Оловянное царство

Развалины мира

На этой промозглой земле всему однажды приходит закономерный и бесславный конец – Амброзий уже с этим свыкся. Волей ли здешних косматых друидов или забытых римских божеств, но наконец закончилась даже их паршивая служба на западном побережье Регеда. Неделю назад их призвал к себе Флавий Клавдий, выдал грамоты, отпускавшие их с братом домой, а еще через пару дней люди самопровозглашенного командира отправились в Галлию, Иберию, на восток – кто куда, владычество римлян на бриттских землях закончилось. Без громких поражений и плача, протяжных песен и напыщенной скорби – они просто ушли. Флавий Клавдий не был ни императором, ни военачальником, ни префектом этой захудалой провинции – он был одним многих, разбросанных по побережью, кто однажды утром встал и объявил себя императором, когда надоело ждать денег из Рима, а олово даром посылать в никуда. Он был одним из многих – но ему повезло и его не убили. На двенадцатый год службы Амброзия с братом это устраивало. Был кров, товарищи и еда. Простые приказы по отражению враждебных набегов – они всегда знали, откуда их следует ждать. И оба никогда не бывали в Риме. А потом Флавий Клавдий ушел, весь его легион переправился через пролив, а Амброзий сказал Утеру1, что пока с него хватит войны.

Прошло ещё четыре дня, но они с Утером не двинулись с места. Брат предложил подкинуть монету – после окончания службы денег неожиданно оказалось в избытке. Ляжет одной стороной – они пойдут на север, к стене. Где-то там лежала земля, родом из которой была их давно позабытая мать. Ляжет другой – они покинут этот остров вслед за Флавием Клавдием, отправятся в Галлию и будут искать себе новый дом. Но Амброзий не хотел определять свою жизнь нелепой случайностью. Даром что он впервые получил шанс ею распоряжаться.

– Мы можем уехать в Повис, – предлагал он осторожно и будто бы невзначай. – Не к стене, не через пролив. Повис южнее, зимы там мягче, да и поля дают вдоволь пшеницы. В лесах полно дичи. Мы бы с легкостью раздобыли там и землю, и новых друзей. Жену тебе, жену мне.

– Бабские россказни, братец, – Утер оттирал песком застаревшую кровь на рукояти меча. Брат был ужасным солдатом. Если бы не Амброзий, его бы секли в два раза чаще обычного. – Россказни. «Жену тебе, жену мне». Пшеница, – он сплюнул. – А что потом, Амброзий? Загнуться от голода первой же холодной весной? Среди тупых землепашцев? Грызть кору и в ножки кланяться вонючим друидам в оплату за дождь? Не уходи, постой. Я ведь шучу, – Утер схватил брата за руку, когда тот встал с места. – Я не хочу с тобой ссориться.

На деле Амброзий хотел вернуться к тем немногим, оставшимся в лагере, и снова поторговаться с ними. Оружие и провизия будут кстати, когда они выйдут в Повис. Бывший центурион был уверен, что через пару дней Утер сдастся. Из них двоих Утер – сила, он – разум. Брату привычней повиноваться.

Амброзий снова сел рядом с ним.

– Я ведь знаю, почему ты надумал ехать в Повис, – лицо Утера помрачнело, но он продолжал делать вид, будто его ничто не заботит. Он криво улыбнулся своему отражению в начищенном лезвии – получилось весьма кровожадно, полезное качество для воина приграничья. – Хочешь отправиться с этим отребьем. С его отрядом.

Амброзий не стал отрицать.

– Он такое же отребье, как и Флавий Клавдий, ты будешь спорить?

Утер с видимым раздражением вложил в ножны отполированный меч. Этот спор начинался не в первый раз, а в четвертый. К пятому, думал Амброзий, его брат сломается и смирится. Вода точит камень.

– Флавий Клавдий, – жестко ответил Утер, – был римлянином до мозга костей и по крови в придачу. Так что да, Амброзий, я буду спорить.

– Он был таким же простым солдатом, как Вортигерн. Но два с лишним года исполнять приказы Флавия Клавдия тебе было не стыдно.

Лицо брата начало багроветь. Этим, обычно, все и заканчивалось – красным лицом и бесплодными криками, ничего другого Утер не предпринимал, а к вечеру ходил, как ни в чем не бывало.

– Он был римлянином, – повторил Утер, припечатывая каждое слово. – А если волей богов или благодаря собственной хитрости он взлетел так быстро и высоко… Такому не зазорно служить, он был моим командиром. А Вортигерн… Бриттская собака, я даже не уверен, что он из них. Может, им разродился кто и похуже. Он сам не знает, с каких он земель. Раб и сын рабов, помнит, что его трижды перекупали до того, как он попал в легион. Я не пойду за таким. И ты не пойдешь тоже, если мой брат.

– За Флавием Клавдием, помнится, ты тоже не рвался.

Вот и все. Раньше спор на этом заканчивался, это была та последняя черта оскорблений, за которую Амброзий не перешагивал, помня о братских узах и братской любви. Утер наградил его злым взглядом и не ответил.

– Насколько оба мы далеки от твоей бриттской собаки, – рассмеялся центурион. – если мать наша была из бриттов? Или крови отца в нас оказалось в два раза больше, коль скоро мы оба мужчины?

– Не вовремя ты это вспомнил.

Но Амброзию нравилось его жалить, дразнить, тормошить, словно в детстве – вроде бы в шутку, но с такой скрытой злостью, что он даже себе не признается. За все сразу. За то, что тот сильнее его. За то, что ниже званием и за двадцать лет приобрел себе прорву друзей. За то, что глуп и упрям, настолько глуп, что готов кичиться родом отца и умалчивать про бриттскую пленницу-мать. Среди обычных солдат. Да там каждый третий такой, же как он и Амброзий. Тот Рим, что засел в его голове – не золото, не позолота, а сплошная обманка-медь и похвальба. Потому-то он и не пошел за Флавием Клавдием захватывать Рим настоящий. В настоящем Риме ему объяснят очень быстро, что он оборванец из приграничья, а не бесценный воин империи. Утер – плохой солдат. А тот десяток, что был у него под началом, больше походит на шайку разбойников. И он вместе с ними. А ему, Амброзию, слишком надоело прикрывать непутевого брата.

– Нет ни малейшей разницы между Вортигерном и Флавием Клавдием, – повторил он бесстрастно и непреклонно. – Но один ушел в Рим на верную смерть, а второй остался здесь и не прочь нас принять. Подумай еще раз, Утер. Напиваться каждую ночь до бесчувствия ты сможешь и по дороге в Повис.

Когда его, Амброзия, таланты заметили и молодого воина начали продвигать, он умолял, чтобы Утера не оставляли под его началом, пока того стегали плетью за пьянство и драки. Если во время следующего дебоша разбираться придется ему, то он не посмотрит на то, что Утер – его кровный брат. И тогда цепь их семейных уз распадется на отдельные звенья. Обида и зависть забылись в сердце через пару недель, а отданный братом приказ о порке не забылся бы и через несколько лет.

– Ты можешь идти, куда хочешь, – сегодня Утер не собирался сдаваться так скоро. Последнее слово должно было остаться за ним. – А я тут подумываю уйти на север, к Адриановой стене2. Там ещё остался кто-то из наших, им помощь будет не лишней. Я, Амброзий, буду бить пиктов, а ты можешь катиться подальше. Доверяй Вортигерну, сколько придется. Ищи свои мягкие зимы, братайся с обовшивевшими бриттами. У тебя, брат, – он зло усмехнулся. – вообще какая-то нездоровая любовь к местным оборвышам. Вспомни хоть ту свою…

«Ту свою» Амброзий помнил отлично. Та своя осталась жить в Каэр-Венте и за утекшие десять лет могла как умереть, так и найти себе мужа. Но тогда Амброзий не мог ни жениться на ней, ни остаться на пару лет в той земле, ни даже сказать, что она ему дорога. Было знойное лето до первой жатвы, до их Лугнасада, а потом его и Утера отправили с остальными солдатами в Регед. До нищих бритток редко доходят весточки из римского легиона, даже до самых красивых. С левкоем и диким шалфеем в густых волосах.

Полузаброшенный лагерь стоял там же, где и всегда. Его ещё не свернули, солдаты бесцельно слонялись между палатками. Вортигерн говорил, что они тянут, ждут его с братом, но с началом промозглой осени выдвинутся в Повис, когда здесь затянут дожди и в Регеде станет уж слишком паршиво.

Ещё пара недель споров – и ему с Утером придется решать. Но лучше он сразу сдохнет в этой осенней грязи, чем отправится на север к стене.

– Где ваш командир? – спросил он солдат у груженной повозки.

Один из них повертел головой, неодобрительно посмотрел на чистые сапоги и доспехи Амброзия, потом куда-то кивнул. Император-солдат, талантливый узурпатор – Амброзий считал, что он прав – Вортигерн ничем не отличался от Флавия Клавдия. У того лишь люди опрятнее. Здесь на острове осталось сплошное отребье – ну, и он с Утером – воистину человек, сплотивший этот змеиный клубок в подобие послушного стада, заслуживает уважения. Лучше идти за умным и нищим, чем за знатным и безнадёжно тупым.

– Вортигерн?

Он негромко позвал, и сутулый человек с простоватым лицом обернулся. Природа сделала этому хитрецу прекрасный подарок – лицо открытое и радушное, как у ребенка. От такого не ждешь ни предательства, ни ума, ни смекалки. Амброзий ценил дружбу с этим выскочкой из низов. Поступок сомнительный даже для полу-бритта.

– А, мой друг! – Вортигерн одарил его широкой улыбкой. Так он и делал – бросался словами «брат», «друг», «великое будущее», «отвага», излучал такое радушие, словно собеседник был его побратимом. Эта превосходная тактика отлично действовала на других – солдаты в его отряде умом не блистали. – Как твой брат, как наш упрямец? Я дам вам чудесных коней – такие звери! – вчера прибились на пустошах, паслись там без седоков. Пойдем, покажу – эй там, приведите коня!

– Вортигерн, я…

– После, мой друг, после, – Вортигерн отмахнулся. В другое бы время за слово «друг» к таким, как Амброзий, ему бы прописали двадцать плетей. – Сначала конь. Прекрасное животное, и ума у него поболее будет, чем у твоего упрямого брата…

Амброзий возблагодарил Небеса, что Утера не было рядом. Иначе бы этот день закончился десятком смертей, и его, Амброзия, может быть тоже. Вортигерн это знал превосходно и широко улыбался. Из него не будет настоящего императора-узурпатора, как многие годы назад, но уже вышел талантливый вождь – опасный, умный и хитрый. Императоры в благовониях имеют вес в Риме, но точно не здесь.

К Вортигерну под уздцы подвели коня. Тот хлопнул его по широкому боку.

– Гляди! Зверь. Этот получше, отдам его тебе, если решишь ехать с нами. Твоему брату достанется пегая кобылка. Слегка походит на корову, признаюсь, но скорости ей не занимать, пускай не думает, что я его обижаю. Но этот – тебе.

Амброзий гладил пойманного коня по бархатистой и мягкой морде, а в голове его вертелось три мысли. Что конь воистину очень красив. Что его, Амброзия, явно хотят купить и этого ничуть не скрывают. И что очередная нить между ним и его братом порвется, если он примет себе этот дар, а брату достанется толстенькая кобылица.

– Зачем тебе отдавать мне белого?

– А что из того? – Вортигерн достал из вычесанной конской гривы пару пожухлых листьев. – В здешнем болоте он не долго будет таким.

Пока Вортигерн уважает его или хотя бы делает вид, а бывший центурион Амброзий ни разу не выказал неприязни, можно надеяться, что новый командир говорит ему правду.

– Белого коня обычно берет себе предводитель. Я на это место не претендую.

Солдат-узурпатор хмыкнул и поджал губы.

– Предводитель берет себе лучшего коня, друг Амброзий. Ему не обязательно быть самым ухоженным и красивым. Хоть сам вымажись белой краской – меня это не волнует. Ну так что, возьмешь себе этого?

Это было очередным отголоском того нового мира, к которому Амброзий еще не привык, а Вортигерн, так яро набивающийся ему в товарищи, был первый глашатай. Мир без правил, но с умением первым забирать, отбирать и доказывать свое превосходство на руинах, пустошах, пепелищах. В этом новом мире он и Вортигерн были равны.

Солдату было совершенно не нужно, чтобы люди видели в нем древнее, языческое божество. Ему было нужно, чтобы в нем видели силу.

Все это время, что они знали друг друга, Вортигерн вел себя на равных с Амброзием. С ним уже очень давно никто так не разговаривал, не смотрел спокойно и прямо в глаза, потому-то он и не гнал от себя этого выскочку, солдата-императора из странного нового мира. Этот хитрый и улыбчивый человек с мертвой хваткой, как у матёрого волка, был первый и единственный за все это время, кто дал забытому центуриону шанс оказаться кем-то ещё. Шанс оказаться не безымянным воином Рима, а просто Амброзием, равным. У ушедших штурмовать врата Рима вместе с Флавием Клавдием этой возможности не было.

– Я беру его, – Амброзий похлопал коня по сильной и теплой шее. Это хороший дар и красивое животное. Было бы глупо отказываться.

– Второго предложи брату сам. Если я прилюдно попрошу его принять в дар хоть флягу дрянного вина… – губы Вортигерна скривились. – Выйдет пренеприятная ссора. А я не хочу, чтобы смерть твоего брата омрачила дружбу между мной и тобой. Знаешь, я не желаю Утеру смерти, что бы он ни выдумывал. Мы с ним для этого слишком похожи. Мне куда выгодней и приятней видеть его в друзьях, чем во врагах. Тем скорее я рад, что ты по доброй воле мне друг.

– Я передам ему, – ответил Амброзий.

– Значит ли это, что ты отправишься со мною в Повис?

В Повисе мягкая теплая осень и одуряюще пахнет ковром из подгнивших яблок после дождя. Так было пять лет назад, легион пробыл там десять месяцев. Да, ему бы хотелось вернуться.

– Я поеду, – сказал он, сам не веря, что произнес это вслух.

Вортигерн широко усмехнулся. Вышло слегка кровожадно, но по виду тот правда был рад.

– А как же Утер? – спросил он.

– Утеру придется смириться. Это будет долгий разговор, но он мне по силам.

– Твоя уверенность обнадёживает.

Новый император похлопал его по плечу. Амброзий дернулся. «Я больше не центурион римского легиона», – повторил он несколько раз. – «Я не центурион, а он не отщепенец, а мой новый товарищ и командир». Повторяемое столько раз слово «друг» он не произнёс даже в мыслях.

От глаз Вортигерна это не ускользнуло, но тот промолчал:

– Я не хочу становиться между двух братьев, – просто сказал он, будто его это взаправду заботило. – Распри плохо сказываются на отряде. Постарайся, чтобы твой разговор прошел хорошо. А пока…

Он крикнул и махнул рукой кому-то в толпе. Ему подвели другого коня, крепкого и свирепого с виду. Вортигерн сам себя не обидит, с этим Амброзий теперь согласился. Такой конь мог и вынести из битвы, и убить одним ударом копыта.

– Нам надо проехаться, – сказал ему Вортигерн. – Ты объездишь коня, я расскажу тебе о новых товарищах. Нас пока немного, как видишь… Но со временем и моя крохотная империя станет великим царством.

– У тебя быстрое восхождение. Есть чему позавидовать.

Глаза узурпатора хитро сверкнули.

– Время удачное. И я не стесняюсь брать то, что само плывет в руки.

Подарок нового узурпатора оказался поистине царским: прекрасным, не очень практичным и несущим много сомнений и смутных забот. Вортигерн сделал широкий жест, возвысил его перед остальными солдатами, но вместе с тем снова отделил его от прочих незримой чертой. «Ты ещё чужак, – будто говорил ему Вортигерн. – Белая ворона, ни рыба ни мясо. Ты не принадлежишь уже старому миру, но и в новом для такого, как ты, ещё не готово местечко. Походи пока в белых перьях. Покажи мне, что ты такое, бывший центурион, кто ты без этого звания.»

Беда была в том, что ответа Амброзий не знал.

Они отъехали уже далеко от лагеря, когда он спросил:

– Сколько ты дашь мне человек под начало?

Вортигерн поравнялся с ним.

– Дать тебе моих людей? Ты ведь только примкнул ко мне?

– Ты же не думал, что такой человек, как я, будет служить тебе наравне с остальными лишь за уверения в вечной дружбе и дорогие подарки?

В ответ он услышал смех и понял, что все сказал верно. Внутри Вортигерн ещё оставался солдатом и не требовал церемоний.

– Я бы дал тебе десять, но ты талантливей Утера, и я не хочу тебя обижать недоверием. Я бы дал тебе сотню, но мои люди вряд ли захотят снова чувствовать тяжёлую поступь человека из Рима.

– Я никогда не был в Риме, – ответил Амброзий. – Мой отец тридцать лет прожил в Галлии, а мать была пленницей-бритткой.

– Это неважно.

Еще полсотни шагов они ехали молча.

– Ты все равно для них осколок старой империи, Амброзий, и ты это знаешь. Куда больше ты, чем твой брат. Центурион, сын влиятельного отца… Кому какое дело до матери. Мои люди не верят тебе и разорвут тебя при первой возможности, как волчата. Ты должен заслужить их доверие. Мое у тебя уже есть. Я помогу тебе.

Амброзий вспомнил, как одиннадцать лет назад, когда их с Утером только перевели в Регед из Каэр-Вента, он впервые увидел того, кто теперь зовет себя Вортигерн. Удачливого солдата, нахального воина легиона, он вел себя, как свободный наемник, а не как тот, кто трижды был в рабстве. В тот день его чествовали товарищи, заплетающимися языками уверяли, что пойдут ради него на верную смерть. Он восседал среди них и смотрелся вождем, царем варваров, а не обычным воином Рима. Тогда он встретился с Амброзием взглядом. Центурион до сих пор помнил тот взгляд – ни почтения, ни страха, ни злобы. Теперь этот человек предлагал ему помощь.

– Надо, чтобы солдаты тебе доверяли, – продолжал говорить ему Вортигерн. – Знаешь, как они тебя называют? Если отбросить прорву нелестных, то просто центурион и «Полу-бритт» – но никаких римских центурионов в моем новом царстве не будет. Будешь Амброзием Полу-бриттом. Солдатам не придется привыкать к новому прозвищу, а ты спустишься со своего разрушенного недосягаемого пьедестала сплошь из поваленных статуй и орлиного помета. Я тоже буду звать тебя так, Полу-бритт. Через пару недель ты и сам не заметишь, как станешь для них человеком. Они неплохие ребята. И у них есть свои причины ненавидеть твой Рим.

Причины были у каждого третьего, это не новость и не обида. Амброзий пожал плечами.

– Как скажешь. Можешь звать меня так.

– Вот и условились. Полу-бритт. Ты бывал прежде в Повисе?

– Давно и недолго. Мало что помню.

– Неизвестность лучше, чем волочиться к Стене вслед за братом?

Амброзий вновь вспомнил резкий запах опавших перебродивших яблок Повиса. Потом представил себе промерзшую землю рядом с Адриановым валом, жалкие остатки гарнизона в дырявых сапогах и с ни на что негодным оружием. Командира, который не ушел вслед за Флавием Клавдием лишь потому, что не обчистил все закоулки. Липкой паутиной на его мысли опустилось уныние, нищета и грязная, никому не нужная смерть.

– Да что угодно лучше, чем это, – ответил Амброзий.

Вортигерн рассмеялся.

– Я так и думал. Скажи, какая тебе корысть от Повиса? Пойми меня правильно. Да, я тебя убеждаю и обхаживаю так, как год назад не убеждал Утера в том, что у меня в кости не вплавлен свинец.

– Так ты шулер?

– Конечно, я шулер, Полу-бритт. Я солдат и за мной осталось пол легиона, сам-то как думаешь? Но вопрос был не про меня. Что ты ищешь в Повисе?

Амброзий задумался. Картина перед его мысленным взором стояла спокойная и самая заурядная. Новая и совсем для него незнакомая.

– Я хочу найти себе дело. На жалованье отстроить хозяйство и вызвать слуг из галльского дома отца. Взять себе молодую жену.

Вортигерн поджал губы, и они скривились на его лице тонкой змейкой.

– Надо же, – ответил он. – Надо же. Вроде это я три раза был в рабстве, но мыслит, как раб, здесь только Амброзий из Рима.

Он оскалился в широкой песьей улыбке и пришпорил коня.

– Ну и что ты теперь будешь делать? – крикнул он и обдал Амброзия дорожной пылью.

Тот пустил коня следом, и, поравнявшись с всадником, увидел все тот же безумный оскал.

– Ну же! – крикнул ему Вортигерн, но его голос почти перекрывал свист ветра в ушах. – Ты давно так не мчался во весь опор! Признай, что тебе это нравится! Вот это – свобода! Это, забитый римский звереныш!

Год назад Амброзий мог убить за такие слова. Он бы не стал, но это было дозволено, и никто не встал бы между ним и обидчиком. Теперь они были на равных, и Амброзий чувствовал, как такой же кривой и звериный оскал расползается по его лицу от уха до уха. Бешеная злость клокотала в груди. Он не знал, скачка ли это, обычная гонка, или он волком хочет вцепиться в глотку нового командира. Он решит это, когда обгонит его.

Лагерь уже остался далеко позади. Они выехали на пыльную пустошь, где изредка мелькали клочки дикого вереска и невысокие кривые осины. Амброзий гнал своего коня во весь опор. Внезапно Вортигерн резко натянул поводья и остановился. Амброзий еле смог удержаться в седле, скачка закончилась так же неожиданно, как и случилась.

– Ну что! – крикнул Вортигерн. Лицо солдата-императора налилось кровью, как у великанов в местных поверьях, но тот смеялся. – Тебе же понравилось, скажешь нет?

Амброзий спешился, подошёл к нему с лёгкой дрожью в ногах и со всей силы ударил того по лицу. Вортигерн пошатнулся, но не упал. Оттер рукавом кровь из разбитой губы.

– Славный удар, – прошипел он и выплюнул на землю выбитый зуб. – Это считать как «нет»?

Амброзий смотрел на него. После удара и скачки он больше не чувствовал той жгучей злобы.

– Это считать как «да». Но кулаком по роже ты заслужил. Тебе нужен тот, кто не даст тебе сдачи?

Вортигерн показал красные от собственной крови зубы. Сейчас тот как никогда походил на матёрого волка. Потом он хлопнул центуриона от души по обоим плечам и рассмеялся.

– Мне нужен такой, как ты. Я разрешаю тебе построить моих ребят. Обучить их. С твоей помощью они добудут мне царство и славу. Но не забывай – настало другое время.

– Я это понял.

И время другое. И он, Амброзий, другой, раз это не пугает его. Не без колебаний он протянул руку Вортигерну.

– Значит, уговор? – спросил он.

– Уговор, – ответил солдат-император. – Добро пожаловать в новый дом, Амброзий Полу-бритт.

– Что-то не так?

Вортигерн отвечал ему крепким рукопожатием, но прежде довольное, жесткое и насмешливое лицо его стало рассеянным и удивленным. Будто в ровный строй выверенных и четких планов встряло вдруг что-то новое и незнакомое. Он наклонился и поднял из дорожной пыли булыжник.

– Что это? – спросил Амброзий.

Вортигерн не ответил. Амброзий переспросил, вместо ответа солдат протянул ему камень.

– Скажи мне сам, что это.

Лицо солдата вновь стало спокойным и безмятежным, но смешинки из глаз пропали. Амброзий взял в руки булыжник, отряхнул его от пыли. Под слоем грязи камень был иглистый и заостренный, блестящий и темно-серый.

– Это руда, – ответил он Вортигерну. Затем взвесил булыжник в ладони. То было не железо, которое в избытке добывалось к востоку от этих земель, камень был легче. Темный блеск металла в породе притягивал взгляд.

– Это олово, – кивнул Вортигерн.

– Касситерит?

Амброзий поднес камень ближе к глазам. Вортигерн оказался прав.

– Такого качества руда не валяется под ногами просто так, Полу-бритт. Камень пролежал здесь долго, но явно упал с какой-то телеги. А ты знаешь, что это значит?

Он, центурион Амброзий, знал это получше многих других. Все эти люди, что явились на остров почти четыреста лет назад, все эти тысячи римлян, что уже многие годы мертвы, его собственный легион и товарищи, его брат Утер, он сам – все они оказались здесь по одной лишь причине, имя которой олово. Кто владел оловом – тот владел всем. И теперь, пожалуй, оно было ценнее золота. Амброзий Полу-бритт понимал, о чем говорил узурпатор. Где-то здесь была шахта.

– И не простая шахта, – Вортигерн понизил голос. Амброзий поежился, будто тот прочел его мысли. – Взгляни-ка еще раз, Полу-бритт, взгляни хорошенько. Лишь восьмая часть в этом камне – пустая порода. Все остальное – чистейшее олово… Нас сюда привела судьба, а не кони. Где-то здесь должен быть вход.

Если это олово, думал Амброзий. Если это взаправду, действительно олово, такая огромная и богатая жила, то Регед и близлежащие земли – уже не пропащий край, окутанный туманом, будто тяжелым сном. Тогда, еще очень давно, Рим возлагал на эти острова большие надежды. Безумные и неоправданные, эта далекая от привычного теплого моря земля казалась всем недостижимым северным раем, до которого так трудно добраться. А если трудно – то там будет все. Золото, серебро, рубины, лежащие под ногами, прекрасные женщины. Так в свое время говорили об Индии, пока вернувшийся Александр не опроверг безумные сказки. Но однажды пара отчаянных караванов привезла из Британии несколько возов блестящего касситерита. Для императоров прошлого этого оказалось достаточно. Началось завоевание нового Оловянного царства.

До олова они добрались, это верно, в далеких разбросанных городах империи появилось немало новой блестящей бронзы. Но руда была бедная и баснословных богатств не прибавила. На любых весах это не стоило стольких лет, стольких войн и потерянных легионов. И вот он, Амброзий, держит в руках руду, достойную самых наивных мечтаний, а Рим уже шагнул за порог.

– Я нашел его, – негромко окликнул он Вортигерна.

Тот подошел к нему. Вход в шахту наполовину порос высокой травой и кустарниками, почти неприметный, но все же это был он. Вортигерн достал из седельной сумки короткий факел. Затем поманил Амброзия за собой.

– Мы спустимся туда? Сейчас? Не лучше ли вернуться и взять на подмогу пару людей?

Вортигерн опустил факел и пристально посмотрел на него.

– Думай, Полу-бритт. Думай. Перед нами, возможно, шахта, где чистейшее олово течет из горных корней, как слезы из глаз невесты. Как думаешь, скольким людям об этом следует знать?

Амброзий молчал.

– Вот именно, – ответил солдат и скрылся в сумраке шахты. Центурион вошел следом за ним.

– Как думаешь, сколько ей лет?

Амброзий осторожно пробирался по узким бесконечным туннелям. Из-под земли в темноте вылезали ветвистые корни и хватали его за лодыжки. У него не было при себе даже кремня, если он выпустит из виду Вортигерна, то останется здесь на века.

– Говори тише, Полу-бритт, – тот шел осторожно, как зверь, и еле ступал на рыхлую влажную землю. – Богатая шахта, но так быстро заброшена… Ты ведь не хочешь вызвать обвал?

Гробница была бы богаче, только если б ее сложили из чистого золота. Вортигерн нагнулся и осторожно поднял что-то с земли.

– Медяк времен Максена Вледига, – он обтер монету грубыми пальцами. – Значит забросили ее лет тридцать назад, Полу-бритт. Ты тогда еще только родился. Впрочем, я тоже был еще глупым щенком.

Он бросил монетку Амброзию. Тот поймал ее налету, разжал кулак. В дрожащем свете факела он разглядел отчеканенный профиль и имя.

– Максен Вледиг? – переспросил он. – Ты зовешь его, как бритт. Не Магн Максим.

Вортигерн состроил гримасу.

– Так его мать называла. Любила рассказать про него, знаешь ли. Мальчишкой я мечтал стал таким же. Как видишь, – он издевательски развел руками. – я стал.

И он прав, подумал Амброзий. Максен Вледиг был таким же, как Вортигерн, как Флавий Клавдий. Легенда нового мира. Узурпатор на пять с лишним лет, страстно любимый народом. Потом отец Утера и Амброзия отдал его под суд и вернул Риму на острове законную власть. Возможно, было разумней закончить на Максене. Он был не худшим выбором для этих разрозненных королевств. И его люди не походили на свору голодных собак.

Амброзий бросил монетку обратно. Теперь о Вортигерне он знал чуть больше, чем прочие. Тот все же был бриттом. Иначе какая корысть мамаше-нищенке рассказывать о Магне Максиме сыну.

Они шли все дальше и дальше вглубь шахты.

– Когда тебя в первый раз продали в рабство?

– В восемь лет, – ответил Вортигерн. Затем обернулся и скорчил гримасу. – А тебя?

Амброзий смерил его жестким взглядом.

– Если бы не факел, ты бы вновь получил по лицу. И ты это знаешь.

– Разумеется.

Вортигерн улыбнулся и пошел дальше.

– Мы с Утером начали служить в легионе в семнадцать лет, – нехотя ответил Амброзий. – Ты ведь об этом спросил.

– Гляди-ка. Между нами больше общего, чем можно представить.

Скудно освещаемая дорожка уводила их все глубже и глубже в шахту. Доски, укрепленные на земле, прогнили насквозь, ноги соскальзывали с трухлявого дерева – а там, в глубине, темнота. И олово. Один неверный шаг – и оба окажутся со свернутой шеей. «Не самый плохой вариант», – мрачно думал Амброзий. С перебитыми ногами и потухшим факелом они далеко не уйдут. Здесь их тела не найдут ещё много лет.

Вортигерн поднял факел повыше. Амброзий повернул за угол следом за ним и тихо ахнул. На потолке и оплывших стенах, как старые вены, виднелись черные жилы металла. Разбросанная осколками по полу, перед его глазами блестел темными пятнами и иглами чистейший касситерит.

– Ну что, центурион, не об этом ли мечтал ночами ваш Цезарь?

Амброзий почти не слышал шёпота Вортигерна. Он смотрел на богатство, открывавшееся перед ним, как пещера чудес, на сон, ради которого четыреста лет шли восстания, войны и распри. На деньги, вырученные с продажи руды, здешние земли смогут озолотиться. Заброшенный Регед может стать новым оплотом бриттских земель, символом достатка и процветания.

– И ведь даже если Рим узнает, – проронил Амброзий, будто бы невзначай. – то уже не придет.

Краем глаза он заметил, что Вортигерн улыбается. Да, теперь он намеренно не причислил себя к списку римлян.

– Те, кого вы кличете варварами, умеют неплохо сражаться. Твоим бывшим друзьям сейчас есть чем заняться.

Вортигерн поднял с земли солидный осколок и сунул его в карман.

– Флавию Клавдию не хватило терпения и удачи, – проговорил император. – Теперь я снимаю все сливки. Ты ведь понимаешь, что о такой шахте лучше не трепать лишний раз?

– Тебе нужно слово, что я никому не скажу?

– Никому? Если бы я хотел, чтобы о ней никто не узнал, я бы убил тебя, Полу-бритт. Прямо здесь. Думай лучше. Нам нужны работники, чтобы добывать этот клад. Я сказал то, что сказал – не трепись.

Амброзий кивнул. Наличие оловянной шахты мало кого волнует. Наличие шахты баснословно богатой – волнует многих. Особенно отряды саксов через пролив. Он тоже поднял с земли осколок, похожий на тот, что они нашли на поверхности. Где-то в глубине узкого тоннеля слышался мерный стук капель.

– Ее затопило, – проронил Амброзий. – Потому ее и забросили. Поверить не могу. Это подарок судьбы, Вортигерн, мы построим такую империю…

Улыбка солдата дрогнула. Взгляд Вортигерна стал сперва жёстким, а потом настороженным.

– Говори тише, – перебил он Амброзия и опустил факел ниже. – Ты слышишь?

– Слышишь что?

Центурион повернул голову туда, в темноту, из глубины шахты не доносилось ни звука кроме тихого плеска воды. Затем что-то обрушилось на его голову, точно гора, череп пронзила страшная боль. И блеск оловянной руды померк перед его глазами, как потушенная свеча.

Центурион очнулся, когда по его лицу начали барабанить первые капли дождя. Холодные и большие, они больно били по коже, но туман, застилавший глаза, не давал ему прийти в себя и оглядеться. «Дождь, – осторожно билась в его мозгу искра разума. – Это не капли с потолка в шахте, я чувствую ветер с моря. Гнилой запах водорослей. Грязь под спиной, траву и мелкие камни. Я оказался снаружи.» Он вновь попытался открыть глаза и моргнул раз пять или шесть. Мутный образ перед ним принял очертания узурпатора. Амброзий поджал онемевшие губы и почувствовал слабый вкус крови. Слова сложились только в сиплые вздохи.

– А, ты очнулся, – Вортигерн склонился над ним. Он сидел рядом, насквозь промокший, по его лицу и бороде потоками стекала вода. Плаща на нем не было, грубой и плотной тканью он кое-как накрыл тело Амброзия. Центурион попробовал встать, но почувствовал острую боль в правой руке и рухнул обратно в грязь.

– Лежи, – Вортигерн одернул его. – Тебя знатно приложило, ты пока и шагу не сделаешь, Полу-бритт.

Солдат отвернулся и стал невозмутимо смотреть на равнину. Где-то там, на другом ее конце, был их лагерь и помощь.

«И Утер, – подумал Амброзий. – Брат должен был понять, что меня долго нет. Люди Вортигерна… Будут ли они искать своего императора?»

– Вортигерн… – он облизал губы. – Что, что случилось?

Солдат пожал плечами, но не обернулся. Голос его был сухим и безликим.

– Обвал. Я предупреждал нас обоих, Полу-бритт. Первый обломок упал тебе на затылок, я тебя вытащил. Вот и все.

Значит, Вортигерн спас его. В голове начало проясняться и боль в правой руке стала невыносимой.

– Шахта… – просипел он.

– Шахты больше нет, Полу-бритт. Слушай лучше. Ее завалило прямо за нами. Если б ты мог обернуться, ты бы увидел.

Шахты нет. Оловянное богатство ушло снова в недра, из которых и поманило. Всего несколько мгновений, и мечта развеялась, как утренний сон. Не первый раз в жизни центуриона и не последний. Случайной удаче доверия нет. Сейчас его больше заботила боль в руке и затылке – Амброзий попытался сжать пальцы в кулак, но не почувствовал под ними влажную землю.

– Вортигерн, – позвал он. – Где наши кони?

– Пасутся.

Амброзий приподнялся на здоровой руке.

– Отчего ты не привел нам подмогу?

– Я мог бросить тебя здесь, римлянин. Или же сразу в шахте. Научись доверять своему императору, если решил остаться со мной.

– Отвечай! – рявкнул Амброзий. Воспоминания о былой власти и силе вырвались на свободу. – Что с моей рукой, солдат! Почему я лежу под дождем! Это ты со мной сделал? Если да, обещаю, я… нет, Утер убьет тебя. Ему это будет лишь в радость!

Нынешний император островов обернулся к нему. Он хотел ударить его, это верно, это было видно по глазам, но Вортигерн сдержался и разжал свой кулак.

– Советую тебе прикусить свой грязный язык, Полу-бритт, – глухо ответил он. – Я не помчался за помощью, потому что не хотел оставлять тебя одного. Я не погрузил тебя на коня, потому что тебя нельзя было трогать, пока ты лежал без сознания. Я накрыл тебя своим старым плащом. Выходит, мать говорила мне верно – Риму не ведома благодарность.

Сейчас Риму был ведом стыд и страх, и Амброзий не знал, что было сильнее.

– Что же касается твоей руки…

Вортигерн помог центуриону опереться спиной о валун, а затем откинул промокший плащ. Амброзий взглянул на свою правую руку, и у него сжалось сердце. Вся его кисть походила искореженное смятое месиво из кожи и связок. К горлу подступила тошнота. Вортигерн снова прикрыл плащом его руку.

– Обвалом тебе задело не только голову, Полу-бритт, – проронил он. – Впрочем, на твоем месте стоит радоваться, что вообще остался в живых. Рука – не нога. Через пару дней ты спокойно сможешь ходить, хотя, вероятно, станешь калекой – меча-то тебе уже не держать.

Калека. Это слово раскатом грома звучало у Амброзия в голове. Жалкий калека, он больше не воин и не мужчина, больше не центурион и не хозяин земель в Повисе. Новый мир отверг его сразу. Он взглянул на Вортигерна. Трижды раб и разбойник смотрел на него теперь с жалостью. От гнева и боли Амброзию стало нечем дышать. Его яростный крик прорезал гнетущую тишину равнины.

– Я думаю, ты сможешь сидеть на лошади, если я привяжу тебя, – безразлично ответил солдат. – Теперь можно ехать.

– С моим братом ты никуда не поедешь, ублюдок!

Амброзия обдало холодной грязью из-под лошадиных копыт, удар грубого кулака – и Вортигерн упал рядом в лужу. Амброзий с трудом поднял голову, затем услышал знакомый звук – Утер выхватил меч из ножен.

– Я просто убью тебя, как собаку… Вставай, ты! – тот пнул узурпатора в челюсть.

– Брат!

– Потерпишь… Сперва я зарежу выскочку.

– Утер! – рявкнул Амброзий на сколько хватало сил. – Это приказ!

За все эти годы он ни разу не приказывал брату. Теперь это право ушло безвозвратно, но Утер остановился. Он стоял рядом и тяжело дышал.

– Тебя обманули, как ребенка! – Утер не отводил лезвия меча от шеи Вортигерна, лежавшего в луже. – Может позволишь мне все сделать правильно, а, умный брат? – он дернул рукой, и из небольшого пореза хлынула кровь. – Здесь и без того развелось слишком много собак…

– Утер, это сделал не он!

Слишком много злости. На Вортигерна, на тупоголового брата, на раздробленную руку, на собственные надежды.

«Да, такому, как мне, стоит оставаться калекой.»

Центурион захохотал, брат удивленно смотрел на него, пока того колотила истерика.

– Это не он, – глухо повторил Амброзий, когда смех улегся в груди. – Не он… Мы нашли шахту, там случился обвал, Вортигерн меня вытащил. Вот и все.

«Вот и все.» Он повторил слова своего нового императора. Вот и все – сухой список слов, в этом мире нет ничего действительно важного. Это был Рим настоящий.

Вортигерн встал, Утер не сводил с него глаз.

– Может, все же убьем его? Будет меньше проблем.

– Проблем будет больше, – брат никогда не блистал умом. Амброзий попробовал сесть, это ему удалось. О руке он старался не думать. – Как ты нашел нас?

Утер пожал плечами.

– Я знал, что ты пошел в лагерь ублюдка. Оттуда было несложно пойти по следу. Ты сможешь ехать?

– С твоей помощью – да.

На коне сидеть прямо он не смог, пришлось упасть лицом в лошадиную гриву. Брат примотал его парой ремней, и потуже затянул жгут на искореженной кисти.

– Амброзий!

Голос Вортигерна долетел до его слуха, но центурион уже не мог поднять голову. Боль и потеря крови напомнили о себе, он слышал узурпатора поверх тяжелого сна.

– Жду вас в Повисе через неделю. Мои люди уходят завтра.

Повис погребен под слоем земли в оловянной шахте.

– Я и мой брат едем к стене, собака, прочь с дороги, – Утер взял коня Амброзия под уздцы. – Отойди, или обещаю тебе, я распорю тебе глотку.

– Слишком храбрый вояка… – вкрадчиво проговорил солдат-император. – Сейчас я отойду, но поверь – нам будет о чем перемолвиться словом.

Больше Амброзий не слышал ни звука кроме мерного стука копыт, шума дождя и тяжелого дыхания брата. Темнота цвета касситерита наползала на его сознание с затылка и утекала через глазницы. Они выехали на проложенную дорогу.

– Утер, – проговорил он, прежде чем провалиться в оловянную тьму. – Когда мы вернемся, ты отрубишь мне руку?

– Конечно, – раздалось после молчания. – Я же твой брат.