Олаф, глупый король (СИ)

5

— …И именно сюда, на север, стекался весь беглый народ из больших южных королевств. Бежали от налогов, бежали от законов, были тут и крестьяне, не поладившие с сеньорами, и беглые преступники, и вольные мечники — народ, в-общем, очень разношерстный. Тут, на севере, искать их было слишком трудно, поэтому, никто и не стал этого делать — слишком дорого обошлось бы выкурить беглых из здешних лесов и скал. Время шло, людей становилось все больше, как за счет новых беглецов, так и из-за естественного прироста. Поселения росли и превращались в города. Постепенно сформировались границы, были написаны законы, появились свои короли, и Вольница перестала так уж сильно отличаться от обычных государств, разве что была и осталась жутким захолустьем, которое так с тех пор и не стало никому нужно. О том, почему Вольница не нужна никому, говорил министр Асгрим еще вчера: суровый климат, бедные земли, где очень мало даже простого железа, не говоря уж о золоте, и народ, готовый в любой момент схватиться за топор. Единственное, чего у нас вдосталь — так это картошки. — Советник усмехнулся и поглядел на Олафа, который за вчерашний день был измучен до предела, а сегодня снова встал спозаранку и приплелся в кабинет на обучение.

Король выглядел жалко. Усмешка Вегарда превратилась в презрительную гримасу. Он снова отвернулся к карте и собрался, было, продолжить рассказ, но был прерван каким-то невнятным криком с улицы.

Олаф тоже заинтересовался и повернулся к окну. Советник приоткрыл створки, и услышал, как тонкий ломающийся голос, время от времени дающий петуха, кричал что-то о несправедливости и отмщении. Не сговариваясь, Олаф и советник порысили на улицу, для того, чтобы своими глазами узреть происходящее.

А происходило следующее: ровно в полдень к замку подъехала тощая, будто побитая молью лошадь с сидящим на ней тощим, будто побитым молью пареньком. На боку у паренька болтался чудовищных размеров меч в дырявых ножнах, а дырки в изрядно потертой кожаной кирасе говорили о том, что она сменила немало владельцев.

Тем не менее, гость горел жаждой мести и вызывал на бой «узурпатора, кровопийцу и захватчика», коим он, по какому-то нелепому стечению обстоятельств посчитал Олафа.

— Я вызываю на бой захватившего власть обманом и подкупом! Узурпатора вызываю я! Кровопийцу и угнетателя! Нищего смерда, неблагороднорожденного вызываю! — пискляво провозглашал он на всю центральную площадь города. Несомненно, сейчас он видел себя на лихом рысаке и в сверкающих доспехах, а рядом стоял угнетенный народ и простирал к нему руки с мольбой об освобождении.

Реальность, разумеется, отличалась от его фантазий — помимо тощей лошади и нелепого вида, всем на него было наплевать — по центральной площади так же, как и всегда бегали одни лишь куры, да в луже грязи лежала абсолютно невозмутимая свинья, которой была безразлична политическая жизнь Мнморта.

— Чего он хочет? — спросил советник у посмеивающихся стражников.

— Он, ваша светлость, короля на бой хочет вызвать. — сказал один из них, — Чтоб, стало быть, короля убить, да самому нами править. Справедливо, говорит, будет править. Можа нам по нему алебардой, а?…

У Олафа подкосились ноги. Он едва не запрыгал от радости, и впервые за всю королевскую карьеру осмелился кому-то что-то приказать:

— Приведите его сюда! — звонко сказал он, затем, подумав, поправился, — Нет, давайте не сюда, а в кабинет. Мне нужно… Мне нужно… Неважно, в-общем, что мне нужно. Я король, и, значится, не должон говорить, зачем мне… Ну это самое. — в конце фразы Олаф уже удалялся обратно в кабинет с гордо поднятой головой, а недоумевающий советник стоял и смотрел ему вслед.

Немного заблудившись в новом крыле, Олаф и свежеиспеченный претендент на престол добрались-таки до кабинета, и расселись по креслам.

Юнец со смесью удивления и страха оглядел кипу бумаг и пергаментов на рабочем столе короля.

— Вы даже не представляете, как я рад, ваша светлость! — Олаф смотрел умоляющими глазами на юнца, чем немало того озадачил, — Я же не король, ваша светлость, я ж обычный крестьянин! Не могу я, понимаете! Не могу! — затараторил он со скоростью дятла, долбящего дерево, — Я ж не умею! Не благородный я! Хотите королем стать — пожалуйста, я ж с радостью… Вы благородный, вы сумеете и бунт усмирить, и с заговором разобраться! А я не могу, я домой хочу, понимаете? А на меня как вывалили все это — бунт, говорят, денег нет в казне, говорят, потом еще вторжение какое-то с юга! Учат меня, учат, а я как был дураком, так и останусь же! Поздно учиться мне. Старый я, тридцать пять годов уже, дай бог! А вы молодой, да благородный, вас учат, небось, как королевствами управлять. Давайте я вам как-нибудь передам все? Ну, там, дела, корону, все такое. Я вас усыновлю и власть вам передам. Или еще как. Как вас зовут, ваша светлость?

— Ф-фроди. — от такой речи, юнца начало слегка заклинивать, — Стой!.. Стойте, ваше величество… Что ж это получается, у вас денег нет?..

— Да! Да, ваша светлость, казна совсем пустая, а я не знаю, что с ней делать, я даже картошку свою сам не продавал, у меня ее Карл-жлоб брал и на рынок возил! — снова затараторил Олаф.

— А… как это? Как в казне может не быть денег? Вы же король. У короля же должны быть деньги… — шаблон Фроди дал ощутимую трещину, — Вы мне врете.

— Да вот вам виселица! — Олаф осенил себя знамением, — Я тоже думал, сокровища всякие, злато — а нету ничего! Ничего, даже медяка лишнего не осталось! Пусто все!

— А… Что за заговор?.. — выражение удивления поселилось на лице юного свергателя королей, он сидел, уставившись широко открытыми глазами на Олафа и постукивал пальцами по подлокотнику кресла.

— А, да это дворяне! Вот делать им нечего, короля свергать хотят, я им, стало быть, не подхожу. Я ж говорю — не благородный я, я и не знаю, как к ним подступиться! А вы сумеете, вы ж из них… — кисло улыбнулся Олаф.

— А… Нашествие?.. — паренек выглядел совсем несчастным.

— Да с юга нечисть какая-то лезет. Армию собирают, говорят… Да нашествие не одно! У нас там на севере кто-то отделяться захотел, бунтовать решили! Оставайтесь, ваша светлость! — Олаф вскочил, сорвал мантию и попытался надеть ее на преемника, но тот внезапно начал отбрыкиваться.

— Нет! Нет! — в голосе Фроди слышалась неприкрытая паника.

— Как? Почему нет? — всхлипнул Олаф, спасение которого ушло буквально из рук, — Давайте, ваша светлость! Вы же хотели! Не трусьте! А я не умею… Я домой пойду…

— Нет!.. Нет. — придав себе важный вид пискнул Фроди, — Я не трушу, просто… Я… Меня же тоже не знают тут. В Мнморте. И не любят. Я… я не отказываюсь! Не думайте! Я сначала лучше поищу себе славы, освобожу угнетенных, утешу обиженных.

На Олафа было жалко смотреть.

— Я пойду… — Фроди бочком добрался до двери, вышел и припустился бежать от Олафа, что пытался догнать его, держа мантию в руках и уговаривая остаться.

Фроди был моложе, поэтому на пути к воротам опередил Олафа, вскочил на свою клячу, пришпорил ее, и скрылся в облаке пыли, оставив короля стоять на подъемном мосту с мятой соболиной мантией в руках и слезами в уголках глаз.

— Вернемся к обучению, ваше величество?… — раздался из-за спины знакомый голос Вегарда.

Олаф обернулся, надел мантию, и поплелся мимо пытающихся сдержать смех стражников обратно — к тяжелому королевскому бремени.