу, Ангус? — теребили его со всех сторон.

С быстротой молнии облетала всю прерию весть о новой скороспелой и высокоурожайной пшенице.

В какие-нибудь пять лет «маркиза» — победительница мороза — распространилась по прерии, вытеснив повсюду «красную свирель». Ничтожная горсть зерна, присланная Ангусу из Оттавы и посеянная им в несчастный 1907 год, выросла в миллионы бушелей к осени 1912 года. «Маркиза» завоевала всю страну от озер Манитобы до границы Альберты, где пустынные склоны Скалистых гор бросают гигантские тени на последние пшеничные поля Западной области.

По мере того как Дональд Маккей, сухопарый сын Ангуса, размножал драгоценные семена на своей ферме, все дальше к северу продвигалась «маркиза». Ожившие и повеселевшие поселенцы, откладывая часть урожая, продавали семена друг другу. Отважные безумцы к северу от Саскатуна вступили в новые ожесточенные бои с августовскими морозами. Вся страна была охвачена одной насущной заботой: сеять и жать «маркизу».

Поезжайте в эту удивительную страну в августе. Остановитесь среди ее полей. Вы окажетесь на дне гигантской чаши, до краев наполненной золотом пшеницы. А среди ночи вы увидите вдоль дорог сверкающие огоньки фордов…

За свое участие в открытии «маркизы» Чарльз Саундерс получил от канадского правительства пожизненную пенсию в пять тысяч долларов в год. Теперь он мог всецело отдаться занятиям, к которым всегда питал большую склонность: игре на флейте, пению и чтению французских классиков.

Основатель государственной системы экспериментальных ферм, отец канадской агрикультуры, Вильям Саундерс при жизни увидел, как «маркиза» покорила себе всю равнину, как его стараниями вырастали в прерии новые дома в роде того, который ошеломляет путника в пустынной местности к западу от Саскачевана. Побьет ли новая пшеница, которая появится в результате научных работ в этих лабораториях, «маркизу», порожденную необузданными «скрестительными» фантазиями старого Саундерса?

Что касается Ангуса, он доживает свой век в Индиен-Хэде в большом каменном доме под сенью деревьев. Больше всего он любит общество поселенцев, которые дают земле отдыхать под летним паром и ненавидят сорные травы. С видом старого философа он рассказывает им истории об опустошительных набегах кобылки, о жгучих ветрах и о граде, который в пять минут сметал с лица земли работу целого года. Он с улыбкой вспоминает о засухе, которая преподнесла ему такой чудесный эксперимент в 1886 году, и о холоде, погубившем всю пшеницу — кроме «маркизы» — в 1907 году. По странной игре случая эти два события случились на полях, лежащих почти рядом.

Старик категорически отрицает свои заслуги в этом деле.

— Право же, я тут совершенно не при чем, — с улыбкой говорит он. — Это сам мороз открыл и создал нам «маркизу».