Океан сказаний

Те, кто без промедления вкусят сладость Океана рассказов, возникших из уст Хары, взволнованного страстью к дочери великого Повелителя гор, — а сладость их воистину подобна животворной амрите, извлеченной Богами и асурами из глубин Молочного океана, — те беспрепятственно обретут богатства и еще на земле достигнут сана Богов!

16.1. ВОЛНА ПЕРВАЯ

Да хранит вас Сокрушитель препятствий, на щеках которого трепещет наведенный шафраном узор, словно его мужеством низвергнутые препоны!

Вот живет Нараваханадатта на горе Ришабха вместе со своими супругами и министрами, наслаждаясь высочайшим счастьем положения верховного повелителя видйадхаров. Но однажды явилась весна, увеличившая еще больше его радости и удовольствия, — лунное сияние стало наконец чарующе ясно, земля покрылась молодой травой и окутывалась росой, леса налились соками и трепетали, волновались, покрывались мурашками почек от прикосновений ветров, то и дело налетавших с гор Малайа, и коил, церемониймейстер Повелителя цветочного лука, оглядывая ствол манго, мелодичным призывным пением словно сбивал спесь с горделивых красавиц, а из сплетения цветущих лиан с жужжанием вылетали рой за роем пчелы точно потоки стрел, срывающиеся с тетивы доблестного Мары.

Любуясь расцветом весны, сказали Нараваханадатте его советники Гомукха и другие: «Посмотри, божественный, гора Ришабха обратилась в гору цветов, ибо леса, покрывающие ее, раскрылись навстречу весне. Взгляни на лианы, колеблемые ветром, — цветы на них ударяются друг о друга и позванивают, словно цимбалы, а песней кажется жужжание пчел. Лианы же колышутся в роще, разукрашенной весною, словно это приют Манматхи. Окутанные пыльцой, они кажутся увенчанными гирляндами. Побег манго с вереницей летящих пчел напоминает лук Камы с ослабленной тетивой, когда тот отдыхает после покорения мира. Пойдем же, повелитель, на берег Мандакини, в прекрасные рощи и, пока длится праздник весны, вкусим там блаженство!»

Когда сказали так советники, Нараваханадатта вместе с обитательницами женских покоев отправился на берег Мандакини и предался развлечениям в роще, оглашаемой криками разных птиц и украшенной деревьями кардамоновыми, гвоздичными, бакулами, ашоками и мандарами. Он восседал на широкой плите из лунного камня, поместив слева от себя царицу Маданаманчуку с остальными женщинами, и его окружали властители видйадхаров во главе с Чандасинхой и Амитагати. Распивая вино за легкой беседой, любуясь прелестью весенней природы, царь обратился к своим советникам: «Южный ветер мягок и ласков, небосвод чист, всюду цветут и благоухают леса. Сладка песнь кукушки, блаженно наслаждение от вина. Какой радости нет весной! Только разлука с любимой в эту пору еще тяжелее. Даже животным тяжело разлучаться — что уж говорить о людях! Взять хотя бы вот эту кукушку, которая чахнет в разлуке. Она слишком долго искала своего исчезнувшего возлюбленного, призывала его своей песней и теперь, не обретя его, сидит, приникнув к дереву манго, безгласная, словно мертвая».

Советник Гомукха ответил царю на это: «Воистину, для любых существ разлука в это время года особенно тяжела. Слушай, божественный, поведаю я тебе для примера:

Был там один раджпут, состоявший на службе у царя и живший на доходы с деревни. Имя его было Шурасена, и была у него достойная супруга по имени Сушена родом из страны Малавы. Любил он ее больше жизни. Однажды призвал его царь, и Шурасена стал собираться в лагерь, но любимая принялась умолять его: «Ты, благородный, не можешь уйти и оставить меня одну. Не в силах прожить я без тебя и мгновения». В ответ на слова возлюбленной Шурасена сказал ей: «Как я могу не пойти, если царь призывает меня. Ты не ведаешь, стройная, что говоришь. Я — раджпут, слуга, человек подневольный». Выслушав это, супруга сказала ему со слезами: «Если непременно должен ты идти, я постараюсь как-нибудь вынести это, но только если ты возвратишься ни на один день не позже, чем наступит весна». Услышав такое, ответил он ей: «Любимая, решено — я вернусь в первый же день месяца чайтра, даже если придется нарушить свой долг». Когда он сказал так, возлюбленная с трудом, но отпустила его, и Шурасена отправился к царю, в свой лагерь. А супруга его, считая с надеждою дни, стала ждать начала весны и его возвращения.

Время шло, и вот наступил день весны, когда песня кукушек зазвучала заклинанием — призывом к Манматхе, а гудение пчел, хмельных от цветочного аромата, казалось звоном лука, натягиваемого Камой. «Вот и настал праздник весны. Сегодня непременно вернется мой любимый!» — с этой мыслью в тот день Сушена совершила положенное омовение, украсила себя, почтила Смару и стала в ожидании смотреть на дорогу. Но супруг ее не вернулся и на исходе дня. Ночью, терзаемая отчаянием, она решила: «Настал мой смертный час — не возвратился мой супруг. Какая уж любовь к своим близким у тех, кто посвятил себя служению другим!» Едва она так подумала, устремившись сердцем к любимому, душа ее, сжигаемая пламенем любви, подобным лесному пожару, покинула тело.

Меж тем Шурасена, не забывший о назначенном дне, стремясь к своей любимой, с трудом освободился от службы у царя. Сев на лучшего верблюда, преодолел он долгий путь, прибыл в последнюю стражу ночи, вошел в дом, и увидел там свою возлюбленную бездыханной. В полном убранстве была она подобна покрытой распустившимися цветами лиане, с корнем вырванной порывом ветра. При виде ее зарыдал он отчаянно, поднял ее на руки, и в тот же миг душа его, осиротевшего, отлетела.

Увидела супругов мертвыми Богиня Чанди, Божество их рода, подательница даров, и из сострадания оживила их. Жизнь возвратилась к ним, и с тех пор они, убедившись в любви друг к другу, стали неразлучны. Так-то царь! В весеннюю пору разве способен кто-нибудь перенести огонь разлуки, раздуваемый ветром с Малайских гор?» После рассказа Гомукхи Нараваханадатта, размышляя о рассказанном, внезапно словно бы опечалился, — а когда великий душой человек без видимой причины приходит в доброе или дурное расположение духа, это предвещает грядущую радость или невзгоду. Но истек день, и царь, сотворив вечернюю молитву, отправился усталый в опочивальню и лег на ложе, а на исходе ночи увидел он во сне отца — силой тащила его в южную сторону черная женщина. Едва это увидев, тут же проснулся Нараваханадатта в страхе, что с отцом случилась беда, и обратился к видйе, называемой Праджнапти, которая явилась, как только он подумал о ней: «Скажи, как обстоят дела у отца моего, царя Ватсы, ибо я встревожен привидевшимся мне дурным сном». И когда сказал он так, видйа, наука, воплотившаяся в телесном облике, ему отвечала: «Слушай, царь, что приключилось с твоим отцом, властителем ватсов. Когда он был в Каушамби, то неожиданно услышал от гонца, вернувшегося из Удджайини, что царь Чандамахасена умер, а супруга его, царица Ангаравати, взошла на его погребльный костер. Узнав об этом, твой отец в беспамятстве рухнул на землю, а когда пришел в себя, то вместе с царицей Васавадаттой и своей свитой долго оплакивал отправившихся на небеса тестя и тещу. «Что постоянно в этом преходящем мире? Не следует горевать о царе, зять которого — ты, сын — Гопалака, а внук, сын дочери, — Нараваханадатта», — утешали его советники, и поднялся он, и совершил возлияние воды в память тестя и тещи.

Затем владыка ватсов со слезами в голосе обратился к Гопалаке, своему шурину, удрученному горем, — из любви к владыке ватсов находился тот рядом с ним: «Собирайся, ступай в Удджайини, позаботься об отцовском царстве. Народ ожидает тебя, слышал я от гонца». Выслушав, Гопалака, плача, ответил повелителю ватсов: «Не могу я, царь, уйти, оставив тебя и сестру. Я не вынесу зрелища родного города, где теперь нет отца. Поэтому пусть Палака, мой младший брат, с моего согласия станет царем». Так выразил Гопалака нежелание принять царство, и тогда владыка ватсов, послав в город Удджайини своего военачальника Румавана, передал царство младшему шурину по имени Палака, заручившись согласием его старшего брата. Убедившись в бренности всего сущего, проникшись безразличием к мирским делам, он так сказал своим советникам во главе с Йаугандхарайаной: «В этом преходящем мире все теряет в конце концов свою ценность. Я правил царством, наслаждался удовольствиями, побеждал врагов. И сына своего я увидел добившимся верховной власти над видйадхарами. А теперь время мое и моих близких прошло. Старость тащит меня за волосы, чтобы предать в объятия смерти, морщины изрезали мою кожу — так те, кто силен, нападают на царство слабого.

Поэтому я отправлюсь к горе Каланджаре и там, покинув бренную плоть, достигну, как говорят, вечного бытия». Все советники и царица Васавадатта, обдумав сказанное царем, были единодушны в своем решении: «Как ты пожелаешь, о царь! Если будет на то твоя милость, мы тоже хотим достичь высочайшего в мире ином!» Так обратились они к нему, согласные с ним душой, и царь, утвердившись в своем решении, передал бразды правления находившемуся там Гопалаке, своему шурину: «Нараваханадатта и ты — одинаково дороги мне как сыновья. Так позаботься о царстве Каушамби, которое я вверяю тебе». В ответ на слова повелителя ватсов Гопалака молвил: «Ваша судьба — это моя судьба, и не могу я вас оставить!» Любил он сестру и потому говорил решительно, но властитель ватсов, притворившись разгневанным, возразил ему: «Ты стал теперь таким независимым, что соглашаешься со мной лишь для вида. Да и кто считается с приказами царя, утратившего власть!» Очень резко сказал это царь Гопалаке, и зарыдал тот, опустив голову, — хотя и намеревался он уйти в лес, тотчас же отказался от своего решения. А царь с царицами Васавадаттой и Падмавати поднялся на слона и вместе с советниками отправился в путь. Когда же покидал он Каушамби, следом за ним, стеная и проливая потоки слез, шли горожане с женщинами, детьми, стариками. Владыка ватсов едва успокоил их: «Гопалака будет о вас заботиться». Заставил он их повернуть назад, а сам отправился к горе Каланджаре. Достигнув ее и взойдя на ее вершину, почтил он Бога, несущего на знамени быка, взял в руки вину Гхошавати, во всякий час дорогую ему, и вместе со стоящими по обе стороны от него царицами и советниками, первым из которых был Йаугандхарайана, бросился со скалы. Но тут подхватила царя вместе со спутниками сверкающая колесница, и он, окруженный сиянием, отправился на небеса».

Когда Нараваханадатта услышал все это из уст видйи, он с криком «Отец мой!» упал без чувств на землю. Потом, придя в себя, он вместе с советниками, потерявшими своих отцов, стал оплакивать отца, мать и отцовских министров. «К чему убиваться, царь, зная природу этого мира, где все разрушается в миг, словно по волшебству! Зачем печалишься о своих родителях, о которых не следует горевать, ибо они совершили все, что должны были совершить, а ты, их сын, стал единым верховным владыкой сильнейших из видйадхаров?» — так утешали его властители видйадхаров и Дханавати. И он, совершив в честь матери и отца возлияние воды, снова спросил у видйи: «Мой дядя, Гопалака, — где он, что делает?» И видйа опять обратила к царю свою речь: «Когда повелитель ватсов ушел туда, где суждено ему было принять смерть, Гопалака оплакал его и сестру и, постигнув бренность всего, остался за пределами города. Призвал он из Удджайини своего родного брата Палаку и передал ему также и царство Каушамби. Так младший брат стал теперь правителем обоих царств, а благородный Гопалака, проникшийся отвращением ко всему мирскому, отправился в лес подвижников, в обитель Кашйапы — на Черную гору. И нынче, царь, твой дядя Гопалака, облачившись в лубяные одежды, пребывает там среди подвижников, предающихся умерщвлению плоти».

Узнав об этом, Нараваханадатта вместе со свитой отправился на колеснице к Черной горе, страстно желая встретиться со своим дядей. Спустившись с небес, окруженный царями видйадхаров, увидел он обитель отшельника Кашйапы, а она, казалось, бросала на него взгляды — то мелькали во множестве черно-белые антилопы — и приветствовала щебетанием птиц. Струйками дыма, устремлявшимися ввысь, она словно указывала путь на небеса подвижникам, совершающим жертвенные возлияния огню. Здесь нашли прибежище стада огромных, как горы, слонов и стаи обезьян. Это была словно вторая Патала, только находящаяся на поверхности земли, уходящая в вышину и не знающая мрака. Посреди обители увидел он своего дядю, окруженного отшельниками; волосы его были стянуты в узел, и, облаченный в лубяную одежду, он выглядел как само воплощение смирения. Гопалака, увидев, что приближается сын его сестры, поднялся ему навстречу и прижал его к груди со слезами на глазах. И оба они в печали, охватившей их с новой силой, стали скорбеть о родных. Кого не опалит едва утихнувшее пламя страдания, но вспыхивающее с новой силой, будто от ветра, при встрече с близким!

Даже звери прониклись горем, глядя на их отчаяние, а отшельники во главе с Кашйапой, приблизившись к ним, стали их утешать. И вот прошел тот день, а на рассвете следующего верховный повелитель видйадхаров предложил Гопалаке: «Иди жить в мои владения». А Гопалака ему на это отвечал: «Разве я и так не обрел всего, увидев тебя?

Если я дорог тебе, проведи здесь, в обители, приближающееся время дождей». Так Нараваханадатта, приглашенный своим дядей, со всеми спутниками остался на это время в обители Кашйапы на Черной горе.

16.2. ВОЛНА ВТОРАЯ

Однажды, когда Нараваханадатта находился в месте для приемов на Черной горе, к нему обратился его военачальник: «Сегодня ночью, о повелитель, когда я, стоя на крыше дома, наблюдал за войсками, то увидел, как небесное существо влечет по воздуху женщину. Она же кричала «О мой супруг!» И показалось мне, что это столь могучий в тот час Бог Луны похитил ее потому, что своей красотой она затмевала его. «Ах, ты, злодей! Куда спешишь, похитив чужую жену? В царстве Нараваханадатты, правителя-заступника, в стране видйадхаров, протянувшейся на шестьдесят тысяч йоджан, даже звери, не говоря о других, не совершают бесчестных поступков!» — с такими словами я с помощниками стремительно бросился на него, задержал и принудил спуститься с небес вместе с женщиной. А когда мы заставили его сойти на землю, то увидели, что это брат твоей супруги-царицы, небожитель по имени Итйака, рожденный Калингасеной от Маданавеги. «Кто она, и почему ты силой тащишь ее?» — спросили мы у него. А он ответил: «Это Суратаманджари, дочь Матангадевы, царя видйадхаров, родила ее Ашокаманджари. Давным-давно мать Суратаманджари обещала отдать ее мне в жены, а теперь отец выдал ее за другого за человека. И если сейчас я унесу свою собственную жену, в чем же моя вина?» И с этими словами Итйака умолк. «За кого тебя выдали замуж и как ты попала к нему?» — спросил я Суратаманджари. Она же мне в ответ поведала: «Есть в Удджайини славный царь по имени Палака, а у него-сын, и имя царевича — Авантивардхана. За него и была я выдана замуж. Сегодня, когда я спала на веранде и супруг мой спал тоже, похитил меня этот злодей». Когда она это сказала, задержал я их обоих, а Итйаку связал. Пусть властитель рассудит их». В замешательстве направился Нараваханадатта к Гопалаке и рассказал ему об услышанном от военачальника Харишикхи, а дядя ответил: «Неизвестно мне об этом, сынок! Я знаю, что недавно она выдана замуж за сына Палаки. Надо позвать сюда из Удджайини царевича и министра Бхаратарохаку, и тогда мы узнаем, в чем дело». Выслушав совет дяди, верховный повелитель видйадхаров послал видйадхара Дхумашикху к царю Палаке, младшему своему дяде, и повелел вызвать из Удджайини тех двоих — царевича, его сына, а также министра. Когда те прибыли и воздали правителю почести, он вместе с Гопалакой приветствовал их ласково и почтительно и затем спросил о деле. В присутствии Авантивардханы, подобному Месяцу, разлученному с Ночью, а также Суратаманджари, ее отца и Итйаки, перед Вайупатхой и отшельниками, при Кашйапе и прочих наставниках Бхаратарохака рассказал: «Выслушай с самого начала и по порядку, владыка! Однажды жители Удджайини собрались все вместе и обратились к царю Палаке: «Сегодня в нашем городе праздник возлияния воды. Если тебе неизвестно, в чем его истинный смысл, слушай, владыка!

Когда-то твой отец Чандамахасена решил умилостивить подвижничеством Богиню Чанди, чтоб получить супругу и несравненный меч. Богиня дала ему свой меч, а про супругу сказала так: «Убей асуру по имени Ангарака, и тогда, сын мой, ты тотчас получишь в жены его прекрасную дочь по имени Ангаравати». Выслушав наставление Богини, царь стал его обдумывать. А в это время в Удджайини некое существо каждую ночь пожирало начальников городских стражей, кто бы они ни были. И вот сам Чандамахасена, решив разобраться в этом, медленно проходил ночью по городу и наткнулся на некоего прелюбодея. Мечом он снес его красиво убранную голову, и тут же какой-то ракшаса набросился на обезглавленное тело. «Так вот кто пожирает начальников городских стражей!» — бросился царь на того ракшасу и, схватив за волосы, хотел убить. Но ракшаса принялся умолять его: «Не убивай меня напрасно, о царь! Кое-кто другой пожирает здесь стражей города». «Назови, кто это», — потребовал царь. И тот ответил: «Есть асура по имени Ангарака, обитатель Паталы. Это он по ночам пожирает твоих хранителей порядка, о губитель недругов! Силою, владыка, он захватывает повсюду царских дочерей и посылает их в услужение к своей дочери Ангаравати. Когда ты увидишь его бродящим по лесу, убей его, и достигнешь того, чего желаешь!» На том ракшаса кончил речь, а царь, отпустив его, вернулся к себе во дворец.

Однажды отправился он на охоту и увидал кабана-великана с глазами, горящими яростью. Был тот кабан огромен, подобен горе Анджане со множеством расселин. «Таким не может быть кабан. Не Ангарака ли это, владеющий волшебными чарами?» — подумал царь и стал осыпать кабана стрелами, но тот даже их и не почувствовал. Перевернул он колесницу царя, помчался и исчез в громадной яме в земле. Ринулся следом за ним мужественный царь, но кабана нигде не было, а открылся его взору удивительный город. Сел он на берегу пруда и увидел девушку, истинное воплощение Рати, окруженную сотней подружек. Та дева приблизилась и спросила, зачем он явился, а услышав ответ и чувствуя расположение к нему, со слезами на глазах промолвила: «Ах, куда ты попал! Тот кабан, которого ты повстречал, на самом деле могучий дайтйа по имени Ангарака, тело которого твердо, словно алмаз. Сейчас он сбросил кабанье обличье и, утомленный, погрузился в сон, но проснется, чтобы поесть, и худо тебе придется. Я, достойный, его дочь, а имя мое — Ангаравати. Страшно подумать мне, что тебе угрожает, и жизнь моя вот-вот покинет меня».

Когда она это сказала, царь, помня о даре Богини, подумал: «Настало время исполнить то, что мне нужно», — а вслух произнес: «Если дорог я тебе, сделай то, что скажу. Ступай к отцу, сядь подле него и, едва он проснется, заплачь. Спросит он о причине твоих слез, а ты, прекрасная, скажи ему так: «Что будет со мной, если кто-нибудь убьет тебя, безрассудного?». Сделаешь так, и нас с тобой ждет скорое счастье». После таких слов царя она, опьяненная страстью, удалилась. Села она рядом с отцом, пробудившимся от сна, и заплакала, а когда он спросил, в чем дело, сказала, что, мол, боится, как бы его не убили. А дайтйа ей в ответ: «Кто сможет меня убить, если тело мое твердо словно алмаз! Единственное уязвимое место мое — на левой руке, да и то скрыто луком». Царь подслушал тайком эти его слова. Тут дайтйа, совершив омовение, решил поклониться Харе. В это время пред ним и появился царь и, воздев лук, стал вызывать на бой дайтйу, а тот от неожиданности онемел, словно принявший обет молчания. Дайтйа поднял левую руку, правая была занята — и сделал царю знак подождать немного, но тотчас же царь меткой стрелой поразил его в ту самую руку, где было уязвимое место, и дайтйа рухнул на землю. «Если тот, кто убил меня, когда я мучился жаждой, не будет ежегодно совершать для меня жертвенное возлияние воды, пять министров его лишатся жизни», — проговорил, умирая, дайтйа, а царь, взяв с собой дочь его Ангаравати, отправился в Удджайини. Женившись на ней, царь, твой отец, о повелитель, повелел ежегодно совершать возлияние воды в честь Ангараки. С тех пор здесь все принимают участие в великом торжестве, называемом «возлияние воды». Сегодня как раз этот день. Сделай и ты то, что делал твой отец.

Вот что, сказали царю его подданные, и Палака повелел устроить в городе празднество возлияния воды. Шумный праздник был в полном разгаре, народ был возбужден суматохой, как вдруг откуда ни возьмись появился разъяренный слон, сорвавшийся с привязи. Отшвырнув анк и сбросив погонщика, мчащийся слон за короткое время подавил много народу в городе. Хотя погонщики, сторожа слона и горожане бежали следом, никто не мог остановить его, пока, беспрепятственно продолжая свой путь, слон не достиг поселения чандалов, а там вышла ему навстречу девушка-чандала, осветив землю красотой лотоса, который льнул к ее ногам и, казалось, радовался: «Своей красой она затмевает луну — моего врага». Была она подобна сну, приносящему отдых глазам всего мира, когда душа его не томима чувствами и он находится в покое. Когда могучий слон приблизился к девушке, она похлопала его по хоботу и стала как бы околдовывать его лукавым взглядом, а он, зачарованный прикосновением девичьей руки и послушный ее взгляду, смотрел на нее, опустив голову и боясь шелохнуться.

А девушка сделала из своей одежды качели, прикрепила их к его бивням, уселась на них и принялась качаться. Заметив, что ее тяготит жара, слон перешел в тень под деревья. Увидев такое великое чудо, горожане, бывшие при этом, сказали: «Это, наверное, небесная дева, всех очаровывающая своей красотой: даже животное покорилось ей». А тем временем царевич Авантивардхана, услышав об этом, пришел посмотреть на чудо и увидел девушку из племени чандалов. Едва царевич взглянул на нее, как сердце его, словно олень на бегу, попало в силки, расставленные любовью-охотником. И девушка, увидев его, пленилась его красотой. Слезла она с качелей, устроенных на бивнях этого Индры среди слонов, и взяла свою одежду. Погонщик поднялся на слона, а девушка, стыдливо и нежно взглянув на царевича, удалилась в свою хижину.

Когда волнение, вызванное побегом слона, улеглось, Авантивардхана, опустошенный — сердце его похитила эта девушка, — тоже отправился к себе во дворец. Тоскуя по прекраснейшей из дев и позабыв, что совершается торжество возлияния воды, спросил он у своих приближенных: «Известно ли вам, чья дочь эта девушка и как ее имя?» В ответ на это друзья сказали: «Есть тут, в поселении чандалов, некий матанга по имени Утпалахаста, так это его дочь, а имя ее — Суратаманджари. Праведные черпают удовольствие лишь в созерцании ее красоты, словно она нарисованная, и потому тело ее недоступно для наслаждений. Выслушав то, что сказали друзья, царевич произнес: «Не думаю, что она — дочь матанги, это, без сомнения, небесная дева. Не может быть столь прекрасной девушка из чандалов. Если она, эта красавица, не будет моей женой, к чему тогда жить?!» Он говорил так, и советники не могли его переубедить: царского сына сжигало жаркое пламя разлуки с ней.

Царица Авантивати и царь Палака, его родители, надолго утратили покой, услышав об этом. «Как мог наш сын, рожденный в царском роду, полюбить эту низкородную?» — вопрошала царица. Но царь Палака произнес: «Если сердцем наш сын так стремится к ней, ясно, что она иного происхождения, но по какой-то причине стала матангой. Сердца праведных подсказывают им, что предпочесть, а чего избежать, что следует делать, а чего не следует. Соблаговоли выслушать по этому поводу историю, если ты еще не слыхала:

Давным-давно в городе под названием Супратиштхита жил царь Прасенаджит, и была у него дочь-красавица по имени Куранги. Вышла она однажды в сад, но тут примчался порвавший привязь слон и поднял ее вместе с паланкином, в который она спряталась, на бивни. Прислужницы с криками бросились кто куда, но тут какой-то юноша-чандала обнажил меч и ринулся на слона. Ударом меча отсек герой хобот тому огромному слону и, сразив его, освободил царскую дочь. Вместе с собравшейся свитой удалилась она во дворец, но сердце ее было покорено отвагой юноши, равной его красоте. Тоскуя в разлуке с ним, она думала: «Или тот, кто спас меня от слона, будет моим супругом, или мне смерть!»

Юноша-чандала, тихо бредя к своему дому, тоже думал о ней, и душа его, плененная девичьей красотой, томилась: «Что для нее я, рожденный в самой низкой касте: ведь она царская дочь! Какой уж союз между вороном и лебедью! Смешно не только сказать, но даже и подумать об этом. В таком несчастье единственный для меня выход — смерть». С такими мыслями отправился тот юноша ночью на кладбище, совершил омовение, соорудил погребальный костер и произнес: «О Бог, очищающий, душа всего сущего, я приношу себя тебе в жертву. Пусть же в следующем рождении та царская дочь станет моей женой». Проговорив все это, он собрался уже предать себя Пожирателю жертв, как вдруг Бог огня, умилостивленный, явился ему и возгласил: «Не поступай опрометчиво, сын мой, — будет она твоею женой. Ты не чандала по рождению. Скажу я тебе, кто ты, слушай внимательно!

Есть в этом городе лучший из брахманов по имени Капилашарман. Я живу у него, там, где постоянно поддерживается жертвенный огонь, и принимаю зримый облик. Однажды приблизилась ко мне его дочь, и, плененный ее красотой, сделал я ее, даровав ей защиту, своею супругой. Тогда же благодаря моей мощи родился у нее ты, сын мой, а она от стыда тотчас же бросила тебя прямо на улице. Тебя нашли чандалы и выкормили козьим молоком. Так что ты — мой сын, рожденный брахманкой. Ты, порождение моей мощи, не можешь быть нечистым и потому получишь в жены царскую дочь Куранги!» С этими словами Агни скрылся, а приемный сын матанги послушался его и, радостный, пошел к себе домой. Царь Прасенаджит, которому во сне явился Бог огня, узнав правду, отдал свою дочь в жены сыну Агни. Всегда, царица, есть на земле небожители, живущие неузнанными. Вот и Суратаманджари не из низкой касты, а, наверное, небесная дева. Такая жемчужина, конечно же, из иной касты. Мой сын, без сомнения, любил ее в прежнем рождении — этим и объясняется их любовь, вспыхнувшая, едва они увидели друг друга».

Когда царь Палака поведал нам эту историю, я рассказал историю:

Жил когда-то в Раджагрихе царь по имени Малайасинха, а у него была дочь Майавати, девушка несравненной красоты. Однажды, когда она развлекалась в цветущем саду, увидел ее юноша из рыбаков, красивый и молодой, по имени Супрахара. Лишь только взглянул он на нее, как тут же и попал во власть Смары: судьбе безразлично, осуществима мечта или нет.

Придя домой, перестал Супрахара ловить рыбу и бросил все прочие занятия, не пил и не ел, а лишь метался на постели от любовных терзаний. В ответ на настойчивые расспросы матери своей Ракшитики поведал он ей о своей любви, и она принялась утешать сына: «Не тоскуй, сын мой, и не отказывайся от еды. Хитростью помогу я тебе достичь того, о чем мечтаешь». От таких ее слов успокоился Супрахара, послушался и поел, а она, выбрав самую лучшую рыбу, отправилась к царской дочери во дворец. Там, прислужницы разрешили рыбачке войти к царевне. Вошла Ракшитика и, сказав, что хочет выразить царевне свое почтение, преподнесла ей в подарок ту рыбу. Так день за днем одаривала она царскую дочь и постепенно добилась ее расположения. Захотела царевна поговорить с Ракшитикой: «Скажи, чего ты желаешь от меня? Я сделаю то, как бы ни было мне трудно», — сказала довольная царская дочь жене рыбака, а та, осмелев, бесстрашно высказала ей наедине свою просьбу: «Мой сын увидел тебя в саду и с тех пор чахнет без тебя, царевна! Только я поддерживаю в нем надежду и тем спасаю от смерти. Пожалей меня, верни к жизни сына своим прикосновением». Когда рыбачка это сказала, царская дочь, верная своему слову, задумалась и стыдливо промолвила: «Когда наступит ночь, тайно приведи сына ко мне во дворец». Услышав такое, рыбачка радостно поспешила домой. Ночью провела Ракшитика сына, украсив, как могла, во внутренние покои к царевне. А царская дочь взяла истомившегося любовью Супрахару за руку и ласково уложила на ложе. Поглаживая его рукой, прохладной, как умащение сандалом, она упокоила его тело, пылавшее в огне разлуки с нею, и сына рыбачки словно окропили животворной амритой. Он ощутил, что наконец достиг того, о чем так долго грезил, но тут вдруг неожиданно его, усталого, стало клонить в сон, и уснул он, а царская дочь, оставив его, легла отдохнуть в другом месте — и сыну рыбачки доставила она радость, и себя уберегла от бесчестья.

А он, пробудившись, почувствовал, что рука ее перестала его ласкать, и не увидел любимой — только что была она рядом и вдруг исчезла. Рыбак пришел в отчаяние, словно бедняк, нашедший и тут же утративший сосуд с несметным богатством, и тотчас же жизнь покинула его. Узнала царевна об этом, прибежала туда и, казнясь в душе, решила, что завтра же последует за ним на погребальный костер. Услышал про это ее отец, царь Малайасинха, пришел к ней и понял, что невозможно ее остановить. Тогда в знак очищения он испил воды из сложенных ладоней и произнес такие слова: «Если верен я в своей любви к Трехокому, Богу Богов, вразумите меня, хранители мира, — что должен я сделать?» Едва царь это промолвил, раздался с небес глас: «Твоя дочь в прежнем рождении была супругою этого юноши-рыбака. Когда-то в деревне под названием Нагастхала жил достойнейший брахман Баладхара, сын Махидхары. Когда отец его отправился на небеса, родичи лишили Махидхару состояния. Отвратившись от мира, вместе с супругой удалился он на берег Ганги и отказался от пищи, желая расстаться с жизнью.

Однажды увидел он рыбаков, евших рыбу, и, мучимый голодом, допустил саму мысль о еде. Умер он, запятнав себя этим желанием, и жена его, сохранив в подвижничестве чистоту помыслов, отправилась вслед за ним. Тот самый брахман, осквернивший себя таким желанием, родился вновь в семье рыбака, а супруга его, выдержав подвижничество, появилась на свет как твоя дочь, царь! Твоя безупречная дочь ценой половины своей жизни оживит умершего, который прежде был ее супругом. Силой ее подвижничества и смертью на той тиртхе он очистил себя. Став твоим зятем, он будет царем!»

Небесный глас умолк. Отдал царь свою дочь в жены Супрахаре, который воскрес, потому что она отдала ему половину жизни своей. Супрахара стал царем, получив в дар землю, слонов, коней, драгоценности, и зажил в довольстве вместе с супругой, дочерью того царя. Так часто связь в прошлом рождении приводит живущих к любви. Соблаговоли выслушать еще одну историю:

Жил в Айодхйе царь Вирабаху, который всегда охранял своих подданных так, словно все они были его сыновьями. Однажды явились к царю горожане с жалобой: «Каждую ночь, о могучий, воры грабят наш город. Мы не спим, пытаемся их подстеречь, но ничего не выходит». Услышав об этом, царь выслал ночью соглядатаев, но и они не поймали воров. Тревога не улеглась, и тогда царь сам вышел ночью нести стражу. Один-одинешенек, с обнаженным мечом в руках, он обходил город и увидел какого-то человека, кравшегося по крепостному валу. Тот ступал осторожно, боясь быть замеченным, глаза его бегали, как у вороны, он озирался, будто лев, то и дело пригибая голову, фигура его ясно проступала в бликах, которые отбрасывал его обнаженный меч, и даже блики эти были подобны веревкам, с помощью которых он вознамерился похитить сокровища — звезды. Увидев его, царь решил: «Наверняка это и есть вор, это он, бродя в одиночку, грабит мой город». С этой мыслью хитроумный царь кинулся к вору. Вор, испугавшись, спросил: «Кто ты?» На это царь ответил: «Я дерзкий грабитель, на счету у меня много тяжких грехов. Ты мне скажи, кто ты такой?» Вор сказал: «Я — вор, орудую в одиночку и очень богат. Пойдем ко мне в дом, и утолю я твою жажду богатства». Царь выслушал и согласился. Вместе с грабителем отправился он в его лесное жилище, скрытое глубоко под землей. Там обитали прекрасные женщины, сверкало множество драгоценностей и всяческих сокровищ, словно это был город нагов.

Когда вор ушел во внутреннюю часть своего жилища, к царю, оставшемуся снаружи, приблизилась одна из прислужниц и сочувственно произнесла: «Куда ты пришел! Уходи поскорее. То вероломный убийца, он промышляет в одиночку и, не колеблясь, убьет тебя, опасаясь, что ты его выдашь». Услышав такое, царь тотчас же удалился, пришел к себе во дворец, вызвал военачальника и вернулся туда вместе с войском. Придя к тому месту, он окружил логово вора, послал внутрь отважных людей, отобрал все награбленное и схватил грабителя. Когда ночь была на исходе, царь назначил ему наказание. Вора повели через рыночную площадь к месту казни. Пока вели туда вора, увидела его дочь торговца и полюбила с первого взгляда. Бросилась она к своему отцу и сказала: «Если тот, кого ведут сейчас под барабанный бой к месту казни, не будет моим супругом, считай, что я умерла». Отец понял, что ее не остановишь, отправился к царю и предложил ему десять миллионов, чтобы тот освободил вора. Царь разгневался на торговца и не только не отпустил грабителя, а повелел немедленно посадить его на кол. Тогда дочь торговца, которую звали Вамадатта, взяла тело вора и, любящая, взошла вместе с ним на погребальный костер.

Так проявилась их связь в прежнем рождении. Кто может избежать того, что ему уготовано, и кто от чего может кого-то удержать? Вот и твой сын Анандавардхана, царь, был связан в прошлом рождении с Суратаманджари. Иначе как могла бы возникнуть подобная любовь у высокородного царского сына к девушке из матангов? И потому следует просить отца ее, матангу Утпалахаста, отдать за царевича свою дочь, могучий, и тогда мы узнаем, что он скажет». Когда посоветовал я это царю, Палака послал гонцов к Утпалахасте просить руки девушки. Гонцы передали просьбу царя, и матанга ответил им: «Мне это по душе, но я отдам свою дочь Суратаманджари тому, кто заставит восемнадцать тысяч брахманов, живущих в городе отведать пищи в моем доме». Это были слова, прозвучавшие как обет. Тут же вернулись гонцы к царю Палаке и все ему рассказали. Понимая, что у матанги есть на это свои причины, царь созвал брахманов города Удджайини, поведал им обо всем и объявил свою волю: «Вас восемнадцать тысяч, и все вы должны принять пищу в доме матанги Утпалахасты. Я не желаю иного». Дваждырожденные, к которым царь обращался, убоялись принять еду от чандалы и, не зная, что делать, собрались в храме Махакалы, предавшись умерщвлению плоти. «Без опасений примите еду в доме Утпалахасты, ибо не чандала он, а видйадхар, и весь род его тоже не чандалы», — так повелел явившийся во сне брахманам Шамбху. Они поднялись, пошли к царю, рассказали об этом и возгласили: «Пусть Утпалахаста, о царь, приготовит чистую еду где-нибудь за пределами поселка чандалов, и тогда мы примем ее». Выслушав это, царь повелел построить для Утпалахасты другое жилище и, радостный, повелел чистым слугам приготовить для него еду. Восемнадцать тысяч брахманов вкушали угощение, а Утпалахаста стоял перед ними, совершив омовение, в чистой одежде.

Когда кончили брахманы трапезу, Утпалахаста приблизился к царю Палаке, поклонился ему и в присутствии свиты сказал: «Был у видйадхаров могучий властитель по имени Гауримунда. Я, Матангадева, пользовался его покровительством. Когда родилась моя дочь Суратаманджари, Гауримунда, о царь, тайно мне сообщил: «Сын царя ватсов по имени Нараваханадатта будет нашим верховным повелителем — так говорят Боги. Поэтому пока наш недруг не обрел высшей власти, ступай немедля и уничтожь его силой твоего волшебства». Вот с какой целью послал меня грешный Гауримунда. Мой путь проходил по небу, и вдруг я увидел перед собою самого Махешвару. Владыка внезапно издал грозный клич и в гневе проклял меня: «Как ты, несчастный, вознамерился причинить зло достойному мужу? В том же самом обличье, глупец, ступай вместе с супругой и дочерью к чандалам в Удджайини. Когда кто-нибудь в качестве дара-выкупа за твою дочь заставит восемнадцать тысяч брахманов, живущих в городе, принять у тебя в доме пищу, наступит конец твоему проклятию. И тогда ты отдашь твою дочь тому, кто даст тебе такой выкуп». Проговорив это, Шамбху скрылся, а я был низринут с небес и стал Утпалахастой, жил среди самых низких людей, но не имел с ними дела. Теперь благодаря милосердию твоего сына мое проклятие кончилось. Поэтому я и отдал ему свою дочь Суратаманджари. Теперь я отправляюсь на подобающее мне место среди видйадхаров, чтобы служить их верховному повелителю Нараваханадатте».

Вот что поведал Матангадева. Затем передал он свою дочь царевичу, вознесясь вместе с супругой на небо, и явился, повелитель, к твоим стопам. Царь Палака и другие, узнавшие истину, радостно устроили свадьбу царского сына и Суратаманджари. И Авантивардхана, получив в жены дочь видйадхара, был счастлив тем, что обрел больше того, что желал.

Однажды царевич отдыхал вместе с ней на крыше дворца. Проснувшись на заре, он не нашел рядом возлюбленной. Тщетно искал ее царевич и в горе рыдал так, что прибежал царь, его отец, и тоже встревожился не на шутку. «Город надежно охраняется, и чужой не проникнет сюда ночью. Наверное, ее похитил какой-то нечестивец из небожителей», — так переговаривались мы между собой, собравшись там, и в это время с небес спустился гонец от тебя, видйадхара Дхумашикха. Он и доставил сюда царевича Авантивардхану. Царь Палака повелел мне рассказать, как было дело. Здесь вместе с отцом и сама Суратаманджари. Вот что с ней приключилось. Пусть царь решает, что делать дальше». Когда Бхаратарохака, министр Палаки, окончил рассказ и умолк, советники обратились к Матангадеве в присутствии Нараваханадатты: «Скажи, за кого ты выдал Суратаманджари?» Тот ответил: «Я отдал ее Авантивардхане». Тогда они спросили Итйаку: «Скажи, почему ты похитил ее?» Он сказал: «Ее мать раньше дала обещание выдать ее за меня». — «Разве дело матери выдавать замуж дочь, если жив отец? Да и кто подтвердит твою правоту? Она для тебя чужая жена, нечестивец!» — изрекли судьи. Итйаке нечего было ответить на их веские доводы. Верховный повелитель видйадхаров Нараваханадатта в гневе приказал казнить Итйаку за его недостойный поступок. Но лучшие из отшельников во главе с Кашйапой попросили царя: «Прости его, ведь это его единственное прегрешение. Он — сын Маданавеги, твой шурин». И повелитель, показав тому свое осуждение, нехотя отпустил его на свободу. А сына своего дяди, Авантивардхану, соединившегося с супругой, он, поручив заботам Вайупатхи, отправил вместе с советниками в город Каушамби.

16.3. ВОЛНА ТРЕТЬЯ

Так на Черной горе Нараваханадатта отобрал у своего шурина Итйаки похищенную им достойную Суратаманджари, осудил его и вернул жену ее супругу. Однажды, когда Нараваханадатта сидел среди отшельников, Кашйапа сказал ему: «Не было и не будет, повелитель, верховного владыки, подобного тебе, чтобы разум его, когда он становится вершителем правосудия, не был подвластен ни любви, ни другим чувствам. Счастливы те, что постоянно видят тебя, истинно любящего правду. Даже в такой большой державе нет никого, кто смог бы тебя в чем-нибудь упрекнуть. Были в прошлом и Ришабха, и другие властители, но они, запутавшись в разных грехах, погибли, лишившись почестей. Ришабха, Сарвадамана и еще Бандхудживака — все они из-за своей непомерной гордыни приняли кару от Шакры. Джимутавахана, владыка видйадхаров, когда к нему явился мудрец Нарада и спросил, как он достиг положения верховного повелителя, рассказал ему, что отдал в дар «пожелай-дерево» и собственное тело, а лишился он своего сына, ибо похвалялся собственными благодеяниями. Вишвантара тоже был когда-то верховным владыкой. Когда сын его Индиваракша был убит царем Чеди по имени Васантатилака за то, что совратил жену царя, Вишвантара обезумел от тоски по своему недостойному сыну, мужество покинуло его, и он лишился жизни.

Только один Таравалока, о Индра среди царей, по происхождению человек, благими деяниями обретший верховную власть над видйадхарами, долго наслаждался благами власти, не допуская греха, а когда почувствовал отвращение ко всему мирскому, отрекся от царства и удалился в лес. Так, в прежние времена видйадхарам не шло впрок достигнутое ими положение. Вступали они на неправедный путь и, ослепленные страстью или другим чувством, лишались того, что имели. Поэтому ты должен всегда быть осмотрительным, чтобы не оступиться на стезе добродетели. И своих подданных-видйадхаров ты должен удерживать от нарушения Дхармы».

Царь Нараваханадатта, к которому обратил речь Кашйапа, с почтением спросил у него: «Соблаговоли нам поведать, достойный, каким образом Таравалока, человек, обрел некогда власть над видйадхарами?» В ответ на это Кашйапа сказал: «Слушайте, я расскажу вам:

Был у народа Шиби царь по имени Чандравалока, а старшей женой у него была Чандралекха, род которой был чист, словно Молочный океан. Да и сама она чистотою и нравом была подобна Ганге. Был у того царя огромный слон, которого называли люди Кувалайапида, сокрушавший неприятельскую рать. Благодаря его мощи царству, которым управляли горожане, не был страшен ни один даже самый могучий недруг. Когда уже прошла молодость царя, родился у царицы Чандралекхи единственный сын, отмеченный добрыми знаками. Царевича звали Таравалока. По мере того как он рос, с ним вместе росли и родившиеся вместе с ним его добродетели, и прежде всего щедрость, благочестие, мудрость. Многомудрый юноша постиг суть каждого слова без исключения, но, щедрый к просителям, не ведал он единственно смысла слова «нет». Постепенно уже в юные лета в своих деяниях он стал проявлять себя, как умудренный жизнью старец. Мощью он был подобен солнцу, а совершенством облика походил на Луну, прекрасную в полнолуние, прекрасную законченностью своей формы. Так и пробуждал он к себе любовь всего мира, подобно Кандарпе. Он понимал, что, для того чтобы угодить своему отцу, ему надо превзойти Джимутавахану, ибо был отмечен явными признаками великого верховного владыки.

Царь Чандравалока выбрал для своего сына невесту царевну Мадри, дочь царя мадров. После свадьбы отец, великий царь, радуясь обилию добродетелей сына, сделал его наследником престола. Таравалока с согласия отца повелел соорудить дома, где раздавалась пища и прочее. Каждый день, поднявшись с постели, он садился на слона Кувалайапиду и сам отправлялся навещать тех, кому предназначалось подаяние. Кто бы о чем его ни просил, Таравалока готов был отдать все, вплоть до собственной жизни. Поэтому слава о молодом царевиче разлетелась по всем странам света. И вот родились у него от Мадри два сына-близнеца, и назвал их отец Рамой и Лакшманой. Мальчики росли, и вместе с ними росла любовь и радость их родителей, а деду и бабушке они были дороже жизни. Таравалока и Мадри не могли наглядеться на них, когда те стояли перед ними в поклоне, ладные, словно луки с натянутой тетивой. Недруги Таравалоки, завидуя его слону Кувалайапиде, его сыновьям, его славе щедрого человека, подговорили брахманов, своих сторонников: «Пойдите и попросите у Таравалоки слона Кувалайапиду. Если он отдаст его вам, мы завладеем его царством, так как он лишится защиты, а не отдаст, слава его, как щедро одаривающего, померкнет». — «Да будет так», — отвечали брахманы и отправились к Таравалоке, и высказали прославившемуся щедростью царю свою просьбу. «С какой целью просят дваждырожденные моего всемогущего слона? Уверен, что кто-то подучил их прийти ко мне. Ничего не поделаешь, придется отдать им лучшего из слонов. Разве может, пока я жив, уйти от меня проситель, желание которого не исполнено?» — так думал Таравалока. На душе у него было смутно, но отдал он дваждырожденные своего превосходного слона.

Увидев, что дваждырожденные уводят прославленного слона, горожане, разгневанные, поспешили к царю Чандравалоке и сказали ему: «Твой сын, видно, бросил царство, отстранившись от дел, и принял обет молчальника. Посмотри, он отдал просителям славнейшего из слонов Кувалайапиду, а ведь на нем держалось благополучие царства, ибо он одним своим запахом разгонял других слонов. Поэтому ты или пошли своего сына подвижником в лес, или верни слона, иначе мы поставим царем другого». Вот что сказали горожане Чандравалоке, а он через пратихару сообщил об этом сыну.

Когда услышал об этом его сын Таравалока, он сказал: «Но я уже отдал слона. Нет ничего, что бы я не отдал тому, кто пришел ко мне с просьбой. И что для меня это царство, которым на деле управляют горожане, на что мне богатство, которым не могут наслаждаться другие, — оно, словно молния, блеснет и исчезнет. Лучше мне жить в лесу, среди деревьев, богатых плодами, которых каждый волен отведать, чем здесь, среди людей, которые все равно что звери». Такие слова произнес Таравалока. Вместе с супругой, которая помогла ему укрепиться в этом решении, поклонился он в ноги своим родителям, раздал все накопленное нуждающимся, облачился в лубяную одежду и вместе с обоими сыновьями пошел прочь из своего города, утешая горько рыдавших дваждырожденных. Видя, что он уходит, даже звери и птицы горько его оплакивали, так что земля оросилась потоками слез.

Когда Таравалока тронулся в путь, у него оставалась только колесница, единственное средство передвижения для его сыновей. Но нашлись дваждырожденные, которые попросили отдать им коней от колесницы. Он отдал коней и сам вместе с женой потащил колесницу, чтобы довезти малолетних сыновей до леса подвижников. Едва они вошли в лес и решили передохнуть, как появился какой-то брахман и попросил у царя колесницу, в которой коней уже не было. Стойкий царь отдал ее без колебаний и вместе с женой и сыновьями едва добрался пешком до леса подвижников. У подножия дерева соорудил он себе жилище и зажил там, окруженный нежной заботой жены своей Мадри, а свиту его составляли олени. Казалось, лес постарался, чтобы вокруг героя, попавшего в край, чуждый всего мирского, были привычные вещи: цветочные гроздья, колеблемые налетающим ветром, напоминали прекрасные опахала, густотенистые деревья — зонты от солнца, листва — мягкое ложе, камни — его трон, пчелы — поющих женщин, а сок различных плодов хмельное питье.

Однажды, когда Мадри вышла за пределы обители, чтобы набрать для него фруктов, цветов и прочего, к Таравалоке, оставшемуся в лесной хижине, явился некий престарелый брахман и попросил отдать ему обоих сыновей, Раму и Лакшману. «Я лучше перенесу, чтобы увели моих совсем еще маленьких сыновей, чем не исполню желание пришедшего с просьбой. Коварной судьбе угодно испытать, тверда ли моя решимость!» — подумал Таравалока и отдал брахману своих сыновей. Брахман попытался их увести, но они упирались, и тогда он связал им руки и отхлестал лозой. Злодей потащил их, а они звали мать и, оборачиваясь, смотрели на отца полными слез глазами, но Таравалока, видя все это, не дрогнул, и его твердость привела в трепет все живое — и движущееся, и неподвижное.

Собрав цветов и фруктов, кореньев и прочего, достойная Мадри, усталая, тихо брела с окраины леса в обитель к своему супругу. Она увидела его, с поникшей головой, а сыновей нигде не было видно, лишь были разбросаны их глиняные игрушки — лошади, колесницы, слоны. Сердцем почуяв беду, в тревоге кинулась она к своему супругу: «О, смерть мне! Где мои сыновья?» И тот тихо ответил ей: «О безупречная, отдал я их бедному дваждырожденному, который попросил меня об этом». Выслушав это, достойная женщина, поборов смятение, сказала мужу: «Если так, правильно ты поступил: как отпустить просителя, не исполнив его желания!» Едва она это промолвила, как от такой праведности обоих супругов содрогнулась вселенная и пошатнулся трон Индры.

Индра силой глубокого самососредоточения узрел, что мир потрясен величием щедрости Мадри и Таравалоки. Тогда обернулся он брахманом, явился в обитель Таравалоки и, желая его испытать, попросил отдать единственную супругу царя. Таравалока, совершив обряд возлияния воды на руки, без колебания согласился отдать и ее, разделившую с ним жизнь в лесу. «О мудрый царь, чего ты достигнешь, расставшись с подобной супругой?» — спросил его Шакра, принявший обличье дваждырожденного, и тот ответил: «Нет такого, чего я желал бы достичь для себя, но вот к чему я — стремлюсь: быть всегда готовым отдать брахманам все, вплоть до собственной жизни, о дваждырожденный!» Выслушав это, Шакра, принявший свой собственный облик, сказал ему: «Я испытал тебя и доволен тобой. Поэтому говорю: не надо тебе отдавать супругу. Вскоре ты станешь верховным повелителем видйадхаров!» С этими словами он исчез. Меж тем тот самый старик брахман, который получил в дар обоих сыновей Таравалоки, сбился с пути и, бредя наугад, случайно пришел в город могучего Чандравалоки. Он явился на рынок, чтобы продать царских детей. А там горожане узнали их, поспешили оповестить царя и привели детей вместе с брахманом к Чандравалоке. Тот увидел родных своих внуков и со слезами стал расспрашивать того дваждырожденного, а услышав его рассказ, долгое время то радовался, то горевал. Осознав величие добродетели родного сына, он оставил заботы о царстве, хотя горожане пытались его удержать, и, выкупив внуков у дваждырожденного, взял их с собой и вместе со свитой отправился в обитель своего сына Таравалоки. Тот предстал перед ним в облике отшельника — волосы его были стянуты в узел, тело его покрывали лубяные одежды, и оно напоминало мощное дерево, чьи обильные плоды склевали слетевшиеся отовсюду птицы, — так обобрали его жадные брахманы! Сын бросился к нему издалека, приник к отцовским стопам, а царь поднял его и прижал к груди, орошая слезами, как бы предуготовляя этим его к помазанию на верховное правление над видйадхарами и к восхождению на трон.

Царь передал Таравалоке обоих его сыновей, Раму и Лакшману, рассказав, как он выкупил их. Пока каждый рассказывал другому, что приключилось с ними, с небес спустились Лакшми и слон с четырьмя бивнями. И когда явились на землю другие властители видйадхаров, Лакшми, держащая лотос в руке, обратилась к Таравалоке: «Садись на этого слона, ступай в страну видйадхаров и наслаждайся там благами верховной власти, которую ты завоевал величием своей щедрости». Когда Лакшми изрекла эти слова, Таравалока вместе с супругой и сыновьями поклонился отцу в ноги, поднялся на глазах у живущих в обители на небесного слона, окруженный властителями видйадхаров, отправился по небу в страну видйадхаров. Там он долго наслаждался верховной властью, осененной науками, со временем почувствовал безразличие к миру и удалился в лес подвижников. Так некогда праведный Таравалока, человек, своей незапятнанной добродетелью достиг положения Индры среди видйадхаров. Другие же, обретя подобную власть, теряют ее из-за своих прегрешений. Поэтому ты должен остерегаться оплошностей как своих, так и своих подданных». Когда мудрый Кашйапа поведал эту историю в назидание верховному владыке, Нараваханадатта обещал следовать его совету и повелел: «Слушайте, о видйадхары! Отныне всякий из моих подданных, кто преступит закон справедливости, будет мной предан смерти!» Так возгласил он свою волю обитателям горы Хары. Он зажил там вместе с небожителями, покорно принявшими его повеление, и слава о нем, освободившем Суратаманджари, широко разнеслась по всем мирам. Вместе со своим дядей в окружении свиты он провел время дождей там, на Черной горе, в обители первейшего среди мудрецов.