Он – мой лёд

Глава 1

Оля

– Что, страшно? – услышала я тихий, вкрадчивый голос Тимура, приговором прозвучавший прямо возле моего уха.

Замерла. Последние надежды таяли куском упавшего на раскалённый асфальт мороженого.

– «Ольга Журавлёва и Тимур Богданов за произвольную программу набирают сто двадцать целых и двадцать три сотые балла. В сумме за короткую и произвольную программы пара набирает сто семьдесят целых и тридцать две сотые балла. Это пятый результат. На лед приглашаются…»

Остальные слова диктора по стадиону я уже не слышала. Наблюдающим со стороны зрителям наверняка казалось, что Тимур положил ладонь на моё колено, чтобы поддержать, и только я чувствовала впивающиеся в кожу пальцы.

Сильно, до боли он сжал мою ногу.

Я с трудом сдержала готовый вырваться вскрик.

– Боишься, – снова сказал он тихо, уже с утверждением. Цедил слова сквозь зубы, и каждое из них было пропитано холодной яростью. – Правильно делаешь, дрянь.

Пальцы сжались ещё сильнее. Я до крови закусила губу с внутренней стороны. Рука его исчезла, я же, понурив голову, закрыла лицо ладонями.

Я ничего не чувствовала. Меня будто заморозили. Прямо так: в платье и коньках.

Пальцы на моём колене были лишь прелюдией к основному действу, и я знала это слишком хорошо, чтобы не понимать – дальше будет только хуже.

Сделав над собой усилие, осмелилась посмотреть на партнера. Тимур сидел на диванчике и молчал. Сидел и молчал, поджав губы, вглядываясь в табло, показывающее, что наше место на этапе серии Гран-При первое. Первое с конца, а значит, вся проделанная работа – пустое.

Бедро его соприкасалось с моим, и я могла чувствовать его едва сдерживаемую ярость. Как только мы уйдем подальше от телекамер и лишних глаз, мне достанется.

Для всех Тимур Богданов – пример, один из самых сильных, харизматичных парников в мире, но я-то знала… Знала, какой он на самом деле. Вот только выбора у меня не было. Терпеть унижения, оскорбления и работать. Вот всё, чего я могла. В нашей паре он был всем, я – ничем. Моё место не рядом с ним – позади, и он делал всё, чтобы не дать мне об этом забыть.

Резко встав, Тимур схватил меня за руку, сдёрнул с дивана и поволок в подтрибунное помещение.

И только когда мы зашли в раздевалку, он соизволил посмотреть на меня. Холодно, со злостью и презрением. Я сжалась под его леденящим душу взглядом и инстинктивно подалась назад. Он сделал шаг ко мне, загоняя меня в угол, как зверь загоняет свою жертву. Дыхание вырвалось нервно, его близость становилась всё более пугающей. Я пятилась до тех пор, пока не упёрлась спиной в дверь.

– Ты пожалеешь об этом, Оля, – голос Тимура был тихим, но по мне, так лучше бы он кричал. Тогда оставалась бы хоть какая-то надежда, но этот тон я слишком хорошо знала… Я действительно пожалею о каждом элементе, что сорвала сегодня.

– Прости, Тим… – одними губами выговорила я и виновато опустила голову.

Не спеша отвечать, он медленно приблизился. Прищурил глаза и, взяв за подбородок, заставил посмотреть на него. Черты лица его были жёсткими, глаза так и блестели льдом. Пальцы на моём подбородке сжались так внезапно, что я вскрикнула. По телу пробежала дрожь, а он всё сдавливал и сдавливал, стискивая челюсти. По скулам его гуляли желваки, в чёрных зрачках отражалась неизбежность. Моя неизбежность.

– Я даже спрашивать не буду, что произошло, – прошипел он, прижимая меня к стене. Выпустил подбородок и опёрся ладонью возле моей головы. Пронзил взглядом, в котором плескалась самая настоящая ненависть. Такая, будто я повинна в чём-то действительно страшном.

– Прости, – повторила я, пытаясь увернуться, отстраниться от него. Он не дал – сжал моё плечо и пригвоздил меня к стенке. Погладил кончиками пальцев обманчиво нежно и тут же, снова схватив, буквально впечатал. Я ударилась головой, испуганно вдохнула.

– Тимур… – выдавила было, стараясь вырваться.

– Я не буду тебя спрашивать, что произошло, – заговорил он снова, повторяя свои слова, – потому что не хочу знать. Это уже не важно, но учти, теперь всё будет по-другому. Если понадобится, ты ночевать будешь на льду, но элементы у тебя будут получаться идеально! Поняла?

Вкрадчивый, наполненный угрозой тон и тут же, снова толкнув меня к стене, рявкнул:

– Поняла меня?!

– Поняла, – выдавила я, желая только одного – не дышать. Не чувствовать его запах, исходящий от него жар, не видеть его лица.

Из глаз против воли потекли слезы, которые, впрочем, никогда не трогали его. Совсем.

Лицо Тимура исказилось в гримасе ярости, и он, отойдя в сторону, со всего размаху пнул дверцу шкафчика.

А я поспешила убраться из раздевалки. Подальше. Подальше от него, от унижений, от его ненависти и понимания, что всё будет действительно так – так, как он сказал.

Глава 2

Оля

Следующие несколько недель я действительно почти не уходила с катка. Работала днём и ночью, оттачивая до совершенства каждое движение, каждый шаг, но это не изменило отношений внутри нашей пары.

– Тебе нужно похудеть, – сказал мне как-то Тимур, окинув с головы до ног презрительным взглядом.

Задержался на груди, посмотрел на протеиновый батончик, которым я как раз собиралась перекусить.

Мне тут же захотелось прикрыться, как будто я стояла перед ним голой. Он только поморщился и, пройдя мимо, нарочно задел меня плечом. Похудеть… Спорить с ним у меня не было ни сил, ни желания.

Я боялась его холодного взгляда, его прикосновений на льду и, тем более, вне его. Убрала батончик обратно в сумку.

Если пару дней пить одну только воду, я смогу немного сбросить. Наверное, смогу.

Я медленно брела по тротуару с большой спортивной сумкой на плече. Намеренно замедляла шаг, желая отдалить момент тренировки, но понимала – деваться некуда.

Услышав шум колёс, обернулась и увидела остановившийся неподалёку автомобиль. Фары мигнули, хлопнула дверца. Наши с Тимуром взгляды встретились.

Сунув в карман ключ, он поправил на плече сумку и подошёл ко мне.

– Ты опоздала, – всё тот же холодный, презрительный взгляд.

– Ты тоже, – заметила я.

Неожиданно он тронул язычок молнии на моей куртке. Потянул вниз, а потом резко дёрнул вверх, застёгивая до самого горла.

– Мне можно, тебе – нет, – жёстко выговорил он.

Я сглотнула. Собрав ворот моей куртки в кулак, он несколько секунд смотрел мне в лицо, а потом резко разжал пальцы и, не сказав больше ни слова, пошёл ко входу, оставив меня стоять посреди парковки.

Глядя на новенький спортивный комплекс, я понимала – не хочу. Вот только права не идти у меня не было. Впереди чемпионат России. Как же я могу подвести собственную мать?

Я уныло хмыкнула, самой от себя было тошно. Самовнушение уже не работало. Плевать мне и на мать, и уж тем более на собственного партнера. Тимур Богданов. Будь ты проклят!

– Какие люди! – стоило войти на каток, я услышала презрительный голосок Каримовой.

Господи, ну тебе-то что от меня нужно?!

Я закатила глаза, а после повернулась к Наташе. Красивая, эффектная блондинка. Идеальная, мать её! До зубного скрежета идеальная. И катается хорошо ко всему прочему.

Она подъехала к бортику и ухмыльнулась мне в лицо.

– Журавлёва, то, что твоя мать – наш тренер, не дает тебе права приходить, когда вздумается.

– Слушай, отвали, а?

Я смерила Наташу угрюмым взглядом и пошла дальше. Встреча с Тимуром окончательно выбила меня из колеи, и вместо того, чтобы сразу пойти на тренировку, я несколько минут простояла, пытаясь собраться. Вот только ничего не выходило.

– Там твой партнер рвёт и мечет! – довольно бросила мне вдогонку Каримова и поехала в центр катка.

– Да пусть что хочет, то и делает! – прошипела я и ушла в раздевалку.

Примерно так начинался каждый мой день. В группе меня не любили за то, что мне не посчастливилось быть дочерью нашего главного наставника – великой Веры Александровны Журавлёвой, топового российского тренера, олимпийской чемпионки, которая сама вырастила не одного чемпиона.

И ладно ребята, Бог с ними. Я ни с кем тут не общалась особо, потому что спорт не терпит дружбы – это мне мать с самого детства внушила. Меня напрягало лишь то, что сильнее всех вместе взятых меня ненавидела собственная мать. У прекрасного белого лебедя родился гадкий утёнок, которого она, как не пыталась, в себе подобную превратить не могла. Потому что утёнок, как она выражалась: «бесталантен, бесперспективен, да к тому же ленив».

– Журавлёва, быстро на лед! – зычный голос матери, донесшийся из-за двери, вывел меня из состояния прострации. Как будто почувствовала, что я о ней думаю.

Быстро зашнуровав коньки, я отправилась на каток.

Тимур стоял у противоположного борта и разминался. Обернувшись, смерил меня презрительным взглядом.

– Ты, Журавлёва, что о себе возомнила? Почему я должен тебя ждать? Тоже мне, звезда нашлась.

– Прости, – я понурила голову, скрывая глаза под густой челкой.

Не хватало еще, чтобы он увидел, как к глазам мигом подкатили слезы обиды.

Я же не плакса! Но с ним у меня не было шансов…

Тимур схватил меня за руку и грубо дернул за собой.

– Еще раз опоздаешь – пожалеешь, – сквозь зубы прошипел он. – И мне плевать, кто твоя мать.

Так и хотелось закричать: «Да она больше всех вас вместе взятых ненавидит меня!». Но вместо этого я, подавив всхлип, сосредоточилась на элементах. Только тихонько прошептала:

– Тим, отпусти, мне больно…

Почему он так относится ко мне? Почему так презирает? Что я такого сделала ему?

Я искренне не понимала, отчего с первой встречи его голубые глаза излучают такой холод, что мороз по коже.

Он всегда говорил, что я не дотягиваю до его уровня. Тогда почему он не бросит меня? Почему третий год мучает и меня, и себя?

Иногда, после очередного неудачного прыжка мне не хотелось подниматься, хотелось остаться лежать на льду. Чувствуя полное опустошение, хотелось закатить истерику и высказать и ему, и матери, что я о них думаю!

Но я молча поднималась и вновь шла на злосчастный прыжок.

Сегодня в тысячный раз мы оттачивали короткую программу. И снова я была не в форме.

Тройной тулуп – касание льда рукой. На вращении споткнулась и нутром почувствовала, как в Богданове закипает злость.

– Почему я должен работать за двоих? – процедил он, когда мы оказались нос к носу.

Я облизнула губы, не зная, что ответить. Ладонь Тимура лежала на моей талии, ледяной взгляд сковывал нутро страхом и холодом.

– Почему, чёрт тебя подери, я каждый раз должен работать за нас двоих?! – повторил он с ещё большим нажимом, вдавливая пальцы в мой бок.

Я подалась назад, но он не пустил – удержал меня за ткань толстовки.

– Я работаю не меньше твоего, – всё-таки ответила я, хоть и знала – лучше молчать.

Уголок его губ дёрнулся, и тут же линия рта снова стала твёрдой.

Стоило ему отпустить меня, я отъехала прочь. Знала, к чему всё это ведёт – гнев его грозил выплеснуться на выбросе.

Он всегда так делал – если у меня плохо получались элементы, с такой силой сжимал мою руку, что, сделав положенные три оборота в воздухе, я не успевала раскрыться и падала, а он проезжал мимо, не глядя в мою сторону. Выброс… я с ужасом ждала его…

Прыжок, поддержка, заход на выброс. А дальше… Тимур больно сжал меня. Как ни пыталась я приземлиться на лезвие, ничего не вышло.

Падение было болезненным, но хуже всего – удар головой об лёд.

Боль пронзила всё моё существо, отозвалась в ноющем плече, волной прокатилась по телу.

Будь он проклят! Будь все они прокляты! Перед глазами потемнело, завертелось, как будто разноцветные стёкла в калейдоскопе.

Не сдержавшись, я издала болезненный стон.

– Давай руку, – безэмоционально сказал Тимур, остановившись рядом.

Передо мной маячили немного сбитые мыски его коньков, дорогие лезвия.

Надо же, какое благородство!

Я грубо оттолкнула его ладонь, и сама попыталась встать, но тут же голова закружилась, и меня повело. Снова оказалась бы на льду, если бы не крепкие руки Тимура.

– Я не хотел.

Он извиняется?!

Повернула голову и посмотрела на партнёра, будто не я только что ударилась головой, а он.

– Ну что там? – у бортика Вера Александровна вздохнула. – Оля, когда же ты прекратишь падать с таких простейших элементов? Тимур ни одной помарки не допустил, а ты… – она не договорила.

Пространство катка рассек мой громкий истерический крик:

– Хватит!!! Довольно!

У меня внутри будто что-то оборвалось, переклинило настолько, что я больше не могла сдерживать свою злость.

– С меня достаточно! Катитесь ко всем чертям вы оба! – я смерила Богданова ненавидящим взглядом. На мгновение наши взгляды скрестились. – Хватит, – твердо повторила я, не опуская глаз, подъехала к бортику, схватила чехлы и, не нацепляя их, бросилась в раздевалку.

Переоделась и ушла. Никто за мной не пошел, никто не уговаривал остаться. Они прекрасно знали, что я вернусь. Потому что у меня… Потому что у меня нет выбора.

Завтра я снова выйду на лёд и буду терпеть. Терпеть прикосновения того, кто меня ненавидит.

Глава 3

Оля

К дому я не шла – летела! Не помнила себя, не разбирала дороги. Всё сливалось в одно – улицы, проходящие мимо люди, машины и голые деревья. Внутри бушевала буря, и я не имела понятия, как выплеснуть накопившиеся эмоции. Хотелось просто остановиться посреди улицы и что есть силы закричать. Не могу! Не хочу! Хватит! Пора завязывать со всем этим! Всё!

– Олька?! Журавлёва?! Ты, что ли?

Я подняла голову и обомлела.

– Паша? – уж кого-кого, а Жарова я никак не ожидала увидеть. – Ты же в Америке?

– Как видишь, нет! – засмеялся он. – Ты только посмотри на себя, повзрослела-то как! – его карие глаза сверкали смешинками. – Мы с тобой последний раз года два назад виделись?

– Уж три почти, – я против воли улыбнулась.

Да, вот кто-кто, а Пашка не меняется.

Паша Жаров был моим первым партнером. Именно с ним когда-то меня поставила в пару моя мать, и именно она же нашу пару разрушила, когда мы не смогли отобраться на один из крупных юниорских стартов. Что там пара… Она просто вышвырнула Жарова из группы, а на все мои вопросы отвечала одно: бесперспективен. Тогда мы даже не попрощались…

Почти сразу же его место в группе занял жёсткий, не видящий ничего, кроме собственных целей, и самолюбивый Богданов, Паша же перебрался в Америку, где под руководством нового тренера начал заново.

И вот теперь он передо мной, заматеревший, возмужавший, но все такой же добрый и неунывающий.

– Пашка, ты какими судьбами в Москве? – спросила я.

– Журавлёва, – хмыкнул он, – ну не посреди улицы же я буду тебе рассказывать о своей нелегкой жизни. Пойдем-ка, посидим в кафе, чайку попьем. Там я тебе все и расскажу. Заодно и ты мне исповедуешься, я много чего слышал о тебе.

– Откуда? – я поморщилась.

– Земля слухами полнится, Ольк. О том, какими жёсткими могут быть методы работы у твоей матери и сложном характере партнера даже за океаном знают. Так что пошли, дорогая, – и он, подхватив меня под руку, повел в ближайшее кафе.

Оказалось, что партнерша, с которой Паша катался в Америке, получила травму и завершила карьеру. Надо же, а я даже не слышала… В последнее время, замкнувшаяся, я вообще ни о чём не слышала. Ничем не интересовалась, растеряла последних друзей. Нет, даже не друзей – просто знакомых. Друзей-то у меня никогда толком не было. И вот теперь Пашка снова был в поиске.

– Не везет тебе, Пашка, – сочувственно улыбнулась я, задумчиво размешивая сахар в чашке. – Сначала я, теперь вот она. В двадцать два быть в поисках подходящей партнерши – не завидую я тебе.

– А что делать, – вздохнул Жаров. – Со спортом я завязывать не хочу, вот Роман Юрьевич и посоветовал мне съездить в Москву на чемпионат. Посмотреть, что да как, – он смешно нахмурился. У Пашки вообще была очень живая мимика. – Что мы все про меня, да про меня? Рассказывай, Журавлёва, как ты докатилась до жизни такой!

– Какой?

– Замученная такая!

– Спасибо за комплимент!

– Всегда пожалуйста! – подмигнул он, и я снова не смогла сдержать улыбку.

Нет, все же я очень скучала по тем денькам, что мы катались вместе – удивительно, но я не могу ни единой крупной ссоры припомнить. Неудачи мы переживали вместе, вместе же радовались подъемам и понимали друг друга с полуслова. Паша был опытным парником, и в перспективе мы могли бы стать сильной парой. Наверное, могли бы. Только что уж теперь.

– Да что рассказывать, ты и так все знаешь наверняка, – пожала плечами и опустила голову. – Надоело мне, Паш. Я действительно устала. Не могу больше. Богданов ненавидит меня, – рвано выдохнула. – И не спрашивай, за что – сама не знаю. Постоянные ссоры, упрёки, унижения… – я помолчала и добавила тихо: – Я боюсь его. Как можно добиться значимых результатов, если внутри пары так паршиво?

– И как вы терпите друг друга столько времени? – удивился Паша. – Я тебя не узнаю, Оль. Ты всегда была задорная, глаза горели. А теперь…

Я покачала головой, но Паша, казалось, видел меня насквозь. Взгляд его тут же потемнел, руки сжались в кулаки.

Эх, Пашка, Пашка, почему мы с тобой даже не попытались что-то изменить, противостоять матери? Могли ведь хотя бы попробовать.

– А теперь я кончилась, Паш, – всё же ответила я. – Просто… – отложила ложечку и посмотрела сквозь оконное стекло. Повторила тихо, по слогам: – Ус-та-ла. Завязываю я с фигурным катанием. Спортсменка из меня никакая.

– Журавлёва, ты чего это, сдаешься? – Жаров порывисто схватил меня за руку и крепко сжал. Заглянул в глаза. – Эй! Ты же о другом мечтала. Неужели твой грёбаный партнёр может лишить тебя мечты?! Ему заканчивать пора. На пенсию и в шоу.

– Скажешь тоже, – я против воли улыбнулась. – Ему двадцать четыре. Самое оно.

– Главное, тебе девятнадцать!

– Паша…

– Оль, – глаза Пашки вдруг загорелись. Он широко улыбнулся мне и сказал: – Хочешь доказать Богданову и своей матери, что они ошибаются? А, главное, самой себе доказать, что ты чего-то, да стоишь? Ты же, чёрт тебя возьми, королева, способная покорить сердца миллионов любителей фигурного катания!

– Красиво говоришь, Паша…

– Оль, я предлагаю тебе вновь стать моей партнершей, – уверенно заявил он. – Вместе мы докажем, что мы можем всё!

– Жаров, ты с ума сошел? – я шокировано уставилась на него. В смысле, стать его партнершей?! – Ты как себе это представляешь?

– Все очень просто. У тебя же есть виза? – я кивнула, и он продолжил: – Вот и отлично! Завтра же вылетим в Америку и начнём тренироваться.

– Но Богданов и мама, они же…

– Скажешь своей матери, что отказываешься работать с ней и переходишь в группу Рудова, – пожал плечами Жаров. – Ты совершеннолетняя, её согласие тебе не нужно. Напишешь заявление о переходе к другому тренеру и всё.

Действительно, как все просто. На словах. На деле же…

Я тяжело вздохнула.

– Паша, ты не понимаешь… Даже если я уйду от них, моя мать сделает всё, чтобы мы не смогли выступать. Ты же знаешь её… У неё такие связи в Федерации, что…

– У Романа Юрьевича тоже связи. В Международном Союзе, – самодовольно ухмыльнулся Пашка. – Так что не переживай, выступать мы сможем. Ну, согласна?

– Нет! – в сердцах воскликнула я. – Паш, у нас через две недели чемпионат России, мы к нему готовились, мы должны отобраться, и я… – мой запал как-то сам собой иссяк, я вымученно уставилась на Пашу и жалобно выговорила: – Она меня проклянёт, если я уеду.

– То есть, моё предложение тебя все же заинтересовало? – хитро хмыкнул Жаров, а я в голос застонала и закрыла лицо руками.

Конечно. Конечно, в каком-то уголке сознания мозг мой сразу уцепился за эту идею. Безумную на первый взгляд, но… это мог быть мой шанс. Мой реальнейший шанс выбраться из того ужаса, коим была полна моя жизнь, начать заново, но…

Я положила руки на поверхность стола по обе стороны от чашки и покачала головой:

– Я лучше закончу со спортом, Паш.

– Ну, как знаешь, Журавлёва, – он поднялся с места, отодвинув стул, и добавил: – Но на всякий случай дай мне паспорт, куплю тебе билет на завтрашний рейс, – Паша протянул руку в ожидании. Я опять покачала головой, закусила губу и посмотрела ему в глаза.

Пашка, что же ты со мной творишь, на что меня толкаешь?!

– Паспорт, Оля, – серьезно повторил он, и я, обреченно выдохнув, достала из сумочки телефон. Нашла сохранённую фотографию загранника и, стоило ему продиктовать мне номер, переслала.

Все то время, пока он с серьёзным видом водил пальцем по дисплею, я пыталась унять бешено колотящееся сердце. Это же просто фотография. Купит билет, я ему деньги верну. Ну правда, он серьезно считает, что я брошу всё и укачу с ним в США? Серьезно?

Я украдкой глянула на сосредоточенного Пашку. Судя по всему, серьезно.

– Самолет завтра в пять вечера. Надумаешь – приезжай в Шереметьево, – сказал он. На мой телефон пришло уведомление о присланном файле. Открыв, я увидела билет. Билет… не в Штаты – в новую жизнь.

– Я не приеду, – как-то слишком неуверенно выдавила я.

– Пока, Олька, – в глазах его мелькнуло сожаление. – Надеюсь, до встречи!

И он ушел. А я продолжала сидеть, размешивая давно растворившийся сахар в остывшем чае, и думать о том, что спонтанность совершенно не в моих правилах. Придётся вернуть Пашке деньги. Деньги за мою новую жизнь.

Глава 4

Оля

Утро началось как обычно. Не успела я разлепить глаза, услышала звонкий голос матери:

– Оля, ты опаздываешь на тренировку! Тим ждет тебя через час на катке. Некогда лежать! У вас на носу чемпионат!

– И тебе доброе утро, мама, – вяло отозвалась я и неохотно поднялась с постели.

Опять ведет себя, как ни в чем не бывало: указания, указания и еще раз указания! И как мне ей сказать, что я завязываю со спортом?

Лежащий на тумбочке телефон коротко пикнул. Читать пришедшее сообщение мне не хотелось, не хотелось даже брать телефон в руки, но я всё-таки пересилила себя. Зря:

«Чтобы была на катке вовремя».

Шумно выдохнув, я вернула мобильный на место и мысленно послала Тима ко всем чертям.

– Ты еще не одета?! – когда я как была, в пижаме, вошла на кухню, мать окинула меня недовольным взглядом.

Игнорируя её, я присела на стул и подогнула под себя ногу.

– Ты меня слышала, Оль? Опять Тимур должен будет тебя ждать? Своё время не ценишь, так цени хотя бы время своего партнёра и моё, – продолжала она.

– Мам, а можно вопрос? – я подняла на неё задумчивый взгляд.

Ничего не отвечая, она смотрела на меня с ожиданием.

– Почему тогда ты разбила нашу пару с Павлом Жаровым? Если считаешь меня бесперспективной?

– Потому что Жаров ничего никогда не добьётся, – глаза матери сверкнули. – У него нет того стремления к победе, что есть у Тимура и…

– Понятно, – со вздохом прервала я её, понимая, что этот разговор ни к чему не приведёт.

Может быть, Тимур действительно целеустремлённый, может быть, даже более целеустремлённый, чем Паша, вот только что поделать с личными качествами? Да и как знать насчёт целеустремлённости… Не просто же так Жаров метнулся через океан, не просто так перешёл к другому тренеру и начал практически с нуля, когда мог просто закончить карьеру.

– А в пару с Богдановым меня поставила зачем? – спросила я без особого интереса. Подсознательно знала, что она ответит, но всё же хотела услышать.

– Надеялась, что ты сможешь со временем подтянуться до его уровня, – проговорила мама и, окинув ледяным взглядом, добавила: – Но я ошибалась.

Отвернувшись, я сжала ручку чашки. А чего я хотела услышать? Слова о том, что она верила в меня?

Да, именно это я и хотела услышать, заведомо зная, что такого не будет.

Пытаясь прогнать появившийся во рту горький привкус разочарования, поднялась и пошла в комнату, чтобы в последний раз собраться на тренировку.

– В последний раз, – сказала самой себе, остановившись перед зеркалом, из которого на меня смотрела девочка с давно потухшими глазами.

Девочка, которая когда-то одной улыбкой умела завести стадион. Богданов… Это не усталость, нет. Паше я соврала. Это Богданов убил ту девочку. Это он стал её палачом.

– Да неужели, кто к нам вернулся! – первое, что я услышала, едва войдя на каток, была эта презрительная фраза, брошенная Богдановым.

Но сегодня я была не намерена терпеть:

– Это ненадолго! – грубо ответив ему, прошла к раздевалке.

Взгляд Богданова прожигал мне спину до тех пор, пока я не скрылась за дверью.

Странно, но отчего-то я даже слова ему поперёк обычно сказать не могла. Как будто он имел надо мной какую-то непонятную власть – стоило ему посмотреть, и всё. Этот мужчина словно подавлял меня своей харизмой, заставлял беспрекословно подчиняться. И я ненавидела его за это! Ненавидела и боялась!

– Так, ну что, готовы? – едва я выкатила на лед, у бортика возникла Вера Александровна. – Сегодня под музыку!

– Да, мама! – уверенно заявила и подъехала к стоящему в центре катка Тимуру.

Сегодня его движения были на удивление плавными, а прикосновения – легкими. На поддержке Богданов бережно приподнял меня над собой, а потом так же мягко опустил на лед. Как будто почувствовал что-то. Интуиция? Чутьё?

На мгновение наши взгляды встретились. Я смутилась, выбилась из ритма и упала, попутно зацепив Тимура.

– Да чёрт тебя подери! – процедил он, распластавшись рядом.

– Оль! Ну что это такое?! Опять начинается? – с недовольством выговорила стоящая у бортика мама, а я лежала на холодном льду и не могла пошевелиться.

На глаза навернулись слезы, я не знала, от чего именно – одновременно было и больно, и обидно.

Не сдержав всхлипа, закрыла глаза и попробовала встать. И снова почувствовала на талии крепкие мужские руки. Богданов молча, рывком поднял меня и отъехал к противоположному бортику.

Только на мгновение я уловила странный блеск в его глазах, но понять, что это: злость, презрение или что-то ещё, так и не смогла.

Оперевшись локтем о борт, он издали смотрел на меня. Смотрел так, как будто оценивал, и я вдруг почувствовала себя ещё более неловко. Как будто на мне совсем не было одежды. Захотелось прикрыться.

Сегодня он был действительно каким-то странным. Надоело меня мучить? Когда-то же это должно было ему наскучить – постоянно измываться надо мной.

– Давайте заново! – крикнула мама.

Но я покачала головой:

– Нет! – в моем голосе слышалась твердость. Поймав на себе удивленные взгляды матери и Тимура, я гордо вскинула голову и четко выговорила: – Мама, я приняла решение.

– И какое же ты приняла решение? – Тим медленно поехал обратно ко мне.

Неспешно, как будто подкрадывался. Теперь во взгляде его я видела нечто недоброе, едва заметный прищур выдавал закипающую холодную злость.

– Решение об окончании карьеры, – как не хотелось мне попятиться прочь от него, я осталась стоять на месте. – Я ухожу из спорта. С меня достаточно.

На мгновение на катке воцарилась звенящая тишина, которую нарушил гневный выкрик:

– Что за шутки, Ольга?! Быстро становись в позицию! Продолжайте тренировку!

– Нет, – удивительно, но после этих слов матери я уверилась еще больше в правильности своего решения. – Тренировка окончена. Можешь делать, что хочешь, но я больше не выйду на лед!

– Ольга…

– Мама! Я же бесперспективная! – воскликнула, глядя ей прямо в глаза. – С меня достаточно! Мне все надоело! Мне надоела эта обстановка! Мой собственный партнёр меня ненавидит! – я перевела взгляд на остановившегося в паре метрах от меня Тимура. – Ты же у нас звезда, а я никто, Богданов! Так вот и найди себе подходящую партнершу. Вон та же Каримова спит и видит себя на моём месте!

Шумно дыша, я стиснула руки в кулаки. Снова посмотрела на мать, на Тимура. Во взгляде матери было раздражение и обычное недовольство, во взгляде Тимура… колючие льдинки, смешанные с чернотой.

По коже пробежали мурашки. Я уловила его движение и на этот раз всё-таки подалась назад. Да, я боялась его. И сейчас боялась особенно.

– Отстаньте от меня! Вы оба! – выдохнула судорожно. И покачала головой. – Оставьте меня в покое.

Ещё одно движение к борту. Запал кончился, но решение осталось прежним.

Ни слова больше не говоря, я, понимая, что меня колотит, рванулась к дверце.

Нервными движениями стащила коньки и бросила под ноги матери.

– Надоело! – меня в самом деле колотило.

Мать молчала, но мне было всё равно. Внутри вместе с пульсом билось только одно: «хватит».

Добраться до Федерации фигурного катания России, написать заявление о том, что я заканчиваю карьеру и всё. Всё. Больше никакого льда, никаких колких льдинок в синих глазах. Ничего из той жизни, что так и не стала моей.

С этими мыслями я бросилась к раздевалке. Сегодня же… сегодня же, прямо сейчас я поставлю точку. Доехать до Федерации, написать заявление…

Дорогу я помнила плохо. Сидя на заднем сиденье такси, смотрела в окно и не видела ничего, кроме последних моментов перед тем, как ушла с катка. Тимур, моя собственная мать…

– Здесь? – спросил таксист, когда мы подъехали к нужному зданию.

Кивнув, я поблагодарила его и вышла на улицу. Погода была мерзкая, ветер дул так, что пронизывал насквозь.

Почти бегом я добралась до входа. Поздоровалась с охраной и, не давая себе времени ни о чём подумать, направилась прямиком к кабинету президента, надеясь только, что застану его на месте. Если же нет… Если нет, передам заявление через секретаря. Сделаю это сегодня. Покончу со всем сегодня.

Но едва я успела добраться до холла второго этажа, на моём локте сомкнулись жёсткие пальцы.

– Как ты смеешь уходить? – дёрнув меня назад, прошипел Богданов, испепеляя злым взглядом. – Ты уйдешь только тогда, когда я этого захочу! Без меня ты никто, – продолжал цедить Тимур. Лицо его было искажено яростью, отражающейся в глазах.

– Отпусти меня! – я попыталась вырваться, но он еще сильнее стиснул мою руку. Прижал к стене, отрезав все возможные пути к бегству.

Я чувствовала жар его тела, лёгкий запах одеколона. И без того жёсткие, волевые черты его лица стали как будто ещё твёрже. Словно были высечены из камня. Словно бы весь он был высечен из камня, только глаза – сталь и лёд. Не просто злой – опасный, он мог смять меня, будто хрупкого мотылька.

– Слушай меня внимательно, – он склонился ко мне ещё ниже и заговорил очень тихо, с угрозой: – Про тебя забудут, не пройдёт и пары недель. И знаешь, что дальше?

Я снова попыталась оттолкнуть его, сбежать, но и на этот раз у меня ничего не вышло. Он придавил меня так, что было не пошевелиться. Тела наши соприкасались так тесно, что мне было не по себе – каждое движение отдавалось во мне тревогой.

Неожиданно он резким движением обхватил мою голову, собрал волосы и цинично, презрительно усмехнулся.

– Ничего, – глядя мне в лицо. – Ты никому не нужна. Потому что таких, как ты, полно. Девочек – однодневок. Со мной у тебя есть шанс, без меня, – новая холодная усмешка. Медленно он покачал головой из стороны в сторону, не отводя взгляда. – Без меня ты никто.

К глазам подступили слёзы. Слёзы обиды, боль пережитых унижений.

Я до крови закусила губу и невероятным усилием воли подняла на Тимура взгляд.

– За что ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделала? Винишь в том, что мы не смогли добиться успеха? Осуждаешь за мои падения на соревнованиях?

– Именно, – процедил он. – Ты пустышка. В тебе нет ничего, что делает спортсмена чемпионом. Как была тенью своей матери, так ею и останешься.

Внутри резко поднялась волна злости. Горло всё ещё сдавливало слезами, меня трясло. Но слова его как будто заставили меня посмотреть на всё это со стороны.

Кто он такой, чтобы говорить мне подобное?! Да, в прошлом он достиг многого: чемпион мира среди юниоров, победитель серии юниорского Гран-При, чемпион России… Но всё это прошлое, не имеющее ко мне отношения.

Как не имели ко мне отношения и причины, по которым они с бывшей партнёршей разбежались.

– Дай пройти, – я заставила себя посмотреть ему в глаза. – Дай пройти, Тимур! – повысила голос.

А в голове только и слышался отзвук его слов: тень своей матери…

Я не хотела быть её тенью. Что угодно, только не это. Я вообще не хотела быть хоть чем-то похожей на неё.

Тим ещё сильнее сжал мои волосы и тут же мягко погладил голову пальцами. Я застыла, потому что в этой вроде бы нежной ласке предупреждения было куда больше, чем в словах и взгляде.

Отпустив волосы, он скользнул ладонью по моей талии. Неожиданно я почувствовала твёрдость. Твёрдость в районе его ширинки. Сделала судорожный вдох и попыталась вывернуться.

– Пусти! – выплюнула уже зло, однако он не спешил. Поглаживал мою ногу, наслаждаясь моей растерянностью.

Ничего не говоря, я впилась ногтями в его кисть. Рванула, оставляя на коже красный след и, когда он, зашипев, на миг ослабил натиск, толкнула его, что было сил. Ринулась к нужной мне двери.

Мысли путались, глаза жгло слезами, нутро – злостью и гневом.

– Добрый день, – голос сидящей в приёмной перед кабинетом секретарши заставил меня собраться.

Чувство, что Тимур вот-вот войдёт следом и, взяв за локоть, просто-напросто выволочет меня отсюда, было таким сильным, что я обернулась.

Мог бы он сделать это? Да. Я не сомневалась, что мог. С первой нашей встречи он считал меня своей собственностью, относился, как к собственности. Без него я никто… Так почему же тогда он потратил на меня столько времени?! Думал, что сумеет воспитать? Подмять? Или… Дело в моей матери. Господи… Как я этого не поняла раньше?! Он же считал, что пройдёт совсем немного времени, и гены возьмут своё. Что я, как и она, буду добиваться невозможных успехов, что со мной ему покорятся первые ступени всех пьедесталов. А я… Тень.

– Добрый, – выдавила я, сбросив оцепенение.

– По какому вы вопросу?

– Я… – до меня дошло, что работающая в Федерации секретарша не помнит моего имени. Никто. Тень. В этом Тимур был прав. – Я… Простите… Не могли бы вы сделать мне чашку кофе? – и, не дав себе больше ни мгновения, добавила: – Мне нужно поговорить с Борисом Сергеевичем. Я приняла решение о смене тренера.

– Напомните, пожалуйста, ваше имя, – предельно вежливо попросила секретарша, но это не помогло. Я ощутила привкус горечи, досады и ещё… ещё непоколебимую решимость. Уверенность в том, что я буду делать дальше.

– Ольга, – пройдя вперёд, сказала я. – Ольга Журавлёва.

– Дочь Веры Журавлёвой? – наконец в глазах помощницы президента мелькнуло понимание.

– Скажите просто, что пришла Ольга Журавлёва, – выговорила я прохладно. – Моя мать не имеет ко мне никакого отношения.

Глава 5

Оля

Времени на то, чтобы остановиться хотя бы на минуту и подумать, что я делаю, у меня не было. Не было совсем. Наверное, оно и к лучшему.

Наскоро скидывая вещи в чемодан, я думала только о том, что должна успеть. Успеть на вылетающий в пять вечера самолёт, успеть в Шереметьево, успеть доказать самой себе, что я не чья-то там тень. Что мой путь – только мой, что я сама могу выбрать свою дорогу и людей, с которыми хочу по этой дороге идти.

– Ну вот и всё, – выдохнула я, проверив коньки.

Присела на уголок постели и осмотрела собственную комнату. Вещей у меня было много – два больших чемодана, ещё один маленький и сумка. Не потому, что обойтись меньшим я бы не смогла – потому, что иллюзий по поводу американского гостеприимства не строила. Денег у меня было не так много, а трат предстояло порядочно. О том, чтобы попросить маму переслать вещи позже…

– Забудь, – шепнула я самой себе и поднялась. Посидела на дорожку и хватит.

Надев любимый свитер, я выкатила чемоданы в коридор, глянула в зеркало, в которое смотрелась столько раз и, вызвав такси, застегнула пуховик.

В последний момент сняла с ключей подаренный одной из болельщиц ещё давным-давно маленький брелок – сердечко и убрала в карман. В память о той девочке, которой была когда-то. Которую надеялась вернуть.

Через несколько минут таксист уже убирал мои вещи в багажник.

– У меня ещё один чемодан и сумка, – предупредила я.

Поймала его заинтересованный взгляд, но объяснять ничего не стала и быстро, едва ли не бегом, пошла обратно к подъезду. Войдя в кабинку лифта, посмотрела на дисплей телефона и немного успокоилась – времени до вечерних пробок оставалось ещё достаточно, и до аэропорта я надеялась добраться без проблем.

Вот только не успела я оказаться на лестничной площадке, взгляду моему предстал опирающийся на ручку чемодана Тимур. На ручку моего небольшого розового чемодана…

– Куда собралась? – вкрадчиво осведомился он, неспешно направившись ко мне.

В каждом его кажущимся на первый взгляд небрежном движении скрывалось нечто такое… нечто, от чего мне хотелось нырнуть обратно в лифт. И плевать на вещи! Главное – коньки и документы, всё остальное – не так важно. Бежать прочь.

Вот только взгляд его приковал меня к месту, не давая даже шелохнуться.

– Я уезжаю, – выпалила я, собрав волю в кулак.

Тим смотрел на меня, не отводя взгляда. То, что я видела в его глазах, говорило лишь об одном – мне нужно бежать. Бежать без оглядки!

– Куда? – снова спросил он, подходя всё ближе и ближе. До тех пор, пока внезапно, стремительно не оказался совсем рядом. – Куда?! – процедил, прижимая меня к стене.

В последнее время он делал это всё чаще. Привыкшая к его близости на льду, к прикосновениям, я всё равно не могла спокойно воспринимать это. На льду, и вот так… Это было другим.

Меня опять затрясло. От злости, от поднявшейся внутри тревоги, от осознания, что сейчас середина рабочего дня, и мы тут совсем одни.

На что он способен?! Этого я не знала.

– От тебя подальше! – выкрикнула, дрожа. – Не важно куда! Это уже не твоё дело! С тобой я больше выступать не буду. Хватит!

– Ты никуда не поедешь, – как и там, в Федерации, он склонился совсем близко, опалил моё лицо жаром дыхания. – Никуда, Оля. Даже не думай об этом.

– Почему?! – я попыталась высвободиться, но он толкнул меня снова, впечатал в стену.

– Потому что я так сказал.

Я усмехнулась, покачала головой.

Он так сказал?! Гнев, что разгорался внутри, вспыхнул подобно яркому пламени.

– Твои слова для меня больше ничего не значат, – глядя прямо ему в глаза, ответила я. – И ты тоже больше для меня ничего не значишь. Ни ты, ни моя мать. Я уезжаю, Тим, – повторила как можно твёрже и сдержаннее. – И на этом всё.

– Всё? – неожиданно он схватил меня за подбородок и большим пальцем прошёлся по губе. – Всё? – ещё тише, медленно поглаживая.

Уголок его губ презрительно дрогнул. Он словно изучал моё лицо, обвязанную шарфом шею. Отпустил и, взяв за кончики шарфа, резко дёрнул на себя.

Вскрикнув, я буквально повалилась в его руки.

– Пусти! – зашипела, упираясь ему в грудь, пнула его коленкой.

Не знаю, откуда у меня взялось столько сил и решимости. Руки его сжимались вокруг меня стальным кольцом, а я продолжала вырываться до тех пор, пока дыхание не сбилось.

– Ты… – ударила его по ноге ещё раз.

Неожиданно ладонь его оказалась под моей курткой, прямо на голом животе. Судорожно вдохнув, я напряглась всем телом.

– Я тебя ненавижу, – кончиками пальцев очертив мой пупок, просипел Богданов прямо у меня над ухом и, резко разжав руки, грубо оттолкнул от себя.

Я налетела на собственный чемодан, порывисто обернулась, но на лестнице Тимура уже не было. Только быстрый звук удаляющихся вниз по лестничным пролётам шагов напоминал о том, что только что он был тут.

Звук шагов и невидимые ожоги от его прикосновений, оставленные на моей коже.

Телефон в который раз зазвонил, и в который раз на вызов я не ответила. Что могла сказать мне мама, я знала слишком хорошо, как знала и то, что не хочу слышать этого.

– Может быть, всё-таки стоит ответить? – взглянул на меня таксист через зеркало заднего вида.

– Не стоит, – вздохнула я. Посмотрела в окно, сжимая мобильный в руке и, немного помедлив, добавила номер в список заблокированных. На день-два, а потом…

Потом она убедится в том, что мой переход в группу другого специалиста – не блеф, и звонить перестанет. В этом я даже не сомневалась. Слишком хорошо я знала собственную мать. Куда лучше, чем она меня.

– Спасибо большое, – поблагодарила я, когда мы подъехали ко входу в здание аэропорта. Выглянула в окно, пытаясь различить среди остальных Пашку, но видно его не было.

Выйдя на улицу, набрала ему. Гудок сменялся гудком…

– Ваши вещи, – таксист поставил возле меня последний чемодан. Я снова поблагодарила его, пытаясь сообразить, что делать. Билет у меня, конечно, в телефоне, но вещи…

– Кого-то потеряла? – на талию мою неожиданно легли ладони.

Резко оглянувшись, я увидела стоящего прямо передо мной Пашку и, качнув головой, убрала мобильный в карман. На губах его играла едва заметная улыбка, во взгляде отражалось удовлетворение.

– Я надеялся, что ты приедешь, – сжал он мою ладонь и отпустил.

– Я приехала, – отозвалась ему в тон. – Только… – вздохнула.

О последней нашей встрече с Богдановым даже вспоминать не хотелось, как и о настойчивых попытках матери дозвониться до меня. Странно, но страха я не чувствовала. Только желание побыстрее пройти регистрацию и, устроившись в кресле самолёта, попрощаться с родным городом. На сколько? Этого я не знала, но очень надеялась, что надолго.

– Ещё что-то есть? – оглядев мои вещи, спросил Пашка без намёка на издёвку.

– Нет, – отозвалась я. Для того, чтобы смеяться, оба мы слишком хорошо понимали, что легко не будет.

– Тогда пойдём, – Жаров закинул на плечо мою сумку, взял два самых больших чемодана и покатил их ко входу, оставив мне один – розовый, тот самый, на ручку которого опирался Богданов.

Кажется, внутри… Да, внутри него лежало бельё, несколько платьев и ещё что-то. Что именно – я уже и не помнила. Помнила только Богданова и его пальцы на своём голом животе.

– Два кофе, – попросил Жаров стюардессу, когда самолёт, взмыв в воздух, набрал высоту.

Я отстегнула ремень безопасности и задумчиво посмотрела в иллюминатор. Перевела взгляд на сидящего рядом Пашку и улыбнулась ему.

– Ты действительно считаешь, что у нас что-то получится? – спросила, чувствуя растерянность, волнение, восторг, эйфорию и наконец появившийся лёгкий страх.

– Я в этом уверен, – не колеблясь, ответил Жаров. – Вместе мы сила, Олька, – усмехнулся и толкнул меня коленом. – Повтори.

– Вместе мы сила, – откликнулась я после пары секунд промедления и улыбнулась ему, надеясь, что так оно и есть.

Глава 6

Оля

– Ольга Журавлёва? – задумчиво посмотрел на меня Рудов. – Та самая, о которой сегодня пишут все таблоиды? Девушка, сбежавшая от партнера и грозной матери-тренера?

Я только смущённо кивнула. На каток мы приехали едва ли не сразу из аэропорта. Единственное, что успели сделать – забросить к Пашке мои чемоданы. Перелёт прошёл без проблем, но чувствовала я себя странно. Всё произошедшее в Москве: последняя тренировка, поездка в Федерацию, встреча с Тимуром у лифта на лестничной площадке моего этажа морально вымотало меня, но ощущение было такое, что происходило это уже очень давно.

Одновременно уставшая и полная решимости, сил, я готова была выйти на лёд в ту же минуту, как шасси самолёта коснулись взлётно-посадочной полосы.

И теперь, стоя перед Рудовым, я ждала. Чего именно? Вопросов, неодобрения, отражённого во взгляде сомнения? Наверное, сомнения в первую очередь, потому что взять меня в группу – значило пойти наперекор моей матери. А готов был на это, я знала точно, далеко не каждый.

– Что же, – Роман Юрьевич вдруг по-доброму улыбнулся и подал мне руку, – характер в нашей профессии едва ли не главное, а я вижу, что этим качеством природа наградила тебя сполна! Переодевайся и на лед. Посмотрим, что ты умеешь.

Всё ещё готовая к вопросам, я протянула руку в ответ. Но вопросов не последовало. Твёрдо сжав мои пальцы, Рудов одобрительно кивнул. Сам бывший фигурист, сразу после завершения карьеры перебравшийся в Штаты, он был тренером с мировым именем. Высокий, статный, чуть за сорок – мужчина с приятным голосом и твёрдыми чертами лица. Глядя на него, я до конца не верила, что всё это происходит на самом деле.

– Покажи своей партнёрше, где находится раздевалка, – обратился он уже к стоящему рядом Паше. – И… – опять посмотрел на меня. – Добро пожаловать в команду, Ольга.

Оглушённая, я шла по холлу тренировочного центра, мельком отмечая детали: кожаные диваны вдоль стен, большие фотографии с запечатлёнными на них моментами триумфа и простые, с каждодневных тренировок.

– Так просто? – посмотрела я на Пашку. – Разве может всё быть так просто, Жаров?

– Ты же знаешь, что просто не будет, – отозвался он, остановившись возле двери.

Я невесело улыбнулась ему. Не будет, это я понимала. Но говорила я о другом, и он знал это.

– Прошу, – открыл передо мной дверь и включил свет. – Вообще-то, это девчоночья раздевалка, заходить мне не положено, но один раз не…

– Можешь не продолжать, – прервала я его. Нашла шкафчик, ключ от которого дал мне Рудов, и, открыв, осмотрела пустые полки.

– Оль, – позвал меня Жаров.

Обернувшись к нему, я взглянула с вопросом. Вид пустых полок всколыхнул смешанные чувства. В прошлое возврата не было, но и здесь я была ещё совсем чужая.

Словно бы почувствовав, что именно сейчас мне как никогда нужна поддержка, Паша подошёл и, взяв меня за руку, уверенно сказал:

– Всё будет в порядке. Обещаю тебе.

Я чуть заметно улыбнулась. Именно этого мне не хватало. Не только сейчас, но и там, в уже чужом прошлом.

Едва было Паша пошёл к двери, в раздевалку вошла девушка. Темноволосая, в короткой голубой куртке, она едва ли не с порога осмотрела меня с ног до головы и перевела взгляд на Жарова.

– Ты всё-таки привёз её, – сказала она с усмешкой и, подойдя к ближайшей скамейке, поставила на неё сумку.

– Это Маша, – Жаров вернулся обратно.

Девушка же, на ходу расстегнув куртку, как и чуть ранее Рудов, подала мне руку.

– Мария, – представилась она уже сама, хотя нужды в этом не было. – Мария Анохина.

– Оля, – ответила я, не став называть фамилию.

Хоть Анохина и не была, как говорится, спортсменкой топового уровня, слышать о ней мне приходилось. Как, безусловно, и ей обо мне. В узком, замкнутом мире фигурного катания вообще сложно было оставаться незамеченным, добившись хоть маломальских успехов. Так что все мы так или иначе заочно были знакомы.

– А я ведь не поверила, когда ты сказал, что прилетишь вместе с ней, – снова обратилась Анохина к Пашке.

Тот приобнял меня за талию.

– Как видишь, зря.

– Зря, – согласилась она и сняла куртку. Бросила на скамью рядом с сумкой.

Миниатюрная, тоненькая, она была воплощением жизненной энергии, и я поняла, что завидую ей. По-хорошему завидую. Потому что когда-то я тоже была такой: живой, открытой.

– Богданов уже дал комментарий по поводу твоего побега, – размотав шарф, она опять глянула на нас. Глаза её блеснули хитрым огоньком.

– Комментатор нашёлся, – вздохнула я и, расстегнув сумку, вытащила тренировочную форму.

– Не то слово, – Анохина открыла свой шкаф.

Пашка опять сжал мою руку и, ничего не говоря, улыбнулся мне.

Я же понимала, что когда-нибудь нам с Тимуром придётся встретиться. Снова. На льду. Чтобы выяснить, кто из нас чего стоит. Потому что в том, что он продолжит карьеру, я была уверена. От своих целей он не отступит. Не отступлю и я.

Да, пройдёт совсем немного времени, и мы встретимся. Обязательно встретимся. Вот только я уже буду другой.

Глава 7

Тимур

Стоя возле борта, я смотрел на пустующий лёд.

Оставшееся до начала тренировки время мне хотелось провести наедине с самим собой. Вой после скандального отъезда Журавлёвой поднялся такой, что несколько раз я, не сдержавшись, послал названивающих журналистов ко всем чертям.

Грёбаная общественность всколыхнулась, как яйца, взбиваемые блендером на слишком большой скорости. Липкие брызги во все стороны, только и успевай от дерьма отмываться. И каждый, чтоб его, так и норовил сделать вид, что знает причины.

Лежащий рядом на бортике телефон коротко завибрировал. Открыв присланную другом ссылку, я наткнулся на заголовок очередной статейки и, пробежавшись взглядом, выругался.

За сообщением последовал входящий с незнакомого номера, ответить на который я и не подумал.

Мир фигурного катания гудел, словно растревоженный муравейник. Болельщики, подобно двум враждующим сворам, разделились на лагеря, один из которых размахивал флагами в поддержку моей бывшей партнёрши, другой – в мою собственную.

Услышав за спиной звук приближающихся голосов, я невесело усмехнулся. Обернулся. Каримова, мать её за ногу!

– Прости, – подойдя, сказала моя новоиспечённая партнёрша, – я немного задержалась.

– Ты пришла раньше на, – посмотрел на дисплей телефона, – семь минут.

Она заискивающе улыбнулась. В чём-чём, а в том, что Каримова спит и видит, как бы набиться мне в пару, Журавлёва была права. Не прошло и пары дней, как именно это и произошло. Впрочем, против я не был.

Чёрт возьми! Не думал я всё-таки, что Оля решится вот так бросить всё и метнуться за бугор. И откуда только столько смелости взялось?!

Мысли эти вызвали у меня новую усмешку. Не думал. Наша последняя встреча засела в памяти злыми оскольчатыми воспоминаниями. Нужно было вытравить их от греха подальше как можно скорее.

– Пойдём? – подала голос Каримова.

– Иди, – холодно ответил я, не отводя взгляда от голубовато-белой глади льда.

Помедлив, Наташа сняла чехлы с лезвий коньков и, положив их рядом со мной, открыла дверцу бортика. Красивая девица, толковая. Только её попытки понравиться мне больше, чем есть, порядком давили на мозги.

Глядя, как она, расправив плечи, легко скользит по льду, я невольно думал об Ольге. Окончание сезона было потеряно и для неё, и для меня, но следующий уже маячил на горизонте. Что же, вот и посмотрим, кто кого. А кожа у неё хороша… Бархатная, нежная. И запах духов. Два с лишним года… Два с лишним проклятых года!

Подошедшая к началу тренировки на льду тренер встала рядом со мной.

– У неё хорошая растяжка, – заметила она, глядя на Наташу. – Лучше, чем у…

– Не хочу разговаривать об этом, – оборвал я тренера, пожалуй, грубее, чем стоило.

Вера посмотрела на меня, поджав губы, но ничего не сказала.

– Я сделаю всё, чтобы к началу сезона вы подошли в хорошей форме, – вновь заговорила она.

В этом я не сомневался. Как минимум потому, что иначе и быть не могло. Во-первых, потому что она имела от нашего успеха свой процент, во-вторых, потому что это было её обязанностью, в-третьих, потому что обойти Рудова для неё стало делом принципа. Было ещё в-четвёртых и в-пятых, но и каждого из трёх предыдущих пунктов хватило бы для мотивации сполна.

– Вы так и не разговаривали с Ольгой? – всё-таки спросил я.

– Нет, – отрезала Журавлёва. – И не собираюсь.

Ничего на это не ответив, я ещё раз посмотрел на дисплей телефона и, положив чехлы рядом с чехлами своей партнёрши, вышел на лёд. Заметив это, Наташа моментально направилась ко мне.

Высветленные волосы обрамляли её миловидное лицо, большие серые глаза окаймляли тёмные ресницы. Сама невинность, чтоб её…

– Теперь пора? – ещё одна заискивающая улыбка.

– Да, – ответил я коротко и, не глядя на неё, поехал в другую сторону.

Догнав меня, Наташа пристроилась рядом. Сделав пару кругов, мы остановились возле тренера.

– Мне нравится ваша синхронность, – заметила Вера.

Встрепенувшись, Каримова искоса взглянула на меня. И опять телефон…

– Простите, – бросил я, поняв, что забыл отключить мобильный на время тренировки. – Проклятые журналисты…

– Думаю, тебе всё же стоит дать интервью, Тимур, – задумчиво выговорила Вера, глядя на меня.

Я стиснул зубы. Нет. Никаких интервью. Никаких объяснений. Объяснюсь я позже и точно не с представителями СМИ. Нет.

– Нет, – ответил я и, оттолкнувшись от бортика, разогнался, чувствуя, как внутри нарастает гнев.

Шаг по льду, ещё один… Зашел на прыжок, взмыл в воздух и, скрутив три оборота, впечатал лезвие в гладь катка.

Все объяснения я приберегу для неё – для той, которую не отпущу. И не только объяснения.

– Скоро увидимся, Журавлёва, – тихо сказал я, глядя на пустую трибуну с противоположной от стоящих у бортика партнёрши и тренера стороны. – Скоро. Увидимся.