Окончательный ответ

Мюррею Темплтону исполнилось сорок пять лет. Он был в расцвете сил, все органы его тела функционировали отлично. Все было в порядке, за исключением одного маленького участка коронарной артерии. Правда, этого было достаточно.

Боль обрушилась на него внезапно, мгновенно достигла невыносимой точки, а затем начала стихать. Он дышал все медленней, и в душе воцарилось спокойствие.

Нет на свете большего наслаждения, чем почувствовать, что боль отступила. Мюррею Темплтону показалось, что он поднимается над землей.

Открыв глаза, он заметил не без некоторого удивления, что люди в комнате все еще суетятся. Дело происходило в лаборатории, падая, Темплтон успел услышать звон стекла и перепуганные голоса коллег.

И вот они сгрудились над его распростертым телом, над телом Мюррея Темплтона, на которое... ну да - он внезапно понял это! - на которое он сам взирает откуда-то с высоты.

Да, он лежал там, на полу, раскинув руки. Лицо было все еще искажено болью. И в то же время он смотрел на себя сверху, никакой боли не ощущая.

Мистер Темплтон подумал:

"Вот уж чудо из чудес! Все эти россказни о жизни после смерти, оказывается, не такая уж чепуха!"

И хотя он понимал, что серьезному ученому, физику, не к лицу такие взгляды, он испытывал не более чем легкое удивление, никоим образом не нарушавшее глубокого покоя, в котором он пребывал.

Он подумал: "За мной должны были прислать ангела".

Мало-помалу комната и люди расплылись, тьма обступила его, и лишь в отдалении что-то брезжило, угадывалась слабо светящаяся фигура - последнее, за что цеплялось его меркнущее зрение.

Мистер Темплтон подумал: "Ну и дела! По-моему, я направляюсь на небеса".

Но вот и свет исчез... Во всей вселенной оставался лишь он один - и тогда раздался Голос.

Голос сказал:

— Мне столько раз это удавалось, и тем не менее я не потерял способности радоваться очередному успеху.

Мюррею хотелось что-нибудь ответить, но он не знал, есть ли у него губы, язык, голосовые связки. Все же он попытался издать звук. И это у него получилось.

Он услышал собственный, хорошо знакомый голос, слова звучали достаточно четко:

— Скажите, пожалуйста, я на небесах?

Голос ответил:

— Небеса - это место. Здесь это слово не имеет смысла.

Мюррей Темплтон несколько растерялся, однако следующий вопрос напрашивался сам собой:

— Простите, если я выгляжу нетактичным. Но вы - Бог?

В Голосе прозвучала легкая усмешка:

— Мне всегда задают этот вопрос, даже странно как-то. Едва ли я сумею дать вам понятный ответ. Я существую - вот все, что можно ответить, а вы уж, пожалуйста, подберите сами удобный для вас термин.

— А что же такое я? - спросил Темплтон. - Душа? Или тоже символ существования?

Он старался быть вежливым, но скрыть сарказм, пожалуй, не удалось. Вероятно, следовало добавить: "ваше величество" или "ваша святость", что-нибудь в этом роде, но он не мог себя заставить - очень уж это выглядело бы смешно. Хотя кто его знает? Чего доброго, еще накажут за непочтительность.

Но Голос не обиделся.

— Вас несложно объяснить - даже в понятных для вас терминах, - сказал он. - Конечно, если вам приятно, можете называть себя душой. На самом деле, однако, вы не более чем определенная конфигурация электромагнитных волн, организованных таким образом, что все связи и взаимоотношения в этой системе в точности имитируют структуру вашего мозга в период земного существования. Поэтому вы сохраняете способность мыслить, сохраняетесь как личность. Вот и все.

Мюррей Темплтон не верил своим ушам.

— Вы хотите сказать, что сущность моего мозга некоторым образом... перманентна?

— Отнюдь. Ничего вечного в вас нет, за исключением плана, задуманного мной. Упомянутую конфигурацию придумал я. Я создал ее, когда ваша физическая сущность была иной, и реализовал в тот момент, когда предыдущая система отказала.

Голос явно был собой доволен. Помолчав, он продолжал:

— Ваша конструкция сложна. Она удовлетворяет самым высоким стандартам. Разумеется, я мог бы воспроизвести аналогичным образом любое живое существо на Земле, когда оно умирает, но я этого не делаю. Я не люблю хвататься за что попало.

— Значит, вы выбираете немногих?

— Очень немногих.

— А куда деваются остальные?

— Остальные? Никуда. Аннигиляция, дорогой господин Темплтон, самая обыкновенная аннигиляция. А вы уж вообразили себе ад?

Если бы Мюррей мог, он бы покраснел. Он сказал поспешно:

— Нет-нет. Ничего такого я не воображал. Но я не совсем понимаю, чем я привлек ваше внимание и заслужил эту честь - быть избранным.

— Заслужил? Ах вот что вы имеете в виду. Признаться, трудно порой сужать мышление до пределов, соответствующих вашим... Как вам сказать? Я выбрал вас за умение мыслить. По тем же критериям, по каким выбираю других из числа разумных существ в Галактике.

Мюррей Темплтон почувствовал профессиональное любопытство. Он спросил:

— Вы это делаете лично или существуют другие подобные вам?

Наступило молчание; должно быть, он опять сказал что-то не то. Но Голос вновь заговорил и был невозмутим, как и прежде:

— Есть другие или нет - вас не касается. Эта вселенная принадлежит мне, и только мне. Она создана по моему желанию, по моему проекту и предназначена исключительно для достижения моих собственных целей.

— Значит, вы один?

— Вы хотите поймать меня на слове, - заметил Голос. - Представьте себя амебой, для которой понятие индивидуальности сопряжено с одной, и только одной, клеткой. И спросите кита, чье тело состоит из тридцати квадрильонов клеток, кто он: единое существо или колония существ. Как киту ответить, чтобы его поняла амеба?

— Я об этом подумаю, - сказал Мюррей Темплтон.

— Прекрасно. В этом и состоит ваша функция. Будете думать.

— Думать, но зачем? И к тому же... - Мюррей запнулся, подыскивая слово, - вы, по-видимому, и так все знаете.

— Даже если я осведомлен обо всем, - заметил Голос, - я не могу быть уверен, что я все знаю.

— Это звучит как постулат из земной философии, - сказал Мюррей. - Постулат, который кажется значительным по той причине, что в нем нет никакого смысла.

— С вами не соскучишься, - сказал Голос. - Вам хочется ответить на парадокс парадоксом, хотя мои слова отнюдь не парадокс. Подумайте: я существую вечно, но что это, собственно, значит? Это значит, что я не помню, когда я начал существовать. Если бы я мог вспомнить об этом, отсюда следовало бы, что мое существование имело начальную точку.

— Но ведь и я...

— Позвольте мне продолжить. Итак, если я не знаю, когда я начал быть, и не знаю, начал ли, если я не умею расшифровать понятие вечности моего существования, то уже одно это дает мне право усомниться в моем всеведении. Если же мои знания в самом деле безграничны, то с не меньшим правом я могу утверждать, что безгранично и то, что мне еще предстоит узнать. В самом деле: если, например, я знаю только все четные числа, то число их бесконечно, и в то же время бесконечно мое незнание нечетных чисел.

— Но разве нельзя, исходя из знания четных чисел, вывести существование нечетных - хотя бы разделив четные пополам?

— Недурно, - сказал Голос, - я вами доволен. Вашей задачей и будет искать подобные пути, правда куда более трудные, от известного к неизвестному. Ваша память достаточно обширна. При необходимости вам будет позволено получать дополнительные сведения, нужные для решения поставленных вами проблем.

— Прошу прощения, - сказал Темплтон. - А почему вы сами не можете это делать?

— Могу, конечно, - усмехнулся Голос. - Но так интереснее. Я построил вселенную для того, чтобы расширить число фактов, с которыми имею дело. Я ввел в эту систему принцип дополнительности, принцип случайности, принцип недетерминированного детерминизма и... некоторые другие с единственной целью: сократить очевидность. Думаю, что мне это удалось. Далее я предусмотрел условия, при которых могла возникнуть жизнь, и допустил возникновение разума - не потому, что мне нужна его помощь, а потому, что познание само по себе вводит новый фактор случайности. И я обнаружил, что не могу предсказать, где, когда и каким способом будет добыта новая информация.

— И так случается?

— О да. И века не проходит, как появляется что-нибудь любопытное.

— Вы имеете в виду нечто такое, что вы и сами могли бы придумать, но пока еще не придумали? - спросил Мюррей.

— Вот именно.

— И вы надеетесь, что я смогу быть полезен для вас в этом смысле?

— В ближайшие сто лет я на это не рассчитываю. Но успех рано или поздно обеспечен. Ведь вы... вы будете трудиться вечно.

— Я? Буду трудиться вечно? - спросил Мюррей. - Я буду вечно думать?

— Да, - сказал Голос.

— Зачем?

— Я уже сказал: чтобы добывать новую информацию.

— Ну а дальше? Зачем мне искать новую информацию?

— Право же, странный вопрос, господин Темплтон. А чем вы занимались в вашей земной жизни? Какую цель ставили перед собой?

— Я стремился заслужить одобрение моих товарищей. Хотел получить удовлетворение от своих достижений, зная, что время мое ограничено. А теперь? Теперь предо мной вечность! Это понятие уничтожает всякую цель, не правда ли?

Голос спросил:

— А разве мысль и открытие сами по себе не дают удовлетворения?

— Открытие удовлетворяет, если время, потраченное на него, ограничено. Открытие, растянутое в бесконечности, не удовлетворит.

— Может быть, вы и правы. Но, к сожалению, у вас нет выбора.

— А если я откажусь?

— Я не намерен вас принуждать, - сказал Голос. - Но видите ли, в этом нет необходимости. Ведь ничего другого вам не остается. Вы не знаете, как сделать, чтобы не думать.

— В таком случае, - проговорил медленно Мюррей Темплтон, - я поступлю иначе.

— Ваше право, - снисходительно ответил Голос. - Могу ли я знать, что вы имеете в виду?

— Вы и так уже знаете. Извините, но разговор наш так необычен... Вы построили конфигурацию электромагнитных колебаний таким образом, что мною владеет иллюзия, будто я вас слышу и отвечаю на ваши слова. На самом же деле вы внушаете мне свои мысли и читаете мои.

— Допустим. И что же?

— Так вот, - сказал Мюррей, - иллюзия это или нет, но я не желаю мыслить с единственной целью развлекать вас. Я не желаю существовать вечно ради того, чтобы тешить вашу любознательность. Я... я приложу все старания к тому, чтобы не мыслить.

— Ну-ну, не будем ссориться, - сказал Голос. - Замечу только, что, если вам это и удастся, я немедленно воссоздам вас с таким расчетом, чтобы впредь ваш способ самоубийства стал невозможным. Если же вы отыщете другой способ, я реконструирую вас так, чтобы исключить и эту возможность. И так далее. Игра обещает стать интересной, но в любом случае вы будете существовать в качестве мыслящего разума вечно. Так мне хочется, уж не взыщите.

Мюррей внутренне содрогнулся, но овладел собой и продолжал спокойно:

— Значит, я все-таки попал в ад. Вы утверждаете, что ад не существует, но, может быть, все дело в словах?

— Может быть, - сказал Голос.

— Тогда рассмотрим другую возможность, - сказал Мюррей. - Что, если мои мысли окажутся для вас бесполезны? И если это так, не лучше ли будет меня ликвидировать и ни о чем больше не беспокоиться?

— Ликвидировать... в награду? Вы желаете обрести нирвану в качестве приза за поражение и хотите меня уверить, что это лучший выход для меня? Послушайте, Темплтон, не будем торговаться. Можете мне поверить: вы не будете бесполезны. Имея в распоряжении вечность, вы в конце концов вынуждены будете родить интересную мысль, хочется вам этого или нет.

— Ну что ж, - проговорил Мюррей. - Тогда я поставлю перед собой другую цель. Я придумаю нечто такое, о чем вы не только никогда не думали, но и не могли предположить, что это возможно. Я найду последний, окончательный ответ, после которого познание потеряет смысл!

— Вы не понимаете природы бесконечности, - ответил Голос. - Могут существовать вещи, о которых я еще не удосужился узнать. Но не может быть ничего, о чем я не мог бы узнать рано или поздно.

— Неправда, - сказал Мюррей задумчиво. - Вы не можете знать собственного начала. Вы сами в этом признались. Значит, вы не можете знать и своего конца. Вот и отлично. Это будет моей целью - и станет окончательным ответом. Я не буду стараться уничтожить себя. Я уничтожу вас, или вам придется покончить со мной.

— Так, - сказал Голос, - вы пришли к этому выводу раньше, чем я предполагал. Обычно на это тратят больше времени. Все, кто находится вместе со мной в этом мире вечной мысли, имеют намерение меня уничтожить. Но сделать это невозможно.

— Ничего. Времени у меня достаточно. Что-нибудь придумаю, - сказал Мюррей Темплтон.

Голос ответил спокойно:

— Так думай об этом.

И пропал.